СЛОВАРНЫЕ ЛЯПСУСЫ

Ill

Эти два стиля — салонно-романсовый и сусально-камаринский— немилосердно искажали поэзию Шев­ченко. Всякие другие отклонения от текста, как бы ки были они велики, наряду с этим извращением стиля кажутся уж не столь сокрушительными. Даже сло­варные ляпсусы, вообще нередкие в переводах с украинского, не так исказили шевченковский текст, как исказила его фальсификация стиля. Губительная роль этих ляпсусов очевидна для всякого, поэтому едва ли необходимо распространяться о них. Приведу только пять или шесть, хотя мог бы привести не мень­ше сотни.

Прочитал, например, Сологуб у Шевченко, как один украинец ругает другого:

Цур тоб1, мерзешшй Каламарю... —

и решил, что если уж люди ругаются, значит, «кала-мар» — это что-то вроде прохвоста. И перевел:

Чур тебя, противный Проходимец! '

Между тем «каламар» по-украински не проходи­мец и не прохвост, а чернильница!

В другом сологубовском переводе фигурирует Емельян Пугачев, потому что Сологубу неизвестно, что пугач — по-украински — филин2.

Даже знаменитое «Завещание» с первых же строк искажено Сологубом вследствие малого знания укра­инской лексики.

Шевченко в этих строках говорит: «Когда я умру, похороните меня на высоком холме, на кургане», — Сологуб переводит:

Как умру я, схороните Вы меня в могиле3.

1 Ф. Сологуб, стр. 195.

2 Там же, стр. 89.

3 Там же, стр. 232.


Не подозревая о том, что по-украински могила —• курган, он заставляет поэта писать специальное заве­щание о том, чтобы его похоронили... в могиле! Для таких похорон завещаний не требуется. В могиле каж­дого из нас похоронят и так.

В том-то и заключается для большинства перевод­чиков особая трудность переводов Шевченко, что в украинском языке сплошь и рядом встречаются как будто те же самые слова, что и в русском, но значат они другое.

Натыкается, например, переводчик у Шевченко на такую строку:

ГПшла луна гаем — и переводит с размаху:

Пошла луна лесом —

и даже не удивляется, как это может луна делать про­менад под деревьями. Ему и в голову не приходит, что луна — по-украински эхо.

«Старцы» — по-украински нищие. Сологуб же пе­реводит старцы, хотя эти старцы часто бывали под­ростками '.

«Комора» — по-украински амбар. Но Мей и Соло­губ полагают, что это, конечно, каморка, и как ни в чем не бывало выкатывают из крохотной каморки громадные, чуть ли не сорокаведерные бочки:

Из каморки новой бочки Выкатили с медом...2

Из каморки новой бочки Катятся, грохочут3.

И Мей и Сологуб — оба перевели «Наймичку», каждый, конечно, по-своему. Мей переводил в 1865 го­ду, а Сологуб больше полувека спустя. Оба они в

1 Ф. Сологуб, стр. 171.

2 Третье издание Н. Гербеля, стр. 188.
8 Ф. Сологуб, стр. 313.


своих переводах рассказывают, как какая-то вдовушка гуляла по степи и привела оттуда двух сыновей. . .

Сыновей двух привела, — говорится у Мея 1.

Двух сыночков привела, —

говорит Сологуб2.

К переводу Мея была даже, помню, картинка, не то в «Ниве», не то в «Живописной России»: осанистая матрона шествует среди высоких подсолнухов, гордо ведя за собой двух чубатых и усатых подростков. Между тем в подлиннике ее дети едва ли обладают усами, так как они — новорожденные! Она только что разрешилась от бремени двойней. Об этом-то и гово­рится в стихотворении Шевченко, потому что по-украински привела — родила, а переводчики, не подо­зревая об этом, заставляют только что рожденных младенцев шагать по курганам!

Шевченко говорит о влюбленном казаке, что тот, поджидая девушку, ходит и час и другой, а пере­водчик В. Соболев заставляет влюбленного ходить без передышки целый год!

Ходит месяц, ходит год он 3.

Сверхчеловеческий подвиг любви! Казаку не при­шлось бы доводить себя до таких истязаний, если бы переводчику было известно, что година — по-украински час, а не год.

В белоусовском «Кобзаре», вышедшем в издатель­стве «Знание», возы с ножами превратились у пере­водчика в «запасы пушечных снарядов»4. Шевченко называл эти ножи иносказательно «железной та­ранью», а переводчик принял рыбу тарань за... та­раны!

1 Третье издание Н. Гербеля, стр. 173.

2 Ф. Сологуб, стр. 306.
3М. Славинский, стр. 145.

4 «Кобзарь» в переводе русских писателей. Ред. И. А. Бело-усова. СПб., изд. т-ва «Знание», 1906, стр. 82. В дальнейшем это издание обозначается сокращенно — И. Белоусов.


Я мог бы без конца приводить эти забавные и грустные промахи, но думаю, что и перечисленных до­статочно.

Конечно, не такими ляпсусами измеряется мастер­ство переводчика. Люди, далекие от искусства, оши­бочно думают, что точность художественного перевода только и заключается в том, чтобы правильно и акку­ратно воспроизводить все слова, какие имеются в по­длиннике.

Это, конечно, не так.

Главными носителями точности всякого художе­ственного перевода являются не только отдельные слова, но и стиль, и фонетика, и еще, пожалуй, нечто такое, для чего до настоящего времени мы так и не подыскали технического термина.

Не в том беда, что переводчики Шевченко кое-где вместо «чернильницы» напишут «прохвост», а вместо «амбара» — «каморка»,— эти ошибки легко устра­нимы, критике с ними нетрудно бороться, хотя бы уже потому, что, будучи разоблаченными, они очевидны для каждого.

Беда именно в искажении стиля Шевченко, в иска­жении его мелодики, звукописи. Так как многие не вполне осознали, какое огромное значение имеет в по­эзии мелодика, я попытаюсь с наибольшей нагляд­ностью продемонстрировать на ряде примеров, как велики те убытки, которые причинили поэтическому наследию Шевченко чисто звуковые погрешности его переводов.