Представления о русском национальном характере.

Параллельно с особенностями развития России существует еще одно любопытное явление, а именно, стереотип, отражающий национальный русский характер. Весьма примечательно, что стереотипы, касающиеся других европейских народов, несут по отношению к национальному характеру любого из них какую-то конкретную информацию. Можно встретить утверждения, что немцы – педантичны, аккуратны, законопослушны, французы – храбры, галантны, тщеславны, финны – упрямы, трудолюбивы, немногословны и т.п. Например, у простых англичан отмечают «невосприимчивость к искусству, доброту, уважение к закону, недоверие к иностранцам, лицемерие, сентиментальное отношение к животным, преувеличение классовых различий, увлечение спортом, бессознательный патриотизм» и т.п. [120. P.71]. Подобный подход к описанию национальных характеров достаточно распространен.

Неважно, верна или неверна такая информация относительно отдельного француза, немца или финна. Неважно даже, верен или неверен подобный стереотип применительно ко всему народу целом. Важно в контексте наших рассуждений то, что с помощью информации, содержащейся в стереотипе, можно составить какой-то определенный образ представителя любого из этих народов. Важно также, что эта информация эмоционально нейтральна, она не имеет целью возбудить положительные или отрицательные чувства к тому или иному народу.

Что же касается русского национального характера, то дело здесь обстоит существенно иначе. Имеется по крайней мере три варианта описания, соответственно которым русских описывают: 1) явно положительно, 2) явно отрицательно и 3) с удивлением.

Положительное описание. Имеются достаточно лестные характеристики русских и русского народа как со стороны иностранцев, так и со стороны соотечественников.

Например, в докладной записке, поданной высшему военному командованию во время Второй мировой войны, отмечается, что «русский народ обладает большими способностями и изобретательностью, ибо только этим можно объяснить его высокие достижения, вызывающие и наше полное признание». Говоря же об «испытании» интеллектуального уровня русских военнопленных автор записки рисует следующую картину. Как и у большинства народов, 50 процентов из них имеют средний уровень интеллекта, 25 процентов – ниже среднего, а 25 процентов – выше среднего. При этом, «хотя средний и ниже среднего уровни оказались значительно ниже германского уровня, зато 25 процентов высшего уровня обнаружили выдающиеся знания и одаренность, превосходящие западно-европейский уровень» [Штрик-Штрикфельдт. 1995, с.184-185].

С симпатией описывает русских В.Шубарт. Он отмечает у них стремление к свободе [Шубарт. 1997, с. 77], внутреннюю веселость [Шубарт. 1997, с.90]. По его мнению, русский видит в людях вокруг себя … братьев, а не врагов. Его первое побуждение – симпатия и доверие. Европеец отличается надменностью, русский – очарованием своей естественности. Иностранца поражает скромность, теплота и искренность жизни русских [Шубарт. 1997, с.126)] Чувство братства во многом облегчает русскому жизнь и делает ее более сносной, чем у западного человека с его инстинктами борьбы, хищничества, конкуренции [Шубарт. 1997, с.127]. Наконец, «в главных вопросах бытия европеец должен брать за образец русского, а не наоборот» [Шубарт. 1997, с. 308].

Маркиз А. де Кюстин, мягко говоря, не любивший Россию как государство, отмечает массу достоинств у русского человека, а русский народ называет «избранной расой» или «цветом человеческой расы» [Кюстин. 1990, с.220]. Императрица Екатерина II на вопрос, в чем состоит русский национальный характер, ответила: «В остром и скором понятии всего, в образцовом послушании и в корени всех добродетелей, от творца человеку данных» (т.е. в религиозности) [Цит. по: Радищев. 1992, с.645].

Неудивительно, что и среди соотечественников находятся люди, высоко оценивающие свой народ и его качества. Например, С.Булгаков говорит о «дивной красоте народной души», запечатленной в русской истории [Булгаков.1989, с.226]. А П.Сорокин наделяет русскую нацию такими качествами, как «сравнительно долгое существование, огромная жизнеспособность, замечательное упорство, выдающаяся готовность ее представителей идти на жертвы во имя выживания и сохранения нации, а также необычайное территориальное, демографическое, социальное и культурное развитие ее в течение исторической жизни» [Сорокин. 1990, с.472].

Отрицательное описание. В то же время имеются и менее приятные для национального самолюбия представления о русском народе и его характере.

В частности, в европейском общественном мнении существует устойчивое течение, представители которого изображают Россию и русских крайне нелестными чертами.

Н.Я.Данилевский, не указывая источника, приводит типичные характеристики русского («подлый русский», «бородатый русский») европейцем, особенно немцем, как «термины величайшего презрения» [Данилевский. 1995, с.53]. О.Шпенглер говорит о «безвольности» русской души [Шпенглер. 1993, с.489]. В.Теккерей в саркастическом описании представителей европейских наций говорит о «неописанном» русском, «негодяе и шпионе» из «верноподданничества и воспитания», отмечая при этом, что для англичан это «самый грозный противник» [The English Character . 1991, p.79]. И.А.Ильин приводит некоторые выдержки из памфлета «Путеводитель идиотизма по русской литературе», принадлежащей перу некоей Берты Экштейн (воспроизводить их просто рука не поднимается), но конечный вывод памфлета состоит в том, что «Россия есть «творческая пустота», а русский народ – «мировая чернь» [См.: Ильин. 1992. Т.2, с.196].

Среди людей, выросших в России, также есть немало тех, кто с презрением и ненавистью говорит о русском народе. Некий публицист-шестидесятник (прошлого, XIX века) В.Зайцев, названный Л.Тихомировым «евреем, интеллигентным революционером», «с бешеной злобой ненавидящим Россию» [См.: Шафаревич. 1991, с.438] писал, что «рабство у русских в крови», а русский народ груб и туп [цит. по: Шафаревич, 1991, с.426].

И.Шафаревич приводит концентрированное выражение антирусских взглядов недавнего времени. По его мнению, пропагандистская литература, сочиняемая такими авторами, как Г.Померанц, А.Амальрик, Б.Шрагин, А.Янов, а также известный «советолог» Р.Пайпс, имеет целью навязать читателю взгляд, «согласно которому русские – это народ рабов, всегда преклонявшихся перед жестокостью и пресмыкавшихся перед сильной властью, ненавидевших все чужое и враждебных культуре, а Россия - вечный рассадник деспотизма и тоталитаризма, опасный для остального мира» [Шафаревич. 1991, с.405].

Клеветнический характер подобного рода «сочинений» (и части утверждений) очевиден. Впечатляющий вклад русских в мировую науку, литературу, технику, искусство очевиден для любого объективного наблюдателя. О них шла речь выше, и, наверное, не случайно первым человеком в космосе оказался именно русский.

Противоречит утверждениям о русском народе как о «народе рабов» характеристика его «как самого непокорного на земле народа», данная А.Даллесом, известным врагом России, и она подтверждается поведением русских людей в критические периоды борьбы за национальную независимость. Утверждения «самый непокорный народ» и «народ рабов» взаимно погашают друг друга.

Можно сказать, что и слова Достоевского о «всемирной отзывчивости русских», тоже не пустая фраза. Известна бескорыстная помощь русских «братьям-славянам» в период царской России и помощь национальным окраинам Советского Союза в советское время. Многих немцев (офицеров, солдат, военнопленных) во время Великой Отечественной войны удивляло умение русских «прощать и забывать зло», их «непоколебимая вера в человеческое добро», «отсутствие ненависти даже к немцам», «милое и человеческое» отношение к раненым немецким солдатам [Немцы о русских. 1995, с.71-75, 129 и др.]. Так что, говорить о русских как о людях, «ненавидевших все чужое и враждебных культуре», может лишь явный клеветник.

Вступать в полемику с авторами злобно-отрицательных характеристик русского народа, ставя целью их переубедить, видимо, бесполезно. Но следует выявлять причины появления на свет явной клеветы, выяснять «какова же цель всей этой литературы» [Шафаревич. 1991, с.405], анализировать мотивы и средства, обусловившие ее устойчивое существование, чтобы разумно и эффективно противодействовать ей, защищая национальные достоинство и интересы.

Полезно, может быть, вспомнить то, что говорили в аналогичных случаях наши далекие предки. В «Велесовой Книге», историческом источнике, недавно введенном в научный оборот (правда, не все уверены в его подлинности), отмечается, что тот, «кто хочет победить другого, говорит о нем злое, и тот глупец, кто не борется с этим, потому что и другие это начнут говорить [Велесова Книга. 1994,.с.105]. «Информационная война» – не сегодняшнее изобретение. Цель клеветы троякая. Во-первых, она нужна, чтобы ослабить и изолировать в общественном мнении противника, что облегчает победу над ним. Победа же нужна, очевидно, чтобы овладеть жизненными средствами (богатством, ресурсами) противника. Во-вторых, нравственно оправдать агрессора. Если владелец каких-то богатств груб, низок и туп, вообще варвар, гой или унтерменш, то сам бог велит отнять у него его достояние. Наконец, цель клеветы может состоять и в том, чтобы вызвать у представителей противника (в данном случае, русского народа) заниженную самооценку или искаженное представление о самих себе. В результате снижается способность к сопротивлению и облегчается возможность победы над «противником» (русскими) и захват их природных богатств. Вероятно, ресурсы, которыми волею судеб стал распоряжаться русский народ, оказались достаточно привлекательными, чтобы не гнушаться ложью и клеветой на него.

Таким образом, рациональная цель полемики может состоять в том, чтобы правдивую информацию могли получить как представители собственного народа, так и сторонние наблюдатели. В конечном счете, клеветники должны быть изолированы в общественном мнении, а их старания очернить русский народ – вызывать смех.

Стереотип удивления или недоумения. Следует признать однако, что попытки внедрить в общественное мнение отрицательный и конкретный стереотип русского, к счастью, не удались или удались относительно мало. Значительно более устойчивым стал стереотип, где основным свойством русского национального характера признается его неопределенность, непостижимость для европейца, поскольку поистине банальностью стало выражение «загадочная русская (славянская) душа».

«Непонятный образ мышления» русских отмечали немецкие солдаты

и офицеры в годы Второй мировой войны [Немцы о русских, с.54-55, 61 и др.]. Иногда формулировка смягчается, и говорят о «широте» русской души, но ведь по сути это тоже характеристика ее неопределенности. Любопытен в этой связи «букет» эпитетов, которым описывает русскую душу Н.А.Бердяев: “безграничность, бесформенность, устремленность в бесконечность, широта» [Бердяев. Истоки и смысл, с.8]. Мысль о несформированности русского характера еще ранее высказывал Н.В.Гоголь, уподобивший русских расплавленному металлу, не отлившемуся еще в национальную форму [Гоголь. 1993, с.225]. Намек на подобную мысль содержится в одной из работ И.Канта [Кант. 1996, с.572], а один из участников войны на Восточном фронте характеризует русских как «незаконченный, хаотический, непонятный народ» [Немцы о русских, с.59]. Выдающийся русский патриот И.А.Ильин говорит о незрелости и рыхлости национального характера [Ильин. T.1. 1992, с.212].

Эта мысль о несформированности русского характера имеет принципиальное значение для дальнейшего хода рассуждений, поэтому она требует дополнительного комментария. Ее истинность или ложность целиком зависят от точки зрения на развитие цивилизации. Если европейская (точнее, рыночная) цивилизация признается единственно возможной, и к ней постепенно придут другие народы, то совершенно справедливо мнение, что характер русского народа не сформировался под эту цивилизацию. Если же Россия развивалась в направлении другого типа цивилизации (то есть, домашней), тогда мысль о несформированности русского характера окажется весьма сомнительной.

Думается, русский характер сформировался уже давно, но не под европейскую, а под иную цивилизацию, существование которой оказалось возможным в течение столетий. Стало быть, речь может идти не о сформированности или несформированности русского характера по сравнению с характерами других европейских народов, но об ином, неевропейском типе его формирования. А если это так, если «загадочный» русский характер действительно сформировался в соответствии с особой цивилизацией, возникшей и развивавшейся в России, тогда возникает вопрос: «Не связаны ли между собою «загадка» русской души и странности развития России»?

Это крайне важный вопрос. И ответ на него в самом первом приближении может быть только однозначным и положительным. Нельзя же , действительно, думать, что на процесс исторического развития страны не влияла душа народа, сама, в свою очередь, подвергавшаяся воздействию исторического процесса.

Конечно, едва ли можно полностью согласиться с мыслью С.Н.Булгакова, что в русской истории «запечатлена дивная красота народной души» [Булгаков. 1989, с.226]. Так ли уж прекрасна эта душа, учитывая реалии нашей истории? По крайней мере, П.Я.Чаадаев имел на этот счет совершенно другое мнение, нимало не сомневаясь во взаимосвязи исторического развития России и русской души [Чаадаев. Т.1. 1991, с.325-327]. Безусловно, оба эти явления взаимосвязаны. Ибо, как считал С.М.Соловьев, к любому народу можно обратиться со словами: «расскажи нам свою историю, и мы скажем, кто ты таков» [Соловьев С.М. 1989, с.159]. Выше, при описании общественного духа, приведены высказывания Г.Спенсера, Г.Лебона и И.Л.Солоневича об определяющем влиянии народной души на процесс государственного строительства и все проявления цивилизации. О.Шпенглер использовал мысль о взаимосвязи античной, египетской, европейской или китайской души как методологический принцип, анализируя исторический материал [Шпенглер. 1993, с.182, 184, 204-205, 208, 220, 224, 321, 336-337 и др.]. В самом общем виде этот принцип представляется бесспорным, в том числе и применительно к российской истории.

Взаимосвязь особенностей национального характера и истории народа как необходимое условие правильного понимания хода событий. Вообще, более правильно исходить из наличия подобной взаимосвязи при объяснении особенностей российской истории. В противном случае возникает соблазн искать причины трагических или радостных событий в каких-то случайных обстоятельствах: гении Петра, дворцовом перевороте Екатерины II, таланте Кутузова, происках ЦРУ, жидо-масонском заговоре, злой воле Сталина, умственной ограниченности Николая II и т.п.

Нет сомнения, внешнее воздействие на ход событий в России (и СССР) существовало и существует. На сей счет существует масса свидетельств: от признаний Алена Даллеса и Джорджа Сороса до откровенного и явного давления Международного валютного фонда в годы ельцинского правления. Но если, скажем, ограничиться при объяснении последних (и печальных) событий в России влиянием каких-то «темных» сил [Баркашов. 1994, с.7-8 и др.], то нужно найти ответ, по крайней мере, на один вопрос: Почему русские так легко поддаются их влиянию, будучи не в состоянии выработать необходимый иммунитет? Возникают те же проблемы, которые ставил в свое время К.Маркс, отказываясь принять в качестве объяснения событий 18 Брюмера фразы о том, что французская нация была застигнута врасплох группой авантюристов. Подобные объяснения (через влияние внешних сил) «не разрешают загадки, а только иначе ее формулируют» [Маркс К., Энгельс Ф. Т.8, с.124].

Применительно к влиянию внешних сил на судьбу русской революции С.Л.Франк выдвигал аналогичные возражения. По его мнению, только близорукие люди удовольствовались бы объяснением, что деяния революции обязаны своим происхождением кучке насильников не русского, преимущественно еврейского происхождения. Подобные утверждения неверны фактически, поскольку в революционных событиях принимал вольное и непосредственное участие и коренной русский человек. Кроме того, подобные объяснения упрощают дело в силу своей поверхностности. Власть и влияние инородцев на русскую судьбу есть загадка, требующая объяснения. Эта власть есть некий соблазн, духовное обаяние, которым легко поддалась русская душа. «...Нужно засвидетельствовать просто как факт, что характерная революционная мятежность еврейского ума нашла какой-то странный, но глубокий отголосок в мятежности столь чуждого ему в других отношениях русского духа и только потому им и овладела. Теория Маркса о классовой борьбе и восстании пролетариата, его призыв к низвержению старого европейского государства и буржуазного общества ответила какой-то давно назревшей, затаенной мечте безграмотного русского мужика» [Франк. 1992, с.328].

Эта аргументация сохраняет свою силу и в том случае, если пытаться анализировать события, произошедшие в процессе перестройки и позже. Если исходить из представлений о заговоре ЦРУ (впрочем, это был не заговор, а достаточно открытая деятельность, направленная на подрыв СССР), то успех этого заговора или этой деятельности не может быть объяснен, если не вскрыть реальные внутренние слабости гигантского государства, не прояснить какие-то внутренние закономерности, приведшие страну в кризисное состояние. Нужно понимать также реальное состояние русского духа, особенности русского национального характера, чтобы выяснить закономерности российского развития. Образно говоря, крайне желательно знать, почему в России периодически возникает синдром «социального иммунодефицита», в результате чего страна впадает в очередной кризис или даже, как в настоящее время, оказывается в ситуации катастрофы или «обвала» (выражение А.Солженицына).

Выявление конкретных черт русского характера, и зачем это нужно. Поскольку особенности исторического развития России сопряжены с загадкой русской души, с ее специфическими чертами, то каковы эти черты и каков механизм этого сопряжения? Эти вопросы нуждаются в прояснении, особенно в нынешней российской ситуации, когда страна пытается войти в мировое сообществе на совсем других условиях, чем прежде. «Для общества, так же, как и для отдельной личности, – первое условие всякого прогресса есть самопознание» [Тютчев. Письмо к Вяземскому. 1935, с.229]. Русским крайне необходимо уяснить себе свои собственные фундаментальные свойства по ряду причин.

Во-первых, включение в мировое сообщество на основе продуктивного диалога и взаимовыгодного сотрудничества в реальности означает подключение к единой мировой цивилизации. И чтобы не раствориться в ней полностью и без остатка (что по разным причинам нежелательно), необходимо знать, чем можно поступиться своим и что чужое принять в качестве своего. В противном случае резко возрастает риск этнического самоубийства или, по крайней мере, утрата хозяйских позиций в собственном доме.

Во-вторых, без учета собственных особенностей нельзя с выгодой и долговременным эффектом воспользоваться чужим опытом, чтобы проводить рациональную внутреннюю политику, направленную на прогрессивное изменение общественного устройства. В частности, можно согласиться с мнением, что либерализация в 60-е годы в нашей стране провалилась, «споткнувшись о наши традиции, ... об исконные черты русского характера» [Кургинян. 1992, с.208]. И несомненно, что недоучет наших особенностей во многом обусловил конечную неудачу попыток реформировать Россию на западный лад.

В-третьих, прояснение и познание собственных особенностей необходимы для прояснения и отчасти формирования адекватного национального самосознания и понимания стратегических национальных интересов. Поразительно, но в момент всеобщей суверенизации, яростного отстаивания национальных интересов (как бы они ни понимались) и расцвета национального самолюбия у всех больших и малых народов бывшего Советского Союза лишь один великоросс (перефразируя слова Г.П.Федотова, сказанные им намного ранее) среди стольких шумных, крикливых голосов не подавал признаков жизни. Он жаловался на все: очереди, дефицит, привилегии партаппарата, отсутствие свободных выборов и гласности, но «“только одного не ведал, к одному был глух: к опасности, угрожающей его национальному бытию» [Федотов. 1991. Т.1, с.174].

Возможно, это происходило потому, что великий народ в силу своей большой массы не способен быстро почувствовать опасность, угрожающую его существованию. Может быть, крутые виражи бывших советских и нынешних российских лидеров сбили его с толку, и у многих, по выражению одного из простых людей, «от всего, что произошло за последние пять лет, просто крыша поехала» [Кургинян. 1991, с.188]. Но ведь существует реальная опасность превратиться в «этнографический материал» для западной цивилизации, стать «местным населением», обслуживающим интересы транснациональных корпораций. Поэтому вновь перед российской интеллигенцией встает задача (с нею она пока не справилась), о которой более полувека назад писал тот же Федотов и которая состоит в том, чтобы будить в себе, растить и осмыслять, «возгревать» национальное сознание» [Федотов. 1991. Т.1, с.178]. Но «возгревать» национальное сознание нужно не для самолюбования, а чтобы уяснить собственные достоинства и недостатки и, опираясь на первые и исправляя вторые, завоевать законными (в первую очередь, мирными) средствами достойное место среди других народов земли.

Но каковы эти достоинства и недостатки, каковы вообще свойства русского национального характера? С нашей точки зрения, было бы бесполезно пытаться составить представление о нем с помощью нравственно-психологических характеристик типа «добрый – злой», «храбрый – трусливый», «трудолюбивый – ленивый», «умный – глупый», «свободолюбивый – раболепный» и т.д. до бесконечности. Бесполезно даже в том случае, если бы удалось экспертным или чисто эмпирическим путем выявить распространенность таких черт или качеств в русском народе и сравнить его с каким-либо другим народом.

Это бесполезно, во-первых, потому, что даже в случае репрезентативной выборки некоторой совокупности качеств индивидов (чего до сих пор не удавалось сделать) все равно нельзя свести «типичные» черты этой совокупности в некую модель, отражающую основные черты или свойства нации. Ибо общепризнанно, что свойства системы существенно отличаются от свойств ее элементарных или структурных компонентов, взятых и порознь, и суммарно. Чтобы изучить основные черты нации, необходимо понять ее структурные и динамические черты, постоянно изменяющиеся на протяжении ее исторической судьбы [Сорокин. 1990, с.464-472].

Во-вторых, потому, что если бы нам даже удалось выявить основные черты таким путем, то остались бы по крайне мере два вопроса, требующие выяснения: 1) Каково происхождение этих черт? и 2) Каков механизм их становления. Ведь наше знание основных черт осталось бы в таком случае в определенной степени бесполезным, поскольку мы не смогли бы целенаправленно воздействовать на совокупность таких черт и остались бы во власти фатума.

Допустим, русскому национальному характеру присуща черта «во всем доходить до крайности, до пределов возможного». Но откуда она появилась? Есть ли она следствие генотипа русских, то есть природное свойство? Или оно возникло, если возникло, под влиянием каких-то социальных условий, в которых происходило формирование русского народа? Должны ли мы пытаться (и способны ли) изменить это действительно неудобное свойство в нашем тесном и взаимосвязанном мире, или нам остается только примириться с ним? Справедливо ли, что именно «благодаря этой своей черте Россия всегда находилась на грани чрезвычайной опасности»? [Лихачев. 1990, с.5].

А может быть, следует счесть основной чертой русского национального характера «пафос совлечения», жажду ... «совлечь всякую личину и всякое украшение с голой правды вещей», и именно этой чертой объяснить как «многообразные добродетели и силы наши», так и «многие немощи, уклоны, опасности, падения» [Иванов. 1992, с.235]?

Или все странности нашей истории связаны с тем, что «основная, наиболее глубокая черта русского народа есть религиозность и связанное с ним искание абсолютного добра» [Лосский. 1991, с.240]? И именно ради поиска абсолютной правды религиозный народ допустил разрушение божьих храмов и выкинул за границу самых блестящих представителей своей национальной элиты?

Наконец, почему не уберегли от чрезвычайных опасностей такие черты русской нации, как «сравнительно долгое существование, огромная жизнеспособность, замечательное упорство, выдающаяся готовность ее представителей идти на жертвы во имя выживания и сохранения нации, а также необычайное территориальное, демографическое, социальное и культурное развитие ее в течение исторической жизни» [Сорокин. 1990, с.472]? Ведь если в конце прошлого века В.С.Соловьев с достаточным основанием писал, что в отличие от других народов, где национальный вопрос есть вопрос о существовании народа, национальный вопрос в России есть вопрос не о существовании, а о достойном существовании [86. С.292], то в настоящее время вопрос о существовании встал для русских в самом грубом и первобытном смысле.

Речь идет не только о сохранении численности русского народа, хотя в результате «реформ» численность русских сокращается все возрастающими темпами и процесс депопуляции только набирает обороты. Одновременно разрушается и генофонд народа, идет слом вековых традиций, разрушение русской культуры и широкая пропаганда низкопробной западной масскультуры, ввод и распространение доселе непривычных и чуждых образцов поведения. Русский народ, этот, по выражению А.де Кюстина, «цвет человеческой расы» [Кюстин. 1990, с.220] реально оказался на грани вырождения и самоуничтожения, постепенно превращаясь в некое «население». Почему не «работают» в данный момент столь привлекательные основные черты, некогда названные Сорокиным?

Короче говоря, на все поставленные (и еще более многочисленные невысказанные вопросы) нельзя будет получить ответы, если просто постулировать какие-то основные свойства русского характера. Нужен другой подход, и ниже он будет предложен, но пока следует уточнить само понятие «национальный характер».

Национальный характер. Понятие и факторы формирования. Отметим, что в исследованиях, посвященных этой проблематике, трудно найти более или менее пригодное определение этого понятия. Чаще всего выражением «национальный характер» пользуются как интуитивно ясным. Может встретиться и крайне абстрактное определение, в которое можно вложить самое разное содержание. Например, утверждается, что «национальный характер – нечто приобретенное, нечто полученное во время взаимодействия между людьми определенного общества на протяжении их жизни» [Сорокин. 1990, с.463]. Бесспорно, «национальный характер – нечто приобретенное во время взаимодействия людей в определенном обществе», но в процессе взаимодействия люди приобретают и совместный опыт, и общую территорию, и совместные воспоминания и впечатления, общую историю, наконец. Но что такое национальный характер, и чем он отличается от всех названных выше явлений? При этом следует иметь в виду, что национальный характер вовсе не «миф», как считал Л.Н.Гумилев [Гумилев. 1990, с.358], а реальное и познаваемое, хотя и весьма сложное явление.

Попробуем дать собственное понятие национального характера в надежде прояснить этот сложный феномен. При этом следует принимать во внимание следующие соображения.

В уже упоминавшихся стереотипах европейских народов (например, немцы аккуратны, педантичны, законопослушны и т.п.) отражены, если присмотреться внимательнее, некоторые приемы, типы поведения или деятельности, вообще некоторые способы реагирования на какие-то факторы окружающего мира на мир в целом. Иначе говоря, это ставшие традиционными формы реакций на окружающий мир, привычные нормы поведения и деятельности. Если учесть, что нормы, понимаемые как образцы поведения и деятельности являются регуляторами (и порождением – отражением) объективно необходимой деятельности, то очевидно, что специфика деятельности, свойственная той или иной нации, проявляется в особенностях нормативного регулирования этой деятельности.

Носителями норм являются социальные субъекты (люди, коллективы, классы, общественные группы и пр.). Если такой субъект, как нация обладает специфическим набором норм, то можно утверждать, что нация обладает особым национальным характером. Значит, национальный характер можно определить как совокупность специфических социальных норм поведения и деятельности, типичных для представителей той или иной нации.

Национальные характеры могут отличаться друг от друга составом, перечнем норм. Например, могут существовать нации, которые смотрят на другие народы с точки зрения собственной «избранности», и целый шлейф норм регулирует взаимоотношения «избранного народа» с этими «другими». У других наций представление о собственной «избранности» практически отсутствует, и они подходят к другим нациям с позиций равенства. И в этом случае возникает целый набор норм, регулирующих взаимодействие между разными нациями.

Национальные характеры могут отличаться также степенью развитости тех или иных классов норм, а также удельным весом этих классов в общей совокупности норм. Скажем, отдельные нации могут отличаться «коммерческой хваткой», ориентируясь на торговую деятельность, другие склонны к занятию сельским хозяйством, третьи слишком склонны к попрошайничеству и мошенничеству, у четвертых властные слои чрезмерно коррумпированы и т.д. Сказанное не означает, что все представители данной нации занимаются торговлей или овощеводством, но нет сомнения, что у некоторых наций практически отсутствуют овощеводы, а у других – владельцы крупных финансовых организаций.

Нормы, входящие национальный характер, могут быть представлены двояким образом: 1) могут существовать отдельные нормы, которые широко распространены среди всей массы народа, и 2) могут существовать устойчивые комплексы, «сгустки» норм, носителями которых являются личностные типы, достаточно резко отличающиеся друг от друга.

Учитывая сказанное, изучать национальный характер можно в соответствии со следующими теоретическими установками:

1) основу национального характера составляют психофизиологические особенности нации, в частности, стереотипы поведения, обусловленные ее генофондом. В этом случае национальный характер предстает как устойчивое природное явление, проявляющееся во взаимодействиях людей. Меняется он крайне медленно по мере изменения генофонда;

2) в основе национального характера лежат привычные нормы взаимодействия людей, обусловленные типом общества, в котором живет нация. Тогда национальный характер предстает как социальное явление, способное изменяться по мере изменения общества, т.е. значительно быстрее, чем в первом случае;

3) национальный характер есть комбинация природной и социальной компонент, и это сочетание можно рассматривать в двух аспектах: а) какое начало (природное или социальное) играет ведущую роль, б) насколько согласованы (или, напротив, конфликтны) между собой оба начала.

С точки зрения чистой науки наиболее адекватна третья установка, но ее реализация требует больших людских и финансовых ресурсов. В настоящее время это невозможно. Проще начинать изучение национального характера, исходя из первых двух установок, а легче всего изучать социальную компоненту (в рамках курса «Социология личности» это и наиболее целесообразно). В дальнейшем будет прослеживаться социальная составляющая национального характера.