Контрреформы 1889—1892 гг.

Примечания

Исход

Примечания

1. Газета народников-имигрантов «Общее дело» в 1878 г.. (№ 12. С. 9). заметила, что Александру III, как никому другому, оказался под стать титул «цесаревича» — безграмотная славянская форма от латинского слова caesar, напоминающая «того латиниста, который бабу называл по-латыни “бабусом”».

2. Текст его см. в кн.: Революционное народничество 70-х годов XIX в. Сб. Документов. М., 1965. Т. 2. С. 191-195.

3. К.П. Победоносцев и его корреспонденты. М.; Пг., 1923 Т. 1. Ч. I. С. 43, 47.

4. ПСЗ. СПб., 1885. Собр. 3. Т. I. С. 54.

5. Подробно см.: Троицкий Н.А. Дегаевщина // Вопросы истории 1976. № 3.

6. Большая монография М.К. Лемке «Святая дружина», оставшаяся неопубликованной, хранится в РО ИРЛИ, ф. 661, д. 16.

7. ПСЗ. Собр. 3. Т I. С. 262.

8. Leroy-Beauheu A. L empne des tsars et les russes. P., 1882. P. 151.

9. Н.П. Игнатьев — Александру III (ГА РФ, ф. 730, оп. 1,д 1530, л. 2 об).

Итак, вторая в России революционная ситуация, признаки которой начали обнаруживаться с весны 1878 г., к 1879 г. была уже налицо и до марта 1881 г. развивалась по восходящей линии. Ее кульминационной вехой стало цареубийство 1 марта 1881 г. После 1 марта началась ее нисходящая фаза: волна революционного прибоя постепенно спадала, а царизм собирался с силами и выходил из кризиса. К середине 1882 г. реакция перешла в решительное контрнаступление.

Вторая революционная ситуация не переросла в революцию, как и первая, главным образом из-за слабости массового движения, из-за отсутствия класса, способного поднять массы, возглавить их и повести за собой. Ни буржуазия (как это было во Франции 1789 г.), ни пролетариат (как это будет в России 1917 г.) тогда, на рубеже 70-80-х годов, для такой роли еще не созрели, а многомиллионное российское крестьянство было столь придавлено экономически и унижено политически, что могло лишь бунтовать — стихийно, локально, беспорядочно. Слабость массового движения, с одной стороны, объективно выдвигала тогда революционную партию (народовольцев) на первый план как решающую силу, а с другой — обрекала ее, лишенную поддержки масс, на поражение. Партия взяла на себя роль, посильную только для целого класса, взяла и — не осилила.

Другой причиной неудачи народовольцев была теоретическая несостоятельность доктрины, которую они исповедовали (революция мыслилась как социалистическая, хотя она в то время могла быть только демократической, причем вершителями ее считались крестьяне, которые на это были не способны). К тому же «красный» террор, взятый народовольцами на вооружение, не только не возбудил, вопреки их расчетам, крестьянские массы, но и отшатнул от них (именно как от террористов) либеральное общество. Это сузило социальную базу «Народной воли» и ускорило ее гибель. /307/

Общепринятый в советской историографии тезис В.И. Ленина о том, что «революционеры исчерпали себя 1-м марта» (по, существу верный), нельзя понимать буквально. Народная воля и после 1 марта сохранила значительную часть своих сил, а затем, пополняя их, еще долго, до конца 80-х годов, продолжала борьбу. Но возместить понесенные в связи с «охотой» на царя материальные (гибель основного ядра «Великого ИК») и моральные потери (крах расчетов на то, что цареубийство повлечет за собой взрыв революционной активности масс) она уже не могла. В результате победила реакция.

В контексте анализа событий 1879-1881 гг. просто решаете спорный вопрос об историческом месте партии «Народная воля»: как главный фактор второй революционной ситуации «Народная воля» со всеми ее достоинствами и недостатками знаменовала собою высший этап народнического движения. Бытующее у нас мнение (академиков М.В. Нечкиной, И.Д. Ковальченко и др.), будто во второй половине 70-х годов революционное народничество переживало не восходящий, а нисходящий период своего развития, противоречит логике истории второй революционной ситуации. Ведь если считать народовольчество уже нисходящим этапом народнического движения и учитывать к тому же, что борьба рабочих и крестьян даже в момент ее относительного подъема на рубеже 70-80-х годов оставалась еще очень слабой, то как объяснить, из чего сложился в 1879-1881 гг. (как раз в годы «Народной воли»!) революционный натиск? Почему вдруг царизм именно в те годы стал подумывать о возможности капитуляции? И перед кем?

Видимо, в поисках ответа на эти вопросы И.Д. Ковальченко выдвинул тезис, первая часть которого исключает вторую: «Деятельность народовольцев представляла собой уже нисходящий этап в истории революционного народничества. Но это, разумеется, не означало спада общего накала революционного движения»[1]. Слабый накал крестьянского и рабочего движения 70-80-х годов удостоверен фактами. По мнению автора цитируемой книги, и народовольческое движение было ущербным. Спрашивается, откуда же, за чей счет рос тогда «общий накал» революционной борьбы?

Распространенная в русской либеральной (до 1917 г.) и современной зарубежной литературе мысль о том, что революционеры своим экстремизмом заставили царское правительство свернуть с пути реформ Александра II к контрреформам Александра III, ошибочна. Именно революционеры, как, впрочем, и либералы, всегда толкали царизм к реформам. Половинчатость реформ 60-х годов подсказала им вывод о том, что самодержавие не пойдет на более радикальное преобразование России. Поэтому /308/ они решили свергнуть его, но, даже казнив Александра II, предлагали Александру III (в письме ИК от 10 марта 1881 г.) добровольно созвать народное представительство «для пересмотра» существующих форм государственности и обязывались при этом условии не оказывать «никакого насильственного противодействия правительству». Однако царизм и подпиравшие его собою реакционные силы, уступив в 60-е годы, далее руководствовались девизом Победоносцева: «Осади назад!» От М.Н. Муравьева-Вешателя и П.А. Шувалова они вели страну по реакционному курсу, а любую оппозицию подавляли.

«Конституция» Лорис-Меликова была новой, сугубо вынужденной и очень малой уступкой со стороны царизма, которая обозначила момент относительного равновесия противоборствующих сил. Вопрос о том, приведет ли эта уступка к настоящей конституционной реформе или будет взята назад, зависел от дальнейшего соотношения сил. Если бы антиправительственная оппозиция смогла усилить давление, она заставила бы царизм согласиться на конституцию (хотя бы и ограниченную), которая достойно и выигрышно для России увенчала бы цикл «великих реформ» 60-х годов и сделала бы их действительно великими . Но верх взяла реакция и принялась осуществлять то, к чему она стремилась и что планировала заранее, т.е. контрреформы.

Как бы то ни было, демократический натиск 1879-1882 гг. стал важной вехой в истории русского освободительного движения. Он вырвал у царизма много уступок в различных областях политики, экономики, культуры. Наиболее крупными из них были уступки в крестьянском вопросе: упразднение временнообязанного состояния крестьян, отмена подушной подати, снижение (примерно на 30 % по стране) выкупных платежей, одновременное сложение 14 млн. руб. безнадежных недоимок, учреждение Крестьянского банка. В рабочем вопросе царизм вынужден был положить начало фабричному законодательству (1 июня 1882 г. вышел закон об ограничении детского труда и введении фабричной инспекции). Из политических уступок, вырванных революционным подъемом, царизм одни взял обратно (например, «конституцию» М.Т. Лорис-Меликова), но другие оставил: было ликвидировано III отделение, освобожден из сибирской ссылки Н.Г. Чернышевский. В области культуры примечательны отставка весной 1880 г. министра просвещения Д.А. Толстого и начавшийся пересмотр реакционнейших толстовских школьных правил, отмена 24 марта 1882 г. монополии императорских театров, воссоздание (с 1879 г.) грузинского и начало (с 1882 г.) украинского профессионального театра.

Но дело не в этих конкретных (разумеется, весьма ограниченных) уступках. Дело в том, что освободительное движение вступило в новый, решающий фазис своего развития. Во-первых, теперь определилась в стране более зрелая расстановка социальных /309/ и политических сил. Либеральная буржуазия еще раз после 1859-1861 гг. доказала свою слабость. Революционные демократы как выразители интересов народных масс убедились, что для) победы революции совершенно необходима не только и даже ни столько в теории, сколько практически, опора на массы. В массовом движении как самостоятельный, качественно новый фактор революционной ситуации выделилась борьба рабочих начала выдвигаться на первое место по значению. Таким образом реальнее и яснее стали перспективы вызревания революции.

В России — революции демократической. Установилась даже — и в сущности, и в протяженности — своего рода цикличность развития страны к грядущим потрясениям: через 20 лет после первой революционной ситуации — вторая, еще через 20 лет — третья революционная ситуация и первая революция. Это — во-первых.

Во-вторых, революционная ситуация 1879-1882 гг. явилась итоговой проверкой теоретической доктрины народничества на практике и воочию показала, что народничество как руководящая теория в условиях новой расстановки социально-политических сил уже несостоятельно. Тем самым опыт второй революционной ситуации ускорил переход русских революционеров от народничества к социал-демократии. Новая доктрина, судя по тому, как она уже зарекомендовала себя в Европе, была более целесообразной и перспективной. К несчастью для России, здесь она приняла отличную от западной социал-демократии экстремистскую форму большевизма.

Историографическая справка[2]. Российские профессиональные историки до 1917 г. не изучали революционную ситуацию 1879-1882 гг. как таковую. Не употребляли они и самого понятия «революционная ситуация». Но они видели, что власть, общество, вся Россия оказалась на рубеже 70-80-х годов в кризисном состоянии, и пытались раскрыть смысл, причины и последствия этого кризиса.

Историки-охранители (граф С.С. Татищев, князь Н.Н. Голицын, жандармский генерал Н.И. Шебеко, агент III отделения А.П. Малыпинский) усматривали главное препятствие национальному развитию в происках народнической «крамолы», а главную причину кризиса — в слабом противодействии ей со стороны карательного аппарата империи. Целиком оправдывая «белый» террор царизма, они осуждали «диктатуру сердца» М.Т. Лорис-Меликова, который, мол, напрасно заигрывал с недоразвитым русским обществом и чуть ли не приободрял революционеров «мерами снисхождения и кротости»[3]. /310/

Либеральные историки (А.А. Корнилов, В.Я. Богучарский, С.Г. Сватиков, Б.Б. Глинский), напротив, возлагали вину за национальную конфронтацию на царизм: «Неспособностью выносить малейшую оппозицию со стороны общества и склонностью прибегать для ее подавления к мерам произвольным и террористическим правительство сделало невозможным мирное развитие страны. Зачинщиком в том двойном терроре, при котором пришлось русскому обществу жить и развиваться после великих реформ 60-х годов, являлось именно правительство»[4]. Отвергая «двойной террор» (и «белый», и «красный»), либералы старались доказать, что реформы суть движущая сила истории, а революция — это исторически несостоятельная крайность слева, как реакция — столь же несостоятельная крайность справа.

Советская историография приняла к руководству учение В.И. Ленина о революционных ситуациях, но при этом, как и в изучении первой революционной ситуации, обычно преувеличивает размах и силу массового (особенно рабочего) движения 1879-1882 гг. в ущерб народовольческому[5]. Научно сбалансированная оценка крестьянского движения как социальной базы революционного народничества и как фактора, угрожающе воздействовавшего на политику царизма 1870-х годов, дана в статье a.m. Анфимова и в монографии В.Г. Чернухи[6].

Либерально-демократическое движение до недавних пор вообще игнорировалось в советской историографии как исследовательская проблема. В 1966 г. на всесоюзной дискуссии о периодизации разночинского этапа освободительной борьбы в России акад. М.В. Нечкина попыталась изъять либеральную оппозицию из самого понятия «освободительное движение», заявив, что это понятие у В.И. Ленина — «синоним революционного» и что оно включает в себя только деятельность революционеров[7]. Лишь с 1970-х годов началось изучение либеральной оппозиции как вспомогательного фактора второй революционной ситуации в России[8]. /311/

Наиболее обстоятельно исследован такой компонент второй революционной ситуации, как кризис «верхов», главным образом в монографиях П.А. Зайончковского и М.И. Хейфеца[9]. Итоговая коллективная монография «Россия в революционной ситуации на рубеже 1870-1880-х годов» под редакцией Б.С. Итенберга (М., 1983) освещает все вопросы темы, хотя некоторые из них (о периодизации революционного кризиса, соотношении между его восходящей и нисходящей фазами, компонентами и т.д.) остаются спорными.

В зарубежной историографии преобладает идея альтернативности русской революции, согласно которой реформы 60-х годов поставили Россию на единственно правильный путь национального прогресса, но революционеры своим безрассудным экстремизмом рассердили царский режим и вынудили его прибегнуть к контрреформам. Такую концепцию раньше других обосновал английский историк Б. Пейрс[10], а сегодня ее развивают в числе других известные американские исследователи Р. Пайпс и А. Улам[11].

1. В.И. Ленин и история классов и политических партий в России. М., 1970. С. 81.

2. Подробно см.: Троицкий Н.А. Историография второй революционной ситуации в России. Саратов, 1984.

3. Татищев С.С. Император Александр И. Его жизнь и царствование. СПб., 1903. Т. 2 С. 653.

4. Корнилов А.А. Общественное движение при Александре II (1855-1881) Исторические очерки. М., 1909. С. 259-260.

5. См.: Корольчук Э.А. «Северный союз русских рабочих» и рабочее движение 70-х годов XIX в. в Петербурге. М., 1971; Соколов О.Д. На заре рабочего движения в России. 2-е изд. М , 1978; Трофимов А.С. Пролетариат России и его борьба против царизма (1861-1904). М., 1979.

6. См.: Анфимов A.M. Крестьянское движение в России во второй половине XIX в. // Вопросы истории. 1973. № 5; Чернуха В.Г. Крестьянский вопрос в правительственной политике России (60-70-е годы XIX в.). Л., 1972.

7. См.: Вандалковская М.Г., Колесниченко Д.А. Дискуссия о внутренней периодизации разночинского этапа русского освободительного движения // История СССР. 1966. № 4. С 122, 129; Алафаев А.А. Русский либерализм на рубеже 70-80-х годов XIX в. М., 1991.

8. См.: Петров Ф.А. Земское либеральное движение в эпоху второй революционной ситуации в России (конец 70-х — начало 80-х годов XIX в.). Дисс. канд. ист. наук. М., 1976.

9. См.: Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х годов. М., 1964, Хейфец М.И. Вторая революционная ситуация в России. Кризис правительственной политики М., 1963.

10. Труды Б Пейрса издавались в Англии и США с 1920-х годов. См., к примеру: Pares В. Russia - Between Reform and Revolution. N Y., 1962.

11. См.: Ulam A. In the Name of the People' Prophets and Conspirators in pre-revolutionary Russia N Y, 1977; Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993.