Европейская парадигма существенно отличается от парадигм других евразийских цивилизаций, особенно средневекового периода.

· Восточноазиатская, буддийская и мусульманская парадигмы ориентированы, прежде всего, на замкнутость существования и это предопределяет выход на первый план именно мироустроительной функции.

· Иудейско – христианско – европейская же парадигма сложно и проблемно использует мироустроительную и экпансионисткую функции практически на каждом этапе развития цивилизации.

· Это породило проблемное взаимоотношение Империи и Церкви в рамках средневековья. Если Империя тяготела к замыканию пространства и его структурированию, упорядочению, то Церковь изначально была ориентирована на широкую идейную экспансию (движения апостолов, миссионеров).

· Если на первом этапе существования цивилизации (I тыс. н. э.) доминировала мироустроительная функция и медленно шло освоение территории, итогом которого станет появление феномена Священной Римской империи, то следующий период (первая половина II тыс. н. э.) характеризуется разрушением шаткого симбиоза Церкви и Империи, их противостоянием (борьба за инвеституру).

· Однако в это же время функцию распространения «истины» берут на себя формирующиеся национальные государства. Именно они будут активно ее навязывать ближневосточным и североафриканским народам (Реконкиста, Крестовые походы) и славянским племенам (христианизация славян из Византии и Западной Европы, «натиск на Восток»).

В исламском «мире» в это время наблюдается противостояние классического («арабского») и тюркского исламов (трактовок ислама). Арабы и поддержавшие их различные азиатско-африканские народы и племена в период двух халифатов (Омейядский, Багдадский) занимались «мироустройством» авраамического пространства и складыванием тюркского культурного мира. Тюркский исламский «мир» оказался в серьезной опасности и подвергся не только мощному военному удару, но и сложному воздействию со стороны кочевой цивилизации (монгольские «ураганы» XIII – XIV вв.) и буддийского мира. В этих условиях структурирование полицентричного и мультикультурного пространства Ближнего и Среднего Востока шло гораздо медленнее, сложнее и конфликтнее, чем Европы.

Восточноазиатский «мир» практически полтора тысячелетия (I в. до н. э. – XVI в. н. э.) переживал ситуацию противостояния двух цивилизаций – ханьско-китайской и кочевой. На исходе этого периода он пережил достаточно мощную культурную (европейцы) и этническую (маньчжуры) экспансию. По этой и ряду других причин восточноазиатские страны (Китай, Корея, Япония, Вьетнам) переходят к политике самоизоляции, что основательно сдержало формирование их возможной культурной экспансии.

Из буддийского мира в средневековый период выходили лишь отдельные культурные потоки, которые за пределами этого мира подвергались серьезной деформации (буддийское влияние в Средней Азии, тибетский буддизм, моноголо-сибирский ламаизм).

Именно в силу специфики развития Евразии в средние века и, разумеется, специфики развития самой Европы, европейская парадигма, получившая обновление и развитие благодаря формированию на континенте нового варианта культуры, основанного на секулярных ценностях, получила возможности для широкого распространения. Первоначально ее влиянию в ходе Великих Географических открытий подверглись более молодые и неустойчивые американские цивилизации, но к XX в. европейская культура широко проникает и в Евразию.

В настоящее время в европейско-американской культуре на первый план, безусловно, вышла экспансионистская культурная составляющая. Евро-американский мир окончательно объявил свой вариант развития магистральным путем развития всего человечества. Европейская парадигма сейчас лучше всех остальных ориентирована на динамику, а не статику социо-культурного развития. Возникавшая когда-то в недрах греко-римского и еврейско-ближневосточного мира как парадигма выживания, через различного рода бифуркации («судороги» по выражению Вольтера), в том числе через аксиологическую революцию И. Христа, она ныне стала играть роль самой динамичной, вполне способной для решения задачи объединения всего человечества. Однако нынешнее положение значительно осложняется и так называемым «пробуждением» Востока, т. е. выходом на первый план и других евразийских парадигм. Иначе говоря, можно констатировать, что мир вполне может стать «большой Европой», но может быть и «большим Китаем» или «большим исламом», ибо у этих парадигм тоже есть все необходимые возможности и способности для консолидации всех культур. Именно это обстоятельство во многом определило такой ожесточенный характер современных информационных войн («противостояние цивилизаций» по терминологии С. Хантингтона).

О том, что идеологическое структурирование идет с помощью Библии, говорит и пример античных обществ. В Римской империи тоже существовали мощные секулярные теория и практика, но они не решили проблем формирующейся средиземноморской цивилизации. Римская культура уступила христианству, которое пошло не от проблем, связанных с конкретными реалиями, т. е. пошло не вслед за этими проблемами, а предложило дедуктивный подход, универсализировав библейскую парадигму и соединив ее непротиворечиво с «античной» культурой, вышло тем самым на общечеловеческий (в тех условиях цивилизационный) уровень. Оно выработало и социальные рецепты, которые не столько решали конкретные проблемы, сколько их предупреждали.

Библия в ИСВ приобретает, или вернее сказать, усиливает свое философское значение. Именно в ней ищут ту постановку вопросов и алгоритм видения ситуации, которые могут помочь «вывихнутому веку». Библейский философский подход, ориентированный на системное восприятие и структурирование «знания», выступает как один из самых авторитетных оппонентов философским исканиям и ревизиям, стремящимся максимально «деидеологизировать» общество. К тому же, библейский подход обладает всеми признаками максимального универсализированного, ориентированного на все человечество, что явно необходимо и на данном этапе развития.

Одним из сложнейших в истории человечества является вопрос о смысле истории.

· Религиозный подход к этой проблеме был широко распространен в период, когда существовали «миры» и только религия смогла сыграть роль единой идеологии для них, предлагая, разумеется, для каждого из них разные формы и конструкции.

· Религия исходила из статического понимания реальности и социо-культурную модель воспринимала как особую конструкцию, которую надо построить, распространить, сохранить.

· Культура была своеобразным механизмом адаптации к определенной пространственно-временной ситуации и механизмом оптимальной трансляции социо-культурной модели во времени и пространстве. Культура, следовательно, не только деятельность, но и трансляция опыта этой деятельности.

Развитие истории по многим параметрам напоминает развитие географии. И это не случайно. Эти когда-то две сферы знания, а ныне сложные и разветвленные науки, имеют принципиальное значение для развития человечества, которое вынуждено постоянно определять свое место во времени (история) и пространстве (география). Эти знания должны быть максимально непротиворечиво сопряжены друг с другом в формате, образно говоря, очков. Как в очках «левый» и «правый» «взгляды» дают возможность увидеть объект в трехмерном измерении, дать его внешние, прежде всего, пространственно-временные характеристики и сущностные признаки и особенности, так и диалектическое взаимодействие истории и географии на любом этапе должно дать цивилизации объективное и адекватное представление о ней самой и ее месте в человеческом сообществе.

В период средневековья как период классических («аграрных») цивилизаций историко-географический синтез работал на религиозную форму парадигмы.

· В европейской истории это был, безусловно, европоцентричный подход, достаточно четко выявляющий потенции и претензии христианского «мира».

· Результаты его работы очевидны, ибо этот мир (латинский, христианский, франкский) был довольно широко известен в разных концах Евразии и пользовался немалым уважением, хотя и не поддерживались его экспансионистские устремления.

В период «новой истории» складывается моноцентричная (европоцентричная) модель мировой экономики и соответственно широко распространяется европоцентричная модель «всемирной» или «всеобщей» истории. Даже в самые глухие уголки земного шара в это время проникает капитализм и вместе с ним становящаяся общепланетарной социальная, экономическая, политическая, философская, историческая и т. д. лексика, выросшая во многом на греко-латинской и иудео-христианской терминологии.

Образно говоря, можно утверждать, что в это время существовала модель не только географического глобуса, но и экономического и исторического, когда все страны и народы мира характеризовались с точки зрения именно европейской методологии. При всех своих явных недостатках, европоцентризм все же стал весьма добротным основанием для соединения воедино различных исторических портретов и получения некоего «группового портрета». Этот портрет немного напоминает известную фреску Рафаэля «Афинская школа», где на одном пространстве собраны философы разных времен, но во главе их находятся Платон и Аристотель.

Для любой цивилизации важно иметь представление о своей истории и чужих историях.

· В средние века, когда не было оживленных экономических и политических контактов между «мирами», это делали с помощью таких маркеров, как религия, язык и «народ» (этнос).

· Они взаимосвязаны. Латиняне и византийцы четко обозначили ислам как религиозную ересь, т. е. как цивилизацитонную опасность (своего рода ВИЧ), и связали это с иным языком и «народом» (по терминологии XX в. этносом), который «впал в ересь» изначально – это арабы. В реальной политике они обязательно учитывали этнические, экономические и культурные нюансы (в частности, разумеется, знали, что иранские Аббасиды создали второй халифат), но ислам фактически до сих пор развивается почти исключительно только в тех конструкциях, которые создали именно арабы (аравитяне): сам ислам и его основные варианты – суннизм и шиизм.

· Идея особой роли народа обязательна для цивилизаций: «избранный народ», «непокорный народ», «злой народ», Ханьская империя как Поднебесная и Срединная и т. п.

Европейская общественная мысль, действительно, немало рефлексировала по поводу своей и всеобщей истории и заслужила право на «должность руководителя» тогдашней исторической программы. Однако в XX в. складывается совершенно иная макроэкономическая и геокультурная ситуация и активно начинают проявлять себя иные историографические и культурологические традиции. Экономическая карта мира как модель триумфального шествия капитализма начинает восприниматься как минимум сложно. Одновременно нововременная модель «всеобщей истории» (исторический глобус) как основа для дальнейшей совместной «истории всего прогрессивного человечества» начинает активно оспариваться. «Капиталистическая» модель развития, безусловно, столкнулась с одним из серьезнейших кризисов в своей жизни. Изменится ли модель экономического или исторического «глобуса» в результате современной мировой информационной войны, сказать сейчас еще невозможно, хотя следует, справедливости ради, отметить, что пока ни «Восток», никакая другая часть света своей альтернативы еще не предложила. Не стоит забывать, что современная глобализация инициирована именно европейским капитализмом.

Оба библейских текста (Ветхий и Новый Заветы) активно вводят идею «истории» как «педагогического» процесса.

· В данном случае речь не идет об истории как рассказе о прошлом или его исследовании. Достаточно четко выделяется временной промежуток, который и может быть назван «историей». Это время от «первородного греха», т. е. момента, когда человек (Адам) получил «истину» в дар, но усомнился в ней, почему и вынужден был уйти из Эдема в физический мир, до «возвращения в Эдем». Позднее «рамки» истории будут сужаться. «Историей» не считается период «язычества» как информационного хаоса и оно впоследствии вообще будет объявлено «дохристианским». Фактически здесь речь идет как об историческом о периоде существования цивилизаций. И в наше время под «всемирной» или «всеобщей» историей понимаются только несколько тысячелетий существования цивилизаций. Это вполне объяснимо, ибо главная задача современности понять логику развития существующих социо-культурных конструкций. «Первобытное время» интересует преимущественно только специалистов и писателей.

· Это время «исправления» человечества, т. е. принятия им «истины». Смыслом истории, начиная с Христа, становится Евангелие (Благая Весть) и люди начинают делиться на две категории – принимающие его и не принимающие («праведники» и «грешники»). Общество целиком на стороне «праведников» и тем самым закладывается основа не для биологической, а социально-культурной консолидации людей.

· Педагогическая задача «истории» огромна. Она не может решаться на уровне одного человека, ибо человек зависит от многих новых факторов. Человек (после «преступления» Прометея и «Первородного Греха») сотворил свой «мир», в котором противоречиво сосуществовали «культура» и «натура» и надо было создавать сложный и эффективный механизм ликвидации противоречий между ними.

· Речь идет о всем человечестве. Генеалогия каждого из живущих на Земле людей возводится к Адаму и, следовательно, к общему корню, а обращаясь к Аврааму, Бог говорит о том, что «благословятся в нем все народы земли» (Быт 18,18). Заложенная в Пятикнижии Моисеевом идея всемирности библейского союза Бога с его народом реализуется в Новом Завете, где Иисус прямо говорит о том, что Царство Небесное уготовано тем, кто придет с востока и запада.

· В условиях того времени речь, правда, шла только о «видимом» человечестве. Христианство дает не «полную истину», а «правильную», т. е., по сути, ориентированную только на обозримый исторический период. Цивилизация всегда четко видит пространственные и временные пределы своего «мира» и на первом этапе даже не мечтает о том, чтобы нести эту «истину» за пределы авраамического пространства или «Страшного Суда». Но универсалистские размышления Христа, пожалуй, впервые в истории человечества заложили «семена» будущей глобальной экспансии западной цивилизации.

· «Исправление» идет путем соответствующего «воспитания» и «образования», т. е. трансляцией «правильного» социо-культурного образца. Поскольку «истина» не человеческая, то в конечном итоге создается идеал человека – «вечный студент», т. е. человек, всю жизнь «штудирующий» истину.

· Это штудирование не должно быть интеллектуальным ее анализом или рассматриванием с позиций здравого смысла. Она – парадоксальна, т. е. противоречит «доксе» как общепринятым представлениям, все еще базирующимся на биологизаторском отношении к миру. И не все способны ее даже понять, а не то, что принять.

· Библейская традиция не просто формирует понятие «истории», но и требует от всех людей активно участвовать в ней, искренне и активно делая «профанную», т. е. современную, историю обязательным и логически непосредственным продолжением истории «священной». Человек становится единственным ее творцом и целью его творчества становится распространение «Божественной истины» всем народам.

· Достижение этой цели немыслимо без досконального изучения не только «священной», но и «профанной» истории всеми людьми. Период цивилизации, таким образом, это не только период безраздельного господства единой и обязательной для всех «истины» и Книги Книг, ее содержащей, но и безусловного преобладания среди всех наук и дисциплин «истории».

· Это делает христианство «исторической» религией, а Библию преимущественно «историческим» текстом, основная задача которого на конкретных примерах показать эффективность и всемогущество «воли Божьей», т. е. цивилизационной парадигмы. Заложены таким образом и понятие «всеобщая история» (как общечеловеческая) и задача искать в ней смысл (Деян 17:27 – «дабы они искали Бога»).

· Впервые в истории Западной цивилизации ставится задача изучения истории через «истину», т. е. через парадигму. Все остальные «смыслы» «истории» и «методы ее легкого изучения» (выражение Ж. Бодена), т. е. правильного, являются фактически производными от этого (через государство, борьбу классов, этносов и «народов», конфликт цивилизаций).

· Это явственно цивилизационная характеристика и она формирует у людей осмысленное, а не потребительское отношение к цивилизации, родине, истории, жизни.

На сегодняшний день авторитет и значимость библейской мировоззренческой системы и особенно морали обусловлены также состоянием неуверенности в завтрашнем дне. Если раньше аксиоматичным был тезис о том, что «сон разума рождает чудовищ», то теперь можно услышать, что чудовищ способно породить и «высокомерие разума» (выражение лауреата Нобелевской премии Ф. А. Хайека). Не случайно в XX в. стало популярно творчество С. Кьеркегора и Ф. Достоевского, в чьих произведениях бытие человека подчеркнуто не сводится к социальности. Как писал Ф. Достоевский, «человек социален, — но не весь...». Именно поэтому тема свободы в культуре XX в. сопровождается размышлениями о природе человеческой агрессивности, соотношении рационального и иррационального, человека «дневного» и человека «ночного», о природе сексуальности, жизни и смерти[81]. И здесь очень часто обращаются к библейскому опыту, который тоже применял дуализм к рассмотрению проблем человеческого бытия. Слова апостола Павла «проходит образ мира сего» (1 Кор. 7: 31) как бы иллюстрируются утверждением Ницше о том, что «вся наша европейская культура уже с давних пор движется в какой-то пытке напряжения, растущей из столетия в столетие, и как бы направляется к катастрофе...»[82]. «Мир во многих отношениях продолжает двигаться в направлении, которое отнюдь не ведет к исправлению нынешних недостатков. Более того, общество пребывает в таком душевном состоянии, что его не волнуют разоблачения и изобличения, какими бы обоснованными и аргументированными они не были»[83]. Христианство остается на европейском континенте большинством, но это большинство, по выражению П. Бьюкенена, «запуганное»[84]. Христианофобия все более входит в моду в Европе, непопулярна сама идея признания христианских корней Европы. Американский социолог Х. Уорд в книге «Религия в 2101 году» даже утверждает, что со временем религия превратится в своего рода «духовный туризм». По мнению русского богослова, «ничто в этом «секуляризованном» мире так не подчинено ему изнутри, как сама Церковь...» и это «подчинение» нашло свое выражение в приятии равенства как «базовой ценности»[85]. За христианством не стоит ни одно европейское государство, которое строило бы свою политику на защите его приоритетов, а против него очень действенно работают «европейские ценности» (в первую очередь идеология прав человека, которая делает акцент на правах «меньшинств»). Не случайно католичество расценивается православием как «религия человеческая, слишком человеческая» (Кураев)[86].

Библейский подход является одним из важнейших истоков современных представлений о морали.

· Отправной точкой религиозной морали является отдельная человеческая личность. Сама идея человеческого «спасения» подразумевает именно моральное «исправление» совершившего «первородный грех» человека, изгнание из души «зла» как неверия в необходимость добра.

· Она складывалась постепенно, о чем свидетельствует уже порядок следования библейских книг.

· Важнейшая тема еврейской Библии - история, избранного Богом еврейского народа, и центром ее является Пятикнижие Моисеево, за которым идут книги пророков (Невиим) и так называемые Писания (Ктувим).

· В христианской Библии Ветхий Завет рассматривается лишь как своеобразная подготовка к Новому. Он делится соответственно на исторические (прежде всего, Пятикнижие), учительские (или книги Премудрости) и пророческие книги, которые и понимаются как возвещение о Христе, давшем «истину» уже всему человечеству.

Хотя этика Библии не является абсолютно уникальной и похожа на моральные императивы в других культурах[87], но она ставит их в центре культуры.

· Сам библейский закон содержит указание на его этическую цель (Втор 4:8).

· Эта мудрость сравнивается с древом жизни, с самой жизнью, серебром, золотом, драгоценностями и сокровищем, светом и светильником, зрачком глаза, справедливостью, мёдом, источником и родником, истиной и т.п., «ничто не сравнится с ней» (Притч 8:11).

· Религиозно-библейская этика формирует в людях сознание, отличное от матеpиально-корыстного или технологического мышления и внушает идею, что цель жизни не состоит в максимальном потpеблении: «Hе собиpай себе сокpовищ на земле», «Какая польза человеку, если он пpиобpетет весь миp, а душе своей повpедит?», «И нет у человека пpеимущества пеpед скотом».

· Эти морально-этические «ценности» являются ветхозаветными, хотя их никто не отменял, и они остаются каноническими.

Библия ставит ряд проблем, актуальных в современной этике - определение сущности человека, смысла его жизни, способов отношения человека к своему существованию (знание меры во всем, преимущества мудрости, повторяемости всего, значимости каждого человеческого слова, осторожности и т.п.). Эти размышления есть в разных библейских книгах и достаточно подробно об этом говорится «учительских» книгах или книгах «премудрости» (Иова, Псалтырь, Притчи, Екклесиаста, Песня Песней, Евангелия).

Именно библейский подход предостерегает от упрощенного и корыстно-утилитарного отношения к морали, поднимая планку до уровня высокой морали.

Библейская этика — не столько система теоретических принципов, сколько определенный способ жизни (этос). Это находит отражение в проповедях пророков, которые бескомпромиссно требуют именно этического совершенства. Библейские авторы высказали очень полезные советы по нравственному воспитанию, которые эффективны и в наше время.

Причем, справедливости ради, надо заметить, что религия имела для этого некие возможности, которых лишены современные этические системы. В частности, она вырабатывает для этого специфические понятия, которых нет в этике: рай, ад, грех, покаяние, искупление и др. Она же воспитывает у верующих особые чувства (любовь к Богу, страх перед Богом, перед муками ада), включает в себя культовые факторы (молитва, таинства, обряды), вызывающие особые нравственные состояния. Полноценная религиозная жизнь невозможна без глубокого чувства. Мораль опирается лишь на совесть и на общественное мнение.

Библейская традиция рассматривает основные понятия морального сознания (добро и зло, справедливость, нравственная свобода и ответственность, совесть, долг, вина и т.д.) и дает одно из первых толкований главным проблемам теории морали (происхождение и сущность морали, ее структура, функции морали и др.).

Большинство актуальных и ныне библейских этических предписаний принадлежит к социальной этике: блюсти правосудие (Исх 23:1–2; Втор 16:18–20), избегать взяток (Исх 23:8), грабежа и притеснения (Исх 22:20–23; Втор 24:14–15), воздерживаться от злословия, помогать нищему (Втор 15:7–11), кормить голодного и одевать нагого (Ис 58:7; Исх. 18:7).

В основе них лежит требование воздерживаться от причинения вреда ближнему и зла слабому: «не враждуй на брата своего в сердце твоем...», «... люби ближнего, как самого себя. Я Господь» (Лев 19:17–18). Библия не довольствуется абстрактными советами, а требует от каждого, чтобы он творил добрые дела[88].

Это говорит о том, что Библия учитывает совместимость этических требований с социальной реальностью, но сами эти требования бескомпромиссны. Это делает библейскую этику более радикальной, чем большинство даже современных этических систем.

Характерной чертой нынешнего этапа научно-технического прогресса является то, что современный человек создал предельно сложный мир и пока не может ясно осознавать направление своего собственного развития[89].

· Утешение является неотъемлемой частью дискурса личности, находящейся в состоянии эмоциональной нестабильности.

· В средние века популярностью пользовался психотерапевтический метод, прибегающий к библейским метафорам.

· Наблюдается несомненный рост эсхатологических настроений.

· У человека опять становятся проблемными отношения с «окружающей средой».

Отсюда все усиливающиеся обвинения в адрес науки и часто поддерживаемая многими людьми тенденция к «консерватизму» и даже «мракобесию» как альтернативе НТР. Отсюда же и то, что в настоящее время наблюдается «реванш Бога», сопровождаемый активным «богоискательством» и «богостроительством», т. е. попытками «найти» иного «Бога» (иную парадигму хотя бы в виде «религии») или выстроить из старых «обломков» новую структуру. Если кинематограф преимущественно является проводником потребительской культуры[90], то в литературе еще в большей степени сохраняется мысль о необходимости жить духовной жизнью. Здесь тоже усиливается влияние развлекательной доминанты и все же она остается последним оплотом сопротивления «естественным потребностям» человека.

Думается, что именно доводы разума начинают действовать на человека. Цивилизация потеряла ориентировку, движется лишь в соответствии с «приборами» (законами), практически лишь выживает. Это животная стратегия, а человечество всегда было духовно агрессивно.

Собственно, библейский рассказ о творении человека содержит эту идею. Истоки всех проблем он рекомендует искать в диалектическом противоречии между между материальным («сотворенным») миром и «богоподобной» природой человека. Библия подчеркивает, что человек не является частью природы. Он сотворен отдельно от природы (Бытие 1:26 И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему), т. е. вырос не из природы. Иначе он был бы просто животным, а у него особая природа и осбые отношения с природой (и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле)[91].

· Именно такая сверхзадача поставлена перед человеком. Он не должен опускаться до «животного состояния», т. е. лишь потребительски относиться к миру. Именно управлять («владычествовать») миром его удел, в этом и проявляется его «богоподобность». Бог творит физический мир, но ставит над ним своего «управляющего» и человек, таким образом, становится сотворцом, соратником Бога.

· Это не просто, для этого нужно учиться и «история» становится не только временем «исправления» человека, совершившего Первородный Грех, но еще и «высшей школой», в которую принимают всех, но окончат ее только «избранные», достойные этой миссии («праведники»). Грешники же останутся в животном состоянии.

Библейский акцент не на потребительском отношении к жизни и миру, не трусливом выживании, а на овладении искусством руководства миром («исполнение воли Божьей»), фактически отодвинут далеко на задний план при капитализме, проповедующем гедонизм, потребительство, потакание инстинктам и т. п. Главной основой «реванша Бога» является как раз реакция человечества на поведение «безумного» мира, отошедшего от вектора развития человечества. Религия в данном случае дает не простое «утешение» как надежду на потустороннее вознаграждение (на этом делают акцент в своей оценке религии просветители, марксисты, демократы), а ориентирует человека на решение еще не виданной в мире задачи. Библия не психотерапевтический текст (это видение уставшего XX в.), а программа рассчитанная на весь период существования человечества.

С Возрождения развернулась борьба двух подходов к Библии – тактического, использующего лишь этические максимы, предназначенные для «утешения» человека, поддержание его в условиях «вывихнутого века», и стратегического, предлагающего целостный алгоритм развития на века вперед.

· Собственно, эти подходы всегда проблемно сосуществовали в истории.

· И в средние века были «христиане по имени» и «истинные христиане», предлагался «мирской путь спасения» и монашеский.

· Можно сказать, что генетическая подготовка «элиты» осуществлялась всегда и всегда это сопровождалось противостоянием по отношению к «человеческой мудрости».

· Об этом свидетельствуют споры вокруг теории двойственной истины самого Иисуса Христа, апостола Павла, Ибн Рошда, Сигера Брабантского, Фомы Аквинского. Христианство-то и выжило во многом благодаря тому, что универсализировало понятие «избранного народа», вывело его за узкие рамки «Земли Обетованной» и распространило на весь тогдашний «мир».

· Теперь задача сложнее, ибо ареной споров становится вся ойкумена. Не «возвращение к природе» (лозунг просветитетелей или современных «зеленых»), не переход на позиции «язычества», считающего человека частью природного мира (кельтомания, славянское язычество как альтернатива христианству), а «хозяйственный» подход к миру, управление им.

· Отсюда и требование религии воспринимать человека не таким, каков он «есть», а таким, каким он «должен быть». Он все еще «есть» «испорченное животное», живущее преимущественно по биологическим законам, а должен быть истинным «царем природы».

Традиционное общество создает определенный тип человека, который вытекает из самой парадигмы.

· В библейской традиции содержится идея богоподобности человека. Человек именно подобен Богу, а не равен ему, как, скажем, в древнегреческой культуре («богоравный» Одиссей).

· Он не может быть равен, ибо сотворен и сотворен «из праха земного», прошел через Первородный Грех и живет в материальном мире, где невозможно прожить без греха.

· Однако, и в этом великий оптимизм библейской традиции, человек сотворен «по образу и подобию Божьему».

· Это не означает, что речь идет именно о физическом сходстве Человека и Бога, хотя ранние христиане и ставили порой вопрос о том, мужеподобен или женоподобен Бог. Бог не может быть ограничен физической формой и потому, кстати, в христианстве используется идея боговоплощения. Сын Божий не мог явиться людям в своем «естественном» виде и вошел в «человеческую плоть».

· Человек подобен Богу и подобен ему именно в духовном плане. Бог абсолютно духовен и совершенен, а человек должен стремиться к духовному совершенству.

· В этом и состоит «добро». «Зла» не существует, ибо не деяние добра, т. е. не стремление к совершенству, и есть зло. Здесь можно использовать образ лодки, плывущей против течения. Она плывет, пока человек гребет. Перестает грести и лодку несет назад. Остановки быть не может.

Тип человека важен на любом этапе развития традиционного общества. Это может быть «хороший охотник», «богатырь», «вождь», «учитель» и т. д.

· Однако именно библейская универсализация понимания человека с акцентом на отношении к парадигме, а не профессиональной деятельности, является основой не только имиджа «истинного христианина», но и образа будущего «европейца».

· Здесь, разумеется, надо искать истоки и в античной, греко-римской традиции. Отсюда определенный дуализм в понимании европейского человека. Он стремится к амбивалентности своей сущности, т. е. хочет быть богоподобным, иначе говоря, быть искренним носителем и даже творцом своей культуры, но и быть достаточно самостоятельным в своей профессиональной деятельности и семейной жизни.

· Любопытно, что впоследствии М. Лютер как бы «перевернет дробь», объявив священными обязанностями человека, его «мирским крестом» именно профессию и семью.

· На примирение неизбежных противоречий между «знанием Афины» и «навыками Гефеста», «божественной волей» и «человеческим знанием», философией и религией, религией и наукой самое пристальное внимание обращает практически вся европейская мысль.

· Вплоть до недавнего времени дихотомия Бытие / Сознание считалась основным вопросом философии и против его религиозной трактовки в свое время активно выступал советский марксизм.

· Библейско-христианско-европейская же трактовка всегда пыталась выстроить непротиворечивый синтез двух начал культуры (идея «завета», теория двойственной истины, «философия – служанка богословия»).

До сих пор этике придается особое значение в европейской культуре. Хотя отказ от привычных для европейской цивилизации форм морали и выглядит ныне как отказ от этики вообще, все же можно говорить о том, что формирование новых этических конструкций идет с самым активным использованием библейских идей.

Фактически в библейских книгах проводится мысль о схеме формирования типа человека.

· Благодаря «воспитанию», которое осуществляется, прежде всего, силами семьи, человек становится носителем культуры, даже ее потребителем.

· «Образование» же создает транслятора культуры. Он более эрудирован и натренирован на передачу «истины» во времени (через своих детей и учеников) и в пространстве (представителям других культур).

· Но до конца истина «открывается» только немногим, которые и вступают в непосредственный контакт с Богом, заключают с ним «завет» (Адам, Ной, Авраам, Моисей, Христос). Они становятся творцами культуры, т. е. развивают изначальные идеи, «учат», создают соответствующие конструкции (особенно Моисей и Христос).

· Задача – не воспринимать Человека таким, «каков он есть», а творить его таким, «каким он должен быть».