Официальная историография второй четверти XIX в. М. П. Погодин

Ведущее положение в 30-40-х гг. XIX в., благодаря режиму политической реакции, оставалось по-прежнему за официальной историографией, которая приобретает ярко выраженный офи­циально-охранительный характер. Вряд ли есть более вырази­тельная характеристика тех задач, которые ставили перед исто­риками правители России того времени, чем та, что содержится в одном из писем шефа жандармов А. X. Бенкендорфа: "Про­шедшее России было удивительно, ее настоящее более чем ве­ликолепно, что же касается до будущего, то выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение. Вот точка зрения, с которой русская история должна быть рассматривае­ма и писана".

И первый профессор на кафедре русской истории Московс­кого университета М, П. Погодин (1800-1875), в молодости кри­тиковавший методологические позиции Н. М. Карамзина, в се­редине 30-х гг., особенно после того, как он стал ближайшим помощником министра просвещения С. С. Уварова, одного из творцов теории официальной народности, писал: "Российская история может сделаться охранительницею и блюстительницею общественного спокойствия". Может показаться парадоксаль­ным, что таким консерватором оказался выходец из семьи кре­постных крестьян, выкупившейся на свободу, но М. П. Погодин действительно всю жизнь сохранял холопье преклонение перед самодержавием. В период Крымской войны, когда гни­лость режима стала явной, он выступил со своими "Историко-политическими письменами", в которых, осторожно советуя пра­вительству создать нечто вроде Земского собора, давал редкий по цинизму "рецепт", как выиграть Крымскую войну: объявить народу, что после войны он будет освобожден, и тогда народ прогонит врагов, а с выполнением этого обещания можно будет и "повременить".

Однако в 30-х гг. нельзя уже было игнорировать новые пред­ставления об истории - как науке и историческом процессе. Не­возможно было не считаться и с фактом буржуазно-революци­онного движения в Европе. В этих условиях историки офици­ально-охранительного направления попытались приспособить к политической задаче сохранения самодержавно-крепостничес­кого строя данные исторического познания и новые идеи.

М. П. Погодин признавал, например, что история есть на­ука, но останавливался, как перед "таинством", перед объясне­нием сочетания свободы и необходимости в истории, склоняясь к фаталистической трактовке общего хода событий. Погодин считал, что историк ничего не дает от себя, а лишь суммирует то, что есть в источнике. Ученый сближал историю с точными науками и писал о математическом методе в истории.

Считая, что истории разных стран составляют собою "па­раллельные нити", М. П. Погодин от этого тезиса пошел к про­тивопоставлению русской истории западноевропейской. "С са­мого начала Руси дела нашего Отечества приняли иной ход, совершенно отличный от западноевропейского", - писал его еди­номышленник Н. Г. Устрялов. М. П. Погодин обосновывал это положение особенностью географических условий России, пред­восхищая основные установки "государственной школы". В ре­зультате историк пришел к явному эклектизму в освещении ряда исторических проблем; то он считал, например, что Москва воз­высилась в ходе борьбы с монголо-татарским игом, то указывал на то, что монголо-татарское владычество над Русью способ­ствовало ослаблению власти удельных князей и тем самым воз­вышению московских князей. Он отметил роль объективных, географических условий для возвышения Москвы и в то же вре­мя отводил "провидению" решающую роль в этом процессе. М. П. Погодин считал, что образование государства и приход варягов - единовременный акт. Призвав варягов, народ ухо­дит в сторону, его историческая роль заканчивается, на сцену выступает государство - единственно творческая сила истории.

"Скептическая школа" оказала свое влияние на молодого М. П. Погодина, но, восприняв у М. Т. Каченовского принци­пы анализа источников, он разошелся с учеными "скептической школы" в оценке истории Киевской Руси. Докторская диссерта­ция ученого "О летописи Нестора" (1834) явилась новым шагом вперед в изучении древнерусского летописания. Погодин счи­тает, что летопись Нестора является цельным и ценным памят­ником. Важны работы Погодина о Русской правде, церковных уставах Киевской Руси.

Историк привлек для своих построений некоторые лингви­стические и фольклорные материалы. Обратив внимание на един­ство литературного языка памятников ХП-ХШ вв. Киевской и Северо-Восточной Руси, на распространение былин киевского цикла по всей Руси, кроме Украины, он пришел к выводу, что между Киевским и Московским государствами существовала непосредственная этническая преемственность, что уже в Киев­ской Руси жили такие же "великороссы", как в позднейшее вре­мя в Московской Руси, потому что в свое время они с "Юрием Долгоруким, Андреем Боголюбским переселились на север, в землю Суздальскую". Получалось, что русские в современном этническом виде существовали уже в Киевской Руси, а украин­цы будто бы не имели никакого отношения к киевскому периоду истории. По своему политическому содержанию концепция По­година о происхождении русского государства была откровен­но великодержавной и вполне соответствовала политике царс­кого правительства в отношении Украины. Вместе с тем М. П. Погодин явно преувеличивал степень передвижения населения с днепровского юга на окско-волжский север, хотя сам факт этой миграции был им подмечен правильно.