Лекция 8. ФЕОДАЛЬНЫЕ ЗАМКИ КОНЦА XI – XIII ВВ.

Тема древнерусского феодального замка привлекала внимание многих ученых советского периода, в т. ч. Б.А.Рыбакова, В.И.Довженка, П.А.Раппопорта, В.В.Седова, А.В.Кузы и др. В советской историографии наработки по данному вопросу обобщены в одном из томов серии «Археология СССР». В белорусской историографии этой проблеме посвящены специальные исследования А.Н. Вагановой, которые опираются в значительной степени на результаты раскопок экспедиции под руководством Э.М.Загорульского Вищинского замка под Рогачевом. Тема является актуальной и по сей день. Остатки замков, которые имеют свои особенности как памятники археологии, известны по всем уголкам Древней Руси.

По определению академика Б.А.Рыбакова, «замок – это владельческое феодальное поселение, обычно укрепленное и являющееся центром вотчинных владений». По мнению А.Н.Вагановой, основным признаком замка является большое количество найденного оружия и предметов военного быта. А.П.Моця отметил, что замок – «это феодальное поселение его владельца (иначе говоря, резиденция), которое обычно укреплялось и было центром вотчинного землевладения. К характерным чертам планировки таких пунктов, которые были предназначены для проживания самого феодала, его челяди, представителей вотчинной администрации, дружинников, населения, которое обрабатывало землю местного господина и постоянно находилось на феодальном дворе, обычно относят жилища самого феодала и его окружения, различные производственные и хозяйственные помещения. Сама площадь замка достигала 1 га».

Археология характеризуют замок следующим образом. Крепость – совсем небольшая. Некоторые памятники такого рода могут иметь площадь от 0,3-0,4 га. Обычна круговая планировка, которая удачно предназначена для обороны. При малой площади жилищно-хозяйственной зоны замок отличает наличие внушительных оборонительных валов и рвов, часто имеющих несколько поясов. Раскопками выявляются остатки одного крупного строения (дом владельца-феодала), а также жилища его окружения, слуг и ремесленные мастерские, которые обеспечивали жизнедеятельность крепости.

Материальная культура замка имеет черты как рядового поселения (гончарная посуда, ножи, гвозди, пряслица, серпы, косы и пр.), так и показывает наличие престижных вещей феодального быта (колты, рясны, браслеты, гривны, денежные слитки, княжеские печати, византийские амфоры, дорогая стеклянная посуда, металлические чаши западноевропейского происхождения и пр.). Поскольку замок – это место постоянного или временного пребывания хорошо вооруженных воинов-профессионалов, культурные отложения таких памятников содержат большое количество наконечников стрел, здесь находятся копья, боевые топорики, части мечей, сабель, кольчуг, панцирей и пр. Постоянной находкой выступают шпоры, которые по меткому определению российского оружиеведа советской поры А.Н.Кирпичникова являлись атрибутом феодально организованного конного воина.

Феодальные замки (крепости), несмотря на сложную проблему их владельческой атрибуции в каждом случае (княжеские? боярские?), являлись неотъемлемой частью территориальной и военно-политической структуры того или иного княжества. Почти всегда замки находятся не только в клиньях плодородных земель, но, в первую очередь, на ответственных участках межкняжеских пограничий. Государственное начало в организации этих укрепленных поселений очевидно. Боярство «домонгольского» времени оставалось более чем тесно «привязанным» к государству и, эксплуатируя те или иные его районы, продолжало служить своему сюзерену – князю, выполняя воинские обязанности (вариант вассально-ленных отношений). Очевидно, в иерархированном древнерусском феодальном обществе иной ситуации и не могло быть.

Замки Гомельского Поднепровья не отличаются от аналогичных памятников, известных по иным территориям Руси. В качестве сравнения можно привести достаточно хорошо исследованные феодальные усадьбы земли вятичей. Крепости бассейна р. Оки мало отличаются от поднепровских и по размерам, и по планировке, и по ассортименту археологического материала. В то же время, замки, независимо от того где они исследовались, по ряду признаков заметно отличаются от общинно-племенных центров. Крепости конца XI–XIII вв. возводились по новым инженерным правилам и их планировка не была так жестко «привязана» к особенностям рельефа, как это наблюдается у крепостей более раннего происхождения имевших иную историческую природу. Площадка городища имела обычно округлую форму, небольшие размеры и внушительные укрепления. Для замков характерна «круговая» внутренняя застройка, при которой центр городища оставался «пустым» или мало освоенным.

Обстоятельно исследованный Э.М.Загорульским замок Вищин сохранился на площади 0,63 га. Учитывая разрушения, может быть, его первоначальная территория достигала 0,7-0,8 га. Збаровское городище, расположенное рядом с Вищинским,также частично разрушенное, занимает территорию около 0,42 га. Ранее оно могло достигать примерно 0,7 га. Неизученный замок Беседь под Веткой (определенный по внешним, морфологическим признакам и материалам разведочной археологической шурфовки) имеет площадку в 0,5 га. Близкие параметры дают исследования феодальных крепостей на иных древнерусских землях.

Замки возникают в конце XI – начале XII вв., что говорит об усилении в это время процессов феодализации и организующем начале государства в создании крепостей. Эти крепости диагностируют начало массового оседания бывших дружинников на землю в конце XI – начале XII вв. Этот процесс был вызван превращением воинов в бояр-землевладельцев. Власть направляла феодалов на создание военно-оборонительных пунктов в тех местах, где это диктовалось угрозами. Так, в Гомельском Поднепровье районом повышенной «напряженности», в частности, были окрестности Рогачева. Именно здесь, согласно летописям, сходились границы Черниговского, Туровского и Смоленского княжеств. В этом узле мы видим и Рогачев, и замки Вищин, Збаров, Лучинские городища. А в Посожье, напротив, замков нет (за исключением городища Беседь). Последнее обстоятельство можно было бы отнести на счет бедных посожских почв, но по своей плодородности они мало отличаются от собственно поднепровских. Следовательно, в самом Гомельском Посожье не было стабильных «пограничных» зон, а реальное порубежье между Смоленском и Черниговом на севере изучаемой территории непосредственно контролировалось смоленским городом Прупоем-Пропошеском и черниговским Чичерском.

Заслуживает специального рассмотрения факт бинарного (парного) расположения феодальных замков, отмеченный в ряде случаев. Менее десятка километров разделяют Вищин и Збаров, всего несколько километров – два Лучинских городища. Сходная ситуация наблюдается и в устье Березины, где буквально в поле видимости расположены два Горвольских городища. Думается, это явление детально маркирует границы, которые отчетливее проявляются в эпоху распада Киевской Руси в конце XI – XII вв. Можно с осторожностью предположить, что Вищин и Збаров показывают участок черниговско-смоленского пограничья, Лучинские и Горвольские городища – участки черниговско-туровских рубежей.

Большинство древнерусских замков погибло в пожарах ожесточенных военных столкновений русичей с монголами, литовцами, немцами и шведами в середине – второй половине XIII в.

Лекция 9. РАННЕФЕОДАЛЬНЫЙ ГОРОД. ОБЩАЯ ИСТОРИКО-АРХЕОЛОГИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

Как и когда появляется древнерусский город? Это – одна из самых интересных проблем современной исторической науки, поскольку однозначных ответов, как и на многие другие вопросы нашей ранней истории, нет. Большинство историков советской эпохи, начиная с Б.Д.Грекова, полагали, что древнерусские города возникают одновременно со становлением на Руси феодальных отношений. В зависимости от представлений о времени их начала начальной же точкой процесса градообразования называли обычно VIII, IX, X вв. Такое положение прочно закрепилось в историографии после крупных исследований проблемы в трудах видного историка середины XX в. М.Н.Тихомирова. Голоса тех ученых, которые полагали, что истоки городов могут оказаться более ранними, «тонули» на фоне сложившихся представлений. Между тем, классик марксизма Ф.Энгельс (он был выдающимся историком) говорил о том, что историю европейских городов нужно отсчитывать с последних моментов существования «племенного» строя. Ваш лектор, вслед за рядом ученых (в первую очередь, украинским историком и археологом П.П.Толочко) полагает, что истоки восточнославянского города можно и нужно искать в эпохе «военной демократии» и «вождизма», т. е. в третьей четверти I тыс. н. э.

Тезис о том, что появление города и государственности – это в целом параллельные исторические явления – опровергать не следует. Нет на то научных оснований. Но вот время начала зарождения государственности у восточных славян может вызывать вопросы. Чаще всего, за точку ее отсчета берется вторая половина IX в. – легендарное событие объединения «Верхней» (Новгородской) и «Нижней» (собственной Киевской) Руси в единое государство. Но ведь летопись явно говорит, что Новгород Великий имел государственную форму организации задолго до Олега и, видимо, задолго до призвания «заморского» князя Рюрика. Летописец недвусмысленно подчеркивает, что легендарный основателя Киева – Кий – был не простым перевозчиком через Днепр, но князем. Сопоставляя исторические реалии, отраженные в разноплановых письменных документах, академик Б.А.Рыбаков убедительно охарактеризовал княжеское достоинство Кия и определил время его правления – VI в. Византийские и западноевропейские авторы, говоря о славянах VI – VIII вв. называют их поселения «цивитас» (город, укрепленное место), предводителей «рэкс» (король) или «архонт» (князь).

Что же говорит археология? В V–VII вв. у восточных и западных славян появляются небольшие крепости, которые определены как «общинно-племенные» центры («грады» древнерусских летописей, «цивитас» - европейских хроник). На восточнославянских землях их представляют, в первую очередь, городища Зимно, Хотомель и Никодимово. Состав находок показывает, что крепости подобного рода были, в первую очередь, резиденциями вождей, аристократии и воинства. Они были и военно-оборонительными центрами сельских округ, а также центрами административно-управленческими. Из иных функций можно предполагать и культовую. Это – явные прообразы будущих замков и городов феодальной поры. Их появление означало, что распад родового строя зашел далеко. Часть «градов-цивитас» погибает в ходе военных катаклизмов в конце VII–начале VIII вв. Вероятно, они были связаны с передвижениями раннеславянских группировок и набегами кочевников.

В конце VII – начале VIII вв. восточнославянское население продолжает использовать старые и возводит новые укрепленные центры. Они сохраняют функции своих исторических предшественников. Многие «древние» городища существовали до XI – начала XII в. До времени окончательного включения восточнославянских земель они были очагами местной политической автономии. Но эти городища существовали и позднее – в рамках государственности под эгидой киевских правителей. Их крушение, очевидно, связано с окончательным становлением феодального землевладения в конце XI – начале XII вв. и возникновением новых типов поселений, в частности, феодальных замков. Ряд «градов-цивитас» стал первым звеном формирования классических раннефеодальных городов. Летопись, не называя дат начала их истории, упоминает в конце IX – первой половине X вв. 16 старейших на Руси населенных пунктов. Это: Киев, Новгород Великий, Ростов, Полоцк, Ладога, Белоозеро, Муром, Изборск (все они упомянуты под 862 г.), Смоленск и Любеч (882 г.), Псков (903 г.), Чернигов и Переяславль Русский (907 г.), Пересечен (922 г.), Вышгород и Искоростень (946 г.).

Итак, истоки города уходят в эпоху «общинно-племенных» центров. Однако «настоящие» города феодального времени, которые соответствуют жестким критериям, выработанным исследователями конца XX в., появляются в регионе только на исходе XI и в начале XII вв., т. е. незадолго до их первых упоминаний в летописях.

Город феодальной поры, в отличие от рядовых сельских поселений и замков-крепостей, выполнял большой спектр самых разнообразных функций. Они прослеживаются как по данным письменных источников, так и по материалам археологических исследований.

Марксистские и постмарксистские представления о появлении и сущности города сходятся в том, что этот исторический феномен появляется тогда, когда появляются частная собственность и прибавочный продукт. А как ученые характеризуют само понятие «города Древней Руси»? Советские исследователи О.Г.Большаков и В.А.Якобсон утверждали, что главное отличительная черта города – это наличие у него функции концентрации и перераспределения прибавочного продукта. Достаточно четкое определение города предложил археолог А.В.Куза: «древнерусским городом можно считать постоянный населенный пункт, в котором с обширной сельской округи-волости концентрировалась, перерабатывалась и перераспределялась большая часть произведенного там продукта».

Главным отличием городов от других видов поселений раннефеодального времени было выполнение первыми большего количества и большего объема разнохарактерных экономических, административных, военных, культурных и иных функций. Любой город – это центр платежеспособного сельскохозяйственного района. Без сельского окружения, которое было связано с городом экономически, политически и прочим, его существование маловероятнo. Иными словами: без округи города – нет. И чем богаче район вокруг городского организма – тем крупнее город, который его представляет. Города выполняли функции: 1) административно-политическую (т. е. были средоточиями государственной власти, суда, сбора налогов); 2) военную (т. е. были центрами оборонно-наступательными); 3) ремесленную; 4) аграрную; 5) торговую; 6) культурно-конфессиональную (т. е. выступали центрами грамотности и духовности).

В белорусской историографии одна из наиболее полных характеристик археологических признаков города принадлежит Г.В.Штыхову. «Для древнерусского города в социально-экономическом понимании мы предлагаем следующие основные критерии: 1) упоминание о нем в письменных источниках как о важном населенном пункте, центре определенной округи, 2) наличие детинца («града») и посада, площадь которого в несколько раз превосходит площадь детинца, 3) проживание значительной части населения, которое занималось торгово-ремесленной деятельностью и в какой-то мере было оторвано от земледелия, 4) наличие городской общины. Архитектурно-археологические признаки города: специфический (городской) культурный слой, содержащий большое количество стеклянных браслетов, привозных амфор, шиферных пряслиц, бус и наличие в нем других характерных изделий – писал, энколпионов, браслетов-наручей и т. п.; вторая линия укреплений; монументальные культовые сооружения; устойчивая тенденция роста детинца или посада».

Э.М. Загорульский полагает, что городскому поселению должен быть присущ комплекс следующих признаков: 1) свидетельства существования местного ремесла и развитой торговли; 2) «городской» характер бытовых находок; 3) достаточно большая площадь укрепленной части поселения; 4) мощь оборонительных сооружений; 5) сложный внутригородской план с элементами благоустроенности; 6) наличие посада; 7) монументальные сооружения.

В 1980-х гг. А.В.Куза выработал достаточно «жесткие» археологические критерии раннефеодального города, которые должны подтверждать его основные функции. Он предложил шкалу основных признаков, наличие или отсутствие которых «диагностирует» город или поселения иного типа. Признаки города исследователь сгруппировал в следующие рубрики. «I. Экономика: 1) ремесло (производственные комплексы, орудия труда, полуфабрикаты); 2) торговля (привозные вещи, детали весов, монеты и денежные слитки); 3) промыслы. II. Административное управление (печати и пломбы). III. Военное дело: 1) оружие; 2) доспехи; 3) снаряжение коня и всадника. IV. Монументальное зодчество: 1) каменные храмы; 2) каменные дворцовые и оборонительные сооружения. V. Письменность: 1) памятники эпиграфики; 2) орудия письма; 3) книжные застежки и накладки. VI. Быт феодалов: 1) украшения из драгоценных металлов; 2) металлическая и стеклянная посуда, прочая дорогая утварь. VII. Внутренняя топография: 1) усадебно-дворовая застройка; 2) дифференциация жилых построек по местоположению, размерам и устройству».

Перечень «городских индикаторов», предложенный А.В. Кузой, удобен в использовании археологами. Он, с известными оговорками, остается одним из самых лучших и приемлемых. Но обозначенные выше признаки, скорее, пригодны для характеристики городов XI, а в основном, – XII – XIII вв. Возьмем вторую рубрику, предложенную А.В. Кузой («Административное управление»). Вислые печати и пломбы на Руси распространяются под византийским влиянием не ранее середины – третьей четверти X в. и до конца этого столетия они повсеместно уникальны. Но ведь Киев и Новгород – «стольные грады» явно существовали ранее появления печатей и были центрами цветущей восточноевропейской государственности. Аналогична ситуация и с рубрикой, где речь идет о монументальном строительстве. Каменное церковное строительство связано с византийским христианством, светское и военно-оборонительное – с наличием или отсутствием в конкретных регионах строительного материала или навыков выжигания кирпича. Неужели акт крещения мог означать создание городов на Руси? Разумеется, нет. Скорее, он засвидетельствовал уже существующее явление, органически выросшее из ранней истории.

И еще одно обстоятельство, которое следует не забывать в случае применения шкалы индикаторов А.В.Кузы к тому или иному поселению восточнославянского прошлого. В каждом случае необходимо пристально оценивать степень археологической изученности того или иного памятника, иначе некоторые его признаки будут «выпадать» не объективно, а ввиду недостаточной базы источников. Если спроецировать перечень «городских» признаков на предполагаемые города Гомельского Поднепровья, то только Гомель «сумеет подтверждать» свой «городской» статус в полном объеме. И это не удивительно – за десятилетия раскопок здесь вскрыта значительная площадь культурных отложений в разных частях его историко-топографической структуры. Что же говорить о памятниках, где максимально изученная площадь исчисляется, в лучшем случае, несколькими сотнями кв. м? Именно на примере Гомеля можно рассмотреть соответствие материалов памятника шкале «городских» признаков, предложенных А.В. Кузой. Речь идет о характеристике города XII–XIII вв.

С точки зрения экономической Гомель предстает значительным производящим центром, в хозяйственной жизни которого заметную роль играло не одно, а десятки разнообразных (в т. ч. узкоспециализированных) ремесел и промыслов. Находками вещей, инструментов, полуфабрикатов и пр. подтверждается развитие гончарного дела, деревообработки, железоделательного, кузнечного, оружейного, ювелирно-литейного производства, резьбы по кости, прядения и ткачества, обработки янтаря и др. Торговые связи Гомеля отражены в находках привозных вещей (стеклянной посуды, бус, браслетов, византийских амфор, изделий из горного хрусталя, сердолика, янтаря, цветного металла и пр.). С деятельностью купцов связаны детали карманных весов. Из промысловых занятий горожан лучше всего прослеживаются охота и рыболовство. Наличие в Гомеле государственной администрации подтверждается находками вислых печатей княжеского типа конца XI–XII вв., наконечником стрелы со знаками Рюриковичей. Военное дело представлено почти всеми известными видами наступательного и защитного вооружения, а также предметами экипировки всадника и коня (наконечники стрел, копий, детали мечей и сабель, обрывки кольчуг, панцирные пластины, шпоры, удила, псалии и пр.).

С XII в. в Гомеле ведется каменное храмовое строительство. Плинфа выявлена на детинце и околоградье. Развитие культуры и грамотности в городе демонстрируют предметы с кириллическими буквами, в т. ч. остатки благопожелательной надписи на деревянном сосуде. В коллекции находок – несколько писал, книжная застежка. Быт феодалов представлен предметами вооружения, указанным выше «именным» наконечником стрелы, обломками привозного стекла и др. В Гомеле отчетливо прослеживается усадебно-дворовая застройка. При этом явно заметна дифференциация усадеб по размерам и социальной принадлежности.