Курсовая работа: Смоленская епархия в годы Великой Отечественной войны

ПЛАН

ВВЕДЕНИЕ. 3

I. СМОЛЕНСКАЯ ЕПАРХИЯ В ОККУПАЦИОННЫЙ ПЕРИОД……………9

1. АДМИНИСТРАТИВНО-ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЦЕРКВИ НА ТЕРРИТОРИИ СМОЛЕНСКОЙ ОБЛАСТИ ВО ВРЕМЯ ОККУПАЦИИ. 9

2. ВОЗРОЖДЕНИЕ ЦЕРКВЕЙ И ДУХОВЕНСТВА. 25

3.ТИПЫ ВНЕХРАМОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СМОЛЕНСКОЙ ЕПАРХИИ В ОККУПАЦИОННЫЙ ПЕРИОД.. 39

4. СМОЛЕНСКАЯ ЕПАРХИЯ ПЕРЕД ОКОНЧАНИЕМ ОККУПАЦИИ.. 49

II. СМОЛЕНСКАЯ ЕПАРХИЯ В КОНЦЕ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 1944-1945 гг. 55

1. АДМИНИСТРАТИВНО-ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ, В КОТОРЫХ НАХОДИЛАСЬ СМОЛЕНСКАЯ ЕПАРХИЯ С 1943 г. 55

2. СОСТОЯНИЕ СМОЛЕНСКОЙ ЕПАРХИИ В 1944-1945 гг. 60

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. 71

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА.. 73

1. ИСТОЧНИКИ.. 73

2. ИССЛЕДОВАНИЯ.. 75

ВВЕДЕНИЕ

В последнее время появилось достаточно много исследований, посвященных жизни Церкви в годы Великой Отечественной войны, в том числе и на оккупированных территориях, основанных на архивных материалах. Но, как правило, в этих исследованиях вопрос о положении Церкви в оккупации освещается только на примере крупных территориальных единиц – на Украине, в Белоруссии, в Прибалтике.

Однако, изучая данную тему на примере Смоленской области можно более ясно увидеть механизм взаимоотношений Церкви и немецко-фашистских властей, и затем сравнить его с новой политикой советской власти по отношению к Церкви, проводившейся с 1943 г.

Отечественная историография по данной проблеме в последнее время претерпела существенные изменения. Если в конце 80-х гг. в ней преобладали общие, обзорные работы атеистического характера, где истории Русской Православной Церкви в 1941-1945 гг. отводилось незначительное место и упор делался на коллаборационистской деятельности духовенства на оккупированных фашистами территориях, то затем в связи с происходящими в нашей стране политическими изменениями, с открытием архивных фондов, интерес исследователей к проблеме стал неуклонно возрастать.

Именно тяжкие годы Великой Отечественной войны стали переломным этапом в истории Русской Православной Церкви, когда после долгих лет открытых гонений, поставивших Церковь на грань уничтожения, ее положение существенно изменилось.

“Публикация в 1989 г. В.А. Алексеевым и М.И. Одинцовым статей с выдержками из записки председателя Совета по делам Русской Православной Церкви при Совнаркоме СССР Г.Г.Карпова о встрече И.В. Сталина с руководством Московской Патриархии в сентябре 1943 г. открыла новую страницу в отечественной историографии. С тех пор тема государственно-церковных взаимоотношений, в том числе и в период Великой Отечественой войны, стала предметом специальных исторических исследований”.[1]

Вышеупомянутые “современные светские российские историки (В.А. Алексеев, М.И. Одинцов)  при характеристике военного периода очень большое внимание уделяют предпосылкам и обстоятельствам встречи в Кремле 4 сентября 1943 г. И.В. Сталина с руководством Московской Патриархии. В этом плане от их книг выгодно отличаются работы О.Ю. Васильевой, диссертация которой в значительной степени была посвящена исследованию основных направлений и объективной оценке патриотического деятельности Русской Церкви, ее вкладе в общенародное дело достижения победы в войне. Изучались в диссертации боевой путь танковой колонный имени Димитрия Донского, построенной на средства верующих; деятельность Совета по делам Русской Православной Церкви, созданного в 1943 г.; история Православной Церкви в период оккупации на территории Северо-Запад России и отчасти Белоруссии. Кроме того, в своих статьях, опубликованных в 1990-е годы, Васильева освещала “сталинскую” религиозную политику, в том числе в плане ее реакции на действия германских властей. Но указанный исследователь в русле прежних представлений несколько преувеличивает пронацистскую направленность деятельности русских архиереев на оккупированной территории. Влияние догм советской историографии сказалось и на журнальных публикациях М.И. Одинцова, брошюре Б.Н. Ковалева, где по-прежнему подчеркивался пропагандистский и показной характер немецкой церковной политики. Новый характер в этом плане имели две статьи в журнале “Наука и религия”, подготовленные на базе трофейных документов III Рейха и небольшая книга нижегородского историка А.А. Корнилова”.[2]

“До конца 1980-х гг. работы священнослужителей и мирян Московской Патриархии по избранной теме ограничивались статьями в церковном журнале и несколькими небольшими рукописями. Специальных же изданий

весьма мало. Одним из таких изданий является небольшая брошюра П.К. Раины, посвященная участию православного духовенства Белоруссии в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Автор, сам партизан, после войны окончивший духовную академию, сообщает ценные, неизвестные ранее сведения. Так, в книге содержатся свидетельства участников партизанского движения об активной помощи им митрополита Украинской автокефальной церкви Александра (Иноземцева). В 1985 г., к сорокалетию победы в Великой Отечественной войне, планировалось издать сборник о патриотической деятельности Русской Церкви, но он так и не вышел. Лишь небольшая часть из собранных для него материалов была опубликована в 1995 г. в журнале “Наука и религия”.

Неизданный сборник частично заменила книга В. Якунина. В ней можно найти сведения об антинацистской позиции православного духовенства, как на советской, так и на оккупированной территории СССР, упоминается и участие в борьбе с гитлеровским режимом чешских священнослужителей и Брюссельского архиепископа Александра (Немоловского). Военному периоду истории Русской Православной Церкви определенное внимание уделял протоиерей Владимир Ципин, но новых источников он при этом практически не исследовал, ограничиваясь использованием уже опубликованных материалов”.[3]

Очень важными исследованиями о жизни Русской Православной Церкви во Второй мировой войне являются работы М.В. Шкаровского. Так, в своей книге “Нацистская Германия и Православная Церковь”, он представил исторический опыт формирования, осуществления государственной политики нацистской Германии в отношении Русской Церкви, развития последней как института и социального организма в III Рейхе и на оккупированной территории Балканских государств, Польши и СССР.[4]

В настоящей работе представлена попытка исследования положения Русской Православной Церкви на территории Смоленщины в годы Великой Отечественной войны, включая период оккупации, на основе Смоленских архивных материалов. Представление только архивных документов, находящихся в Смоленских архивах отражало бы картину жизни Смоленской епархии в годы войны недостаточно полно, поэтому каждый период рассматривается по следующим вопросам: административно-законодательные условия, в которых находилась Церковь на Смоленщине во время оккупации и затем после освобождения, открытие храмов и состояние духовенства, внехрамовая деятельность Церкви.

Хронологические рамки работы – 1941-1945 гг. В работе были использованы материалы Государственного архива Смоленской области (ГАСО), из которого были проработаны следующие материалы.

Частично сохранившиеся документы небольшого числа учреждений периода немецко-фашистской оккупации – всего 18 фондов с объемом 682 дела за 1941-1943 гг. Из них 12 фондов – городские и районные управления и управы, 3 фонда – волостные  правления, 1 фонд – крестьянского общинного хозяйства, 1 фонд – Смоленского окружного земельного управления и 1 фонд – типографии издательства газеты “Новый путь”.

Преобладающими видами документов являются справки и информации, отчеты и сведения о введении нового земельного порядка, осуществлении налоговой политики, о деятельности торгово-промышленных и сельскохозяйственных предприятий, о введении трудовой повинности, о сопротивлении жителей Смоленщины оккупантам.

Однако, работая с данными материалами, в частности с фондом р-2573-Смоленское городское управление периода временной немецко-фашистской оккупации, мною не было найдено каких-либо документов, связанных с открытием храмов, возрождением церковной жизни, внехрамовой деятельности и т.д. Скорее всего, это обстоятельство объясняется тем, что открытие храмов в Смоленской области, как и на многих других оккупированных территориях, проходило стихийно, по инициативе и желанию населения, немцы не препятствовали этому, относясь к открытию церквей либо хорошо, либо равнодушно. То же самое можно сказать и в отношении внехрамовой деятельности.

В связи с этим, первая глава данной работы – “Смоленская епархия в оккупационный период” в основном построена на информации о церковной жизни на Смоленщине, содержащейся в газете “Новый путь”. В этой газете на последней странице печатались статьи и заметки о жизни церкви, фактически отражая всю жизнь епархии в оккупационное время.

Также в первой главе был частично использован фонд р-1630-Смоленской областной чрезвычайной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, в котором есть небольшое количество сведений о храмах, разрушенных немецко-фашистскими захватчиками.

Кроме того, при написании первой главы были использованы книга М.В. Шкаровского “Нацистская Германия и Православная Церковь” и книга Д.В. Поспеловского “Русская Православная церковь в XX веке”, в которых хорошо отражена политика нацистов по отношению к Православной Церкви. Также при написании первой главы мною использовалась книга архиепископа Афанасия (Мартоса) “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, впервые изданная в 1966 г. в Буэнос-Айресе. Эта книга является весьма ценной в первую очередь потому, что ее автор – архиепископ Афанасий (Мартос), будучи рукоположен в епископа Витебского и Полоцкого в 1942 г., был непосредственным свидетелем и участником всех событий, происходивших в Православной Церкви на территории оккупированной Белоруссии, напрямую связанных с возрождением Смоленской епархии, так как последняя была учреждена в марте 1942 г. в составе Белорусской Православной Церкви.

В основу второй части – “Смоленская епархия в конце Великой Отечественной войны 1944-1945 гг.” легли материалы двух фондов Государственного архива Смоленской области: № 1620 – Уполномоченного Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР по Смоленской области 1943-1989 гг. и № 985 – Уполномоченного Совета по делам религий при Совете Министров СССР по Смоленской области 1944-1991 гг., в которых ярко отражена жизнь Смоленской епархии после 1943 г.

Также при написании второй главы мною была использована книга М.В. Шкаровского “Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве”, в которой достаточно четко говорится о положении Церкви в тот период.

Исследование заканчивается 1945 годом, когда был завершен определенный этап в истории взаимоотношений Церкви и советского государства.

После 1943 г., когда властями стала осуществляться новая политика в отношении Русской Православной Церкви, несомненно, начался новый этап взаимоотношений. Здесь меняется многое – и репрессивная политика советского режима, и позиция Церкви по отношению к государству.

I. СМОЛЕНСКАЯ ЕПАРХИЯ В ОККУПАЦИОННЫЙ ПЕРИОД

Накануне Великой Отечественной войны Смоленской епархии как таковой уже не существовало. К лету 1941 г. в области почти не осталось действующих церквей, а в самом Смоленске незакрытой осталась только одна Тихвинская кладбищенская церковь.[5] Последним архиереем, возглавившим Смоленскую епархию в предвоенное время, был архиепископ Серафим (Остроумов), арестованный и расстрелянный в 1937 г. смоленскими чекистами по сфальсифицированному ими крупному антицерковному делу “контрреволюционной организации церковников по городу Смоленску”.[6] Абсолютное большинство священнослужителей к моменту оккупации было либо репрессировано, либо вынуждено оставить свое служение. Любые проявления религиозности преследовались жесточайшим образом. По-прежнему велась активная антицерковная атеистическая пропаганда.[7]

1. АДМИНИСТРАТИВНО-ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЦЕРКВИ НА ТЕРРИТОРИИ СМОЛЕНСКОЙ ОБЛАСТИ ВО ВРЕМЯ ОККУПАЦИИ

“Нацистская церковная политика в оккупированных областях определялась общим отношением нацистов к славянам вообще  к русским в частности. Файерсайд в работе “Крест и свастика” насчитывает до семи взаимно исключающих друг друга подходов: наиболее важные из них следующие:

1.         Гитлер считал всех славян низшей расой и рассматривал их как будущих рабов.

2.         Розенберг стремился привлечь на сторону Германии национальные меньшинства России, отождествляя русский народ с коммунистической идеологией и террором (этот подход предполагал дарование национальным меньшинствам особых привилегий, на что Гитлер не соглашался).

3.         Верховное командование рассматривало русских как потенциальных союзников в борьбе с большевизмом и было поэтому против высказываний о будущем рассечении России и выступало за создание союзных русских войсковых соединений, что привело к формированию власовской армии и казачьих войсковых соединений.

Розенберг презирал все русское и славянское до такой степени, что Православие считал всего лишь “красочным этнографическим ритуалом”. Поэтому, по его мнению, немецкие администраторы могут относиться к таким обрядам терпимо и даже поощрять их как средство, обеспечивающее повиновение славянского населения”.[8]

“Предпринимая нападение на СССР, нацисты рассчитывали активно использовать религию в своих целях. Они уже имели богатый опыт проведения такой политики, как в Германии, так и на захваченных ими территориях в Европе. Методы и практика нацистской церковной политики были перенесены и на религиозные организации в СССР”.[9]

“Самый ранний циркуляр о религиозной политике нацистов на Востоке после начале агрессии относится ко 2 июля 1941 г. Он исходил от шефа РСХА Гейдриха и еще не содержал личных директив Гитлера. Указ был принят в самом начале войны с СССР, и РСХА представлялось необходимым, используя различные методы, закрепиться на занятых территориях. Поэтому внешне он вполне лоялен к Православию, хотя уже в этом документе говорится о необходимости содействия раздроблению Церкви. 16 августа Гейдрих издал новый обширный приказ на основе июльских директив Гитлера. В нем уже категорически запрещалось какое-либо содействие религиозной жизни и говорилось об особо осторожной позиции к Московской Патриархии, вплоть до ареста ее главы-митрополита Сергия (Страгородского). Новый подобный приказ от 15 октября запрещал открытие теологических факультетов и семинарий и подчеркивал необходимость предотвращать оживление церковной жизни. Массовые стихийное возрождение Русской Церкви начало вызывать тревогу у части германского руководства, и постепенно в РСХА приступили к разработке более долгосрочных планов религиозной политики на Востоке, предполагавших замену Православия “новой религией” в нацистском духе”.[10]

“22-23 сентября 1941 г. в Берлине состоялось совещание ведавших церковными делами служащих государственной полиции. В ходе него группенляйтеры Главного управления имперской безопасности (РСХА) зачитали 10 докладов, содержащих указания о направлении дальнейшей деятельности. Среди докладов были следующие: “Мероприятия полиции безопасности по подавлению политических Церквей и сект”, “Служебно-информационные задачи в борьбе против политического католицизма в рейхе”, а также “Проблематика Восточных Церквей и служебно-информационные выводы”. В нем говорилось: “В результате наступления германских войск на Балканах и Востоке для нас очень остро стала проблема Православных Церквей… Большая часть членов Православной Церкви находится на территории Советского Союза. С течением времени эта Церковь была инфицирована большевизмом, так что о восстановлении Германией Церквей в завоеванном восточном пространстве не может быть и речи”. В конце доклада были поставлены две задачи: 1. “Поддержка Церквей меньшинства” в ущерб более сильным. В частности, в Хорватии, где “по побуждению Римской Церкви был убит ряд православных священников”, поддержка именно православных. Причем подчеркивалось, что “это происшествие необходимо использовать, чтобы настраивать друг против друга различные группы”; 2. “Внедрение в эти группы достаточной сети агентов, чтобы своевременно получать информацию обо всех политических течениях и не допускать слишком сильного роста влияния этих групп меньшинства”.[11]

“Церковными делами в прифронтовой полосе (на практике почти на всех занятых русских и отчасти украинских территориях) занималась военная администрация в лице командующих тыловыми областями групп армий “Север”, “Центр” и “Юг”. Они старались не провоцировать лишних конфликтов с гражданским населением, поэтому и деятельности православного духовенства, как правило, открыто не препятствовали. В первые месяцы войны отдельные офицеры и представители военной администрации помогали открытию храмов и иногда даже приказывали это делать. И в конце июля обеспокоенный Гитлер лично издал директивы о категорическом запрете военнослужащим вермахта оказывать какое-либо содействие возрождению церковной жизни на Востоке. Четыре таких указания были дословно воспроизведены в приказе ОКВ от 6 августа 1941 г. А еще 3 августа свои указания военным организациям об отношении к религиозному вопросу подготовило Министерство занятых восточных территорий (РМО), правда широкого распространения в войсках они не получили. Основная линия актов от 3 и 6 августа совпадает, но есть и некоторые различия. В менее жестких указаниях РМО говорится о том, что религиозной деятельности местного населения не следует препятствовать, но отсутствует фраза о том, что ее не следует поощрять. Относительно запрета на участие священников вермахта в местной церковной жизни делалось исключение для немецких колоний и т.д. Указанные циркуляры далеко не сразу стали выполняться войсками, и в сентябре Гитлер дал дополнительные директивы, которые вместе с прежними были изданы 2 октября 1941 г. в виде приказов командующих тыловыми областями групп армий. Постепенно эти указы оказали свое действие, и всякая помощь со стороны германских войск Православной Церкви была прекращена. Не во всем соглашаясь с принятой генеральной линией, РМО и командование вермахта периодически пытались ее смягчить. Первые такие попытки относятся к осени 1942 г. Желая документально закрепить свои представления о необходимости сделать некоторые уступки церковным обществам, работники главного отдела политики РМО подготовили обширный проект новых “Указаний военным организациям об отношении к конфессиональным вопросам”, переслав его 24 ноября 1942 г. ОКХ с просьбой опубликовать в виде приказа. Руководству РСХА проект показался слишком “либеральным” и в виде приказа издан не был, хотя представители военной администрации тоже, как правило, были сторонниками смягчения религиозной политики на Востоке, что с осени 1942 г. на практике зачастую и делали. Об этом, в частности, свидетельствует проект отчетного доклада от июня 1943 г. о деятельности военной администрации в оперативной области на востоке”.[12]

“В октябре 1941 г. в Восточном министерстве началась разработка рассчитанного на большой пропагандистский эффект закона о религиозной свободе на занятой территории СССР. В первой же его статье намечалось торжественно провозгласить полную свободу религиозной веры для всех жителей в противовес советской власти, которая до начала войны преследовала Церковь. В качестве приложения к закону планировалось издать обширные разъяснительные распоряжения рейхскомиссаров. Намеченное сначала на январь, а потом на февраль и май 1942 г. утверждение проектов документов Гитлером не состоялось. Изменения, вносимые в текст закона под влиянием резкой критики руководителя Партийной канцелярии М.Бормана, не помогли. 8 мая фюрер окончательно отверг последний, восемнадцатый проект. Разъяснительные распоряжения рейхскомиссаров Остланда и Украины были сильно сокращены и в виде отдельных указов с санкции Гитлера и Бормана изданы соответственно 19 и 1 июня 1942 г. Какие-либо упоминания о свободе веры в них полностью отсутствовали. Свои разъяснения к тексту будущих указов глава РМО А.Розенберг выслал рейхскомиссарам 13 мая. За отсутствием закона о религиозной свободе восточное министерство пыталось использовать в пропагандистских целях хотя бы указы рейхскомиссаров. При этом нацистское руководство очень опасалось неблагоприятного воздействия в самой Германии (где всякая церковная активность подавлялась) даже таких отнюдь не свободолюбивых актов, что хорошо видно на примере “Направляющей линии пропаганды к церковному приказу”. Впрочем, указы рейхскомиссаров очень мало подходили для пропагандистского использования. Хвалиться было особо нечем. И германские органы пропаганды на оккупированной территории СССР, видя отсутствие сколько-нибудь существенного эффекта, вскоре практически перестали их использовать”.[13]

“Существовала определенная связь между немецкой религиозной политикой на Востоке и отношением нацистов к церковной жизни в рейхе. Чтобы лишний раз не взаимодействовать с церквами Германии, и, таким образом, не укреплять их положение, нацисты, как правило, запрещали священникам из рейха выезжать на территорию СССР и обслуживать проживающих там немцев. Так, 13 марта 1943 г. Розенберг был вынужден в своем письме Борману униженно оправдываться по поводу в сущности мелкого факта разрешения нескольким пасторам приехать и служить в немецких колониях на Украине. Здесь наглядно проявилось значительное различие с церковной политикой союзников Германии: финские, румынские, венгерские, словацкие и итальянские военные священники с разрешения своего начальства активно старались заниматься в России миссионерской деятельностью. Это вызвало негативную реакцию и запреты со стороны германских ведомств”.[14]

“Определенные изменения в нацистской церковной политике на Востоке произошли в конце 1943-1944 гг. Желая противодействовать усилившейся после выборов Московского патриарха советской пропаганде, РСХА с согласия Партийной канцелярии выступило инициатором проведения серии конференций православных архиереев, которые в марте-апреле 1944 г состоялись в Варшаве.– Минске и Риге. Возглавлял их организацию и проведение руководитель “церковного” реферата РСХА штурмбанфюрер СС Нейгаус. Работники РМО несколько скептически относились к пропагандистской эффективности таких конференций, но включились в их подготовку. В действительности воздействие антисоветских заявлений архиереев оказалось очень незначительным. Одновременно в Восточном министерстве активизировали свои попытки использовать против Русского Православия национальные Церкви и, прежде всего, создать возглавляемую Патриархом единую Украинскую Церковь. Из публикаций записки Розенфельда от 14 декабря 1944 г. видно, что РМО в конце концов удалось убедить Партийную канцелярию и РСХА в необходимости поддержки украинских автокефалистов. Но, конечно, в конце 1944 г. в условиях надвигавшегося краха III рейха уже было не до выборов Украинского патриарха, да и санкции на это Партийной канцелярии так и не последовало. В начале 1945 г. интерес Восточного министерства к церковным делам существенно остыл, но они практически до конца войны продолжали привлекать внимание Партийной канцелярии”[15].

Как уже говорилось, все области России, оккупированные немецкими войсками, считались прифронтовой полосой и управлялись военной администрацией, “которая во многих случаях на практике смягчала принятую нацистскими ведомствами линию в отношении Русской Церкви. Особенно благоприятная, по сравнению с другими территориями, ситуация существовала на Северо-западе России”[16].

Как известно, уже в июле 1941 г., вскоре после начала войны, активные боевые действия развернулись на территории Смоленской области. Так, уже в конце июля-начале августа Смоленск был захвачен германскими войсками. А с 12 октября 1941 г. Смоленская область уже целиком находилась в оккупации, которая продолжалась до 5 октября 1943 г.

С первых дней в Смоленской области церковная жизнь стала возрождаться активными темпами. Несмотря на то, что Смоленскую область, а вместе с ней и Брянскую, немецкие войска в административном отношении присоединили к оккупированной Белоруссии, религиозная жизнь в них развивалась самостоятельно до марта 1942 г., когда на соборе епископов Белорусской Православной Церкви была учреждена Смоленская епархия в составе Белорусской Церкви.[17] Однако, новорукоположенный епископ Смоленский и Брянский Стефан (Севбо) приехал в Смоленск только 27 декабря 1942 г.[18]

С самого начала оккупации нередкой практикой на территории Смоленской области было проведение походных служб для немецких военнослужащих, совершаемых лютеранскими и католическими священниками.[19] Часто на таких богослужениях присутствовало большое количество местного населения.[20]

Однако, такая ситуация продолжалась недолго. Как пишет  М.В. Шкаровский в своей книге “Нацистская Германия и Православная Церковь”, “уже в сообщении СД от 4 сентября 1941 г. сообщалось, что командованию группы армий “Центр” со стороны СД было предложено проводить походные богослужения только в походном кругу военнослужащих Вермахта. Это соответствовало указаниям Гитлера и в дальнейшем выполнялось. В другой сводке СД от 23 октября 1941 г. Указывалось, что начальник тыловых областей группы армий “Центр” выразил свое согласие с предлагаемой СД переэкзаменовкой духовенства и ликвидацией уже образованных во многих местах церковных советов, но хочет запросить и санкции Верховного командования армии (ОКХ). К декабрю ОКХ также дало свое согласие, в результате чего в Смоленске был распущен состоявший из 5 членов церковный совет. Разница в отношении к Русской Церкви между военной администрацией и СД была очень заметна, но еще сильнее выделялись своей явной враждебностью к Православию функционеры нацистской партии. Священник М.Одинцов, служивший в Смоленской области, позднее вспоминал, как в его храм приехал в сопровождении свиты какой-то партийный чин, с презрением оглядев внутренности церкви, уперся взглядом в иконы и, разведя руками, сказал: “Все евреи!”.[21]

“В сообщении СД от 12 декабря 1941 г. говорилось о результатах переписи населения Смоленска. На вопросы о принадлежности к Церкви 24100 жителей назвали себя православными, 1128 – верующими других конфессий и лишь 201 (менее 1%) – атеистами. Данные переписи послужили основанием для передачи православным одного из храмов города, открытого в качестве костела при помощи немецкого военного католического священника. Необходимо отметить, что подобные опросы давали от 1 до 4 % атеистов и в других городах. Правда, нельзя принимать эти данные за полностью соответствующие реальной ситуации. Ведь среди ушедших на восток с советскими войсками был большой процент неверующих; кроме того, часть населения могла думать, что фашисты будут ассоциировать атеистов с коммунистами, и поэтому скрывала свои подлинные взгляды.

Бурному возрождению церковной жизни в Смоленске отчасти способствовала активная деятельность в этом городе русской эмигрантской политической организации Национально-трудового союза (НТС). В докладе Абвера за февраль 1942 г. говорилось, что в последние месяцы в Смоленске появилось 12 эмигрантов – членов НТС, причем некоторые без всяких германских пропусков, которые начали создавать нечто вроде правительственных органов на случай занятия Москвы. Они раздавали населению листовки и агитировали, “что ни большевики, ни немцы не могут принести благо будущей России, только лишь национальное шовинистическое движение”. Среди других программных принципов провозглашалась религиозная свобода при соблюдении преимущественного положения Православной Церкви. Во всей политической программе НТС не было ни слова “об отношениях будущей Великой России с Германией, так же как и о борьбе германской армии с большевизмом”.

Похожая информация содержится в докладе отдела пропаганды при начальнике тыловых областей группы армий “Центр” в ОКВ от 10 марта 1942 г. В нем говорилось, что возглавлявший до войны нелегальную работу НТС в СССР г. Сергеевич (Г.С. Околович) сейчас является секретарем волостного управления в округе Смоленск и поддерживает связь с членами организации за линией фронта. Главная цель НТС – возрождение великой России, планируется и закрепить преимущественного положение за Православной Церковью. Предупреждения со стороны полицейских органов не достигали цели. По мнению отдела пропаганды, идеи НТС открыто противоречили политическим планам Германии и его деятельность на Востоке должна быть радикально пресечена: “Нет сомнения в том, что агитация членов союза очень быстро может создать зародыш новой национально-шовинистической оппозиции, которая была бы не менее опасна, чем остатки большевистских элементов в занятых советских областях”. Хорошо известно, что активисты НТС подвергались в годы войны арестам даже на территории Германии”.[22] 

Как уже отмечалось, Смоленская епархия была учреждена в составе Белорусской Православной Церкви в марте 1942 г. на Соборе белорусских епископов.[23] В связи с этим необходимо сказать несколько слов о положении и деятельности Церкви на территории оккупированной Белоруссии.

“Провозглашенный Розенбергом принцип “разделяй и властвуй” было легче провести в жизнь в Белоруссии и на Украине, где подавляющее большинство населения было православным и где можно было содействовать созданию национальных церквей и поддерживать уже существующие. Этому способствовало также и то, что экзарх западных областей Украины и Белоруссии митрополит Николай (Ярушевич) находился по другую сторону фронта, в Москве, так что церкви в этих областях оказались без правящего архиерея.

В Западной Белоруссии было также значительное число католиков, которых немцы рассматривали как пятую колонну поляков и предпочитали поэтому поддерживать православных, чтобы не допустить католическую миссионерскую деятельность в Восточной Белоруссии. Возможности белорусских католиков были ограничены также и тем, что Гродненская область отошла к Восточной Пруссии, а Пинская – к Украине, взамен чего к Белоруссии присоединили Смоленскую и Брянскую области.

Оккупанты привезли с собой белорусских националистов из Польши, Праги и других мест, чтобы усилить влияние националистических и сепаратистских  элементов в Белорусской Церкви, но Белорусская Церковь, в особенности ее епископы, упорно сопротивлялись всем попыткам оторвать ее от Московской патриархии”.[24]

В октябре в Минске состоялся Собор Епископов Белорусской церкви, на котором архиепископ Гродненский и Вилейский Пантелеимон (Рожновский) был избран митрополитом Минским и всея Беларуси. На этом соборе впервые в истории Белоруссии Православная Церковь в этом крае официально в актах была названа “Белорусской”, однако, при этом автокефалия провозглашена не была.[25]

В феврале 1942 г. Генеральный Комиссариат отстранил митрополита Пантелеимона от церковной власти и заставил все дела передать епископу Слуцкому Филофею (Нарко).[26] Причиной этому послужили строго русские убеждения митрополита Патнелеимона и его нежелание содействовать белорусским националистам.[27]

В связи с отстранением митрополита от власти церковные дела стали постепенно приходить в тупик. Необходим был созыв собора епископов Белорусской Православной Церкви. Такой Собор был созван 3 марта 1942 г.[28] Его участниками были: епископ Гродненский Венедикт (Бобковский), епископ Слуцкий Филофей (Нарко), с правом совещательного голоса – архимандрит Афанасий (Мартос), прибывший из Холмщины для епископской хиротонии.[29] Председательствовал на Соборе митрополит Пантелеимон.[30] Первым деянием Собора было утверждение статута Белорусской Православной Церкви, автором которого был архимандрит Афанасий (Мартос).[31] Этот статут предполагал деление Беларуси на епархии. Так, было решено открыть шесть епархий: Витебскую, Гродненскую.– Минскую, Могилевскую, Наваградскую и Смоленскую.[32] На каждую из них был назначен правящий архиерей: на Витебскую – Афанасий (Мартос) – по возведении его в сан епископа с титулом “Витебский и Полоцкий”, на Гродненскую – епископ Венедикт (Бобковский) с присвоением титула “Гродненский и Белостокский”, на Могилевскую – епископ Филофей (Нарко) с присвоением титула “Могилевский и Мстиславльский”, на Наваградскую – епископ Вениамин (Новицкий), проживавший на покое в Почаевской лавре с присвоением титула “Наваградский и Барановичский”, на Смоленскую – протоиерея Семеона (Севбо) по пострижении в монашество и возведении во епископа с титулом “Смоленский и Брянский”.– Минскую епархию было решено по-прежнему возглавлять митрополиту Пантелеимону с титулом “Минский и всея Беларуси, Жировицкой Свято-Успенской обители священно-архимандрит”.[33]

Заместителем митрополита был избран епископ Филофей.[34] На соборе был избран также Синод в составе двух епископов под председательством митрополита Пантелеимона: епископа Венедикта Гродненского и Белостокского и епископа Филофея Могилевского и Мстиславльского.[35] Кандидатом в Синод был намечен и Афанасий (Мартос), епископская хиротония которого состоялась 8 марта.[36] Епископу Афанасию было также поручено временное управление Наваградской епархией до времени приезда епископа Вениамина.[37] Помимо всего этого, были сделаны постановления о необходимости открытия духовных семинарий в епархиях, издания религиозной литературы и церковного журнала, о печатях для приходов и многое другое.[38]

Вопрос о провозглашении автокефалии Белорусской Православной Церкви, которого требовали белорусские националисты, был отложен до окончания войны и определения политического положения Белоруссии.[39]

В конце соборных заседаний митрополит Пантелеимон возвел в сан архиепископа епископов Венедикта и Филофея, первого – по своему собственному желанию, второго – по требованию белорусских политических деятелей.[40]

В августе 1942 г. был созван еще один Собор, имевший название “Всебелорусский Православный”.[41] Он был созван архиепископом Филофееем и проводился под его председательством, в связи с тем, что митрополит Пантелеимон был заключен оккупационными властями в местечке Ляды и отстранен от управления Белорусской Церковью.[42] Причиной этому стало усиление конфликта между митрополитом и белорусскими националистами, требовавшими автокефалии Белорусской Православной Церкви.[43] Вследствие этого, митрополит Пантелеимон поручил все церковное руководство архиепископу Филофею.[44]

В середине июля 1942 г. архиепископ Филофей, епископ Афанасий и епископ Стефан собрались в Минске для заседания по церковным делам в связи с высылкой митрополита Пантелеимона.[45] В это время националистически настроенные белорусские деятели решили воздействовать на архипастырей через немецкие власти.[46] Так, начальник отдела генерального комиссариата Белоруссии Юрда вызвал архиепископа Филофея и епископов Афанасия и Стефана и потребовал от них объявления автокефалии Белорусской Православной Церкви и выполнения других пунктов, указанных белорусскими националистами, при этом высказывая свои требования в грубой форме.[47] Иерархи на это ответили, что они неспособны это сделать без митрополита и Всебелорусского Православного Собора.[48] Юрда согласился на созыв такого Собора, но в возвращении митрополита Пантелеимона отказал.[49]

Собор открылся 30 августа 1942 г., по благословению митрополита Пантелеимона председательствовал на нем архиепископ Филофей.[50]

Делегаты на Собор прибыли только от двух епархий – Минской и Наваградской, в Витебской, Могилевской и Смоленской епархиях церковная жизнь была еще недостаточно налажена, поэтому в них выборы делегатов вообще не производились.[51] Таким образом, на Всебелорусском Православном соборе присутствовали: от Минской епархии – 26 духовных и 42 светских лица, всего 68 человек; от Наваградской епархии – от духовенства 17 лиц и от мирян – 22, всего 39 человек; а также три иерарха, представлявших в своем лице свою епархию – архиепископ Могилевский и Мстиславльский Филофей, епископ Витебский и Полоцкий Афанасий и епископ Смоленский и Брянский Стефан.[52]

На повестке стояли два пункта: объявление автокефалии и утверждение статута Белорусской Православной Церкви.[53] В итоге относительно автокефалии Белоруской Церкви было поставлено условие, что она будет объявлена только после того, как будет дано на это согласие предстоятелей всех автокефальных Православных Церквей, в том числе и Московской патриархии.[54] Таким образом, Всебелорусский Православный Собор закончился 2 сентября 1942 г. без формального объявления автокефалии.[55]

Однако, так просто вопрос об автокефалии не решился. В начале апреля 1943 г. архиепископом Филофееем был созван Синод. О причине его созыва архиепископ Афанасий (Мартос) впоследствии писал: “После Минского Церковного Собора наступило некоторое затишье. Белорусские деятели, удовлетворившись составленными на Соборе письмами к восточным патриархам, больше не беспокоили немецкий комиссариат Беларуси своими требованиями объявления церковной автокефалии. Но через полгода вспомнили про письма к патриархам и, узнав, что они еще не отосланы по назначению, пожаловались немецкой власти. Архиепископ Филофей был вызван в генеральный комиссариат по этому делу. Он объяснил, что письма не посланы, потому что некому было их подписать. На основании утвержденного Минским собором в 1942 г. статута Белорусской Православной Церкви это право принадлежало только митрополиту, как главе Поместной Церкви.”[56] Тот же архиепископ Афанасий описал и то как проходил Синод и какие решения принял: “В Минск прибыл только епископ Афанасий; архиепископ Венедикт и епископ Стефан не явились. Тогда Филофей и Афанасий обратились в генеральный комиссариат с просьбой возвратить из ссылки митрополита Пантелеимона для возглавления Синода и подписания писем. Это ходатайство было удовлетворено. Немедленно митрополит Пантелеимон был освобожден и 16 апреля привезен чинами немецкой военной полиции в Минск. Здесь он поселился в своих митрополичьих покоях.

Начались заседания Синода под его председательством. Первым пунктом было рассмотрение и подписание писем к патриархам. Владыки понимали, что письма не имели большого значения в военное время, но во избежание неприятностей с немецкими властями их подписали и отдали в генеральный комиссариат. Дальнейшая судьба их неизвестна. После этого были решены другие важные церковные дела. Было послано письмо от имени православного белорусского епископата в генеральный комиссариат с просьбой наделения землей каждую приходскую церковь в размере 33 гектара. Это ходатайство было предпринято в связи с ликвидацией колхозной по-советской системы и наделением землей всех бывших колхозников”.[57]

2. ВОЗРОЖДЕНИЕ ЦЕРКВЕЙ И ДУХОВЕНСТВА

С первых же дней оккупации возрождение церковной жизни на территории Смоленской области шло стремительно и быстро.

Прежде чем приступить к описанию открытия православных храмов и возобновления в них богослужений, необходимо сказать несколько слов о проведении походных лютеранских и католических служб для немецкой армии, имевших место быть на территории Смоленской области, о чем уже упоминалось в предыдущей главе.

“В сообщении СД от 4 сентября 1941 г. говорилось, что в Смоленске и Борисове на походных евангелических богослужениях присутствовало многочисленное гражданское население, и в конце службы священник даже благословил его. А в сводке от 21 сентября упоминается, что в Смоленске и Витебске армейские католические священники служили и для населения. Эти сведения подтверждаются и другими источниками”.[58]

Важным событием, имевшим место сразу после взятия Смоленска, явилось открытие Свято-Успенского кафедрального собора, в котором с 1933 г. размещался музей атеизма. 1 и 2 августа 1941 г. из собора были вынесены антирелигиозные макеты, кощунственные плакаты и прочие экспонаты атеистического музея.[59] А 3 августа в соборе состоялось лютеранское богослужение для немецкой армии, которое совершил молодой пастор, прибывший вместе с оккупантами.[60] Командующий второй танковой группой немецких войск генерал Гейнц Гудериан так писал о том, что было в Успенском соборе сразу после взятия Смоленска: “ Город Смоленск мало пострадал в результате бое­вых действий. Захватив старую часть города на южном берегу Днепра, 29-я мотодивизия, имея задачу установить связь с Готом, перешла р. Днепр и овладела про­мышленным районом города, расположенным на северном берегу реки. Воспользовавшись своим посещением позиций в Смоленске, я решил осмотреть кафедральный собор. Он остался невредимым. При входе посетителю бросался в глаза антирелигиозный музей, размещенный в центральной части и левой половине собора. У ворот стояла восковая фигура нищего, просящего подаяние. Во внутренней части помещения стояли восковые фигуры в натуральный человеческий рост, показывающие в утрированном виде, как буржуазия эксплуатирует и угнетает пролетариат. Красоты в этом не было никакой. Правая половина церкви была отве­дена для богослужений. Серебряный алтарь и подсвеч­ники, видимо, пытались спрятать, но не успели сделать это до нашего прихода в город. Во всяком случае, все эти чрезвычайно ценные вещи лежали кучей в центре собора. Я приказал найти кого-нибудь из русских, на, кого можно было бы возложить ответственность за сохранение этих ценностей. Нашли церковного сторожа — старика с длинной белой бородой, которому я передал через переводчика, чтобы он принял под свою ответственность ценности и убрал их на место. Цен­нейшие позолоченные резные рамки иконостаса были в полной сохранности. Что стало потом с собором, я не знаю”[61].

Однако, уже 10 августа, в день празднования Смоленской иконы Божией Матери Одигитрии протоиереем Тимофеем Глебовым и протоиереем Павлом Смирягиным было совершено освящение Успенского собора и отслужена Божественная Литургия[62]. К 15 августа при соборе был организован неплохой хор из профессиональных певцов под управлением Михаила Ивановича Андреева[63].

Возрождение церковной жизни в Смоленской области началось тогда, когда еще не было в Смоленске епископа и вообще Смоленской епархии как таковой. Таким образом, церковную жизнь в области начало возрождать духовенство без архипастыря. Но при этом возникает вопрос, откуда же в Смоленске появились священники, когда к моменту оккупации в нем действовал всего лишь один храм? По свидетельству лиц, знавших семью Тимофея Глебова, духовенство прибывало сюда из Белоруссии. Там “находились священники, которые многие годы скрывали свой сан от преследования. Немцы выдавали им удостоверения, уполномочивавшие их беспрепятственно совершать богослужения и исполнять пастырские обязанности для народа в условиях военной оккупации”.[64]

Так в Смоленск прибыли протоиереи Тимофей Глебов и Николай Шиловский, ставший настоятелем Успенского собора, протоиерей Петр Беляев и другие.

Впоследствии во главе с протоиереем Николаем Шиловским было организовано временное церковное управление, которое и взяло на себя все труды по восстановлению епархии.

Говоря об открытии церквей на территории оккупированной Смоленщины, нужно сказать о том, что оно носило стихийный характер и напрямую зависело от желания местного населения. Служащие Вермахта, будучи людьми воспитанными в христианском лютеранском духе, не препятствовали открытию храмов, предоставляя это на усмотрение населения, относясь к этому хорошо либо безразлично. Так, например, в открытии кафедрального собора г. Смоленска и лютеранском богослужении, проводимом в нем 3 августа, принимал участие командующий группой армий “Центр” генерал-фельдмаршал Ф. Фон-Бок.

Помимо этого, в марте 1943 г. особым постановлением немцы освободили от налогов церковные здания и земельные участки, примыкающие к ним.[65]

Кроме Успенского собора в 1941 г. уже были открыты храмы и в некоторых районах Смоленской области: в Андреевском районе церковь села Извеково (с 15.11.1941); в Хиславичском районе Троицкая церковь села Будо-Печерск, а также Преображенская церковь в селе Ослянка; в Кардымовском районе – Никольская церковь села Ноколо-Яровня; в городе Рославле – церкви Вознесения и Преображения.[66]

Однако, нужно отметить, что в документах встречаются разные даты открытия одних и тех же церквей: в ГАСО ф.1620 оп.1 д.1 л.23 говорится о том, что Троицкий собор г.Вязьмы был открыт 12.11.1941 г., а в ГАСО ф.1620 оп.2 д.2 л.15 годом открытия этого же собора называется 1943; по ГАСО ф.1620 оп.1 д.1 л.23 церковь г. Гжатска была открыта 15.12.1941 г., а по ГАСО ф.1620 оп.2 д.2 л.15 – в 1942 г.; по ГАСО ф.1620 оп.1 д.1 л.23 церковь г. Козельска была открыта 20.11.1941 г., а по ГАСО ф.1620 оп.2 д.2 л.15 – в 1942 г.; по ГАСО ф.1620 оп.1 д.1 л.23 церковь г. Мещевска была открыта в ноябре 1941 г., а по ГАСО ф.1620 оп.2 д.2 л.15 – в 1942 г.; по ГАСО ф.1620 оп.1 д.1 л.23 Никольская церковь г. Сычевки была открыта 01.11.1941 г., а по ГАСО ф.1620 оп.2 д.2 л.15 – в 1943 г.; по ГАСО ф.1620 оп.2 д.2 л.23 церковь села Пигулино Холм-Жирковского района была открыта 15.08.1942 г., а по ГАСО ф.1620 оп.2 д.2 л.15 – в 1941 г..

Проанализировав документы, в которых есть несоответствия в датах открытия той или иной церкви, я пришел к выводу, что эти несоответствия были вызваны небрежным отношением лица, составлявшего эти документы – уполномоченного Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР по Смоленской области. По моему мнению, из церквей, имеющих несоответствие в датах открытия, к 1941 г. нужно отнести: открытие Троицкого собора г. Вязьмы, церкви г. Гжатска, церкви г. Мещевска, церкви г. Козельска, церкви г. Сычевки, так как в ГАСО ф.1620 оп.1 д.1 л.23 в датах открытия этих церквей называется не только один год, но месяц и число, в отличие от ГАСО ф.1620 оп.2 д.2 л.15, где называется только одингод.

Также есть несоответствие в дате открытия церкви села Мошевое Починковского района. Несмотря на то, что в ГАСО ф.1620 оп.2 д.2 л.15 годом ее открытия назван 1942 г., открытие данной церкви следует отнести к 1941 г., так как в газете “Новый путь” № 4 (25) от 15.01.1942 г. говорится, что богослужения в ней проводятся с 1941 г.

В ГАСО ф.1620 оп.1 д.1 л.23 говорится также о том, что 15.11.1941 г. в селе Федяево (Фадеево) Вяземского района была открыта церковь, числящаяся как обновленческая. Однако, в ГАСО ф.1620 оп.2 д.2 л.15 открытие этой церкви отнесено к 1942 г., и она не называется обновленческой. Возможно, что такое несоответствие могло быть вызвано тем, что данная церковь в 1941 г. открылась как обновленческая, а с 1942 г. – перешла в лоно Московской патриархии. И, в связи с этим, открытие этой церкви, как относящейся к Московской патриархии, относится к 1942 г.

Кроме того, следует также отметить, что в 1941 г. были открыты два старообрядческих молитвенных дома в городе Сухиничи и в селе Шестаки Ново-Дугинского района.[67]

1942 год явился годом серьезных преобразований в жизни Православной Церкви на Смоленщине. Как уже говорилось, в марте 1942 г. на Соборе белорусских епископов была учреждена Смоленская епархия в составе Белорусской Православной Церкви, на которую был рукоположен епископ Стефан (Севбо) с титулом “Смоленский и Брянский”.[68]

Епископ Стефан (в миру Семен Иосифович Севбо) родился в 1872 г., был овдовевшим протоиереем, имел сына. В 1894 г. окончил Минскую Духовную Семинарию. В 1924 -1940 гг. находился в заключении за непризнание незаконной автокефалии Польской церкви. Последнее место его служения перед епископской хиротонией – г. Раков. Впоследствии, после освобождения Смоленска от немецких захватчиков в сентябре 1943 г. эвакуировался в г. Борисов, а оттуда в Германию, где в 1946 г. вошел в юрисдикцию РПЦЗ и был назначен архиепископом Венским и Австрийским. Проживал в Зальцбурге, где и скончался 25.01.1965 г.[69]

Протоиерей Семеон (Севбо) был вызван в Минск еще в течение Собора и пострижен в монашество с именем Стефан.[70] О том, как проходила его епископская хиротония и обо всех обстоятельствах с нею связанных подробно повествует архиепископ Афанасий (Мартос) в своей книге “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”: “Епископская о.Стефана должна была состояться в воскресенье 15 марта, но неожиданная болезнь митрополита помешала этому. Ввиду неотложности этой хиротонии хотели совершить ее архиепископ Филофей и епископ Афанасий, но митрополит не дал своего согласия. Возведенный в сан архимандрита Стефан Севбо уехал в свой приход для продолжения пастырского служения.

Своим отказом в рукоположении архимандрита Стефана в сан епископа митрополит Пантелеимон показал, что он имеет какие-то планы. Это обнаружилось, когда митрополит потребовал от Филофея и Афанасия выезда в свои епархии. Его требования были против постановления Собора епископов, недавно состоявшегося, но он с этим не считался. Митрополит думал, что после отъезда Филофея в Могилев и Афанасия в Витебск он сам возглавит Минскую и Наваградскую епархии и будет управлять ими при помощи Стефана, посвятивши его в сан епископа Слуцкого, викария Минской епархии. Такие мероприятия митрополита сильно встревожили белорусских деятелей. Они сообщили об этом немецким властям. Генеральный комиссариат приказал митрополиту Пантелеимону неотложно посвятить Стефана в сан епископа Смоленского. При помощи немецких чинов военной полиции архимандрит Стефан был привезен в Минск и в воскресенье 17 мая 1942 г. посвящен во епископа митрополитом Пантелеимоном и архиепископом Филофееем. На следующий день епископ Стефан уехал в свой приход в Раков для приготовления к отъезду в Смоленск”[71].

В Смоленск епископ Стефан приехал только 27 декабря 1942 г. В этот же день после литургии в малом Богоявленском соборе состоялась торжественная встреча владыки Стефана с клиром и паствой Смоленской епархии[72]. Об этом событии в газете “Новый путь” № 2 (124) от 03.01.1943 г. было написано так: “Владыко обратился к народу с приветственным словом, в котором призывал верующих к истинно христианской братской любви, полной взаимного доверия, так сильно поколебленного большевиками

Преосвященный поведал пастве о пройденном им тернистом пастырском пути, полном лишений и гонений, тяжело отразившемся на его здоровье, и просил у прихожан дружной помощи для восстановления церковной жизни во вверенной ему епархии.

Тепло приветствовало своего иерарха смоленское духовенство в лице настоятелей собора и кладбищенской церкви, а также представителя от прихожан, указавших на историческое церковное значение Смоленской епархии, в которой подвизались прославленные Церковью святители.

В этих речах возносились молитвенные пожелания новому епископу благоденствия и успешных трудов на благо родины и процветания Церквей Божиих.

Горячую приветственную речь произнес представитель от группы артистов-певцов. Выражая Преосвященному радостные чувства артистов и народа по поводу восстановления епископии в Смоленске, артист говорил о том, что не погасла вера Христова и у театральных работников. Она всегда в них жила, живет и будет жить. И теперь, в годину возрождения христианства и восстановления храмов Божиих, артисты счастливы снова их украсить, принеся свой талант к алтарю.

Преосвященный Стефан благодарил верующих артистов и сказал, что настало время, когда необходимо во Имя Божье объединить все смоленские церковно-певческие силы и вновь прибывшие артистические для дружной работы в церкви и вне ее – в церковных концертах и по радио.

После молебна с многолетием православным иерархам и епископу Стефану Преосвященный сам провозгласил многолетие освободителям Православной Церкви. Как один человек, с большим энтузиазмом запел многолетие весь народ.

Так закончилась первая встреча верующих Смоленска со своим новым пастырем”.[73]

В 1942 г. продолжилось открытие новых и реставрация старых храмов. Так, в августе были завершены ремонтно-реставрационные работы в Успенском кафедральном соборе. Еще в июле-августе 1941 г. при осаде Смоленск неоднократно подвергался обстрелам и бомбардировкам, как с земли, так и с воздуха. В результате этого была сорвана и приведена на 80% в негодность крыша, ее деревянные сложные стропильные сооружения обнажены и, в связи с этим, подвергались воздействию погоды и частичному разрушению; с двух куполов были сорваны покровы и повреждена железная палубная обрешетка; один купол был пробит снарядом навылет и представлял угрозу полного обрушения; другой купол также имел пробоину, через которую внутрь храма проникал снег и дождь.[74] Также был поврежден северо-западный угол собора и частично карниз.[75]

А 27 сентября 1942 г., в праздник Воздвижения Креста Господня, после литургии в Успенском соборе, на соборном дворе, при большом стечении народа состоялся праздничный молебен, во время которого был освящен крест, снятый большевиками с малого Богоявленского собора, который по окончании молебна, был вновь установлен на куполе этого храма.[76]

Среди церквей, открытых по районам Смоленской области в 1942 г. были следующие: в Вяземском районе – церковь села Бухово; в Новодугинском районе – церковь села Милюково (с марта 1942 г.), церковь села Борисо-Глебск (с апреля 1942 г.), церковь села Липицы (с апреля 1942 г.), церковь села Тесово (с апреля 1942 г.), церковь села Побухово; в Тумановском районе – Спасская церковь села Спас, церковь села Баскаково (с июля 1942 г.), церковь села Горки (с января 1942 г.), церковь села Леонтьево (с февраля 1942 г.), церковь села Шуйское (с августа 1942 г.); в Стодолищенском районе – Преображенская церковь села Пальцево, Никольская церковь села Терешок, Успенская церковь села Деребуж; в Хиславичском районе – Георгиевская церковь села Кожуховичи, Успенская церковь села Мазыки, церковь Рождества Богородицы в поселке Хиславичи, Георгиевская церковь села Юрковщина; в Шумячском районе –  церковь села Студец, церковь села Заселье, церковь села Найдековичи (Найденово); в Смоленском районе – церковь села Ольша, церковь села Уколово, церковь села Герчики, церковь села Новый двор; церковь в одном из сел Козельского района; в городе Демидове - Благовещенская и Покровская церкви; в Рославльском районе – церковь села Хорошево, церковь села Епишево; в Монастырщинском районе – церковь поселка Монастырщина, церковь села Любавичи; в Холм-Жирковском районе - церковь села Пигулино (15.08.1942 г.); в Смоленске – Спасо-Окопная церковь.[77] Также к 1942 г. следует отнести открытие церкви села Федяево (Фадеево) Вяземского района, которая именно в этом году вошла в лоно Московского патриархата.[78] Однако и здесь имеются несоответствия в датах открытия некоторых церквей. Так, в газете “Новый путь” № 93 (114) от 26.11.1942 г. говорится, что церковь Преподобных Антония и Феодосия Киево-Печерских села Печерск Смоленского района была открыта в 1942 г., а по ГАСО ф.1620 оп.2 д.2 л.15. – в 1943 г.[79] Кроме этого, по ГАСО ф.1620 оп.1 д.1 л.23. открытие церкви села Дуброво Темкинского района было 10.06.1943 г., а по ГАСО ф.1620 оп.2 д.2 л.15. – в 1942 г. По моему мнению, из этих церквей, имеющих несоответствие в датах открытия, к 1942 г. нужно отнести только церковь Преподобных Антония и Феодосия Киево-Печерских села Печерск Смоленского района, так как об этом говорится в газете “Новый путь” № 93 (114) от 26.11.1942 г. сразу же после ее открытия, а открытие церкви села Дуброво Смоленского района следует отнести к 1943 г., так как в ГАСО ф.1620 оп.1 д.1 л.23 в дате открытия данной церкви называется помимо года число и месяц, в отличие от ГАСО ф.1620 оп.2 д.2 л.15., где указывается только один год. Таким образом, в 1942 г. было всего открыто 36 церквей, а в целом с храмами, открытыми в 1941 г., к концу 1942 г. в Смоленской епархии действовало 49 церквей.

Открывая все больше и больше новых храмов, епископ Стефан неизбежно столкнулся с нехваткой священнослужителей. Для того, чтобы как-то избавиться от этой проблемы хотя бы на первых порах, Владыка Стефан через газету “Новый путь” обратился ко всем священнослужителям, находящимся на территории Смоленской области и до сих пор скрывающих свой сан, с просьбой явиться в епархиальное управление с имеющимися у них документами, подтверждающими их сан, и вновь продолжить свое священнослужение.[80] Также епископ Стефан пригласил явиться к нему всех верующих, желающих принять церковный сан.[81] Однако, это не решило проблему нехватки священнослужителей, так как и Владыка Стефан, и сама паства в первую очередь чувствовали острую необходимость в образованных пастырях, имеющих хоть какое-то богословское образование. С этой целью в июне 1943 г. в Смоленске были открыты пастырские курсы, речь о которых будет идти в следующей главе.[82]

Проводя практически все время в Смоленске и трудясь над возрождением церковной жизни, именно здесь епископ Стефан вскоре почувствовал необходимость в викарном епископе, который бы осуществлял свое служение в другой части епархии – г. Брянске. Кандидатом на этот сан Владыка Стефан видел архимандрита Павла (Мелетьева), настоятеля одной из церквей города Брянска. О том как проходила хиротония архимандрита Павла и о его дальнейшей судьбе тот же архиепископ Афанасий (Мартос) в своей книге “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни” пишет: “В начале мая 1943 г. Смоленский епископ Стефан обратился с просьбой к митрополиту Пантелеимону о рукоположении ему в помощь викарного епископа архимандрита Павла (Мелетьева), настоятеля церкви в г. Брянске. Митрополит запросил согласия на это всех епископов. Архиепископ Венедикт и епископ Афанасий ответили, что кандидата не знают и потому предоставляют решение вопроса митрополиту совместно с владыками Филофееем и Стефаном. Последний не замедлил прибыть в Минск в сопровождении архимандрита Павла. 17 июня 1943 г. состоялось заседание Синода в составе митрополита, архиепископа Филофея и епископа Стефана. Постановили рукоположить архимандрита Павла во епископа “Рославльского”, викария Смоленской епархии. Незнакомый кандидат оставлен в Минске на испытание. Рукоположение его совершили митрополит Пантелеимон и архиепископ Филофей в Преображенской кафедральной церкви в Минске 11 июля. Новорукоположенный не был доволен ни своим титулом, ни положение викарного епископа: он хотел быть самовластным епархиальным архиереем и иметь титул епископа Брянского. Местожительство его оставалось в Брянске. Вскоре выяснилось, что он был неподходящий кандидат во епископа. В июле 1945 г., будучи эмигрантом в Германии, он перешел в католичество восточного обряда, спасаясь от насильственной депортации на родину. Умер в католическом монастыре в Бельгии”.[83]

В 1943 г. Стефан продолжал открывать новые храмы и благоустраивать уже открытые. В июне 1943 г. при Спасо-Окопной церкви г.Смоленска был организован второй в городе профессиональный церковный хор под управлением Т.И. Григорьева, регента, окончившего Московскую консерваторию.[84] Создание подобных  хоров играло в то время очень важную роль, так как украшая богослужение хорошим пением, они тем самым притягивали в храм все больше людей, особенно молодежи.

Среди открытых храмов в 1943 г. были следующие: в Ново-Дугинском районе – церковь села Княжино (с мая 1943 г.); церковь г. Сухиничи (с мая 1943 г.); Петропавловская церковь г. Рославля; в Монастырщинском районе – церковь села Игнатовичи (Мигновичи); в Темкинском районе – церковь села Дуброво (с 10.06.1943 г.); в Касплянском районе – церковь села Зарубинки; в Износковском районе – церковь села Захарьевское; церковь г. Спас-Деменска; в Хиславичском районе – Ильинская церковь села Скверта.[85] В Смоленске в 1943 г. было вновь открыто три храма: церковь Святых Гурия, Самона и Авива (настоятель протоиерей Евгений Лызлов), церковь Всех Святых (находилась на ул. Октябрьской революции) и Тихвинская церковь (настоятель – протоиерей Иоанн Голуб), которая была восстановлена после частичного разрушения во время боевых действий в 1941 г.[86] Также в 1943 г. было открыто два старообрядческих молитвенных дома в Сычевском районе в деревне Капустино и в селе Липки.[87]

Таким образом, в 1943 г. было 12 церквей. А всего к концу оккупации в Смоленской епархии действовал 61 храм. Однако абсолютно точным это число назвать нельзя, так как были включены в основном те церкви, об открытии которых мною были найдены документальные сведения в Государственном архиве Смоленской области. В связи с этим нужно отметить, что в Вязьме, как пишет об этом М.В. Шкаровский в своей книге “Нацистская Германия и Православная Церковь”, за годы оккупации было открыто 8 храмов.[88] Учитывая такие обстоятельства, можно сделать достоверное предположение, что всего за годы оккупации было открыто примерно 70 церквей.

Говоря о церковном возрождении в Смоленске необходимо сказать о том, кто поминался в эти годы в храмах как предстоятель. С самого начала во всех открытых храмах Смоленской епархии на богослужениях совершалось поминовение патриаршего местоблюстителя митрополита Московского и Коломенского Сергия, которое продолжалось и после приезда епископа Стефана. Однако, после очередного подписания митрополитом Сергием воззвания против немецкой армии, по требованию последних его поминание было прекращено. О том как это произошло говориться в “Обращении к верующим” епископа Стефана:

“В Минской области, где вошло в силу гражданское управление, в последних числах августа состоялся Собор представителей Православной Церкви во главе с высшими иерархами. На Соборе вынесено постановление об автокефалии на освобожденной территории Православной Церкви по обстоятельствам времени с поминовением в храмах патриархов православных и митрополита Пантелеимона, проживающего в пределах Церкви.

По прибытии в г. Смоленск я столкнулся здесь с фактами поминовения митрополита Сергия, не отменив этого поминовения по существу, я прибавил поминовение и митрополита Пантелеимона.

Сейчас ввиду проникшего известия о подписании – вольном или невольном – со стороны митрополита Сергия воззвания против немецкой армии вопрос о поминовении митрополита Сергия разрешен сам собою, и входит в силу формула поминовения, принятая в Минской области”.[89]

Из текста этого “Обращения” видно, что сам Владыка Стефан не желал отменить поминовение митрополита Сергия и произвел эту отмену в очень аккуратной форме: “…вопрос о поминовении митрополита Сергия разрешен сам собою, и входит в силу формула поминовения, принятая в Минской области”. То есть епископ Стефан даже не отменил, а констатировал отмену поминовения митрополита Сергия, которая как бы произошла сама по себе.

Наряду с открытием храмов, проведением в них богослужений стремительными темпами шло и воцерковление людей. Наконец-таки, после тяжелейших гонений на Церковь в тридцатые годы у жителей Смоленщины появилась возможность свободно крестить своих детей, посещать церковь. Так, например, в газете “Новый путь” № 54 (75) от 12.07.1942 г. отмечается, что в недавно открытой церкви села Мошевого Починковского района всего за два месяца (март и апрель) было крещено в возрасте от одного месяца до двадцати лет около 1500 человек.[90] И как далее говорится в этой же газете, особенно много людей было крещено в Пасхальную неделю – по 115-120 человек в день.[91]

Необходимо отметить, что церковное возрождение, проходившее в Смоленской области, имело место благодаря активной деятельности духовенства и верующих, а не немцев. Хорошо организованная работа священников и мирян во время оккупации вновь возродила Смоленскую епархию и позволила ей существовать в последующие годы.

3.ТИПЫ ВНЕХРАМОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СМОЛЕНСКОЙ ЕПАРХИИ В ОККУПАЦИОННЫЙ ПЕРИОД

Деятельность Смоленской епархии во время оккупации далеко не ограничивалась только лишь стенами храма. Но, напротив, духовенство и верующие, используя возможность, позволявшую им так или иначе свободно действовать, старались войти во все сферы жизни, прилагая все усилия к возрождению духовности в сердцах людей.

Особенно важную роль во внехрамовой работе сыграл кружок интеллигентов, группировавшихся вокруг Успенского собора. В сентябре 1942 г. Благодаря согласию германского командования появилась возможность организовать передачу по радио докладов на религиозные темы. Составление таких докладов и взял на себя этот кружок. За октябрь-февраль 1942г. Было передано  9 религиозных докладов на такие темы: “Вера и знание”, “Религиозные мотивы в русской поэзии” (4 доклада), “Природа доказывает бытие Бога”, “До чего довело нас безбожие” и другие.[92]

С течение времени кружок начал вести работу по религиозно-нравственному просвещению и в других формах. В октябре 1942 г. в количестве 15 тысяч был издан молитвослов, распространявшийся в церквах и школах Смоленска. Члены кружка дали свои статьи в составленный протоиереем Николаем Шиловским Церковный календарь, в котором были также помещены богослужебные указания и пасхалия. Протоиереем Шиловским был также издана в июне 1943 г. брошюра “О таинствах Святой Православной Церкви”, в которой излагались история происхождения таинств и значение их в жизни христианина. Членами кружка также было помещено 11 статей в газетах на религиозно-нравственные темы. Кроме этого, ими также было прочитано 8 докладов в церквах после богослужений по объяснению верующим богослужений, евангельских чтений и религиозных праздников. Так, например, 20 и 27 декабря 1942 г. при содействии настоятеля Спасо-Окопной церкви г. Смоленска протоиерея Николая Домуховского в этом храме профессором богословия Д.И. Абрамовичем были прочитаны лекции о Божественной литургии. А 3 января 1943 г. в этом же храме профессором А.И. Колесниковым была проведена лекция о Рождестве Господа Бога и Спас нашего Иисуса Христа.[93]

Было приступлено к организации двух передвижных библиотек религиозной литературы, которые постепенно переезжали из одной церкви в другую, и духовных концертов по радио и на эстраде. Одним из членов кружка был сделан доклад: “Диаконисы в древней Церкви”. Кружком принимались подготовительные работы к организации религиозно-просветительской работы среди детей. Организация вышеупомянутых передвижных библиотек была завершена в конце июня - начале июля 1943 г. Такие библиотеки были открыты при Успенском соборе, Спасо-Окопной, Всехсвятской, Гурьевской и Тихвинской церквах. Как отмечала смоленская писательница Е.В. Домбровская, член кружка, читатели особенно охотно брали жития святых и повести из жизни древних подвижников. Большой популярностью пользовались Троицкие листки и приложения к журналу “Русский паломник”. Среди молодежи усиливались стремления познакомиться с Новым Заветом, с книгами, объясняющими богослужения. Более пожилые интересовались святоотеческими творениями и Добротолюбием. Нередко прихожане Гурьевской и Тихвинской церквей, будучи жителями окраин города и близлежащих деревень, брали книги не только для себя, но и для своих детей, которые, по их словам, “как слепые росли и хороших книг не видели”. Больше всего молодых читателей было в Спасо-Окопной церкви, во Всехсвятской – преимущественно читатели средних лет, среди них много учителей.[94]

25 марта 1943 г. вышеупомянутый кружок интеллигенции епископом Смоленским и Брянским Стефаном был преобразован в Смоленский Епархиальный комитет по религиозно-нравственному просвещению под председательством самого Преосвященного Стефана. В состав комитета вошли представители смоленского духовенства и интеллигенции: Д.И. Абрамович, профессор А.Н. Мариинский, профессор Д.П. Сошальский, писательница Е.В. Домбровская, инженер Виноградов и другие. В задачи комитета входило: проведение членами комитета религиозно-просветительской работы во всех вышеперечисленных формах, руководство работой и всемерное содействие организации при храмах епархии под председательством членов Церковно-приходских правлений по религиозно-просветительской части “Церковно-приходских комиссий по религиозно-нравственному просвещению”, которые должны были вести работу в тех же перечисленных выше формах (радио, газеты, проповеди, концерты, работа среди детей, издательство, библиотеки и т.д.).[95]

Все это сразу же начало воплощаться в жизнь. Так, 2 июля 1943 г. при Успенском соборе начались занятия по Закону Божию с детьми школьного возраста и взрослыми, которые проводил протоиерей Петр Беляев.[96] А с апреля 1943 г. в средних школах Смоленска началось преподавание Закона Божиего. О том, как проходили эти занятия и каково было к ним отношение со стороны учеников, их родителей и учителей подробно описывает Е.В. Домбровская в газете “Новый путь” в своей статье “На руке Закона Божиего”:

“Недавно одна верующая женщина рассказала, что знакомый ей мальчик двенадцати лет почувствовал непреодолимое стремление креститься после беседы настоятеля Гурьевской церкви о. Евгения Лызлова, проведенной в школе №3.

Поглощенная этим рассказом, я шла по улице и неожиданно встретила самого о. Евгения в сопровождении какого-то молодого человека.

Я горячо поздравила о. Евгения со столь большим успехом на первых же шагах его преподавания, а он, приветливо улыбаясь, познакомил меня со своим спутником – директором 3-й школы В.Н. Гришиным.

Оба пригласили меня в эту школу послушать беседы о. Евгения с ребятами, познакомиться с ними, посмотреть классы.

Я с удовольствием согласилась и 21 мая ранним утром направилась в школу, находящуюся на окраине города – в Ямщине.

Мы пришли в 5 класс. Начался урок Закона Божия. Собственно это был еще не урок, а продолжение той вступительной беседы, которой о. Евгений начал свое знакомство с детьми и, в свою очередь ознакомление их с новым предметом, известным детям только понаслышке, да и то в искаженном виде!

Беседа содержала в себе краткие сведения о начатках нашей религии - понятие о сотворении мира, блаженство первых людей, их грехопадение и Обетованном Искупителе – Христе.

Я внимательно наблюдала лица юных слушателей: они были сосредоточены и серьезны.

После беседы о. Евгений спросил у некоторых учеников, как относятся их родители к введению Закона Божия в курс школьного преподавания?

Ответ последовал единодушный:

- Наши родители считают, что это очень хорошо!

В 6 классе беседа велась на ту же тему, но применительно к более старшему возрасту.

Когда занятия окончились, я рассказала школьникам о русских ученых, с которыми я, будучи научным сотрудником зоологического института Академии наук, близко соприкасалась, о великом академике И.П. Павлове - верующих православных людях, принимавших религию не только отвлеченно, но и любивших и обряды родной Русской Церкви.

Когда о. Евгений и я вернулись в учительскую, В.Н. Гришин рассказал мне, что учащиеся обратились к нему с просьбой организованно посетить церковь  во время праздничной обедни, к чему он отнесся весьма сочувственно.

В.Н. Гришин недавно достал для школы пианино; он намеревался пригласить учительницу пения и организовать хоровой кружок, который будет участвовать в церковном пении.

Посещение школы № 3 оставило самое отрадное впечатление: молодое поколение, видимо, попало в хорошие руки, духовные потребности подростков найдут удовлетворение в здоровой атмосфере тесного единения руководителя школы, представителя Церкви, родителей и детей”.[97]

Чувствуя острую необходимость в образованных священнослужителях, благодаря активной деятельности епископа Стефана и епархиального комитета по религиозно-нравственному просвещению, в 1943 г., как уже упоминалось об этом в предыдущей главе, были открыты пастырские курсы для подготовки священно- и церковнослужителей из мирян, а также для лиц уже имеющих сан, но желающих обновить свои знания после долгого вынужденного перерыва пастырской деятельности. После литургии в Успенском соборе Преосвященный Стефан обратился к слушателям курсов с кратким приветственным словом и выразил радость, что настал, наконец, день, в который осуществились давнишние ожидания верующих, казавшиеся еще год тому назад несбыточной мечтой. По окончании молебна присутствовавшие перешли в помещение, отведенное для курсов в квартире епископа. После пения молитвы “Днесь благодать Святого Духа нас собра” с благословения епископа Стефана профессор А.Н. Мариинский открыл курсы краткой речью, в которой обрисовал их важное значение, столь необходимых в настоящий момент, и выразил твердую уверенность, что Бог поможет нам преодолеть все трудности этого великого ответственного дела. Данные курсы были рассчитаны на три месяца (июнь, июль, август), в порядке постепенности преподавались: Священная история Ветхого и Нового Завета (преподаватель прот. Н. Шиловский), церковнославянский язык (проф. Д.И. Абрамович), церковное пение (прот. Е. Лызлов), литургика и катехизис (прот. П. Беляев), История Церкви (проф. Д.П. Сошальский и Б.Г. Меньшагин), основное богословие (проф. А.Н. Мариинский), нравственное богословие (епископ Стефан). Число учащихся составило 40 человек, среди которых кроме духовных лиц были учителя и учащиеся старших классов средних школ.[98]

Данные курсы просуществовали только запланированные три месяца – до освобождения Смоленска в сентябре 1943 г.

Наряду с духовно-просветительской работой Смоленская епархия вела также активную благотворительную деятельность.

В марте 1943 г. епископом Стефаном было сделано распоряжение, по которому в состав приходского правления каждого храма должен был быть избран особый член по делам церковной благотворительности, который должен был объединить вокруг себя прихожан для оказания помощи всем нуждающимся.[99]

С этой же целью 2 марта 1943 г. при Свято-Успенском кафедральном соборе г. Смоленска был учрежден женский комитет во главе с писательницей Е.В. Домбровской, в который вошло более двадцати женщин. Данный комитет помогал нуждающимся собранными вещами, деньгами, продуктами, осуществлял погребение одиноких мирян, ходатайствовал за людей перед городской администрацией, опекал находящихся на лечении в больницах и пр. За первый месяц своего существования ими была оказана материальная помощь 16 лицам, находившимся в состоянии тяжелой нужды или болезни. Из них в особенности следует отметить В.Л. Машкину, беженку из Калинина, потерявшую семью и взявшую на воспитание полугодовалую девочку, круглую сироту. Комитет оказал ей помощь выдачей муки и денег. Кроме дел благотворительности женский комитет взял на себя задачи по обслуживанию кафедрального собора и шитья облачений для него.[100]

За июнь 1943 г. данным комитетом было передано Смоленскому детскому дому свыше 1000 руб., собранных по благословению епископа Стефана за богослужениями в соборе, Спасо-Окопной и Тихвинской церквах.[101] Сам же Владыка Стефан пожертвовал детскому дому 30 яиц, другие продукты и полотенца, а протоиерей Петр Беляев – 73 отреза крестьянского полотна.[102]

В августе 1943 г. настоятель храма села Ольши священник В. Городецкий передал через женский комитет Успенского собора Смоленскому детскому дому 1000 руб. и 11 метров холста.[103] В свою очередь, сам женский комитет передал окружному финансовому отделу 1109 руб., собранных для Волковского детского дома за богослужениями в Успенском соборе и Спасо-Окопной церкви.[104]

Подобный комитет по делам благотворительности был организован в июле 1943 г. и при Спасо-Окопной церкви г. Смоленска во главе с К.Г. Игельстром. В него вошли: настоятель протоиерей Николай Домуховский, архимандрит Феодосий, все члены причта, старшина Шейновской волости А.М. Румакин и 12 женщин. Деятельность этого комитета охватывала Рачевку и близлежащие деревни.[105]

По мере возможности оказывалась помощь советским военнопленным. В недавно изданном жизнеописании настоятеля церкви Святых Гурия, Самона и Авива протоиерея Евгения Лызлова говорится: “В немецкой комендатуре Смоленска он выхлопотал разрешение посещать лагеря военнопленных для духовного окормления. Благодаря его стараниям немецкая администрация отпустила из лагеря всех смоленских солдат и позволила населению (крестьянам) приносить военнопленным продукты питания – это разрешение касалось одного большого лагеря в предместьях Смоленска. Отец Евгений сам собирал одежду и обувь для наших солдат и на санках отвозил собранное в лагерь”. Протоиерею Евгению дважды удалось избежать угрозы немецкого расстрела. А то, что она была вполне реальна, подтверждает хотя бы факт расстрела 13 сентября 1942 г. священника Покровской церкви Ржева, прямо на паперти, на глазах у диакона.[106]

 Подводя итог данной главы нужно сказать, что внехрамовая деятельность, а вместе с ней и открытие церквей, во многом имели место благодаря содействию начальника (бургомистра) Смоленска Бориса Георгиевича Меньшагина, стоявшего во главе Смоленской городской управы, организованной фашистами. Меньшагин был глубоко верующим человеком, сделавшим много для блага народа и Церкви на оккупированной Смоленщине. Борис Георгиевич очень часто сам принимал участие в открытии церквей, в работе приходских собраний, а на открывшихся в июле 1943 г. пастырских курсах, как уже отмечалось, был преподавателем Истории Церкви. Его нельзя ни в коем случае назвать предателем, изменником родины, перешедшим на сторону немцев. За все время своей работы в качестве начальника Смоленска Меньшагин не совершил каких-либо злодеяний по отношению к населению, но, напротив, он всеми силами действовал для благополучия своего народа.

Борис Георгиевич Меньшагин родился 26 апреля (9 мая) 1902 г. в Смоленске (так по документам: сам же он говорил, что родился на юге, в Ростове-на-Дону, а крестили его уже в Смоленске, куда переехала семья после его рождения). Отец был адвокатом; он очень рано оставил семью, и они жили после этого на одну только пенсию. Работать Меньшагин начал с пятнадцати лет. По завершении гимназического образования Борис Георгиевич добровольно вступил в красную армию, где служил с 19 июля 1919 г. по 17 мая 1927 г. В армии он был переписчиком, делопроизводителем, заведующим технической частью; служил в автомастерских 16-й армии, в авиаэскадрилье, в авиапарке и т.д. Из армии его демобилизовали за религиозные убеждения и регулярное посещение церкви.

После демобилизации Меньшагин заочно окончил юридический факультет в Москве. По ответам, полученным из различных архивов, можно установить, что в 1928-1931 гг. он работал в коллегии адвокатов при облсуде Центрально-Черноземной области, в 1931 г. – на заводе АРЕМЗ (Москва); в 1931-37 гг. – во втором парке Мосавтогруза. Точные даты и должности его в соответствующих учреждениях неизвестны, поскольку документы Меньшагина в учрежденческих архивах отсутствуют.

С 1937 г. Меньшагин работает в облколлегии адвокатов в Смоленске вплоть до оккупации города немецкими войсками. Во время оккупации Меньшагин, как уже говорилось, стал “начальником города”, т.е. бургомистром Смоленска, а после отступления немцев (сентябрь 1943 г.) недолго занимал такую же должность в Бобруйске. Конец войны застал его с семьей в Карловых Варах, где его интернировали американские войска. Освободившись из лагеря через несколько недель, Меньшагин вернулся в Карловы Вары, уже занятые советскими частями. Но семьи там не нашел. Ошибочно полагая, что его родные арестованы, Меньшагин добровольно явился в советскую комендатуру 28 мая 1945 г.

Его отправили этапом в Москву с небольшой задержкой на пересылке во Львове. Потом – одиночка во внутренней тюрьме на Лубянке. В процессе следствия, длившегося шесть лет с небольшим, его возили в Смоленск, но и там держали в одиночке.

Постановлением ОСО при МГБ СССР от 12 сентября 1951 г. он был осужден по части 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 г. к 25 годам лишения свободы. Его отправили во Владимирскую тюрьму, где он и отбыл весь свой срок. В течение двух с половиной лет с ним сидел сначала заместитель Берии Мамулов, а потом – сотрудник Разведупра Штейнберг. Остальное время он провел в одиночном заключении.

По окончании срока Меньшагина с провожатыми отправили в инвалидный дом в поселке Княжная Губа на Белом море. Последние несколько лет он провел в таком же доме в Кировске близ города Апатиты.

Что же определило, главным образом, тюремную судьбу Бориса Георгиевича?

Когда в 1943 г. политическому руководству СССР понадобилось опровергнуть немецкую версию убийства польских военнопленных в Катыни, органы госбезопасности стали на скорую руку разрабатывать, а затем инкрустировать деталями сценарий советской контрверсии. Для этого, в частности, использовали смоленского профессора астрономии Б.В. Базилевского, бывшего некоторое время заместителем Меньшагина. Он не ушел с немцами и оказался в руках советских властей. Меньшагин же не был пойман.

По сценарию Базилевскому отводилась небольшая роль: он-де в конце сентября 1941 г. узнал от Меньшагина, который в сценарии был определен как “доверенное лицо” немцев, что недавно ими уничтожены военнопленные поляки, не вывезенные из близлежащих лагерей.

Поскольку Меньшагин был в то время недостижим, то сгодилось его имя. Советская версия с распределением ролей для Базилевского и Меньшагина была опубликована в январе 1944 г. Это значило, что она была “высочайше” утверждена и после этого ни одного слова в ней менять было невозможно.

Арест Меньшагина в мае 1945 г. Был как нельзя кстати для сценария – теперь уже некому было его опровергнуть. Оставалось только спрятать Меньшагина получше (но не убивать его – вдруг пригодиться?) Этим, может, и была вызвана отсидка Меньшагина “от звонка до звонка” его 25-летнего, проведенного почти в абсолютном одиночестве тюремного срока.

Борис Георгиевич в высшей степени соответствовал своему назначению: он был адвокатом, защитником. И первый естественный импульс в любых условиях и обстоятельствах для него заключался в том, что надо защищать людей. Он старался выполнить эту задачу в период массовых репрессий тридцатых годов, он принял на себя эту миссию, когда пришли немцы, он ухитрился давать юридические советы сокамернику уже в шестидесятых.

Скончался Борис Георгиевич Меньшагин 25 мая 1984 г. в Кировске и похоронен там на кладбище.[107]

4. СМОЛЕНСКАЯ ЕПАРХИЯ ПЕРЕД ОКОНЧАНИЕМ ОККУПАЦИИ

Непрепятствование со стороны оккупационной администрации возрождению церковной жизни с целью тем самым привлечь на свою сторону симпатии местного населения, привело к тому, что смоляне, измученные десятилетиями безбожного режима, начали повсеместно восстанавливать храмы и создавать новые приходы.

Таким образом, в годы оккупации Смоленская епархия была вновь возрождена. В этот период на территории Смоленщины было открыто более шестидесяти церквей, открыты пастырские курсы, подготовлены за три месяца своего существования 40 человек для церковного служения. Активную работу в деле духовно-нравственного воспитания вел епархиальный комитет по религиозно-нравственному просвещению, занимавшийся чтением докладов религиозного характера по радио, печатанием статей на подобные темы в газетах, преподаванием Закона Божиего в средних школах, церковным издательством, организацией передвижных библиотек и многое другое. Довольно плодотворной была деятельность Смоленской епархии в делах благотворительности, которой самоотверженно себя отдавали два специально созданных для этого комитета – при Успенском соборе и Спасо-Окопной церкви.

Все это еще раз подтверждало, что, несмотря ни на какие гонения, вера в народе не угасла и не ослабела, но, напротив, стала движущей силой к возрождению церковной жизни на Смоленщине и ростом национального самосознания.

Однако, взаимоотношения между Православной Церковью и немецкими оккупантами были далеко не безоблачными, как может показаться на первый взгляд. В связи с этим нужно отметить тот факт, что еще в августе 1941 г. после первых богослужений в Успенском соборе Смоленска, Гитлер, узнав о них, издал приказ, запрещающий помощь вермахта Церкви на оккупированных территориях. А осенью 1941 г. группа офицеров немецкой армии и СС направила из Смоленска письмо шефу германской службы безопасности (СД) Р. Гейдриху, в котором выражалась озабоченность по поводу того, что церковное возрождение на захваченных территориях ведет неизбежно и к возрождению национального духа. Авторы послания, в частности, требовали снова закрыть Успенский собор. К счастью, этому письму не был дан ход, и оно осталось без последствий. Нередки были случаи, когда немецкие солдаты издевались над православными священниками, грабили и оскверняли храмы. Некоторые священнослужители подвергались преследованиям за помощь, которую они оказывали партизанам и подпольщикам.[108]

Так, по сообщению Чрезвычайной государственной военной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР в брошюре “О разрушениях города Смоленска и злодеяниях, совершенных немецко-фашистских захватчиками над советскими гражданами” говорится о сожжении ими деревянных частей и перекрытий в Архангельской (Свирской) (12 в.), Петропавловской (12 в.), Иоанно-Богословской (12 в.), Спасской (18 в.), Духовской (18 в.), Покровской (18 в.), Нижне-Никольской (18 в.), Георгиевской (18 в.), Нижне-Благовещенской (18 в.) церквах, а также в Троицком монастыре. Кроме этого, немцами было взорвано большое число храмов, среди которых: Введенская церковь Авраамиевского монастыря, Верхне-Георгиевская церковь, колокольня Иоанно-Богословской церкви (18 в.), храмы и постройки Свято-Троицкого Болдина монастыря и др.[109] В Батуринском районе Смоленской области уничтожено 4 церкви.[110] В Вязьме были взорваны Духовская и Троицкая церкви, многие другие сожжены и осквернены.[111]

Но нужно отметить, что все эти вышеперечисленные храмы и монастыри в саму оккупацию и до нее уже были недействующими, а также и то, что уничтожались они оккупантами при отступлении.

Однако, немцы взрывали и жгли и те храмы, в которых проводились богослужения. Так, ими был сожжен и частично разрушен малый Богоявленский собор, а также подготовлен к взрыву Успенский собор, но который, к счастью, солдаты Красной армии вовремя успели разминировать.

Были случаи расстрела фашистами многих священников. Так, например, ими был расстрелян священник церкви села Ярлыково Смоленской области Василий Лоскутов; священник Одигитриевской церкви села Богородицкое Вяземского района Смоленской области Иаков Алексеевич Львов; приговорен к повешению священник одной из церквей г. Демидова Александр Полканов, который покинул свою церковь после того, как немцы устроили в ней кабак, и ушел в село Покровское, в котором служил и громогласно молился о даровании победы православному воинству и полководцу его Иосифу, однако, он был спасен партизанами.[112]

Подобные случаи имели место во многих районах Смоленской области.

В книге свящ. Андрея Голикова и Сергея Фомина “Кровью убеленные” приводится интересный случай, рассказанный А.Б. Свенцицким, племянником Московского священника Валентина Свенцицкого, о том, что произошло в г. Ельне сразу после ее освобождения: “Один из протоиереев Смоленского Успенского собора, смеясь рассказывал мне любопытный эпизод. Декабрь 1941 г. началось отступление гитлеровцев и наступление Советской армии… И вот из штаба дивизии поступает телеграмма в Ельню, только что освобожденную нашими войсками, к командующему частью полковнику, освободившему город: срочно открыть храм, найти священника и служить благодарственный молебен о победе и произнести многолетие Великому Вождю народов - товарищу Сталину. На молебне лично присутствовать. Полковник растерялся и решил, что в штабе измена. Никаких действий не производил. Снова телеграмма… Открыть храм, найти священника, возгласить многолетие Сталину. О совершении молебна доложить в штаб. За неповиновение – полевой суд. Что поделаешь, придется искать попа, решил полковник. Но где? Стал наводить справки. Попов нигде нет, все храмы в Ельне давно закрыты и разрушены. Оставался один на окраине и то без окон. Вдруг одна из жительниц сказала: “Да есть тут, на улице Урицкого, вроде бы жил поп, но ведь очень старый”. Срочно и лично едет полковник, торжественно на “виллисе” на ул. Урицкого к попу. Заходит в дом, а священник, которому уже было за восемьдесят, окаменел совсем. Решил, что раз приехали военные, то немедленно повезут его расстреливать.

“За что и сам не знаю, - признавался он потом, - с немцами вроде бы не сотрудничал, да и не служил лет двадцать… так, плотничал помалу, пока мог.” “Батюшка,- сказал полковник, - нужно срочно церковь открыть и служить завтра благодарственный молебен и произнести многолетие товарищу Сталину”. А священник смотрит на полковника, не мигая, и невольной щупает себя за руку: не сон ли?.. “Да вы что, онемели? – начинает сердиться полковник, - завтра служить надо, уже и листовки развесили!” А священник запинаясь, говорит: “Мне что, я отслужу! А потом не расстреляете меня?”” – “Да вы что, с ума, что ли спятили, к награде представим!..” “Отец наш ельнинский, покойный Василий, мальчишкой его помню, - закончил свой рассказ протоиерей смоленского собора,- где-то отыскал старенькое облачение, скуфью, кадило; отслужил и молебен водосвятный, и многолетие Первоверховному Вождю Иосифу громогласно произнес, и даже отслужил панихиду по павшим воинам. Народу собралось множество. Все пели “Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое, победы на сопротивная православному воинству даруя и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство”, а моя бабушка тихо сказала: “Благолепно-то как, прямо как при Царе…” Я сам видел, что полковник-коммунист дважды перекрестился, когда возглашал о. Василий многолетие Сталину! А отец Василий потом получил и награду – Орден Красной Звезды, которым очень гордился и всегда его носил и завещал похоронить себя с орденом…”[113]

Такого рода молебны о даровании победы нашей армии имели место во многих местах Смоленской области в моменты освобождения, например, в Гжатске, Вязьме и др.

Возрождение церковной жизни в оккупационный период, восстановление вообще Смоленской епархии как таковой имело очень важное значение в последующие годы. Всплеск религиозного чувства среди населения Смоленской области, выразившийся в этом возрождении, не допустил впоследствии, в 60-е годы, когда по Церкви прокатилась новая волна гонений, вновь уничтожить или нанести тяжелейший урон Смоленской епархии. Как уже говорилось, в годы оккупации действовало более шестидесяти церквей, а к началу 1970-х годов их оставалось только 35. Трудно представить, что могло бы быть, если бы не оккупация, в которую Смоленская епархия заново родилась и сумела набрать силы для дальнейшего существования.

В сентябре 1943 г. Смоленщина была освобождена от нацистских захватчиков. Все духовенство Смоленска вместе с епископом Стефаном вынуждено было эвакуироваться, так как, оставшись в городе, они неизбежно могли быть подвергнуты репрессиям со стороны советской власти, расценивавшей их как предателей и пособников немцев. Как уже отмечалось, Владыка Стефан уехал в Борисов, где нес архипастырское служение до освобождения этого города Красной армией, после чего уехал в Германию, где в 1946 г. вошел в юрисдикцию РПЦЗ и назначен архиепископом Венским и Австрийским, проживая в Зальцбурге, где и скончался 25 января 1965 г.[114]

Однако, в Смоленске все же остался один священник – протоиерей Тимофей Глебов, продолжавший совершать богослужения в Успенском соборе и Спасо-Окопной церкви. В своем рапорте от 30 апреля 1945 г. на имя уполномоченного по делам Русской Православной Церкви по Смоленской области Митина подробно он описал ситуацию, которая была во время отступления германской армии и освобождения Смоленска. В нем протоиерей Тимофей сообщает, что эвакуация духовенства вместе с другими гражданами  производилась немцами 19 сентября 1943 г. Он же, не желая покидать Смоленск, остался в нем и охранял Успенский собор от разграбления, которое предпринималось два раза, а также следил за целостностью областного архива, находящегося рядом. В его присутствии после освобождения Смоленска 25 сентября, Успенский собор посетили генерал Бурденко и Жуков, последний во время служения протоиереем Тимофеем молебна апостолу Иоанну Богослову. 29-30 сентября протоиерей Глебов вместе с солдатами Красной армии ходил по домам граждан, живших близ собора и собирал похищенные 27 сентября мебель и вещи из архиерейской квартиры. Также протоиерей Тимофей Глебов присутствовал при работе четырех военных комиссий по отыскиванию заложенных немцами мин в Успенском соборе и областном архиве.[115]

Таким образом, к моменту освобождения в Смоленске оставался только один священник, временно отсутствовал епископ и аппарат епархиального управления.

II. СМОЛЕНСКАЯ ЕПАРХИЯ В КОНЦЕ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 1944-1945 гг.

С освобождение смоленской земли начался и новый этап в истории местной епархии. Он был связан с изменениями в церковной политике советского государства, прекращении активных гонений и предоставлении некоторой религиозной свободы.

1. АДМИНИСТРАТИВНО-ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ, В КОТОРЫХ НАХОДИЛАСЬ СМОЛЕНСКАЯ ЕПАРХИЯ С 1943 Г.

«Правовое положение Русской Православной Церкви в предвоенные годы и в период Великой Отечественной войны определялось постановлением ВЦИК СНК РСФСР от 8 апреля 1929 г. О религиозных объединениях», которое, хотя и подвергалось в дальнейшем уточнению, редактированию и дополнению, в целом сохраняло свою силу вплоть до конца 1980-х гг. Оно законодательно закрепило ставшее к тому времени господствующим мнение о том, что религиозные общества не вправе заниматься какой-либо иной деятельностью, кроме удовлетворения религиозных потребностей верующих преимущественно в пределах молитвенного здания, и что следует «вытеснить» религиозные объединения из всех сфер жизни общества. По сути дела, религиозные общества превращались в некие «резервации» для граждан, исповедующие те или иные религиозные убеждения. Одновременно деятельность религиозных организаций и по части удовлетворения чисто духовных потребностей населения была обставленная множеством ограничительных и регламентирующих ее условий».[116]

С началом Великой Отечественной войны положение Церкви в советском обществе изменилось. «Уже первые слова обращения И. Сталина к народу 3 июня 1941 г.: «Дорогие соотечественники! Братья и сестры!» были подсказаны не марксистко-ленинской идеологией, а скорее церковной проповедью. По свидетельству советского религиоведа Э.И. Лисавцева, первая краткая встреча председателя Совнаркома с Патриаршим Местоблюстителем состоялась в июне 1941 г. и оба остались ею довольны. Реальная действительность заставляла И.Сталина, руководство ВКП (б) начать просмотр своей религиозной политики, перейти к диалогу во имя единства верующих и атеистов в борьбе с общим врагом России».[117]

«Опасаясь возможного успеха немецкого наступления на Москву, правительство в начале октября 1941 г. приняло решение об эвакуации руководителей церковных центров в Чкалов (Оренбург). Сделано это было с единственной целью – не допустить возможности захвата церковных иерархов немецкими войсками в случае падения столицы и дальнейшего использования их немцами».[118] Но по просьбе митрополита Сергия (Страгородского) эвакуация была произведена не в Оренбург, а в Ульяновск.[119] «Здесь с 19 октября 1941 г. до конца лета 1943 г. и проживал Патриарший Местоблюститель вместе с сотрудниками канцелярии патриархии».[120]

«Первой заметной уступкой Церкви было последовавшее в 1942 г. разрешение (по крайней мере, в Москве) совершать пасхальный крестный ход вокруг церкви с зажженными свечами, несмотря на опасность немецкого воздушного налета; на эту ночь был отменен комендантский час».[121]

Однако, серьезные изменения в религиозной политике советского государства произошли после встречи митрополитов Сергия, (Страгородского), Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича) с И.В. Сталиным, которая состоялась 4 сентября 1943 г. в Кремле. Именно на ней было решено созвать Архиерейский собор для избрания патриарха.[122]

Кроме этого Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий поднял ряд важных для жизни Церкви вопросов: о подготовке кадров священнослужителей, о необходимости издания ежемесячного церковного журнала, открытия новых приходов, об освобождении из ссылок, лагерей и тюрем архиереев и духовенства и о представлении возможности священнослужения и свободного передвижения по стране клирикам, отбывшим наказания в местах лишения свободы. Реакция Сталина на все эти просьбы была положительной.[123]

«Однако, впоследствии целый ряд обещаний выполнен не был. Для И. Сталина оказалось важным прежде всего создать видимость благополучия в религиозном вопросе, а за этой ширмой поставить Церковь под жесткий контроль, встроить ее в систему режима своей власти. Неслучайно данную работу он поручил наркому госбезопасности. Для осуществления контролирующей роли по постановлению СЧК от 14 сентября 1943 г. был создан специальный орган – Совет по делам Русской Православной Церкви при правительстве СССР во главе с полковником госбезопасности Г.Г. Карповым. (…)

Решение ключевых проблем государственной религиозной политики И. Сталин оставил за собой».[124]

8 сентября в Москве состоялся Архиерейский собор, на котором 19 епископов единогласно избрали патриархом Московским и всея Руси Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия. Собор также призвал христиан всего мира объединиться в борьбе против фашизма. 12 сентября в Богоявленском соборе состоялась интронизация патриарха Сергия, в это же день вышел первый номер «Журнала Московской Патриархии».[125]

«В ВКП (б) существовала мощная оппозиция новому «примиренческому» курсу религиозной политики. Согласно информационным запискам в ЦК 1944-1945 гг.. партийные агитаторы на местах нередко заявляли: «Это решено сейчас, во время войны, потому что союзники нам предложили, а после войны изменится отношение к церкви» (РЦХИДНИ, ф.17, оп. 88, д. 351, л. 51). И уже 27 сентября 1944 г., когда исчезли сомнения в победе, появилось постановление ЦК ВКП (б) «Об организации научно-просветительской пропаганды». Оно было сформулировано очень осторожно, говорило о вреде суеверий, предрассудков, о необходимости борьбы с пережитками прошлого, но совершенно не упоминало о задачах антирелигиозной работы».[126]

Важные изменения произошли в последний год войны. 15 мая 1944 г. умер патриарх Сергий. В этот же день Священный Синод, в согласии с волей почившего, утвердил в должности Патриаршего местоблюстителя митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия (Симанского). На повестку дня вновь встал вопрос о выборах нового патриарха. Сталину было важно показать всему миру, что Церковь в СССР действует в условиях свободы, что между государством и Церковью не существует антагонизма. В связи с этим избрание нового патриарха решено было провести в 1945 г. на Поместном соборе, а не на Архиерейском, как в 1943 г.[127]

“21-23 ноября 1944 г. в Москве состоялся Собор епископов, на котором был обсужден проект положения об управлении в Церкви и определен порядок избрания Патриарха. При обсуждении последнего вопроса архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий)” напомнил постановление Поместного Собора 1917-1918 гг. о том, что Патриарх должен избираться тайным голосованием и жребием из нескольких кандидатов. Это предложение не встретило поддержки, был выдвинут единственный кандидат – митрополит Алексий”.[128]

Поместный Собор открылся 31 января 1945 г. в Москве в храме Воскресения в Сокольниках. В его работе приняли участие 46 архиепископов, 87 клириков, 38 мирян. Такого полномочного собрания  духовенства и мирян Русской Православной Церкви не было с 1918 г. На Соборе также присутствовали Александрийский, Антиохийский, Грузинский патриархи и представители Константинопольской, Сербской, Болгарской, Румынской Православных Церквей. В первый же день заседаний было обсуждено и принято “Положение об управлении Русской Православной Церковью”, которое составлялось при активном участии работников Совета по делам Русской Православной Церкви, а 2 февраля митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий открытым голосование был избран Патриархом Московским и всея Руси.[129]

“Согласно принятому положению Церковь становилась сплоченной иерархически, на всех уровнях соподчиненной организацией. Внешняя власть принадлежала Поместному Собору, который при необходимости созывал Патриарх. Последний управлял Церковью вместе со Священным Синодом из 6 членов, в том числе 3 постоянных – митрополитов Киевского, Ленинградского и Крутицкого. По вопросам, требующих согласования с правительством, Патриарх сносился с Советом по делам Русской Православной Церкви. Круг этих вопросов не очерчивался, что давало Совету возможность неограниченного вмешательства в церковную жизнь. При Синоде могли существовать учебный комитет, издательский отдел, хозяйственной управление, отдел Внешних Церковных Сношений и т.п., которые вскоре и были образованы. Епархии управлялись епископами, назначаемыми епархиальными архиереями, были непременными членами приходской общины и представителями ее исполнительного органа – церковного совета. Положение значительно расходилось с существовавшей ранее практикой, например, строгим разграничением функций в приходе – богослужебные для пастырей, хозяйственно-финансовые для мирян, и санкция на его принятие была серьезной уступкой со стороны государства”.[130]

Однако уступки государства по отношению к Церкви оказались не такими значительными, как представлялись первоначально. Несмотря на желание И. Сталина сделать Русскую Церковь послушной частью советского режима, полностью ему этого добиться не удалось, хотя иерархам приходилось идти на многие компромиссы.

Но тем не менее, Русская Православная Церковь, претерпев жестокие гонения первых двадцати лет советской власти, начала вновь возрождаться во время тяжелых испытаний всего русского народа.

2. СОСТОЯНИЕ СМОЛЕНСКОЙ ЕПАРХИИ В 1944-1945 ГГ.

В сентябре 1943 г., сразу после оккупации, Смоленская епархия была соединена с Калининской (Тверской), которые возглавил архиепископ Калининский и Смоленский Василий (Ратмиров).[131] Личность этого Владыки очень неоднозначна: в 1922-1941 гг. – состоял в обновленчестве, был членом обновленческого синода и в сане митрополита занимал Курскую кафедру, после чего отказался от сана и был делопроизводителем обновленческого синода в звании мирянина, а в 1941 г. принес покаяние и был принят митрополитом Сергием в церковное общение в сущем сане, так как скрыл тот факт своего отречения от сана. Д.В. Поспеловский в своей книге “Русская Православная Церковь в XX веке” пишет, что по свидетельству одного из достойнейших священнослужителей Московской патриархии, рукоположенного архиепископом Василием (Ратмировым), последний был нравственно разложенной личностью, но своими высокопоставленными связями немало помогал и существованию приходов, и спасению из рук НКВД священников.[132] Однако, на Смоленской кафедре архиепископ Василий пробыл только один год, в сентябре 1944 г. он был назначен в Минскую епархию, в 1946 г. – временноуправляющим Брестской епархией, а в 1947 г. Владыка Василий мирно скончался.[133] За все время архиерейского служения в качестве архиепископа Калининского и Смоленского, Василий в Смоленске практически не был, в связи с чем жизнь и управление Смоленской епархии шло самотеком.[134]

В ноябре 1944 г. Смоленскую кафедру занял епископ Смоленский и Дорогобужский Сергий (Смирнов).

Епископ Сергий (в миру Александр Викторович Смирнов) родился 19 августа 1883 г. в Санкт-Петербурге в семье диакона. По окончании Санкт-Петербургской Духовной семинарии в 1908 г. был учителем начальной школы. В сентябре 1910 г. его посвятили в сан диакона, а затем, в этом же году, - во пресвитера. С этого времени по 1939 г. служил в различных приходах Петербургской, впоследствии Ленинградской, епархии пока не ушел за штат. В 1941 г. эвакуировался из Ленинграда в Иркутск, где работал каталогизатором в научной библиотеке Иркутского Государственного университета. По возвращении из эвакуации служил на приходах Калининской епархии. 20 июля 1944 г. прибыл в Москву по приглашению патриархии. 16 ноября 1944 г. в Москве состоялось пострижение отца Александра в монашество с именем Сергий, 19 ноября он был хиротонисан во епископа Смоленского и Дорогобужского.[135]

На этом поприще Преосвященный Сергий понес много трудов по восстановлению церковной жизни, приостановившейся после оккупации. Его патриотизм был отмечен Советским правительством, удостоившим епископа Сергия медали “За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов”.[136]

Как уже отмечалось, власти вовсе не желали восстановления мощной церковной организации. Это ярко проявилось в вопросе открытия храмов. 28 ноября 1943 г. Совнарком принял постановление, согласно которому ходатайства верующих сначала рассматривались местными органами, в случае их одобрения пересылались в Совет по делам Русской Православной Церкви, а затем снова в Совет.[137]

Такая процедура делала открытие новых храмов весьма сложным и практически невозможным. Так, в 1944 г. верующими разных районов Смоленской области было подано 26 ходатайств об открытии церквей, в 1945 г. таких ходатайств было подано 46, но ни одно из них удовлетворено не было.[138] При этом практически всегда причины отказа в открытии храмов были одного типа. Например, Исполнительный комитет Смоленского областного совета депутатов трудящихся отклонил ходатайства верующих об открытии церквей: в с. Соколино Сычевского района “ввиду близости действующей церкви, расположенной от села Соколино на расстоянии 8-9 километров (г. Сычевка) и использования церковного здания под хранилище селекционного льносемени Сычевской льностанции, которая произвела соответствующее переоборудование церковного здания”[139], в селе Покров Гжатского района “ввиду того, что бывшее здание Покровской церкви переоборудовано под клуб, библиотеку и читальню”[140], в  с. Потапово Гжатского района  “ввиду малочисленности верующих и близости действующей церкви, расположенной от села Потапово на расстоянии 5 км (с. Баскаково)”[141], в с. Шумячи Шумячского района “ввиду близости действующей церкви, расположенной от села Шумячи в 6-8 километрах (с. Заселье), принимая во внимание разрушенность церковного здания… и малочисленность верующих в селе Шумячи, которые не в состоянии будут восстановить разрушенное здание”[142], в совхозе “Вонлярово” Смоленского района “в связи с тем, что церковное здание расположено на территории дома отдыха областного партийного актива”[143] и т.д. Также нужно сказать, что были случаи отклонения ходатайств верующих об открытии церквей самим правящим архиереем[144], что на первый взгляд кажется странным, однако, учитывая то, что епископ самостоятельно не мог принять ни единого важного решения без ведома уполномоченного, постоянно находясь под его давлением, все вопросы и сомнения исчезают сами собой. Так, архиепископом Василием в 1944 г. было отклонено 6 заявлений[145], а в 1945 г. епископом Сергием было отклонено 14 заявлений об открытии церквей: в с. Спас-Преображенье Краснинского района, в селе Сельцо Гжатского района, в селе Шуи Екимовичского района, в селе Мозжерово Новодугинского района, в селе Новоселья Смоленского района, в селе Петропавловское Шумячского района, в селе Величево Тумановского района[146], а также в селе Коробаново Смоленского района, в городе Дорогобуже, в селе Буде-Печерское Хиславичского района и Покровской церкви г. Смоленска[147]. Причины отклонения ходатайств об открытии храмов, по всей видимости диктовались епископу уполномоченным, а потому и были похожи на те, которые приводил Исполнительный комитет: об открытии храма в г. Шуе Екимовичского района “…так как храмовое здание совершенно разрушено”, об открытии храма в с. Шумячи Шумячского района – “…ходатайства верующих об открытии храма в с. Шумячи, то нахожу, что 1) при настоящих технических условиях, 2) близости в 8 км соседнего храма в селе Новое-Заселье, где имеется добрый и скромный пастырь и, наконец, 3) отсутствие подходящих кадров заставляет доброе намерение верующих граждан с. Шумячи отложить на будущее время”[148] и т.д.

Таким образом, за период с 1944-1945 гг. в Смоленской епархии новых храмов открыто не было. Кроме этого, в связи с переходом ряда районов Смоленской области в другие вновь образовавшиеся области, численность приходов Смоленской епархии в 1944 г. сократилась.[149] Так, к Калужской области отошли следующие районы, в которых имелись действующие храмы: Износковский район, с. Захарьевское, город Сухиничи, город Козельск, город Спас-Деменск, город Мещевск, Козельский район, с. Нижние Прыски. Кроме этого, после оккупации некоторые храмы Смоленской епархии перестали действовать: в Смоленске – Тихвинский, Всехсвятский, Гурьевский; ряд храмов в Вязьме. Скорее всего, это было вызвано тем, что данные церкви были повреждены или частично разрушены при отступлении немцев. Таким образом, к концу 1945 г. в Смоленской епархии действовало 58 храмов. Из них 48 – в районах Смоленской области и 10 в городах: в Смоленске – 2, в Демидове – 2, в Вязьме – 1, в Сычевке – 1, в Гжатске – 1, в Рославле – 3.

При этом храмы не пустовали. Весьма высокая посещаемость отмечалась в городах. Так, в Смоленске в праздники Рождества, Крещения и другие количество молящихся доходило от 3 до 5 тысяч человек, в воскресные дни от 300 до 500 человек, в будние дни – от 50 до 100 человек. Очень часто, в день крестилось по 25-30 человек.[150]

Говоря о состоянии приходов в это время, следует отметить факт их большого обложения налогами со стороны ОБЛФО. Об этом свидетельствуют заявления духовенства и верующих на имя уполномоченного о снижении подоходного налога. Так, за период с 1944-1945 гг. поступило 13 заявлений подобного рода. Но в большинстве случаем, пребложение налогом так и не производилось.[151]

К концу 1944 г. в Смоленской епархии было 49 священников, 6 диаконов, 8 псаломщиков.[152] К концу же 1945 г. число священников составляло 50 человек.[153] Из них в возрасте от 37 до 50 лет – 9 человек, от 50 до 60 лет – 12 человек, от 60 до 70 лет – 17 человек, от 70 лет до 81 года – 10 человек. [154]

Среди духовенства преобладающее большинство составляли лица, имевшие духовное образование, так Духовную семинарию окончили 17 человек, Духовное училище – 10 человек, высшее светское образование имел 1 человек, учительскую семинарию – 1 человек, мужскую гимназию – 1 человек и 11 человек имело начальное образование.[155] Таким образом, основную часть священнослужителей в те годы составляли грамотные пастыри.

Говоря, о духовенстве того времени, возникает вопрос о судьбе тех священников, которые служили на приходах Смоленской епархии в оккупационный период. Трудно дать однозначный ответ на этот вопрос. Исходя из многочисленных документов фонда уполномоченного на примере протоиерея Тимофея Глебова, протоиерея Всеволода Корицкого, священника Виктора Никитского и других, видно, что таковые священники репрессиям не подвергались, по-прежнему продолжали служить на приходах Смоленской епархии.

Но это касается только тех священнослужителей, которые не покинули пределов Смоленщины при отступлении немцев. Судьбу же духовенства, которое, по известным причинам, вынуждено было оставить Смоленск проследить еще гораздо сложнее. Однако, все же дальнейшую жизнь одного священника-протоиерея Николая Домуховского, настоятеля Спасо-Окопной Церкви удалось выяснить. Так, эвакуировавшись из Смоленска, протоиерей Николай в октябре 1943 года оказывается в Литве, где входит в юрисдикцию митрополита Литовского и Виленского Сергия, и назначается им вторым штатным священником Андреевской Церкви г. Ковно с поручением обслуживать лагеря русских беженцев. В 1946 году отец Николай находится в Чехословакии, где служит священником Николаевской Церкви в г. Праге и одновременно обслуживает религиозные нужды в русской колонии в г. Пильзене. В 1947 году протоиерея Николай архиепископом Пражским и Чешским   Елевферием назначается настоятелем Владимирской Церкви в г. Моравская Острава. Но уже 7 мая 1949 года протоиерей Николай Домуховский был репрессирован военным трибуналом войск МВД Смоленской области и по статье 58-1а УК РСФСР приговорен к двадцати пяти годам лишения свободы. Однако, в 1956 году протоиерей Николай был освобожден и продолжил свое служение в Новгороде, а затем в Ставропольской епархии в г. Нальчике, где и скончался в 1978 году в возрасте восьмидесяти одного года[156].

В послеоккупационное время, была ликвидирована вся внехрамовская деятельность Церкви на Смоленщине. Уже не было преподавания Закона Божиего в школах, чтения религиозных докладов по радио, печатания церковной литературы, работы пастырских курсов, церковных библиотек. Епархиальный комитет по религиозно-нравственному просвещению более не существовал. С 1943 года Смоленская епархия вновь вступила в такое время, когда церковная жизнь была строго ограничена стенами храма. Все это происходило, не смотря на то, что многие священники, напротив, не стремились жить в отрыве от общества, но активно взаимодействовать с ним. Так, в отчете уполномоченного за IV квартал 1946 года говорится: “Церковная жизнь весьма активизируется в городах Гжатске, Рославле, Демидове и других. Например, в городе Гжатске священник Никитский любезно предложил директору Гжатского детдома свои услуги – взять шефство над детдомом, за что Никитский, как шеф, обещал перечислить 20 000 рублей денег из церковных сумм и в дальнейшем регулярно по мере надобности, будет оказывать денежную и материальную помощь, при условии разрешать Никитскому производить сборы населения в пользу Гжатского детдома. (…)

Большое желание имеют проникнуть в детские учреждения священники города Рославля – Корицкий и Измир, города Демидова – Ильинский и Полканов. Эти священники предлагают непосредственно детдомам услуги оказать материально-денежную помощь. Однако, некоторые руководители имеют неосторожность сами обращаться за помощью непосредственно к священникам, например: Областной отдел Мира обратился к епископу за оказанием денежной помощи на детей-сирот, Ельнинский район комсомола пытался просить священника Уваровской Церкви произвести сборы среди верующих на детей-сирот. Секретарь Сталинского РК ВКП(б) города Смоленска тов. Стародумов имел желание привлечь к участию в художественной областной олимпиаде соборный архиерейский хор. Соблюдая дипломатический такт перед соответствующей организацией, все эти желания были самоликвидированы своевременно”.[157] В подобном отчете уполномоченного за период 1 января – 1 апреля 1945 года отмечается: “… В городе Рославле служителями культа протоиереем Корицким В., священниками Семеновым и Колосковым было предложено председателю Горисполкома открыть детский дом на 15 – 20 детей погибших фронтовиков за счет средств, которые они обещали собирать с верующих…”.[158]

Все это говорит о том, что духовенство смоленской епархии не хотело уходить в изоляцию, а в свою очередь, некоторые общественные руководители, устав от тяжелых лет безбожия, обращались к Церкви. Но все эти усилия со стороны духовенства встречали отпор со стороны власти.

С 1944 г. Смоленская епархия включилась в так называемую патриотическую работу, которую Русская Православная Церковь начала проводить еще с января 1943 г., когда И.В. Сталин дал письменное согласие в ответ на просьбу Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия об открытии Церковью банковского счета, на который вносились бы деньги, пожертвованные на оборону страны. Именно в последнем – в сборе денежных средств и продуктов в пользу Красной армии и заключалась эта патриотическая работа. Однако, следует отметить, что в последствии государство стало весьма заинтересованным в таких пожертвованиях со стороны Церкви, и в связи с этим, взяло их под свой жесткий контроль: уполномоченные следили за тем как интенсивно проводится патриотическая работа в той или иной епархии, требуя об этом отчет от правящего архиерея, а денежные средства, зачастую, стали вноситься Церковью в фонды обороны и Красной армии анонимно.[159]

До ноября 1944 года, как отмечается в информационных докладах уполномоченного Митина, “…Вследствие отсутствия епископа*, церковно-патриотическая работа проходит не организованно, самотеком, по усмотрению служителей культа и церковных старост на местах. Сбор средств в фонд Красной Армии, на оборонную работу, на самолето- и танкостроение проходит от случая к случаю. Воззвание патриарха Сергия и другие материалы патриархии в частности организации церковно-патриотической работы до сведения духовенства и широких масс верующих не доводятся”.[160] Однако, как отмечает тот же уполномоченный Совета по делам РПЦ по Смоленской области Митин, “…С прибытием в Смоленскую епархию епископа Сергия Смирнова патриотическая работа начинает налаживаться. Епископом разосланы обращения митрополита Алексия Ленинградского и Новгородского по всем Церквам. Производится сбор средств в фонд обороны страны и на другие мероприятия оборонного значения: собрано за отчетный период** среди верующих 429 145 рублей. В том числе на оказание помощи детям фронтовиков 113 719 рублей, на строительство танков имени Дмитрия Донского 87 000, на самолетостроение 139 316 руб., в фонд обороны страны 89 116 рублей…”.[161] А в 1945 году Смоленская епархия еще более активно стала заниматься патриотической работой такого рода. Так, епископ Смоленский и Дорогобужский Сергий в своем годовом отчете о патриотической работе духовенства Смоленской епархии за 1945 год писал:

“В 1945 году произошли крупные события международного порядка, которые отобразили в народном сознании с большим порывом одушевления, - это окончание военных действий.

Церковь не могла пройти мимо этих событий и не отозваться на них своим вниманием. Соответствующие благодарственные моления, возглашением многолетием, произношением по моменту проповедей составляли ответственную патриотическую работу, указывая народу церковную точку зрения на эти события.

Телеграммы и сводка фактического материала по патриотической работе были своевременно представлены и в Патриархию, и в Облисполком.

Сборы в храмах производившиеся в фонд обороны, после 9-го мая заменили сборами на детей фронтовиков, которые до последнего времени производятся по всей епархии деньгами, облигациями и натурой. Натура в виде яичек, масла, полотна и других продуктов сдавались в ближайшие Госпитали, Детдома, Комитета Красного Креста, Сельсоветы и даже поезда с ранеными. Деньги – в ближайшие Конторы Госбанка под расписку.

Сделано распоряжение по церквам епархии об увековечении памяти павших воинов.

Продукты, особенно “красное яичко”, собирались в достаточном количестве, например, Смоленским Собором сдано в местный Госпиталь № 421 - 1 тысяча яиц, 18 кг. масла и много других продуктов питания.

Общиной Преображенской церкви г. Рославля было собрано и сдано в Рославльский детдом                                    - 300 шт. яиц

в с. Баскаково Туманов. р. собрано       - 200 шт. яиц

в с. Корсики, Ершичского р.                  - 912 шт. яиц

в с. Юрковщина, Хислав. р.,                   - 480 шт. яиц

в с. Зарубенка, Касплянского р.             - 510 шт. яиц

в Монастырщине                                     - 520 шт. яиц

в Хиславичах                                           - 127 шт. яиц

2000 руб. деньгами и более других мелких сборов было произведено по области, всего собрано 8 423 шт. яиц.

Деньгами наличными и облигациями за текущий год собрано 1 190 425 руб., а с прежде поступившими с октября месяца 1944 года 1 990 425 руб.[162]

Особенно в патриотической работе проявили себя следующие священники: протоиерей Михаил Соколов, благочинный Вяземского округа, собравший за 1945 год на патриотические цели 35 000 рублей, священник Петр Бородавский (с. Побухово Вяземского района), священник Иоанн Коротков (с. Княжино Новодугинского района), священник Иоанн Любомирский (с. Дуброво Темкинского района), священник Иоанн Петр Вишневский (с. Пигулино Холм-Жирковского района), священник Владимир Городецкий (с. Ректы Дорогобужского района), священник Илларион Кузьменко (с. Монастырщина Монастырщинского района), священник Владимир Егоров (с. Печерск Смоленского района), священник Николай Валюженин (с. Шестаково Кардымовского района), священник Александр Полканов (г. Демидов Благовещенская церковь), священник Федор Шевчин (г. Демидов). [163]

Все это говорит о том, что Церковь активно использовала возможность оказывать помощь своей армии и стране, еще раз показывая этими свое нежелание отчуждаться от нее.

Таково было положение Смоленской епархии в конце Великой Отечественной войны.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Несомненно, с началом Великой Отечественной войны начался новый этап во взаимоотношениях Церкви и государства. Однако, подводя итоги, следует заметить, что изменения, которые произошли в государственной религиозной политике во время войны оказались небольшими.

Сравнивая положение Смоленской епархии в оккупационное время и после освобождения, нужно сказать, что немецко-фашистские захватчики, несмотря на то, что в их планах русский народ, а вместе с ним и Русская Православная Церковь должны были быть уничтожены, не боролись с Церковью и не препятствовали возрождению религиозной жизни на захваченных ими территориях, в том числе и на Смоленщине. Созданная фашистами Смоленская городская управа, а также и их военная комендатура не мешали открытию храмов, совершению богослужений, внехрамовой деятельности, выразившейся в преподавании Закона Божиего в средних школах, чтении религиозных докладов по радио, организации пастырских курсов и многом другом. В связи с этим, городское и районное население Смоленской области, измученное годами безбожия, получило возможность вновь беспрепятственно посещать храмы, крестить своих детей, читать религиозную литературу и т.д.

Но, несмотря на это, отношения Церкви и немецких оккупантов были далеко не самыми лучшими. Последние не противодействовали возрождению церковной жизни на Смоленщине и, отчасти, способствовали этому отнюдь не с благородными намерениями, но с целью привлечь на свою сторону симпатии местного населения. Смоленское духовенство во главе с епископом Стефаном (Севбо), как и во многих других оккупированных областях, подобно заложникам, находилось в руках немцев, вынуждено было называть последних своими “освободителями” от богоборческого режима, способствовать росту их авторитета среди гражданского населения. Все это священнослужители Смоленской епархии, равно как и на других оккупированных территориях, делали лишь косвенно, давая понять населению, что вынуждены это делать не по своей воле. Об этом непререкаемо свидетельствует тот факт, который в настоящее время не подтвержден документально, что при Успенском соборе действовала подпольная группа священников-разведчиков во главе с иеромонахом Ювеналием Луниным. Поэтому непонятно, почему до сих пор имеют место тенденциозные заявления, особо распространявшиеся в советское время, о том, что якобы Церковь на оккупированных территориях, в том числе и на Смоленщине, становилась на сторону немецко-фашистских захватчиков.

Однако, с освобождением положение Смоленской епархии, как части Русской Православной Церкви, вовсе не улучшилось. Теперь Церковь оказалась заложницей советского режима. Но если в тяжелейшие годы оккупации Церковь на территории Смоленской области могла так или иначе хоть как-то свободно действовать, открывая новые приходы и активно проводя работу по религиозно-нравственному просвещению, что приводило к возрождению национального духа, то с восстановлением советской власти, она стала всеми силами притесняться со стороны последней и изолироваться ею от общества. В отношении Церкви в Советском Союзе в 1943 г. было установлено такое законодательство, которое не только делало практически невозможным открытие нового храма, но и даже любое действие епископа без ведома на то уполномоченного Совета по делам Русской Православной Церкви.

Таким образом, в отношении Церкви на территории Смоленщины, как одной из оккупированных областей, немецко-фашистскими захватчиками был установлен гораздо более мягкий режим, чем тот, который установила советская власть.

Такая политика Советского Союза к Церкви постепенно сводила на нет все то, чего достигла Смоленская епархия за оккупационный период.

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА

1. ИСТОЧНИКИ

Государственный архив Смоленской области

Фонд 1620 – Уполномоченный Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР по Смоленской области 1943-1989 гг.

Опись 1

Дело №1 –          Переписка с Советом и местными органами, относящаяся к Церкви. 17 июля-25 декабря 1943 г.

Дело №4 –          Переписка с Советом и местными организациями, относящаяся к Церкви. 25 января-25 декабря 1944 г.

Дело №5 –          Ходатайства и заявления верующих об открытии церквей. 16 марта-2 ноября 1944 г.

Дело №6 –          Переписка с Советом и местными органами, относящаяся к Церкви. 19 января-20 декабря 1945 г.

Дело №7 –          Ходатайства и заявления верующих об открытии церквей. 5 января-5 декабря 1945 г.

Дело №8 –          Переписка с Советом и местными органами, относящаяся к Церкви. 2 февраля-23 ноября 1946 г.

Опись 2

Дело №2 –          Информационные доклады и сведения Совету за 1944 г.

Дело №3 –          Информационные доклад Совету за 1945 г.

Дело №4 –          Информационные доклады Совету за 1946 г.

Фонд 985 – Уполномоченный Совета по делам религий при Совете Министров СССР по Смоленской области 1944-1991 гг.

Опись 3

Дело №19 – Документы о деятельности Успенского кафедрального собора г. Смоленска за 1944-1945 гг.

Фонд р-1630 –Смоленская областная чрезвычайная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков.

Опись 2

Дело №29 – Копии акта учета зверств немецко-фашистских захватчиков над мирными гражданами и военнопленными, учета ущерба, причиненного народному хозяйству и сообщения чрезвычайной комиссии по районам Смоленской области, том II. 27 февраля 1942 г. – 9 августа 1943 г.

Газета “Новый путь”.

№ 25 (46) от 02.04.1942 г.

№ 54 (75) от 12.07.1942 г.

№ 78 (99) от 04.10.1942 г.

№ 93 (114) от 26.11.1942 г.

№ 100 (121) от 20.12.1942 г.

№ 2 (124) от 03.01.1943 г.

№ 3 (125) от 10.01.1943 г.

№ 8 (130) от 28.01.1943 г.

№ 11 (133) от 07.02.1943 г.

№ 16 (138) от 25.02.1943 г.

№ 24 (146) от 25.03.1943 г.

№ 26 (148) от 01.04.1943 г.

№ 29 (151) от 11.04.1943 г.

№ 42 (164) от 30.05.1943 г.

№ 46 (168) от 13.06.1943 г.

№ 47 (169) от 17.06.1943 г.

№ 49 (171) от 24.06.1943 г.

№ 50 (172) от 27.06.1943 г.

№ 53 (175) от 08.07.1943 г.

№ 58 (180) от 25.07.1943 г.

№ 62 (184) от 08.08.1943 г.

№ 63 (185) от 12.08.1943 г.

№ 68 (190) от 29.08.1943 г.

2. ИССЛЕДОВАНИЯ

1.         Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”.– Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г.

2.         Голиков А., свящ., Фомин С. “Кровью убеленные”.– Москва, 1997 г.

3.         Гудериан Г. “Воспоминания солдата”.– Смоленск, 2003 г.

4.         Даниил (Сычев), иеромонах. “Вязьма”. Очерки Истории.– Москва, 1997 г.

5.         Киреев А., протодиакон. “Епархии и архиереи Русской Православной Церкви в 1943-2002 годах”.– Москва, 2002 г.

6.         Кирилл (Гундяев), митрополит. “Православие в истории Смоленской земли”.// Смоленские епархиальные ведомости (журнал), № 1, 2000 г.

7.         Корнилов А.А. “Жизнь и служение о. Евгения Лызлова”.– Нижний Новгород, 1998 г.

8.         Логунова Т. “В лесах Смоленщины”.– ОГИЗ, Смоленск, 1947 г.

9.         Меньшагин Б.Г. “Воспоминания. Смоленск… Катынь… Владимирская тюрьма”.–YMCA-PRESS, Париж, 1988 г.

10.      “О разрушениях города Смоленска и злодеяниях, совершенных немецко-фашистскими захватчиками над советскими гражданами”.– ОГИЗ, госполитиздат, Смоленск, 1943 г.

11.      Поспеловский Д.В. “Русская Православная церковь в XX веке”.– Москва, 1995 г.

12.      Шкаровский М.В. “Нацистская Германия и Православная Церковь”.– Москва, 2002 г.

13.      Шкаровский М.В. “Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве”.– Москва, 2000 г.

14.      Шкаровский М.В. “О поддержке Православной Церкви не может быть и речи”. Церковная политика нацистской Германии на оккупированных территориях СССР 1941-1945 гг.//Источник (журнал) Документы русской истории.– Москва № 6, 2001 г.

15.      Якунин В.Н. “Укрепление положения Русской Православной Церкви и структура ее управления в 1941-1945 годы”./Отечественная история (журнал), № 4, 2003 г.

[1] Якунин В.Н. Укрепление положения Русской Православной Церкви и структура ее управления в 1941-1945 годы // Отечественная история (журнал), № 4, 2003 г., стр. 84.

[2] Шкаровский М.В. “Нацистская Германия и Православная Церковь”.– Москва, 2002 г, стр. 30-31.

[3] Шкаровский М.В. “Нацистская Германия и Православная Церковь”.– Москва, 2002 г, стр. 28-29.

[4] Там же, стр. 26.

[5] “Новый путь” № 50 от 27.061943 г. л.101 об.

[6] Кирилл (Гундяев), митрополит. “Православие в истории Смоленской земли”.// Смоленские епархиальные ведомости (журнал), № 1, 2000 г., стр.27.

[7] Там же.

[8] Поспеловский Д.В. “Русская Православная церковь в XX веке”.– Москва, 1995 г, стр. 204.

[9] Шкаровский М.В. “Нацистская Германия и Православная Церковь”.– Москва, 2002 г, стр. 150.

[10] Шкаровский М.В. “О поддержке Православной Церкви не может быть и речи”. Церковная политика нацистской Германии на оккупированных территориях СССР 1941-1945 гг.//Источник (журнал) Документы русской истории.– Москва № 6, 2001 г., стр. 74.

[11] Шкаровский М.В. “Нацистская Германия и Православная Церковь”.– Москва, 2002 г, стр. 150.

[12] Шкаровский М.В. “О поддержке Православной Церкви не может быть и речи”. Церковная политика нацистской Германии на оккупированных территориях СССР 1941-1945 гг.//Источник (журнал) Документы русской истории.– Москва № 6, 2001 г., стр. 80.

[13] Шкаровский М.В. “О поддержке Православной Церкви не может быть и речи”. Церковная политика нацистской Германии на оккупированных территориях СССР 1941-1945 гг.//Источник (журнал) Документы русской истории.– Москва № 6, 2001 г., стр. 86.

[14] Там же, стр. 91.

[15] Шкаровский М.В. “О поддержке Православной Церкви не может быть и речи”. Церковная политика нацистской Германии на оккупированных территориях СССР 1941-1945 гг.//Источник (журнал) Документы русской истории.– Москва № 6, 2001 г., стр. 93.

[16] Шкаровский М.В. “Нацистская Германия и Православная Церковь”.– Москва, 2002 г, стр. 150.

[17] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 274.

[18] “Новый путь” № 2 (124) от 03.011943 г. л. 5 об.

[19] “Новый путь” № 63 (185) от 12.081943 г. л. 129 об.; Шкаровский М.В. “Нацистская Германия и Православная Церковь”.– Москва, 2002 г, стр. 407.

[20] Шкаровский М.В. “Нацистская Германия и Православная Церковь”.– Москва, 2002 г, стр. 407.

[21] Шкаровский М.В. “Нацистская Германия и Православная Церковь”.– Москва, 2002 г, стр. 407-408.

[22] Шкаровский М.В. “Нацистская Германия и Православная Церковь”.– Москва, 2002 г, стр. 409-410.

[23] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 274.; Шкаровский М.В. “Нацистская Германия и Православная Церковь”.– Москва, 2002 г, стр. 410.

[24] Поспеловский Д.В. “Русская Православная Церковь в XX веке”.– Москва, 1995 г, стр. 210.

[25] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 272.

[26] Там же, стр. 273.

[27] Там же, стр. 273. Поспеловский Д.В. “Русская Православная Церковь в XX веке”.– Москва, 1995 г, стр. 210.

[28] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 274.; Шкаровский М.В. “Нацистская Германия и Православная Церковь”.– Москва, 2002 г, стр. 210.

[29] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 274.

[30] Там же, стр. 274.

[31] Там же, стр. 274.

[32] Там же, стр. 274.

[33] Там же, стр. 274.

[34] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 274.

[35] Там же, стр. 274.

[36] Там же, стр. 274.

[37] Там же, стр. 274.

[38] Там же, стр. 274.

[39] Там же, стр. 274.  Поспеловский Д.В. “Русская Православная Церковь в XX веке”.– Москва, 1995 г, стр. 210.

[40] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 275.

[41] Там же, стр. 276-280.

[42] Там же, стр. 276-280. Поспеловский Д.В. “Русская Православная Церковь в XX веке”.– Москва, 1995 г, стр. 210-211.

[43] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 275-276.; Поспеловский Д.В. “Русская Православная Церковь в XX веке”.– Москва, 1995 г, стр. 210.

[44] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 276.; Поспеловский Д.В. “Русская Православная Церковь в XX веке”.– Москва, 1995 г, стр. 210.

[45] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 276-277.

[46] Там же, стр. 277.

[47] Там же, стр. 277.

[48] Там же, стр. 277.

[49] Там же, стр. 277.

[50] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 280.; Поспеловский Д.В. “Русская Православная Церковь в XX веке”.– Москва, 1995 г, стр. 210..

[51] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 279.

[52] Там же, стр. 279.

[53] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 280.; Поспеловский Д.В. “Русская Православная Церковь в XX веке”.– Москва, 1995 г, стр. 210-211.

[54] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 280.; Поспеловский Д.В. “Русская Православная Церковь в XX веке”.– Москва, 1995 г, стр. 211.

[55] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 280.; Поспеловский Д.В. “Русская Православная Церковь в XX веке”.– Москва, 1995 г, стр. 211.

[56] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 280.

[57] Там же, стр. 280-281.

[58] Шкаровский М.В. “Нацистская Германия и Православная Церковь”.– Москва, 2002 г, стр. 407.

[59] “Новый путь” № 63 (185) от 12.08.1943 г. л. 129 об.

[60] Там же

[61] Гудериан Г. “Воспоминания солдата”.– Смоленск, 2003 г., стр. 251-242

[62] “Новый путь” № 63 (185) от 12.08.1943 г. л. 129 об.

[63] “Новый путь” № 62 (184) от 08.08.1943 г. л. 127 об.

[64] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 271.

[65] “Новый путь” № 24 (146) от 25.03.1943 г. л. 47 об.

[66] ГАСО, ф.1620 оп.1 д.1 л.23.; ф.1620 оп.2 д.2 л.15.

[67] ГАСО, ф.1620 оп.1 д.1 л.23.

[68] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 274.

[69] Шкаровский М.В. “Нацистская Германия и Православная Церковь”.– Москва, 2002 г, стр. 520.

[70] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 275.

[71] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 275.

[72] “Новый путь” № 2 (124) от 03.01.1943 г. л. 5 об.

[73] “Новый путь” № 2 (124) от 03.01.1943 г. л. 5 об.

[74] “Новый путь” № 25 (46) от 02.04.1942 г. л. 68 об.

[75] “Новый путь” № 63 (84) от 13.08.1942 г. л. 156 об.

[76] “Новый путь” № 78 (99) от 04.10.1942 г. л. 188 об.

[77] ГАСО, ф.1620 оп.1 д.1 л.23.; ф.1620 оп.2 д.2 л.15.

[78] Там же.

[79] ГАСО, ф.1620 оп.2 д.2 л.15.; “Новый путь” № 93 (114) от 26.11.1942 г.

[80] “Новый путь” № 3 (125) от 10.01.1943 г. л.7 об.

[81] Там же

[82] “Новый путь” № 46 (168) от 13.06.1943 г. л.93 об.

[83] Афанасий (Мартос), архиепископ. “Беларусь в исторической государственной и церковной жизни”, Буэнос-Айрес, Аргентина, 1966 г., репринтное издание.– Минск, 1990 г., стр. 281.

[84] “Новый путь” № 58 (180) от 25.07.1943 г. л.119 об.

[85] ГАСО, ф.1620 оп.1 д.1 л.23.; ф.1620 оп.2 д.2 л.15.

[86] ГАСО, ф.1620 оп.1 д.1 л.23.

[87] “Новый путь” № 16 (138) от 25.02.1943 г. л.31 об.; № 29 (151) от 11.04.1943 г. л.57 об.; № 47 (169) от 17.06.1943 г. л.95 об.

[88] Шкаровский М.В. “Нацистская Германия и Православная Церковь”.– Москва, 2002 г, стр. 408.

[89] “Новый путь” № 8 (130) от 28.01.1943 г. л.17 об.

[90] “Новый путь” № 54 (75) от 12.07.1943 г. л.134 об.

[91] Там же.

[92] “Новый путь” № 26 (148) от 01.04.1942 г. л.51 об.; “Новый путь” № 11 (133) от 07.02.1943 г. л.21 об.

[93] “Новый путь” № 26 (148) от 01.04.1942 г. л.51 об.; № 49 (171) от 24.06.1943 г. л.99 об. ; № 100 (121) от 20.12.1942 г. л.237

[94] “Новый путь” № 26 (148) от 01.04.1942 г. л.51 об.; № 53 (175) от 08.07.1943 г. л.107 об. ; № 68 (190) от 29.08.1943 г. л.139 об.

[95] “Новый путь” № 26 (148) от 01.04.1942 г. л.51 об.

[96] “Новый путь” № 53 (175) от 08.07.1943 г. л.107 об.

[97] “Новый путь” № 42 (164) от 30.05.1943 г. л.86 об.

[98] “Новый путь” № 46 (168) от 13.06.1943 г. л.93 об.

[99] “Новый путь” № 29 (151) от 11.04.1943 г. л.57 об.

[100] Там же.

[101] “Новый путь” № 53 (175) от 08.07.1943 г. л.107 об.

[102] “Новый путь” № 53 (175) от 08.07.1943 г. л.107 об.

[103] “Новый путь” № 68 (190) от 29.08.1943 г. л.139 об.

[104] Там же.

[105] “Новый путь” № 53 (175) от 08.07.1943 г. л.107 об.

[106] Корнилов А.А. “Жизнь и служение о. Евгения Лызлова”, Нижний Новгород, 1998 г, стр. 22-23.

[107] Меньшагин Б.Г. “Воспоминания. Смоленск… Катынь… Владимирская тюрьма”.– YMCA-PRESS, Париж, 1988 г, стр. 5-11.

[108] По личному архиву доктора Р. Буша,  г. Хаген.

[109] “О разрушениях города Смоленска и злодеяниях, совершенных немецко-фашистскими захватчиками над советскими гражданами”, ОГИЗ, госполитиздат, Смоленск, 1943, стр. 72

[110] ГАСО, ф.р-1630 оп.2 д.29 л.172-174.

[111] ГАСО, ф.р-1630 оп.2 д.29 л.182-213.

[112] Логунова Т. “В лесах Смоленщины”, ОГИЗ, Смоленск, 1947 г., стр. 224-229.; Даниил (Сычев) иеромонах. Вязьма. Очерки истории. Москва, 1997 г., стр. 279.

[113] Голиков А., свящ., Фомин С.. “Кровью убеленные”.– Москва, 1999 г., стр. СХ-CXI.

[114] Шкаровский М.В. “Нацистская Германия и Православная Церковь”.– Москва, 2002 г, стр. 520.

[115] ГАСО, ф.1620 оп.1 д.6 л.30-32.

[116] Якунин В.Н. Укрепление положения Русской Православной Церкви и структура ее управления в 1941-1945 годы // «Отечественная история» (журнал), № 4, 2003 г., стр. 84.

[117] Шкаровский М.В. «Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве». – Москва, 2000 г., стр. 196.»

[118] Якунин В.Н. Укрепление положения Русской Православной Церкви и структура ее управления в 1941-1945 годы // «Отечественная история» (журнал), № 4, 2003 г., стр. 85.

[119] Шкаровский М.В. «Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве». – Москва, 2000 г., стр. 197.»

[120] Там же.

[121] Поспеловский Д.В. «Русская Православная Церковь в ХХ веке». – Москва, 1995 г., стр. 186.

[122] Якунин В.Н. Укрепление положения Русской Православной Церкви и структура ее управления в 1941-1945 годы // «Отечественная история» (журнал), № 4, 2003 г., стр. 86.

[123] Поспеловский Д.В. «Русская Православная Церковь в ХХ веке». – Москва, 1995 г., стр. 189.

[124] Шкаровский М.В. «Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве». – Москва, 2000 г., стр. 204-205.

[125] Поспеловский Д.В. «Русская Православная Церковь в ХХ веке». – Москва, 1995 г., стр. 191-192;

  Якунин В.Н. Укрепление положения Русской Православной Церкви и структура ее управления в 1941-1945 гг.

  // «Отечественная история» (журнал), № 4, 2003, стр. 86-87;

  Шкаровский М.В. «Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве». – Москва, 2000 г., стр. 206.

[126] Шкаровский М.В. «Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве». – Москва, 2000 г., стр. 211.

[127] Поспеловский Д.В. “Русская Православная церковь в XX веке”.– Москва, 1995 г, стр. 197-198.; Шкаровский М.В. “Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве”.– Москва, 2000 г, стр. 212-213.; Якунин В.Н. “Укрепление положения Русской Православной Церкви и структура ее управления в 1941-1945 годы”.//Отечественная история (журнал), № 4, 2003 г.

[128] Шкаровский М.В. “Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве”.– Москва, 2000 г, стр. 212-213.

[129] Шкаровский М.В. “Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве”.– Москва, 2000 г, стр. 213.

[130] Шкаровский М.В. “Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве”.– Москва, 2000 г, стр. 213-214.

[131] ГАСО, ф.1620 оп.1 д.6 л.31-32.; ф.1620 оп.2 д.2 л.2.

[132] Поспеловский Д.В. “Русская Православная церковь в XX веке”.– Москва, 1995 г, стр. 191.

[133] Киреев А., протодиакон.. “Епархии и архиереи Русской Православной Церкви в 1943-2002 годах”.– Москва, 2002 г., стр. 64.

[134] ГАСО, ф.1620 оп.2 д.2 л.11.

[135] ГАСО, ф.985 оп.3 д.19 л.31-32.

[136] Киреев Александр, протодиакон. “Епархии и архиереи Русской Православной Церкви в 1943-2002 годах”.– Москва, 2002 г., стр. 446-447.

[137] Шкаровский М.В. “Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве”.– Москва, 2000 г, стр. 207.

[138] ГАСО, ф.1620 оп.1 д.4 л.25.; ф.1620 оп.2 д.3 л.2,25,40,46,59.

[139] ГАСО, ф.1620 оп.1 д.5 л.143.

[140] ГАСО, ф.1620 оп.1 д.5 л.130.

[141] ГАСО, ф.1620 оп.1 д.5 л.112.

[142] ГАСО, ф.1620 оп.1 д.5 л.32.

[143] ГАСО, ф.1620 оп.1 д.7 л.6.

[144] ГАСО, ф.1620 оп.2 д.2 л.2.

[145] ГАСО, ф.1620 оп.2 д.2 л.2.

[146] ГАСО, ф.1620 оп.2 д.3 л.46-47.

[147] ГАСО, ф.1620 оп.2 д.3 л.59-60.

[148] ГАСО, ф.1620 оп.1 д.5 л.74, 60.

[149] ГАСО, ф.1620 оп.2 д.2 л.16.

[150] ГАСО, ф.1620 оп.2 д.3 л.67.

[151] ГАСО, ф.1620 оп.1 д.4 л.25.; ф.1620 оп.2 д.3 л.2, 25, 59.

[152] ГАСО, ф.1620 оп.2 д.2 л.22.

[153] ГАСО, ф.1620 оп.1 д.6 л.66-72.

[154] Там же.

[155] ГАСО, ф.1620 оп.1 д.6 л.66-72.

[156] По рассказам и личному архиву сына протоиерея Николая Домуховского – Всеволода Николаевича Домуховского.

[157] ГАСО ф.1620 оп. 2 д. 4 л. 21

[158] ГАСО ф. 1620 оп. 2 д. 3 л. 2

[159] Поспеловский Д.В. “Русская Православная церковь в XX веке”.– Москва, 1995 г, стр. 187; ГАСО ф. 1620 оп. 2 д. 2 л. 11; ГАСО ф. 1620 оп.1 д.8 л.38.

* имеется ввиду архиепископ Калининский и Смоленский Василий (Ратмиров), который практически не бывал в Смоленске, находясь все время в Калинине.

[160] ГАСО ф. 1620 оп. 2 д. 2 л. 11

** с 1 октября по 31 декабря 1944 года

[161] ГАСО ф. 1620 оп. 2 д. 2 л. 18

[162] ГАСО ф. 1620 оп. 1 д. 8 л. 38

[163] ГАСО ф. 1620 оп. 2 д. 4 л. 3