За Родину! За Севастополь!
Клятва
12 июля Крымский областной комитет партии принял решение о создании партизанских отрядов на случай фашистской оккупации. Весь полуостров разбили на пять зон. Пятая – Севастопольская зона – располагалась на площади треугольника Бахчисарай – Байдары – Севастополь.
В Севастополе приступили к формированию партизанского отряда. Тамаре Алёшиной горком поручил отобрать лучших из комсомольцев.
Вилор пришёл к Алёшиной. Дождался, когда в кабинете не осталось посетителей.
– Запишите меня.
Тамара сразу поняла: притворяться, что не понимает, о чём речь, бессмысленно.
– Вот что, Вилор, давай начистоту. Есть строгое предписание: в отряд зачислять только совершеннолетних. А тебе еще далеко до...
Вилор не выдержал.
– Причём тут паспорт! Я десятки километров без отдыха могу прошагать! Я до Константиновской батареи и обратно могу плыть без отдыха! Я...
– Хватит! Расхвастался.
– Всё равно уйду в партизаны.
– Виля, воевать – это не читать о войне. А если тебя поймают, если будут пытать! Не всякий взрослый выдержит.
– Мой отец был партизаном.
Тамара вздохнула.
– Он был намного старше тебя. И это была другая война.
На том и закончился первый разговор. Но Вилор не сдавался. Он предстал перед секретарём райкома партии ... И когда доводы истощились, Чекмак выдвинул последний:
– Я окончил осоавиахимовскую школу проводников. У меня обученная овчарка, она незаменима в лесу!
Секретарь развёл руками, улыбнулся.
– Убедил, брат! Овчарка – это, конечно, довод. Зачисляй, Тамара, товарища Чекмака в Севастопольский партизанский отряд.
Любовь Георгиевна сердцем почувствовала: Виля что-то задумал. Она попыталась исподволь выведать у сына его планы, но тот всякий раз уходил от разговора.
И Любовь Георгиевна не выдержала – пошла к Алёшиной.
– Я – мать Вилора Чекмака. Я прошу у вас помощи. Вы тоже скоро станете матерью. Поймите меня...
Тамара впервые видела Любовь Георгиевну. С невольным интересом она рассматривала тонкое смуглое лицо, изящно уложенные волосы... Длинные нервные пальцы, сцепившись на коленях, пытались скрыть дрожь.
– Виличка совсем ещё ребёнок. Ну, какой из него партизан?!
Алёшина подошла к двери.
– Чекмака срочно ко мне!
Вилор вошёл, по-солдатски чеканя шаг. Увидел мать. Помрачнел.
– Виля, – негромко сказала Алёшина, – я ещё не внесла тебя в окончательные списки...
Голубые глаза мальчишки вспыхнули, щёки побелели.
– Мама, мамочка! Да как же я смогу жить после войны?! Как буду смотреть в глаза ребятам? Что обо мне подумает дедушка Юра? А Юрий Константинович? Как я встречусь с отцом?
Вилор говорил совсем тихо, но матери казалось, что голос его заполняет комнату. «Как же похож на отца, – подумала Любовь Георгиевна, – с этой винтовкой, перепоясанный флотским ремнём». Вот таким же в девятнадцатом году она впервые увидела Петра Чекмака.
Любовь Георгиевна подняла голову, встретилась с сыном глазами.
– Ты никогда не будешь краснеть ни перед своими товарищами, ни перед Юрием Юрьевичем, ни перед Зиновьевым. Сражайся с врагом, как твой отец!
Далеко отсюда, под Москвой, воевал сейчас Пётр Андреевич Чекмак.
Тамара Алёшина встала. Вынула из кобуры маленький револьвер, положила на ладонь.
Вилор всё понял. Это было окончательное решение. Каждый из комсомольцев, уходивших в отряд, давал здесь суровую клятву. Он положил руку на револьвер.
– Поклянись, что не струсишь в бою, что до последнего дыхания будешь сражаться с фашистской нечистью...
– Клянусь!
– Если ты попадёшь в лапы гитлеровцев, ни под какими пытками не выдашь товарищей по оружию, не откроешь тайн партизанского отряда...
– Клянусь!
Вот и подошла последняя глава этой дорогой нам жизни. Если предыдущие страницы отсчитывали годы, месяцы, дни, то сейчас остались сутки. Одни сутки жизни Вилора Чекмака. Счёт в этой главе пойдёт на часы и минуты.