Кода. Так называемый азиатский кризис 3 страница

Власти предержащие, сталкиваясь с многословными, энергичными и обличительными антисистемными движениями, могли реагировать одним из двух способов. Если они 98 были напуганы, а это случалось часто, они могли попытаться снести головы тем, кого считали ядовитыми змеями. Но поскольку эти твари, подобно гидре, имели много голов, более дальновидные защитники существующего положения вещей осознавали потребность в более тонкой реакции. Они пришли к пониманию того, что антисистемные движения, пусть и весьма странным образом, служили интересам системы. Мобилизовать массы - значило направить их в определенное русло, и обретение их лидерами государственной власти оказывало на последних весьма реакционное воздействие. Как только такие движения приходили к власти, они сами отвергали радикальные требования своих сторонников, причем делали это с не меньшей, если не большей суровостью, чем их предшественники. При этом убаюкивание надеждами оказывалось даже более эффективным, если исходило от проверенного революционного лидера. Народные массы верили, что если будущее принадлежит им, то можно немного подождать, особенно если им выпало жить в «прогрессивной» стране. По крайней мере их дети наверняка унаследуют весь мир. Потрясение 1968 года было более чем значительным. Оно заключалось в осознании того, что вся геокультура либерализма, и особенно насаждение исторического оптимизма антисистемными

*.

движениями, оказалась ошибкой, даже мошенничеством, что юным поколениям народных масс не суждено унаследовать мир; на деле их жизнь может оказаться даже более трудной, чем жизнь их родителей. И потому люди начали охладевать к антисистемным движениям и, более того, к либеральному реформизму в целом, а соответственно - и к государственным структурам как инструменту улучшения жизни всех и каждого.

Вряд ли можно с легким сердцем сойти с проторенной тропы надежд. И, разумеется, шесть седьмых человечества не были готовы смириться с участью угнетенных и нереализовавшихся людей. Напротив. Когда приходится отказаться от испытанных источников надежды, человек ищет иные ее источники. Проблема в том, что их не так уж легко найти. Но дело обстоит еще хуже. Государства, возможно, и не обещали большинству населения планеты последовательного улучше-99

ния его положения, но гарантировали определенный уровень сиюминутной безопасности и защиты от насилия. Однако если люди отказываются признавать легитимность государства, они вряд ли захотят повиноваться полиции и платить налоги. В свою очередь, у государств сокращаются возможности обеспечивать сиюминутную защиту от насилия. В результате как гражданам, так и компаниям приходится возвращаться к старым рецептам и самим обеспечивать собственную безопасность.

В той мере, в какой частная безопасность вновь становится важной проблемой общественной жи?ни, подрывается вера в торжество закона и, как следствие, разрушается гражданское сознание. Замкнутые группы становятся единственным надежным прибежищем (или возрождаются в этом своем качестве), проявляя при этом склонность к нетерпимости и насилию и стремясь контролировать свои «зоны ответственности». По мере роста межгруппового насилия власть обретает все более выраженный мафиозный характер - в том смысле, что сочетает использование силы для достижения безоговорочного подчинения внутри групп с грязной спекуляцией. Уже сегодня мы повсеместно наблюдаем это, а в ближайшие десятилетия нам придется сталкиваться с этим все чаще.

Враждебность по отношению к государству вошла сейчас в моду, и мода эта лишь набирает популярность. Антигосударственные положения, всегда наличествовавшие в консервативной, либеральной, а также радикальной и социалистической идеологиях, которыми [общественная] практика пренебрегала более 150 лет, находят сегодня громкий резонанс в поведении политиков любой партийной принадлежности. Довольны ли капиталисты таким положением вещей? Вряд ли, поскольку они нуждаются в государстве, причем в государстве сильном, в гораздо большей степени, чем это когда-либо признавалось в их официальной риторике.

Конечно, они не хотят давать странам периферии возможность вмешиваться в ход миро­хозяйственных трансакций, и сегодня, когда антисистемные движения находятся в глубоком кризисе, крупные капиталисты способны использовать Международный валютный фонд и другие институты для 100

реализации этого своего предпочтения. Но одно дело, когда российское государство лишается возможности закрыть двери перед иностранными инвесторами, и совсем другое - когда оно не способно гарантировать личную безопасность посещающим Москву предпринимателям. В недавнем номере CEPAL Review Хуан Карлос Лерда весьма осторожно оценивает утрату правительствами их автономии в условиях глобализации. При этом он отмечает то, что считает позитивной стороной усиливающегося диктата мировых рыночных сил:

Феномен глобализации серьезно ограничивает свободу действий национальных правительств. Однако дисциплинирующая сила международной конкуренции, которая в значительной мере лежит в основе этого процесса, может благотворно повлиять на становление новых принципов публичной политики в странах региона. Таким образом, следует с осторожностью говорить о «потере автономии», поскольку на деле это может означать, скорее, желанное «снижение масштабов произвола», с которым иногда сопряжена публичная политика². В этом суждении отражается то, что можно назвать официальной линией. Рынок объективен и поэтому способен «дисциплинировать». Дисциплинирует же он, видимо, всеобщий извращенный инстинкт принятия общественных решений на основе соображений, отличных от максимизации прибыли. Когда государства принимают общественные решения на подобной основе, они действуют по собственному произволу. Но как только государство пытается не допустить «произвола» там, где затрагиваются важные

*.

интересы капиталистов, сразу же начинается шум. Когда в 1990 году крупнейшие финансовые институты США оказались на грани банкротства, Генри Кауфман писал в статье, помещенной на полосе редакционных материалов в New York Times:

Финансовые институты являются держателями и, следовательно, стражами сбережений и временно свободных средств американцев, приняв на себя исключительную социальную ответственность. Позволить рынку в полной мере дисциплинировать финансовую систему -значит молчаливо согласиться на лавину потенциальных банкротств³. 1 0 1

Здесь все написано черным по белому. Замечательно, когда рынок дисциплинирует произвольно действующие государства, но безответственно со стороны государства позволять этому самому рынку дисциплинировать банки. Решение общества сохранить систему социального обеспечения безответственно, а решение общества спасти банки - нет.

Всегда следует иметь в виду не только то, что монополия (или произвольные решения) одного человека [могут быть] гибельны для другого, но и то, что капиталисты во множестве ситуаций зависят от вмешательства государств, что гибельно любое реальное ослабление государственной власти. Следует признать, что глобализация не столь существенно, как это может показаться, влияет на свободу действий государств, да и не в интересах крупных капиталистов к этому стремиться. Однако государства, впервые за пятьсот лет, развиваются по нисходящей, теряя свой суверенитет, как внутренний, так и внешний. Это обусловлено не изменением миро­хозяйственных структур, но трансформацией геокультуры, и прежде всего утратой народными массами веры в либеральный реформизм и его последователей на левом фланге политического спектра.

Разумеется, геокультурные изменения оказываются следствием миро-хозяйственных трансформаций, и в первую очередь достижения системными противоречиями такого уровня, когда проблемы, коренящиеся в циклической природе процесса капиталистического [производства], уже не могут решаться за счет незначительных модификаций. Эти принципиальные системные противоречия включают, наряду с прочими, повсеместное разрушение сельского уклада жизни, достижение предела устойчивости экосистемы и кризис государственных финансов, вызванный политической демократизацией и сопутствующим ей ростом требований в сфере образования и здравоохранения .

Суверенитет государств - их способность самостоятельно вершить внутренние и внешние дела в рамках межгосударственной системы - выступает фундаментальной опорой капиталистического миро-хозяйства. Если она будет разрушена или хотя бы серьезно накренится, капитализм как система 102

окажется несостоятельным. Я считаю, что сегодня эта опора накренилась впервые в истории современной миро-системы. И это главный признак явного кризиса капитализма как исторической системы. Капиталисты - как каждый в отдельности, так и все вместе как класс - стоят перед необходимостью судьбоносного выбора: либо в полной мере извлечь сиюминутные выгоды из ослабления государств, либо попытаться сделать «текущий ремонт», чтобы возродить легитимность государственных структур, либо же направить свою энергию на строительство альтернативной системы. Несмотря на всю их риторику, дальновидные защитники существующего положения вещей сознают опасность ситуации. Пытаясь заставить всех нас обсуждать псевдопроблемы глобализации, они стараются представить себе, какой могла бы быть система, приходящая на смену капитализму, и как следует двигаться в этом направлении. Если мы не хотим жить в будущем, построенном на выдвигаемых ими принципах неравенства, нам следует задать себе тот же вопрос. Позвольте же мне резюмировать свою позицию. Капиталистическое миро-хозяйство нуждается в структуре, состоящей из государств, функционирующих в рамках межгосударственной системы. Эти государства критически важны для предпринимателей в первую очередь потому, что принимают на себя часть издержек производства, гарантируют квазимонополиям их устойчивые прибыли и поддерживают их усилия, направленные как на ограничение возможностей трудящихся классов защищать свои интересы, так и на смягчение недовольства народных масс за счет частичного перераспределения прибавочной стоимости. Однако эта историческая система, подобно любой другой, не лишена противоречий, и когда они достигают критического уровня (иными словами, когда нарушается равновесие), нормальное функционирование системы становится невозможным. Система достигает точки бифуркации. Существует множество признаков, что мы вплотную приблизились к этой точке. Разрушение

*.

сельского уклада жизни, истощение экосистем и демократизация общества, каждое по-своему, ограничивают возможности накопления капитала. Этому способствует также и то, что впервые за последние пятьсот лет госу-103

дарства утрачивают свою власть - и не столько вследствие роста влияния транснациональных корпораций, как это часто утверждается, сколько в силу утраты легитимности, придаваемой государствам их народами, все более теряющими веру в последовательное улучшение своего положения. Государство еще остается значимым, прежде всего для предпринимателей. И поэтому потеря государствами их власти оборачивается серьезными испытаниями для транснациональных корпораций, которые впервые сталкиваются с долгосрочной тенденцией к снижению прибылей и уже не могут рассчитывать на то, что государства выручат их из беды.

Мы вступаем в период испытаний. Его последствия неопределенны. Мы не знаем, какой тип исторической системы придет на смену ныне существующему. Но мы наверняка знаем, что та своеобразная система, современниками которой мы являемся, система, в которой государства играли ключевую роль в обеспечении безграничного накопления капитала, не способна более функционировать.

Глава пятая. Экология и издержки производства при капитализме

Нет выхода*

Сегодня практически все согласны с тем, что природная среда, в которой мы живем, серьезно деградировала за последние тридцать лет, и в еще большей степени - за последнее столетие; о том же, в какой мере она разрушена за последние пятьсот лет, и говорить нечего. Все это происходит, несмотря на непрерывную цепь впечатляющих технологических изобретений и расширение научного знания, что, как можно предположить, должно было бы иметь прямо противоположные последствия. В результате сегодня, не в пример временам тридцати-, сто- или пятисотлетней давности, экология превратилась в серьезную политическую проблему во многих частях мира. Появились даже достаточно сильные политические движения, организованные во имя защиты окружающей среды от дальнейшего разрушения и, насколько это возможно, обращения существующих тенденций вспять.

Конечно, актуальность проблемы оценивается в наши дни по-разному - одни говорят о приближающемся конце света, другие считают, что вопрос можно быстро решить на чисто техническом уровне. На мой взгляд, большинство занимает позицию, которая находится между этими крайностями. Я не претендую на оценку данного вопроса с научной точки зрения. Я хочу лишь встать на эту промежуточную позицию как наиболее правдоподобную и обратиться к анализу значения этой проблемы для политической экономии миро-системы.

* Основной доклад на PEWS XXI, «Глобальная окружающая среда и миро-система», Калифорнийский университет в г. Санта-Крус, штат Калифорния, США, 3-5 апреля 1997 года. 105

Вселенная, разумеется, находится в процессе постоянного изменения, и отличие нынешней ситуации от прежней представляется банальным фактом, который сам по себе не заслуживает никакого внимания. Более того, именно в этом постоянном турбулентном движении имеют место те модели структурного обновления, которые мы и называем жизнью. Индивидуальное бытие живых, или органических, существ имеет начало и конец, но эти существа дают потомство, позволяющее поддерживать существование вида в целом. Подобное циклическое обновление, однако, никогда не бывает совершенным, и потому природная среда не остается статичной. Кроме того, все живые существа потребляют внешние по отношению к ним объекты, включающие зачастую и иные живые существа, причем соотношение хищников и жертв также не может быть совершенным, что порождает постоянные изменения биологического баланса. Кроме того, вредные вещества представляют собой вполне естественное явление, игравшее свою роль в экологическом балансе задолго до появления человека. Современные знания в химии и биологии, несомненно, намного обширнее, чем у наших предков, и, возможно, мы лучше осознаем присутствие токсинов в окружающей среде; но может быть, что это и не так: ведь сегодня становятся известными все новые и новые факты, свидетельствующие о том, как много знали люди о ядах и противоядиях еще до появления письменности. Все это становится нам известно еще в начальной и средней школе, а также из наблюдения различных жизненных ситуаций. Однако мы имеем обыкновение игнорировать очевидные обстоятельства, когда дело доходит до

*.

экологической политики.

Вообще, подобные проблемы заслуживают обсуждения лишь в том случае, если мы уверены, что в последние годы происходит нечто особенное, нечто отличное от предыдущих периодов, что опасность нарастает, и мы полагаем, что этой растущей опасности следует противопоставить некоторые действия. Обоснования, обычно выдвигаемые «зелеными» и представителями других экологических движений, включают в себя оба аргумента: как указания на новые угрозы (исходящие, например, от озоновых дыр, парникового эффекта или 106

аварий на атомных станциях), так и [обоснования] возможности их преодоления. Как я уже отмечал, хотелось бы начать с тезиса о наличии свидетельств нарастающей угрозы, которая требует незамедлительной реакции. Однако прежде чем вырабатывать ответные меры, следует задать самим себе два вопроса: кому угрожает эта опасность и чем объясняется ее нарастание? Вопрос о том, кому угрожает опасность, в свою очередь, распадается на два: кому из людей и кому из живых существ? Первый вопрос поднимает проблему сравнения подходов [стран] Севера и Юга к экологическим проблемам, в то время как второй относится собственно к проблемам экологии. Оба подразумевают оценку природы капиталистической цивилизации и функционирования капиталистического миро-хозяйства; это означает, что анализ вопроса, кому угрожают происходящие изменения, следует предварить определением источника угрозы. Этот сюжет начинается с двух исходных признаков исторического капитализма. Один из них хорошо известен: капитализм представляет собой систему, насущная потребность которой заключается в расширении - как совокупного производства, так и собственных географических пределов, - что позволяет достигать основной цели - накопления капитала. Второй признак привлекает меньше внимания. Важным средством, позволяющим капиталистам, особенно крупным, накапливать капитал, является отказ платить по счетам. Именно это я называю «грязным секретом» капитализма.

Позвольте мне подробнее остановиться на этих двух моментах. Во-первых, непрекращающаяся экспансия капиталистического миро-хозяйства - общепризнанный факт. Апологеты капитализма превозносят эту экспансию как одно из великих достоинств капитализма. Люди же, обеспокоенные экологическими проблемами, считают ее одним из главных пороков капиталистического миро-хозяйства и особенное внимание уделяют одной из ее идеологических посылок, согласно которой «покорение природы» является естественным правом (если не обязанностью) человека. Разумеется, и экспансия, и покорение природы имели место и до того, как в XVI веке возникло капиталистическое миро-хозяйство. Но, 107

как и многие другие общественные явления, они не считались приоритетами в предыдущих исторических системах. Капитализм же выдвинул оба эти феномена - и саму экспансию, и ее идеологическое оправдание - на передний план, вследствие чего капиталисты смогли преодолеть общественное недовольство этим ужасным дуэтом. Именно в этом и состоит истинное различие между историческим капитализмом и предшествующими историческими системами. Ценности капиталистической цивилизации восходят к глубокой древности, но то же самое относится и к другим противоречивым ценностям. Под историческим капитализмом мы понимаем систему, в которой сложившиеся институты позволили капиталистическим ценностям стать приоритетными, направить миро-хозяйство по пути всеобщей коммодификации ради превращающегося в самоцель бесконечного накопления капитала.

Разумеется, последствия всего этого проявились не на следующий день и даже не спустя столетие. Экспансия имела кумулятивный эффект. Для вырубки деревьев требуется время. В Ирландии леса были вырублены в XVII столетии. Однако тогда в мире оставалось еще очень много растительности. Сегодня мы говорим о джунглях Амазонии как о последнем исконном лесном массиве, который также быстро сокращается. Для того чтобы слить токсины в реки или выпустить их в атмосферу, также нужно время. Всего пятьдесят лет тому назад слово «смог» было неологизмом, впервые использованным для обозначения необычного явления в Лос-Анджелесе. Оно призвано было описать жизнь в местности, где демонстрировалось полнейшее пренебрежение качеством жизни и высокой культурой. Сегодня смог распространен повсеместно; он отравляет Афины и Париж. Между тем капиталистическое миро-хозяйство с бешеным темпом продолжает свою экспансию. И если даже на нисходящей фазе кондратьевского цикла мы слышим о впечатляющих темпах роста в Восточной и Южной Азии, то чего следует ожидать в условиях нового кондратьевского подъема?

*.

К тому же демократизация мира - а она действительно имеет место - означает, что эта экспансия остается чрезвычайно популярной на большей части планеты. Возможно, се-108

го дня она даже более популярна, чем когда бы то ни было прежде. Ширится круг людей, требующих соблюдения своих прав, и одним из основных провозглашается право на кусок общего пирога. Но предоставление большинству жителей планеты их кусков пирога неизбежно означает расширение производства, причем не следует забывать о том, что в абсолютном выражении растет и численность населения земного шара. Таким образом, к экспансии стремятся не только капиталисты, но и простые люди. Это, однако, не мешает многим из них желать замедления деградации окружающей среды. Но это лишь доказывает наличие еще одного противоречия данной исторической системы. Многие люди хотят одновременно располагать как большим числом деревьев [на планете], так и большим количеством материальных благ для себя лично, и в их сознании эти стремления попросту разделяются.

Для капиталистов цель расширения производства состоит, как известно, в извлечении прибыли. Последнее предполагает производство ради обмена, а не ради потребления, и я не считаю эту отличительную черту капитализма преодоленной. Прибыль от каждой операции определяется разницей между ценой реализации продукции и ее себестоимостью, то есть суммарными затратами, необходимыми для доведения продукта до момента его продажи. Разумеется, реальные прибыли, извлекаемые из всех произведенных капиталистом операций, рассчитываются умножением указанной выше разницы на совокупный объем продаж. Следует отметить, что предел повышения цены реализации определяет «рынок«, поскольку в какой-то момент цена может оказаться столь высокой, что прибыль от продажи соответствующего объема продукции становится меньшей, чем если бы цена была ниже [, а объем продаж больше]. Но что определяет предел совокупных издержек? Крайне важную роль в этом играют цены на труд, причем на труд, затрачиваемый на всех этапах производства. Между тем рыночная цена труда зависит не только от соотношения спроса и предложения на рынке рабочей силы, но и от способности трудящихся отстаивать свои требования. Предмет этот весьма сложен, и указанная способность определяется множе-109

ством факторов. Следует, однако, отметить, что на протяжении всей истории капиталистического миро-хозяйства конкурентные возможности трудящихся неизменно возрастали, причем независимо от случавшихся циклических подъемов и спадов. Сегодня, вступая в XXI век, мы находимся накануне нового периода их роста, вызванного дерурализацией* мира. Дерурализация исключительно важна для определения цены рабочей силы. Резервные армии труда отличаются друг от друга по их возможности влиять на состояние рынка рабочей силы. Наименьшими возможностями всегда обладали жители сельских районов, впервые прибывающие в город в поисках заработка. В самом общем смысле городские зарплаты, пусть они и кажутся весьма низкими с позиций мировых и даже местных стандартов, обеспечивают этим людям экономические преимущества по сравнению с оставшимися в деревне. Как правило, должно пройти от двадцати до тридцати лет, чтобы такие работники изменили свои экономические представления, в полной мере осознали потенциальные возможности, предоставляемые им как городским рабочим, и начали предпринимать те или иные скоординированные действия, направленные на обеспечение более высокой заработной платы. Люди, давно уже живущие в городах, даже если они официально не имеют работы и влачат существование в жутких трущобах, в большинстве случаев требуют более высоких заработков, прежде чем взяться за какую бы то ни было оплачиваемую работу. Это обусловлено тем, что в ходе городской жизни они научились получать из альтернативных источников минимально приемлемые доходы, причем нередко более высокие, нежели те, на которые могут рассчитывать мигранты, только что прибывшие из сельской местности.

И хотя в масштабах миро-системы все еще наличествует огромная армия резервного труда, одно лишь то, что эта система быстрыми темпами дерурализируется, предполагает, что в целом в ней происходит неуклонный рост цены рабочей

* Дерурализация (от англ. rural) - разрушение сельского уклада жизни. - Прим. ред.

силы. Это, в свою очередь, означает, что средняя норма прибыли должна со временем неизбежно снижаться. В условиях такого давления на норму прибыли особое значение приобретает сокращение издержек, не связанных с оплатой труда. Но, конечно, каждый фактор производства

*.

подвержен пагубному воздействию все той же тенденции - роста издержек, направляемых на оплату персонала. Хотя технические нововведения по-прежнему способны удешевлять отдельные факторы производства, а правительства, как и прежде, могут устанавливать и защищать монопольный статус предприятий, позволяющий им поддерживать высокие цены на свою продукцию, у капиталистов сохраняется жизненная необходимость в том, чтобы часть их издержек возмещалась кем-то иным.

Этим «кем-то», конечно, оказывается государство, если и не непосредственно, то как «общество». Рассмотрим, как это происходит и как оплачивается счет. Готовность государства компенсировать издержки может быть реализована двумя путями. Правительство в состоянии сделать это вполне официально, приняв решение о предоставлении тех или иных субсидий. Субсидии, однако, слишком заметны и потому становятся все более непопулярными. Против них громко протестуют как конкурирующие предприятия, так и налогоплательщики. Субсидии становятся политической проблемой. Но есть и другой, более важный [для капиталистов] и более простой для правительства путь, требующий лишь одного -бездействия. С тех пор как сложился исторический капитализм, правительства позволяли предпринимателям скрывать многие типы издержек. Такой результат может достигаться участием государства в финансировании инфраструктурных проектов, а может (как это чаще всего и случается) обеспечиваться и даруемым властью избавлением от необходимости включать в себестоимость производственной операции те издержки, которых потребовало бы восстановление прежнего состояния окружающей среды. Поддержание окружающей среды [в состоянии устойчивого равновесия] может достигаться двумя различными способами. Первый сводится к преодолению негативных последствий производственной деятельности (например, нейтрали- 111

зации токсинов, оказывающихся побочным продуктом основного производства, или консервации отходов, не подлежащих естественному разложению). Второй предполагает капиталовложения в восстановление ранее использованных природных ресурсов (например, в высадку саженцев взамен вырубленных деревьев). Экологические движения вновь и вновь выдвигают массу конкретных предложений, направленных на решение подобных проблем. В большинстве случаев они встречают резкое сопротивление со стороны компаний, которые столкнулись бы с трудностями в случае, если бы такие предложения были приняты; утверждается, что эти меры крайне дороги и потому неизбежно вызовут сокращение производства.

В данном случае предприниматели, по существу, правы. Подобные меры действительно слишком дороги, если исходить из необходимости сохранения ныне существующей среднемировой нормы прибыли. Реализация таких программ потребует гигантских финансовых ресурсов. Если принять в расчет глобальную дерурализацию, уже оказывающую серьезное воздействие на процессы накопления капитала, то осуществление масштабных природоохранных мер могло бы стать тем жестоким ударом, который окончательно подорвет жизнеспособность капиталистического миро-хозяйства. Поэтому какие бы позиции ни доводили до сведения общественности отдельные компании, следует ожидать упорного сопротивления планам реализации подобных проектов со стороны капиталистического класса. В такой ситуации перед нами открываются три альтернативы. Во-первых, правительства могут настаивать на полном выявлении и компенсации издержек; в этом случае следствием окажется резкое сокращение совокупной прибыли [производственных компаний]. Во-вторых, правительства могут за свой счет, то есть используя налоговые поступления, взяться за реализацию экологических программ (утилизировать отходы, восстанавливать экосистемы и предпринимать профилактические меры). Но если они увеличивают налоги, то это либо налоги на корпорации, что приведет к резкому снижению совокупной прибыли, либо налоги на граждан, что может вызвать резкое социальное возмущение. Наконец, в-третьих, можно пустить все на самотек и ни-112

чего не предпринимать; этот путь ведет к тем катастрофам, о которых и предупреждают экологические движения. Пока именно эта третья альтернатива и имеет место. Поэтому я и говорю об «отсутствии выхода», подразумевая, что ни один из трех названных вариантов не дает рецепта решения проблемы в рамках ныне существующей исторической системы. Разумеется, если правительства откажутся использовать первую альтернативу и не станут требовать [от корпораций] компенсации расходов на возмещение ущерба, причиненного окружающей среде, они могут попытаться выиграть время. Именно это сегодня в основном и происходит. Один из лучших способов выиграть время - это попытаться сделать проблему, с

*.

которой столкнулись мощные в политическом отношении страны, проблемой тех, кто политически слабее, то есть перенести ее с Севера на Юг. Для этого существуют два приема. Первый состоит в том, чтобы переместить сбрасывание и захоронение отходов на Юг. Хотя в данном случае Север и выигрывает для себя некоторое время, в мировом масштабе рост массы отходов продолжается, и его потенциальные последствия остаются столь же опасными. Другой заключается в попытке вынудить страны Юга замедлить «модернизацию», истребовав их согласия жестко ограничить промышленное производство или использовать более экологически безопасные, но при этом и более дорогостоящие производственные технологии. Это сразу же ставит вопрос о том, кто будет нести издержки глобальных ограничений, и смогут ли эти отдельные ограничения оказаться полезными. Если, например, Китай согласится сократить использование твердого топлива, то насколько изменятся его перспективы как растущего сегмента мирового рынка и, следовательно, перспективы [глобального] накопления капитала? Мы вновь возвращаемся к прежней проблеме.

Честно говоря, оно, может быть, и к лучшему, что перенос экологической нагрузки на страны Юга по сути своей не обеспечивает долгосрочного решения существующих проблем. Конечно, подобная практика существовала на протяжении всех последних пятисот лет. Но миро­хозяйственная экспансия оказалась столь масштабной, а вызванная ею деградация природ-113 ной среды столь существенной, что у нас нет больше возможности решать проблему путем ее экспорта на периферию. Поэтому сегодня мы вынуждены возвращаться к истокам. Таково требование прежде всего политической экономии, и лишь во вторую очередь это нравственный и политический выбор.