Эрнст Теодор Амадей Гофман. 2 страница

И вот некий студент Натанаэль до смерти влюбляется в Олимпию, нисколько не сомневаясь в том, что это живое существо. Тут у Гофмана много иронии по поводу это­го молодого человека. Он считает, что нет никого умнее Олим­пии. Она очень чуткое существо. У него нет лучшего собе­седника, чем Олимпия. Это все его иллюзии, эгоистические иллюзии. Так как она научена слушать, и не перебивает его, и говорит все время он один, то у него и получается такое впечатление, что Олимпия разделяет все его чувства. И бо­лее близкой души, чем Олимпия, у него нет.

Все это обрывается тем, что он однажды пришел в гости к Спаланцани не вовремя и увидел странную картину; ад­вокат Коппелиус дрался со Спаланцани. Дрались они из-за куклы. Один держал ее за ноги, другой за голову. Каждый тянул в свою сторону. При ближайшем рассмотрении оказа­лось, что драка произошла из-за девицы Олимпии. Тут и обнаружилась эта тайна.

А вы понимаете, почему мотив куклы, символика куклы и двойников — родственны друг другу? Они — одного семан­тического корня, сидят в одной семантике. Двойник — это синоним обезличивания. Кукла — это тоже обезличенность. Обезличениость — двойник, обезличенность в квадрате — кук­ла, автомат.

Гофман был крайне неравнодушен к этому мотиву авто­матов. Он рассказал о целом оркестре из автоматов. О дири­жере автоматическом.

Гофман вообще (как и другие романтики) страшно ин­тересовался всякими механическими игрушками. Как вид­но, внимательно их изучал, рассматривал, потом вводил их в свой рассказ. Он любил всякие фокусы с механическими штуками. Итак, куклы, автоматы — это обезличение, возве­денное в крайние степени. С другой стороны, здесь видно, что Гофмана очень интересовала индустрия, еще мало из­вестная в Германии, но уже вторгшаяся в нее. Индустрия с ее механизацией труда. Современная индустрия, она у него раздребезжилась в воображении на эти эпизоды с куклами, автоматами.

Кукла, автомат — это падение человека в современной жизни. Из зеленых деревьев у Тика смастерили столы и сту­лья, а из живых людей сделали автоматы.

И это, разумеется, тоже пример фантастики обыденной жизни. Вы воображаете, что имеете дело с живыми людь­ми, — на самом деле вы имеете дело с механизмами.

От Гофмана темы двойников, кукольные темы широ­ко пошли по литературе. Их можно найти во французской литературе. По-своему ими пользовался Бальзак. В Анг­лии — Диккенс. У нас в России — Гоголь, прежде всего, До­стоевский. Правда, Достоевский своеобразно разрабатывает эти темы, это собственные трактовки Достоевского, но, ра­зумеется, они появляются под каким-то воздействием Гоф­мана.

Вообще, значение Гофмана для мировой литературы еще до сих пор не оценено. Он писатель, имеющий значение для всей мировой литературы.

«Крошка Цахес» — одна из очень значительных повес­тей Гофмана. Она тоже вобрала в себя многое из гофманианы.

Действие происходит в Керепесе. Очень странно звуча­щее для немецкого уха название. Ничего похожего на слово Керепес в немецкой географии вы не найдете. Гофман любит изобретать такие комические города. Целые города, населен­ные комическими персонажами. И комические государства. Такое комедийное княжество изображено и в «Крошке Цахесе». В нем все смешное — начиная с князя, с его министров, до обывателей.

Тут сначала царствовал князь Пафнутий, а потом князь Барзануф. Пафнутий вводил просвещение в Керепесе. И по особому эдикту князя Пафнутия феи из этой страны были изгнаны, потому что от фей шла всякая фантастика. Больше в стране нет никаких фей. Все чисто. Князь Пафнутий ввел в своей стране оспопрививание, ввел всякие рациональные понятия. Феи, сказки — все это находилось под запретом, все это было забыто.

Гофман создал целое комическое государство, ко­мическую страну Керепес. Тут все есть, что нужно. Тут есть князь, такой маленький принцепс. Кабинет министров с внутренней и внешней полити­кой. Есть университет с учеными, со студентами. Столичный город. Действие происходит в университетской среде. Изобра­жается университетский профессор со странным именем и фа­милией Моша Терпин. У профессора дочка — Кандида, красивая девушка. В нее влюблен студент Бальтазар — юный поэт. Вот такие завязочки.

И все это начинает волноваться, потому что сюда при­был какой-то новый, неожиданный, негаданный гость. Край­не странная личность, очень причудливая на вид. Прежде всего — не совсем ясно, человек ли это, хотя он приезжает сюда учиться. Это такое существо, которое при ближайшем рассмотрении удивительно похоже на раздвоенную редьку. Он очень сердитый, ворчливый и важный. А зовут его Цахес... это примерно по-нашему — Захарка, Захария. Крошка Цахес. А фамилия — Циннобер.

Он поступает в студенты, и вокруг него начинаются всякие чудеса. Оказывается, этот странный господин обладает удиви­тельным свойством, которое всех повергает в изумление.

Вот литературное чаепитие у профессора Моша Терпина. Бальтазар целую ночь не спал, крутился, сочинял стихи о любви соловья к розе. И стихи получились очень хорошие. Он читает их за столом. Тут же и Циннобер. Его тоже при­гласили. Стихи прочитаны, и все почему-то оборачиваются к Цахесу и восхищаются — какие он красивые стихи сочи­нил. Сама Кандида тронута. И Цахес важно принимает все эти хвалы в свой адрес. Он даже чуть-чуть привстает, очень величаво кивает головой.

Идет концерт известного скрипача — итальянца Сбьокка. Тот играет прекрасно. А финал такой. Кончил он свой скри­пичный концерт, и все кричат: «Браво, Цахес!» Все повора­чиваются к нему... публика уверена, что играл он и музыка его. И опять тот, сыто развалившись, принимает эти аплодисменты.

Затем его успех в университете. Референдарий Пульхер и Цахес вместе сдают экзамен. Пульхер сдавал всегда отлич­но. Это был очень развитой юноша. А Циннобер вообще го­ворит невнятно, какую-то сумятицу пробор­мотал под нос. А профессор говорит Пульхеру: что это такое вы набормотали? Вот господин Циннобер, вот это был ответ. И Цахес получает вакансию тайного экспедитора при мини­стре, а Пульхера с позором изгоняют.

Вот какие свойства у Циннобера. Очень странные: чужие заслуги переходят па него. Кто бы что ни сделал хорошего — все это зачисляется Цахесу. Чужие деяния, чужие подвиги, чужой труд — все Цахесу. Кто скажет умное слово в обще­стве — это сказал Цахес. Кто чем-то блеснет — блеснул Ца­хес. И в Керепесе он становится настоящим героем дня.

А в салоне профессора Моша Терпина он первый чело­век. И Кандида в нем души не чает, а несчастного Бальтазара она совсем забыла.

Начинается политическая карьера Цахеса. До самого кня­зя Барзануфа дошла молва, что такой появился человек. И князь с ним пожелал познакомиться. Тот ему понравился чрезвычайно. Немного погодя Цахес становится министром у князя. И князь осыпает его милостями.

Циннобер очень невелик ростом, он, что называется, от земли не видать. А князь ему хочет пожаловать орден, кото­рый надо носить на ленте через плечо, на боку. Как же он будет носить его? Князь Барзануф по этому случаю собирает совет, на котором придуман новый статут: этот орден отныне выдается с двумя пуговицами, с тремя, с четырьмя и т. д.

Циннобера делают министром иностранных дел. Он управляет государством, как ему нравится. Он полномочный, полноправный министр. Всех притесняет. Главное лицо в княжестве, жених Кандиды. Поклонение вокруг него чрезвы­чайное.

А история Цахеса такова.

Оказывается, это такой неудачный детеныш одной нищей женщины, у которой родилось дитя-уродец. Она его несла за плечами в мешке и повстречала на дороге фею Розабельверде. А это была одна из тех фей, которые подверглись гоне­ниям, когда князь Пафнутий вводил прививки и всяческое другое просвещение. Фея остановила нищенку, посмотрела на уродца, который болтался у нее за спиной, и пожалела их. Она стала разглаживать ему волосы. А у него были колючки на голове. Она его поглаживала, расчесывала золотым гре­бешком, и получились чудные шелковые волосы, которыми впоследствии так гордился Цахес. И кроме того — она ему вчесала в голову три золотых волоска. От этих золотых волосков и пошли потом все эти чудеса.

У Цахеса талант золота, талант богатства. И здесь по-осо­бому у Гофмана варьируется тема: человек — это не то, что он умеет и что он есть, а то, что он имеет. От Цахеса исходит магия богатства, которое создает человеческие репутации, которое создает личности. Это все чудеса золотых волосков. Золотые волоски ему помогают жать там, где он не сеял. Пожинать всяческие награды там, где он не трудился, присваивать чу­жие труды и заслуги. И это присвоение изображается в гротескном виде: в фи­зическом образе. С чужих губ он снимает стихи, написанные другим. С чужой скрипки снимает мелодию и себе присваи­вает. Это такая магия, которая в реальной жизни не совер­шается столь непосредственно просто, которую нужно вскры­вать, открывать. Здесь она дана воочию, зримо, материально.

В этом и состоит гротескность произведения.

У Гофмана есть такая подробность в его повести. Народ кричит о Цахесе, что ему принадлежит все золото, которое чеканят на монетном дворе. Цахес заменяет и министра финансов, а «министр финансов» в силу золотых волосков – владелец всего золота (помните, как подают прошение Хлестакову: «господину Финансовую»).

Начинается апофеоз Цахеса. Он — самый сильный человек в стране. Назначено венчание его с Кандидой. Несчастный Бальтазар убивается. Но он находит себе покровителя — мага и волшебника, который живет в этой стране. И тут начинаются всякие манипуляции этого мага, Проспера Альпануса. Два вол­шебника борются друг с другом, у них у каждого свой ставлен­ник. Проспер узнает, откуда завелся Цахес и в чем его сила. Со­ставляется заговор против Цахеса. Альпанус учит Бальтазара, что и как надо сделать. Он должен вырвать у Цахеса его золо­тые волоски и тотчас же сжечь их. Так он и делает — и Цахес сразу обессилевает. Без золотых волосков все поклонявшиеся ему, все смотревшие на него с восхищением и удивлением уви­дели, что это обыкновенная редька. Просто редька, стоящая на расщепленном хвосте,— и больше ничего.

И Цахесу приходится позорно бежать. Он скрывается в своем дворце. Повесть кончается тем, что происходит насто­ящее народное восстание против Цахеса. Народ врывается в его двор, он пытается скрыться за ширмы, и ему ничего не остается, как утопиться в ночном горшке. Вот бесслав­ный конец недавно еще великого человека. Чары сняты. Эта повесть Гофмана — о мистике денег, об особом оккультном влиянии денежного богатства на людей. Денежное богатство создает лица, положения, влияния, культы.

Перед вами мир, околдованный золотым влиянием, влас­тью золота. Люди, подпавшие под влияние фетишизируемого богатства. Богатство для них — не производное обстоятельств, как это должно было бы быть, а первоисточник всего сущего, всего действительного.

Почему Гофман приходит к этой теме, как и другие ро­мантики? Этот фетишизм, буржуазный фетишизм был впер­вые описан, указан романтиками. Почему романтики увидели, ощутили этот фетишизм? А помните, я говорил вам о том, как романтики настроены против категории вещи, об их особом антивещизме? Нет ве­щей для романтиков, вещи — это условность. Есть только вечная, неостановимо, вечно звучащая жизнь; стихия жизни, которую они называли музыкой. Это стихия музыкальной жизни, в которой вещи распущены, как распускаются узлы. И именно вот этот культ музыки, культ живой жизни, — он их и натолкнул, как на начало контрастное, на царство ве­щей, которыми заражено бюргерское общество. Бюргеры по­клоняются не человеку, не его деятельности, которая создает вещи, а самим вещам.

Романтики разоблачали материальный фетишизм. Проис­ходят столкновения музыкальной стихии и вещи. Это ве­ликие противоположности, враждующие силы. Музыкальная стихия, деятельность, энергия человека, человеческие излу­чения — им бюргер всячески предпочитает неживую вещь, которой он может владеть по праву собственности.

Вот почему тема вещей, тема фетишизации вещей, фетиши­зации материальных ценностей оказывается важной для роман­тиков. Она была вызовом, контрастной основой их принципов, несущих музыкальные тенденции творимой жизни.

Цахес околдовал всех. Ну а кого он не сумел покорить? Кто видел Цахеса настоящим? Студент Бальтазар. Любовь сделала его зрячим,

У Гофмана это, конечно, чисто романтическая идея: ма­териальный фетиш околдовал мир — его можно преодолеть только любовью, влюбленностью. Это постоянная романти­ческая идея. В то время как люди других настроений твер­дили, что любовь ослепляет человека, делает незрячим, ро­мантики твердили, что именно любовь дает зрение: влюблен­ных нельзя одурманить никакими фетишами.

И Бальтазара влюбленность спасла, он не подпал под влияние Цахеса — остался зрячим и сумел к некоторой зря­чести вернуть всех остальных. Кандида не выдержала. В ней не было любви, и она тоже поддалась Цахесу, этой бесовщине, которая исходила от Цахеса. Современный мир, в кото­ром господствуют деньги, господствуют положения, где люди существуют в качестве собственных двойников, — чем он пре­одолевается, по романтикам и по Гофману? Любовью пре­одолевается. И музыкой. У Гофмана, во всяком случае, му­зыка — сила, способная снять с мира злые чары, в которые он погружен. Музыка — она занимает в творчестве Гофмана огромное место. Он свои повести, романы наполняет описа­ниями музыки. Его любимый герой, которого он несколько раз выводит в разных произведениях, — это великий, гени­альный музыкант Иоганн Крейслер. Это ставленник Гофма­на. Вот настоящий человек, подлинный человек — музыкант Крейслер. Тот Крейслер, которого не все знают по Гофману, но все знают по Шуману. Где Гофман выводит Крейслера? В его первом сборнике — у него там есть «Крейслериана». Потом у него есть замечательная новелла: «Новейшие похож­дения собаки Бергансы». Старые похождения написал Сер­вантес. А Гофман, как и все романтики, был величайшим по­клонником Сервантеса. Он сочинил продолжение и там вы­вел музыканта Крейслера. Композитора, дирижера, пианиста, человека, полного музыки, живущего музыкой, мыслящего музыкой.

Крейслер изображен с наибольшей полнотой в замеча­тельном романе Гофмана «Житейские воззрения кота Мур­ра», в романе, который Гофман, к сожалению, не успел за­кончить. Написаны были первая и вторая части, третьей час­ти Гофман не успел написать.

«Житейские воззрения кота Мур­ра» — это очень особый роман. Это роман двойственным изложением, с двойственной фабулой. С одной стороны — это записки кота Мурра. Жил такой кот Мурр. Очень правдоподобный во многих отношениях кот. Гоф­ман тонко понимал природу и свойства кота и изобразил его с величайшей психологической остротой. Самый заправский кот. Не думайте, что это какая-то аллегория или эмблема. Но этот кот живет у старого чудака — мейстера Абрагама, который за­нимается всякими науками, оптикой, механикой — механичес­кими, оптическими фокусами и т. д. Ученый человек мейстер Абрагам. У него в кабинете и пребывает кот Мурр.

Так вот, этот серый кот с черными полосками — он зара­зился у своего хозяина всяческой ученостью. Когда хозяин уходил, он читал книги на столе. Стал писать. Выучился да­же по-латыни. И его записки дошли до нас. Я говорил, что кот этот дан очень реально — во всех чертах кошачьей поро­ды. Ну, разве что коты не умеют писать и читать.

Гофман своего кота изобразил величайшим философом. Это удивительный философ, каковым является каждый кот. Всякий, кто наблюдал котов, знает; коты — ужасные фи­лософы. Великие поклонники и охотники до всякого рода удовольствий. Любители находиться на самом теплом месте. Очень приверженные к еде, как известно. Явственно эгоис­тичные. Всем этим отличался и кот Мурр. У него иногда были порывы в сторону высоких чувств. Но они не удержи­вались. Он на чердаке встретил пятнистую кошку, которая, по всему явствовало, была его мама. А эта его матушка не жила такой прекрасной жизнью, как кот Мурр. Она питалась где-то на каких-то черных лестницах. И он решил с ней по­делиться своим богатством. И понес он ей в зубах селедоч­ную головку. Нес, нес. А по дороге захотел есть сам — и, в конце концов, съел эту селедочную головку. Мамаше ничего не осталось. У него неодолимое ко­шачье шкурничество. Он шкурник. У него к культуре тоже шкурническое отношение. Ему книги и писания нужны для того, чтобы похвалиться — вот он какой. Словом, это насто­ящий молодой филистер. Потом он заводит компанию с бур­шами (бурши — это неперебесившиеся молодые люди). Так идет его история.

Но описания кота Мурра постоянно чередуются с исто­рией музыканта Крейслера. Притом история музыканта Крейс­лера не обладает такой связностью и последовательностью, как история кота Мурра. И вы узнаете, почему это так по­лучается.

В библиотеке мейстера Абрагама имелась биография му­зыканта Крейслера. А чрезвычайно нахальный кот Мурр стал ни больше, ни меньше как вырывать листы из нее для промо­кания своих собственных сочинений. Так они там и остались. Это, конечно, композицияонная игра; Гофман играет этими чередо­ваниями Крейслерианы и Муррианы — и формально выходит, что главный — это Мурр, а Крейслер попал сюда случайно. На деле же основное — это история музыканта Крейслера.

Опять перед вами комическое государство. Еще более ко­мическое, чем Керепес. Керепес еще кое-как существовал, а Зигхартсвейлер замечателен тем, что его на политической карте давно нет. Это крохотное княжество величиной с таба­керку — одно из тех, которые были на Венском конгрессе упразднены. Князь Ириней (тоже странное имя для немец­кого слуха), который здесь в Зигхартсвейлере проживает, и слышать не хочет, что он упразднен. А так как подданные его очень любят, то, чтоб его не огорчить, они делают вид, что все осталось по-прежнему (такую историю позднее изо­бразит Некрасов). Князь Ириней давно не князь. Это фикция. Но у него двор, министры. Мало того, у него двор со строжайшим этикетом. В романе изображено одно замеча­тельное лицо. Это женщина, уже немолодая, советница Бенцон. По разным намекам вы можете понять, что в прошлом она была возлюбленной князя Иринея. Князь Ириней — глуп необыкновенно. А вот госпожа Бенцон умна, и она через князя Иринея управляет Зигхартсвейлером. Это женщина с очень сильным характером. У нее дочь Юлия, прекрасная девушка, замечательно музыкальная. В Зигхартсвейлере по­является Крейслер и поселяется здесь на время. Он приходит сюда в эксцентричном виде: пешком, в своем капельмейстер­ском сюртуке, с непокрытой головой. Приходит пешком из другого государства. Он расстался с тем князем, у которого он управлял оркестром, и сейчас пришел сюда. Советница Бенцон — его старая приятельница. А Юлия — его ученица. Он ее учит пению. И это его великая любовь.

Обстоятельства складываются так (но Гофман прямо ничего не говорит, у него все испод­воль), что Крейслер любит Юлию, а мадам Бенцон всячески боится этой любви и старается отдалить Крейслера от Юлии, потому что у нее есть свои особые планы. Какие это планы — очень трудно догадаться, потому что они мало соразмерны с нею. Она крупный человек, это своего рода женщина-На­полеон. Трудно догадаться, что она задумала и чего она в жизни хочет. Фантастично то, что этот большой человек ста­вит себе мизерные цели в жизни. Цели не преувеличенные, а преуменьшенные, карликовые цели, для большого человека (в этом вся фантастичность).

Оказывается, советница Бенцон жаждет получить граф­ский титул и легально породниться с князем Иринеем. А что­бы добиться этого, она задумала страшную вещь. У князя Иринея есть сын, принц Игнатий. Принц Игнатий оконча­тельный идиот. Ему уже двадцать лет, а он все время играет в оловянных солдатиков и больше ничем не интересуется. Расстреливает провинившихся из пушки, устраивает воен­ный суд над этим оловянным воинством — и этим забавля­ется. Речью человеческой почти не владеет. У него мутные глаза... И советница Бенцон хочет свою прекрасную Юлию выдать за принца Игнатия. Туг у нее личный расчет. Когда она выдаст Юлию за принца, она получит дворянский титул. В сущности говоря, за свой дворянский титул она готова про­дать дочь. И, к несчастью, Юлия — очень послушное суще­ство. Вот завязка всей истории, и это — трагедия для Крейслера. Над ним висит то, что эту боготворимую им Юлию, эту за­мечательную певицу, просватали за получеловека, принца Игнатия.

Третью часть Гофман не написал, но можно догадать­ся, чем это кончится. Конечно, советница Бенцон на своем настоит, выдаст дочь за Игнатия. И кончится это безумием Крейслера (он сядет в сумасшедший дом), гибелью Юлии и торжеством советницы Бенцон.

Вот Крейслериана. А зачем тогда Мурриана? О, Мурриана играет великую роль в этом романе. Мурр — филистер и ведет филистерскую жизнь. Он купается в филистризме — Kater Murr. А советница Бенцон не филистер? С этими ее устремлениями, с ее жизненными целями? Советница Бен­цон, которой всего важнее в жизни получить право посеще­ния придворных приемов (стать придвороспособной)? Вся эта затея советницы Бенцон, этот ее звериный эгоизм, спо­собность пожертвовать собственной дочерью ради тщеславия — это что, не филистерство? Это страшное филистерство. Ка­кая же разница между филистерским миром кота Мурра и филистризмом советницы Бенцон? А разница та, что филистризм кота Мурра безобидный и даже очень милый и смеш­ной. И далее по-своему симпатичный, когда кот Мурр ударя­ется во всякое тщеславие. От его тщеславия никто не стра­дает. Это филистерство в его животном виде, безобидное, какое-то детское, инфантильное.

Как надо сопоставлять Мурриану и Крейслериану? Если вы имеете алгебраическое выражение и какой-то член все время повторяется — вы его выносите за скобки. Можно ска­зать, что Мурриана — это то филистерство, которое царит в человеческом мире, но выведенное за скобки, — филистерст­во в его чистом и безобидном виде. А в скобках осталось филистерство, которое совсем не комедийно, оно таит в себе трагедию. Такая милая животность кота Мурра... А советни­ца Бенцон — все, что она творит, все, что она делает, — это настоящее зверинство. Кот Мурр никого не приносит в жер­тву. Он оказывается не совсем хорошим сыном-обжорой. Вот макси­мальное его преступление. Сравните с тем, что делает совет­ница Беицон. Мурриана дает в собранном виде филистерскую стихию большой человеческой жизни — Крейслерианы. Той филистерской стихии, которая у людей принимает гроз­ный, а то и трагический характер. Она связана с настоящей гибелью людей. Филистерство советницы Бенцон — это ги­бель Юлии и гибель Крейслера. И наконец, это гибель самой советницы Бенцон. Эти мелкие страсти, эти страстишки тще­славия, которые ее поедают, они ведь и ее губят. Она — боль­шой человек. А мелкие чувства заедают большого человека в советнице Бенцон. И перед нами в «Коте Мурре» разыгры­вается странный гротеск. История Крейслера, история совет­ницы Бенцон — они носят гротескный характер, ипо ним ясно, что такое гротеск.

Гротеск Гофмана там, где низшие получили преобладание над высшими, где высшее попадается в лапы к низшему. Когда развитие идет в обратную сторону: не от низшего к высшему, а от высшего к низшему. Высшее в пле­ну, в неволе у низшего. Вот это гротеск. Здесь трое людей, из которых каждый по-своему многого стоит. Что ж, они становятся жертвами жалких расчетов. Этого жалкого, убо­гого, мизернейшего честолюбия фрау Бенцон. И мало того, что высшее попало в плен к низшему. Реальное, действитель­ное загублено фиктивным, несуществующим. Для того, чтобы красоваться при несуществующем дворе, в несуществующем княжестве, где все сплошь фикции, сплошь дым, — советница Бенцон жертвует самыми реальными существами: своею до­черью и великим музыкантом Крейслером. Действительные вещи загублены царством теней. Действительность удушена дымом. Потому что этот Зигхартсвейлер икак княжество, и как двор — все это дым. Дым и тень.

Высшее, действительное, попавшее в пасть к низшему и фиктивному, — вот что такое гофмановский гротеск.