Курсовая работа: Православие и его место в российской культуре

Российский университет дружбы народов

 


Институт иностранных языков

Курс: «Культурология»

Преподаватель:

Курсовая работа

Тема: «Православие и его место в российской культуре»

Направление: лингвистика

Студент: Бузин А.В. (вечернее отд.)


Москва, 2000


СОДЕРЖАНИЕ


Введение                                                                                                 3

1. Принятие христианства на Руси                                             4

2. Проблемы эволюции русского православия                      12

3. Православная идея и ее основные ценности                      20

Заключение                                                                                           27

Список использованной литературы                                             28

                                                                                          


Введение

 

Одной из древнейших форм культуры является религия.

 В мире существует многообразие верований, сект, церковных организаций. В нашей стране большинство верующих являются приверженцами православия – самостоятельного (восточного) направления христианства – второй по времени возникновения и самой распространенной в мире религии

Трудно сказать, сколь долговечной была бы наша российская цивилизация, если бы в конце X века князь Владимир не начал христианизацию Руси. В этой связи тема моего реферата представляет сейчас большой  интерес  ввиду того, что сейчас, на мой взгляд, проходит эпоха "Второго Крещения Руси". Для того, чтобы понять сущность происходящего, надо заглянуть в далекое  прошлое. Именно изучая его, сможем мы найти ответ на вопрос о том, что ныне происходит с русской  церковью.  Эту  тему  можно рассматривать,  как  зеркало последующих событий. Для нас, живущих в XX веке, эта проблема становится все более актуальной с  каждым  годом.

Может быть,  проведением  параллели  между Древней Русью и Россией ХХ века будет выглядеть неубедительно, но,  на  мой взгляд,  именно  в данный момент мы становимся свидетелями того, как история, пройдя определенный этап, переходит на очередной  виток своего развития по спирали.

Казалось  бы:  прошло всего десять веков – по историческим меркам, срок небольшой, – а Россия уже была готова вновь принять христианство, хотя, на мой взгляд, дело не в  возвращении  религии как таковой, а в той атмосфере серьезных перемен, воцарившейся в нашей стране.

В данной работе мной поставлена главная задача – рассмотрев исторические аспекты введения христианства на Руси, проблемы эволюционного развития православия и его ценностей, доказать всеобъемлющее влияние религии на нашу культуру.


1. Принятие христианства на Руси

 

История православной церкви в России остается до сих пор  одной из  наименее разработанных областей русской историографии. "Характерно, что ни один из  историков прошлого не занимался систематическими исследованиями в области истории церкви,  да и, по-видимому, не ставил перед собой такой задачи" – писал известный историк и исследователь религии А.И. Клибанов (5, с.17).

История  Русской  православной церкви не была однозначной:  она была противоречивой, изобиловала внутренними конфликтами, отражая общественные противоречия на всем протяжении своего пути.

В свое время великий русский ученый Николай Михайлович Карамзин говорил: "История, в некотором смысле есть священная книга народов: главная,  необходимая;  зерцало их бытия и деятельности: скрижаль откровений и правил; завет предков к  потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего".

По моему мнению, введение христианства на Руси было закономерным явлением  по  той  причине,  что  в VIII – IX вв. начинает возникать классовый раннефеодальный строй.  Формирование  местных  княжений  и  создание на их основе в IX в. древнерусского государства с центром в Киеве, основанного на раннефеодальной эксплуатации в форме централизованной  ренты – даней, полюдья, требовало изменений в идеологической области, т.е. в религии.

Как бы то ни было, всякое явление является результатом предшествовавшего развития народной жизни. Итак, перейдем непосредственно к принятию Русью христианства.

Став великим киевским князем, Владимир произвел своего рода языческую реформу, стремясь, очевидно, поднять древние народные верования до уровня государственной религии. Но попытка превращения язычества в государственную религию с культом Перуна во главе, судя по всему, не удовлетворила Владимира, хотя киевляне охотно поддерживали самые крайние проявления кровавого культа воинственного бога.

     По преданию, первым проповедником христианства в наших краях был Андрей Первозванный – один из двенадцати апостолов, брат апостола Петра, первым призванный Иисусом Христом. Он проповедовал христианство балканским и причерноморским народам и был распят по распоряжению римского магистрата на кресте, имевшем форму буквы "Х" (Андреевский крест). Уже в "Повести временных лет" рассказано, что Андрей Первозванный из Корсуни дошел в своей миссионерской деятельности до мест, где в будущем предстояло возникнуть Киеву и Новгороду и благословил эти места (а заодно имел возможность подивиться русскому обычаю хлестать себя в бане вениками). В последствии Киевская Русь (и Россия в дальнейшем) превратила Андрея Первозванного в покровителя русской государственности.

     В Киеве христианство известно было уже давно также как и его основные догмы очень хорошо приспособленные к нуждам феодального государства. Первые сведения о христианстве у русов относятся к 860-870 гг., но к середине Х века уже ощущается постепенное утверждение христианства в государственной системе. Если при заключении договора с греками в 911 г. русские послы клянутся только языческим Перуном, то договор 944 года скрепляется двоякой клятвой как Перуну, так и христианскому богу. Уже упомянутая выше церковь святого Ильи в летописи названа "собороной", то есть главной, что предполагает наличие и других христианских храмов. Христианство представляло в то время значительную политическую и культурную силу в Европе и на Ближнем Востоке. Принадлежность к христианской религии облегчала торговые связи с Византией,приобщала к письменности и обширной литературе. Для Руси наибольшее значение имела христианизация Болгарии (864 г.) и изобретение славянской письменности Кириллом и Мефодием (середина IX в.). К середине Х в. в Болгарии создалась уже значительная религиозная литература, что облегчало проникновение христианства на Русь. Князь Игорь был язычником: он и клятву давал не в Ильинской церкви, а " приде на хълм, къде стояше Перун и покладоша оружие свое и щиты и злато"; и похоронен он был Ольгой по языческому обряду под огромным курганом. Но среди боярства, его послов к императорам Византии была уже какая-то часть христиан.

     Вдова Игоря, княгиня Ольга в 955 году приняла христианство, совершив путешествие в Царьград. Возможно, она предполагала сделать христианство государственной религией, но здесь сразу резко обозначилось противоречие, порожденное византийской церковно-политической концепцией: цесарь империи был в глазах православных греков наместником бога и главой как государства, так и церкви. Из этого делался очень выгодный для Византии вывод – любой народ, принявший христианство из рук греков, становился политически зависимым народом или государством. Киевская Русь, спокойно смотревшая на христианские верования, предпочитала такие равноправные взаимоотношения с Византией, которые определялись бы взаимовыгодой, равновесием сил и не налагали бы на Русь никаких дополнительных обязательств, связанных с неубедительной для нее божественностью императора. Во всяком случае Константин Багрянородный – восприемник Ольги при крещении – "нарек ее дщерью", то есть подчиненной ему, а не равноправной "сестрой" (4, с.37).

     До официально принятия христианства Киевской русью оставалось еще более пятидесяти лет.

     Христианство, если можно так выразиться, было следующим после язычества этапом развития религии. Оно отличалось от язычества не столько своей религиозной сущностью, сколько той классовой идеологией, которая наслоилась за тысячу лет на примитивные верования, уходящие корнями в такую же первобытность, как и верования древних славян. Христианские мессионеры не приносили с собой ничего принципиально нового; они несли лишь новые имена для старых богов, несколько иную обрядность и значительно более отточенную идею божественного происхождения власти и необходимости покорности ее представителям.

     Цепь событий, непосредственно предшествовавших принятию христианства на Руси и сопровождавших его, остается для нас невыясненной. Летописные легенды, записанные значительно позднее, рассказывают нам о том, что князем Владимиром был произведен сравнительный анализ предлагавшихся  вариантов. "Первые послы были от волжских Болгар. Описание Магометова рая  и цветущих Гурий пленило воображение сластолюбивого князя; но обрезание казалось ему ненавистным обрядом и запрещение пить вино уставом безрассудным. Вино, сказал он, есть веселие для русских, не можем быть без него. – Послы немецких католиков  говорили ему о величии невидимого Вседержителя  и ничтожности идолов. Князь ответил им: идите обратно, отцы наши не принимали веры от Папы. Выслушав иудеев, он спросил, где их отечество? "В Иерусалиме, ответствовали проповедники: но бог во гневе своем расточил нас по землям чужим". И вы, наказываемые богом, дерзаете учить других? сказал Владимир: мы не хотим, подобно вам, лишиться своего отечества.- Наконец безымянный греческий Философ, опровергнув в немногих словах другие веры, рассказал Владимиру все содержание библии... и в заключение показал ему картину Страшного Суда, с изображением праведных, идущих в рай, и грешных, осужденных на вечную муку. Пораженный Владимир вздохнул и сказал: "благо добродетельным и горе злым!" Крестись, ответствовал Философ – и будешь в раю с первыми".

После сбора дополнительных сведений и совета с боярами Великий Князь решился принять православие. Но при тогдашних богословско-юридических воззрениях византийцев (как указывалось выше) принятие крещения из их рук означало переход новообращенного народа в вассальную зависимость от Византии.

     Владимир вторгся в византийские владения в Крыму, взял Корсунь (Херсонес) и отсюда уже диктовал свои условия императорам (Василию и Константину). Он хотел породниться с императорским домом, жениться на царевне Анне и принять христианство. Ни о каком вассалитете при таких условиях не могло быть и речи. В 988 г. Владимир крестился сам, крестил своих детей, бояр и под страхом наказания заставил креститься киевлян и всех русских вообще. В Новгороде тот же Добрыня, который учреждал там культ Перуна, теперь крестил новгородцев: "Путята крестил мечем, а Добрыня огнем", т.е. не так все было легко и просто. Капища древних богов были разрушены. На их месте, как правило, строили церкви. Идолов рубили и жгли, а киевского Перуна скинули в Днепр и проводили, отталкивая от берега, до самых порогов. На месте киевского капища была построена церковь святого Василия, именем которого был крещен Владимир. Вместе с Владимиром в Киев прибыли священники корсунские и митрополит Михаил, назначенный Константинополем управлять новой русской церковью. Есть известия, что митрополит с епископами и Анастасом-Корсуняниным, который помог Владимиру при осаде и взятии Корсуни, сопровождаемые дядей Владимира Добрыней, ходили на север крестить народ. Из Новгорода они направились к Ростову, где и кончилась деятельность первого митрополита Михаила (он умер в 991 г.). Новый митрополит, назначенный Константинополем – Леон, с помощью поставленного им в Новгород епископа Иоакима Корсунянина, окончательно сокрушил там язычество. В результате христианство при Владимире было распространено преимущественно по узкой полосе, прилегавшей к великому водному пути из Новгорода в Киев.

     Митрополит и епископы для управления церковными делами были присланы из Византии. Но по мере распространения христианства стало необходимо резко увеличить количество священнослужителей. Было открыто большое количество школ, в которых готовили главным образом священников и прочих церковников, необходимых  для "совершения треб и для научного просвещения паствы". Конечно, эти школы в значительной степени содействовали общему делу просвещения.

    Во главе Русской церкви стоял митрополит, назначаемый Константинополем. В крупных городах находились епископы, ведавшие всеми церковными делами большой округи – епархии. С обособлением отдельных княжеств каждый князь стремился к тому, чтобы его столица имела своего епископа.  Митрополит и епископы владели землями, селами и городами: у них были свои слуги, холопы, изгои и даже свои полки. Князья на содержание церкви давали десятину. Одной из важнейших церковных организаций стали монастыри, строй жизни которых и идеология были целиком перенесены из Византии.

     Большинство монастырей и церквей на Руси строились князьями и боярами или в качестве официальных государственных храмов, или в качестве фамильных усыпальниц, или для обслуживания культов излюбленных святых. Конечно, основатели церкви брали их на свое содержание. Так Владимир после крещения поставил в Киеве церковь Богородицы, на содержание которой отдал десятую часть своих доходов и обязал своих преемников под угрозой проклятия соблюдать это обязательство, поэтому церковь и была прозвана Десятинной. Новый христианский бог мыслился князьям как их специальный княжеский бог, заменивший собой прежнего Перуна. Он – верховный повелитель князей, дающий им власть, венчающий их на княжение, помогающий им в походах, принимающий их души в свой чертоги. Духовенство, осуществляющее связь светской власти с богом, это скорее слуги князей, чем слуги бога. Часто княжеская власть, не стесняясь, показывала свою силу: князья не раз сгоняли с кафедры неугодных им епископов. Это преобладание светской власти над церковной во многом определило особенность развития Руси, где церковь никогда не стояла выше государства.    

     Для русского народа, сравнительно поздно вступившего на путь исторического развития, принятие христианства означало приобщение к многовековой  и высокой культуре Византии, но мы должны четко отделять культуру (сложившуюся еще в языческий период) от религиозной идеологии. Византия не тем превосходила древних славян, что была христианской страной, а тем, что являлась наследницей античной Греции, сохраняя значительную часть ее культурного богатства. В этом смысле христианство нельзя противопоставлять язычеству, так как это только две формы, два различных по внешности проявления одной и той же идеологии. Формально Русь стала христианской. Погасли погребальные костры, угасли огни Перуна, требовавшего себе жертв, но долго еще  насыпали языческие курганы, тайно молились Перуну и огню-Сварожичу, справляли буйные праздники родной старины. Автор начальной летописи вынужден сознаться, что люди только "словом нарицающиеся христиане", а на деле – "поганьске живуще", на игрищах людей "многое множество", а в церкви во время службы их обретается мало. В конце XI в. киевский митрополит Иоанн жаловался, что церковный обряд венчания соблюдается только боярами и князьями, а простые люди заключают браки по прежнему обычаю – "поимают жены своя с плясанием и гудением и плесканием" и некоторые "без срама" имеют две жены.  Не будучи в силах достичь действительного и быстрого превращения новообращенных в христиан, греческие священники пошли на уступки прежней вере: они признали реальность существования всех славянских богов, приравняв их к бесам, признали святость традиционных мест и сроков старого культа, выстраивая храмы на местах прежних кумиров и капищ и назначая христианские праздники приблизительно на те же дни, к которым приурочивались ранее языческие. Язычество сливалось с христианством. 

Новая русская церковь стала новым и обильным источником доходов для ее духовной матери – константинопольской церкви и новым орудием эксплуатации в руках верхов киевского общества. За эти материальные выгоды можно было заплатить приспособлением христианской идеологии к язычеству славян.  

      Русская церковь играла сложную и многогранную роль в истории Руси. Несомненна ее польза как организации, помогавшей молодой русской государственности в эпоху бурного развития феодализма. Несомненна и ее роль в развитии русской культуры, в приобщении к культурным богатствам Византии, в распространении просвещения и создании крупных литературно-художественных ценностей.

     Героическая эпоха Владимира (княжил 980 – 1015 гг.) была воспета и церковным летописцем и народом потому, что в главных своих событиях она сливала воедино феодальное начало с народным, политика князя объективно совпадала с общенародными интересами.

    Русская церковь, развивавшаяся в сотрудничестве с государством, стала силой объединяющей жителей разных земель в культурную и политическую общность.

    Перенесение на русскую почву традиций монастырской жизни придало своеобразие славянской колонизации северных и восточных славян Киевского государства. Миссионерская деятельность на землях, населенных финоязыч­ными и тюркскими племенами, не только вовлекла эти племена в орбиту хри­стианской цивилизации, но и несколько смягчала болезненные процессы ста­новления многонационального государства (это государство развивалось на ос­нове не национальной и религиозной идеи. Оно было не столько русским, сколько православным. Когда же народ потерял веру – государство развалилось).

    Приобщение к тысячелетней христианской истории ставило перед рус­ским обществом новые культурные, духовные задачи и указывало на средства их решения (освоение многовекового наследия греко-римской цивилизации, развитие самобытных форм литературы, искусства, религиозной жизни). Заим­ствование становилось основой для сотрудничества, из осваиваемых достиже­нии Византии постепенно вырастали ранее неведомые славянам каменное зод­чество, иконопись, фресковые росписи, житейная литература и летописание, школа и переписка книг. Крещение Руси, понимаемое не как кратковременное действие, не как массовый обряд, а как процесс постепенной христианизации восточно-славянских и соседствовавших с ними племен, создало новые формы внутренней жизни этих сближавшихся друг с другом этнических групп и новые формы их взаимодействия с окружающим миром.

 


2. Проблемы эволюции русского ПРАВОСЛАВИЯ

 

Предреволюционная Россия считалась христианской православной страной. Около 70 процентов православного населения, более 110 тысяч белого духовенства, более 66 тысяч храмов, 1100 монастырей и 100 тысяч монашествующих и проходящих послушание лиц обоего пола, казалось, могли обеспечить незыблемость православия в России и уберечь христианскую церковь от любых потрясений (9, с.114). Но не прошло двух десятков лет – и Россия назвала себя страной победившего атеизма. Публично исповедовать христианство теперь уже считалось чуть ли не преступлением, духовенство лишилось былых прав и жестоко преследовалось, около 60 тысяч храмов было разрушено, почти все монастыри закрыты «Святая Русь», зажигавшая лампадки перед святыми вдруг стала вскрывать мощи для публичной демонстрации тленности христианских идеалов. Православие было растоптано и поругано тем самым народом, в котором видели «богоносца» единственного носителя и хранителя Истины. Теперь он нашел другую «истину» и доказывал уже ее единственность и свою кровную к ней причастность.

Русское религиозное чувство искало Царствия Божьего, освящения всей жизни и всей твари. И трудно винить человека, мечтавшего как можно скорее увидеть плоды этого освященного Царства здесь, на земле. На уровне духовных академий в XIX – начале XX века велись рассуждения о каноничности идеи Царства Божьего на земле. Многие считали, что в этом нет ничего противного православной традиции. Утопия идеального царства на земле прочно засела в русском религиозном сознании. Правда, образ Христа запечатлелся в нем не так четко. Представления о национальной исключительности, мессианском предназначении и Царстве Божьем на земле были на много сильнее расплывчатого лика народного Христа и, в конце концов, воплотились в попытке «построения социализма в одной стране».

Тема образа Христа в народном сознании чрезвычайно интересна. Большинство видело в Христе не Спасителя, а грозного Судью, вершащего свой суд над миром в последний день. Христос представлялся справедливым, но суровым обличителем, к которому не принято было обращаться со своими проблемами. Молиться Христу считалось чуть ли не святотатством. Молились целому сонму святых, а главной заступницей даже перед Христом представлялась Богородица. Именно ей в соответствии с народными представлениями предстояло умолять справедливого Христа помило­вать грешников, нарушить человеческую справедливость и проявить безграничное божественное милосердие.

Трудно упрекать простого русского человека за то, что он из своего нищего быта представлял это освященное земное царство как царство даже не достатка, а элементарной нищеты, распре­делительного равенства и равного удовлетворения минимальных материальных потребностей. До­статок и богатство казались преступлением перед нищетой и общинным идеалом равенства и братства.

Полунищий русский крестьянин, не ведая иных путей, настаивал на чистоте и высоте монашеского идеала. И представление о святости монашеского подвига переплеталось с представлением о невозможности мирского пути к спасению. Монах для того и отрекается от мира, чтобы духовным подвигом, слезами, постом и молитвой загладить свои грехи и открыть путь к внутреннему преображению. Преображение же в миру казалось немыслимым. Слишком уж глубоко погряз мир в грехе. Слишком велика пропасть между миром и святостью, и проходит она не в душах людей, а вдоль монастырских стен. Слишком высоки требования, чтобы решиться исполнять их в повседневной жизни. Умудренная старость – вот подходящее время для полнокровно христианской монашеской жизни. А до тех пор душу одолевает глубокое понимание своей греховности, которое само по себе граничит со смертным грехом – унынием.

Христианство никогда не пронизывало всей народной жизни. Русский человек был христианином в храме, нигилистом в кабаке и язычником в поле. Архимандрит Федор (А М Бухарев) называл это монофизитством, то есть верой в единственно божественную природу Христа и непризнание его человеческой природы. Ведь если Христос не был человеком, то человеческая жизнь не может быть освящена, человек, оставаясь в миру, не может достичь святости Мирская жизнь, в таком случае, с христианством не может иметь ничего общего. Для христианства выделяются часы посещения церкви и многочасовые службы. По выходе же из храма христианские истины отходят на второй и третий план, а соблюдение правил христианской жизни оказывается возможным только для монахов (9, с.117).

Среди наиболее богоугодных дел в восприятии русского народа на первом месте, безусловно, стояло принятие монашеских обетов и все близкое к ним: продолжительные суровые посты, выстаивание многочасовой церковной службы. Даже нищета считалась чуть ли не христианской добродетелью. Пожертвование в пользу монастыря или паломничество по монастырям также очень высоко ценились народным религиозным сознанием. Вне монастыря наибольшей благодетелью почитались сооружение храмов и часовен по обету, их благоустройство и водружение огромных свечей перед иконами. Личностные отношения и христианская любовь в этом списке занимали далеко не первые места. Правда, существовало знаменитое русское нищелюбие, но и в нем часто не было истинного внимания к личности. Пожертвовать нищему некоторую сумму денег – это почти попытка откупиться от его проблем, освобождение совести от участия в судьбе человека, как часто бывает и в нашей современной жизни. В нищем интерес представляла не личность, а собственно нищета.

Обряд, закрепленное традицией поведение, канон значили для русского человека намного больше, чем личностные отношения. Вспоминается уголовное дело прошлого века, когда убийцы решившиеся на лишение человека жизни, не осмелились съесть в пост скоромные лепешки, найденные в сумке убитого. Нарушение поста они считали более тяжким грехом, чем убийство. Сложно поверить в такое извращение христианских понятий. Характерно, что и дело перевода Библии на русский язык в прошлом веке находило так много противников. Богоугодным делом почиталось использование непременно Библии старославянской. Всякий отход от «священного» старославянского языка считался потворствованием суетным делам нынешнего века и чуть ли не ересью. Да и сейчас отношение многих церковных людей к русской Библии не сильно изменилось.

Русской церкви удалось сохранить в неприкосновенности догматы и обряды, но за это пришлось заплатить слишком большую цену.

В практике и учении Русской Православной Церкви рубежа веков, а также в народном его вос­приятии нетрудно обнаружить не только отступления от Христовой истины, но и множество черт, перенятых впоследствии «страной победившего атеизма».

Одним из основных пунктов дореволюционного церковного учения было обожествление царской власти. К библейскому «нет власти, аще не от Бога», добавилось представление о бо­жественном характере всякого государственного деяния и божественном достоинстве царя (10, с.105).

Царская власть воспринималась не только как богоданная, но и как божест­венная по своей сути Воззрения Филарета по этому вопросу были еще довольно либеральны­ми. Он в своих речах и статьях, по крайней мере, призывал царей следовать лучшим библейским примерам. Большинство же считало, что земной царь есть наместник Царя Небесного и исполнять царскую волю – главная библейская заповедь. У подавляющего большинства цер­ковной иерархии не могла возникнуть даже сама мысль о возможном несоответствии царской воли библейским заповедям.

Законодательство Российской империи обязывало гражданское и военное на­чальство, а также полицию контролировать ежегодное исповедание и причащение своих подчи­ненных. Да и священники обязаны были всемерно стараться предупреждать возмущения кресть­ян и их от того удерживать. Начальством гражданским священники обязывались увещевать непо­винующихся крестьян и всячески стараться привести их в должное повиновение. Интересно, что белое духовенство вовсе не возмущалось подобным порабощением церкви государством. Наобо­рот, священники стремились стать государственными чиновниками в полном смысле слова. Ког­да в начале 60-х годов прошлого века обсуждался вопрос о способах содержания белого духовенства, подавляющее большинство священников требовало введения жалованья от правительства и уравнения в правах духовной службы с военной и гражданской. Лишь светские лица и такой либе­ральный журнал, как «Православное обозрение», выступали против назначения духовенству ка­зенного жалования. Не надеясь на обеспечение от прихода, с которым у большинства священни­ков были довольно натянутые отношения, народные пастыри были готовы служить государству за гарантированный годовой доход. В конце концов правительство постепенно ввело жалование все­му духовенству и вплоть до революции постоянно его повышало. Церковь действительно превра­щалась в «ведомство православного вероисповедания».

Мысль о неразрывности империи и церкви при падении царского режима сыграла с духовен­ством злую шутку и многих от церкви оттолкнула. Но отношение к власти и в советское время не­многим отличалось от дореволюционного. Вера в непогрешимость вождей, в их божественное ве­личие и божественные полномочия и при практически полном отсутствии церкви творила божков.

В русском православии были, конечно, и попытки формирования истинно христиан­ских отношений. Речь идет о старчестве.

Старчество возникло на христианском Востоке и развивалось в связи с аскетическим обучени­ем молодых монахов и было неразрывно связано с институтом тайной исповеди, зародившейся в монастырях. Старец и был духовным отцом, принимавшим исповедь у монаха. Со временем стар­чество вышло за пределы монастыря, старец стал исповедовать и мирян. В греческой церкви в те­чение Х–XII веков тайная исповедь окончательно заняла господствующее положение, вытеснив исповедь публичную и покаяние по канонам. Понятия «духовный отец» и «монастырский старец» совпали по значению. Всякий волен был избрать себе старца-духовника по своему усмотрению, но уже раз выбранного не имел права оставлять до смерти старца. Одной из главнейших добродете­лей почиталось послушание духовному отцу, являющееся наряду с умным деланием центральным пунктом восточной мистики.

В Русской Церкви, в силу огромного пространства территории, право на совершение испо­веди стал получать белый священник при своем поставлении. Духовник непременно был и но­сителем священнического сана. Большинство русских духовников было приходскими священ­никами.

Но до середины XVII века в России миряне могли исповедоваться и иеромонахам (монахам-священникам). Духовническая организация мало зависела от приходской. Собрать себе семью ду­ховных детей было особым делом приходского священника. И миряне, посещавшие службу в его церкви, могли исповедоваться у другого священника или иеромонаха Монастырское старчество и исповедь мирян белому духовенству сосуществовали. Роль духовника была очень высокой Его во­ля в духовно-религиозной сфере была законом для его духовных детей. Даже разрешения на пост нужно было испрашивать у отца. Разлучала покаяльных детей с отцом только смерть. Даже епископ не имел права разрешить верующему переход от одного духовника к другому, без воли само­го духовника. Никакое постороннее, даже со стороны высшей духовной власти, вмешательство в отношения духовного отца к детям было невозможно.

Но со второй половины XVII века церковная власть начала решительно запрещать монахам исповедовать мирян. Надзор за покаяльной семьей стал постоянным и очень внимательным. Два обстоятельства послужили тому причиной расстройство покаяльной семьи и появление старооб­рядчества. Одним из главных признаков принадлежности человека к расколу было его нехожде­ние на исповедь. Поэтому уже Алексей Михайлович делает первые попытки сделать исповедь приходскому священнику обязательной.

В 1722 году указом Сената и Синода предписывалась обязательная исповедь у своего приход­ского священника Верующий лишался свободы выбора духовника, и покаяльная семья теперь представляла собой не добровольное объединение верующих, а обязательную церковно-административную единицу – приход.

Таким образом, были в корне подорваны те основы, на которых покоилось древнерусское духовничество, – свобода выбора духовника, его абсолютная власть в деле наложения епитимий, па­триархальность в его отношениях с покаяльными детьми.

Возрождение монастырского старчества в конце XVIII – начале XIX века по вполне понят­ным причинам вызывало непонимание и нарекания со стороны церковных властей. Важной осо­бенностью русского монастырского старчества XIX века стало то обстоятельство, что старец не мог быть единственным духовным отцом мирянина, который по действующему церковному зако­нодательству должен был обязательно исповедоваться приходскому священнику. По сути, возникала практика двойной исповеди, двойного духовничества хотя официально «духовное окормление» старца к исповеди не приравнивалось.

Народное христианство было христианством крестьянским и пронизывалось патриархальными деревенскими представлениями и суевериями. Административная волость практически сливалась с православным приходом. Русская церковь веками приспосабливалась к идеологии крестьянина и освящала крестьянский труд. Стоит присмотреться к народному календарю. Крестьяне, часто не зная дней месяца, вели счет времени по дням поминовения святых, связывая с ни ми все свои приметы. Каждый земледельческий и животноводческий труд находил себе покровителя в лице почитаемых церковью святых. Но в крестьянском сознании святые часто почитались не за их святость, а за помощь в нелегком крестьянском труде. Освящение сельского труда часто выходило на первое место.

Народное христианство было общинным и вне общины существовать не могло. Отток крестьян в города, разложение и пролетаризация крестьянства разлагали сельский приход, а вчерашний крестьянин уже не ощущал себя членом церкви. Выпав из общины-прихода, новоявленный рабочий сохранял большинство суеверий и предрассудков, но утрачивал церковные представления. Крестьянин, ушедший в город, не мог представить себе православия вне деревни, вдали от крестьянского быта. Урбанизация, уничтожавшая основу народного христианства – сельский приход, была одной из основных причин упадка народного православия. Освящение крестьянского труда обернулось невозможностью существования православия вне патриархальной деревни.

Для тоталитарной идеологии характерно насилие над совестью. Носители подобной идеологии свято верили, что, навязывая силой свои воззрения, делают святое дело и спасают души своих жертв. Это было характерно и для церковного сознания прошлого века, одобрявшего насильственное «оправославливание» окраин, и для советского сознания нашего века с девизом «Насильно загоним в счастье». Одобрение церковью насилия над сектантами и раскольниками имело те же корни, что и борьба с чуждыми идеологиями в советское время. Личность человека, его соб­ственные интересы и потребности не принимались во внимание, был доподлинно известен единст­венный верный путь, и никакие другие варианты не имели права на существование.

 


3. Православная идея и ее ОСНОВНЫЕ ценности

 

В России традиционные базовые ценности неизменно связаны с православием. И хотя оно не содержит в себе какого-то специального кодекса законов о труде или особых предписаний касательно того, как, сколько, где и за какую плату следует трудиться, тем не менее, именно в его духе был воспитан русский традиционный «экономический человек». Именно православные, т. е. исконно христианские, ценности заложены в фундамент всей русской культуры, в том числе и хозяйственной. Именно православие в течение многих веков привносило в хозяйственно-экономическую деятельность России духовное начало и организовывало ее нравственно.

Главная особенность христианского отношения к труду, хозяйствованию, земным благам заключается в том, что христианство в отличие от буддизма, платонизма, различных дуалистических учений не видит в материи зло, а в земной жизни, труде и хозяйстве одно страдание, «дурную бесконечность», которой по возможности нужно избежать. Христианство призывает к спасению мира, а не к спасению от мира (1, с. 40–41).

Православие в отличие от других направлений христианства значительно более опосредованно связано с повседневной сферой жизни. Оно никогда не создавало своей «политэкономии», подобно той, которую разрабатывали в католической Европе схоласты, занимаясь вопросами «спра­ведливой» и «законной» цены, допустимой нормой прибыли, регламентацией торговли, определением добропорядочных форм и видов труда и т. д. Русское богословие вообще на протяжении многих веков было «молчаливо» и как бы разлито по всей шири религиозной жизни.

Православие изначально было хранителем основы основ христианской веры – христологического догмата, согласно которому во Иисусе Христе божественная и человеческая природы соединены «нераздельно и неслиянно», этот догмат и в наши дни является столь же современным, как и в эпоху Вселенских Соборов. В этой вере с православием не расходятся ни католицизм, ни основные протестантские течения. Вместе с тем для православного религиозного сознания наиболее важны божественная природа и преобладающий образ Иисуса Христа – образ Сына Божия «во Славе», воскресшего и по­правшего смерть. Потому и самый главный праздник, «всех праздников праздник» – Воскресение Христово, Пасха (6, с.57).

Соответственно, православное религиозное сознание больше сосредоточива­ется на небесном, абсолютном и вечном. Отсюда его эсхатологизм, устрем­ленность к последнему и окончательному и жажда Царствия Божия. Созерцание, «умное делание», внутренняя духовная жизнь – его высшее призвание. Паря над землей, оно смотрит на землю с высоты небес и решает земные проблемы, памятуя о вечности. Западное христианство, напротив, смотрит на небо с земли. Акцентируя внимание на человеческом в богочеловечестве Иисуса Христа, оно рационально и с практическим расчетом строит лестницу в небо, уделяя значительно большее внимание внешним средствам воспитания религиозной воли личности, земным проблемам, культуре в целом.

Для православия, наиболее важны духовная, внутренняя жизнь человека, внутренние его побуждения. Православная этика воспитывает прежде всего сердце, и именно сердце в православии является мистическим средоточием духовного пространства, в котором происходит сокровенный диалог человека и Бога. Таким образом, все внешнее определяется внутренним, сокрытым, сокровенным.

Утверждая, что внутреннее, духовное определяет внешнее, православие тем самым выстраивает определенную систему ценностей, в которой дух главенствует над материей, духовное обусловливает телесное, вечное опре­деляет временное и преходящее. Восстановление должного соотношения духа и плоти составляет центральный нерв этики труда православия. Булгаков подчеркивал, что этика труда есть в конечном итоге вопрос о господстве духовного начала над материальным. (2, с. 186).

Убежденность русского православного сознания состоит в том, что именно внут­ренние, духовные качества человека определяют степень его совершенства, вела к формированию идеала «быть», а не «иметь» (по терминологии Э. Фромма). Свобода духа, которую нес в себе монашеский идеал всеобщего трудничества и социального опрощения, предполагала растождествление личности человека с выполняемой им функцией, неприкрепленность к опре­деленному социальному или профессиональному положению в обществе.

Поэтому на Руси так почитается особый духовный тип человека – «странника». Не будет преувеличением сказать, что этот тип «странника», имущество которого умещается в котомке за плечами, есть некий идеальный духовный тип русского человека. Странник полностью свободен от мирских соблазнов и благ. Он есть вечный путник, ищущий невидимого Небесного Града. Душа его поглощена решением конечных, «проклятых» вопросов о смысле бытия, она не удовлетворяется ничем временным и преходящим, но жаждет выйти за пределы «этого мира», этой земли, всего местного, мещанского, ограниченного, самодовольного и «бытового». Однако оборотной стороной странничества, незафиксированности сознания на определенном социальном и профессиональном положении, стремления «отделить» внутреннюю сущность человека от внешнего статуса было, в частности, то, что профессия не связывалась непосредственно с призванием и служением Христу, как было в католических и протестантских странах.

Рассмотрим теперь, как относится православие к земным благам, к соб­ственности и богатству.

Христианское учение гласит, сто никакие земные блага сами по себе не могут стать достойной целью жизни. Блага, которые становятся предметом поклонения, ставятся на место истинной цели и порабощают человека, пагубны. Разумное пользование имуществом означает отказ от эгоистического наслаждения им, но употребление его на высшие цели: на служение Богу и ближним; на помощь нуждающимся; на дела благотворительности; на экономическое, социальное, культурное и духовное развитие всего общества и процветание Отечества.

На этих основах строится православное отношение к различным формам собственности. Человек может быть в плену и у частной, и у общественной собственности, так же как и быть свободным внутренне от собственности, имея большое богатство. В этом смысле собственность не только право, но и обязанность. Формы собственности – историчны, они изменяются, и социальное значение их в различные эпохи не одинаково. Поэтому православие (в отличие от католицизма) не задавалось вопросом нравственного санкционирования частной собственности как таковой.

В русском религиозном сознании материальные богатства никогда не почитались высшей ценностью, а богатство человека не вселяло в него уверенность в собственном превосходстве. Это отчасти связано с тем, что русское религиозное сознание до недавнего времени оставалось ориентирован­ным на аграрно-патриархальную, а не на индустриальную модель общества.

Мне бросаются в глаза «непрактичность» православия, его «не-отмирный» характер, устремленность к высшему и вечному. В истории православия это иногда сопровождалось тотальным мироотрицанием и пре­небрежением мирскими проблемами, в частности хозяйственно-экономическими. Но известно, что именно сосредоточенность протестантизма и отчасти ка­толицизма на хозяйственно-экономических вопросах часто вела к обмирщению, к потере духовных высот.

«Непрактичность» во многом была связана и с тем, что православие не утверждает  (подобно  протестантским  исповеданиям),  что  именно  в профессиональной деятельности и только в ней человек и может проявить свою веру, «доказать» успехами в труде свою спасенность. Для православного религиозного сознания невозможно принять тот «рационалистический» дух, который религиозно санкционирует буржуазную предприимчивость, поощряет стремление к обогащению, дает возможность с гордостью глядеть на свой процветающий бизнес, на «честно нажитые деньги» как на доказательство «избранности» и «спасенности» (3, с.63).

Вообще своим становлением и вселенским триумфом хри­стианство, я считаю обязано своеобразной творческой новизне: "Закон дан через Моисея, благодать же и истина перешли от Христа". Это исчер­пывающая мысль: Закон, как фактически внешнее и по­тому отчужденное, стал истиной и благодатью как дей­ствительно неформализованный, внутренний императив, до конца выраженный и трагически воплощенный Христом. Слово буквально обрело плоть и кровь, стало Делом.

Такое решительное преодоление разрыва между словом и делом придало принципиально новый смысл исходной максиме Ветхого Завета: "В начале было Сло­во, и Слово было Бог".

Реальный смысл идеи Бога – действие во имя программной цели, которую мыслитель формулиру­ет в таких словах: "Народ свободный на земле свободной, Хотел бы я увидеть в эти дни".

Труд Христа – это подвижничество Богочеловека – одновременно сына Божия и смертного человека, кото­рый принял крест и воскрес для искупления людей от первородного греха и их духовного освобождения. Ессе homo (вот человек), – воскликнул Пилат, показывая народу увенчанного терновым венцом Христа. Такого "общечеловека", свободно принявшего смертную муку за всех людей, они еще не знали и вначале не узнали в нем своего пророка.

С. Н. Булгаков отмечает, что в дьявольском искуше­нии есть своя относительная правда: чувство голода свидетельствует о зависимости человека от природных стихий и не может быть нормальным, достойным чело­века состоянием. Благодаря своей творческой силе че­ловек овладевает природой и "насыщается", и в других обстоятельствах Христос насыщал тысячи людей в пус­тыне хлебами и рыбами. Но ложь сатаны заключалась в том, чтобы сын Божий насытился сам, оставив людей "алкающими", и тем самым отказался от своего предна­значения. Христос взалкал в пустыне не только от себя, но и от всего человечества, которое томится голодом и теряет человеческий лик в непосильной борьбе с приро­дой. Поэтому, по С. Булгакову, "вот о чем шла речь в этом бездонно глубоком по значению разговоре в пус­тыне в первой его части: что надо положить в основу спасения человечества и заботы о нем: ...каким надо пойти путем – хозяйственным или религиозным – в де­ле спасения мира? И был ответ: человек живет не одним хлебом... Надо идти через этот мир, но ему не веруя: вот истинный путь Сына Божия" (7, с.365).

Христос последователен в таком выборе. И не ис­кушаемый дьяволом, он входит в храм, изгоняет из него "всех продающих и покупающих" и возглашает: "Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам; ибо сами не входите и хо­тящих войти не пускаете... Что больше: золото или храм, освящающий золото?"

Утверждение примата духовности как главной че­ловеческой ценности, ее обретение как смысла жизни, во имя которого можно пойти и на крест, – величай­ший прорыв в духовной эволюции человечества.

Второе великое искушение Христа – тайна, или испытание веры в Господа. "Потом, – сказано в Биб­лии, – берет Его дьявол в святой город и поставляет его на крыле храма. И говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: "Ангелам своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею". Иисус сказал ему: написано так­же: "не искушай Господа твоего".

Христианская традиция во многом связана с при­знанием "двух истин" – рациональной, научной и ирра­циональной, божественной – и субординацией между ними. Тем не менее в русле христианской мысли нико­гда не угасала и тенденция к синтезу науки и веры.

Наконец, третье искушение Христа – авторитет. Дьявол берет Христа на высокую гору, показывает ему все царства мира и говорит ему: "Все это дам Тебе, если падши поклонишься мне". Тогда Иисус говорит ему: Отойди от Меня, сатана, ибо написано: "Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи... Царство Мое не от мира сего". Христос остается верным себе, своему духовному призванию. Он не подтверждает слова Пи­лата, обращенные к иудеям: "Царь ваш!...Царя ли ва­шего распну?". Воспользовавшись этим, фарисеи твер­дят: "Нет у нас царя, кроме кесаря".

Христос не желает быть кесарем – земным царем. Он – "свет пришел в мир, чтобы всякий верующий не оставался во тьме... ес­ли пребудете в слове моем, то вы истинно мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными". В таком "Богу – Богово, кесарю – кесарево" заключено действительно новое, беспрецедентное в наличной со­циальной практике и имеющее непреходящий смысл, – отделение религии от государства, духовной власти – от светской, власти авторитета – от авторитета власти.

 


Заключение

 

Какой можно сделать вывод из рассмотренных вопросов?

Все мы принадлежим к культуре, сложившейся под влиянием христианства в значительно большей степени, нежели под влиянием чего-либо еще.

Можно привести множество примеров, чтобы показать, что наш образ мысли, наши речевые обороты, наши фундаментальные моральные убеждения, наше отношение к жизни и смерти, наши представления о правах и обязанностях человека, паши взгляды на взаимоотношения полов, наши понятия об ответственности, вине, справедливости и равенстве были бы совершенно иными, если бы не было православия, сформировавшего  нашу культуру.

Религия составляет основу всего нашего культурного наследия, влияние христианства на формирование нашей культуры было столь огромно, что можно указать лишь одно, еще более глубокое влияние – человеческой природы как таковой.

Сегодня, правда, это влияние труднее заметить, чем, допустим, сто лет назад. Сегодня наша культура, благодаря достижениям своей науки и технологии, права и политики, доминирует уже почти во всем мире. В наши дни нельзя не учитывать того, что религия, православие продолжает оставаться значительным фак­тором общественной жизни. Религия и сегодня оказывает огромное воздействие на верующих как в нашей стране, так и особенно за рубежом.

Свою работу хотелось бы закончить такими словами: «Бог есть, пока он есть в нас».



 Список использованной литературы

 

1.   Булгаков С. Н. Основные мотивы философии хозяйства в платонизме и раннем христианстве. – М.: Наука, 1993. – 213 с.

2.   Булгаков С.Н. Философия хозяйства. – М.: Просвещение. – 1990. –  270 с.

3.   Иваненко С.И. Наука и православие. – М.: Московский рабочий, 1984. – 93 с.

4.   Капустин Н.С. Особенности эволюции религии (на материалах древних верований и христианства). – М.: Мысль, 1984. – 222 с.

5.   Клибанов А.И., Митрохин Л.Н. Крещение Руси: история  и современность. – М.: Знание, 1988. – 64 с.

6.   Коваль Т.Б. Этика труда православия. //Общественные науки и современность. 1994. № 6. С. 55-70.

7.   Левяш И.Я. Культурология: Курс лекций. 2-е издание, исправ. – Мн.: НТООО «ТетраСистемс», 1999. – 544 с.

8.   Лобковиц Н. Христианство и культура. //Вопросы философии. 1993. № 3. С. 71-81.

9.   Наместников А. Трагедия русского православия.  //Свободная мысль. 1998. №6. С. 114-119. 

10.            Тэнасе А. Культура и религия. Пер. с румын. – М.: Политиздат, 1975. –127 с.