Рекомендовано до друку 23 страница

--То есть, ты хочешь сказать, что нахождение за решеткой не предполагает переосмысления жизни?-засомневался Плетнев.

--Видишь ли в чем тут дело,--серьезно посмотрел на приятеля адвокат.-Когда мои клиенты встречаются со мной - их мысли проникнуты исключительно идеей - и верой в эту идею - скорейшего освобождения. Да и трудно было бы предположить что-то иное, потому как основная часть моих клиентов люди сверх обеспеченные, а значит знающие, что они хотят от жизни, и готовые идти на все, или почти на все, чтобы добиться своей цели.

--Выходит, тот кто успешен - уже раньше научился высвобождать свое сознание от чувства вины,--задумчиво заметил Плетнев.-И наверное это так и есть... Хм... Ведь действительно так и есть. Иначе им бы не удалось стать успешным.

--Я думаю, ты в чем-то прав в своих предположениях,-- согласился с ним Ледорубов.-В свое время у них просто не было выбора. Они должны были или двигаться вперед, а значит закрывать глаза на прегрешения собственной психики, или же оставаться в своем прошлом. Но если они останутся в прошлом, это означало бы, что они не только будут мучиться и страдать, но подобное перенесется и на их будущее. Которого, так может выйти, что и не будет.

--Черт побери,--посмотрел на приятеля Плетнев.-А ведь и действительно так. А я тут мучаюсь, страдаю, ищу какой-то выход, размышляю, в общем, наслаждаюсь своими страданиями и общением с самим собой. А на деле надо было махнуть рукой, послать все подальше, да начать жить.

--В том-то и дело,--улыбнулся адвокат.-Вспомни слова Карнеги: надо жить в отсеке сегодняшнего дня.

--В свое время я учился по Карнеги,--признался Плетнев.

--Я тоже,--признался Ледорубов.-Помнишь, когда в начале 90-х его книги впервые появились на прилавках...

--Я помню еще покупал его у перекупщиков,--заметил Плетнев.

--Вот-вот, книг Карнеги было не так-то легко и достать,--согласился с ним Ледорубов.

--Вот только если бы помимо Карнеги тогда бы мне попалась и другая литература,--задумался Плетнев.-Литература, научившая как не стать сволочью, литература написанная серьезными учеными, профессорами, может даже писателями, хотя к писателям доверия у меня всегда меньше чем к ученым.

--Почему так?-поинтересовался адвокат.-Считаешь, что писатель глупее ученого?

--Ну, так нельзя наверное говорить,--засомневался Плетнев.-Просто видишь ли, то о чем говорит писатель как бы находится в ареоле написанного им. А потому он может быть и самым умным человеком, которого вы когда-то встречали, но при этом, если вам не нравится его художественное творчество, то и получается, что невольно это распространяется и на все другие его слова, о чем бы они не были.

--Интересная точка зрения,--задумался адвокат.

--Ты так не считал?

--Не знаю,--пожал плечами Ледорубов.-Но может в какой-то мере ты и прав. Но как тогда быть с теми писателями, творчество которых ты считаешь близким своему пониманию жизни. Когда для тебя вдруг оказывается необычайно близко все, о чем прочитываешь в произведениях этого писателя. Когда чувствуешь такое единение душ, что готов, быть может, и жизнь отдать, если он бы попросил...

--Я думал твоя профессия лишила тебя чувственности,--признался Плетнев.

--А что моя профессия,--вздохнул адвокат.-Это может в зале суда, как на сцене, мы должны одевать свои маски, как актеры судьбы. Но я всегда считал что в жизни каждый должен себе позволить оставаться собой. Да и эмоциональная речь в иных случаях способна внушить ту долю доверия, которой, иной раз, лишаются не в меру суровые люди.

--Да, их суровость зачастую трактуется как закрытость,--еле заметно покачивая головой вниз-вверх, согласился Плетнев.

--Ну конечно же. А с закрытыми от вас людьми как общаться?

--Да никак.

--Да. Никак. Нет, по крайней мере, особого желания.

--И все же чувство вины...--задумчиво произнес Плетнев.-Это чертово чувство вины часто накладывает свой ужасающий отпечаток на личность.

--Так надо от него избавляться,--улыбнулся Ледорубов.

--Надо,--согласился Плетнев.-Знать бы еще как.

Глава 6

Евгений Плетнев понял, что именно сейчас настал тот период в его жизни, когда он должен расставить акценты на пути будущей жизни. Проследив вектор ее развития. И наметив принципиальные пути соприкосновения жизни внутренней -- с жизнью внешней.

Обо всем этом Плетнев как раз сейчас и размышлял. Он думал о том, что жизнь в большинстве случаев не была к нему благосклонна. Или еще вернее - он сам не замечал тех поворотов, которые могли привести его к счастью, и словно бы наоборот - намеренно запутывал себя. Понимая, что раньше ему все-таки удавалось выправить ситуацию. Но ведь не могло быть так постоянно,--рассуждал Плетнев.-Ведь вполне разумеется, что должен был наступить такой момент, когда придется держать ответ за все некогда совершенное. И быть может сейчас как раз такой момент настал. А он, Евгений Георгиевич Плетнев, должен предстать перед жизненным судом.

--Рано еще представать перед высшим судом,-- внезапно подумал Плетнев, вспомнив, что еще на самом деле не произошло чего-то такого, после чего можно было бы говорить, что все закончилось.-Рано, еще слишком рано,--повторил Евгений, и подумал, что он знавал, пожалуй, и более худшие времена. Другой вопрос, что каждый раз находилось что-то, что позволяло ему принять жизненный бой, а затем и выправить ситуацию. А значит,-- сказал он себе,--сейчас должно тоже произойти так или примерно так. Что еще рано отчаиваться. Что может быть сейчас он вообще вполне ошибочно принимает какое-то душевное ненастье за симптом. И что на самом деле еще удастся вывернуть в нужное направление, а то, что сейчас - признать настолько ошибочным и ложным, что после и вспоминать уже будет не нужно.