Эйзенхауэр: неприглядная картина 1 страница

Утром 4 марта 1953 года американцы были огорошены новостью: Председатель Совета министров СССР Иосиф Виссарионович Сталин перенес инсульт и находится в тяжелом состоянии. На следующий день 74-летний диктатор умер. Американцы затаили дыхание. Советский народ погрузился в глубокий траур. Несмотря на исключительную жестокость Сталина, большинство граждан преклонялись перед ним за то, что он привел страну к победе над нацистами и превратил СССР в современное индустриальное государство. Пока простые люди скорбели, их руководители тайно решили ослабить напряженность в отношениях с капиталистическим Западом, с тем чтобы сосредоточиться на улучшении положения в собственной стране. Георгий Максимилианович Маленков, преемник Сталина, выступая на похоронах вождя, призвал к «международному сотрудничеству» и экономическим отношениям со всеми странами – к миру, основанному на «длительном сосуществовании и мирном соревновании двух различных систем – капиталистической и социалистической»1. Новые советские руководители протягивали странам Запада оливковую ветвь – символ мира. Примут ли ее недавно избранный президент США Дуайт Дэвид Эйзенхауэр и его госсекретарь Джон Фостер Даллес?

После окончания Второй мировой войны США постепенно наращивали запас атомных бомб: их количество довели с 13 в середине 1947-го (причем только одну можно было подготовить к применению в течение двух недель) до 300 к середине 1950 года. Одновременно с этим США расширяли свои возможности в осуществлении атомных бомбардировок. Наступление атомного века заставило пересмотреть стратегические концепции. Теперь основная роль отводилась авиации. В 1947 году ВВС США стали самостоятельным родом войск. Одно из трех структурных подразделений ВВС, Стратегическое авиационное командование (САК), взяло на себя главную ответственность за доставку нового оружия к месту применения. В 1948 году генерал-лейтенант Кертис Лемей, вдохновитель атомной бомбардировки Японии с целью запугать противника, возглавил САК и стал превращать его в мощную боевую силу, готовую почти мгновенно вступить в активную фазу военных действий против СССР. «Мы находимся в состоянии войны!» – объявил он. Если бы война действительно началась, он намеревался просто сокрушить советскую оборону, сбросив на 70 городов 133 атомные бомбы и уничтожив таким образом 40 % советской промышленности и 2,7 миллиона человек населения. Разработанный им боевой план САК призывал к применению всего запаса бомб «одним массированным ударом»2.

Скорбящие чтят память Сталина в Дрездене, ГДР.

Сухопутные войска и ВМС выступили против такого грубого нарушения военной этики, предполагавшего умышленное нападение на мирное население, и заявили, что подобные планы противоречат нормам американской морали. Но в конце 1948 года Комитет начальников штабов поддержал ВВС и план одобрил. Несмотря на дурные предчувствия, Трумэн согласился с этим решением, в том числе из-за бюджетных проблем. Полагаться на атомное оружие было куда дешевле, чем поддерживать уровень обычных сил, необходимый для защиты США и Западной Европы от потенциальной советской агрессии.

Доклад, подготовленный по указанию министра обороны Форрестола, вызывал серьезные сомнения в перспективах США нанести поражение Советскому Союзу в случае применения одного только атомного оружия. Вызванные им разрушения не шли бы ни в какое сравнение с невероятными бедствиями советских людей во время недавней войны. Фактически, говорилось в докладе, атомная бомбардировка «подтвердит утверждения советской пропаганды… вызовет негодование в адрес США, сплотит советский народ и усилит его волю к победе». Кроме того, возникнет опасный прецедент для будущего применения «любого оружия массового поражения». Но к тому времени, когда появился доклад, Форрестола давно уже не было в живых, а его преемник, Луис Джонсон, не стал показывать доклад Трумэну3.

В 1948 году генерал-лейтенант Кертис Лемей, вдохновитель атомной бомбардировки Японии, возглавил Стратегическое авиационное командование и стал превращать его в мощную боевую силу, готовую почти мгновенно вступить в активную фазу военных действий против СССР.

В августе 1949 года СССР провел успешные испытания атомной бомбы, нанеся сокрушительный удар по уверенности США в их военном превосходстве и неуязвимости. Ошеломляющая весть застала врасплох большинство тех, кто в Министерстве обороны отвечал за планирование войны. Трумэн категорически не поверил сообщениям. Когда же его наконец убедили в реальности произошедшего, он моментально одобрил планы совершенствования американского атомного оружия.

Комитет начальников штабов при поддержке физиков Эдварда Теллера, Эрнеста Лоуренса и Луиса Альвареса потребовал начать разработку водородной бомбы, или «супербомбы». Глава Комиссии по атомной энергии (КАЭ) Дэвид Лилиенталь назвал ученых – сторонников бомбы «кровожадными и истекающими слюной в предвкушении»4. На закрытом заседании конгресса генерал Джеймс Маккормак, директор отдела военно-прикладных исследований КАЭ, сообщил, что бомба будет «неограниченной. Ее можно сделать любого размера, даже с Солнце»5.

Лилиенталь и многие ведущие ученые были потрясены открывшейся перспективой. В октябре восемь ученых из Главного консультативного комитета при КАЭ, возглавляемого Робертом Оппенгеймером, единодушно осудили создание водородной бомбы, поскольку она прежде всего «уничтожила бы мирное население». Большинство ученых относили эту бомбу «к совершенно иной категории по сравнению с атомной бомбой» и отмечали, что она «может стать оружием геноцида». Учитывая ее неограниченную разрушающую способность, она представляла бы «угрозу будущему человечества». Члены комитета Энрико Ферми и Исидор Айзек Раби объявили, что она представляет собой «опасность для человечества в целом… заведомо отвратительная вещь с любой точки зрения»6.

Среди тех, кто особенно активно выступал против создания водородной бомбы, был советник Госдепартамента по СССР Джордж Кеннан, считавший, что СССР, возможно, готов заключить всеобъемлющее соглашение о контроле над ядерным оружием, а потому убеждал госсекретаря Дина Ачесона следовать именно таким политическим курсом. Ачесон высокомерно предложил Кеннану «уйти с дипломатической службы, облачиться в монашеское одеяние, таскать с собой оловянную чашку, стоять на перекрестке и твердить: “Близится конец света”»7. Испытывая отвращение ко все более и более милитаристской направленности американской политики, Кеннан 31 декабря 1949 года ушел с поста директора отдела планирования политики Госдепартамента.

31 января 1950 года Трумэн объявил о решении возобновить разработку водородной бомбы. Две недели спустя Альберт Эйнштейн появился в телепрограмме Элеоноры Рузвельт с предупреждением: «Если эта работа принесет плоды, радиоактивное отравление атмосферы и, следовательно, уничтожение всей жизни на земле станет технически возможным»8. Физик Лео Силард вскоре выступил с еще более устрашающими известиями, объявив радиослушателям всей страны, что синтеза 500 тонн дейтерия в водородно-кобальтовой бомбе достаточно, чтобы «убить всех на земле»9.

Такие предупреждения оказали громадное воздействие на психику людей. Как отметил писатель Уильям Фолкнер в своей речи при вручении Нобелевской премии в декабре 1950 года: «Наша нынешняя трагедия заключается в чувстве всеобщего и универсального страха, с таких давних пор поддерживаемого в нас, что мы даже научились терпеть его. Проблем духа более не существует. Остался лишь один вопрос: когда тело мое разорвут на части?»[67]10

Преемник Кеннана, протеже Форрестола Пол Нитце, занимал пост вице-президента могущественной инвестиционно-банковской фирмы Dillon & Read в то самое время, когда Форрестол был ее президентом. Нитце немедленно взял на себя инициативу в подготовке СНБ-68 – документа, который проведет кардинальную реформу военной стратегии США. В СНБ-68 утверждалось, что СССР, вооруженный атомными бомбами и «новой фанатичной верой», стремится «навязать свою абсолютную власть остальной части мира». Столкнувшись с угрозой собственному существованию, США были вынуждены реагировать не на то, что СССР, скорее всего, сделает, а на то, что он, по злобе своей, в принципе способен сделать: «а) захватить Западную Европу… продвинуться к богатым нефтью районам Ближнего Востока; б) начать воздушные операции на Британских островах и нанести удары с воздуха и моря по коммуникациям западных держав в Атлантическом и Тихом океанах; в) атаковать атомным оружием избранные цели, включая… цели на Аляске, в Канаде и США». Не существует территорий, которые не входили бы в американский оборонительный рубеж, поскольку, как утверждалось в документе, «в настоящее время свободные правительства во всем мире подвергаются нападкам… а падение свободных правительств в одной стране расшатывает их основу повсюду». Национальная безопасность и глобальная безопасность стали теперь единым целым. Если СССР «поймет, что обладает достаточным атомным потенциалом, чтобы нанести по нас внезапный удар и тем самым ликвидировать наше превосходство в атомном оружии, что создаст ситуацию, играющую на руку Кремлю, он может поддаться соблазну нанести внезапный и тайно подготовленный удар»11.

В условиях противостояния такому опасному врагу, заключил Нитце, американское выживание зависит от максимального наращивания запасов ядерных и обычных вооружений, укрепления вооруженных сил, военных союзов, а также расширения тайных операций и потенциала психологической войны. За следующие пять лет расходы на вооружение должны вырасти в четыре раза и составить 50 миллиардов долларов, или 20 % от ВНП. Трумэн согласился с содержащейся в СНБ-68 оценкой общей стратегической ситуации и одобрил сделанные выводы, но при виде суммы расходов побледнел: он уже успел объявить о планах сокращения ассигнований на оборону в следующем бюджетном году. Ачесон и Нитце возразили ему, что увеличение расходов на вооружение вчетверо стимулирует экономику и даст гарантию от новой депрессии. Ведущие советники Госдепартамента по СССР Джордж Кеннан и Чарльз Болен выступили против такого наращивания, утверждая, что у Сталина нет ни желания, ни средств для осуществления завоевания мира, о котором говорят Ачесон и Нитце. К разочарованию Ачесона и Нитце, политика громадного увеличения военных расходов потерпела крах уже в начале 1950 года.

Малоизвестный сенатор от штата Висконсин Джозеф Маккарти сделался безобразным лицом антикоммунизма середины ХХ века.

Растущее напряжение на мировой арене вызвало новый всплеск травли «красных» внутри страны. Это стало возможным благодаря программе Трумэна по обеспечению безопасности и лояльности от 1947 года. Истерию подпитывали широко освещаемые в СМИ обвинения в шпионаже и измене родине. В январе 1950 года бывший сотрудник Госдепа Элджер Хисс, которого безжалостно преследовал конгрессмен Ричард Никсон, был признан виновным в лжесвидетельстве. В конце месяца физика Клауса Фукса арестовали за то, что он передал СССР ядерные секреты. Фукс рассказал о существовании более широкой шпионской сети, в результате чего в июле были арестованы Юлиус и Этель Розенберг.

В феврале 1950 года малоизвестный сенатор от штата Висконсин Джозеф Маккарти приобрел дурную славу, заявив членам Республиканского женского клуба графства Огайо в Уилинге (штат Западная Вирджиния): «У меня на руках список из 205 сотрудников Госдепартамента, которые оказались либо имеющими членский билет, либо безусловно верными сторонниками компартии, но которые, несмотря ни на что, все еще участвуют в формировании нашей внешней политики»12. На следующий день в городе Солт-Лейк-Сити он уже называл другую цифру: 57 человек. Хотя число «коммунистов» менялось от случая к случаю, газеты запестрели заголовками с дикими обвинениями, что вызвало новый виток слушаний с предрешенным исходом. Среди его жертв числятся и советники Госдепартамента по Азии – их обвиняли в том, что они помогли Мао одержать победу в Китае. Увольнение этих людей повлечет за собой полное непонимание Азии американцами на многие десятилетия вперед.

Хотя бесстыдно рекламирующий сам себя сенатор от Висконсина, известный под насмешливым прозвищем Джо – хвостовой стрелок за вымышленные им военные подвиги, и стал безобразным лицом этих репрессий, все же настоящая власть находилась в руках директора ФБР Эдгара Гувера. Он собирал досье с компроматом на членов конгресса – и демонстрировал его, когда возникала необходимость заставить человека не отбиваться от стада. Один из главных помощников Гувера описал принцип действия этой стратегии: «Как-то вечером мы натолкнулись на одну неприятную ситуацию: пьяный сенатор сбил пешехода и скрылся с места ДТП; кроме всего прочего, в машине с ним была полураздетая баба. На следующий день к полудню наш добрый сенатор уже знал, что мы в курсе дела, и с тех пор у нас никогда не возникало проблем с его голосованием по вопросам бюджетных ассигнований»13.

Официальные лица и СМИ предостерегали американцев, что злобные, фанатичные коммунисты, стремящиеся уничтожить американский образ жизни, скрываются за каждым углом. Министр юстиции в кабинете Трумэна предупреждал: «Сегодня в Америке много коммунистов. Они повсюду: на заводах, в конторах, мясных лавках, на перекрестках, в частном бизнесе»14. И действительно: ученые, писатели, актеры, режиссеры, художники, учителя и вообще люди из всех слоев общества подвергались преследованиям за свои политические убеждения; в стране воцарилась атмосфера страха. Несколько сотен человек угодили в тюрьму, а до 12 тысяч, по разным подсчетам, были уволены с работы. Не пройдя проверку на политическую благонадежность, проведенную береговой охраной, почти 3 тысячи портовых грузчиков и моряков были уволены по программе обеспечения безопасности портов. Ее разработали якобы для защиты берегов страны от диверсантов во время корейской войны, но на самом деле – чтобы уничтожить профсоюзы моряков, возглавляемые коммунистами15.

Официальные лица и СМИ пугали американцев тем, что злые коммунисты, стремящиеся уничтожить американский образ жизни, скрываются за каждым углом. Правый журнал Counterattack опубликовал доклад «Красные каналы», расписав засилье коммунистов в индустрии развлечений.

Многих подозреваемых вызывали в комиссии конгресса, и следователи требовали называть других коммунистов и сочувствующих. Писательница Мэри Маккарти заметила, что цель слушаний состояла вовсе не в борьбе с подрывной деятельностью, а в том, чтобы убедить американцев принять «принцип доносительства как норму для добропорядочного гражданина»16. Журналист И. Ф. Стоун осудил «стремление превратить целое поколение американцев в осведомителей»17. Многие отказались давать нужные показания и угодили в «черный список», были уволены или оказались за решеткой. За отказ сотрудничать с антикоммунистическими расследованиями были изгнаны из университетов и колледжей больше ста преподавателей. Дэшил Хэммет, один из ведущих писателей Голливуда, попал за решетку за отказ назвать вкладчиков Фонда поручительства Конгресса гражданских прав, почетным членом правления которого он являлся. Писательница Лилиан Хеллман позже заявила, что Хэммет на самом деле «не знал имен ни одного из вкладчиков», но не стал говорить об этом на суде, поскольку не признавал за правительством права требовать подобную информацию18.

В 1947 году так называемую «голливудскую десятку» обвинили в неуважении к конгрессу и, несмотря на ряд обращений и к судебным органам, и к общественности, их приговорили к году тюремного заключения. Наряду с еще девятью голливудскими радикалами, которых в том же 1947 году Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности (КРАД) вызвала в суд (хотя в зале суда они так и не появились), эти десять человек стали первыми жертвами «черного списка» в киноиндустрии. Вскоре к этим 19 в «черном списке» присоединились и другие известные прогрессивные деятели Голливуда. КРАД вернулась к расследованиям в киноиндустрии в 1951 году, и к 1954-му «черный список» вырос: теперь в него входили 212 мужчин и женщин, отказавшихся сотрудничать с комиссией. Ни одна студия не соглашалась нанимать тех, кто угодил в «черный список»: ни актеров, ни рабочих. Многие оказались без работы. Только 10 % людей, изгнанных из индустрии кино, снова вернулись туда впоследствии. Однако многим удалось избежать такой судьбы: они просто стали доносить на коллег. 58 из 110 человек, представших перед КРАД весной 1951 года, назвали фамилии «соучастников»19.

Девять человек из «голливудской десятки», обвиненной в 1947 году в неуважении к конгрессу за отказ назвать имена коллег-радикалов, а впоследствии попавших в «черный список» и фактически изгнанных из киноиндустрии.

К тому времени, когда все закончилось, маккартизм добился фактического разгрома левых партий в США. Коммунистическое движение было уничтожено. Сама партия выжила, но многие группы внутри и вокруг нее исчезли. «Красная паника» выпотрошила профсоюзы, политические организации и культурные ассоциации, поддержавшие реформы 1930–1940-х годов. За исключением движений за гражданские права и против ядерных испытаний, левое инакомыслие и прогрессивные реформы замерли в своем развитии больше чем на целое десятилетие и возродились, обнаружив новую силу и новый подход, только в 1960-е. Рабочее движение, однако, так и не оправилось от удара, и американские рабочие оказались более слабыми и менее благополучными во многих отношениях, чем их европейские коллеги20.

Пострадало и движение за гражданские права. Оказавшись под интенсивным давлением той эпохи, организации выгоняли прогрессивно настроенных работников, в том числе и лидеров борьбы за расовое равноправие. В 1948 году Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения зашла так далеко, что зачинателя борьбы за гражданские права Уильяма Дюбуа исключила из своих рядов – за активную поддержку предвыборной кампании Генри Уоллеса и призывы к ООН обратить внимание на расизм в США. Аналогичным образом изгнали и Поля Робсона. Многие левые организации, уничтоженные нападками маккартистов, в свое время связывали проблемы классового неравенства и агрессивную внешнюю политику с процветающим в стране расизмом. Травля «красных» также расстроила союзы между организациями, борющимися за гражданские права, и профсоюзами, значительно уменьшив значимость призывов профсоюзов к расовому равенству и не давая возможности защитникам гражданских прав бороться за право на работу и достойную оплату труда. В результате маккартизма даже самые влиятельные лидеры движения отказались от былых масштабных задач и сосредоточились на проведении более ограниченных законодательных реформ, оставив попытки проведения глубоких структурных реформ экономики и прекратив критику разрушительного действия империализма за рубежом. Тем не менее важно помнить, что в течение всего периода афроамериканцы играли ведущую роль в стремлении остановить гонку ядерных вооружений и обеспечить полное понимание американцами опасности ядерной войны21.

Отдельные радикалы и движения за социальную, экономическую и расовую справедливость были не единственными жертвами политических репрессий в США середины ХХ века. Помимо «красной паники», началась еще и «голубая паника», в результате которой из федерального правительства изгнали гомосексуалистов. Под маской национальной безопасности – якобы «сексуальные извращенцы» особенно склонны поддаваться на шантаж иностранных и внутренних диверсантов – правительственные учреждения увольняли геев и лесбиянок или вынуждали их уйти в отставку. Историк Дэвид Джонсон считает, что в начале холодной войны рабочие места, вероятно, потеряли до 5 тысяч федеральных служащих. В 1953 году заместитель госсекретаря Дональд Б. Лури сообщил комиссии конгресса, что в одном только его отделе увольнения гомосексуалистов происходили в среднем в количестве «одного в день». Эти цифры относятся только к части рабочих мест, потерянных из-за «голубой паники». Причина увольнения часто не указывалась, якобы для того, чтобы не смущать уволенного. Многие предпочли уйти сами, еще до того, как их сексуальная ориентация станет достоянием гласности. Кроме того, тысячи людей, подающих заявление на занятие постов в федеральных учреждениях, получали отказ из-за своей сексуальной ориентации. Как и в случае с «красной паникой», чистка гомосексуалистов затронула и частный сектор. Некоторые фирмы даже нанимали профессиональных следователей, чтобы выявить «нежелательные элементы», включая геев и лесбиянок22.

Хотя именно Джозеф Маккарти стал синонимом понятия «красной паники», настоящая власть все же находилась в руках главы ФБР Эдгара Гувера. К 1960 году ФБР завело дела на более чем 430 тысяч человек и групп. Гувер также использовал свои связи в СМИ, чтобы разжигать антикоммунистическую истерию.

В те годы ФБР работало в нескольких направлениях. Оно разжигало антикоммунистическую истерию, снабжая «информацией» своих людей в прессе, таких как Уолтер Винчел, Дрю Пирсон, Вестбрук Пеглер, Фултон Льюис-младший и руководители вашингтонских бюро United Press и газеты Chicago Tribune. Программа предупреждения работодателей о политических взглядах служащих стоила работы сотням людей. Инакомыслящие массами попадали под пристальное внимание спецслужб. К 1960 году ФБР завело дела на более чем 430 тысяч человек и групп. 26 тысяч, которых в 1954 году отнесли к группе наиболее опасных – в основном члены КП США, – угодили в «список безопасности» Гувера, предполагавший арест этих лиц в чрезвычайной ситуации. А в 1956 году ФБР начало свою Программу контрразведывательных операций, или КОИНТЕЛПРО, – набор грязных приемов, нацеленных на уничтожение левых организаций, занятых совершенно законной и защищаемой Конституцией деятельностью23.

24 июня 1950 года войска Северной Кореи вторглись в Южную Корею, и холодная война внезапно раскалилась докрасна. Расположенная между Японией, Китаем и СССР, Корея долгое время была для этих трех держав яблоком раздора. Япония оккупировала Корею и правила ею с 1910 по 1945 год. В 1945 году Корею разделили на советскую зону к северу от 38-й параллели и американскую – к югу. Это соглашение, второпях составленное полковником Дином Раском[68]на следующий день после атомной бомбардировки Нагасаки, рассматривалось как временное и должно было оставаться в силе лишь до момента, когда можно будет восстановить единство и независимость страны. На севере Советский Союз посадил генерала Ким Ир Сена, который возглавлял партизанскую борьбу с японцами во время войны; южанам американцы навязали Ли Сын Мана. Мелкие столкновения на границе не прекращались. КНШ неоднократно предупреждал об опасности втягивания США в войну в Корее – стране, не обладающей серьезным стратегическим значением и граничащей с СССР и Китаем, – и рекомендовал исключить ее из оборонительного рубежа Соединенных Штатов. Ачесон также не упомянул Корею в важной речи в январе 1950 года, из-за чего некоторые критики обвинили его в том, что он преднамеренно спровоцировал нападение.

СССР с раздражением наблюдал за тем, как США усиливают Японию в экономическом и военном отношениях, размещают на японской территории свои войска и постепенно продвигаются к мирному договору без советского участия. Начальники штабов предостерегли правительство: исключая СССР из мирного договора, можно спровоцировать советское нападение на Японию. Но СССР нанес удар по Корее.

Репрессивная политика Ли Сын Мана и грубые просчеты в экономике сделали его очень непопулярной фигурой в Южной Корее. В 1950 году он под давлением американцев позволил устроить выборы. По результатам этих выборов его сторонники потерпели поражение. Несмотря на неудачу, в последующие месяцы он продолжал обсуждать планы объединения Кореи под своей властью – военным путем. Ким тоже говорил о воссоединении, но под контролем коммунистов. Провал Ли на выборах и его полная непопулярность в народе предоставили Киму лазейку, которую он так долго ждал 24.

Слева направо: Трумэн с госсекретарем Дином Ачесоном, премьер-министром Англии Клементом Эттли и министром обороны США Джорджем Маршаллом во время обсуждения корейского кризиса.

Весной 1950 года Сталин после неоднократных просьб северокорейского лидера дал Киму зеленый свет на вторжение в Южную Корею. Считая, что нападения Южной Кореи на Северную Корею долго ждать не придется, Сталин решил упредить события. Его снова переполняла уверенность. Ведь теперь в его распоряжении находилась атомная бомба, и он только что заключил официальный союз с Mao Цзэдуном. Ким обещал скорую победу.

Трумэн находился в Миссури, когда до него дошла информация о северокорейском вторжении. Немедленно заподозрив, что нападение представляет собой новый этап коммунистической агрессии, он решил, что США должны нанести ответный удар. New York Times призвала Трумэна действовать решительно или рискнуть «потерей [!] половины мира»25. Кроме того, решительные действия заставили бы умолкнуть республиканцев, которые обвиняли Трумэна в потере Китая. Он быстро протолкнул резолюцию через Совет Безопасности ООН, который СССР давно бойкотировал из-за отказа Совета Безопасности предоставить место коммунистическому Китаю. Несмотря на развертывание войск, исчисляющихся десятками тысяч военнослужащих, Трумэн отказался называть вмешательство «войной», а вместо этого прибег к терминологии одного репортера, спросившего, «можно ли назвать происходящее “действиями по наведению порядка” при содействии ООН»26. Хотя номинально операцию проводила ООН, на долю США приходилась половина сухопутных войск и почти все ВМС и авиация. Остальные сухопутные войска предоставила в основном Южная Корея. Трумэн также решил обойти получение одобрения конгресса, создав прецедент для будущих войн.

В записке, представленной за месяц до нападения, Джон Фостер Даллес сделал пессимистический обзор ухудшающегося стратегического положения Америки. «Ситуация в Японии может стать шаткой, – писал он, – и возможно, то же произойдет и на Филиппинах. Индонезия, обладающая значительными природными ресурсами, может быть вообще потеряна для нас, а нефть Ближнего Востока будет под угрозой потери. Ни в одной из этих стран мы не сможем удержать свои позиции, как только люди почувствуют, что коммунизм символизирует собой будущее». Но он видел и проблеск надежды: «Эту цепь неудач, возможно, удастся прервать, если в решающий момент мы быстро займем жесткую позицию, продемонстрировав уверенность в себе и решимость. Вероятно, иначе эту цепь несчастий никак не предотвратить»27.

В случае с Кореей США заняли жесткую позицию. Трумэн заявил лидерам конгресса: «Если мы подведем Корею, то Советы немедленно пойдут дальше и проглотят Азию по частям, одну страну за другой. В какой-то момент нам нужно было продемонстрировать свою позицию или же отказаться от всей Азии. Если же мы упустим Азию, рухнет и Ближний Восток, и невозможно предсказать, что произойдет в Европе. Поэтому… [я] приказал нашим войскам помочь Корее… и для нас… точно так же необходимо поставить точку в вопросе Индокитая, Филиппин и Формозы»28.

Особенно боялся Трумэн советского вторжения в Иран. 26 июня он назвал Корею «Дальневосточной Грецией». Прокрутив глобус и указав на Иран, он заявил своим подчиненным: «Вот где они начнут заварушку, если мы не будем осторожны… Если мы проявим достаточную твердость, если выступим против них, как три года назад в Греции, следующих шагов они уже не предпримут. Но если мы просто останемся стоять в стороне, то они войдут в Иран и захватят весь Ближний Восток»29.

Победа коммунистов в Китае повысила ставки в Корее. Потеряв китайский рынок, Япония теперь бросала хищные взгляды на Корею и Юго-Восточную Азию, где ситуация тоже очень быстро менялась. Во Вьетнаме национальные силы под руководством вождя коммунистов Хо Ши Мина оспаривали власть французов. Сильное повстанческое движение боролось за власть на Филиппинах. Под угрозой оказалось британское колониальное правление в Малайе. Ачесон объяснял: «В Вашингтоне уже никто не сомневается в том, что США [должны] занять очень твердую позицию на Дальнем Востоке», тем более что «правительства многих западноевропейских стран, похоже, недалеки от паники, выжидая: будут США действовать или нет»30.

Макартур отмахнулся от предупреждений ЦРУ и других указаний на скорое нападение Севера. Более 100 тысяч северокорейских солдат, прошедших обучение в СССР и получая от него все необходимое, нанесли сокрушительное поражение американцам и южнокорейской армии, оттеснив их к Пусану и окружив там.

Оказавшись перед угрозой поражения, Макартур попросил и получил разрешение прорваться через 38-ю параллель и захватить Север. В сентябре он организовал внезапную высадку в Инчхоне морского десанта из 17 тысяч человек. Трумэн похвалил «блестящий маневр Макартура» и заявил, что его корейской кампании «практически нет равных за всю военную историю»31. Трумэн отчаянно старался умилостивить вспыльчивого Макартура. Республиканцы цеплялись к любому намеку на то, что Трумэн может сомневаться, посылать ли американские войска через границу, и считали это признаками «попустительства».