Право средневековой Англии.

Право собственности. Право феодальной собственнос­ти, особенно земельной, определяло во многом характер всей правовой системы страны.

Его сложность была связана с рядом исторических об­стоятельств, в частности, с сохранением в период средне­вековья определенного слоя свободных крестьян — собствен­ников земли, с верховной собственностью на землю анг­лийского короля, которая так или иначе определяла дру­гие формы феодального "держания" земли. В английском праве различалось движимое и недвижимое имущество, но традиционным было деление вещей на реальную и персональную собственность. Это деление, сложившееся исторически, было связано с различными формами исков, которыми защищалась реаль­ная или персональная собственность.

Феодальное земельное право признавало прежде всего специальный вид земельных прав, заслуживающих особой охраны, которые защищались реальными исками, то есть исками, в случае успеха которых утрачен­ная вещь возвращалась ее владельцу. Эти иски носили аб­солютный характер и могли быть представлены любому лицу.

Реальными исками защищались родовая недвижимость и только такие права на землю, которые носили харак­тер свободного держания, феодального владения от ко­роля или от другого лорда. К ним относились и права на феодальный титул. Все другие вещи защищались персо­нальными исками, по которым можно было требовать воз­мещения ущерба.

Земля изначально занимала особое место в английс­ком средневековом праве в силу особой, не столько эконо­мической, сколько военно-политической заинтересованно­сти короля в раздаче феодальных ленов за военную и дру­гую службу. Королевские пожалования земли (бокленд) были распространены еще в донормандской Англии наряду с фольклендом ("народной землей") или землевладением типа аллода. В осленормандском английском праве не существо­вало понятие неограниченной, безусловной собственности на землю. Земельные права определялись двумя главными понятиями владение, держание и объем владельческих прав, правовых интересов (их продолжитель­ность, возможность отчуждения и пр.). Владение в свою очередь было свободным или несвободным. Свобод­ное владение (freehold) — это владение землей, получен­ной или на условиях несения рыцарской службы, или по праву личной службы, а также землевладение свободного крестьянина, который уплачивал лорду фиксированную сумму денег и подпадал под его юрисдикцию (сокаж).

Несвободное держание, связанное с личными и позе­мельными повинностями крестьянина в пользу лорда, со временем превратилось в наследственное право феодаль­ной аренды и получило название copyhold, поскольку ус­ловия этой аренды фиксировались в копиях протоколов материальных судов. Несвободное держание первое время не защищалось в королевских судах. В XV в. иски, связан­ные с ним, стали рассматриваться в канцлерском суде, а в XVI в. под влиянием этого суда и в судах "общего права" на основании фикции, что у копихолдера появился "фри-хольдерский интерес".

Понятие estate, существующее и поныне в английс­ком и американском земельном праве, дает не только пред­ставление об объеме владельческих прав на недвижимость, но и о наборе технических средств для передачи собствен­ности. Оно охватывает права круга различных лиц, живу­щих или еще не родившихся, которые включены в отно­шения владения, пользования, распоряжения и контроля над собственностью.

Это понятие также складывалось исторически. Все развитие английского средневекового права связано с борь­бой феодалов за право свободного распоряжения землей, обремененной многочисленными ограничениями в связи с повинностями службы. В 1290 году по статуту "Quia Emptores" (("Quia Emptores" первые слова статута 1290 года: "Так как по­купатель..." ) лорды получили право продажи земли при ус­ловии, что на нового ее держателя переходят все служеб­ные повинности прежнего. Статут подтверждал также со­держание ранее изданного статута 1279 года, запрещав­шего продавать или иным образом передавать землю в "мер­твые руки" церкви. Такая передача влекла за собой полное исключение земли из феодального оборота, так как ни пре­жний лорд, ни король, в случае отсутствия наследников лорда, не могли рассчитывать на ее возвращение.

Последующее расширение прав феодальных владель­цев земли и привело к утверждению самой перспективной формы свободного держания в феодальном праве Англии, означающей наиболее полное по обще­му прав владение, близкое к частной собственности.

Ее отличие от частной собственности выражалось толь­ко в том, что земля при отсутствии наследников держания . не становилась выморочной, а переходила к прежнему лорду или его потомкам, даже самым отдаленным (Это положение сохранялось в Англии до принятия в 1925 году Закона о собственности.). Иной право­вой статус был у недвижимости или у "заповедных земель". Эти земли могли переходить по на­следству только кровным родственникам владельца, как правило старшему сыну. Возможность создания заповед­ных прав на землю с ограничениями в отношении порядка наследования была предусмотрена статутом 1285 года о недвижимости почти во всех случаях создания семейной собственности, защищаемой "общим правом". На эту соб­ственность не могли обращать взыскания кредиторы. Со­здатели статута стремились тем самым к тому, чтобы соб­ственник не мог отчуждать или обременять свое имение в течение жизни в ущерб наследникам. Однако эти запреты очень скоро стали обходиться. Владелец недвижимости дол­жен был только пройти через дорогостоящий фиктивный процесс, чтобы получить возможность обращаться с име­нием как с "простой собственностью".

Две другие формы свободного держания, применитель­но к объему владельческих прав, выражались в пожизнен­ном владении и во владении на определен­ный срок. Права на недвижимость for life могли устанавливаться не только на срок жизни лица, владею­щего собственностью, но и на срок жизни третьего лица, например его жены. Эти права на землю были самыми древ­ними из известных "общему праву". Держатель земли for life имел меньше прав, чем держатель fee simple, но его права были шире, чем у держателя for years, или аренда­тора земли. Он имел права не только на поверхность зем­ли, но и как владелец (собственник) in fee simple на ее недра. Но подобно арендатору недвижимости на срок он отвечал за вред, причиненный земле.

Лицо, установившее на свою землю, недвижимость титул пожизненной собственности, не перестаёт быть соб­ственником того же имущества. Ему принадлежит "вы­жидательная собственность" (remainder), которая дает ему право вступить в права собственника после того, как для другого лица прекратится право пожизненной собствен­ности.

Каким бы длительным ни был срок аренды земли, сред­невековые юристы в течение столетий не признавали ее реальной собственностью (real property), т. е. восстанавли­ваемым с помощью реального иска правом. "Право спра­ведливости" требовало в исключительных случаях возвра­щения незаконно удерживаемой арендованной земли на основании фикции, что арендное владение землей, хотя и не является в прямом смысле этого слова объектом реаль­ного иска, но может быть восстановлено специальным ис­ком "об отнятии по суду" (action of ejectment). Аномаль­ный характер арендных прав обозначался столь же ано­мальным понятием chattels real — движимая, реальная соб­ственность.

Средневековое английское право не знало института залога земли в том виде, в каком он был известен римскому (или современному) праву, т. е. как особого вида вещного права, отдельного от права собственности, дающего кре­дитору возможность обеспечить возврат долга за счет сто­имости заложенного имущества.

Между тем проблема обеспечения долга очень рано приобрела в Англии свою практическую остроту. Еще в XII в. должник мог передавать в обеспечение долга землю креди­тору на основании фидуциарной (основанной на доверии) сделки, в силу которой кредитор становился собственни­ком земли, но обязан был, не нарушая доверия, вернуть ее должнику после исполнения им своих обязательств.

В случае неисполнения их в срок, право собственнос­ти кредитора на заложенную землю становилось бесспор­ным. Кредитор мог даже не засчитывать в счет погашения долга полученные от земли доходы, хотя такой "мертвый залог" порицался церковью как "грешный".

В XIII—XIV вв. права залогодателя получили защиту в судах "общего права", которые стали требовать возвраще­ния земли должнику, если обязательство было исполнено в назначенный срок.

Канцлерский суд в XVI в. пошел дальше и установил принцип, по которому всякое заложенное имение, земля могли быть освобождены от залога по "справедливости вы­купа" в льготный срок, до вынесения судебного решения о бесповоротном переходе права собственности на заложен­ную вещь на кредитора. "Запрещение" залогополучателю продолжать судебное дело об изъятии залога содержалось в том же приказе inqunfrion.

Чисто английским институтом вещного права стал ин­ститут доверительной собственности (trust). Английские юристы, например Ф. Майтленд (1850—1906), говорят об этом институте с восхищением, утверждая, что это "ве­личайшее и наиболее определенное достижение англичан в области юриспруденции".

Возникновение института доверительной собственнос­ти связано также с особенностями феодального землевла­дения, к числу которых относятся ограничение круга на­следников земли и ограничения продажи земли церкви, монастырям, религиозным орденам, особенно так называ­емым нищенствующим орденам (как орден Святого Фран­циска), которые вообще не имели права владеть землей.

Суть этого института заключалась в том, что одно лицо — учредитель доверительной собственности (settler of trust) передает другому лицу — доверенному собственнику (trustee) свое имущество с тем, чтобы получатель управ­лял имуществом, использовал его как собственник в инте­ресах другого лица, выгодоприобретателя (beneficiary, — им мог стать и первоначальный собственник) или для осу­ществления иных целей, например благотворительных.

Практика передачи земли в целевое пользование (use) зародилась еще в XII в. и бурно развилась в период крес­товых походов, когда земля отдавалась на основе доверия родственникам или друзьям до достижения совершенноле­тия сыновей или до возвращения прежнего владельца.

Братства нищенствующих монахов, передавая миря­нам землю для использования ее в их интересах, не толь­ко обходили правовые и религиозные запреты, но и на­капливали огромные богатства. Только в конце XIV в. до­верительная собственность стала защищаться в канцлерс­ком суде, поскольку речь шла о нарушении доверия, справедливости. С этого времени доверительная собствен­ность стала называться equitable ownership, в отличие от собственности, защищаемой "общим правом", — legal ownership.

Первое закрепление института доверительной соб­ственности законом относится к 1375 году. В XV в. уже зна­чительные массивы земель, недвижимости перешли в до­верительную собственность. Генрих VIII в ходе реформы английской церкви предпринял конфискацию церковных земель, но столкнулся с тем, что, хотя церковь и монасты­ри были крупными землевладельцами, формально собствен­никами своих земель они не являлись.

Чтобы изъять церковные земли, английский парламент принял в 1535 году так называемый статут о пользовании (statute of uses), которым было постановлено, что в тех случаях, когда одно лицо владеет имуществом в интересах другого лица, фактически собственником земли признает­ся тот, в чьих интересах земля используется. Этот статут на некоторое время затормозил распространение действия института доверительной собственности, но не ликвидиро­вал его. Суды с помощью сложной конструкции "право пользования на пользование" стали успешно обходить ста­тут. Это "вторичное пользование" и стало известно как trust, т. е. доверительная собственность в собственном смыс­ле слова, защищаемая канцлерским судом.

Доверительная собственность широко стала возрож­даться светскими властями после реформации, когда было существенно ограничено церковное землевладение и по­чти исчезла церковная благотворительность.

В 1601 году при королеве Елизавете был даже принят статут о благотворительном пользовании (statute of charitable uses), на основании которого вводилась долж­ность Верховного уполномоченного специальной парламен­тской комиссии, в обязанность которого входили контроль за благотворительными дарами и пресечение злоупотреб­лений, связанных с ними. В преамбуле статута перечисля­лись наиболее распространенные и признанные виды бла­готворительной деятельности. Если при учреждении траста цель, которую преследовал учредитель, попадала в пере­чень целей, указанных в преамбуле, то суды придавали этому трасту статус благотворительного (Эти цели до сих пор берутся за основу при определении благо­творительного траста, сопряженного с налоговыми и другими льготами. ).

В преамбуле перечисляются следующие виды благо­творительной деятельности: помощь бедным, немощным, престарелым, больным и увечным солдатам и матросам; школам, колледжам и университетам; обучение и матери­альная поддержка сирот, поддержка исправительных уч­реждений; выкуп военнопленных и уплата штрафов за осуж­денных и др. Расплывчатые и спорные критерии этих це­лей (например, можно ли признать благотворительным дар в пользу престарелого миллионера?) детализировались в судебной практике. Суды выработали доктрину "обществен­ной пользы", обосновывающую правило, что все трасты, не несущие обществу никаких выгод, признаются частны­ми, т. е. абсолютно противоположными благотворительным.

Обязательственное право. В Англии еще в англосак­сонские времена стали развиваться договорные отношения, но понятие договор (в связи с распространенной ленной, вассальной зависимостью), требующее соглашения двух формально равноправных сторон, в это время так и не сложилось. В Правде Инэ можно найти положения об от­ветственности продавца за качество продукции, о клятве в споре между истцом и ответчиком, но они относились скорее к области административных, а не договорных от­ношений.

В свете вышесказанного следует отметить, что дого­вор (contract) как обязательственное соглашение двух или более сторон, порождающее их права и обязанности, от­личается в английском праве от понятия простого согла­шения — argeement (например, о дружеской услуге и пр.). Таким образом, по английскому праву всякий договор (contract) — это соглашение, но не всякое соглашение (agreement) — договор.

По мере развития рыночных отношений в английском праве стали складываться простейшие формы, из которых впоследствии и развилось обязательственное право: обяза­тельства из деликтов и договоров. Это был длительный эво­люционный путь развития норм "общего права", услож­ненный требованием той или иной формы иска для защиты нарушенного права.

Одним из самых ранних форм исков, защищаемых в судах "общего права", был иск "о долге" (action of debt). Эту форму иска упоминает еще Гленвилль (XII в.), кото­рый рассматривает его в ряду деликтов, как иск о "несправедливом удержании". Основанием иска "о долге" была фактически полученная выгода, а не обязательство по до­говору, поэтому он мог применяться в ограниченном числе случаев.

Другой ранней формой иска стал иск "об отчете" (action of account), предметом которого было договорное обяза­тельство, облеченное в строго определенную форму, на основании которого одна сторона должна была совершить определенные действия в пользу другой.

Этот иск, первоначально применяемый в отношениях между лордом и управляющим манора, был связан с отче­том лица, которому были доверены чужие деньги и кото­рое должно было предоставить собственнику отчет об их использовании. Иск стал применяться впоследствии в тор­говой практике, в деятельности товариществ. Гленвилль рассматривал этот иск также в ряду деликтов о "неспра­ведливом удержании", обосновывая тем самым его исполь­зование и в случае займа, продажи, сдачи в наем, покла­жи и пр. Иск of account был закреплен вскоре и в статутах Эдуарда I 1267 и 1285 гг.

Несмотря на казалось бы широкую сферу его приме­нения, иск of account, однако, существенно не обогатил английское договорное право, ибо определяющим обстоя­тельством его применения было то, что должник в итоге получал определенную материальную выгоду без соответ­ствующей оплаты с его стороны. Применение иска "об от­чете" ограничивалось и тем, что ответственность должни­ка непосредственно связывалась с получением только де­нежного возмещения.

Появление соглашения как обязательственного дого­вора связано с признанием в XIII в. в судах "общего права" другого иска — иска "о соглашении" (action of covenant), содержащего требование к должнику исполнить обязатель­ство, установленное соглашением сторон, если оно скреп­лено печатью (deed under seal). Это соглашение приобре­тало право на исковую защиту только при несоблюдении формы его заключения "за печатью" или при дефектах этой формы. Но здесь уже определяющим моментом становится не несправедливое обогащение одной стороны, а сам факт такого соглашения, определенное действие (deed), порож­дающее правовые последствия. Таким образом, был сделан еще один шаг на пути признания в будущем основополагающего принципа договорного права о "святости" договора, имеющего силу закона для лиц, заключивших его.

Развитие рыночных отношений с неизбежностью дол­жно было опрокинуть крайний формализм сделок, догово­ров, поэтому суды "общего права" стали предоставлять защиту и неформальным, словесным соглашениям. В XV в. в английском праве в качестве разновидности иска "о пра­вонарушении" (trespass), целью которого была защита лич­ности и собственности от посягательств, стал иск "о защи­те словесных соглашений", что стало возможным благода­ря созданию фактически нового иска "применительно к данному случаю" (action on the case).

Эти иски, появившиеся при Эдуарде I, были закреп­лены в Вестминстерских статутах, когда возникла необхо­димость расширить список исковых формул в связи с. их крайней недостаточностью.

Сфера применения и этого иска. была не очень широ­ка, так как сначала требовалось доказательство вины со стороны обязанного лица. Не случайно они применялись, например, для возмещения вреда от клеветы.

В XV в., однако, требование вины отпадает, и иски о правонарушениях (trespass on the case) стали применяться во всех случаях, когда имели место потери или вред, при­чиненные истцу, даже если они явились следствием про­стой небрежности или отсутствия "должной заботливости" со стороны ответчика.

Дальнейшее развитие договорного права связано с появлением иска "о принятии на себя" (action of assumpsit). Иски "о принятии на себя" первоначально защищали не все неформальные соглашения, а лишь те, в которых ущерб был причинен самим фактом исполнения договора только одной стороной, при этом не давалось никакой защиты до­говорам, подлежащим исполнению в будущем. Но ущерб мог быть причинен одной из сторон, когда, например, ожи­дая исполнения договора, она произвела какие-то расходы. Суды "общего права" стали учитывать и это обстоятель­ство, расширяя сферу применения исков "о принятии на себя" путем перенесения центра тяжести на ответствен­ность за сам факт нарушения обещания, на защиту догово­ра как такового. Эта трансформация иска "о принятии на себя" была зафиксирована со временем судом по делу "Стенгбороу против Уоркера" в 1589 году, с которым был связан важный шаг в развитии договорного права. "Обеща­ние, данное в обмен на обещание, может быть основанием иска", — гласило это решение. Договор, таким образом, отрывался от своего деликтного происхождения. Отныне лицо, не выполнившее обязательство, взятое на себя за обещанный или данный эквивалент, должно было отвечать за все убытки, понесенные потерпевшей стороной.

Постепенно суды "общего права" выработали доктри­ну "встречного удовлетворения" как необходимого условия признания любого неформального договора. К этому вре­мени английские суды имели уже значительный опыт при­менения некоторых исков, связанных с чисто односторон­ними сделками, носящими полудоговорный характер (на­пример, дарения), которые имели вид "документа за печа­тью". Следующим важным шагом на пути развития договорного права стало появление правила, что всякий договор либо должен был быть заключен в форме пись­менного договора "за печатью", либо — предусматривать "встречное удовлетворение" (consideration), выражающее­ся в определенной выгоде, полученной должником, или невыгоде (ущербе или ответственности) кредитора, свя­занной с договором.

В развитие английского договорного права внесло свой вклад и королевское законодательство, опиравшееся на практику торговых судов, опережавших суды "общего пра­ва" в решении ряда важных правовых вопросов, связанных с развитием рыночных отношений.

Так, проблема невыплаты долга привела к очень ран­ней практике королевского поручительства, когда король издавал так называемые открытые письма, в которых хо­датайствовал перед кредиторами дать кредиты своим при­ближенным.

Дальнейшие поиски действенных способов для взыс­кания долга привели в 1283 году к изданию специального статута "о купцах", по которому кредитор мог отдать в долг товар, деньги и пр. в присутствии мэра города, при этом долговое обязательство фиксировалось в городских протоколах. Если должник не выплачивал долг, мэр мог без всяких судебных решений назначить продажу движи­мости должника на сумму долга, либо просто предписать передать соответствующую часть имущества должника кредитору.

В 1285 году был издан второй статут "о купцах". Долж­ник, просрочивший срок выплаты долга, подвергался аре­сту. Он должен был продать свое имущество в течение трех месяцев и выплатить долг. Если он этого не делал, шерифу предписывалось соответствующим судебным приказом "вы­ручить продажей" имущество и вернуть долг кредитору.

Впоследствии особым законом XVI в. была введена обя­зывающая санкция к пропорциональному распределению имущества несостоятельного должника между его креди­торами. Если ранее она применялась только в торговых судах к купцам, то с XVI в. стала применяться ко всем должни­кам. В 1571 году закон позволил кредиторам, даже не при­бегая к процедуре объявления несостоятельности (банкрот­ства) должника, отменять его имущественные распоряже­ния, "сделанные с намерением отсрочить платежи, создать помехи кредиторам или обмануть их".

Судьи, расширительно толкуя этот закон, в ряде слу­чаев даже перестали требовать доказательств "намерений обмана", чтобы пресечь беспрепятственную возможность должника распоряжаться своим имуществом в ущерб кре­диторам. Вслед за этим статут 1585 года запретил добро­вольную, безвозмездную передачу земли, совершенную в ущерб ее последующим приобретателям, в том числе кре­диторам. Этот статут очень строго трактовался в судах.

Иск trespass, в качестве альтернативного иска по об­винению в фелонии (тяжком преступлении), применялся и для получения возмещения за насильственное и непосред­ственное причинение вреда недвижимости, движимости или личности. В свою очередь trespass on the case предусматри­вал защиту от причинения вреда в случае ненасильствен­ного, либо не прямо обнаруженного, либо обнаруженного впоследствии вреда. Более того, малейшее вмешательство во владения недвижимостью или движимостью стало осно­ванием для применения иска trespass "о нарушении владе­ния" независимо от того, потерпел ли владелец вследствие такого вмешательства реальный ущерб или нет.

Уголовное право. Нормы средневекового уголовного права в значительной степени были созданы судебной прак­тикой. Уголовное статутное право представляло собой среди его источников не что иное, как воспроизведение (полное или в более или менее измененном виде) соответствующих норм "общего права". Сложность порождалась и тем, что преступления и гражданские правонарушения различались не столько по природе противоправных действий, сколь­ко по характеру процесса их рассмотрения. Одно и то же деяние могло оказаться и гражданским, и уголовным пра­вонарушением, так как право, как указывалось выше, до­пускало и ту, и другую форму иска и соответствующего ему процесса, гражданского (направленного на подтверж­дение или восстановление определенных прав) либо уго­ловного (имеющего своим объектом наказание правонару­шителя за совершенное им деяние).

Сложившегося комплекса норм, относящихся к "общей части", английское уголовное право не знало. До XII в. в праве господствовало представление об объективной от­ветственности. Долгие века английское уголовное право касалось главным образом преступных действий (убийства, разбоя, похищения детей, насилия над женщиной, ночно­го воровства со взломом), исключая преступное бездей­ствие. Все вышеперечисленные преступные деяния пред­полагали злой умысел (maluce).

С начала XII в. под влиянием римского и каноническо­го права стали утверждаться взгляды о наличии вины как основания ответственности. Впервые принцип, заимствован­ный из поучений Блаженного Августина: "действие не де­лает виновным, если не виновна воля был отражен в за­коне Генриха I в 1118 году. На понимание формы вины в XIII в. огромное влияние оказали доктрина, труды англий­ских правоведов. Так, Брактон, трактуя понятия умыш­ленного и неосторожного убийства, указывал, что "если убийца совершил убийство, занимаясь недозволенным де­лом, то ответственность наступает" даже при отсутствии его вины. Он исходил при этом из религиозно-моралистического взгляда на вменение: "тому, кто занимается неза­конным делом, вменяется все, что проистекает из преступ­ления". В XIII в. человек, даже случайно убивший другого человека, нуждался в помиловании короля, на которое он мог, однако, безусловно рассчитывать. Орудие убийства конфисковывалось во всех случаях, чтобы очистить его от "кровавого пятна путем посвящения Богу". Оно продава­лось, а деньги от продажи шли на благотворительные цели "для спасения" души убитого, умершего без покаяния.

В развитие учения о различиях простого случая и преступной неосторожности внесла свой вклад доктрина, получившая название "поразительная доктрина Кока". "Если кто-либо, — поучал Кок, — стрелял в дикую птицу... и стрела без какого-либо злого намерения со стороны стрелявшего попадает в человека, находящегося в отдалении, — это есть случай, ибо стрелять в дикую птицу законно... но если он стрелял в петуха... или ручную какую-либо птицу, при­надлежащую другому лицу, то совершенное при сем слу­чайное убийство — есть тяжкое (murder), ибо действие было незаконно".

Английское средневековое право с начала XIV в. твердо исходило из принципа что "слабоумный или безумный не отвечаетза преступление". Исключалась ответственность лица в случае самообороны при преступлениях, направ­ленных против личности. Учение о соучастии, разработан­ное судебной практикой, исходило из принципа: "кто со­вершает нечто через другого, делает это сам". Тяжесть вины соучастников во многом определялась тем, действо­вал ли соучастник до или после совершения преступления. Соучастие до совершения преступлений, например в фор­ме подстрекательства, влекло, как правило, ответствен­ность, равную ответственности "главного исполнителя", после совершения преступления — более мягкое наказа­ние. Вместе с понятием соучастия было создано учение "о разной степени преступности": "главного участника преступ­ления I степени", совершившего преступление, "главного участника преступления II степени", не принимавшего не­посредственного участия, но присутствовавшего на месте совершения преступления, "дополнительного участника", до совершения преступления помогавшего советом преступни­ку и не препятствовавшего совершению преступления.

В средневековом уголовном праве сложилось деление всех преступлений, ставшее традиционным, на три груп­пы: измена (treason), фелония (felony) и мисдиминор (misdimeanour). Другая классификация преступлений носи­ла чисто процессуальный характер. Это — преступления, которые преследовались по обвинительному акту (pleas of the Crown или indictable offences) и рассматривались в суде присяжных, и малозначительные правонарушения (petty offences), которые рассматривались в суммарном порядке (summary conviction).

Первым в XIII в. сложилось понятие фелонии, которая каралась, наряду со смертной казнью, конфискацией имущества. Об этом свидетельствует само слово felony, проис­ходящее от слова fee — феодальное владение и Ion, что означает цену (Конфискация имущества за совершение фелоний была отме­нена только в XIX в.).

К числу фелоний и относились такие тяжкие преступ­ления, как тяжкое убийство (murder), простое убийство (manslaughter), насильственное проникновение в чужое жилище ночью с целью совершения фелоний (burglary), похищение имущества (larceny) и др. Самым тяжким пре­ступлением стала измена (treason) (Наименование этого преступления происходит от французско­го trahir и латинского tradere, означающего акт вероломного преда­тельства.), выделившаяся из чис­ла других преступлений в XIV в. Измена могла быть совер­шена по "общему праву" или посредством нарушения дол­га верности королю со стороны его подданных, что назы­валось великой изменой (high treason), или — долга верности подчиненного человека своему господину (малая измена — petty treason). В этом случае признавалось изменой только умерщвление вышестоящего лица, например, убийство вассалом своего сеньора, женой — мужа или священником — своего епископа.

Обвинение в "великой измене" было мощным орудием в руках сильной королевской власти, широко используе­мым в борьбе со своими светскими противниками, барона­ми и непокорным клиром. В последнем случае обвинение в измене было особенно действенным, так как оно лишало представителей церкви "привилегии духовного звания", т. е. права рассмотрения их дел в церковных судах, которые исключали применение смертной казни ("церковь не мо­жет проливать кровь").

Король при этом преследовал и материальную выгоду, ибо осужденный за "великую измену" феодал лишался сво­его землевладения, которое переходило после его казни не его наследникам, а королю.

В силу этого понятие измены всемерно расширялось в королевских судах. Не остался в стороне и английский сред­невековый парламент, который в соответствии с меняю­щейся политической конъюнктурой издавал статуты, от­носящие к "великой измене" такие действия, которые не имели ничего общего с "нарушением долга верности коро­лю" (например, порицание как незаконного, а затем, на­оборот, признание как законного одного из многочислен­ных браков Генриха VIII).

Попытки пресечь эти злоупотребления предпринимались со стороны феодалов неоднократно, но лишь в 1351 году Эдуардом III был принят статут, поставивший на какое-то время толкование измены в определенные рамки. Статут 1351 года, по утверждению Э. Кока, "не заменил положе­ния "общего права", а только придал им законное выра­жение".

Понятие "великой измены" должно было ограничивать­ся семью формами: умышление смерти короля, его коро­левы или их старшего сына и наследника (при этом, вопре­ки действительному смыслу, понятие "умышление" вклю­чало в себя не только наличие умысла, но и действие, обнаруживающее его); изнасилование супруги короля, его незамужней старшей дочери или жены его старшего сына и наследника, которое признавалось таковым и при согла­сии женщины (На таком основании была, например, казнена вторая жена Ген­риха VIII Анна Болейн, бывшая фрейлина королевы.); ведение войны против короля, включаю­щее в себя всякое "связанное с насилием возмущение боль­шой группы лиц против королевского правительства"; пе­реход на сторону врагов короля в его королевстве "путем оказания им помощи или содействия в королевском или ином мире"; умерщвление канцлера, главного казначея или ко­ролевского судьи (последнее положение было добавлено к статуту впоследствии).

Этот перечень дополнялся другими преступлениями против государственной безопасности, известными "обще­му праву": призыв к мятежу (sedition), незаконное сбори­ще в целях учинения беспорядков (riot), а также сговор (conspiracy), соглашение двух или более лиц с противоза­конными намерениями. Нечеткость понятия "сговор" дава­ла возможность широко использовать его как против вся­ких форм недовольства существующим режимом, так и применительно к частным деликтам (tort) или даже к на­рушениям договоров при таких обстоятельствах, "которые делают эти нарушения вредными для общества".

Мисдиминор развился постепенно из правонарушений, ранее влекущих за собой лишь взыскание причиненного ущерба в гражданском порядке. Со временем включение в эту группу серьезных преступлений, таких, как мошенни­чество, изготовление фальшивых документов, подлог, сти­рало принципиальные различия между фелонией и мисди-минором. Способствовала этому и возможность выбора той или иной формы иска при совершении преступлений. В слу­чае удовлетворения иска о фелонии, например при при­чинении увечья, преступник расплачивался жизнью, если же потерпевший предъявлял иск "о нарушении прав", то это преступление относилось к мисдиминорам, влекущим тюремное заключение или штраф.

Среди имущественных преступлений очень рано в ка­честве тяжкого был признан поджог и насильственное про­никновение в чужой дом. Выделение этих фелонии было связано с сакральным отношением англичан к дому, как к замку, охраняющему его от вреда ("мой дом — моя кре­пость"). В связи с этим поджог даже самого ветхого жили­ща карался сожжением самого преступника.

Своеобразной была трактовка похищения (larceny) у Брактона, который определял это понятие не как простую кражу, а несколько шире, как "злоумышленное обраще­ние с чужим имуществом против воли собственника, с на­мерением обратить это имущество в свою собственность". Всякая кража во времена Эдуарда I каралась в качестве фелонии смертной казнью, но при Эдуарде Ш (XIV в.) от­несение даже мелкой кражи к фелонии стало вызывать протесты, поэтому, оставаясь фелонией, "малая кража" (при стоимости похищенного меньше 12 пенсов) относилась не к фелонии, а к мисдиминору.

Это была одна из многочисленных правовых аномалий, известных английскому уголовному праву. К их числу следу­ет отнести и аномально тяжкую уголовную ответственность за бродяжничество, которое всемерно пресекалось так на­зываемым кровавым законодательством от Генриха VII (1457—1509 гг.) до Елизаветы I (1533—1603 гг.).

К бродягам, подлежащим таким наказаниям, как смер­тная казнь, тюремное заключение, обращение в рабство, порка, клеймение, относились безработные (в течение ме­сяца), слуги, ушедшие самовольно от хозяев, просящие милостыню мужчины (за исключением калек, неспособных

к труду, а также студентов, если они получили специаль­ные разрешения канцлера своего университета) и др.

Цели наказаний менялись на отдельных этапах разви­тия феодального права: от удовлетворения пострадавшего и его родни за причиненный ущерб до предотвращения повторного преступления путем устрашения (вырывание внутренностей из живого тела, выставленного у позорного столба, бичевание кнутом и пр.) В XVII в. в Англии было около 50 видов преступлений, каравшихся смертной каз­нью. К их числу относились такие виды смертной казни, как сожжение, колесование, четвертование. Крайняя жес­токость наказания, слабо поддающегося реформированию, и в будущем была связана с тем же религиозно-моралистическим подходом к преступлению, определявшему профес­сионально-этические позиции судей, которым отводилась главная роль в сохранении правопорядка.

Несоизмеримость тяжести наказания тяжести преступ­ления заставляла зачастую присяжных или оправдывать заведомого преступника, или, например, оценивать похи­щенное в заниженном размере. Спасала от жестоких нака­заний и "привилегия духовного звания", которая была рас­пространена на всех лиц, имевших право быть посвящен­ными в духовное звание, хотя они в этом звании и не со­стояли (фактически на всех мужчин, умеющих читать). Но в 1487 году был издан статут, установивший, что миряне могут пользоваться "привилегией духовного звания" толь­ко один раз. В качестве доказательства использования ду­ховной привилегии ставилось клеймо на палец. При Генри­хе VIII "привилегий духовного звания" были лишены все лица, совершившие убийство "с заранее обдуманным, злым намерением".

Брачно-семейное право. Феодальное брачно-семейное право Англии в значительной мере определялось интере­сами охраны и защиты феодального землевладения. Оно находилось под сильнейшим влиянием канонического пра­ва. Ряд важнейших норм канонического права, например, церковная форма брака, запрещение двоеженства и пр. нашли непосредственное закрепление в законе. Например, статут 1606 года относил двоеженство к фелонии со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Английская средневековая семья носила патриархаль­ный характер. Правовой статус замужней женщины был крайне ограничен. Ее движимое имущество переходило к мужу, в отношении недвижимого имущества устанавливалось его управление. Замужняя женщина не могла самостоятельно заключать договор, выступать в суде в защиту своих прав.

Относительно большей дееспособностью пользовались замужние женщины в крестьянских, ремесленных и купе­ческих семьях, там, где действовали соответствующие нор­мы обычного права. Они могли управлять своим имуществом, заключать договора, заниматься торговлей.

Развод признавался англосаксонским обычным правом. Женщина, уходя из семьи мужа в случае развода или в случае смерти мужа, получала свою долю семейного иму­щества (движимое имущество, скот, деньги). Каноничес­кое право, как известно, не допускало развода. Разреша­лось лишь при определенных обстоятельствах раздельное проживание супругов, "отлучение от стола и ложа".

В исключительных случаях развод мог быть, вероят­но, разрешен папой римским, а впоследствии английским парламентом. Отказ папы в при-знании развода Генриху VIII стал, как известно, непосредственным поводом к полному разрыву английских королей с римской курией и установ­лению своего верховенства над английской церковью.

Внебрачные дети не признавались, учитывая отноше­ние к ним не только католической церкви (как рожденным в грехе), но и баронов. Робкие попытки церкви допустить узаконение внебрачных детей последующим браком роди­телей встретили упорное сопротивление последних. Это было связано с. той же охраной феодального землевладе­ния, так как узаконение детей расширяло круг потенци­альных наследников. Мертонский статут 1235 года прямо запретил узаконение внебрачных детей.

В феодальной Англии не было какой-либо единой си­стемы наследования. Особый, медленно меняющийся поря­док перехода по наследству реальной собственности отли­чался от наследования личной собственности. "Общее пра­во" не знало завещательного распоряжения. Оно факти­чески было введено вместе с институтом доверительной собственности, который и стал со временем определять весь порядок получения наследства несовершеннолетними и по закону, и по завещанию, так как в любом случае требова­лось назначение доверительного собственника для управ­ления их имуществом.

В 1540 году было впервые разрешено на основе заве­щания беспрепятственно распоряжаться недвижимостью, если она не была "заповедной", но на наследников возла­галась обязанность материального обеспечения детей, не получивших наследства. Так как суды "общего права" не имели соответствующего инструментария для реализации таких обязательств, эти споры перешли в канцлерский суд.

Право первоначального притязания на движимое иму­щество лица, не оставившего завещательного распоряже­ния, принадлежало пережившему супругу. Этот институт получил в английском праве название curtesy — "любез­ность".

Судебный процесс. В XII—XIII вв. процесс носил обви­нительный характер, т. е. о движении дела заботились сами стороны. В XII в. еще существовал "суд божий" — ордалии. Одним из действенных доказательств считалась присяга, нарушение которой влекло уголовное наказание. В даль­нейшем состязательно-обвинительный процесс стал господ­ствующим в судах "общего права" как по гражданским, так и по уголовным делам.

К расследованию дела непосредственно судьей (что является главной характерной чертой следственного про­цесса) прибегали в судах канцлера и в церковных судах. Но пытки применялись и в судах "общего права" при опреде­ленных обстоятельствах. Если обвиняемый признавал себя виновным, он немедленно присуждался к наказаниям. Если "стоял молча", выяснялось, молчал ли он "по злобе" или его "поразил господь".

"Общее право" исходило по делам об измене и мисдиминорах из презумпции, что молчание — признание вины. При обвинении в фелонии молчавшего подвергали пытке. Его клали на железную плиту и морили голодом. Многие предпочитали умереть под пыткой, так как, умирая нео­сужденным, человек спасал свое имущество от конфиска­ции. Собственно предварительного следствия не существо­вало. Церковные суды, рассматривающие семейные дела (вплоть до 1857 года), прибегали к услугам расследователей, которые изучали доказательства и устанавливали факты. Их заключения и являлись основой решения.

В судах "общего права" доказательства собирались самими сторонами. В конце XV в. стали созываться специ­альные жюри так называемых обвинительных присяжных с целью проверки достоверности материалов обвинения. .ксли они признавали достаточными доводы в пользу обвинения, то составляли документ об обвинении и, не выслушивая доводы защиты, передавали дело в суд "малого жюри". Такую проверку мог проводить и мировой судья. Интерес­но, что дача ложных показаний не всегда считалась пре­ступлением в английских судах. Даже церковные суды, считавшие что в их компетенцию входят дела о наруше­нии доверия, упускали лжесвидетельство из своего поля зрения.

Закон 1540 года ввел штраф за подкуп свидетеля, а в 1562 году лжесвидетельство стало наказываться штрафом в гражданском порядке. "Звездная палата" признавала на­казуемым лжесвидетельство как преступление в форме "ложных показаний на суде".

После того как стороны полностью предоставляли свои доказательства, судья должен был суммировать обстоятель­ства дела и дать совет присяжным, указывая на правовые вопросы по делу. Суд присяжных должен был выносить вердикт о виновности или невиновности обвиняемого еди­ногласно.

Процесс носил открытый характер, за исключением. процесса в Звездной палате.

В силу обвинительного характера процесса в Англии не получил развития институт государственного обвинения, представленный особыми должностными лицами. С XIII в. появились профессиональные правозаступники, которые делились на две категории: баристеров и солиситоров, или атторнеев. Первые выступали в суде, т. е. принимали такое же участие в процессе, как и их клиент, если бы он лично вел дело. Солиситоры — ходатаи по делам занимались глав­ным образом подготовкой дел к судебному рассмотрению. Первоначально баристеры получали возможность выступать в суде лишь по разрешению судей. С конца XV в. суды "общего права" стали записывать в своих реестрах имена тех лиц, которых они признавали представителями сторон, тем самым придавая им своеобразный статус должностных лиц при суде.

Лекция : Государство и право Византии.

План:

1. Средневековое государство Византии.

2. Право Византии.