Колониальный вопрос во второй половине 18 века

Австро-прусское соперничество во второй половине 18 века

Переворот союзов» и Семилетняя война

Лекция 3. Международные отношения во второй половине 18 века

План лекции:

Вопрос 1. Менее чем через десять лет непрочного мира неразрешенные противоречия привели к новой войне. Для Семилетней войны 1756—1763 гг. также были характерны соче­тание разных по своему происхождению конфликтов и столь круп­ный масштаб — четыре части света, все пять великих держав, что иногда ее называют первой мировой.

Как и в предыдущей войне, колониальный конфликт вырос из от­дельных столкновений за океаном. В Северной Америке пересеклись два потока колонизации: французы пытались соединить свои владе­ния на севере и юге, Великие озера и Луизиану, тем самым встав на пути английского вектора колонизации с востока на запад американ­ских земель. Конфликт разрастался, и с 1754 г. в колониях началась настоящая война. В Европе расклад сил существенно поменялся в связи с возник­новением в годы войны за австрийское наследство совершенно ново­го долгосрочного конфликта — австро-прусского антагонизма, ожес­точенного соперничества двух держав, которое завершится лишь более чем через столетие.

Этот антагонизм был одной из причин радикальной перегруппи­ровки великих держав накануне Семилетней войны, получившей на­звание «переворот союзов» или «дипломатическая революция». При всей подвижности международной системы до этого момента союз­ные отношения были относительно устойчивыми, поскольку боль­шой устойчивостью отличались и основные европейские противоре­чия. Постоянство противоречий рождало постоянство союзов. Классической связью такого рода был союз между Англией и Австри­ей, так как вражда к Франции была общим знаменателем и авст­ро-французских, и англо-французских отношений. Именно Австрия выступала в роли главного английского «континентального солдата», который сковывал силы Франции в Европе. В Семилетнюю войну эта связка не сработала — впервые почти за сто лет. Поражение в войне за австрийское наследство привело к полному смещению приорите­тов внешней политики Австрии. Все помыслы венских политиков были поглощены идеей реванша Пруссии, а с этой точки зрения союз с Англией оказался совершенно бесполезен. В этих условиях австрий­ский канцлер Кауниц решился на беспрецедентный шаг и предложил военный союз «наследственному врагу» — Франции. Теснимые в ко­лониях французы приняли предложение, надеясь на спокойствие в Европе. В результате исчез один из краеугольных камней междуна­родных отношений — австро-французский антагонизм, который за три века своего существования стал для европейских политиков чем-то столь же естественным, как явление природы. В свою очередь, на революционный шаг решаются и англичане: вместо того чтобы с австрийской помощью нейтрализовать союзную Франции Пруссию и тем самым обезопасить английский Ганновер, они прямо обращаются к возможному противнику — Пруссии и превращают его в союзника. Статс-секретарь по внешним делам Уильям Питт Старший, ставший вместе с Кауницем главным автором «переворота союзов», выдвинул программный лозунг «Америка должна быть добыта в Силезии!». Он предполагал дополнить «морскую» стратегию «континентальной», т. е. вовлечь Францию в борьбу в Европе.

Еще одной особенностью Семилетней войны по сравнению с пре­дыдущими общеевропейскими войнами стала небывалая степень во­влеченности в нее России, которая также вступала в войну с не со­всем обычным сочетанием союзников. Россия, возмущенная отказом Англии от уже готового договора о субсидиях взамен своей военной помощи (пруссаки запросили меньше), а также побуждаемая слухами об агрессивных планах Фридриха 11 и собственными надеждами на приобретения в Прибалтике, выступила против своих традиционных партнеров — Англии и Пруссии и вопреки всем традициям сблизилась с Францией. Таким образом, Семилетней войне предшествовал под­линный «переворот союзов», во многом сделавший ее войной бывших союзников против бывших противников и лишний раз продемонстри­ровавший подвижность системы, каждый из основных участников ко­торой за полвека успел побывать в союзе с каждым другим.

В войне противостояли друг другу два союза — Пруссия, Англия и традиционно шедшая за ней Португалия, с одной сторо­ны, и блок Франции, России, Австрии, Швепии, Саксонии, Испании и целого ряда германских государств — с другой.

Лондон и Берлин связывала Вестминстерская конвенция

1756 г., которая выводила Пруссию из угрожавшей ей полной изоля­ции, снабжала ее огромными английскими субсидиями и позволяла надеяться на то, что Англия удержит Россию от антипрусского высту­пления. По условиям конвенции стороны договаривались о том, что совместно выступят против любой вторгшейся в Германию державы. Имелась в виду Франция и ее возможное вторжение в Ганновер —континентальное владение английских королей.

В основе противоположного союзного лагеря лежало Версальское соглашение 1756 г. между Австрией и Францией. Соглашение не ка­салось колониальных проблем; в Европе стороны обязывались не только оказывать друг другу военную помощь в защите своих владе­ний, но и в специальной секретной статье ставили наступательные цели: Австрия должна была получить Силезию и передать Франции Австрийские Нидерланды; Франция обязывалась не препятствовать полному разгрому Пруссии и предоставить Австрии субсидии. Через полгода к этому союзу присоединилась Россия, а в мае 1757 г. был заключен австро-французский наступательный союз, ставивший целью полный раздел территорий Пруссии.

Помимо Версальского соглашения, важную роль в создании анти­английского и антипрусского фронта европейских государств сыграло заключение нового Бурбонского фамильного пакта 1761 г. Договор, сохранявшийся в силе вплоть до Французской революции, преду­сматривал взаимную помощь Франции и Испании, а также присоеди­нившихся к ним бурбонских государств Пармы и Неаполя. В подпи­санной одновременно секретной конвенции Франция соглашалась передать Испании захваченный у англичан о. Менорку, а Испа­ния—объявить Англии войну, если та до мая 1762 г. не заключит мир с Францией.

Для Пруссии подобная расстановка сил значала окружение со всех четырех сторон и беспрецедентное превосходство сил про­тивников. Фридрих 11 сумел продержаться семь лет благодаря военной и политической разобщенности союзни­ков и собственным военным талантам. С небольшой армией он ме­тался от противника к противнику, стараясь поодиночке вывести их из войны. Он стал автором целого ряда побед, вошедших во все учеб­ники стратегического искусства, как, например, битва при Росбахе

1757 г., когда он разбил имевших двукратный перевес французов, на­неся им потери в двадцать раз большие, чем понес сам. В битве подЛейтеном того же года, названной Наполеоном «шедевром маневра и решимости», Фридрих IIиспользовал свою знаменитую «косую ата­ку» и лишил Австрию чуть ли не половины ее армии. Однако перевес сил противников, полный экономический упадок и фактическое от­ступничество Англии, переставшей выплачивать Пруссии субсидии после достижения своих колониальных целей, привели к закономер­ному результату. После ряда поражений, самым значительным из которых была битва при Кунерсдорфе 1759 г., Пруссия стояла на грани государственного краха. Ее спасло только так называемое «чудо бран-денбургского дома», т. е. неожиданная смерть Елизаветы Петровны и воцарение Петра III,большого поклонника Фридриха И. Россия вы­шла из войны, без всякой компенсации вернула Пруссии завоеван­ные к тому времени территории и даже заключила с ней союз.

Выступление России на стороне недавнего противника немедлен­но привело к выходу из войны Швеции; вскоре поспешила заключить мир и Австрия.

Двум главным конфликтным линиям Семилетней войны — колониальной и европейской — соответствовали и два раздельных мира, заключенных в феврале 1763 г.

Парижский мир лишил Францию ее североамериканских и целого ряда других колоний (см. с. 81—82), обеспечив единоличное лидер­ство Англии. Губертусбургский договор закрепил Силезию за Прус­сией, окончательно утвердил ее в роли новой великой державы и на долгие годы сделал австро-прусский дуализм аксиомой европейской политики.

Не потеряв ни одного квадратного метра, Франция тем не менее проиграла не только в колониях, но и в Европе. Выступая в течение десятков лет в качестве динамичного начала, своеобразного мотора международной системы, отныне она скорее поддерживала ста­тус-кво, чем стремилась к изменениям. Быстро падало ее некогда ключевое влияние на Центральную Европу, особенно с тех пор, как Пруссия сменила ее в роли точки притяжения всех антигабсбургских сил. Центр тяжести европейской политики все больше смещается на восток.

§4. Австро-прусское соперничество во второй половине XVIII в.

Далеко не каждая война приводила к появлению столь непримиримого и продол­жительного антагонизма между двумя стра­нами, как это произошло с войной за авст­рийское наследство и австро-прусскими отношениями. Семилетняя война стала дальнейшей вехой развития австро-прусского «дуализма» в Германии. Ее главное значение в этом смысле заключается в том, что в Империи наряду с Австрией появился другой полюс, который также обладал притягательной силой и заставлял на себя ориентиро­ваться. В результате менялись привычные структуры соотношения сил внутри Священной Римской империи. В первую очередь это про­являлось в проникновении прусского влияния даже в традиционно верные императору регионы.

Постепенной потере влияния императора способствовало не­сколько обстоятельств. Во-первых, падает значение Франции, тради­ционно выступавшей в Империи в двух ролях — внешней угрозы и точки притяжения для всех недовольных Габсбургами. Угроза со сто­роны Франции теряет актуальность, и император отныне не настоль­ко востребован в роли главного защитника от «наследственного врага, сотрудничеством с которым в годы Семилетней войны он к тому же себя дикредитировал. Одновременно функцию своеобразного магнита для оппозиционных Габсбургам сил

С.57-63

ции Франции, занятой приближавшейся революцией. На выступ­ление против России Швецию подтолкнули Англия и Голлан­дия, обеспокоенные укреплением позиций России на Балтике. В 1788 г. шведский король Густав III заключил союз с Турцией и на­чал войну против России, которую, в свою очередь, поддержала Да­ния. Впрочем, под давлением Англии и Голландии Дания скоро за­ключила со Швецией мир. Не преуспев в войне, в августе 1790 г. Швеция была вынуждена подписать Верельский мир, подтвердивший условия Ништадтского и Абоского договоров; союз с Турцией был разорван.

Тем временем Турция несла поражение за поражением от России и союзной ей Австрии. Несмотря на успехи, Австрия из-за внутрен­них проблем и давления Пруссии была вынуждена в августе 1791 г. заключить Систовский мир на основе статус-кво с самыми незначи­тельными территориальными приращениями в свою пользу. Для Рос­сии успешно сложившаяся война завершилась Ясским миром, под­писанным в конце декабря 1791 г. и принесшим России земли между Южным Бугом и Днестром, который стал новой русско-турецкой границей.

Русско-турецкие войны имели большое значение не только в ре­гиональном, но и в общеевропейском контексте. За считаные деся­тилетия они превратили Россию из амбициозного новичка в одного из признанных лидеров европейской политики. Эти успехи стали воз­можны в первую очередь потому, что внимание европейских великих держав в эти годы было отвлечено на другие проблемы — авст­ро-прусское противостояние, Войну за независимость США, затем на Французскую революцию. Вместе с тем одним из последствий рус­ских успехов в войнах против Турции стало создание в общественном мнении Европы негативного образа России, который в XIX в. станет серьезным фактором, ослаблявшим ее международные позиции.

Катастрофы в двух русско-турецких войнах 1768—1774 и 1787— 1791 гг. убедили турок в необходимости внешних союзов, и султан Селим III принял революционное решение — основать постоянные миссии при дворах всех великих держав, за исключением России. Межгосударственные контакты получили таким образом прочную ре­гулярную основу, и к XIX в. Турция подошла хоти и не как «европейская» страна, но в качестве члена европейской системы.

В целом события на востоке Европы, связанные с Польшей, Тур­цией и Швецией, могут рассматриваться как одно из свидетельств кризиса системы международных отношений, кризиса «пентархии» и равновесия. Вместо существовавшей большую часть века свободной игры великих держав, суммой которой было равновесие, возникло две группы с мало пересекающимися интересами — колониальные Англия и Франция и сугубо континентальные Австрия, Россия и Пруссия. Поврежденный механизм европейского равновесия был окончательно сломан Французской революцией.

Глава 4.Европейская экспансия и торговоколониальное соперничество в XVII—XVIII

Одним из центральных событий миро­вой истории, ее во многих отношениях поворотным моментом стала экспансия Ев­ропы и распространение европейской циви­лизации на весь мир. Этот в буквальном смысле слова глобальный процесс, предпосылкой которого были Великие географические от­крытия, продолжался в течение всего Нового времени и составил од­ну из самых существенных его сторон.

Европейская экспансия впервые прямо связала между собой все континенты, разделенные в течение целых геологических эпох, и привела к беспрецедентным изменениям — переселению на другие материки не только миллионов людей, но и целых видов животных и растений, к невозможному ранее смешению рас, религий и языков.

Для экономики все это означало смещение самой системы коор­динат, поскольку полем ее деятельности потенциально становилась не отдельная страна или даже континент, а весь земной шар. Количе­ственное и качественное умножение ресурсов стало мощнейшим толчком развития экономики, в первую очередь европейской, нахо­дившейся в центре складывавшейся новой системы. Большое значе­ние имел уже простой обмен сельскохозяйственными культурами, давший в распоряжение человечества практически все возможные продукты питания. Отныне на всех континентах выращивались ази­атский рис, европейская пшеница, американский картофель. Все это привело к огромному росту производства продуктов питания, что стало одной из важнейших предпосылок демографического роста, ко­торый, в свою очередь, повлек за собой множество экономических последствий. Торговля также претерпевала не только количествен­ные — ранее она была ограничена в лучшем случае Евразией и Афри­кой, но и качественные изменения. Благодаря появлению целого ря­да заморских товаров, имеющих широкий спрос, был сделан значительный шаг от средневековой торговли предметами роскоши и экзотикой к современной массовой торговле. В свою очередь, рост европейского спроса стимулировал региональную специализацию за океаном и тем самым закладывал основы будущего мирового рынка. Значительно ускорив процесс первоначального складывания капита­ла и обеспечив намного более широкий рынок сбыта, европейская экспансия стала одним из главных катализаторов развития капитали­стических отношений.

Сама эта экспансия приняла своеобраз­ную форму так называемого колониализма, т. е. контроля одного народа над другим, ос­нованного на разнице в уровне экономи­ческого, политического и военно-технического развития. Формы ко­лониального господства менялись в зависимости от исторического периода, от страны к стране и от местных особенностей, однако в це­лом можно выделить три его основных типа. Исторически первым типом были колонии, которые представляли собой не столько терри­тории и области политического господства, сколько опорные пункты для торговли, призванные обеспечить доступ к местным богатствам и помешать присутствию соперника. Такими были, например, колонии Португалии в Западной Африке и бассейне Индийского океана. Вто­рой тип — это массовое заселение заокеанских территорий, как пра­вило, с вытеснением или даже уничтожением местного населения. Классический пример — английская колонизация Северной Амери­ки. Наконец, третий тип, который можно назвать колониализмом в чистом виде, — это контроль над целой страной, основанный не на массовом заселении, а на господстве над местным населением. Са­мым старым вариантом колоний такого типа была испанская колони­зация Южной Америки. Хотя за океаном появились многочисленные испанские переселенцы, их поселения существовали не столько бла­годаря собственному труду (еще Кортес говорил, что он переплыл океан ради золота, а не для того, чтобы работать как крестьянин), сколько благодаря эксплуатации индейского населения и рабов. В XVIIIв. появляется совершенно новый вариант, получивший рас­пространение сначала в Индии и затем в Африке, — вариант осуще­ствления господства над обширными территориями даже без посто­янного европейского населения.

Не все континенты и регионы Земли в равной степени интересо­вали европейцев. Речь в первую очередь шла об Азии (Индия, «остро­ва пряностей» на востоке Индийского океана, Юго-Восточная Азия) и Америке (Вест-Индия, Центральная, Южная и позже Северная Америка). В отличие от Средневековья в XVI—XVIIIвв. Африка нахо­дилась на периферии европейского внимания и в основном выполня­ла вспомогательную функцию обеспечения американских и азиатских интересов, служа мостом в Азию и поставщиком рабов в Америку.

Испания и Португалия, главные действующие лица эпохи Великих географических открытий, извлекли из этих открытий максимальную выгоду, фактически монополизировав связи с внеевропейским миром.

В соответствии с целым рядом соглашений, наиболее важным из ко­торых был договор в Тордесильясе 1494 г., областью преимуществен­ных интересов испанцев было признано Западное, а португаль­цев — Восточное полушарие.

В основе колониальной активности португальцев лежало, по сути дела, единственное стремление — пряности. Перец, мускат, гвоздика, имбирь — вот ради чего огибали Африку, погибали от тропической лихорадки, вели войны. В это время пряности были не только вопро­сом гастрономического разнообразия, но и необходимостью. Вплоть до конца XVII в., до повсеместного перехода к зимнему содержанию скота, осенью производился его массовый забой, и пряности служили важным средством при заготовках и сохранении мяса. До португаль­цев главными поставщиками пряностей в Европу были арабские куп­цы, доставлявшие их от мест производства в Индии и Юго-Восточ­ной Азии в Средиземное море. Однако прохождение через множество таможен приводило к удорожанию пряностей более чем в 20 раз, поэтому даже путь вокруг Африки оказывался б#лее выгодным. В ре­зультате португальцы создали длинную цепь торговых и опорных пунктов от Лиссабона до Нагасаки с промежуточными звеньями на побережье Западной и Восточной Африки, Индии и Малайском архипелаге.

Взаимоотношения португальцев с местным населением складыва­лись не столько под знаком подчинения, сколько под знаком торгов­ли. Португальцы вклинились в древнюю систему торговли в бассейне Индийского океана и восприняли многие ее структуры, активным участием в местной торговле зарабатывая средства для закупки пря­ностей. Помимо португальцев, в этом регионе присутствовали также испанцы, поскольку разграничительная линия между ними была про­ведена таким образом, что позволяла португальцам появляться на востоке испанской зоны влияния — в Бразилии, а испанцам — на востоке португальской — на Филиппинах. Испанские галеоны приво­зили в Манилу перуанское серебро и грузились китайским шелком, чтобы, обогнув половину земного шара через Америку и Вест-Ин­дию, доставить его в Севилью.

Если в Азии для европейцев на первом месте стояла торговля, то в Америке сложилась совершенно иная ситуация: здесь на первый план выступило массовое переселение европейцев за океан и покорение местного населения. Первопроходцами выступили испанцы, создав­шие огромную колониальную империю с центром тяжести в Мексике и Перу. Можно сказать, что Испанская Америка представляла собой первый бесспорный случай европейского колониализма.

Колониальное господство в Южной Америке основывалось на двух главных опорах — плантационном хозяйстве и добыче драгоцен­ных металлов. В середине XVI в. были открыты крупнейшие в мире месторождения серебра в Мексике и Перу, и тогда же появились пер­вые плантации сахарного тростника в Бразилии, превратившейся в главного европейского поставщика сахара. Рабочей силой служили рабы, покупавшиеся за плантационный табак в лежавшей прямо на противоположном берегу Атлантики Анголе.

В 1580 г. состоялась уния португальской и испанской короны, фактически приведшая и к объединению их колониальных владений. В результате сложилась невиданных размеров колониальная империя, в экономическом смысле покоившаяся на трех китах — перуанском серебре, бразильском сахаре и малайских пряностях. К началу XVIIв. она достигла вершины своего могущества.

Если в XVI в. Испания и Португалия, два лидера европейской экспансии, могли выбирать между конфронтацией и компромиссом, то в XVII в. сам факт монопольного по­ложения иберийской короны в колониях не оставлял для новых желающих их приобрести никакого выбора. Практически любая колониальная активность автоматически означа­ла конфликт со старыми колониальными державами.

XVIIв. был отмечен огромным ростом интереса к колониям. Англия, Голландия, Франция, Пруссия, Швеция, Дания и даже Польша — все стремились получить свою долю в колониальных бо­гатствах. Однако наибольший успех выпал на долю Англии, Голлан­дии и Франции. Расположенные, подобно Португалии и Испании, на атлантическом фасаде Европы, эти страны имели по сравнению с ними ряд важных преимуществ, в частности более простой доступ к кораблестроительным материалам, а главное — более совершенную организационную форму колониальной политики в лице привилеги­рованных акционерных компаний. Если в Испании и Португалии торговля с заморскими территориями была в первую очередь делом короны, с ее неповоротливостью, постоянной оглядкой на политику и ограниченными возможностями мобилизации капиталов, то част­ные компании действовали гораздо эффективнее, исходя только из рационального расчета и ожидания прибыли. Возникли десятки тор­говых акционерных компаний в целом ряде европейских стран, осо­бое место среди которых занимали так называемые Ост-Индские и Вест-Индские компании в Англии, Голландии и Франции.

В бассейне Индийского океана на смену португальскому XVI в. пришел голландский XVII в. Португалию, с ее малочисленным насе­лением, нерациональным использованием колониальных богатств и политической несамостоятельностью, сменила страна с самой высо­кой степенью урбанизации в Европе, страна процветавшего, высоко­специализированного сельского хозяйства и обрабатывающей про­мышленности и, главное, страна, ставшая средоточием мировых финансов и торговли. Экономическая мощь имела и политическое продолжение — достаточно сказать, что республиканская Голландия в монархической Европе XVII в. не только не стала государством второго сорта, но и имела статус великой державы, а ее послы принимались по королевскому церемониалу.

Помимо мощного экономического тыла, голландская колониаль­ная политика превосходила португальскую также технически и орга­низационно. С технической точки зрения неоценимую роль сыграло изобретение голландцами нового типа корабля, так называемого флюйта — относительно дешевого, устойчивого и вместительного, что имело огромное значение при тех расстояниях, которые прихо­дилось преодолевать. В организационном смысле голландцы распола­гали самой мощной и успешной торговой компанией — Ост-Индской (1602 г.), сферой деятельности которой стали суша и море восточ­нее мыса Доброй Надежды. Компания выступала не только как тор­говая, но и как политическая и военная сила, обладая правами вести войны, строить крепости, заключать договоры с иностранными госу­дарствами.

В 1601—1602 гг. у побережья Индии появляются первые голланд­ские, а затем и английские корабли, положившие конец вековой монополии португальцев на торговлю с Ост-Индией. В ходе последо­вавших за этим нескольких десятилетий постоянных стычек и войн Португалия потеряла большую часть своих позиций в Индийском океане и сошла со сцены колониальной экспансии в этом регио­не. После ряда морских побед англичане получили первые опорные пункты на западе полуострова Индостан (Сурат в 1612 г., Бомбей в 1667 г.) и фактически добились преобладания в Аравийском мо­ре и в Персидском заливе. Спустя несколько десятилетий англи­чанам удалось закрепиться и на востоке Индостана. Их первым укрепленным поселением и фактической столицей Ост-Индской компании в регионе стал основанный в 1640 г. форт Сент-Джордж (Мадрас). Успехи англичан были связаны с несколькими обстоятельствами. Во-первых, относительно слабым было сопротивление—для порту­гальцев важнее были «острова пряностей», правитель слабевшей дер­жавы Великих Моголов надеялся на английскую помощь, а с его по­лусамостоятельными вассалами англичанам удавалось довольно легко справиться с помощью военной силы или поощрения местной розни. Во-вторых, свою роль сыграло и определенное сотрудничество Анг­лии и Голландии, объединенных общей целью подорвать господство португальцев в этом регионе.

Со своей стороны голландцы, как и португальцы до них, стреми­лись добиться монополии на пряности и, сломав в конце концов от­чаянное сопротивление португальцев, стали их полноправными на­следниками. Основой успеха голландцев в борьбе с португальцами и в дальнейшем утверждении в Восточном полушарии стало обладание двумя ключевыми стратегическими позициями — опорным пунктом у мыса Доброй Надежды на пороге Индийского океана и Батавией (Джакартой) в его центре. В то время как торговые суда других стран шли кружным путем вдоль восточного побережья Африки и по Ара­вийскому морю, голландцы пересекали почти всю акваторию Индий­ского океана по прямой линии от южной оконечности Африки и ока­зывались на Малайском архипелаге, в самом центре производства пряностей и главном объекте европейского интереса. Батавия на о. Ява стала штаб-квартирой голландской Ост-Индской компании и главным перевалочным пунктом для товаров из многочисленных гол­ландских владений в Южной и Восточной Азии. Помимо контроля над Малайским архипелагом и особенно над «островами пряностей» (Молуккскими), голландцы в 1641 г. отобрали у португальцев Малак-ку — важный стратегический пункт, обеспечивший их преобладание в Южно-Китайском море и, соответственно, особенно прочные пози­ции в торговле с Китаем и Японией. В 1658 г. португальцы были вы­нуждены уступить голландцам о. Цейлон, в течение нескольких следующих лет голландская Ост-Индская компания укрепилась на юге и востоке Индии (Кочин, Негапатам) и в Бенгалии. Наконец, голландцы смогли перенять у португальцев и права на монопольную торговлю с закрывшейся от внешнего мира Японией.

Таким образом, голландцы не только унаследовали от португаль­цев роль главного поставщика пряностей в Европу, но и стали важнейшим носителем внутренней торговли в Азии. Голландцы решительно пресекали любые попытки посягнуть на торговлю пряно­стями. Появившимся с запозданием в несколько десятилетий фран­цузам не оставалось ничего другого, как сосредоточить свою актив­ность в Индии, где французская Ост-Индская компания (с 1664 г.) захватила Чандернагор в Бенгалии и Пондишери, а также в Китае, где главным проводником французских интересов стала Китайская ком­пания (с 1698 г.). Англичанам, уже успевшим закрепиться на о. Ява и «островах пряностей», под голландским давлением также пришлось оставить свои позиции в этом регионе и ограничиться Индией — вы­нужденно, но, как позже выяснилось, к своему собственному благу.

Дело в том, что господствующее положение на рынке пряностей принесло голландцам лишь временный выигрыш, поскольку структу­ра европейского товарообмена с Азией постепенно менялась. Из стран южного и юго-восточного побережья Азии в Европу ввозилось множество товаров — шелк, фарфор, индиго и т. д., однако наиболь­шие доходы приносили три сменявших друг друга главных продукта азиатского экспорта — пряности, текстиль, а также кофе и чай. Одна­ко специфика торговли с Азией заключалась в том, что отдельные ви­ды товаров были довольно жестко связаны с определенными областя­ми производства. Даже на находившихся в непосредственной близости друг от друга «островах пряностей» существовала своеобраз­ная специализация — на одном острове производили мускат, на дру­гом гвоздику и т. д. Поэтому, когда к концу XVII в. европейский спрос на пряности стал спадать, голландцы оказались в заложниках ими же самими созданной ситуации — острова переставали быть главной ценностью, а новый фаворит европейского спроса — хло­пок — производился как раз там, куда они вытеснили англичан, — в Индии.

Спрос на хлопок стал расти с последней трети XVII в. в связи, с одной стороны, с тенденцией европейской одежды к более легким тканям и, с другой — с развитием плантационного рабства в Амери­ке и необходимостью одеть сотни тысяч рабов в дешевую и соответст­вовавшую жаркому климату одежду. Таким образом, голландцы, ранее практиковавшие производство хлопка лишь в целях обмена его на пряности, оказались в стратегическом проигрыше. Уже в 80-е гг. XVII в. англичане продавали хлопка в четыре раза больше, чем они.

Однако голландцам удалось во многом удержать свои позиции за счет третьего из «великой тройки» ост-индских товаров — чая и особенно кофе. Чай тогда поставлялся только из Китая через порты Макао и Кантон, где были представлены все три главных действую­щих лица европейской экспансии в регионе — англичане, голланд­цы и французы. Вскоре на ведущие позиции в торговле чаем вышли англичане, поскольку в континентальной Европе он пользовался относительно умеренным спросом, а ввоз в Англию, где чай стал напитком номер один, был возможен только в трюмах английских кораблей.

Но в случае с кофе победу торжествовали голландцы. Около 1600 г. европейцы близко познакомились с кофе, имевшим в после­дующие полтора столетия фантастический спрос. С середины XVII в. началась эпоха европейских кафе, кофе становится повальным увле­чением, объектом моды, сюжетом искусства (например, «Кофей­ная кантата» Баха). Следствием всего этого стал огромный спрос. Этот спрос привел к увеличению цены на кофе на его родине в Йеме­не и вынудил приступить к многочисленным экспериментам по его выращиванию в других регионах — и именно голландцы вытащи­ли счастливый билет. Их яванский «мокко» стал новым стандар­том качественного кофе и открыл Ост-Индской компании второе ды­хание.

Таким образом, в целом в течение XVII в. прямое европейское влияние в Азии было довольно незначительным, территориальные приобретения ограничивались, как правило, опорными пунктами, созданными с целью контроля над торговлей отдельными видами тропических товаров. На фоне необъятного азиатского рынка евро­пейский спрос пока далеко не всегда влиял на местную экономику решающим образом. Например, в Бенгалии, одном из главных центров производства хлопка, к началу XVIII в. европейский спрос обес­печивал работой лишь 11% местных ткачей — и это несмотря на при­сутствие там торговцев из Англии, Голландии, Франции, Португалии и даже Дании. Кроме того, одной из главных проблем торговли с Азией было то, что европейцы мало что могли предложить взамен. По существу, в роли единственного платежного средства выступало се­ребро, основным поставщиком которого были испанские колонии в Южной Америке. Циркулируя по артериям мировой экономики, ис­панское серебро через европейскую торговлю, с одной стороны, и прямые поставки из Акапулько в Манилу — с другой, в конечном счете притекало в Азию, поскольку в пересчете на золото там оно стоило дороже всего. Однако постепенно эта разница цен выравнивалась, создавая затруднения для торговли с Азией до тех пор, пока на смену серебру не пришли европейские товары.

Если на карте Азии владения европейцев были отмечены лишь отдельными точками, то на американском континенте возобладали колонии двух других типов — переселенче­ские и смешанные, т. е. основанные как на

массовом переселении, так и на господстве над местным населением. Ситуация в трех главных объектах европейской колониальной по­литики в Западном полушарии складывалась по-разному. В Южной Америке по-прежнему существовали обширные владения испанской и португальской короны, старавшихся как можно теснее привязать их к метрополиям, острова Вест-Индии попали во владения сразу не­скольких европейских государств, а Северная Америка стала объек­том все более активной колонизации Англии и Франции. При этом политическое деление далеко не всегда совпадало с экономическим. Особенно это касается того хозяйственного типа, который имел наи­большее значение для мировой политики и экономики, — плантаци­онного рабства, распространившегося как в Южной Америке, так и на юге Северной, а также в Вест-Индии.

Португальская Бразилия оставалась крупнейшей страной планта­ций и рабовладения. Спрос на рабов неуклонно увеличивался, с одной стороны, в связи с постоянным расширением производства са­хара, с другой — со спецификой этого производства: сахарный трост­ник должен был быть обработан быстро, в течение 24 часов, что тре­бовало большого напряжения сил и вело к значительной смертности. К тому же, поскольку затраты на покупку раба в среднем окупались за шестнадцать месяцев его работы, не существовало никаких эко­номических стимулов к бережному обращению с ним. Кроме того, рабский труд начинает использоваться более широко, в частности на открытых на юге Бразилии в 90-е гг. XVII в. богатейших месторожде­ниях золота и затем алмазов. Наконец, крупнейшим потребителем рабского труда становятся плантационные хозяйства вне Брази­лии — на островах Вест-Индии и на юге североамериканского конти­нента. Все это приводит к тому, что работорговля превращается в один из самых доходных видов деятельности. Появляется множество частных фирм и целых компаний, занятых в этой сфере (английская «Королевская африканская компания» (1672 г.), французская «Сене­гальская компания» (1683 г.) и др.). Работорговля становится главным средством вовлечения в мировую экономику африканских государств