Микроистория

История частной жизни (история семьи, история повседневности)

Это особое научное направление, включающее в себя изучение всего, что относится к «privacy». В западной науке данное направление развивается с 1980-х гг., и среди основополагающих работ необходимо упомянуть пятитомную французскую «Историю частной жизни». Рассматриваемое течение выросло из возникшей на Западе в 1960-е гг. истории семьи. Ее представители изучают историю домохозяйства, внутрисемейные отношения, демографические показатели внутри семьи, ее взаимодействие с окружающей средой. По словам Т. Харевен, историко-семейные исследования — это «нанизывание рассыпанных жемчужин на нить», из которой потом можно реконструировать «ковер социальных изменений».

Изучение частной жизни ведется по двум главным аспектам: ритуальное оформление и правовое регулирование актов частной жизни и стиль повседневной жизни. По замечанию Ю.Л. Бессмертного, «в истории “частной жизни” едва ли не центральным предметом анализа остается массовое демографическое поведение… под углом зрения того, в каких конкретных формах воплощалось оно внутри домовой ячейки». Особую роль здесь играют исследования, связанные с женщиной, так как через них ярче освещаются все ключевые моменты «privacy» (от рождения до брака, смерти, домашней жизни). Из «женских» исследований выросло особое направление ― гендерная история (как пол человека связан с его социальной реализацией в ходе исторического процесса).

МИКРОИСТОРИЯ — направление, сторонники которого исследуют историю через всестороннее воссоздание жизни одного из «незнаменитых», и в то же время в чем-то нетривиальных представителей того или иного социального слоя.

Микроистория возникла в 1970-е гг. в Италии. Первые работы, написанные в этом ключе, были опубликованы в журнале “Quaderni Storici”, а затем — в серии “Microistirie”, публикуемой в издательстве “Эйнауди” Карлом Гинзбургом и Джованни Леви. В те же 1970-е гг. в Германии произошел, по выражению С.В. Оболенской, «бунт» против представителей историко-критической социальной науки (Х.У. Велера, Х. Бёме, Ю. Кокка, М. Штюрмера) под лозунгом: «От изучения государственной политики и анализа глобальных общественных структур и процессов обратимся к малым жизненным мирам». Его результатом также было появление ряда микроисторических исследований и среди них ставшей классикой жанра монографии Б. Хауперта и Ф. Шафера: «Молодежь между крестом и свастикой. Реконструкция биографии как история повседневности фашизма» (в которой на нескольких сотнях страниц исследуется биография абсолютно рядового человека — танкиста вермахта Йозефа Шефера, сгинувшего, как и миллионы его товарищей, на фронте Второй мировой).

Причиной появления микроистории был кризис макроисторических исследований, особенно наглядно проявившийся в 1960-е гг. Во-первых, стали очевидны пределы «тотальной истории», стремление к которой было в свое время провозглашено «анналистами». Это обстоятельство можно проиллюстрировать словами В.Ф. Эрна: чтобы быть уверенными в адекватности нашего исторического знания, «нами должен быть познан безусловно всякий из тех миллиардов людей, которые жили на земле и которые ведь все безусловно вошли в исторический процесс». Поскольку это невозможно в принципе, то некоторые ученые стали впадать в другую крайность: сосредотачиваться на максимально полном изучении какого-либо индивидуального объекта и контекста, в котором он существовал, чтобы в дальнейшем показать облик эпохи через этот единичный пример. Недаром это направление столь близко к исторической антропологии и истории повседневности и, по сути, является их ответвлением.

Уже первые работы представителей данного направления обнажили два его существенных недостатка. Первый, по выражению Ж. Ревеля, —«ловушка описательности». Возникает соблазн сползания ученого в простую описательность своего объекта во всем его многообразии, чтобы ничего не пропустить, затронуть все, что имеет отношение к целому.

Второй изъян данного подхода — проблема репрезентативности изучаемого объекта. Совершенно очевидно, что нельзя воссоздать историю путем арифметического сложения неких «историй» объектов и индивидов . Но насколько верен другой подход: показать всю полноту истории через биографию того или иного представителя слоя, класса, сословия и т.д.? Как можно быть уверенным, что в жизни именно данного индивидуума отразились все важнейшие процессы?

Теоретик микроисторического подхода Дж. Леви предложил следующий выход из спора о репрезентативности изучаемого объекта: из каждой социальной группы нужно брать несколько моделей, занимающих различное положение в социальной группе. При этом «для того, чтобы определить пригодность модели, ее нужно не проверять статистически, а испытывать в экстремальных условиях, когда одна или несколько входящих в нее переменных величин подвергаются сильной деформации». Но все равно проблемы это не снимает, ибо остается открытым вопрос: сколько должно быть таких моделей, чтобы достичь репрезентативности?

Несмотря на все эти противоречия, в западной науке микроисторический подход имеет достаточное количество приверженцев. Можно назвать ставшие популярными монографии Карло Гинзбурга «Сыр и черви», построенной в форме изложения судебного процесса в XVI в. над мельником-еретиком Меноккио, Джузеппе Леви «Нематериальное наследство», Натали Земон Дэвис «Возвращение Мартина Герра».