Встреча
Стихи о балконах
Разноцветные гроздья салюта
Рассыпались – и гасли, как звёзды.
И над праздничной Северной бухтой
Холодел от волнения воздух.
Здесь мой дом… Я доподлинно знаю,
Как парит над кварталом бессонным
Стоголосая радость сквозная
Детворы на зелёных балконах.
Вот сейчас громыхнёт – и полнеба
Озарится каскадами вспышек.
Он не раз вспомнит миг свой волшебный,
Этот рыжий, вихрастый парнишка.
Он, слова от волненья проглатывая,
Смотрит вдаль и не знает, наверное,
Что далёкой весной сорок пятого
Грохотало вот так же над Северной.
Что отец его с тем же восторгом
В то же небо глядел восхищенно.
А в голодном, разрушенном городе
Не осталось балконов…
Я часто думаю о тех,
Кто не вернулся в сорок пятом.
А годы падают, как снег,
И тают, превращаясь в даты.
А я их в памяти несу…
Но ярче всех – тот, долгожданный
День, когда съехались к отцу
Ровесники-однополчане.
Как шёл за полночь разговор,
И, не прощаясь, спали рядом,
И как во сне хрипел майор:
– Огонь!
– К орудию!
– Снарядов!
В окне фонарный луч дрожал
Белее сжатых его пальцев.
А он, как прежде, –
заряжал,
И вскакивал,
и просыпался…
***
А.К.
Уходят старые солдаты
Весенним днём и в снегопад,
В страду и в праздничные даты…
И все слова звучат не свято
О них вполсилы, невпопад.
Стучатся в дом наш общий беды,
Больней и круче связь времен.
Всё дальше, дальше День Победы –
Всё ближе круг родных имён.
В их поздних книгах на портретах
Им типографский льстит свинец.
И лишь глаза сияют светом,
Таким, как в день весенний этот,
Когда войне пришёл конец.
|
Из поэмы «Судьба матери»
Про это в книжке читать до рассвета
Привычно для нас и обыденно,
Но если было, хоть раз всё это
Своими глазами увидено,
Тебе и без книжек ночью не спится, –
Кажется, видишь снова
Чёрных окон пустые глазницы
Дома тебе родного.
Ты войну представлял по-детски,
Когда где-то там, далёко,
Уютные, чистые занавески
Белели из этих окон.
Ты в стайке мальчишек не лез в атаманы
И сорванцом был в меру,
С буйной ватагой сбивал каштаны,
Побаиваясь милиционера.
Но вот и тебе пришло испытанье –
Знаменье двадцатого века:
Увидел ты, как на старом каштане
Повесили человека.
Со стенда у городского сада,
Что был землякам твоим дорог,
Маньяк-ефрейтор пронзительным взглядом
Глядел на притихший город…
И редкий прохожий, окинув глазом,
Вдруг отвернётся хмуро
От стенки, выплёскивавшей приказы
Фашистской комендатуры.
В них ясно и чётко чёрным по белому
Всем за всё грозили расстрелами:
– Больше трёх не собираться!
– Всем обязательна регистрация!
– Евреям, чтоб было легко различить,
Шестиконечные звёзды носить!
И, словно ангелы к нам прилетели:
«Кто грабит, будет расстрелян!»
А дальше (читайте: чем дальше в лес) –
«Кто не работает, тот не ест!»
И по-немецки, чтоб было понятно,
Логично и аккуратно:
– А кто работает, тот ест!
Под этим нахально, грубо и ярко,
Как будто это всего важней:
«Оккупационная марка
Стоит отныне 10 рублей!»
На стенах повсюду тот же вид –
Портреты (взглянуть не хотите ль?):
– Гитлер – антисемит!
– Гитлер – освободитель!
И на рукавной повязке круг,
В белом круге – чёрный паук,
На мир замахнувшись. Повис, кровав,
Зловещий ефрейторский рукав.
…А ветер с мусором заодно
Сорвал ефрейтора этого
И с воем понёс туда, к казино,
Зданию жёлтого цвета.
Понёс и швырнул в лицо рекламы,
Полураздетой дамы,
Вещавшей прохожим (куда же деться):
– Только для немцев!
Вот и кино для «цивильных» лиц –
Милость завоевателей,
И типы с глазами хищных птиц
Ловят в толпе покупателей
По нормам старинного этикета:
– Мадам, господин, купите билеты…
Такие в полицию шли карьером.
Я помню такого, который был
В госбанке раньше тихим курьером,
Пред каждым начальником лебезил,
Теперь у него кто-то был в подчинении,
И всем сообщал он (лезу, мол, вверх):
– Поздравьте меня, у меня повышение –
Я ныне обер-курьер!
Не было больше глухих, равнодушных,
Слепые раскрыли глаза.
Война распахнула людские души,
Как двери внезапно гроза.
Она налетела в неслыханном громе,
В невиданных прежде ветрах.
И стало видно, что в каждом доме
Пряталось в уголках.
|
