Американская исключительность и мессианский характер внешней политики

Характерные черты внешней политики США

Основные тенденции и особенности внешней политики США

Крупнейшие оружейные компании мира

Рост оборонных бюджетов в разных странах мира

Страна Изменение оборонного бюджета в 2010-м в сравнении с 2001 годом, %
Китай +189
Судан +126**
Колумбия +100
Индия +83
Австралия +80
Катар +60*
Мексика +55
Малайзия +44
Кувейт +20
Япония +4

* Изменение оборонного бюджета в 2007-м в сравнении с 2002 годом

** Изменение оборонного бюджета в 2006-мв сравнении с 2001 годом

  Компания Страна Виды оружия Объемы годовых продаж, $ млрд
Lockheed Martin США Самолеты, ракеты, электроника, космические технологии 33,4
BAE Systems Великобритания Артиллерия, самолеты, электроника, бронетехника, ракеты, огнестрельное оружие, корабли 33,3
Boeing США Самолеты, электроника, ракеты, космические технологии 32,3
Northrop Grumman США Самолеты, электроника, ракеты, космические технологии, корабли, бронетехника 27,0
General Dynamics США Артиллерия, электроника, бронетехника, огнестрельное оружие, корабли 25,6
Raytheon США Электроника, ракеты 23,1
EADS Евросоюз Самолеты, электроника, ракеты, космическое оборудование 15,9
Finmeccanica Италия Артиллерия, самолеты, электроника, бронетехника, ракеты, огнестрельное оружие, корабли 13,3
L-3 Communications США Электроника 13,0
United Technologies США Самолеты, электроника, двигатели 11,1

Данные SIPRI (Стокгольмского института исследований проблем мира) за 2010 год

 

XX в. стал веком Америки — совершив выход на мировую политическую арену в 1917 г., после Второй мировой войны США сделались экономическим, военным и политическим лидером Запада, а исход холодной войны принес им статус единственной сверхдержавы. Восхождение Америки было в значительной степени предопределено ее географией и историей: находясь вдалеке от европейского континента с его непрекращающимися в XIX в. войнами и революциями, США не знали угрозы извне и по большому счету сумели избежать социальных потрясений, связанных с переходом к капиталистическому укладу. Специфический исторический опыт, безусловно, накладывает свой отпечаток на американскую внешнюю политику, которая обладает целым рядом присущих только ей особенностей:

 

Американская внешняя политика зиждется на тезисе об особой миссии США в истории человечества — подобное видение продиктовано, прежде всего, обстоятельствами возникновения американской государственности. Провозгласив свою независимость в 1776 г., разработав конституцию в 1787 г. и сформировав на ее основе институты власти, жители бывших британских колоний осуществили невиданный доселе эксперимент — создали «с нуля» единственную в своем роде демократическую республику. В представлении современников молодая федерация стала наглядным воплощением идей Просвещения. Неудивительно, что с самого начала США воспринимали себя как форпост демократии и видели свою роль в том, чтобы на своем примере демонстрировать Европе преимущества свободы перед деспотизмом. Принято считать, что идея американской исключительности была впервые сформулирована в проповеди губернатора Массачусетса пуританина Дж. Уинтропа «Образец христианского милосердия» (1630), произнесенной им на борту судна «Арбела», — в ней прозвучали слова о «граде на холме», которым должна была стать будущая колония Массачусетс. На протяжении XVIII–XX вв. идея американской исключительности получила закрепление в работах целого ряда американских и европейских авторов (Т. Пейн, А. де Токвиль, Л. Харц и т. д.).

“Novus Ordo Seclorum” (Новый порядок навеки)

E Pluribus Unum (из множества единый)

«ANNUIT COEPTIS» «Он (Бог?) благословляет наши деяния»

 

Идею «избранности» американской нации и определения Соединенных Штатов как «земли обетованной» хотели воплотить в жизнь сначала «отцы-пилигримы», пришедшие с этой миссией на просторы нового континента, а затем «отцы-основатели» американской республики, заявлявшие о мессианском характере американской революции, уникальности американской демократии. Идея «избранности» была дополнена декларацией о «явном предначертании». Все это стало основой политики Соединенных Штатов. Как отмечает Э.Я. Баталов, Американская мечта проникнута духом национального морального превосходства, избранности и проистекающего отсюда мессианства. «Янки убеждены, — пишет он, — что Соединенные Штаты — “Град на холме”, путеводная звезда, по которой должны сверять свой исторический маршрут другие народы, а Америка имеет моральное право при необходимости корректировать его. Ибо для того она и послана провидением, чтобы, как заявлял президент В. Вильсон, “указать человечеству в каждом уголке мира путь к справедливости, независимости, свободе … Америка должна быть готова использовать все свои силы, моральные и физические, для утверждения этих прав (прав человека) во всем мире”».

Не отрицая положительных черт, присущих американскому обществу, следует подчеркнуть, что с самого начала идея распространения американской модели как образца «самого свободного, самого просвещенного и самого могучего государства на земле», носила наступательный, а часто и экспансионистский характер.

Как отмечали отдельные советские и западные исследователи — критики теории уникальности американской модели, вместе с экспансионизмом Соединенных Штатов развивался и «комплекс американского превосходства», который все более напоминал высокомерие. Думается, что, хотя в заявлениях американских лидеров и экспертов, занятых идейной разработкой современного варианта теории американского превосходства, делается акцент на «благожелательном», «либеральном» характере американской политики после окончания биполярности, эгоизм и снобизм по отношению к другим странам сохраняются и сейчас. Сохраняется и непримиримость по отношению к тем государствам и народам, которые не согласны добровольно признать главенство интересов США над своими национальными интересами.

В ХХ веке основным препятствием в реализации Американской мечты стал Советский Союз, что признается американскими политиками. Обращая внимание на факт «столкновения» Русской идеи и Американской мечты, Э.Я. Баталов пишет, что изначально Русская идея ориентировала государство и общество на проведение имперской внешней политики. Он ссылается на слова русского философа Н.А. Бердяева о том, что «русское религиозное призвание, призвание исключительное, связывается с силой и величием русского государства, с исключительным значением русского царя. Империалистический соблазн входит в мессианское сознание… Третий Рим представлялся как проявление царского могущества, мощи государства, сложился как Московское царство, потом как империя и, наконец, как Третий Интернационал». На проведение имперской политики, сопряженной с применением силы, ориентировала и Американская мечта. Исходя из такой трактовки Русской идеи Э.Я. Баталов характеризует холодную войну, начавшуюся после окончания Второй мировой войны, не только как противоборство двух социально-политических систем и двух военно-политических блоков, ведомых сверхдержавами, но и как противоборство двух идей мессианства, двух глобальных сил, мнивших себя одна — «Градом на холме», другая — «Третьим Римом».

Два разных взгляда на мир, пути его развития и свою роль в мировых процессах, воплотившиеся в ХХ веке в политике двух могущественных держав и определившие содержание мирового развития во второй половине ХХ века, продолжают существовать и после окончания холодной войны. Для одного носителя идеи — Советского Союза и его преемницы Российской Федерации в силу менее благоприятного исхода периода конфронтации Русская идея сохраняется более для консолидации внутренних политических и идейных ресурсов, для другого — Соединенных Штатов — Американская мечта сохраняет и внутренний, и внешний аспекты, причем ее внешнее, мессианское, проявление выступает на передний план.

Как ни парадоксально это звучит, но усилению идей гегемонизма и исключительности в последней декаде ХХ столетия предшествовали годы, когда в США высказывались мысли об окончании «американского века» и наступлении конца американской исключительности. Так, известный политический аналитик С. Биалер писал, что 1970-е и 1980-е годы ознаменовали конец американской исключительности в осуществлении внешней политики и что эра неоспоримого американского превосходства на международной арене осталась позади. Важнейшими факторами, определившими такую оценку советско-американского противостояния, были, несомненно, разрядка в двусторонних отношениях и достижение военного паритета между СССР и США.

Позднее Г. Киссинджер также отметил, характеризуя ситуацию в развитии международных отношений в 1980-е годы: «Когда международный престиж Америки опустился до самого низкого уровня, коммунизм начал отступать. В какой-то момент, в начале 1980-х, казалось, что коммунизм набрал темп и вот-вот сметет все на своем пути; и почти немедленно, в отмеренное историей время, коммунизм приступил к саморазрушению. В пределах десятилетия прекратила свое существование орбита восточноевропейских сателлитов, а советская империя распалась на части, теряя почти все русские приобретения со времен Петра Великого. Ни одна мировая держава не рассыпалась до такой степени полностью и так быстро, не проиграв войны».

Если в начале 1980-х годов существовали тревоги относительно будущего Америки, во второй половине этого десятилетия высказывались предположения об одновременном «упадке» сверхдержав, то после распада СССР идея американской исключительности и мессианства, особой роли США в мировом развитии получила новый импульс. Оценивая результаты холодной войны, Соединенные Штаты объявили о своей победе и заявили, что главным содержанием биполярной эпохи было не сдерживание советской угрозы и триумф над советской системой, а успех политики по распространению американской модели «в непокорном мире» и укрепление позиции США в качестве мирового лидера, создание процветающей, демократической зоны с рыночной экономикой. Интересно, что самым значимым из всего исторического багажа американской внешней политики сторонники продолжения активной глобальной политики объявили наследие президента Трумэна и его администрации. Отмечалось, что дело, начатое Г. Трумэном, цели, провозглашенные им, одержали триумфальную победу и должны быть продолжены и после окончания холодной войны. Приводились слова госсекретаря США Д. Ачесона, сказанные им в 1947 году, о том, что строительство успешно развивающейся международной системы невозможно без Соединенных Штатов и именно создание такой системы должно стать целью американского лидерства. Высказывалась мысль о том, что любые попытки кардинальным образом изменить политику США после окончания холодной войны будут свидетельством непонимания существа их внешнеполитической деятельности, ее фундаментальных целей.

США объявили себя единственной страной, способной обеспечить международную стабильность, единственным бескорыстным государством, не имеющим наклонности к развязыванию войн и конфликтов, а Россию в течение длительного времени продолжали рассматривать как страну, потенциально способную к агрессии и проведению имперской политики. Идеологи американской внешней политики определяли политику США как «движение локомотива мирового прогресса», поэтому завершение эпохи биполярного мира расценивалось прежде всего как подъем на новую ступень в продвижении Соединенных Штатов к той модели мироустройства, которая является наиболее благоприятной для обеспечения их интересов. Факт преемственности во внешнеполитической мысли и политике Соединенных Штатов игнорировать невозможно. Анализируя современный этап в реализации их глобальной миссии, следует помнить об исторических корнях политики, которая вызывает столько дебатов в самой Америке и в России, и о том, что США целенаправленно реализуют те глобальные задачи, которые были сформулированы на заре существования американской республики.

Как охарактеризовал поведение США в конце ХХ века Э.Я. Баталов, «опьяненные мнимой победой в холодной войне, Соединенные Штаты вновь чувствуют себя на коне. События последних лет ХХ века, в частности агрессия (в рамках НАТО) против Югославии и пренебрежительное отношение к ООН, наводят на мысль, что международный курс этой страны в начале ХХI века будет, по всей вероятности, густо окрашен в тона силового мессианизма».

 

 

Мессианское, исключительное восприятие исторической роли США сформировало еще одну важнейшую черту американской внешней политики — противоборство изоляционизма и интернационализма. Еще в первой трети XIX в. выявилось два подхода к американской внешней политике. Приверженцы первого полагали, что долг Америки — защищать идеалы свободы и справедливости во всем мире; им возражали те, кто считал необходимым для США избегать участия в чужих конфликтах, чтобы сохранить демократическую природу своей внешней политики. Вторая, изоляционистская, точка зрения восторжествовала с принятием «доктрины Монро» (1823), суть которой была в разделе мира на две системы: американскую и европейскую, и вмешательство первой в дела второй рассматривалось Соединенными Штатами как угроза их безопасности. «Доктрина Монро» «замкнула» Америку в Западном полушарии, и этот региональный детерминизм постепенно преодолевался на протяжении XIX в. за счет экспансии на Тихом океане. Оплотом изоляционизма в США традиционно является конгресс, нередко вступающий в конфронтацию с интернационалистски настроенным президентом: наиболее ярким эпизодом подобного противостояния стал отказ конгрессменов ратифицировать Версальский мирный договор 1919 г. В XX в., благодаря политике Т. Вудро Вильсона (1913–1921) и Ф. Д. Рузвельта (1933–1945), изоляционизм перестал быть основой внешней политики США.

Изоляционизм породил еще одну важнейшую черту американской внешней политики — склонность к односторонним действиям (унилатерализм). «Доктрина Монро», по сути, была декларацией стремления действовать в одиночку, без союзников. Вашингтон, всегда демонстративно осуждавший принцип «баланса сил», крайне негативно относился к самой идее блоков и коалиций и стремился по возможности избежать обязательств перед другими государствами. Складывание англо-американского союза, сотрудничество в рамках «Большой тройки», участие США в создании НАТО и других военных блоков стало отходом от этой традиции, однако уже в конце XX в. Америка вернулась к односторонности.

Подобная «свобода рук» давала Вашингтону возможность регулярно и довольно легко на протяжении XX–XXI вв. прибегать к использованию силы в международных отношениях.