МЕТОДЫ И МЕТОДОЛОГИЯ ЛИНГВИСТИКИ 12 страница

Это семасиологический путь – от знака к концепту. Устанавливаются слова с близкими по звуковому облику корнями в разных индоевропейских языках (с учетом распространителей и закономерных звуковых соответствий), чья близость семантически не обязательна, но может быть оправдана культурными и мифологическими сближениями. Связь – деривационная. Потом установленная эмпирически связка проверяется существованием параллельных связок, но от другого корня (синонимичного по семантики указанному). Системные отношения – синонимия + омнонимия/полисемия (не разграничены). И выводится, наконец, общая универсалия, а набор универсалий реконструирует фрагмент картины мира, концептуализации мира древнего индоевропейца и праславянина. Возьмем сему быть‘.

1) и.-е. *es- быть соотносится с и.-е. *as-гореть < подниматься вверх (об огне) < гнуть(ся). К тому же корню относятся: и.-е. *esus хороший, *еr- земля, *еr- резать, также подбрасывать вверх (лат. oriri подниматься), *аr- быть подходящим > обычай, закон, право; дело, работа; считать, число; искусство; способ, *ues- жить, проживать, но также гнуть; 2) pyc. быть соотносится с и.-е. *bheu-, *bhou-, *bhu-, *b(ё)и-, *bh(e)u- гнуться, выгибаться < *bhau- бить, толкать, ср. др.-инд. *bhи- земля, мир, греч. φΰω рождаю, φύομαι становлюсь, расту, гот. bаиап жить, обитать. Значение «бить, резать» может переходить в значения «говорить» и «блестеть», в связи с чем к тому же корню следует отнести и.-е. *bha- говорить (арм. ban слово, греч. (φημί откровение, лат. fari говорить, др.-сев. bоп мольба, молитва, др.-инд. bhanati говорит, тох.А ра-, pac' – просить милостыню, др.-инд. bhisakti лечить, bhisaj- врач, рус. Баять, басня – ср.рус. ВЕЩЬ/ВЕЩАТЬ от др.корня) и и.-е. *bha- блестеть.

Семасиологическая универсалия: Значение «быть, существовать» может соотноситься со значениями «гнуться, выгибаться» > «выдаваться вперед» > «стремиться ввысь» > «спасать, помогать; процветать; питаться; жить».

Б. Обратный путь установления лингвокультурологических универсалий – от концепта к знаку (по Шмелеву – ономасиологический). Этот путь связан с применением семиотических структуральных методов к анализу вторичных моделирующих систем. Текст при этом понимается расширительно – как любой артефакт (социальное установления, религия, обряд и др.). Метод связан с работй Московско-тартусской семиотической школой (Труды по знаковым системам) – с именами Ю.М. Лотмана, Б.А. Успенского.

В славяноведении его применили В.В. Иванов и В.Н. Топоров в работах «Славянские языковые моделирующие системы» (1963), «К реконструкции праславянского текста», «Исследования в области славянских древностей» (1972). Основа этого метода – язык моделирует мир, модель мира реализуется в текстах, социальных институтах, памятниках материальной культуры; с концептуальной точки зрения это – разные формы одного и того же.

Это – своего рода структурно-типологические семиотические универсалии языка культуры.

Формулируется универсальный набор концептов в форме бинарных оппозиций (СЧАСТЬЕ/НЕСЧАСТЬЕ – ЖИЗНЬ/САМЕРТЬ – ЧЕТ/НЕЧЕТ – ПРАВЫЙ/ЛЕВЫЙ, ВЕРХ/НИЗ, – НЕБО/ЗЕМЛЯ – МОРЕ/СУША – ЗАПАД/ВОСТОК(ЮГ/СЕВЕР – ДЕНЬ/НОЧЬ – ВЕСНА/ЗИМА – СОЛНЦЕ/ЛУНА – ОГОНЬ/ВЛАГА – СВЕТ/ТЬМА – СТАРШИЙ/МЛАДШИЙ – ДОМ/ЛЕС – МУЖСКОЙ/ЖЕНСКИЙ – СТАРШИЙ/МЛАДШИЙ – СВОЙ/ЧУЖОЙ – БЛИЗКИЙ/ДАЛЕКИЙ – САКРАЛЬНЫЙ/МИРСКОЙ – ЧЕРНЫЙ/БЕЛЫЙ). Причем речь идет о противопоставленности именно СМЫСЛОВ, вербализованных на разных уровнях языка и разными типами языков. В этом плане первичными являются сами пракорни, потом тексты фольклора, религиозные отправления, объекты материальной культуры. Имеется в виду, что не только слово ЗАПАД, но и западная ориентация домов и вещей в доме, пространственное положение игроков в игре или членов обряда, обычай спать головой на зпад // не спать – все это явления одного плана.

Потом рассматриваются разного рода парадигматические сближения/расхождения между разными универсалиями, их устойчивые соотношения по ареалам (авторы исследуют восточнославянский и балтийско-славянский ареалы). Например, САЧСТЬЕ//НЕСЧАСТЬЕ связано с БЕЛЫЙ//ЧЕРНЫЙ, ПРАВЫЙ//ЛЕВЫЙ, ВЕРХ//НИЗ, ДОМ//ЛЕС, СВОЙ//ЧУЖОЙ и т.п. СМЕРТЬ//ЖИЗНЬ – БЛИЗКИЙ//ДАЛЕКИЙ, ДОМ//ЛЕС, ВЕРХ//НИЗ, ВОДА//ЗЕМЛЯ и пр. Такова парадигматика языка культуры ,его лексикон/тезаурус.

Далее выделяются уровни картины мира в текстах культуры (синтагматика, реализация языка культуры).

Древняя славянская система может быть описана иерархически, т. е. расчленена по уровням. В основу выделения уровней кладутся различные признаки: степень абстрагированности функций или элементов уровней, характер связи с коллективом или его частями, степень индивидуализированности воплощений элементов данного уровня, особенности временных характеристик элементов уровней, связь с определенными жанрами текстов, степень актуальности для человека (в некоторых случаях приходится считаться с данными о иерархии частей модели мира с точки зрении коллектива, пользующегося этой системой).

Уровень I характеризуется наиболее обобщенным типом представленных в нем функций: в о е н н о и (ср. Перуна как бога дружины у восточных славян, богов типа Свентовита, Сва-рожича—Радгоста, Яровита в приморской группе балтийских славян), хозяйственной (см. выше о древнем значении слова бог особенно в связи с интерпретацией древней функции Дажьбога и Стрибога, а также Белеса как скотьего бога), п р и р о д н о и (ср. группу атмосферных богов у восточных славян и богов, снизанных с идеей плодородия у балтийских славян, типа Яровита, Лрове и т. д.), юридической (в аспекте верховенства, ср. роль Перуна в восточнославянском пантеоне и Свентовита у балтийских славян, а также в более узком — правовом, ср. идею божьего суда и представление о правде как дарованного богом), предвещательной (выбор стратегии коллектива на будущее, ср. особенно функцию гадания у основных богов балтийских славян). По характеру связи с коллективом уровень I отличается наибольшей официальностью (при образовании государства элементы этого уровня прежде всего используются для формирования пантеона, а до образования государства эти элементы образуют локальные официальные культы), обязательной связью с коллективом в целом и отражением ого структуры (в частности, различных функций и сфер его деятельности) в структуре уровня I. Элементы уровня 1 обязательно характеризуются функционированием в качестве личностей, снабженных индивидуальным именем. Элементы этого уровня существуют в панхронии и, строго говоря, не связаны со временем. Молитвенно-ритуальные тексты, в которых могли встречаться имена элементов уровня I, утрачены и могут быть только реконструированы на основании переосмысленных их обломков типа заклинаний. Уровень I образуют элементы, актуальные для человека и коллектива. Естьоснования думать, что элементы уровня I занимали высшее место в иерархии уровней модели мира и с точки зрения древних славян (ср. преимущественную борьбу именно с элементами этого уровня сразу же после принятия христианства); его образовывали боги как таковые (ср. использование элемента бог в именах персонажей уровня I.

Уровень II в отличие от уровня I характеризуется большей специализированностью отдельных функций и соответственно элементов этого уровня, которые в ряде случаев допускают толкование их как элементов плана выражения по отношению к рассмотренным выше противопоставлениям, являющимся для этих элементов планом содержания; ср. в общеславянском воплощения на этом уровне таких противопоставлений, как ж и з н ь— смерть (ср. зап.-слав. Ziva — общеслав. Могепа, Мога, Мага, ср. др.-польск. Nya), весна — зима (ср. вост.-слав. Ярило, соответствующего зап.-слав. Яровиту), дом — лес (ср. вос/г.-слав. Див и его соответствия у других славян), п р е д к и — потомки (ср. вост.-слав. Род, Чур). Можно думать, что элементы уровня II-RS в отличие от элементов уровня I-RS связаны не со всем коллективом в целом, а преимущественно с отдельными замкнутыми микроколлективами (например, Род и Чур) или же с определенными хозяйственными циклами в жизни коллектива (например, Ярила). Этим объясняется отсутствие элементов этого уровня в официальном пантеоне и в древнейших списках богов.

Элементы уровня III связаны с наибольшей абстрагированностью функций, позволяющей в ряде случаев рассматривать эти элементы как названия членов соответствующих противопоставлений (ср.: Доля, СреНа, Лихо, Правда, Кривда и т. д.) или соответствующих специализированных функций в коллективе (ср.: Суд). Актуальность элементов уровня III создает предпосылки для оформления категориального пространства, определяющего не только религиозную систему, но и набор этических ценностей, и программу осознанного поведения человека. Именно поэтому наличие уровня III, где выступают абстрактные понятия, особенно много может дать для характеристики праславянской духовной культуры, а также для типологического сравнения с такими индоевропейскими системами, как древнеиндийская или древнеиталийская.

Уровень IV представлен такими подклассами мифологических или мифологизированных исторических героев, как: a) собственно мифологические существа чудесной природы (Змей Огненный, Соловей-Разбойник, Идолище и др.); b) генеалогические герои (Кий, Щек, Хорив,Чех, Лях,Крок и т. д.); c) волшебные былинные герои, отчасти сохраняющие чудесную природу (Святогор, Вольга, отчасти Добрыня, Садко и др.); d) исторические герои, данные в мифологизированном облике (киевские и новгородские богатыри, Владимир-Красное Солнышко Основополагающим признаком для элементов этого уровня (как, впрочем, и следующего за ним) является их появление в текстах определенного жанра, в данном случае — эпического (прежде всего произведения героического эпоса, а также исторические сочинения типа летописей, хроник, легенд). Все эти тексты, а следовательно, и элементы уровня IV-RS принадлежат к историческому времени, а иногда находятся на пересечении его с мифологическим временем (генеалогические герои).

Уровень V представлен несколькими различными группами элементов, объединяемыми, в частности, принадлежностью к сказочным текстам или же к поверьям, коротким рассказам, связанным с представлениями о нечистой силе, о чудесном (в особенности в его проявлениях в обыденной жизни). К этим группам относятся: а) основные сказочные персонажи: Баба-Яга, Кощей (ср.: Чудо-Юдо и т. д.); ь) персонажи, являющиеся первыми в соответствующих подклассах (ср.: Лесной Царь, Морской Царь, Водяной Царь и т. д.); с) элементы, образующие подклассы, воплощающие различные функциональные разновидности нечисти или духов, положительно настроенных по отношению к человеку: лешие, водяные, русалки, домовые, дворовые, злыдни; ср. соотношение Лесного Царя и леших, Водяного Царя и водяных, с одной стороны, и Рода и рожениц, Суда, или Усуда, и суде-ниц, Морены и мор, мар, Мокоши (Пятницы) и кикимор (пятниц) и т. д., с другой; к этой же группе тяготеют образы инородцев, иноверцев («не своих»), обобщенным воплощением которых на уровне IV-RS(a) могут быть персонажи типа Идолища, Змея Тугарина и т. д.; d) мифологизированные представители животного царства: прежде всего медведь, а также тур, утка, сорока-ворона, сокол, пчелы, заяц, мышь, щука, лиса и др.; е) волшебные предметы: живая и мертвая вода, очаг, огонь, конская голова, талисманы, различные предметы, упоминаемые в приметах и т. д. Элементы этих уровней весьма актуальны именно для человека или в повседневной жизни [особенно группа с), отчасти d)], или в сказке [группа а) и е) в первую очередь|. В зависимости от вида текста, в котором появляются элементы уровня V-RS, они относятся к сказочному времени (Баба-Яга, Кощей и т. д.) или же к времени рассказчика, особенно элементы групп с), d), е). Элементы этого уровня в основном обладают функцией моделирования злого или доброго по отношению к человеку начала в связи с разными частями окружающего пространства (лес, поле, двор, дом и т. д.).

На основании соображений типологического характера, относящихся прежде всего к системам шаманского типа, а также на основании реконструкции жреческих или колдовских функций человека, его способности к оборотничеству и к установлению связи с элементами высших уровней, наконец, на основании вероятного наличия у праславян представлений о душе, которая может существовать и отдельно от человека, можно предполагать существование уровня VI, элементом которого является человек в его сакральных ритуальных функциях.

Элементы разных уровней размещаются в особом пространстве, образуемом системой мира (ср.: небо, земля, подземное царство, мировое дерево, соединяющее их, а также отдельные области типа вырия, заморского царства, тридевятого царства или ри-туализованные части земного пространства: дом, двор, лес, дорога, перепутье и т. д.), и в особом времени. Таким образом, все эти уровни в целом определяют картину мира, его происхождения, пространственного и временного развертывания его, а также оценки отдельных его частей или событий, происходящих в нем, с точки зрения человека или человеческого коллектива.

В качестве вывода постулируется типологическое сходство указанных семиотических структур славянских картин мира с другими – речь идет о самом наборе универсалий, которые, разумеется, получают разные значения в разных этносах (указанные бинарные оппозиции обнаруживают и у гвинейских, и у индейских племен структурные антропологи). Эти оппозиции есть своего рода универсальный «язык культуры», готовый трафарет, которым пользовался человек при моделировании мира.

Историческая (диахроническая) лингвистика ставит перед собой задачу по возможности пол­но описать развитие языка. Однако для этого мало знать, что и как изменяется в языке. Сле­дует разгадать ещё, почему и зачем это проис­ходит. Многие изменения, происходящие в язы­ке, вызываются принципом экономии речевых усилий. Этот принцип Евгений Дмитриевич По­ливанов выразительно назвал «принципом лени». Человек инстинктивно заботится о том, чтобы экономить усилия. «Например, — писал Поливанов, — в процессе письма от руки пишу­щие, естественно... упрощают начертания от­дельных букв, сокращают число черт, а в связи с этим и число мускульных движений руки, нуж­ных для данных словонаписаний, но всё это де­лается лишь в позволительных пределах, т. е. постольку, поскольку почерк остаётся всё-та­ки читаемым. То же самое и с устной речью...»

Ограничитель лени один — понятность. Ведь язык во всех своих проявлениях должен преж­де всего обеспечивать общение между людь­ми. Человек, старательно выговаривающий все звуки в слове здравствуйте, напрасно тратит время и речевые усилия. Функция этого слова формальна. Ддя его понимания вполне доста­точно произнести здрас(с)ти! или даже зсс!

Примеров влияния «принципа лени» на язык очень много. Так, с точки зрения артикуляции произносить картавый язычковый звук [r] про­ще, чем [r] переднеязычный. В истории фран­цузского языка картавый (грассирующий) [r] появился в XVII в. Первоначально он был свойст­вен лишь Парижу, а потом распространился в севернофранцузских городах. Во многих языках в силу того же упрощения артикуляции взрыв­ной звук [g] превратился в требующий меньших усилий фрикативный [g], который иногда ещё больше ослабляется и превращается в приды­хание [h]. Праславянский язык знал только взрыв­ной [g], однако затем в некоторых славянских языках (в том числе и в южновеликорусских го­ворах) он перешёл в [g], а в белорусском, напри­мер, представлен звук [h]. Замещение [g] звуком [y] произошло и в истории греческого языка, в голландском языке на месте общегерманского [g] мы тоже находим [g].

Благодаря тому же «принципу лени» в язы­ках сокращается число неправильных глаголов: ведь гораздо легче спрягать все глаголы по еди­ному образцу, чем запоминать исключения. Как память о прошлом остаются «осколки» прежне­го состояния, занявшие уже новое место в из­менившейся системе языка.

Однако язык — это система, все элементы которой в той или иной степени связаны между собой, поэтому утрата одного элемента обяза­тельно приводит к появлению нового, который должен компенсировать потерю. Например, на месте исчезнувших падежных форм развива­ются специальные конструкции с предлогами (как это произошло во многих индоевропей­ских языках). Так, во французском языке ста­рые падежные значения передаются при помо­щи системы служебных слов, а также порядком слов в предложении.

Вместе с потребностью в экономии усилий в языках существует и противоположная потреб­ность в достаточном количестве различитель­ных элементов. Так, древние индоевропейские гласные звуки [е] и [о] в древнеиндийском и иранских языках превратились в [а]. Это сильно упростило систему гласных, но одновременно сузило её различительные возможности. Поэто­му позже в древнеиндийском появились новые гласные [е] и [о], образовавшиеся из дифтонгов.

Так, в силу фонетических причин в украин­ском языке должны были совпасть бити и быти. Но этого не произошло: неопределённая форма глагола быть образована в этом языке от основы буд-у — бути.

Сдвиги в языке происходят постоянно — язык не может быть «законсервирован». Вместе с тем языку присуща устойчивость, он сопротив­ляется изменениям, стремясь сегодня сохранить своё вчерашнее состояние. Слишком быстрые и внезапные сдвиги гибельны для языка: ведь тог­да люди разных поколений перестанут пони­мать друг друга. Поэтому язык, который за ты­сячелетия может измениться настолько, что древние тексты уже непонятны без перевода, всё-таки остаётся тем же самым языком, кото­рый никогда не прерывался.

Все языки изменяются, «дрейфуют», по образ­ному выражению американского лингвиста Эд­варда Сепира (1884—1939). Вопрос состоит в том, есть ли в развитии языков нечто всеоб­щее (универсальное)? Теория диахронических (исторических) универсалий стала активно формироваться с 70-х гг. XX в., хотя, конечно, лингвисты и раньше задумывались над тем, что есть общего в истории разных языков.

Многие явления, общие для современных языков, становятся яснее, если к ним подойти как к результату исторических изменений. Ведь почти любое явление в языке возникает в силу того или иного исторического процесса. Напри­мер, языковая метафора — это результат сдви­га в значении слова, который из разового, еди­ничного случая превратился в элемент системы языка. Анализируя развитие различных языков, лингвисты заметили, что часто оно идёт в одном направлении. Например, значение 'тяжёлый по весу’ почти во всех языках приобрело новое зна­чение 'трудный'; 'горький по вкусу' — 'скорб­ный'; 'сладкий по вкусу' — 'приятный'; 'пустой', 'полый' — 'бессодержательный'; 'большой по размеру' — 'важный'. Обнаружено и множество других диахронических универсалий, не только лексических. Общая причина дви­жения языка — необходимость совершенство­вать механизм общения между людьми. При этом в первую очередь изменяются явления, наиболее важные для коммуникации.

Изменчивость языка люди осознали совсем не­давно — лишь на исходе Средних веков. Тогда в Европе на пьедестал были вознесены древние языки — латинский и греческий, которые вос­принимались как совершенные. Перенося ис­торические события (распад великой античной цивилизации) на язык, европейцы полагали, что новые языки (прежде всего европейские) поя­вились в результате «порчи» древних.

На рубеже XVIII—XIX вв. возникло новое идейное и художественное направление — ро­мантизм. Романтики интересовались эволюци­ей языков, связывая её с развитием «духа наро­да». Ход этой эволюции они надеялись вывести, сравнивая языки. Немецкие романтики (братья Фридрих и Август Вильгельм Шлегели, Виль­гельм фон Гумбольдт) создали основы типо­логической классификации языков — классификации языков в зависимости от их внутреннего устройства. Гумбольдт пришёл к выводу о восходящем развитии языков. Он пи­сал: «Языки — это иероглифы, в которые чело­век заключает свой мир и своё воображение. При том, что мир и воображение... остаются в целом неизменными, языки сами собой разви­ваются, усложняются, расширяются».

Другой вывод сделал его последователь — Август Шлейхер. Он полагал, что языки, как и люди, меняясь со временем, проходят путь от младенчества к расцвету и старости. Обратив­шись к типологии языков, Шлейхер доказывал, что каждый тип языков можно соотнести с тем или иным периодом эволюции. Так, архаически­ми являются языки, в которых основная едини­ца грамматики — корень (например, китайский язык) или корень в сочетании со служебным словом (например, бирманский). На следующем этапе «взросления» появляется возможность соединять корень с различными суффиксами (например, тюркские языки), префиксами (на­пример, языки банту) или использовать префик­сацию и суффиксацию вместе со служебными словами (например, тибетский язык). Расцветом языка Шлейхер называл появление развитой сис­темы словоизменения, которое сопровождает­ся чередованиями (семитские или индоевропей­ские языки, в особенности древние). Наконец, языки, в которых наряду с флексиями (оконча­ниями) используются служебные слова (напри­мер, романские языки, английский язык), переживают период «упадка». В конечном итоге язы­ки деградируют: утрачивают богатство форм. Шлейхер сформулировал мнение, ставшее на какое-то время общепринятым: «История — враг языка».

XIX столетие было временем расцвета раз­нообразных схем эволюции языков. Естествен­ной реакцией стала характерная для XX в. «ал­лергия» на все попытки такого рода. Возникло даже мнение, что изменения в языке загадочны и не поддаются рациональному объяснению. Можно ли, например, понять логику моды: по­чему в одном сезоне носят жакет с тремя пуго­вицами, а в следующем — с двумя?

В XX столетии, однако, появились новые гипотезы, основанные уже не на философских воззрениях авторов, а на положениях, кото­рые можно проверить. Один из подходов сопо­ставляет данные языковой эволюции с процес­сом становления речи у детей. Некоторые формы (конструкции) ребёнок усваивает сра­зу, другие — намного позже. Язык же развивает­ся обратным образом: те черты, которыми ребё­нок овладевает во вторую очередь, постепенно заменяются на те, которые возникают у него в речи раньше. Иными словами, эволюция язы­ка состоит в его движении назад — от сложного к простому. Так, дети осваивают сложнопод­чинённые предложения раньше, чем причаст­ные (и деепричастные) конструкции; следо­вательно, язык, развиваясь, отказывается от причастных конструкций в пользу придаточ­ных предложений. Для современного англий­ского языка нормальна фраза с придаточны­ми предложениями: The Greeks attacked Troy because Paris had run off with Helen while Menelaus was away («Греки напали на Трою, потому что Парис похитил Елену, пока Минелай отсутство­вал»), тогда как использование причастных или деепричастных конструкций, типичных для древних языков, делает её хотя и возможной, но странной: Menelaus being away, Paris having run off with Helen, the Greeks attacked Troy («Менелай, будучи в отсутствии, Парис, похитивши Еле­ну, греки напали на Трою»).

Итак, беспристрастно изучив необъятное море фактов, лингвистика отказалась делить все язы­ки на совершенные и несовершенные, разви­тые и неразвитые, сложные и простые. Эти по­нятия, занимавшие учёных XIX столетия, очень субъективны. Они подразумевают, что есть некий эталон языка или по крайней мере некото­рые объективные критерии, по которым мож­но сопоставлять уровень языков. Однако «самой правильной» структуры естественного языка не существует. Каждый язык по-своему совер­шенствует свои функции — прежде всего спо­собность служить средством общения и выра­жения мысли. Точно так же нет и «ущербных» языков: нет ни одного языка, устройство кото­рого обрекало бы его на застой, вело бы к ту­пиковому состоянию.

А кроме того, как писал известный француз­ский лингвист Эмиль Бенвенист (1902—1976): «Изучение наиболее древних засвидетельство­ванных языков показывает, что они в такой же мере совершенны и не менее сложны, чем язы­ки современные». В древнейших языках не мог­ло быть таких черт, которые не представлены в современных языках; это утверждение стало ак­сиомой сравнительно-исторической лингвис­тики. Все эти языки создал один и тот же вид — Homo sapiens, все они принадлежали к тому же типу коммуникационных систем, что и совре­менные языки.

В конечном итоге лингвистика пришла к па­радоксу: с одной стороны, язык не мог воз­никнуть сразу во всём разнообразии и сложно­сти. С другой — не видно никакого глобального направления языковой эволюции, никакого движения от простого к сложному. Возможно, скачок в развитии языка произошёл 50—80 тыс. лет назад, при появлении людей современно­го типа — кроманьонцев. Чтобы проникнуть в столь незапамятные времена, нужны совершен­но новые идеи, методы. Пока же до создания общей теории развития языков очень далеко. Всё, что есть, — это множество отдельных идей и теорий, часто противоречащих друг другу. Такое положение, впрочем, не говорит о сла­бости языкознания. Наука по своей сути — мно­гоголосие, причём голоса нередко звучат враз­нобой и даже не слышат друг друга. Но именно из этого хора вырабатывается научная мысль, которая становится всеобщим достоянием.

1. КОГДА ВОЗНИКЛА РЕЧЬ? Самые ранние предпосылки развития речевого аппарата находят у рыб (300000 лет тому назад). Зачатки человеческого языка — от 200 000 до 100 000 в раннем и среднем палеолите. Взрыв в Среднем Палеолите около 100 000 лет назад — объясняется перенасыщенностью критической культурной массы. Неясен все же качественный толчок к этому (у муравьев зачатки этого есть, но перехода к осмысленной деятельности не происходит). Первоначально — жестовый, а звуковой — около 50 000 лет назад, современного типа — около 30000 лет назад: переход к произвольности, членораздельности и символике. Неандерталец — жестовый язык. Кроманьонец — звуковой (это повторяют и этапы созревания мозга у современного человека — сначала иероглифическая, символическая и моторная — правая сторона). Произвольность — результат забвения первоначальной связи звука и смысла.

2. ГДЕ? Возможно, Африка. К этому времени Сводеш насчитал 11 точек — протоязыков к периоду 25 000 летниий давности (полигенез). Наши Иванов, Мельничук — моногенез. Единичная мутация в Африке (доказывается единством генетического аппарата и детской речью).

3. КАКОЙ БЫЛА ПРОТОРЕЧЬ? 1) Метафорической. Протокоммуникация осуществлялась на метафорическом уровне (аналогия — вытекает из свойства символизации). 2) Первоэлементы — слоги (важнее звуков); ударные — основное семантическое содержание — и безударные: из них вычленяются фонемы. Ф,С,Т — первофонемы. Гласные были аллофонными, позиционно обусловленными (что-то похожее в иврите). 3) Протоязык — свободно (недистрибутивно) вариативен. Он ситуационен, контекстно привязан к полю зрения. В протоязыке'грамматика лексикализована — нечленимое слово-предложение. (Ср. речь обезьян, речь детей — «лепетные слова». Видимо, речь мужчин и женщин различалась.

4. СУЩЕСТВУЕТ ЛИ ЯЗЫКОВАЯ ЭВОЛЮЦИЯ? 1) Теория невидимой руки — Р.Келлер. Процесс эволюции языка Не зависит от интенции человека и не имеет цели. Но это общий продукт, среднее арифметическое, наших индивидуальных усилий, причем продукт, от них не зависящий. «Продукт нашей не имеющей дальней стратегии активности». 2) Теория педоморфозиса или ноотении (Б.Бичакжян). Язык развивается назад, в сторону протогенетических ранних моделей на обогащенном уровне (гегельянская триада). 3) Пока без мистики можно сказать, что языковые изменения нельзя объяснить рационально. Принцип униформитарности: «Есть все во всех языках на любом этапе их развития». Т.е. нельзя говорить, что какой-то язык хуже или лучше, какой-то этап древний несовершенный, а современный — совершенный (Гумбольдт) — нет направленной эволюции. Девелопменталисты — наоборот. 4) Николаева: Эволюция языка идет по пути увеличения объема информации на единицу знака. 5) Происхождение языка: креационистская теория (Библия, Гумбольдт, Потебня) и эволюционистская теория. Креационизм более непротиворечив как теория.

ЛЕКЦИЯ 15––16. ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ И МЕТОДЫ АНАЛИЗА ТЕКСТА

ПЛАН.

1. Лингвистика текста

2. Семиотика текста

3. Прагматика художественного текста и нарратология

4. Генеративная и структурная поэтика. Мотивный анализ. Деконструцкця

5 Герменевтика и рецептивная эстетика

6. Дискурсивный анализ

7. Контент-анализ

Общим в современных направлениях анализа текста является то, что в них, на особом объекте –– тексте –– как бы повторяются основные принципа и методы, применяемые в анализе системы языка и речи.

Лингвистика текста – сравнительно новое направление в языкознании, объединяюшее достижения литературоведения, семиотики, культурологии, медиевистики и традиционной лингвистики. Поэтому лингвистику текста можно именовать наукой интегративного плана. Еще в 20-е гг. нашего века в недрах формального метода в литературоведении, с одной стороны, и усилиями эстетической мысли Г.Г. Шпета и М.М. Бахтина – с другой, была осознана необходимость целостного изучения текста как самостоятельной единицы культуры, литературы, семиотики. Именно в поэтике поэтому на практике текст исследовался давно и плодотворно. Но за бортом исследования оставались тексты нехудожественного направления. Кроме того, и поэтика (в литературоведении), и стилистика (в языкознании) исследовали не сам текст как таковой, а художественные и языковые явления, составляющие текст. Наука же «текстология» реально воплощала в себе также не комплексное изучение текста, но имела строгое определение своего объекта – «наука, изучающая языковые памятники (тексты) с точки зрения их расшифровки, датировки, атрибуции и тд.». Т. о. назревает необходимость в создании такого научного направления, в центре которого будет текст как таковой – его специфичные свойства, структура, проблема порождения и понимания и т.д. В нашей стране наиболее крупным изданием по этой проблематике стала книга И.Р. Гальперина «Текст как объект лингвистического исследования», регулярно выходят сборники с симптоматическими названиями «Лингвистика текста», «Грамматика текста» и др. В 1978 г. вышел и обзор зарубежных исследований по проблеме лингвистики текста – «Новое в лингвистике. Вып.8».