Свобода воли как пробный камень прогресса. Титаны Возрождения

В эпоху Возрождения тема судьбы, столь же популярная, как и в древности, меняет акценты. Судьба героев складывается из ряда составляющих: прежде всего это воля самого героя, во-вторых, обстоятельства его жизни, как правило, совершенно случайные, в-третьих, его уникальный характер, за которым стоят славные предки, в-четвертых, элемент предопределения, относимый к действию неведомых мистических сил, в том числе, конечно, самого бога. В «Жизни Бенвенуто Челлини», «написанной им самим» в середине 16 века, все эти компоненты присутствуют, причем, в выше названном значении. Типичный герой этой бурной эпохи, Челлини больше всего уповал на собственный ум и силу воли, при этом, он дорожил той свободой (возможностью выбора), которая у него была, полагая, что она не дар небес, а результат его собственных усилий. В книге доминирует тема выбора, который герою предстоит всякий раз совершать перед тем, как начать какое-то предприятие, сопряженное с большой опасностью. Ценой его верного выбора, как всегда, оказывается собственная жизнь, а также жизнь доверившихся ему людей.[52] Если в лучших мемуарах людей той эпохи лица, судьбы, обстоятельства все же следовали за реалиями и не подгонялись под общепризнанный идеальный образец, то в художественной литературе, идеал, как концентрированное выражение стилевого своеобразия художественного творчества (метода) того или иного автора, становится на передний план. Отношение автора к жизни находит воплощение в образах героев, в их способах решения жизненных проблем. Но что призвано оценивать художественный уровень изображения героев и их поступков? Конечно, идеал, образец, как один из самых значительных факторов исторической деятельности людей. Начиная с «блага» Платона, Плотина и Августина, считает В.П.Бранский, этот фактор фигурирует то под видом «духовного климата эпохи» или «моральной температуры» (Тэн); или «общей формы созерцания известной эпохи» (Вёльфлин); или просто «духа эпохи» (М. Дворжак), «правды жизни» (В. Соловьев), «подвижнической исти­ны» (П. Флоренский); или более глобально в форме «культурного образца или стандарта ценности» (Манро), «прасимвола культуры» (О. Шпенглер) и т. п. Иногда для обозначения указанного фактора используются и более сложные термины, как, например, «супер-эго» (Фрейд), «архетип» (Юнг), «культурген» (Гексли), «мем» (Моно), «жизненный горизонт» (Гуссерль, Гадамер и др.) и т.д.

Разноголосица терминов столь велика, что с первого взгляда трудно заметить в них нечто общее. Однако, как мы увидим из последующего изложения, все эти сложные наименования суть расплывчатые, туманные и, по существу, подготови­тельные формулировки для обозначения того, что на обычном человеческом языке называется простым словом «идеал»... Идеал есть соответствие знания субъекту, ибо он дает нам картину мира не таким, каков он есть, а таким, каким он должен быть согласно нашему желанию.[53]

Могучие образы Шекспира во многом воплотили в себе эволюцию господствующих идеалов позднего Возрождения, где проблема свободы выбора стоит особенно остро. Коллизия свободы воли в «Гамлете» раскрывается в категориях сущности и существования. Униженный, оплеванный, оклеветанный, обманутый и преданный Гамлет – таково его существование. Столь бедное, безрадостное существование находит в глазах принца самые язвительные и уничижительные эпитеты: «кляча с перебитыми ногами», «осел», «бездельник» и т.д. Он даже подумывает над тем, как «разом оборвать» это бесполезное мучение. «Быть или не быть, вот в чем вопрос»… «Уснуть и видеть сны – вот и ответ». Наконец, он находит в себе силы попытаться, рискнуть совместить такое существование с сущностью самого себя. И ужасается. Такое существование недостойно его сущности, оно больше напоминает жизнь сумасшедшего. Сумасшедший Гамлет – это актер, играющий роль смирившегося со своей незавидной участью человека. Для столь высокопоставленной личности такая участь – явное сумасшествие. Гамлет едва ли четко осознавал, что он за человек. Но все эти перипетии с гибелью отца и скорой свадьбой матери обратили его глаза себе в душу, и он увидел собственную сущность. Нет, он не последний, жалкий холоп, он достоин лучшей участи. Во-первых, он человек, во-вторых, он мужчина, притом, умный и благородный, в-третьих, он наследный принц, за которым традиция и юриспруденция закрепляют громадные права, которые были незаконно попраны его дядей. Ущемив его права, как принца и единственного сына, задели его честь, как мужчины, и унизили его достоинство, как человека. Его месть – в проявлении воли, а воля выражается в том, чтобы сущность Гамлета обрела достойное, истинное существование, т.е. совпала со своим существованием, которого пока нет, но которое реально возможно. И тогда Гамлет берет в руки оружие.