Смирение.

I. Что оно такое?

«Никакое слово не может изъяснить его качество»¹, и «кто думает одним сказанием своим просветить и научить невкусивших сего самым делом, тот делает нечто подоб­ное человеку, вознамерившемуся словами и примерами дать понятие о сладости меда тем, которые никогда его не вкушали»². Одно только можно сказать, что оно необходимо для спасе­ния.

«Многие получили спасение без прорицаний и осияний, без знамений и чудес, — говорит св. Иоанн Лествичник³, — но без смирения никто не внидет в небесный чертог». И «ес­ли увидим или услышим, что кто-нибудь, в продолжение не­многих лет, приобрел высочайшее бесстрастие, верь, что такой шествовал не иным путем, но сим блаженным и кратким».

Трудность объяснения и понимания смирения заклю­чается в том, что для плотского разума совершенно непо­нятно, как человек, святой и, конечно, сознающий, что он не только не творит больших грехов, но избегает, как огня, и малейших предосудительных мыслей, как может такой человек после этого считать себя хуже всех разбойников, скотов и самых бесов. Ему кажется все это лицемерием, фарисейством или просто безумием.

Вот пример из давно прошедших времен, когда со свя­тыми чудотворцами разговаривали запросто. Рассказывает преп. авва Дорофей:

«Некогда авва Зосима говорил о смирении, а какой-то софист⁴ [теперь бы сказали «интеллигент» — без иронии,

-143-

однако ж, — образованный светский человек], тут находив­шийся, слыша, что он говорит, и желая понять (это) в точ­ности, спросил его:

— Скажи мне, как ты считаешь себя грешным? Разве ты не знаешь, что ты свят? Разве не знаешь, что имеешь добро­детели? Ведь ты видишь, как исполняешь заповеди? Как же ты, поступая так, считаешь себя грешным?

Старец же не находился, какой дать ему ответ, а только говорил:

— Не знаю, что сказать тебе, но считаю себя грешным. Софист же настаивал на своем, желая узнать, как это

может быть. Тогда старец, не находя, как ему это объяс­нить, начал говорить ему со своею святою простотою:

— Не смущай меня; я подлинно считаю себя таким. Видя, что старец недоумевает, как отвечать софисту, я

сказал ему:

— Не то же ли самое бывает и в софистическом, и вра­чебном искусствах? Когда кто хорошо обучится искусству и занимается им, то, по мере упражнения в оном, врач или софист приобретает некоторый навык, а сказать не может и не умеет объяснить, как он стал опытен в деле... Так и в смирении: от исполнения заповедей бывает некоторая при­вычка к смирению, и нельзя выразить это словом.

Когда авва Зосима услышал это, он обрадовался, тотчас обнял меня и сказал:

— Ты постиг дело, оно точно так бывает, как ты сказал. И софист, услышав эти слова, остался доволен и согла­сен с ними»⁵.

Таким образом, все слова, которыми стараются описать смирение, желая его хоть сколько-нибудь приблизить к сознанию и понятию обычного человека, нисколько не объясняют самого состояния этой добродетели, а только указывают на ее внешнее проявление, на ее значение, на путь к ней. Самое же смирение божественно по своему су­ществу и потому словами невыразимо; оно познается только опытом.

Однако и внешнее описание смиренных чувств и распо­ложений поможет внимательно проходящим путь спасе­ния, с одной стороны, понять, что без смирения спасение невозможно и что оно есть даже краеугольный камень спасения, а с другой — разобраться, имеют ли они сами смирение и на какой ступени его стоят.

-144-

Добродетель смирения — царица добродетелей⁶, «неска­занная красота наших душ, фзн Ьнюххмпн чЬсйн», как ее назы­вает св. Симеон Новый Богослов⁷.

Святые отцы называют обычно эту добродетель «безы­мянною»⁸, потому что силы ее внутренней никто не знает, кроме тех, которые постигли ее собственным опытом, а та­ких людей очень мало. Во всяком случае, даже среди право­славных их нелегко отыскать, а среди еретиков таковых и быть не может.

«Невозможно пламени происходить от снега; еще более невозможно быть смиренномудрию в иноверном или ере­тике, — говорит небошественный Иоанн, списатель «Лест-вицы». — Исправление это принадлежит одним православ­ным, благочестивым и уже очищенным»⁹.

Отсюда видно, как неосторожны, погрешительны и, в лучшем случае, сами не знают, что говорят, те, которые разглагольствуют о «смирении» разных Францисков Ас­сизских, сектантов всех толков и даже о «смирении» неве-ров-ученых... Последние могут произносить смиренные слова и совершать смиренные поступки, но это так же да­леко от смирения, как небо от земли, и одно с другим мо­гут смешивать лишь люди, знакомые с житиями святых только в передаче Анатоля Франса или Сельмы Лагерлёф.

С только что изложенным тесно соприкасается вопрос о степенях смирения. Действительно, смирение начинается с малого, с земного, внешнего, которое, понятно, и греш­ный, плотской человек может исполнять и которому даже невер может подражать. Но, продолжу словами св. Симео­на Нового Богослова¹⁰, «иное есть говорить смиренные слова, а иное — иметь смиренное мудрование. Иное, опять, есть смирение, а иное — цвет смирения, и иное — плод его. Иное есть красота плода его, а иное — сладость его, и иное — действия, бывающие от плода сего. Из этого, сказанного мною о смирении, иное есть в нашей, а иное — не в нашей власти. В нашей власти — помышлять о том, что располага­ет нас к смирению, мудрствовать о том, рассуждать, гово­рить и то делать; но само святое смирение, с его существен­ными свойствами, дарами и действами, не в нашей власти, но есть дар Божий, чтобы не вздумал кто хвалиться даже и этим».

Характеристику степеней смиренномудрия и перевод только что приведенных образных выражений св. Симеона на язык практики духовного делания дает преп. Иоанн Лествичник¹¹.

-145-

Пусть каждый проэкзаменует себя, в каком чи­не спасающихся он находится — новоначальном, среднем — или еще не вступил ни в один из них.

«Когда начнет в нас процветать священный грозд сми­рения, тогда мы, хотя и с трудом, возненавидим всякую славу и похвалу человеческую, отгоняя от себя раздражи­тельность и гнев.

Когда же смиренномудрие, сия царица добродетелей, начнет преуспевать в нашей душе духовным возрастом, тогда не только за ничто почитаем наши все добрые дела, но и вменяем их в мерзость, думая, что мы ежедневно при­лагаем к бремени наших грехов, неведомым для нас расто­чением, и что богатство дарований, которые получаем от Бога и которых мы недостойны, послужит к умножению наших мучений в грядущем веке. Поэтому ум бывает в то время неокрадом, затворившись в ковчеге смирения, и только слышит вокруг себя топот и игры невидимых та­тей¹², но ни один из них не может ввести его в искушение, ибо смирение есть такое хранилище сокровища, которое для хищников неприступно»¹³.

«Итак, мы дерзнули любомудрствовать в немногих сло­вах о цветоносны и первом преуспеянии сего присноцветущего плода; а какова совершенная почесть священнейшего смиренномудрия, о том вопросите Самого Господа, бли­жайшие Его други, — обращается смиренно преп. Иоанн к преподобным, достигшим этой ступени. — О количестве богатства сего говорить невозможно; о качестве — еще труднее; однако о свойстве ее покусимся сказать по данно­му нам разумению»¹⁴.

«Первое... из свойств... состоит в радостнейшем подъятии уничижений, когда душа распростертыми руками принима­ет и объемлет их как врачевство, исцеляющее и попаляющее ее недуги и великие грехи. Второе же по сем свойство есть истребление всякого гнева, и в утоление последнего — сми­рение. А третья и превосходнейшая степень есть совершен­ное неверование своим добродетелям, и всегдашнее желание научиться»¹⁵.

Чтобы быть нам ближе к истине, не забудем, что речь здесь идет о великих чудотворцах и пророках, а не о греш­никах. А если разбойник «не верит» своим добрым делам, которых он и не совершал, это еще не великое дело. Но с

-146-

другой стороны, какое утешение для совести, обременен­ной грехами, что и в этом случае Господь принимает сми­ренное сознание своего недостоинства, как великие дары святых богачей (Мк. 12, 41; Лк. 23, 42-43)!

Итак, что такое смирение по существу, выразить нельзя, можно только описать свойства его. О них-то и будем гово­рить под разными углами зрения.

II. Путь к смирению

«Поспешающий к оному необуреваемому пристанищу смиренномудрия да не престанет делать все, что может, и да понуждается и словами, и помышлениями, и разными способами, исследованиями и изысканиями, и всем жити­ем, и ухищрениями, творя молитвы и моления, размышляя, придумывая и все средства изобретая, доколе содействием Божиим и пребыванием в уничиженнейших и наиболее презираемых состояниях и трудах не избавится ладья души его от бедствий приснобурного моря тщеславия; ибо изба­вившийся от сей страсти получает удобное оправдание от всех прочих своих грехов, как евангельский мытарь»¹⁶.

Таким образом, нет определенных правил, исполняя ко­торые, можно достигнуть смирения. Но нужно всеми спо­собами выискивать его, пользоваться каждым случаем и минутой для приобретения сего сокровища. Какие обстоя­тельства нас смиряют, то и возлюбим, за теми и погонимся. Ничего не будем упускать, что Промысл Божий направляет в наши руки и с помощью чего можно смиряться — терпя от людей бесчестие, выговоры, наказания, клевету, гонения. Будем наблюдать только, чтобы искушения были по силам и не были вызваны нашими же словопрениями, грубым об­ращением, дерзостью (1 Пет. 2, 19-21; 4, 14-16). Это самый скорый путь спасения.

Однако чтобы не растеряться новоначальному на пер­вых порах, можно точно перечислить некоторые из спосо­бов достижения смирения и выделить из них наиболее главные и существенные.

Вообще говоря, воспитанию в нас смирения помогают: «нестяжательность, уклонение от мира, утаение своей мудрости, простота речи, прошение милостыни, скрытие благородия, изгнание дерзновения¹⁷, удаление многосло­вия»¹⁸, телесные подвиги, совершаемые разумно¹⁹, благо­чиние во всем внешнем поведении²⁰ и многое другое²¹, о

-147-

чем нет возможности и особой нужды говорить здесь про­странно.

Но главное средство — это правость сердца и послуша­ние²²·. Последнее, собственно, рождает бесстрастие, сподоб­ляет человека прозорливости и привлекает на него все ми­лости и дары Божий. Истинные послушники — безмолвны, безответны, терпеливы, мужественны, ревностны, то есть обладают всеми теми качествами, с которых мы начали этот раздел.

III. Как узнать, достиг ли человек смирения?

Мне уже приходилось однажды говорить по данному поводу²³. Теперь я более подробно коснусь этого предмета. В сущности, будет представлено более подробное раскрытие тех трех степеней смирения, о которых говорилось выше.

Начавшим недавно подвизаться можно предложить следующее испытание: «...если в истинном чувстве души будем думать, что каждый ближний наш превосходнее нас, то милость Божия недалека от нас»²⁴.

Еще более смирения имеет тот, кто, будучи укорен дру­гим, не уменьшает к нему любви. Но меньшую степень сми­рения проявляет тот, кто только сам себя укоряет, ибо кто не стерпит поношения от себя самого?²⁵ Однако самоукорение надо всячески развивать, ибо чрез него и к настоящему смирению переходим²⁶.

Если же «кто говорит, что он ощущает благовоние сего мира, и во время похвал хотя мало движется сердцем, и си­лу слов их понимает²⁷ (но не отвращается их): тот да не прельщает себя, ибо он обманут»²⁸, и никакого смирения у него нет²⁹.

Чем выше кто поднимается к верху сей божественной добродетели, тем более тот начинает (излагаю последова­тельно, в хронологическом порядке) ненавидеть тщеславие и перестает видеть, зазирать, чужие согрешения. Наконец страсти отмирают совершенно, является ненасытная лю­бовь к молитве, и появляется в душе неизреченный свет³⁰.

«Если предел, свойство и образ крайней гордости состо­ит в том, что человек ради славы лицемерно показывает до­бродетели, каких в нем нет, то глубочайшего смиренномуд­рия признак, когда человек, ради уничижения, в некоторых случаях принимает на себя такие вины, каких и нет в нем. Так поступил тот духовный отец, который взял в руки хлеб

-148-

и сыр³¹; так поступил и тот делатель чистоты, который снял с себя одежду и прошел через город бесстрастно³². Таковые уже не заботятся и не боятся, как бы не соблазнились лю­ди, потому что они молитвою получили силу всех невидимо пользовать. А кто из них о первом, т. е. о соблазнах, еще за­ботится, тот изъявляет скудость второго дарования; ибо где Бог готов исполнить прошение, там мы все можем сде­лать»³³.

IV. Польза и плоды смирения

1. Довольно часто святые отцы ставят следующий вопрос:

«Если от одной этой страсти (речь идет о гордости. — Еп. Варнава), безо всякой другой, некто (т. е. диавол. — Еп. Варнава) ниспал с неба, то должно исследовать, не возмож­но ли смирением, и без других добродетелей, взойти на не­бо?»³⁴

И все отвечают — возможно.

Великое утешение, и даже единственное, для немощно­го, особенно телом, человека³⁵.

Св. Иоанн Лествичник, задавший этот вопрос, сам же и отвечает на него так в ином месте:

«Возлюбленный! Знай, что удолия³⁶ умножат пшеницу (По. 64, 14) и плод духовный в себе. Сие удалив есть душа смиренная, которая посреди гор, трудов и добродетелей, всегда пребывает без возношения и неподвижною.

Не постился я, говорит Давид, не бдел³⁷, не лежал на го­лой земле³⁸, но смирихся, и спасе мя Господь вскоре³⁹ (Пс. 114,5)».

С другой стороны — одни подвиги без смирения не спаса­ют человека⁴⁰.

Приведу еще несколько выдержек из святых отцов в до­казательство справедливости обеих этих логик.

«Смирение и без дел многие согрешения делает прости­тельными, — говорит св. Исаак Сирин⁴¹. — Напротив того, без смирения и дела бесполезны, даже уготовляют нам много худого... И если приобретем его, соделает нас сынами Божиими и без добрых дел представит Богу, потому что без смирения напрасны все дела наши, всякие добродетели и всякое делание».

Старец и духовный отец преп. аввы Дорофея, св. Иоанн, именуемый Пророком, на вопрос первого, «каким путем скорее можно достигнуть спасения: трудами ли или смирением», ответил: «Брат!

-149-

Истинный труд не может быть без смирения, ибо сам по себе труд суетен и не вменяется ни во что. Писание говорит: виждъ смирение мое и труд мой, и остави вся грехи моя (Пс. 24, 8). Итак, кто соединяет смире­ние с трудом, тот скоро достигнет цели.

Имеющий смирение с уничижением⁴² также достигает, ибо уничижение заменяет труд. А кто имеет одно только смирение, тот хотя и успевает, но не так скоро»⁴³.

2. Смирение, сходя к человеку с неба, приносит ему с собой оттуда великие дарования. Эти плоды заключаются, во-первых, в том, что смиренному покоряются свои собст­венные душа и тело, все их чувства и отправления. Теперь ему не надо ухищряться и придумывать разные способы, как бы научиться смирению, но само оно пребывает в его сердце свободно, естественно, без труда, без понуждения.

И хотя «...приял он в себя некое дарование великое и превышающее всю тварь и природу, но... на себя смотрит, как на грешника, на человека, ничего не значащего и пре­зренного в собственных своих глазах, — объясняет это со­стояние, исходя из собственного опыта, божественный Исаак Сирин⁴⁴, — и [хотя]... вошел он в тайны всех духов­ных существ и во всей точности совершен стал в мудрости всей твари, сам себя признает ничего не значащим. И этот неухищренно, но без принуждения таков в сердце своем».

Во-вторых, и вся внешняя тварь покоряется человеку, достигшему в меру совершенного смирения. Единственное исключение из общего порядка представляют только род­ные ему по плоти — собратья, злые люди, которым, впро­чем, Бог попустил до времени свободу восставать и против Него Самого. И хотя они ничтожны и, как прах пред лицом ветра (Пс. 1, 4), так и они пред смиренным, но им позволя­ется иногда унижать и оскорблять последнего, чтобы ему придать в будущем веке большую славу, а их сделать вко­нец безответными (за то, что, видя его смирение и терпение в скорбях, наносимых ими, не покаялись и не вразумились).

Но между тем как в очах таких людей пренебрегается смиренный, — продолжу выписку из св. Исаака Сирина, — «у всякой твари соблюдается честь ему. Приближается ли смиренномудрый к губительным <хищным> зверям, — ед­ва только обратят взор свой на него, укрощается свирепость их:

-150-

они подходят к нему, как к своему владыке, по­никают своими главами, лижут руки и ноги его, потому что ощутили от него то благоухание, какое исходило от Адама до его преступления, когда звери собраны были к Адаму и нарекал он им имена в раю. Это отнято было у нас, но обновил и даровал нам это опять пришествием Своим Иисус. Сим-то и помазано благоухание человеческого ро­да. Приближается ли также смиренномудрый к смертонос­ным гадам, — едва только приблизится ощущение руки его и коснется их тела, прекращается едкость и жестокость смертоносной их горечи, и своими руками давит их, как са­ранчу. Приближается ли он к людям, — и внимают ему, как Господу. И что говорю о людях? Даже демоны, при всей наглости и досаде своей, при всей высоковыйности своего мудрования, когда приходят к нему, делаются, как прах; вся злоба их теряет силу, разрушаются козни их, бездейст­венными остаются злоухищрения их»⁴⁵.

-151-

Глава 12. Молитва.