Рекомендовано до друку 31 страница

--Люди ненадежны,--часто говорил он.

И Евгений Плетнев на удивление с ним всегда соглашался. Маковский давно заметил схожесть собственных мыслей и мыслей Плетнева. Быть может потому, им было приятно общаться. Хотя и при этом, и тот и другой все равно предпочитали несколько дистанцироваться друг от друга. Словно опасаясь нарушения той незримой грани, которая проходила между ними и характеризовалась дальнейшим ростом взаимопонимания.

И видимо как раз это взаимопонимание каждый из них опасался разрушить. И при этом и тот и другой знали о своем одиночестве. Потому как так выходило, что они и действительно ни с кем особо не сближались. Не сближались каждый по отдельности, не сближались вместе. Да и вообще, уже получалось, что стремились они большей частью даже если и находясь с кем-то - все же оставаться наедине с собой. Так было им как бы комфортнее.

Причем ни тот ни другой не испытывал каких-либо трудностей в общении с другими. Но видимо отсутствие трудностей, еще не есть наличие желания. И как раз такое желание и у Плетнева и у Маковского практически напрочь отсутствовало.

Впрочем, это на самом деле нисколько не противоречило состоянию их души. И предрасположенности души на выполнение взаимоотношений с жизнью.

...................................................................................................

Плетнев давно уже думал о своих взаимоотношениях с жизнью.

Как-то выходило так, что он только сейчас начал понимать, что на самом деле стремился все время постигнуть жизненные законы. И это было необходимо ему не только для решения каких-то задач в этой жизни, но и скорей всего требовалось для выживания в этой жизни. Ибо уже получалось так, что с недавних пор ("а может еще с юности",-- подумал Евгений Георгиевич) он осознал, что просто не имеет права жить жизнью миллионов сограждан. Для того чтобы оказаться значимым в этой жизни, рассудил он, наверняка необходимо действовать совсем по иному. Иначе строить жизнь. Как, впрочем, и понимать законы жизни, разгадывая те тайны, которыми было преисполнено существование любого без исключения человека. Просто, как знал Плетнев, кто-то из этого большинства людей не только не видит знаки судьбы, но и попросту не понимает свое собственное предназначение как раз в силу генетической не предрасположенности. Тогда как в силу ряда причин (и еще больше - в силу окутавших эти причины обстоятельств) иной раз случается ("должно случаться",-- подумал Плетнев) исключения из правил даже и в таком параметре, как судьба и генетическая предрасположенность.

Ну да что касаемо себя, Евгений Георгиевич знал, что он просто не имеет права отвлекаться на какие-то иные мысли, кроме как те, что лежали в плоскости труда, работы, обретения новых знаний, закрепления знаний старых, и вообще, другими словами, того, что было необходимо для собственного продвижения. Как и вообще для движения. Движения вперед. К тем границам, переступив за которые, уже можно было рассчитывать на начало какого-то признания заслуг.

Евгений Георгиевич решил поговорить с Маковским. Совсем недавно Владимир Николаевич получил в свое введение кафедру. Защитил докторскую. Рассчитывал в ближайшее время стать член-корром, а после и академиком. В общем - так же как и Плетнев уверенно шел вперед. За небольшим исключением. У Евгения Николаевич до сих пор не было никакой научной степени. Он понимал, что как-то упустил этот момент. Но сейчас, предметом разговора с Маковским как раз и было желание Евгения Георгиевича компенсировать подобное упущение прошлого.

--Не вижу проблем,--развел руками Маковский, не только выслушав Плетнева, но и просмотрев принесенный тем материал.-Тут, на мой взгляд, можно сразу идти на докторскую. Правила это дозволяют, тем более твои знания как бы не предусматривают, что на твоем пути будут какие-то серьезные проблемы.

--Мне бы вообще не хотелось проблем,--улыбнулся Плетнев.

--Да я думаю их и не будет,--кивнул Маковский, решив про себя, что проблем быть действительно не должно.

Глава 4

В последующие несколько месяцев вся рутинная часть была закончена. Плетнев уверено сдал кандидатские экзамены, прошел предзащиту на кафедре Маковского, и еще через какое-то время уверенно защитил сразу докторскую диссертацию. Причем как-то так вышло, что ему не удалось остановиться после этого (он вообще или отдыхал или работал, предпочитая не останавливаться на середине), и в течении еще какого-то (совсем незначительного) времени, Плетнев защитил еще несколько диссертаций, став доктором социологии и доктором философии, и намереваясь стать еще доктором психологии, или какой иной науки, в русле которой он давно уже проводил жизнь. Именно проводил, потому как жизнь Евгения Георгиевича была действительно подчинена науке, а наука подчинена жизни. Причем он сразу отметал возможную критику в какой-либо приверженности к догматизму, зная что не только всю свою жизненную теоретическую базу подкреплял эмпирическим путем, но и все время корректировал имеющиеся у него знания, понимая, что жизнь не стоит на месте, что все осуществляется в соответствии с законами диалектики, а потому и нисколько не опасался Евгений Георгиевич, что на каком-то этапе ему придется остановиться. Да и он вообще опасался каких-либо остановок, особенно зная свою приверженность к максимализму. Причем максимализм проявлялся в полной мере и в любых обстоятельствах жизни. Поэтому Плетнев мог как работать, валясь практически без сил, так и отдыхать, не считая необходимым загонять себя дальше, и случалось, что через какое-то время бросая все, на время закрываясь от жизни.