Пьер Огюстен Карон де Бомарше

11.

Каков этот герой? и какой художественный метод Руссо был воспринят в 19 веке?

Подумайте, почему великие люди так высоко ценили Руссо?

1. «В устах фран­цузов каждое десятое слово - «Руссо», писал Клейст. «Я, кажется, тридцатый раз чи­таю «Исповедь» и нахожу себя во многом похожим на автора», говорил Гофман.

А гений Л.Н. Толстой носил на груди в медальоне портрет Руссо. Какие идеи Руссо воспринял русский писатель?

2. Реалисты XIX века — от Стендаля до Достоевского — увидели заслугу автора «Ис­поведи» в создании нового типа героя, в формировании нового метода, что позволил раскрыть этот характер.

(1732-1799)

«...Как мысли черные к тебе придут,

Откупори шампанского бутылку

Иль перечти «Женитьбу Фигаро»

Пушкинское сравнение, как всегда, гениально в своей емкости. В нем за­ключена не только самая тонкая и об­разная характеристика искрометной комедии Бомарше. Оно с полным пра­вом может быть отнесено и к биогра­фии ее автора: человек исключительно яркого дарования, остроумный, дерз­кий и удачливый, он прожил жизнь, столь же похожую на фейерверк, как и поступки его любимого героя Фи­гаро.

Он родился в одном из старинных парижских кварталов близ Централь­ного рынка, где его отец, А.Ш. Карон, держал часовую мастерскую и лавку. Младенцу дали при крещении имя Пьер Огюстен. Отец будущего драма­турга увлекался механикой и любил изобретать разного рода приспособле­ния для речных судов, для портовых работ и т.п. У него было десять детей, из которых одна дочь обладала талан­том комической актрисы, а другая со­чиняла, как и Пьер Огюстен, песни, музыкальные пьески, стихи и коми­ческие сценки.

С 13 лет Пьер Огюстен стал учиться на часовщика в отцовской мастер­ской, так как именно ему предпола­галось завещать семейное дело. Маль­чик успел получить только начальное школьное образование, причем с ук­лоном в ветеринарию, а вовсе не в литературу. Несколько лет будущий наследник работал в мастерской, до­саждая папаше склонностью к весе­лым пирушкам и отчаянным прока­зам. Однако тщеславие старого Карона было вполне удовлетворено: сын стал лучшим часовых дел мастером во всем Париже. Он продолжил и семей­ную традицию изобретательства, при­думав в 21 год, как усовершенствовать часовой механизм. Однако юноше пришлось потратить немало сил, что­бы добиться от Академии наук свиде­тельства на свои авторские права. Но сил и энергии было хоть отбавляй: все давалось легко этой живой, увлекаю­щейся натуре.

Успешно выполнив несколько за­казов при дворе, молодой часовщик был представлен дочерям Людовика XV и не упустил случая блеснуть перед королевском семьей врожденным ост­роумием, а также незаурядными му­зыкальными способностями: он прекрасно играл на арфе, флейте и виоле. Очень скоро красивый, ловкий и уверенный в себе юноша сумел так очаровать принцесс и королеву, что они стали брать у него уроки игры на арфе и поручать ему устройство до­машних концертов в Версале. Не бросая ремесла, Пьер Огюстен весьма удачно использовал свое влияние при дворе, чтобы завязать выгодные зна­комства и быстро накопить вполне приличное состояние.

В 1756 году в возрасте 24 лет он выгодно женился на богатой влюблен­ной в него вдове — владелице имения под названием Бомарше, предвари­тельно выкупив у ее престарелого больного мужа пожизненную ренту. Пьер Огюстен приобрел также дво­рянское звание. Но брак оказался не­счастливым, и супруги вскоре стали жить раздельно. Через десять месяцев после свадьбы жена Бомарше внезап­но умерла. После этого началось дол­гое, разорительное для Бомарше су­дебное разбирательство между ним и его тещей, которая еще при жизни до­чери оспаривала право зятя вступить во владение состоянием жены. Во время этого громкого процесса и ро­дился слух, будто смерть жены Бомар­ше и ее первого мужа-старика насту­пила от яда. Эта молва держалась очень упорно, ее повторяли и 10 лет спустя, когда у Бомарше умерла вто­рая жена. Из попыток защитить Бо­марше особенно известным стало об­роненное в одном из писем Вольтера суждение, будто «для отравителя Бо­марше был слишком смешон». (В ма­ленькой трагедии Пушкина это более чем сомнительное, желчное вольте­ровское опровержение повторяет Са­льери, в то время как в уста Моцарта вложена иная, гениальная по глубине крылатая формула защиты: «Гений и злодейство — две вещи несовмест­ные»).

После процесса часовщик Карой оставил за собой дворянское имя де Бомарше, с помощью которого он на­деялся упрочить свои позиции при дворе. Однако в глазах придворных он был только ремесленником-выскоч­кой с сомнительной репутацией. При этом они не гнушались занимать у Бо­марше деньги и потом бесцеремонно не возвращать долг; а светские дамы охотно завязывали романы с ловким и любезным молодым человеком. Бо­марше пользовался расположением принцесс, королевы, мадам Помпадур и даже ее мужа. Все это послужило поводом для нескольких дуэлей и це­лой серии громких стычек с придвор­ными. В то же время именно из-за его влияния на членов королевской семьи Бомарше заинтересовался один из богатейших людей Франции, фи­нансист и основатель Военной школы Пари-Дюверне. Эта дружба оказалась полезной обоим. Благодаря Пари-Дю­верне, которому Бомарше помог по­лучить поддержку короля, часовщику удалось купить две дорогие престиж­ные должности, обычно предоставляв­шиеся аристократам — королевского секретаря и смотрителя королевских охотничьих угодий. Он приобрел так­же богатый дом и выезд, совершил по поручению Пари-Дюверне путешест­вие в Испанию.

По возвращении в Париж Бомарше загорелся желанием сочинять и со свойственным ему пылом взялся за те­атральные пьесы. Написанная в жанре слезливой мещанской драмы «Эжени, или Несчастная добродетель» носила следы явного подражания Дидро и была встречена прохладно. В 1770-м Бомарше поставил вторую пьесу «Два друга», но с тем же успехом.

Неудачный дебют и большие де­нежные зараты на постановки не рас­строили Бомарше, который к этому времени снова выгодно женился — опять на красивой богатой вдове. Но тут жизнь Бомарше вступает в полосу тяжелых несчастий. В 1770 году в ро­дах умирает жена, а через два года и сын. Скончался и близкий друг Пари-Дюверне, завещав своему на­следнику, графу Даблашу, выплатить Бомарше значительный долг. Возвра­щать его граф не пожелал, а опротес­товал в суде счета и долговые распис­ки При этом он обвинил Бомарше в том, что тотподделал их и обманом добился выгодной для себя расписки умирающего старика-финансиста, ко­торому якобы сам оставался должен очень много.

Поначалу суд принял сторону Бо­марше, но Лаблаш обратился в выс­шую судебную инстанцию — в парла­мент, где дело попало к судье Гезману. В это время Бомарше готовил поста­новку своей комедии «Севильский ци­рюльник», которую Театр комедии должен был сыграть на открытии масленичного карнавала в феврале 1773 года. Но накануне премьеры Бомарше был арестован полицией из-за ссоры с одним знатным грубияном и пре­провожден в тюрьму. «Цирюльник» был тут же запрещен. Бомарше же, просидев в тюрьме месяц, добился, наконец, разрешения посетить судью Гезмана, но тот упорно уклонялся от встречи. Между тем Бомарше дают знать, что ему следует повидаться сна­чала с женой судьи на предмет вруче­ния взятки. Та и в самом деле дважды принимает подношения от Бомарше - деньги и часы с бриллиантами, но ау­диенции у Гезмана он так и не полу­чает. Гезман же за большую взятку от Лаблаша доложил в палате дело таким образом, что Бомарше был признан виновным. Приговор обязывал его не только покрыть все судебные издерж­ки, но и уплатить графу огромные суммы в виде долгов и штрафов. Лаб­лаш тут же добился, чтобы имущество Бомарше, все еще находившегося под арестом, описали. Разорение было не­минуемым.

Но как только двери тюрьмы на конец открылись, Бомарше предал всю историю со взятками широчай­шей огласке. Гезман подает в суд за клевету, его поддерживают магистрат, газеты и даже один романист. У Бомарше масса врагов и нет даже адво­ката. Зато есть беспощадное оружие - остроумное, бичующее слово, рождающее смех, который и сделал обще­ственное мнение его союзником в борьбе за достоинство и честное имя.

В пяти блестящих памфлетах, которые Бомарше напечатал в 1773 — 1774 годах под заглавием «Мемуары», анекдот о 15 луидорах, не возвращенных госпожой Гезман, превратился в обвинительный приговор всей продажной, прогнившей феодальной судебной машине. «Я никогда не видел ничего смелее, сильнее, комичнее, интереснее, сокрушительнее для противника, чем «Мемуары» Бомарше», — писал Вольтер. «Пятнадцать луидоров подмяли под себя Людовика Пятнадцатого», — такой каламбур повторяли в Париже после скандального процесса Бомарше против Гезмана.

Пятого марта правосудие попыта­юсь отыграться, устроив публичное сожжение «Мемуаров» и объявив, что сам Бомарше будет поставлен на колени у позорного столба. Однако это наказание было тут же отменено. Гез­мана отстранили от судейства, а его жене объявили публичное порицание. Рассмотрение дела Бомарше отложили на неопределенный срок. Лаблаш покинул Париж, а парламент волею короля был распущен. Однако запрет на постановку «Цирюльника» продолжал действовать, да и описанным имуще­ством Бомарше распоряжаться не мог. Тем не менее это был триумф. Бо­марше стал самым популярным че­ловеком в Париже. В его лице все третье сословие Франции праздновало победу над монархическими порядка­ми.

В этой ситуации король счел ра­зумным приблизить к себе прославив­шегося героя. Он услал Бомарше в Лондон, дав щекотливое дипломати­ческое поручение, с которым тот спра­вился с честью. В качестве награды король обещал Бомарше лично хода­тайствовать перед парламентом о пре­кращении судебного дела и возвраще­нии описанного имущества. Но вне­запная смерть Людовика XV помешала выполнить это намерение.

Новому королю Людовику XVI тоже вскоре понадобилась дипломати­ческая ловкость Бомарше в улажива­нии разного рода скандальных дел ко­ролевской семьи. Выполняя тайные поручения монарха, Бомарше разъез­жает по всей Европе, подчас попадает в рискованные авантюры. В придвор­ной среде о нем складываются весьма противоречивые мнения, вокруг него плетутся интриги. Но король благово­лит к Бомарше. Наконец, во время масленичного карнавала 1775 года приходит разрешение ставить «Севильского цирюльника» в Театре ко­медии.

На первом представлении комедия провалилась. Ее сочли чересчур длин­ной, а остроты Фигаро показались са­тирой на конкретных лиц. Не дожи­даясь второго спектакля, Бомарше убрал длинноты и сократил в моно­логах Фигаро намеки на своих недру­гов. Пьеса от этого очень выиграла, она тут же заискрилась задором и мо­лодым весельем, а в ее герое Фигаро рельефно проступил новый комедий­ный характер расторопного, умного, одаренного разнообразными способ­ностями слуги, который знает себе цену и умеет завоевывать симпатии. Переделанный «Цирюльник» имел по­трясающий успех. Через шесть меся­цев Бомарше напечатал комедию, дав ей название «Севильский цирюльник, или Тщетная предосторожность» и предпослав ей в качестве предисловия «Скромное письмо о провале и о кри­тике «Севильского цирюльника». Это был каскад ироничных возражений критикам, привыкшим к «хорошему стилю», «хорошему тону» и «хорошему жанру», но не умеющим оценить про­явления комического.

В 1776 году дипломатический та­лант Бомарше блестяще сказался в едва ли не единственной благородной внешнеполитической акции, которой отмечено царствование Людовика XVI: Франция решила тайно поддержать восставшие североамериканские колонии в их войне за независимость от Англии; и именно Бомарше, имевший влиятельных друзей среди повстанцев, с энтузиазмом взялся организовать покупку и отправку для них оружия и обмундирования. Он убедил короля выделить ему миллион ливров, снаря­дил суда, нанял людей, готовых «по­мочь инсургентам», и сам потратил три миллиона, чтобы завершить эту колоссальную, рискованную во всехотношениях операцию.

Победы восставших приводили Бо­марше в восхищение. Но американ­ское правительство не захотело ни вернуть деньги, потраченные Бомарше из собственных средств, ни помочь ему хотя бы окупить затраты коммер­ческими перевозками товаров из Аме­рики.

В это время король ходатайствовал перед новым парламентом об отмене приговора прежнего суда в отношении Бомарше. Автора «Севильского ци­рюльника» и «Мемуаров» оправдали под аплодисменты огромной толпы сочувствующих, а уплаченный штраф за издание, в 1778 году двух последних «Мемуаров» был по желанию Бомар­ше направлен на благотворительные цели, Бомарше удалось принести немало пользы на общественном поприще.

Обладая блестящими деловыми способностями, он добился утвержде­ния авторских прав и прав на гоно­рары для пишущих театральнее пье­сы, основал объединение драматичес­ких авторов, организовал акционер­ный банк, ставший затем частью Фран­цузского банка. Он потратил боль­шие деньги, чтобы скупить и вернуть Королевской библиотеке разворован­ные архивные исторические докумен­ты.

Бомарше стоял у начала «Париж­ской компании вод», занимавшейся внедрением первой в Париже паровой машины.

Но самое крупное, после помощи американской войне за независи­мость, деяние национального мас­штаба Бомарше совершил в 1779 го­ду, взявшись в одиночку за издание полного собрания сочинений Воль­тера, который умер годом ранее. Бомарше выкупил уже проданные племянницей Вольтера рукописи, арен­довал замок Кель в Германии и разместил там типографию, приобрел в Англии шрифты и наладил производство бумаги.

Издание осуществлялось на про­тяжении восьми лет под прикрытием некоего мифического «Философско­го, литературного и типографическо­го общества». Бомарше распространил слух, что он — член-корреспондент этого общества, хотя друзьям всегда пояснял: «Общество — это я сам».

Вышло два издания: в 72-х и более дешевое — в 92-х томах общим тиражом 15 тысяч экземпляров, была объявлена подписка, но желающих подписаться набралось лишь около двух тысяч, к большим материальным убыткам добавились неприятности другого рода. Императрица Екатерина II gожелала вымарать некоторые места из публиковавшейся переписки с Вольтером. Для этого потребовалось пересылать материалы в Петербург и обратно, что, естественно, удорожало тома.

К тому же парламент вместе с духовенством добились запрещения подписки и продажи издания, которое ввозилось во Францию тайно. Его тем не менее продолжали распространять, но финансовые потери издателя были огромны. Книги раскупались медленно, и спустя 10 лет стопки «Сочинений» Вольтера все еще лежали на складе у Бомарше.

В 1781-м Бомарше принес в Театр комедии «Безумный день» — так сначала он назвал свою вторую бессмертную комедию о Фигаро. При чтении в Версале он убедился в крайнем недовольстве короля. Репетиции были приостановлены. Но в парижских салонах уже вовсю заговорили о новой пьесе. Через графа Бибикова, а затем через князя Н.Б. Юсупова Екатерина II предложила автору отдать «Безумный день» для постановки на петербургской сцене. Бомарше предпочел опубликовать отдельные фрагменты комедии, и вскоре Париж уже распевал куплеты пажа. Ближайшее окружение королевы сумело организовать постановку в модном королевском театре Меню-Плезир, но буквально накануне премьеры король приказал отменить спектакль. Комедию все-таки поставили несколько месяцев спустя на домашней сцене замке Женвилье. Успех был большой. Но затем пришлось шесть раз подвергать комедию цензуре на разных уровнях. Стало известно, что король дал согласие на парижскую постановку только после того, как его убедили в предстоящем провале спектакля.

«Безумный день» сыграли в Театре комедии 27 апреля 1784 года. Весь цвет Парижа с утра занял места в те­атре, графы и маркизы стояли в пар­тере вперемешку с лавочниками. «Знатные сеньоры сами себе дали по­щечину, они смеялись над собой же, и главное, они стали посмешищем для других. Они еще раскаются в этом, но, пожалуй, будет поздно», — записала в своих мемуарах одна из свидетель­ниц триумфа Бомарше. «Бомарше вле­чет на сцену, раздевает донага и тер­зает все, что еще почитается непри­косновенным... Старая монархия хо­хочет и рукоплещет. Общество созрело для великого разрушения», — читаем мы у Пушкина.

Неслыханный успех пьесы о слуге Фигаро, который одержал верх над своим знатным хозяином, побудил врагов Бомарше организовать целый заговор против спектакля. На Бомар­ше посыпались эпиграммы, вынуждая его отвечать колкостями. Архиепи­скоп парижский припомнил неуго­монному автору комедии все его скан­дальные дела, в том числе и издание сочинений Вольтера. Бомарше не смолчал и на этот раз, сочинив озор­ную песенку, в которой высмеял ар­хиепископский наказ прихожанам о соблюдении поста. Теперь Бомарше угрожала Бастилия, и он уже готовил­ся к роли серьезного политического преступника, как вдруг король решил потешить Париж, заменив для Бомар­ше Бастилию исправительной тюрь­мой Сен-Лазар для несовершеннолет­них. Там Бомарше продержали шесть дней. Он был оскорблен, что и выра­зил в пространной «Памятке королю». Людовик XVI, вообще отличавшийся редкостной непоследовательностью, расчувствовался. Простил наказанно­го, впридачу разрешив ему печатать памятное по своей резкости предисло­вие к «Женитьбе Фигаро» и даже поль­зоваться почетной королевской пен­сией. Более того, когда-то Людовик XVI поклялся Марии Антуанетте, что ско­рее Бастилия рухнет, чем он позволит сыграть комедию Бомарше на сцене. Теперь же он задумал поставить «Севильского цирюльника» в Версале во дворце Трианон, и Мария Антуанетта репетировала роль Розины. Впрочем, и до разрушения Бастилии тоже было недалеко...

Но прежде чем грянула революция, Бомарше завершил трилогию о Фи­гаро мелодрамой «Преступная мать, или Второй Тартюф». Поставленная летом 1792 года в театре Марэ, она не имела большого успеха. «У безумий всегда бывает печальный конец», — заметил по этому поводу один из кри­тиков.

В 1792 году, пытаясь стать полез­ным победившей Республике, Бомар­ше частично на собственные деньги закупил для ее армии оружие в Гол­ландии. Но поставки задержались. Тут же возник слух, будто прежний при­дворный, «аристократ» Бомарше (он имел титул графа) спрятал оружие вожидании реванша «врагов народа». Некий бывший монах настрочил на Бомарше донос. Дом его захватили, обыскали и нашли все-таки «оружие революции», но иного рода — связки нераспроданных томов полного собра­ния сочинений Вольтера. Бомарше арестовали 23 августа 1792 года, но через неделю выпустили. Он чудом из­бежал начавшихся вслед за тем мас­совых казней. Возможно, сыграл роль написанный им я тюрьме шестой «мемуар» — «Шесть этапов девяти самых тягостных месяцев моей жизни», где Бомарше очень энергично и убеди­тельно опровергал выдвинутые Рес­публикой против него обвинения (издан в 1793 голу). Но так как оружие из Голландии все задерживалось, Конвент вынес Бомарше в 1793 году вер­дикт: «Человек, возведший амораль­ность в принцип, а подлость — в сис­тему». Все имущество Бомарше было — в который раз! — описано. Но он сумел опять войти в доверие револю­ционных властей: ему было поручено через Лондон добиться, наконец, по­ставки оружия из Гааги.

Пока Бомарше ездил в Англию, об­становка в Париже стремительно ме­нялась, и новые власти попросту внес­ли имя Бомарше в списки эмигриро­вавших аристократов — «врагов наро­да». Въехать во Францию Бомарше уже не мог. Купленным оружием за­владели англичане. Жена, дочь и се­стра Бомарше были посажены в тюрь­му. Сам Бомарше оставался до 1796 года в Гамбурге в одиночестве, почти без средств к существованию. При Ди­ректории ему возвратили парижский дом, но почти все состояние было по­теряно. Бомарше пытался добиться выплаты тех огромных сумм, которые ему остались должны правительства США и Французской республики, но все было напрасно. Умер он от апоп­лексического удара.

Бомарше пользовался у современ­ников репутацией авантюриста и воз­мутителя спокойствия. «Если его повесят, то веревка наверняка оборвет­ся», — шутили о нем при жизни. Все, что он ни затевал, становилось при­тчей во языцех, приобретало скан­дальную известность. Но Бомарше по­истине взорвал общественное созна­ние Франции, выведя на подмостки нового героя времени — Фигаро, чья находчивость, остроумие и плебейская гордость позволили ему одержать мо­ральную победу над аристократом-хо­зяином. Комедия «Безумный день, или Женитьба Фигаро» сделалась на­стоящим оружием надвигавшейся ре­волюции. «Это была революция в дей­ствии», - сказал о ней Наполеон. Автор «Безумного дня» — единственный драматург XVIII века, кому уда­лось достичь синтеза просветитель­ского свободомыслия и озорной теат­ральной комедийности. Он гениально воплотил в комедии о свадьбе Фигаро лучшие черты национального духа французов, небывало выросшее в преддверии революции общественное самосознание французского народа. Многие реплики из обеих комедий Бомарше сразу же превратились в по­словицы и поговорки. Моцарт и Рос­сини написали оперы, на сюжеты этих комедий, упрочив тем самым их право на бессмертие.