Реферат: Философия: призвание или профессия?

Е.В. Новиков

"В любой области человеческого знания заключается бездна поэзии"
К.Г. Паустовский.

"Есть несколько способов разбивать сады: лучший из них – поручить это дело садовнику"
Карел Чапек.

О понятиях призвания и профессии.

Вследствие неопределённости, размытости границ самого понятия "философия" однозначный и категоричный ответ на вопрос, стоящий в заголовке данной работы, дать затруднительно, если вообще возможно. Поэтому для начала следует разобраться с терминами "призвание" и "профессия", с их соотношением.

В Большом толковом словаре русского языка слово "призвание" трактуется как "склонность, способность к какому-либо делу, профессии" или – в качестве смыслового оттенка – как "назначение, предназначение" [i]. "Профессия" определяется как "род трудовой деятельности, занятий, требующий определённой подготовки и являющийся обычно источником существования" [ii]. В контексте противопоставления призвания и профессии нам больше подойдёт более конкретное понятие последней, данное в Педагогическом энциклопедическом словаре: "Профессия (лат. professio – официально указанное занятие, от profiteor – объявляю своим делом), вид трудовой деятельности человека, владеющего комплексом специальных знаний и практических навыков, которые приобретены в результате целенаправленной подготовки. Профессия отражает способность человека к выполнению конкретных функций в системе общественного разделения труда (курсив мой. – Е.Н.) и является одной из основных качественных характеристик его как работника" [iii].

Также из житейского опыта нам известно, что слово "призвание" обычно употребляется в отношении к таким видам деятельности, которые так или иначе связаны с творчеством или даже ещё уже – искусством (так, можно говорить о призвании художника, допустимо – о призвании хирурга, но совершенно неуместно – о призвании маляра или дворника). Существенной характеристикой профессии является то, что – в отличие от призвания – она, как правило, подразумевает такой вид деятельности, в котором многие могут добиться одинакового успеха; это своего рода ремесло (или наука, но наука рутинная – такая, в которой личность научного сотрудника практически не отражается на результате научной деятельности, а авторство этих результатов анонимно или, во всяком случае, безразлично для заказчика или потребителя).

Выражение "поэт по профессии" звучит так же абсурдно, как и выражение "ассенизатор по призванию". В этой языковой традиции нисколько не умаляется роль и важность упомянутых профессий (в сравнении с призванием). Это различие в словоупотреблении лишь фиксирует тот факт, что дело, которым занимается человек по призванию, не по силам другим (часто говорят, что у него талант или дар заниматься таким делом), в то время как любой человек в принципе может более или менее успешно освоить любую профессию. Сама этимология слова "призвание" говорит об избранности человека, который пошёл по пути реализации своего таланта: призвание – призыв – зов. Как будто сама эта деятельность (например, поэзия) зовёт его осуществить, воплотить, выразить свой талант.

Таким образом, профессия и призвание в строгом смысле не противоречат друг другу. Из приведённого выше примера с хирургом видно, что в некоторых случаях можно говорить о призвании внутри профессии (по отношению к тому человеку, который целенаправленно выбрал именно ту профессию, которая ему нравится, и достиг в ней значимых результатов). Верно также и то, что призвание человек может испытывать к деятельности, которая не является профессией (т.е. не закреплена в Едином тарифно-квалификационном справочнике работ и профессий рабочих, как, к примеру, призвание помогать нуждающимся). Поэтому зафиксируем мысль, что философия является профессией в той мере, в какой она может считаться наукой или рутинным, ежедневным ремеслом по накоплению знания, а призванием – в той, в какой она связана с творчеством, с искусством, с озарением, интуицией, инсайтом и т.п. – со всем тем, что дало повод известному философу А.М. Пятигорскому заключить: "Философия – это род склонности, переходящей в болезнь" [iv].

А.Л. Доброхотов на типичное высказывание о том, что "философии, как и искусству, нельзя научить", отвечает: "Но можно учить не поэзии, а грамматике; не музыке, а нотной грамоте. В каждом искусстве таится ремесло; само слово искусство связано с понятием "умение" (искусный мастер). Такая же связь прослеживается во множестве языков. В философии тоже есть "ремёсленные" навыки, без которых в её мир лучше не входить. Их знание не даёт мудрости, но даёт возможность правильно выбрать профессию" [v]. Попробуем выяснить, какую же часть "искусства философии" составляют "ремёсленные" навыки и можно ли для того, чтобы называться философом, всё-таки обойтись без них.

О философии и философствовании.

В ставшем уже классическим учебнике по философии читаем: "Философия выступает в двух ипостасях: 1) как информация о мире в целом и отношении человека к этому миру и 2) как комплекс принципов познания, как всеобщий метод познавательной деятельности. На этом основано разделение большого числа функций философии на две группы: мировоззренческие и методологические" [vi]. Очевидно, что влияние первой группы функций философии (мировоззренческих функций) испытывает на себе каждый. Иными словами, всякий человек так или иначе осмысливает мир и своё место в нём. Авторы другого популярного учебника по философии отмечают по этому поводу, что "философия неизбежна для любого человека и каждый человек философствует, даже тот, кто отрицает её необходимость и обоснованность, невольно оставаясь на позициях лишь неразвитой формы философствования" [vii]. В этом смысле, как отметил ещё К.Ясперс (который, кстати, – возможно, первым из философов, – и сформулировал различие между профессорской философией и философствованием), истинными философами являются дети.

Иными словами, для того, чтобы философствовать на этом "примитивном" уровне, философствовать для себя, вовсе не обязательно знать какие-то определённые принципы мышления, зафиксированные на бумаге мысли великих предшественников или современников, для этого не нужно иметь никакого образования и вообще не нужно уметь читать. Философствование поэтому является творческим актом в чистом виде, оно совершается человеком для себя самого. М.К.Мамардашвили писал о такой философии: "...Если она (философия. – Е.Н.) невербальна, но в ком-то из нас тем не менее  заговорила или кому-то запала в душу до того, как заговорила, то такой человек не может выбирать: быть ему философом или не быть. Ибо философом он быть обречён" [viii].

Андрей Платонов в повести "Происхождение мастера" описал "одного человека, рыбака с озера Мутево, который многих расспрашивал о смерти и тосковал от своего любопытства; этот рыбак больше всего любил рыбу, не как пищу, а как особое существо, наверное знающее тайну смерти. Он показывал глаза мёртвых рыб Захару Павловичу и говорил: "Гляди – премудрость. Рыба между жизнью и смертью стоит, оттого она и немая и глядит без выражения; телок ведь и тот думает, а рыба нет – она всё уже знает". Созерцая озеро годами, рыбак думал всё об одном и том же – об интересе смерти. Захар Павлович его отговаривал: "Нет там ничего особого, – так, что-нибудь тесное". Через год рыбак не вытерпел и бросился с лодки в озеро, связав себе ноги верёвкой, чтоб нечаянно не поплыть. Втайне он вообще не верил в смерть, главное же он хотел посмотреть – что там есть: может быть, гораздо интересней, чем жить в селе или на берегу озера; он видел смерть как другую губернию, которая расположена под небом, будто на дне прохладной воды, – и она его влекла. Некоторые мужики, которым рыбак говорил о своём намерении пожить в смерти и вернуться, отговаривали его, а другие соглашались с ним: "Что ж, испыток не убыток, Митрий Иванович. Попробуй, потом нам расскажешь". Дмитрий Иванович попробовал: его вытащили из озера через трое суток и похоронили у ограды на сельском погосте" [ix].

Можно сказать, что у этого необразованного рыбака было призвание к философии (точнее, к философствованию)? Несомненно. Философствование было для него призванием (даже более того: страстью) до такой степени, что он заплатил за это жизнью.

Чтобы ещё раз уяснить себе разницу между философией и философствованием, можно воспользоваться делением, предложенным М.К.Мамардашвили. Он писал, что "есть реальная философия (или философствование, по нашей классификации. – Е.Н.), которая присуща нам, если мы живём как сознательные существа. Если мы выполняем свою человечность. Философский акт как пауза в ряду других актов, являющихся условием самой их возможности и определенной последовательности. Назовем это реальной философией. И есть философия понятий и систем (собственно философия в нашей схеме. – Е.Н.), в которых этот акт или элемент нашей духовной жизни может быть эксплицирован. Тогда философия предстаёт как удачный язык, посредством которого что-то эксплицируется. Но удачен он только потому, что люди проделали до нас подвиг мысли, подвиг медитации или какого-то очень сложного психотехнического опыта, что ушло затем в толщи истории культуры" [x]. Между прочим, по воспоминаниям А.М. Пятигорского, М.К. Мамардашвили очень ценил интересных людей (не обязательно философов, но также и простых людей), а сам А.М. Пятигорский, солидаризируясь со своим другом, считает, что "если философ будет ценить только профессиональных философов – он же умрёт со скуки. Философу нужна пища" [xi].

Рассуждая о том, что не только профессиональные философы стремятся соединить жизнь и идею, А.Л.Доброхотов приводит в пример распространённые житейские выражения: "жизненная мудрость" или "философский образ жизни" (мы бы ещё добавили популярное "философски взглянуть на вещи" и т.п.). "Чаще всего эти выражения создают образ личности, которой свойственно умудрённое спокойствие, некоторый (что называется, здоровый) скепсис по отношению к общепринятому, покорность судьбе, но неподвластность страстям. Спиноза разрешал философам иметь только одну страсть – "интеллектуальную любовь к Богу". История показывает, что жизнь мудреца совсем не обязательно воспроизводит эту картину. И всё же философский образ жизни предполагает какие-то общие ценности: неподатливость предрассудкам, обывательским "очевидностям", неприятие эрзацев и вкус к подлинности, отстранённость от мелочей, пренебрежение корыстью, критичное отношение к мыслям и доверительное – к реальности, любовь к смыслу..." [xii]

С житейской философией, кажется, всё понятно. Но как же быть с теми обществами, где философия выделена в особую сферу знания и деятельности и где она институционализирована (например, существуют академические институты философии или философские кафедры и факультеты в вузах)? Как провести грань между призванием и профессией внутри самой философии (имея в виду такой смысл последней, который подразумевают, когда говорят, что философия сложилась не у всех народов)?

О философах и философоведах.

На мой взгляд, философия имеет особый статус. В каком-то (и, по-видимому, только в этом) смысле она схожа с журналистикой, которая стоит на стыке между писательством и написанием объективных отчётов, рапортов и протоколов. Журналистика – творческое занятие (и поэтому можно говорить о призвании к журналистике), но творчество здесь ограничено рамками жанра и заказом на определённую тему (поэтому это ещё и профессия в строгом смысле этого слова). Также и философия: она не сводима ни к призванию, ни к философии, но содержит в себе и то, и другое.

Философия в целом является полисистемным образованием, содержит в себе множество достаточно независимых разделов. Поэтому, вероятно, можно выделить в ней такие части, которые больше подходили бы под определение философии как призвания, и такие, которые скорее отвечали бы её профессиональному аспекту.

Классическим стало деление тех, кто причастен к философии, на собственно философов и философоведов (по аналогии с литературой – литературоведением или искусством – искусствознанием). Например, Ф. Ницше в работе "По ту сторону добра и зла" провёл разделительную линию между философами и философскими работниками (philosophische Arbeiter). О том же, в сущности, говорил и В.И. Вернадский в связи с избранием А.М. Деборина в Академию наук СССР, только он выделял соответственно философию школы и научную философию. Первая – доктринальная философия, замкнутая на саму себя и принятая в своих претензиях быть единственно истинной только внутри собственной школы. Вторая – профессорская, академическая философия, отвечающая строгим критериям профессиональности. Кстати, А.М. Пятигорский, который называет себя "антишколистом в философии" считает, что "когда мы говорим о какой-то конкретной науке – востоковедении, например, – ею нельзя заниматься, не будучи связанным с какой-то школой. А в философии нет" [xiii].

Академик А.А. Гусейнов, пользуясь предложенным Ницше различением философов и философских работников, поясняет: "Философы раздвигают духовные горизонты человека, они всегда говорят что-то новое и очень важное. Они творят, создают ценности. Философские работники имеют дело с произведениями первых, они исследуют эти произведения (выявляют их источники, последующие воздействия, препарируют их по идеям, темам, сравнивают с другими произведениями, высчитывают в них количество тех или иных терминов, перелагают в более популярной форме, создают их сокращённые форматы, анализируют их сквозь призму биографии философа, в контексте эпохи и под разными иными точками зрения, переводят на разные языки, комментируют и т.д. и т.п.)" [xiv].

Ясно, что среди современных философов (во всяком случае, отечественных) несоизмеримо бОльшую часть составляют именно философоведы: они не имеют собственной философии, а занимаются чужой. Но, как справедливо замечает известный философ М.Н. Эпштейн, "провести разграничение между творческой философией и научным философоведением гораздо труднее, чем между литературой и литературоведением, поскольку обе отрасли пользуются одним языком, работают с общими понятиями" [xv]. Развивая это утверждение, мы придём к мысли А.А. Гусейнова: "...Между идеальными типами философа и профессора философии (или философоведа. – Е.Н.) существуют промежуточные, переходные типы. А в реальности, чисто эмпирически, только они – эти переходные типы – и существуют. Одни являются больше профессорами философии и меньше философами. Другие – больше философами и меньше профессорами философии" [xvi].

Следовательно, специфика философии в том, что ею невозможно заниматься профессионально, абсолютно не испытывая к ней призвания. Что касается соотношения призвания и профессионализма у великих философов прошлого, то, по меткому замечанию М.Н.Эпштейна, "чем глубже и самобытнее мыслитель, тем больше его философоведение выступает как органическая часть и продолжение его философии (например, у Хайдеггера и Ясперса)" [xvii]. Можно сформулировать это высказывание и другими словами: чем бОльшее призвание испытывает человек к философии, тем с необходимостью повышается и его профессионализм в построении собственной теории, тем бОльшую потребность он испытывает в знании философской традиции. Почти эту же мысль встречаем у А.А. Гусейнова: "Философ, как правило, является также профессором философии. Он, несомненно, должен быть глубоко образованным в области истории философии, знать все важнейшие и новейшие исследовательские результаты, достигнутые профессорами философии" [xviii], и у В.Ю. Кузнецова: "...Прежде чем самому философствовать, надо овладеть философским наследием, – этот тезис в общем виде возражений вроде не вызывает и вызывать не может" [xix].

Правда, не все так считают. Например, полемизируя с тем же Эпштейном, М. Печёрский пишет, что "знание истории философии и методологии иногда и немногим помогают, чаще и многим мешают". В подтверждение своего мнения он приводит в пример Иисуса Христа, которого считает бОльшим философом, чем Д.Лукач, Шаламова – бОльшим, чем "кн. Трубецкой и А. Лосев вместе взятые", Музиля и Гашека, которые, по мнению автора, "философичнее всей Франкфуртской Школы" [xx]. На мой взгляд, и названных писателей, и в ещё большей степени Иисуса из Назарета следует ставить скорее не в ряд философов, а в ряд учителей жизни, духовных реформаторов, так что тезис о нераздельности философии и философоведения остаётся непоколебимым.

Итак, мы остановились на том, что призвание к философии может испытывать тот свободный мыслитель (неважно: ярчайшая ли он звезда на философском небосводе, как Гегель или Ницше, или простой деревенский мужик, как Дмитрий Иванович у Платонова), который не связан жёсткими рамками философского метода и категориально-понятийного аппарата. В противном же случае философа следует называть преподавателем философии или философоведом.

Е.В. Косилова расширяет класс философов по призванию. В своей весьма занимательной работе на интересующую нас тему ("Философия: призвание или профессия?") она обращает внимание читателей на латентное, "подковёрное" противостояние двух "лагерей" внутри философского факультета (заметим кстати: речь идёт об институционализированной форме философии, которую мы предварительно договорились относить к сфере профессионализма). К первому лагерю она отнесла сотрудников кафедры истории зарубежной философии (которых условно назвала "историками"), в другой – двух кафедр: онтологии и теории познания, а также антропологии (специалисты по философским проблемам, или "теоретики"). Историки и теоретики, по словам автора, часто "с трудом переносят друг друга. Каждые взаимно считают, что то, чем занимаются другие, ерунда, лишь видимость серьёзного, работа для тупых, занятие шарлатанов и т.п." [xxi]. Е.В. Косилова делает интересные наблюдения по поводу культурных различий между двумя лагерями. Так, она пишет, что когда историкам в голову приходит мысль, которая до сих пор не звучала ни у одного из известных им философов, "им свойственно первым делом думать не "какая радость, это что-то новое" (как теоретикам. – Е.Н.), а "какой ужас, я не помню, где я это прочитал". Иногда, вероятно, они делятся этим ужасом с особо доверенными друзьями, и те помогают им вспомнить, какой никому не известный философ несколько веков назад сказал это. Позже общими усилиями выясняется, что вообще-то это было и у Канта. Тогда в душевном состоянии историка наступает мир. Ведь идея-то все равно остаётся его и с ним, только теперь она защищена авторитетом" [xxii]. Сама же Е.В. Косилова, причисляя себя к теоретикам, всё же совершает экскурс в историю философии и находит в ней довольно много аналогов сформулированному ею антагонизму историков и теоретиков. Итак, по мнению автора статьи, проблема "историки – теоретики" – это проблема "эрудиция – творчество", "беспристрастность (= истина) – ценность" (М. Вебер), "принцип реальности – принцип удовольствия (= фантазия)" (З. Фрейд), "экстравертированная – интровертированная установки в науке" (К. Юнг).

Замечания Е.В. Косиловой крайне интересны, и в общем и целом я с ними согласен. Действительно, "философскую традицию продолжают, несмотря ни на что, вовсе не всезнающие историки философии" [xxiii], а т.н. "теоретики". И мне понятно желание любого образованного человека видеть вокруг себя среди своих современников настоящих, самобытных философов – философов по призванию. Но не будет ли редукционизмом отождествлять теоретиков с философами, а историков – с философоведами? К тому же, производя условное деление кафедр на два лагеря, Е.В.Косилова вынесла за скобки этого противопоставления лишь кафедру логики (подразумевая специфичность её научных задач и функций). Куда же тогда отнести такие кафедры, как кафедры этики, эстетики и уж – совсем непонятно как оставшуюся не у дел – кафедру истории русской философии? Рискну предположить, что согласно логике автора все философы, кроме историков философии – в той или иной мере являются философами по призванию. Вряд ли.

Скажем так: жанр историко-философского исследования сковывает свободу творчества, поэтому в этом жанре авторам практически невозможно проявить себя как самобытных мыслителей. Но это вовсе не означает, что все философы (по специальности), занимающиеся теоретическими проблемами, – творческие люди и не скованы формальными требованиями, предъявляемыми к профессии.

Более того, осмелюсь заявить, что процентное отношение самобытных философов (философов по призванию) по отношению ко всем, занятым в философии, будет сокращаться (а процент профессионалов, соответственно, увеличиваться). Это не хорошо и не плохо. Если бы не было Диогена Лаэртского, мы бы никогда не узнали и Диогена Синопского.

О принципе публичности в философии.

Как считает известный политолог директор Института политических исследований Сергей Марков, "философия стоит на пороге крупного социального заказа. Глобализация, создание мирового правительства, человек в мире телекоммуникаций, биоэтика, постепенное превращение в киборга – всё это требует философского осмысления" [xxiv]. О чём это говорит? О том, что в скором времени философы должны будут объяснять обществу причины, смысл, возможные последствия происходящих в мире процессов на доступном каждому языке. А сначала надо выработать этот язык. П.Д.Тищенко пишет по этому поводу, что поскольку любая современная проблема и любой конфликт носят междисциплинарный характер, "естественной средой этого конфликта оказывается публичный или "профанный" дискурс, поскольку эксперт в своей области (врач, философ, юрист и др.) является с необходимостью профаном во всех остальных. Именно на профанном уровне между ними возможен реальный социальный диалог. Не случайно, что в биоэтике решающую роль играет так называемый "принцип публичности" - ни одно экспертное суждение не может стать аргументом биоэтического обсуждения проблемы, если оно не понятно "человеку с улицы" [xxv]. Поэтому хотя бы в этой области философии не нужна никакая "самодеятельность", а нужны чёткие, аргументированные ответы на конкретные вопросы – ответы эксперта, профессионала. О том же, собственно, только в другом контексте, писал и М.К. Мамардашвили: "...Философ имеет дело прежде всего со своим индивидуальным сознанием и, ориентируясь на это сознание, обязан выразить правду своего состояния. А это очень сложно, поскольку такая правда может быть получена, открыта и сообщена другим лишь по законам самой мысли, без привнесения туда чего-то постороннего. Ни предубежде­ний, ни своих комплексов, ни, с другой стороны, внешне про­диктованных желаний кому-то угодить или что-то опровер­гнуть и т.д." [xxvi].

Видимо, именно философскую экспертизу, общественные функции философии подразумевает А.М. Пятигорский, когда говорит: "Философия – это тип мыслительного подхода, а к чему – неважно" [xxvii].

Каким должен быть философ?

Так кто же он – философ: избранный или профессионал, получивший философское образование и натренировавший в себе способность философствовать?

Если попытаться теперь дать окончательный ответ на вопрос, вынесенный в заголовок данной работы, то я отвечу следующим образом. Среди нас находится значительное число людей, испытывающих самое настоящее призвание к философии и обнаруживающих в философствовании несомненный талант. Они не заканчивали философский факультет, они могли не прочитать ни одной сугубо философской книги, и уж тем более они никогда не писали и не напишут ни одной книги сами. Им это просто не нужно. Но наличие в них собственной самобытной философии отрицать невозможно. Это становится ясным, когда мы беседуем с такими людьми. В таких философах, разумеется, нет ни капли философского профессионализма. Есть ли какие-нибудь критерии, чтобы отличить их от каких-нибудь болтунов и словоблудов? Один такой критерий приходит на ум.

Осмелюсь утверждать, что настоящий философ никогда не обратится к психотерапевту (если, конечно, он изначально не имел проблем с психикой). Ю. Хабермас написал однажды (как говорится, "между строк"), что психотерапия сейчас отнимает у этики исконную функцию последней – функцию жизненных ориентиров. Так вот я думаю, что у каждого философа – своя этика. Он всегда найдёт объяснение любым радостям и несчастьям, выпавшим на его долю,  даст им интерпретацию в духе своей философии, и тогда никакой психотерапевт ему будет не нужен.

Ну а как же среди профессиональных философов: есть среди них бриллианты философской мысли, философы по призванию? Скорее всего. Но мы их пока не знаем, ибо большое видится на расстоянии. Причём чем дальше – тем отчётливее вырисовываются среди них неповторимые вершины.

Как ни странно, получается, что мы не знаем, что есть философия на самом деле: призвание или профессия, точнее, насколько она суть призвание. Об этом нам никто из профессиональных философов не скажет, а наших современников оценим уже не мы, а следующие поколения. Зато мы знаем, какой должна быть философия.

Она должна быть призванием в профессионализме. В чём конкретно это выражалось бы, можно перечислить (разумеется, список будет неполным, но минимально необходимым).

А.Л. Доброхотов считает, что философские идеи "требуют искренней приверженности, выражающейся в изменении жизни. Не случайно книги по истории философии не обходятся без подробного жизнеописания мыслителей, тогда как книги по истории науки больше говорят об истории самих открытий и изобретений" [xxviii]. Действительно, философ в своей деятельности должен ставить на кон самого себя, ибо слово – это поступок. Иными словами, то, что проповедует философ, должно быть рождено в его душе, принято ей. Он должен верить сам в то, что говорит, и поступать в соответствии со словами.

А.М. Пятигорский заметил, что Ницше, которого он не любит как философа, тем не менее, нравится ему как человек, потому что "он говорил, что хотел, не оборачивался. Это признак философа" [xxix]. Для философа не должно существовать никаких авторитетов. Он не должен бояться ни власти, ни конкурентов. Он должен смело говорить то, что думает.

Философ должен чётко формулировать свои мысли, не только потому, что этого требуют законы логики и риторики, но и потому, что он работает не на одного себя, но и для людей, и они имеют право знать то сокровенное знание, которое доступно ему как философу.

Разумеется, общество может "производить" профессионалов, а не мудрецов-самоучек, а потому надо стремиться к тому, чтобы "...сформировать профессионала, который будет уметь то же, что и любой мастер, но одновременно (зачем нужны два одинаковых мыслителя?) он должен делать что-то иное, причем на достойном уровне или с превышением" [xxx].

Всё это, разумеется, – идеал. Но на практике к нему можно приблизиться, если всегда избегать того, как не надо поступать. А.А. Гусейнов считает: "...Самыми неинтересными работами по этике (я бы сказал: и философии в целом. – Е.Н.) являются те, в которых нет ясной нравственной (философской. – Е.Н.) позиции, социальной заострённости, полемики с реальной действительностью, которые написаны без страсти, по обязанности, для диссертации. Работы вымученные, а не рождённые в любви и муках" [xxxi].

Известный философ академик И.Т. Фролов (1929-1999) писал: "Мы все учились и учимся трудному искусству истинного философствования – всегда критическому и самокритичному, одухотворённому высокими образцами, целями и идеалами, но вместе с тем тесно связанному с реалиями сегодняшнего дня, жизнью и заботами миллионов простых людей, с интеллектуальными движениями во всех областях науки и искусства, культуры человечества как целого. Это предполагает интенсивную работу мысли, предельную интеллектуальную активность философии как "духовной квинтэссенции эпохи" (Маркс). И, конечно, честность мысли – самую полную. Каждый может заблуждаться, и философ тоже. Но в отличие от других покаяние не снимает с него моральную вину. Общественные условия – какими бы неблагоприятными они ни были – не являются для философа абсолютными. Они не могут снять с него груза личной ответственности. Объяснить – да, могут, а оправдать – нет. Поэтому-то так высоко ставилось во все времена в нравственном отношении служение философии!" [xxxii] В этих словах – ключ к объединению призвания и профессии. Ключ к одухотворению профессии призванием.

Сноски.

[i] Большой толковый словарь русского языка / Гл. ред. С.А. Кузнецов. – СПб.: "Норинт", 2002. С. 977.

[ii] Там же. С. 1035.

[iii] Педагогический энциклопедический словарь / Гл. ред. Б.М. Бим-Бад. – М.: Большая Российская энциклопедия, 2002. С. 226.

[iv] Цит. по: Кочеткова Наталья. Александр Пятигорский: "Философия – это род склонности, переходящий в болезнь". Антишколист в философии // www.inauka.ru/philosophy/article40833.php.

[v] Доброхотов А.Л. Введение в философию // http://www.philosophy.ru/edu/ref/dobr/1.php.

[vi] Алексеев П.В., Панин А.В. Философия. Учебник. Издание третье, переработанное и дополненное. – М.: ПБОЮЛ М.А.Захаров, 2001. С. 4.

[vii] Кузнецов В.Г., Кузнецова И.Д., Миронов В.В., Момджян К.Х. Философия: Учебник. – М.: ИНФРА-М, 2000. С. 9.

[viii] Мамардашвили М.К. Проблема сознания и философское призвание // http://www.philosophy.ru/library/mmk/consc.php.

[ix] Платонов А.П. Повести и рассказы. – М.: Правда, 1983. С. 106.

[x] Мамардашвили М.К. Указ. соч.

[xi] Цит. по: Кочеткова Наталья. Указ. соч.

[xii] Доброхотов А.Л. Указ. соч.

[xiii] Цит. по: Кочеткова Наталья. Указ. соч.

[xiv] Гусейнов А.А. О философах и профессорах философии // Гусейнов А.А. Философия, мораль, политика. [Текст]: сборник статей. – М.: ИКЦ "Академкнига", 2002. С. 28.

[xv] Эпштейн Михаил. Размышления после Всемирного философского конгресса. Отзывы // http://www.russ.ru/journal/ist_sovr/98-12-09/epstin0.php

[xvi] Гусейнов А.А. Указ. соч. С. 35.

[xvii] Эпштейн Михаил. Указ. соч.

[xviii] Гусейнов А.А. Указ. соч. С. 32.

[xix] Кузнецов В.Ю. Философия преподавания философии // Вестник Московского университета. Серия 7, Философия. – 2003. - № 5. С. 80.

[xx] Эпштейн Михаил. Указ. соч.

[xxi] Косилова Елена. Философия: призвание или профессия? // http://www.elenakosilova.narod.ru/ph.php.

[xxii] Косилова Елена. Указ. соч.

[xxiii] Кузнецов В.Ю. Указ. соч. С. 80.

[xxiv] Цит. по: Лесков Сергей. Возвращение философского парохода // http://www.inauka.ru/philosophy/article33767.

[xxv] Тищенко П.Д. Био-власть в эпоху биотехнологий. – М., 2001. С. 75.

[xxvi] Мамардашвили М.К. Указ. соч.

[xxvii] Цит. по: Кочеткова Наталья. Указ. соч.

[xxviii] Доброхотов А.Л. Указ. соч.

[xxix] Цит. по: Кочеткова Наталья. Указ. соч.

[xxx] Кузнецов В.Ю. Указ. соч. С. 82.

[xxxi] Гусейнов А.А. Язык и совесть. Избранная социально-философская публицистика. – М., 1996. С. 36.

[xxxii] Фролов И.Т. К читателю – двадцать лет спустя // Академик Иван Тимофеевич Фролов: Очерки. Воспоминания. Избранные статьи. – М.: Наука, 2001. С. 12.

Список литературы

1. Алексеев П.В., Панин А.В., Философия. Учебник. Издание третье, переработанное и дополненное. – М., 2001.

2. Большой толковый словарь русского языка / Гл. ред. С.А.Кузнецов. – СПб.: "Норинт", 2002.

3. Гусейнов А.А., О философах и профессорах философии // Гусейнов А.А., Философия, мораль, политика. [Текст]: сборник статей. – М.: ИКЦ "Академкнига", 2002.

4. Гусейнов А.А., Язык и совесть. Избранная социально-философская публицистика. – М., 1996.

5. Доброхотов А.Л., Введение в философию // http://www.philosophy.ru/edu/ref/dobr/1.php.

6. Косилова Елена. Философия: призвание или профессия? // http://www.elenakosilova.narod.ru/ph.php.

7. Кочеткова Наталья. Александр Пятигорский: "Философия – это род склонности, переходящий в болезнь". Антишколист в философии // www.inauka.ru/philosophy/article40833.php.

8. Кузнецов В.Г., Кузнецова И.Д., Миронов В.В., Момджян К.Х. Философия: Учебник. – М.: ИНФРА-М, 2000.

9. Кузнецов В.Ю., Философия преподавания философии // Вестник Московского университета. Серия 7, Философия. – 2003. - № 5.

10. Лесков Сергей. Возвращение философского парохода // http://www.inauka.ru/philosophy/article33767.

11. Мамардашвили М.К., Проблема сознания и философское призвание // http://www.philosophy.ru/library/mmk/consc.php.

12. Педагогический энциклопедический словарь / Гл. ред. Б.М.Бим-Бад. – М.: Большая Российская энциклопедия, 2002.

13. Платонов А.П., Повести и рассказы. – М.: Правда, 1983.

14. Тищенко П.Д., Био-власть в эпоху биотехнологий. – М., 2001.

15. Фролов И.Т., К читателю – двадцать лет спустя // Академик Иван Тимофеевич Фролов: Очерки. Воспоминания. Избранные статьи. – М.: Наука, 2001.

16. Эпштейн Михаил. Размышления после Всемирного философского конгресса. Отзывы // http://www.russ.ru/journal/ist_sovr/98-12-09/epstin0.php.