Рекомендовано до друку 33 страница

--Мне кажется Энгельгардт забавным типом,--предположил Плетнев, посмотрев на Маковского.

--Надеюсь его забавность не зиждется на непонятности?-парировал Маковский.

--Да видимо как раз так и есть,--согласно кивнул Плетнев.-Если бы когда-нибудь удалось разгадать этого человека до конца, стало бы и легче и интереснее.

--До конца невозможно разгадать ни одного человека,--предположил Маковский, улыбнувшись уголками губ.

Плетнев ничего не сказал, лишь задумавшись о чем-то своем, но при этом не забыв на всякий случай кивнуть, показывая что продолжает находиться в беседе, все слышит, и если иногда молчит - это совсем не значит, что он где-то далеко. Хотя, по сути, Евгений Георгиевич и был-то как раз сейчас весьма далеко. Причем так далеко, что он даже не заметил, как ушел Маковский.

Но Плетнев не переживал. Он знал Владимира Николаевича давно, и знал, что тот на него никогда не обижался, словно предусматривая в нем какие-то подобные странности, точнее - оправдывая их. Он и сам точно также относился к людям, предпочитая никогда никого не судить слишком строго, и допуская, что людям свойственно ошибаться. Он бы мог добавить - ошибаться, а после осознавать свои ошибки. Разве что на подобное осознание иной раз могли уйти годы....

.......................................................................................

Плетнев обратил внимание, что в нем вновь просыпается это (уже порядком надоевшее ему) чувство, символизирующее нежелание общаться с кем-либо.

Причем дело обстояло так, что как будто саму причину Евгений Георгиевич все время упускал из вида. Ну, или попросту не мог найти, хотя, по сути, искал. Искал, но обычно пока искал - исчезало само желание нахождения. Такое желание уже казалось Плетневу не столь важным. Как бы, получается, не актуальным. И при этом, все его попытки действительно докопаться до правды, фактически были обречены на провал изначально. И причина, как понимал Плетнев, крылась в его собственной психике, так как он совсем даже не пытался ни разу дойти до конца.

Можно было бы сказать, что ему важен сам процесс,-- как периодически говорили Плетневу те, с кем он по ошибке делился подобными проблемами. Хотя слово "проблема" тут скорей означала просто сам вопрос (который необходимо было обозначить таким образом), тогда как к самой, собственно, проблеме нисколько не относилось. Ну а "по ошибке" -- потому как через время Евгений Георгиевич Плетнев действительно начинал жалеть, что был с кем-то откровенен. Потому как давно уже понял по жизни, что обречен фактически идти один.

Нет, он мог при этом разыгрывать очень даже как тесное общение с кем-то, так и набирать обширные связи. Но сам-то он знал, что это, по сути, ни к чему привести не могло. И потому уже так получалось, что Евгений Георгиевич оставался, как сказал как-то Довлатов, один - но рядом с кем-то. Он и действительно был один,-- но с кем-то. И этот кто-то был он сам. Ну, так уж получалось.

............................................................................

--Мне очень хочется, чтобы ты познакомил меня со своими знакомыми,--попросил как-то Плетнева Энгельгардт.

--Зачем?-не понял Плетнев.-Зачем тебе нужны мои знакомые?-удивленными глазами Евгений Георгиевич уставился на Энгельгардта.

--Да так,--уклончиво ответил Вадим Альбертович.

Плетнев посмотрел на него несколько заинтересовано. Ему чем-то нравился этот человек. Какие-то черты в нем даже оказывались схожи с теми, что Плетнев наблюдал у себя. Но вот Евгений Георгиевич знал, что найти настоящие точки соприкосновения с этим человеком не сможет никогда. Зачем тогда с ним общался? Только из-за того, что он до сих пор еще не избавился от привычки общаться с теми, кому необходимо было его общение? Хотя, сказать по правде, он и старался подобные контакты ограничивать. И даже мог предположить, что в скором будущем избавится от них совсем. Но пока...

Пока ему трудно было так просто взять и отодвинуть от себя человека. Поэтому он, можно сказать, общение с такими людьми терпел. Утешая себя, что все это до поры до времени.

Глава 6

Плетневу снова вспомнилась молодость. По сути, молодость Евгения Георгиевича была тем, что он до сих пор скрывал. И даже не сама молодость. Вернее, не только молодость... Скорее всего, тут следовало говорить о прошлом.

Прошлое Плетнев старался вспомнить избирательно. Как бы уже получалось, что было в этом прошлом что-то такое, о чем он вспоминать не хотел. Нет, не отказывался от прошлого, а просто не хотел. Не хотел сейчас, допуская, что когда-нибудь наступит то время, когда он сможет говорить обо всем. Ну, или даже, например, не самому говорить, а если кто спросит - ответить.

Если разобраться, в иных случаях Евгению Георгиевичу было проще отвечать на вопросы (он всегда отвечал сходу на любой вопрос), нежели чем задавать их самому, а тем более самому о чем-то вспоминать.

Но он мог. Он мог (при желании; точнее, скорее, по особому настроению) вспомнить все. Вспомнить даже те факты, которые не очень нравились ему. Вспомнить, и... по-другому проинтерпретировать их. А может быть и сказать правду. Шокирующую правду, потому как поэтому и приходилось что-то придумывать, подменяя иной раз какие-либо нюансы (но никогда не искажая общего смысла) новыми подробности. Да и, по сути, Плетнев рано понял, что на самом деле в жизни могут быть любые подробности. Просто иной раз так выходило, что люди, которые должны были принять подобного рода информацию, как бы не способны были понять все именно так, как хотелось бы. Ведь известно, знал Плетнев, что каждый индивид в той или иной мере смотрит на мир своим субъективным взглядом. А потому становилось объяснимо, что в такой модальности иной раз совсем невозможно расставлять правильные акценты. Все время напрашивалось некое смещение характеристик, мнений, суждений... И потому (желая предотвратить подобное), на каком-то жизненном этапе Евгений Георгиевич Плетнев и выдумал свою жизнь. Ну, или часть ее. А со временем видимо так вжился в роль, что уже не помнил - что и чем заменил.