Рекомендовано до друку 29 страница

Но каких-то обвинений в мистике он бы никогда не принял, потому как был в первую очередь ученый, а уже после человек. И если человеку, по его мнению, еще было свойственно (и как бы негласно разрешено) увлекаться мистическими элементами, встречающимися в жизни (то есть трактовать жизненные ситуации с антинаучных позиций), то ему как ученому - подобное было запрещено. Потому и стремился Евгений Георгиевич какую-либо жизненную ситуацию рассмотреть в первую очередь с позиции трезвого взгляда.

И вот как раз таким взглядом он давно уже старался смотреть на свою жизнь. Жизнь эта, при этом, словно бы не замечала столь пристального внимания. И от того до сих пор ряд собственных поступков казались Плетневу какими-то не нужными, если не сказать ошибочными. Другими словами,--уточнял он для себя,--они были словно изначально ошибочными. И все эти ошибки приводили к результатам, общей картиной которых являлось нечто непонятное, и даже может быть загадочное, что происходило в его жизни. Причем само стремление попытаться повернуть ситуацию в другую сторону, не приводило к каким-либо ощутимым, то есть заметным, результатам. И сам Плетнев...

А сам Плетнев вдруг решил в очередной раз изменить судьбу. Он словно бежал от себя, и рассчитывал, что это у него когда-то действительно получится. Но вот насколько он был искренен с собой?..

Часть 6 Как это было

Глава 1

Никогда еще не был Владимир Маковский на пути к правде.

Правдой в его представлении было постижение себя.

Владимир был среднего роста мужчина, с обстоятельными привычками к рассудительности, и к постижению себя.

Себя - это значит постижению своего внутреннего мира. Мир Маковского действительно был сам по себе загадочен. Еще большую загадочность прибавляло то, что своей жизнью Владимир Маковский быть может только начинал жить. Он только сравнительно недавно узнал свои настоящие имя и фамилию. Изменил на них прежние имя и фамилию. И был преисполнен какой-то особой внутренней решимости постижение остальных тайн.

Что это были за тайны, и были ли они на самом деле, Маковский точно не знал, но интуитивно догадывался. Он вообще в последнее время (да и всегда) полагался на интуицию, понимая что это, быть может, то единственное, которое по настоящему не подведет. Ведь что такое интуиция? Это своего рода коллективное бессознательное,--считал Маковский. А в коллективном бессознательном, как известно, помимо собственно бессознательного, хранится также и опыт предков, опыт предшествующих поколений. Опыт, в котором сублимированы те достижения, которые прошло человечество на этапе жизни многих поколений. И Владимир Маковский, более чем понимая это, был преисполнен какой-то особой гордости что это так. Другой вопрос,--говорил он себе,-- как научиться извлекать весь этот опыт предков из подсознания. Ну тут Владимир Николаевич допускал, что многое откроется постепенно. Как бы в процессе жизни. Если,--уточнял он при этом,--человек сам показывает стремление к постижению истины. А любая истина почти однозначно, как считал Маковский, простиралась в плоскости науки. Значит - надо было постигать знания. И уже через них могла открыться истина. И Владимир Николаевич знал, что это действительно то нечто, что способно было помочь ему в достижении тех тайн, которые скрывала жизнь.

Почему Маковский только недавно узнал свои настоящие имя и фамилию, и какое имя носил прежде? Тут Владимир Николаевич мог бы сказать, что поистине невозможно было так-то уж свободно ответить на этот вопрос. Разве что признать, что какие-либо настоящие откровения можно было отложить на более позднее время. А пока принять в расчет, что его нынешние имя-фамилия действительно были настоящими. Ну, или условно настоящими,-- согласно тому жизненному периоду, во время которого Маковский вынужден был жить сейчас.

Глава 2

Рассматривая прожитую жизнь с позиции соотношения радостей и совершенных ошибок, Владимир Маковский первое время явно протестовал против подобного взгляда на жизнь. Евгений Плетнев, который считался другом Маковского, и с которым Владимир Николаевич встретился почти что случайно (как и многое что происходило в его жизни), сначала внимательно выслушал Владимира Николаевича, а после признался, что у него схожие проблемы.

--Не так-то просто выбраться из прошлого,--заметил Плетнев, смущенно улыбнувшись.

--Но ведь я и не стремлюсь особо из него выбираться,--запротестовал, было, Маковский, да столкнувшись взглядом с Плетневым, замолчал.

--Я не говорю, что надо непременно что-то бросать, начиная заново,--пояснил Евгений Плетнев.-Вероятно, каждый для себя должен делать свои выводы.

Маковский кивнул. Он только сейчас себе признался, что, по сути, никогда не был откровенен с самим собой. Словно бы подозревая, что любая мысль может быть опасной и воплотиться в последующее действие, стоит только такой мысли оказаться озвученной (то есть реализоваться в виду слова), Владимир Маковский весьма осторожно относился ко всему им произнесенному. И даже в первую очередь ставил преграду на пути вообще появления слов из мыслей. Как, вероятно, и самих мыслей.

У Плетнева была ситуация в чем-то схожая. Разве что он стремился иной раз как бы противиться этому, а потому выбрасывал из своего подсознания потоки слов, словно рассчитывая, что все они превратятся в какие-либо последующие действия, или как минимум материализуются. Причем, после того как это случится (в такие минуты он верил что случится), Евгений Георгиевич знал, что сделает все возможное, чтобы отойти к обозначенным раннее позициям. То есть он вроде как и понимал, что по старому жить уже нельзя, но что-то держало его, чтобы жить по новому. И от того создавалось впечатление, что все время находился Евгений Георгиевич в некотором подвешенном состоянии. Словно бы и сам явно не рассчитывая прийти к какому-то знаменателю.