Либеральная демократия.

Либерализм.

Современный либерализм зародился в процессе борьбы за свободу вероисповедания, развернувшейся в Западной Европе в конце XVI и в XVII веках. Характерная для того периода тесная взаимосвязь между церковью и государством обусловила необходимость параллельного решения религиозных и политических вопросов. Теоретики либерализма утверждали, что общественный строй являлся своего рода контрактом (или пактом), добровольно заключаемым его сторонами, а не некой ниспосланной Богом структуре. Теория социального контракта разрабатывалась, в частности, Томасом Гоббсом (1588—1679) и Джоном Локком (1632—1704). Поскольку либеральные философы исходили из того, что форма правления возникает в результате рационального выбора тех, кто впоследствии подтверждает свое согласие на ее функционирование, права личности находились в центре их внимания. Народ рассматривался как первоисточник политической власти, а правительство обладало легитимностью лишь до тех пор, пока действовало с одобрения народа.

Либерализм как политическая доктрина проповедует индивидуализм и ратует за максимальные права и свободы личности не в ущерб свободе и правам других людей. Отцы доктрины рассчитывали реализовать свои идеи через работу над ограничением власти, воспрепятствование вмешательству государства в повседневную жизнь его граждан, утверждая, что в противном случае личность дегуманизируется, так как с нее снимается ответственность за собственное благополучие, и человек начинает зависеть от кого-то еще, кого может винить во всех своих бедах и неудачах. Как экономическая доктрина либерализм традиционно ассоциируется со свободным рынком, либеральным капитализмом и свободой торговли.

Сознание того, что социальные проблемы, в частности безработица и бедность, определяются общеэкономическими факторами, над которыми индивид не властен, вылилось в существенную корректировку либеральной идеологии. Во многих странах либералы приветствуют усилия государства по социальной поддержке населения и участие в управлении экономикой. Современными проводниками традиционных принципов либерализма стали в 1980-е годы «новые правые».

Либеральная демократия представляет собой форму политического устройства, обладающую двумя фундаментальными качествами. Правительство является «либеральным» в терминах ключевых ценностей, которые лежат в основе данной политической системы, и «демократическим» в плане формирования ее политической структуры.

Ассоциируемые с либерально-демократической политической системой ключевые ценности восходят к традиционным либеральным представлениям об ограничении власти и призваны обеспечить наличие широкого спектра гражданских прав и прав человека. Перечисленное может быть гарантировано такими инструментами, как конституция, билль о правах, принцип разделения властей, система сдержек и противовесов, а самое главное — принципом верховенства закона.

Функционирование демократической политической системы отражает волю народа (по крайней мере его большинства). Общественное согласие в рамках либерально-демократической политической системы обеспечивается через представительство: либеральная демократия (иногда еще определяемая как представительная) предполагает принятие небольшой группой людей политических решений от лица всех граждан страны.

Те, кто принимает на себя подобные обязанности и ответственность, действуют с согласия граждан и правят от их имени. Между тем право принятия решений обусловлено наличием общественной поддержки, и в нем может быть отказано при отсутствии одобрения действий власти со стороны населения, которому власть подотчетна. В этом случае граждане лишают своих избранников права реализации властных полномочий и передают их в руки других лиц.

Таким образом, выборы, в ходе которых проявляется воля населения в отношении действий и персонального состава органов государственного правления, — основополагающая функция либеральной демократии. Избирательной системой правом голоса наделяются все взрослые граждане страны, обеспечивается регулярное проведение выборов и открытое соперничество претендующих на власть политических партий.

Либерально-демократическая политическая система в первую очередь ассоциируется со странами первого мира с капиталистической системой экономики.

 

 

Закат коммунистической идеологии конце XX – начале XXI веков. Лево и праворадикальные силы.

По мнению итальянского исследователя Н. Боббио ни одно учение и ни одно движение не может быть одновременно правым и левым; исчерпывающими в том смысле, что, по крайней мере, в принятом значении этой пары учение или движение может быть только либо правым, либо левым»

Жёсткое разграничение идеологий и их носителей (партии, движения) на два лагеря по схожим признакам приводит к тому, что нивелируются более глубокие различия, не лежащие на поверхности и скрытые от анализа. Игнорирование исторического контекста, может привести не только к терминологической путанице, но и к неправильным выводам относительности «левизны» или «правизны» того или иного политического движения или партии, так как в разных исторических условиях правые и левые зачастую меняются местами на полюсах континуума Поэтому, оперируя «лево-правым» континуумом, необходимо те или иные силы, находящиеся в процессе взаимодействия на полюсах политической оси, рассматривать исторически (т.е. данное положение политических сил на осях рассматривать как частный случай общего исторического процесса).

В нашем случае это значит, что противоречие левых и правых сил на той или иной стадии исторического развития «снимается» путём глубоких социальных изменений социума, что приводит к переносу данного противоречия на качественно новый этап взаимодействия.

На этом этапе меняется не только социальная база полюсов противоречия, но те или иные идеологические конструкты, призванные отражать социальную позицию левых и правых.

Левыми стали считать поборников социальных изменений (в широком смысле: как реформы, так и революции) и демократии, а правые ассоциировались с реакцией субъектов уходящего в историю традиционного общества Левые, как носители нового «духа времени», через революционные изменения задали структуру и содержание политической системы, основным элементом которой стало Национальное собрание. Правым же, чтобы не быть выброшенными из политического процесса, пришлось включиться в данную систему на правах равных, что было для них уже определённой уступкой левым демократам.

Как историческое явление «лево-правый» континуум имел определённую логику и направление развития.

Со временем на флагах континуума происходят качественные изменения, как в социальной базе противоборствующих лагерей, так и в идеологии. Социалисты взяли «на щит» ценности равенства (в первую очередь, экономическое равенство) и солидарности. Социальная база левых постепенно изменяется: её ядром становится уже достаточно многочисленный пролетариат. Но в тоже время крупная и средняя буржуазия становятся социальной опорой уже правых партий и движений, где данные классы фактически консолидируются с различными элементами прогрессивной аристократии, усвоившей основные экономико-политические положения либерализма: «в первой половине XX века в каждом из лагерей уже насчитывалось пять-шесть течений:анархизм, коммунизм, левый социализм, социал-реформизм, не социалистический радикализм (левый либерализм), социал-христианство - в левом; реакционный и умеренный консерватизм, правый либерализм, христианская демократия, национализм и, наконец, фашизм – в правом» [Внутренняя дифференциация флангов континуума приводила к более усложняющейся системе идеологий, которая уже не ограничивалась выбором «или - или», тем самым, создавая возможность для поиска компромисса между левым и правым лагерями. В такой ситуации уже сами фланги становились своего рода континуумами, полюса которых определяли либо степень умеренности и готовности к компромиссам, либо степень радикальности, в основном понимаемой как невозможность поступится базовыми идеологическими принципами и интересами представителей своей социальной базы.

Расширяющееся пространство диалога, а иногда и сотрудничества, между наиболее умеренными представителями «лево-правого» континуума образовало сферу политического «центра», как поля прагматичной политики: «центрист держит курс на то, чтобы крайности, полюса в нашей жизни стали примиряемы, он ищет механизм такого примирения, взаимодополнения сторон. Если классово-антагонистическое мышление ставит классовый интерес перед общественным, а общественный — перед общечеловеческим, то центрист переворачивает.

Так, «лево-правый» континуум в политико-идеологическом пространстве Западной Европы становится уже трехчленной структурой, где полюса политического спектра, так или иначе, вынуждены смещаться друг к другу, образуя пространство политического диалога, – центр, С 70-х годов прошлого века перед европейскими партиями встают проблемы совершенно нового значения. Раньше партийным структурам для наиболее успешной деятельности в рамках политического процесса достаточно было возможности идеологической идентификации через соотнесения себя либо к левому, либо к правому полюсу политического спектра. Это было возможно, так как границы социальной базы партий были достаточно чёткие и статичные. В новых условиях партии фактически теряют традиционные средства контроля над своим избирателем, так как границы между потенциальными группами электората размываются, а сами социальные группы становятся объектами не столько партийной идеологии, сколько других агентов политической социализации: общественных организаций, профсоюзов, различных неформальных объединений, СМК, различных субкультур и т.д.

Индивид, как потенциальный объект партийной индоктринации, приобретает опредёлённую негативную свободу по отношению к традиционным связям с социальной средой или большой референтной группой в политике – политической партией.

Английский социолог З. Бауман, анализируя последние тенденции западного социума, приходит к выводу, что человек полностью потерял возможность контролировать общественное развитие и тем самым принял его стихийность и неуправляемость как должное и попал в самую значительную неопределённость за всю историю. По мнению Баумана, это привело «к параличу политической воли; к утрате веры в то, что коллективным образом можно достичь чего-либо существенного, а солидарные действия способны внести решительные перемены в состояние чело­ве­ческих дел» Замкнутость человека на себя, на сферу личной социальной деятельности, по мнению социолога, приводит к тому что ”общественное” колонизируется “частным”; “пуб­личный интерес” деградирует до любопытства к частной жизни “общественных деятелей”, a “общест­венные проблемы”, которые не могут быть подвергнуты подобной редукции, и вовсе перестают быть понятными» для индивидуума.

Закономерно, что в таком обществе меняется не только роль партий как агентов политической социализации, предлагающих готовые правила политического участия, но также и партийных идеологий, презентирующих готовые проекты разрешения социальных проблем, которые уже стали не воспринимаемыми для индивида. Современные тенденции социально-политического развития привели к тому, что ведущие европейские партии, как левые, так и правые, вынуждены в рамках европейских партийных систем, в сущности, находясь у власти, или непосредственно влияя на ход политического процесса, проводить одну и ту же политику. В рамках данной политики доктринальные различия партий сводятся лишь к поддержанию баланса между социальной справедливостью, в основном понимаемой как расширение бюджетных расходов на социальную сферу, и экономическим ростом.

В этой связи, встаёт вопрос об адекватности в применимости «лево-правого» континуума как инструментария анализа и классификации партийных идеологий и типов политической практики, а также как способа самоидентификации самих европейских партий. Очевидно, что в условиях деидеологизации политики на уровне партийных программ, которые больше ориентированы на прагматичный подход в осуществлении власти, «лево-правый» континуум, как инструмент с жёстко заданной системой координат, не может в полной мере отразить весь спектр партийных доктрин и связанных с ним типов партийной политики. Это, в свою очередь, вызывает потребность дополнить двухмерное измерение континуума новыми координатами. В рамках данной схемы, партии, являющиеся сторонниками «свободы» в политико-идеологической сфере, дифференцируются по критерию «равенства-неравенства» на левый, либо на правый центр. В тоже время поборники «авторитаризма» в осуществлении власти классифицируются как левые и правые радикалы

В тоже время многие радикальные левые именно в идеологическом отношении могут быть большими поборниками свободы, но в тоже время, в плане осуществления власти, могут быть достаточно авторитарны. Так и правые могут быть достаточно радикальны в своих идеологических установках, но в тоже время придерживаться не авторитарных методов осуществления власти («Национальный фронт» Ле Пена) и признавать демократические нормы и процедуры. Учитывая это, можно сделать вывод, что сами категории «свобода» и «авторитаризм» плохо соотносимы между собой. Категория же «равенство», как правильно отмечает Холодковский, ссылаясь на С. Оллу: «уже не может считаться существенным критерием различения на левых и правых, ибо сегодня дебатируется не столько абстрактное равенство, сколько соотношение между равенством прав и равенством возможностей, и даже левые предпочитают ему термин «справедливость»

неадекватность в применении классической модели «левые-центр-правые» в условиях «социализированного капитализма» и глобализации, автор предлагает классифицировать партии и политические движения в два крупных лагеря: системный лагерь и антисистемный лагерь.

Системный лагерь включает в себя как левых, так и правых, то есть это те политические силы, которые готовы с теми или иными оговорками признать существующую систему «социализированного капитализма», сложившуюся к 90-м годам XX века, и воспринимают современный тип глобализации как объективный, закономерный процесс. По мнению автора, в этот лагерь входят: «партии либерально-консервативного толка вместе с уходящими с политической арены чисто клерикальными партиями, и социал-демократы с тяготеющими к ним реформирующимися коммунистами, и большая часть экологического лагеря, обретшая себя в коалиционных правительствах ряда государств. В тоже время в рамках системного лагеря исследователь выделяет два полюса: первый полюс - экономосистемщики - это те правые партии и движения, которые отстаивают ценности рынка и примата экономического роста над социальным перераспределением, но уже в глобальном аспекте (сюда автор относит либералов, консерваторов, демохристиан); второй полюс - это левое крыло системного лагеря, или социоэкосистемщики, «отстаивающие в рамках новой системы приоритеты социально-экологического развития» В данную группу можно отнести различные социал-демократические, социалистические и экологические партии Европы, такие как СДПГ, ПДС (Партия демократического социализма) в Германии, ФСП во Франции, «Блок левых демократов» Италии, греческий ПАСОК и др.

Антисистемный лагерь выглядит более пёстро. В идеологическом плане его представители на уровни политических партий и движений выступают с антиглобалистких позиций. Его правое крыло формируют представители националистических партий, негативно оценивающие социально-экономические проблемы в рамках своих государств, вызванные процессами глобализации. В первую очередь это вопросы нелегальной эмиграции, национальной и конфессиональной терпимости во всё более интернационализированном сообществе европейских государств. К данному полюсу можно отнести «Национальный фронт» во Франции. Левое же крыло антисистемного лагеря состоит, в первую очередь, из троцкистских партий и движений, стоящих на принципах интернационализма и борьбы с «империализмом» и «глобальным капиталом».

Данная классификационная схема, предложенная Швейцером, также страдает рядом недостатков. Во-первых, это ограниченность в её применении. Очевидно, что в данную типологию партий не вписываются левые организации Центральной и Восточной Европы (Социалистическая партия Сербии; Коммунистическая партия Чехии и Моравии), которые ещё недавно были правящими в своих странах, но сейчас фактически «застряли» в процессе эволюции от коммунистической ортодоксии к модели западноевропейской социал-демократии. Следствием данной проблемы является идеологическая эклектичность, выражаемая порой в форме националистических, консервативных элементов доктрин данных партий, что нехарактерно для представителей левых сил.

Но, тем не менее, «лево-правую» бинарную оппозицию в виде борьбы противоположностей активно используют как в теории, так и в практике, так как к этому располагает сама политика: «политическая противоположность - это противоположность самая интенсивная, самая крайняя, и всякая конкретная противоположность есть противоположность политическая» Именно поэтому политическое взаимодействие левых и правых до сих пор является инструментом политической классификации партий и движений, не смотря на их внутренние изменения в ходе исторического процесса.

 

Разнообразие организаций гражданского общества.

Многие исследователи новых демократических режимов, возникших в последние пятнадцать лет, подчеркивают важность сильного и активного гражданского общества для укрепления демократии. Говоря о бывших коммунистических странах, и ученые и приверженцы демократии высказывают сожаления по поводу того, что в них традиция общественной деятельности не сложилась или прервалась, из-за чего повсеместное распространение получили пассивные настроения; при решении любых проблем граждане надеются только на государство. Те, кого обеспокоит слабость гражданского общества в развивающихся или посткоммунистических странах, обычно рассматривают развитые западные демократии, и прежде всего Соединенные Штаты, как пример для подражания. Однако, существуют убедительные доказательства того, что жизнеспособность американского гражданского общества заметно снизилась за последние несколько десятилетий.

С момента выхода книги Алексиса Токвиля “О демократии в Америке” Соединенные Штаты стали главным объектом исследований, рассматривающих связи между демократией и гражданским обществом. Во многом это объясняется тем, что любые новые тенденции американской жизни воспринимаются как предвестия социального обновления, но главным образом это происходит в силу сложившегося убеждения, что уровень развития гражданского общества в Америке традиционно необычайно высок (как мы убедимся далее, такая репутация является вполне оправданной).

Токвиля, посетившего США в 30-х годах XIX века, более всего поразила склонность американцев к объединению в гражданские ассоциации, в которой он увидел основную причину беспрецедентных успехов этой страны в создании действенной демократии. Все американцы, которых он встречал, независимо от их "возраста, общественного положения и характера" входили в различные ассоциации. Далее Токвиль замечает: "Причем не только в торговые и промышленные - их членами является практически все взрослое население - но и в тысячу других - религиозных и нравственных, серьезных и пустячных, открытых для всех и очень замкнутых, бесконечно огромных и совсем крошечных. ... Ничто, на мой взгляд, не заслуживает большего внимания, чем интеллектуальные и нравственные ассоциации в Америке".

В последнее время американские социологи неотоквилианской школы собрали большое количество эмпирических данных, свидетельствующих в пользу того, что состояние общества и функционирование общественных институтов (и не только в Америке) действительно в большой степени зависят от норм и структур участия граждан в общественной жизни. Исследователи обнаружили, что меры, направленные на снижение уровеня бедности в городах, уменьшение безработицы, борьбу с преступностью и злоупотреблением наркотиками, развитие образования и здравоохранения, приносят лучшие результаты там, где существуют общественные организации и учреждения гражданского общества. Аналогично анализ экономических достижений различных этнических групп в США показали, что экономическое преуспевание зависит от наличия социальных связей внутри группы. Эти данные полностью согласуются с результатами исследований, проведенных в различных фоновых условиях, которые убедительно доказали, что в борьбе с безработицей и решении многих других экономических проблем социальные структуры играют решающую роль.