Рекомендовано до друку 10 страница

И вдруг - вы словно бы в одночасье дошли до всего самостоятельно. И сразу почувствовали, что это ваше; ваше настолько, что спроси кто вас - вы не только ответили бы заучено (как вполне возможно, сделали бы раннее), а именно ответили бы с пониманием.

А это уже значит - что вас не могли бы смутить никакие вопросы, задаваемые после.

И вот также Евгений. Он сейчас вдруг понял, что у него были все предпосылки стать именно тем, кем он стал много позже после юношеского взросления - не сейчас, не недавно, а еще раньше, еще давно. Ведь что можно было говорить. Вопросы, которые когда-то Плетнев рассматривал только из чистого любопытства (как бы следуя моде, принятой в том срезе социального общества, к которому он тогда принадлежал благодаря родителям), и после, что уже понятно и известно, его интересы оказались вытесненными чем-то другим; вдруг стали настолько необходимы ему, что он как-то сразу и безоговорочно признал их сферой своих научных интересов. Сразу и бесповоротно. И ведь что получилось? (Это как острым ножом пронизало его снизу доверху, словно разделив тело на две части.) Что получалось? А получалось, что Евгений Плетнев вдруг понял, что ему дано все было как бы сразу. Еще тогда, в его детстве, родители, которые, заметим, занимались в то время совсем другими научными вопросами-предпочтениями, вдруг бессознательно приобрели именно такую литературу, которую Плетнев стал читать и тщательнейшим образом изучать только сейчас. Только сейчас, а не раньше. Раньше все как бы только намечалось, да по каким-то причинам казалось ему неинтересным, а потому если он и приобрел какие-то знания по какому-то вопросу (знания, впрочем, считавшимися базовыми еще до сих пор; пока он не погрузился с всей неистовостью изголодавшегося по новой научной теме ученого в эти вопросы, и не понял, что именно это ему и нужно. Даже нет - именно без этого он теперь и не мыслит жизни.

И ведь как ему стало легко после этого... С его души словно сбросили путы, все эти годы стягивавшие его душу.

Действительно, это состояние можно было сравнивать с состоянием просветления духа, известного в восточной философии как состояние сатори, и позже получившее такое название на Западе как инсайд. Вот ведь в чем вся штука,-- заключил было Плетнев (а заключив про себя - чуть ли не воскликнул вслух), да как-то сдержался, и даже огляделся по сторонам, словно стесняясь того, что все эти годы только имитировал подобное понимание вопроса, а вот как оказалось - пришло оно к нему лишь только сейчас...

Время, которое должно было начаться сейчас, по всем параметрам могло считаться счастливым. И даже то, что он знал, что еще через какое-то время он уже не будет так все чувствовать, а само чувство даже притупится немного,-- подобное нисколько его не огорчало. Да и как оно могло огорчить его, если был он уже не молод; и знал, что открывшиеся в его возрасте знания - окажутся теперь с ним навсегда. Что ему не потребуется еще через какое-то время открещиваться от них, изменяя себе, потому как слишком долго он шел к этой истине, и мог идти еще столько же, а не дойти. А тут как бы сейчас все и свершилось.

Глава 2

Несмотря на видимость какого-то понимания, Плетнев, тем не менее, явно чувствовал, что в основных вопросах он еще достаточно держится ошибочных позиций. Вернее, тут дело обстояло так. Сам он чувствовал тот пиетет, которым выражалось отношение к нему со стороны окружающих. Но и при этом получалось, что как раз подобное вызывало у него значительное эмоциональное напряжение; требовало постоянного нахождения как бы "на взводе", с постоянным контролем сознания. Словно находился он все время не в Ленинграде (переименованным во времена демократом в Санкт-Петербург), а где-то на вражеской территории. Что предполагало наличие сильных эмоциональных затрат. А значит становилось возможно, что наступит когда-нибудь и провал. Его раскусят. Деятельность его будет признана антиобщественной. А для самого Плетнева тогда все действительно закончится.

Евгений не мог такого допустить. Потому стремление просчитать все и вся, необходимость держать в памяти огромное количество информации, необходимость, прежде всего, оценивать, анализировать большое количество информации,-- в свою очередь как раз и накладывало подобный отпечаток на него. Словно бы вынуждая Плетнева продолжать пребывать в таком же, как и прежде, варианте соотношения своего внутреннего мира с реальность мира окружающего. И как бы ничего не предполагалось, что изменится.

А еще подумал Плетнев, что окружающие, быть может, и спокойны, что это так. Ведь психика большинства из людей так устроена, что становится значительно легче думать не самим, а выполнять то, что надумали другие. И потому как бы уже необходимо при возможности смотреть на ситуацию в несколько другом ключе. Как будто все что происходит - как раз и происходит именно так и именно потому, что прежде всего так необходимо с позиции взгляда кого-либо; тогда как с позиции взгляда другого, хоть и будет казаться иначе, а все же может быть это и не совсем будет так, если посмотрит на существующее положение дел кто-то третий. Ну а четвертый наверняка увидит и вовсе нечто иное да непонятное.