Оттенки желтого

Нередко даже специалисты могут не обращать внимания на оттенки цвета, обобщая в одном цветообозначении совершенно различные смыслы. Так, например, Ева Геллер полагает: Желтый цвет хорош как золотой и плох как опальный[dlv]. Поэтому прежде всего при анализе цветовой семантики следует особое внимание обращать на оттенки. Так, если светло-желтые тона связаны с солнечным светом, а следовательно, и с первопричиной жизни, с первыми весенними цветами — одуванчиками, с выводком цыплят, золотом или лимоном, то затемненные тона желтого цвета — с гноем, мочой и калом, с цветом жалящих ос, с неподвластными человеку песками пустынь (У. Бер).

Быть может, поэтому темно-желтый цвет обычно ассоциируется с изменой, скупостью и недоверчивостью. Экстрасенсы также усматривают в ауре темно-желтого цвета чисто эгоистические проявления морально низшего порядка[dlvi]. Гегель же полагал, что за желтым цветом стоит и символ желчной зависти[dlvii].

В самом деле, если в раннем христианстве желтый полностью отождествлялся с золотым, то с XII века его оттенки приобрели самостоятельные, как правило, противоположные золотому, отрицательные значения: бледно-желтый — предательство, обыденность, плотскость; охристо-желтый — страх, боязнь; тускло-желтый — деградация, ревность, прелюбодеяние.

И в старом английском цветообозначении yellow удивительным образом сочетается вся совокупность этих значений: «желтый, завистливый, ревнивый, подозрительный (о взгляде)» и в сленге даже — «трусливый», то есть практически все негативные характеристики женственности. В средневековой Европе желтый цвет считался цветом презираемых и изганных. Так, евреи должны были нашивать себе на платье кружок из желтого сукна, желтый платок как знак стыда были обязаны носить развратницы[dlviii].

И вероятно, вспоминая это, в §771 «Хроматики» Гете отмечал, что получается неприятное впечатление, если желтая краска сообщается нечистым и неблагородным поверхностям, как обыкновенному сукну, войлоку и тому подобному, где этот цвет не может проявиться с полной силой.

Как уже говорилось, желтые и шафраново-желтые одежды всегда носили буддисты. И сегодня на Востоке желто-оранжевые одежды встречаются много чаще, чем на Западе[dlix]. По-видимому, это связано с тем, что в христианстве желтый (в отличие от золотого) «попал в немилость». Если светоносное золото сохраняло мистическую репутацию сакральности и божественности (хотя сам объект должен был вызывать алчность и страсть к накоплению), то затемненный желтый Средневековье ассоциировало с враждебностью и предательством[dlx]. Так, в западной живописи Иуда до сих пор изображается в желтой тунике.

В средневековой Испании жертвы аутодафе были одеты в желтое для подчеркивания их ереси и предательства, то есть преступлений, за которые инквизиция и приговаривала их к сожжению на костре живыми. Некоторые страны тогда даже приняли законы, по которым «из-за предательства Иисуса» одежды еврееев должны быть желтыми. Этот образ обмана, измены и вероломства преследовал еврейский народ вплоть до II Ватиканского Собора, аннулировавшего определение «предательский»[dlxi]. Но нацисты вернулись во времена Средневековья и заставляли евреев носить желтую нарукавную повязку или желтую звезду.

Как отмечал Гете, незначительное и незаметное смещение превращает прекрасное впечатление огня и золота в гадливое, и цвет почета и благородства оборачивается в цвет позора, отвращения и неудовольствия. Так могли возникнуть желтые шляпы несостоятельных должников, желтые кольца на плащах евреев; и даже так называемый цвет рогоносцев является, в сущности, только грязным желтым цветом[dlxii].

Прекрасные примеры этого приводит и Сергей Эйзенштейн относительно желтых тонов жен: желтый цвет — цвет обманутых мужей, желтый бал — бал рогоносцев, а выражение “жена окрашивала его с ног до головы в желтый цвет” означает, что жена ему изменяла[dlxiii].

Как это понимать? Если желтый — цвет женского тела, цвет женского бессознания, то почему он становится цветом рогоносцев? Одну сторону мы уже отметили в оппозиции черного и белого цвета (аноргазмия). Однако существует и другая сторона медали, и ответ здесь не так уж прост, как кажется.

Очень редко — по сравнению с мужчиной, разумеется — женщина изменяет без влюбленности. Влюбленность же — как экстремальное состояние ее интеллекта — оборачивает цвет ее бессознания в красный и подсознания в фиолетовый. И мужу ничего не остается (для устойчивости их семьи), как окрасить свое бессознание в желтый цвет. Он становится женщиной, ждущей своего активного партнера.

Но у мужчины преобладает серый цвет воображающего все и вся подсознания. И сочетание желтого и серого дает “все цвета ревности”. Те цвета, которые еще древние называли “желтым чудовищем”, “желтым глазом зависти”[dlxiv]. Например, у буддистов Тибета этот оттенок желтого цвета имел эпитет "желтый глаз" иобозначал ревность.

Итак, грязно-желтый цвет — знак позора, ненависти, безумия и болезни. Быть может, поэтому и Кандинский утверждал, что желтое есть типично земная краска, связанная с выражением безумия, с признаками слепого бешенства. С этим загрязненным желтым связано и предательство Иуды; и серовато-желтые тона Достоевского — и стен его квартиры, и его романов[dlxv]; и широко известные выражения “желтый дом”, “желтая пресса”[dlxvi] и т. п. С «желтой прессой» однако нельзя смешивать «Желтую книгу»[dlxvii] — ежеквартальное авангардистское издание конца XIX века, участниками которого были такие творцы как Обри Бердслей, Оскар Уальд и другие[dlxviii].

Если следовать утверждениям этнологов и искусствоведов (“желтое — это женское”[dlxix]), то получается, что женское бессознание, которое не достигло оргазма, действительно, безумно. Действительно, если оно просветлено, оно — солнечно. Если загрязнено остатком черного, не получившего выхода при аноргазмии, то — бешеное (см. черный цвет).

Вернемся к описанию Аллы Черновой и увидим, что подобно другим цветам, желтый амбивалентен, поскольку, как сказал кто-то из английских исследователей костюма, и золото и лимон желтые, но их желтизна говорит о разном. Поэтому затемненные оттенки желтого означали не только негативные смыслы и вещи, но и смешные. Причем это соответствовало как бытовой традиции, так традиционной символике цвета на английской сцене вообще. Количество вариантов желтого цвета и его символических значений огромно.

Каков по виду “цвет ржи”, “цвет соломы” или “цвет топленого молока”, мы хорошо представляем. А вот что такое “цвет льва”, очень популярный тогда в театральных костюмах? Судя по всему, это был цвет, составленный из желтого с примесью темно-красного, цвет, похожий на дубленую кожу, оранжево-коричневый. Он обозначал высокомерие и мужскую силу (в смысле некоего павлиньего апломба самца). Желтое в обуви и в чулках означало влюбчивость, призыв к любви.

Но где любовь, там и ревность. Если женщина после свадьбы надевала желтые чулки, то ими она как бы говорила о замужестве, а также, возможно, о властной любви, в комедии — навязчивой, переходящей в ревность. Отсюда понятна насмешка Беатриче:

Граф ни печален, ни болен, ни здоров.

Он просто благопристоен,

Благопристоен, как апельсин,

И такого же цвета — цвета ревности.

Безумие символизировал тоже желтый. Вернее, грязно-желтый. Кроме того, он был символом зараженного и проклятого места, “цветом глины”, из которой сделан человек со всеми его земными, низменными чувствами: завистью, унынием, подозрительностью, ревностью. В “Зимней сказке” старая фрейлина Паулина, держа на руках новорожденную принцессу (отец которой из ревности, считая, что дочь не от него, совершил ряд безумных поступков), произносит как заклинание:

Природа-мать, великая богиня,

Ей сходство даровавшая с отцом!

Когда ты будешь создавать ей душу,

Возьми все краски мира, кроме желтой, —

Да не внушит ей желчное безумье,

Что не от мужа дети у нее.

Тускло-желтый считался цветом предательства. Так, во Франции двери предателей даже красили в желтый цвет. Именно этот цвет и был столь часто упоминаемым “цветом Иуды”. Во всяком случае, у Иуды на фресках Джотто и Гольбейна плащи тускло-желтые. По обычаю, установившемуся еще в средние века, евреи, и в том числе, шекспировский Шейлок, обязаны были носить желтую шапку и плащ, у которого с левой стороны, на месте сердца, нашивался желтый круг.

В Европе той эпохи желтый цвет одежд означал вызов и враждебность. Так, например, Генрих Вюртембергский, вместе со своей свитою облаченный в желтое, проследовал мимо герцога Бургундского и дал знать герцогу, что затеяно сие было против него, — пишет Хейзинга[dlxx].

Серовато-желтый цвет символизировал также сумасшествие, шутовство и глупость. В реальной жизни как цвет безумства он был присвоен костюмам умалишенных. А понятие “желтый дом” сохранилось до наших дней. Так, в политологии известное обобщение “желтые” применяется до сих пор по отношению к профсоюзам и Второму интернационалу как знак предательства, соглашательства.

До сих пор в народе говорят: желтый цвет одежд к измене[dlxxi]. Как это объясняется в хроматизме? Нередко за измену народ принимает уход человека в сферу собственного бессознания из-за того, что желтый цвет одежд этого человека говорит о его самоуглублении и единении с серым цветом подсознания. С позиций внешней среды это в самом деле является «изменой», но изменой лишь до тех пор, пока подсознание не извлечет с помощью желтого цвета необходимую для того же народа информацию.

Итак, заключая этот раздел, отметим, что по своим функциональным проявлениям темно-желтые цвета сублимируют в себе сверхдоминанту женского бессознания в интеллекте. То есть уход человека в аффективность без осознания своих действий (скандалы и как следствие, — неверность, которая сопровождается скандальной ревностью и т. д.).

Глава 6. Зеленые тона самосознания

Зеленые тона занимают промежуточное положение между теплыми и холодными цветами. Как пишут исследователи[dlxxii], зеленые цвета являются цветом природы и роста, что оказывает успокаивающее нейтральное настроение, создает впечатление мягкого, приятного и благотворного покоя. В самом деле, обыкновенно воздействие леса, лугов или садов создает спокойное, мягкое, ясное, умиротворенное настроение.

По-видимому, здесь сказывается своеобразная дополнительность зеленого и красного цветов — цветов растительной и животной воспроизводимости. Так, Рене-Люсьен Руссо даже посвящает отдельную главу этой дополнительности, включая сюда дополнительные цвета хлорофилла и гемоглобина, которые являются взаимодополнительными не только по цвету, но и по жизненно важным функциям друг друга[dlxxiii].