Дуализм славян

Ариане

Это было примерно в то время, когда в Азии и в Евро­пе, а особенно на Юге Галлии с невероятной силой рас­пространилось более влиятельное учение Ария, наводив­шее трепет на защитников православной Церкви. Ариан­ство крепко внедрилось в Гиенни, Лангедоке и Провансе, сделавшись там государственным вероисповеданием в эпо­ху падения Рима и вестготского владычества, оно предрас­положило целую страну к торжественному уклонению от правоверия и тем самым дало пример следующим поколе­ниям. Хотя знаменитый Арий, пресвитер Александрии, опирался более на односторонние выводы разума, чем на сокровища воображения, однако и он не смог избежать влияния со стороны гностических учений?2, восточная фи­лософия скрывается и в арианстве.

Последователи Зороастра и каббалы говорили о ряде су­ществ, эонов?3, истекающих одно из другого, они утвержда­ли, подобно Арию, что совершеннейший из эонов низошел в человека Иисуса после его крещения в Иордане.

Тонкой, едва заметной струей манихейство вливается в арианство, и восточная философия, преследуемая основа­телем этой обширнейшей из ересей, тем не менее, часто служит материалом для систематических построений Ария. У Ария, наконец, встречаются слова «Логос», «София»; у него Бог-Сын — чуть ли не демиург, создавший первых людей вместе с Духом, который позже содействовал ему в делах творения. Тонкости и трудности системы, отсутствие ясности и точности, особенно в определении субстанции Сына, — те же признаки гностицизма; эти стороны осо­бенно способствовали падению ереси. Арианские же собо­ры непрерывно проклинали своих собратьев по вере, если только они не сходились в философских тонкостях пони­мания Логоса, тогда как само это понимание давало воз­можность самым различным толкованиям, часто доходив­шим до обычных препираний, напоминавших состязания в школах Антиохии и Александрии и потому нередко укло­нявшихся в космогонию Востока и вымыслы магов.

Это обстоятельство и самостоятельность Сына, как бы равнозначного Отцу и потому в некоторой степени похо­жего на второго Бога дуалистов, давали возможность запо­дозрить непосредственную связь ариан с альбигойскими катарами?1.

Современнику альбигойской войны, английскому ле­тописцу Роджеру Говедену провансальские еретики прямо представлялись потомками ариан 24. Такими же они каза­лись знаменитому автору арианской церковной истории — Христофору Санду25.

Но если в учении Ария скрывается гностический эле­мент, то далеко не в такой степени, чтобы без особенной натяжки он мог создать абсолютный дуализм, которым отличается главная ветвь катаров, и чтобы можно было находить какую-либо традицию, кроме косвенной, то есть той, какую оказывают на образование религиозных и фи­лософских систем события прошлого. В этом смысле ариан­ство заметно повлияло на альбигойских еретиков, хотя ари­ан, как отдельных сектантов, в XIII столетии в пределах Лангедока не существовало.

Из всех вероисповеданий, уже рассмотренных нами, наи­более широкое влияние на альбигойство оказали манихей­ство и присциллианство. В средние века многие безусловно верили в тождество религии Мани с либеральными воззре­ниями провансальцев. Так как это вопрос первой важности, то надо остановиться на свидетельствах источников об отно­шении манихейской системы к альбигойской.

Роже, епископ Шалонский, живший в середине XI века, пишет об убеждении альбигойцев, что Святой Дух передает­ся только через Мани и что ересиарх этот ниспослан самим Богом26. По Экберту, писавшему памфлет на катаров, «секта эта несомненно берет начало от еретика Манихея»27. В Ита­лии полагали, что манихейство никогда не прерывалось и по документам можно проследить историю мер против него от Льва Великого до Бонифация VIII, тем более что другого имени для дуалистов там не существовало. Альбигойство яв­лялось местным термином, вследствие ряда событий сделав­шимся родовым названием манихейской секты.

Под именем манихейства дуализм известен в постанов­лениях ряда пап. Мы знаем о мерах, принятых против манихеев папами Геласием (492—496 гг.), Симмахом (498— 514 гг.) и Гормиздом (514—523 гг.). Григорий Великий (590— 604 гг.) два раза указывал на них в своей переписке и пред­писывал епископам обращение еретиков в католичество. Столетие спустя то же повторяет Григорий II (715—731 гг.) в послании от 723 года к клиру и народу Тюрингии. В фа-мотах к трем итальянским епископам, Герберту Капуанскому от 978 года, одному из его преемников Атенульфу от 1032 года и Альфану Салернскому от 1066 года, напечатан­ных в «Священной Италии» Угелли, сектанты называются тем же манихейским именем 28.

Наконец, что всего важнее, сам Иннокентий III, искус­ный в богословии и церковной истории, считает катаров манихеями. В этом же был убежден также автор главнейшего источника в изучении альбигойской догмы — доминиканец, лично допрашивавший еретиков, страстно добивавшийся истины, основательно знавший учение альбигойцев, Моне­та Кремонский, написавший свою знаменитую книгу в са­мой середине XIII столетия. Он называет ее «Adversus Catharos et Waldense» («Против Катаров и Вальденсов»), отличая тем самым различные корни еретиков, но решительно признает манихеев за предшественников дуалистов, ему современных, замечая только, что и другие сектанты не остались без влия­ния на них манихейства29.

Такое же убеждение возникло в Германии, что видно на примере упомянутого Экберта, писавшего после 1163 года и хорошо изучившего рейнских катаров. У Экберта видно даже намерение направить все свои тринадцать речей не­посредственно против Мани 30. Во французских хрониках, говоря про еретиков, всегда стараются указать на манихеев, как, например, делает в своих мемуарах аббат Гвиберт 31 и другие. Рауль Арденнский, капеллан аквитанских герцогов, в своих проповедях высказывает общее убеждение о проис­хождении окружных еретиков32. На рейнском соборе 1157 года за альбигойцами утверждено наименование манихеев33.

Наконец, французский памфлетист, доминиканец Стефан Бурбон, или Бельвиль, инквизитор, действовавший около 1250—1260 годов, в своем сочинении о семи дарах святого Духа говорит, что он старался по возможности точнее изло­жить заблуждение сектантов и пришел к убеждению, что Мани оказал главное влияние на содержание секты 34.

Испанский инквизитор Лука Тюиский, яростно пре­следовавший катаров в Галиции, во второй части своего сочинения об Исидоре Севильском, рассказывая тоном памфлетиста много интересных подробностей о катарах, главным образом он производит их от манихеев 35.

Рим долго был убежден в том и в позднейшее время.

В новой литературе ученый издатель Монеты, Риччини, столько же влияния на альбигойских катаров приписывает Мани, сколько и Присциллиану, но больше родства он на­ходит с манихеями. Французские ученые не проводят глубо­кой параллели и, не утруждаясь полным изложением той и другой системы, ограничиваются указанием видимого сход­ства. Но такие немецкие исследователи, как Гизелер, Ган, Баур, склоняются на сторону непосредственного влияния манихейства на альбигойскую ересь.

Что касается преимущественного влияния присцилли-анства, черты подобия альбигойцев которому мы имели слу­чай отметить, то в его пользу если и нет указаний источни­ков, мало вникавших в догматические подробности ересей, то имеются суждения таких компетентных критиков, как бенедиктинские авторы знаменитой истории Лангедока36. Представляется, что этот вопрос заслуживает гораздо боль­шего внимания историков. Следует заметить, что не всегда отличают точным образом манихеев от присциллиан, хотя такой прием нельзя назвать чисто научным. Во всяком слу­чае, мысли Мани являются существенным источником, если не первообразом дуалистических воззрений.

Разобрав обстоятельно альбигойскую систему, мы окон­чательно подтвердим нашу мысль о близких соотношениях между присциллианами и альбигойцами; теперь же пока­жем верность основного положения о том, что формации всех дуалистических систем, а следовательно и альбигойс­кой, коренятся в манихействе.

Мы видели, какое множество свидетельств, взятых из самых разнообразных источников, говорит в пользу этого вывода. Это не могло бы произойти без серьезных причин. Впоследствии мы покажем, что в систему альбигойцев вош­ло из манихейства отвержение Ветхого Завета, осуждение брака, вообще аскетический и пуританский принцип, те­ория традуционизма и метемпсихоза?1, наконец, деление сектантов на два разряда по степени большего или мень­шего знакомства с верой. Если мифологический характер манихейства исчез у средневековых катаров, то это есте­ственно объясняется условиями иной цивилизации, тогда как астрологическое начало, присущее присциллианству, удержано было вообще согласно идеям, господствовавшим в средние века.

Одним из решительных моментов в истории образова­ния альбигойской дуалистической догмы было обращение ее в греческие формы «павликиан и эвхитов» и славянские тенденции «богомилов». В этих своих обликах манихейство еще на одну ступень приблизилось к альбигойству. Между собой оба названных явления находились в тесном взаимо­действии и возникли в соседних географических регионах. Рожденный на Востоке, распространившись оттуда на За­пад, дуализм на своей родине искал запаса новых сил и, обновленный, спешил совершить вторичное шествие по тому же пути. Теперь он приносит на Запад мысли молодо­го племени, только что вступившего тогда на историчес­кую сцену, племени славянского.

Византийская империя, сумевшая сохранить свою внут­реннюю государственную целостность, часто стояла на краю гибели от борьбы политических партий в государстве и в столице. Скоро к политическим фракциям присоединились церковные; они также не замедлили начать не менее жесто­кую междоусобную борьбу. Богословское состязание стало обычным занятием жителей Царьграда и предметом любо­пытства для народа. Еретиков в Восточной империи распро­странилось более, чем в Западной. Что они там составили политическую фракцию, это видно из истории восточных павликиан, которых следует отличать от западных, где эта секта далеко не имела такого значения 37.

Павликиане вышли из Армении. Когда часть их исчез­ла на Западе Европы, остальные представили тем более грозную силу в пределах Византийской империи. Они рано создали структуру своей религии под влиянием теологи­ческих идей Востока и позже своих западных братьев вы­ступили на сцену истории. Некогда они называли себя детьми солнца, то есть его слугами. Их проповедники, Константин (в VII веке) и его преемники Симеон, Па­вел, Иосиф (в VIII веке), постепенно распространили павликианскую догму в Малой Азии, учредив админист­ративный центр своего общества в Фанорее на Геллес­понте. Они прекрасно умели ладить с арабами и греками; пользуясь тогдашними политическими событиями, они приобрели себе самостоятельность. Когда императоры приказали преследовать павликиан, то встретили в лице их вождя и пророка Карвеаса энергичное сопротивление. Все мелкие секты соединились вокруг него и сделались даже нападающей стороной.

Исповедники павликианства составляли как бы государ­ство в государстве, они имели своего вождя, свое почти не­зависимое общество, свою землю для поселения. Они вели прямую войну с императором Василием, но их полководцы, после многих неудач, подчинились правительству?1.

Позже император Иоанн Цимисхий дал им землю для поселения, обязав защищать ее от набегов скифов, предос­тавляя за то павликианам свободу веры. Это была большая страна во Фракии, около Филиппополя, имевшая особен­ное значение в глазах альбигойцев как центральный источ­ник еретического учения. «Скоро, — говорит Анна Комнина, — все вокруг Филиппополя стало еретическим» 38. Стра­на эта стала местом спасения всех преследуемых и гонимых за убеждения, преимущественно религиозные.

Эвхиты?2или мессалиане были одним из таких обществ, ветвью павликиан. Лукапетра и его ученика Сергия они счи­тали своими ересиархами, создавшими их догму. Сергий счи­тался также общественным реформатором. Для доказатель­ства своих убеждений еретики перетолковывали некоторые места Евангелия от Матфея. Новый Завет они принимали не вполне, офаничиваясь четвероевангелием, четырьмя посла­ниями Павла, посланиями Иакова, Иоанна, Иуды и Дея­ниями. Скорее католики, чем дуалисты, они не остались, однако, чуждыми некоторых обрядов и обычаев манихей­ства и магии. Их упрекали между прочим в сношениях с духами, которых они истребляли молитвой и изгоняли, со­вершая различные телодвижения. Но, придя в страну дуа­лизма, они вынуждены были заимствовать элементы чужо­го учения, смешать с ним свое и составить систему, которая вышла в некоторых частях мистической, в остальных же манихейской. Крещение они отвергнули, церковная обряд­ность была для них делом посторонним. В каждом человеке, по убеждению эвхитов, присутствуют демоны, с самого дня рождения — исцелиться от них можно только неустанной молитвой. Потому качество пищи не казалось важным, воз­держание от мяса не было обязательным. Но аскетизм, ино­ческая жизнь требовались этой системой более, чем какой-либо из манихейских. Страна скоро покрылась монастыря­ми, около которых стали появляться отшельники. Догмати­ка секты состояла в той же борьбе Сатанаила с добрым Бо­гом, в исчезновении души на звездных сферах, в необходи­мости отчуждения злого духа. Православные феки рассказывали про их тайные собрания много ужасного, упоминали про свальный фех, про умерщвление младенцев, кровь и золу которых они-де истребляли, но подобные рассказы передавались и про первых христиан, и про другие общи­ны, уклонившиеся от правоверия, если только оба пола участвовали в таких собраниях.

Зороастрийцы, сирийский гностицизм, манихейство — все эти стороны азиатской мудрости оказали влияние на фанатическое учение эвхитов, этот плод богомильства Бол­гарии 39. С ними мы вступаем во второй период альбигойства, период славянский.

Третьим и последним периодом будет альбигойство собственно провансальское.