Курсовая работа: Сущность и характерные черты антропосоциогенеза
Содержание
Введение
1. Философские представления о происхождении человека
2. Труд, язык, нравственность как факторы антропосоциогенеза
3. Случайное и закономерное в процессе антропосоциогенеза
Заключение
Список литературы
Введение
«И сказал Бог; сотворим человека по образу своему».
(Бытие. 1. 26, 27).
«Слово – не просто средство для изображения предлежащей данности. Наоборот, само слово - даритель присутствования, то есть бытия, в котором нечто является как существующее».
(Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993. С. 306).
Антропосоциогенез – это переход от биологической формы движения материи к социально организованной, его содержание – возникновение и становление социальных закономерностей, перестройка и смена движущих сил развития, определявших направление эволюции. Эта сложная общетеоретическая проблема нуждается для своего решения в синтезе достижений различных наук.
Немного найдется тем, в такой мере приковывающих к себе внимание людей, как тема антропосоциогенеза. Кто мы? Откуда мы? Эти вопросы всегда останутся актуальными для человечества.
Философское осмысление природы человеческого бытия не стоит на месте: последние десятилетия охарактеризовались как новыми разработками в сфере креационизма, так и новыми научными подходами, в честности, применением генетического исследования ДНК. Исследований по антропосоциогенезу очень много во всем мире, и, соответственно, есть множество альтернативных концепций, альтернативных интерпретаций и т.п. Третья: обновление фактологической базы палеоантропологии сегодня происходит исключительно быстро, и научные, а также и учебные, публикации, претендующие на какие-то обобщения, стареют «на глазах».
Поэтому актуальной целью данной работы представляется обзор современных позиций мыслителей и ученых в сопоставлении с ретроспективой имеющихся теорий.
1. Философские представления о происхождении человека
Центральный вопрос антропосоциогенеза – проблема движущих сил и закономерностей. Так как движущие силы эволюции не фиксируются, изучать их можно только в действии, то есть в данный момент на основе экстраполяции. Общая картина антропогенеза реконструируется на основе неполных и в географическом (огромные просторы Азии и Африки остаются неисследованными) и в хронологическом отношении данных, пробелы в которых восполняются более или менее вероятными гипотезами. Дефект информации проистекает из единичности находок в каждом из местонахождений. Индивидуумы очень сильно отличаются друг от друга, и, только опираясь на данные о многих индивидуумах, можно получить групповой портрет локальной группы.
К вопросу о происхождении человека антропологи и философы подходят с различных и внешне даже противостоящих друг другу позиций. Антропологи озабочены поисками "недостающего звена" в биологической эволюции от обезьяноподобного предка человека к Homo sapiens. Философы стремятся выявить и обрисовать сам "перерыв постепенности" - революционный скачок, который имел место в процессе человеческого становления. Это способствует правильному пониманию мировоззренческого масштаба проблемы, перед которой стоит антропологическое исследование, и оказывает на него эвристическое воздействие.
Как и в вопросе происхождения Вселенной и жизни, существует представление о божественном творении человека. «И сказал Бог; сотворим человека по образу своему».[1] В индийской мифологии мир происходит из первого прачеловека – Пуруши. В китайской, греческой, египетской мифологии существуют собственные концепции происхождения человека, но все они – теологические. Очень часто человек создается из глины: таковы представления древних шумеров, египтян (человека на гончарном круге лепит бог Птах) и др. народов.
Во многих первобытных племенах были распространены представления о том, что их предки произошли от животных и даже растений (на этом основано представление о тотемах), а такие верования встречаем у так называемых отсталых народов до сих пор. В античности высказывались мысли о естественном происхождении людей из ила (Анаксимандр). Тогда же заговорили о сходстве человека и обезьяны (Ганнон из Карфагена).
Наиболее ортодоксальные сторонники библейской версии до сих пор считают, что каждый вид, в том числе и человек, был создан Богом. Область исследований, направленных на поиск научных доказательств этой версии, называется креационизмом. Современные креационисты подтверждают тексты Библии точными расчетами. В частности, они доказывают, что Ноев ковчег мог вместить всех тварей по паре – если учесть, что рыбам и другим водным животным место в ковчеге не нужно, а остальных позвоночных животных – около 20 тыс. видов. Если умножить это количество на два (в ковчег были взяты самец и самка), получится примерно 40 тыс. животных. Средней величины автофургон для перевозки овец вмещает 240 животных. Значит, нужно было бы 146 таких фургонов. А ковчег длиной 300, шириной 50 и высотой 30 локтей вместил бы 522 таких фургона. Значит, место для всех животных нашлось и еще осталось – для корма и людей. Тем более что Бог, как утверждает Томас Хайнц из Института креационных исследований, наверняка догадался бы взять маленьких и молодых животных, чтоб они и места занимали меньше, и размножались активнее. Чарлз Дарвин не отрицал существования Бога, однако считал, что Бог создал лишь начальные виды, остальные же возникли под действием естественного отбора. Альфред Уоллес, который пришел к открытию принципа естественного отбора почти одновременно с Дарвином, в отличие от последнего утверждал, что между человеком и животными существует резкая грань в отношении психической деятельности. Он пришел к выводу, что мозг человека не может рассматриваться как результат естественного отбора. Уоллес провозгласил, что этот “мыслительный инструмент” возник в результате потребностей его обладателя, и предполагал “вмешательство высшего разумного существа”.
С XIX века в науке господствует вытекающая из теории эволюции Дарвина концепция происхождения человека от высокоразвитых предков современных обезьян. Она получила в 20 веке генетическое подтверждение, поскольку из всех животных по генетическому аппарату ближе всего к человеку оказались шимпанзе. По всё это отнюдь не означает, что ныне живущие шимпанзе или гориллы — точные копии предков человека. Просто у человека с этими обезьянами имеется общий предок. Учёные назвали его дриопитеком (по-латыни — «древесная обезьяна»), т.к. он обитал на деревьях. В 1856 г. во Франции отыскали части скелета этого пращура шимпанзе, гориллы и человека. Во времена жизни дриопитеков значительную часть суши затронуло изменение климата: тропические джунгли исчезали и сменялись пространствами, лишёнными лесов. Это обстоятельство не могло не сказаться и на образе жизни животных. Иные отступали под прикрытие исчезающего леса, другие старались приспособиться к жизни на открытой местности. Так жизнь заставила дриопитеков «спуститься с деревьев на землю». Австралопитеки (по-латыни — «южные обезьяны»), обитавшие в степях Африки, сделали ещё два шага от животного к человеку. Первым их «достижением» стало прямохождение, о чём свидетельствует строение тазовых костей австралопитеков. Хождение на двух ногах, кстати говоря, принесло человеку массу неудобств. Скорость его передвижения сразу замедлилась, роды стали мучительными (в отличие от четвероногих). Но, видимо, преимущества этого способа передвижения перевешивали. В чём же они заключались? Высвободились две передние конечности — руки. Теперь в них можно было держать камни, палки, другие орудия. Орудия, как известно, могут применять многие звери и птицы. (К примеру, стервятники разбивают страусиные яйца, бросая в них камни). Но в жизни предков человека орудия стали приобретать всё большую, невиданную прежде роль. Австралопитеки, судя по всему, ещё не обрабатывали своих орудий, а просто использовали то, что находили: помимо палок и камней крупные кости, рога антилоп. Ими можно было, например, отбить от стада и убить антилопу, отогнать хищника от его добычи.
Вторым «достижением» австралопитеков стала постепенная утрата «шубы из густой шерсти». Уместная во влажных джунглях, в жаркой и сухой саванне она только мешала, затрудняя охлаждение организма. Первый череп австралопитека был обнаружен в Южной Африке в 1924 г., а наиболее полный скелет, в котором сохранилось 40% костей, — в 1974 г. в Эфиопии. Принадлежал он 40-летней женщине, жившей 3 млн лет тому назад, которую учёные прозвали «Люси». Следующий в эволюционной лестнице — уже «первый человек», первый представитель рода Ноmo. Это человек умелый (Homo habilis). Французский писатель Ж. Рони-старший в романе «Борьба за огонь» так описывает встречу своего героя Нао (современного человека) с «рыжими карликами»: «Что за крохотный народец! Самый высокий из них приходился по грудь Нао! У них были круглые головы, треугольные лица, кожа — цвета охры. Сын Леопарда рассматривал их с удивлением. Он принял бы их за детей, если бы не старческий вид некоторых из них, бороды, покрывавшие пучками их лица, если бы не оружие в их руках». «Рыжие карлики» вполне подходят под описание Homo habilis , данное учёными.
В 1960 г. английский антрополог Луис Лики нашёл в ущелье Олдовай (Танзания) рядом с останками «человека умелого» самые древние орудия, созданные человеческими руками. Надо сказать, что даже примитивный каменный топор выглядит рядом с ними так же, как электрическая пила рядом с каменным топором. Эти орудия — всего лишь расколотая под определённым углом галька, слегка заострённая. (В природе таких расколов камня не встречается.) Возраст «олдовайской галечной культуры», как её назвали учёные, — около 2,5 миллионов лет!
Другая ветвь эволюции рода Ноmо, стоящая, по оценкам биологов, выше «человека умелого», — человек выпрямленный (Ноmo erectus). К этому виду относят питекантропа (по-латыни — «обезьяночеловека»), синантропа («китайского человека» — его останки были найдены в Китае) и некоторые другие подвиды. Их часто называют обезьянолюдьми. «Человек выпрямленный» уже не бежал в панике от огня, как все остальные звери, а сам разводил его (впрочем, есть предположение, что и «человек умелый» уже поддерживал огонь в тлеющих пнях и термитниках); не только раскалывал, но и обтёсывал камни, в качестве посуды использовал обработанные черепа антилоп. Одеждой «человеку умелому», видимо, служили шкуры убитых зверей. Правая рука его была более развита, чем левая. Вероятно, он владел примитивной членораздельной речью. Пожалуй, издалека его можно было бы принять за современного человека.
И, наконец, вид, к которому принадлежат и живущие сейчас люди, — человек разумный (Ноmo sapiens). Homo sapiens в момент своего появления был просто представителем одной из нескольких конкурирующих линий. То, что именно он достигнет успеха на арене эволюции, не было предопределено. Высыпая ведро песка, вы не можете предсказать, какая из песчинок окажется сверху. Однако ясно, что какая-нибудь из них займет место наверху, чуть-чуть выше других. То же происходит и в процессе эволюции: один из близких видов оказывается чуть-чуть успешнее, чем другие, но какой именно – заранее предсказать нельзя.
Сегодня большинство ученых придерживаются теории африканского происхождения человека и считают, что будущий победитель в эволюционной гонке возник на Юго-Востоке Африки около 200 тыс. лет назад и расселился оттуда по всей планете.
Концепции африканского происхождения противопоставляется концепция мультирегионального происхождения, предполагающая, что наш предковый вид Homo erectus превратился в Homo sapiens в различных точках земного шара независимо.
Разные ученые указывают на различные факторы, способствовавшие антпропосоциогенезу.
«Все изменения в общем шаблоне инстинктивного поведения животных происходят в связи с изменением экологических условий. Но ведь ископаемые гоминиды жили как раз в условиях очень нестабильной, многократно менявшейся природной среды с перемежающимися похолоданиями и потеплениями, сухостью и влажностью, со сменяющимися биогеоценозами. Орудия нижнего и среднего палеолита изменялись ни в коем случае не быстрее этих экологических перемен. Есть основания считать, что и с появлением Homo sapiens изменения его каменной техники в верхнем палеолите еще долго не обгоняли изменений в природной обстановке позднего плейстоцена. Значительный разрыв в темпах изменения человеческой материальной культуры и окружающей человека природы произошел значительно позже. Может быть, это и есть в экологическом смысле начало человеческой истории».[2]
Вернадский обосновал идею о переходе биосферы под воздействием человеческого труда, превратившего человека в геологическую силу, в новое состояние – ноосферу (сферу разума): «Ноосфера – это совокупность трудовых действий, которые производит и производило человечество на протяжении своей истории, и пространство, где проявилось и проявляется влияние этих действий. Ноосфера появляется вместе с человеком и вместе с ним развивается. Характерные особенности и тенденции ноосферы: 1) пространственное расширение; 2) структурная асимметрия, неоднородность и разнокачественность, усиливающиеся во времени; 3) направленное воздействие на все другие планетные оболочки; 4) интенсификация всех процессов».
«Ноосфера - последнее из многих состояний эволюции биосферы в геологической истории - состояние наших дней. Ход этого процесса только начинает нам выясняться из изучения ее геологического прошлого в некоторых своих аспектах».
«В гуще, в интенсивности и в сложности современной жизни человек практически забывает, что он сам и все человечество, от которого он не может быть отделен, неразрывно связаны с биосферой – с определенной частью планеты, на которой они живут. Они – геологически закономерно связаны с ее материально-энергетической структурой.
В общежитии обычно говорят о человеке как о свободно живущем и передвигающемся на нашей планете индивидууме, который свободно строит свою историю. До сих пор историки, вообще ученые гуманитарных наук, а в известной мере и биологи, сознательно не считаются с законами природы биосферы - той земной оболочки, где может только существовать жизнь. Стихийно человек от нее не отделим. И эта неразрывность, только теперь начинает перед нами точно выясняться.
В действительности, ни один живой организм в свободном состоянии на Земле не находится. Все эти организмы неразрывно и непрерывно связаны - прежде всего питанием и дыханием – с окружающей их материально-энергетической средой. Вне ее в природных условиях они существовать не могут».[3]
В настоящее время в связи с ажиотажем вокруг НЛО в моду вошли версии о происхождении человека от внеземных существ, посещавших Землю, или даже от скрещивания космических пришельцев с обезьянами.
2. Труд, язык, нравственность как факторы антропосоциогенеза
Каковы же движущие силы, те факторы ,которые вызвали перестройку морфологии питекантропа именно в этом , а не в каком либо другом направлении, создали предпосылки для вытеснения питекантропа человеком современным и определили успех этого процесса? С тех пор как антропологи задумались над этим процессом, а произошло это сравнительно недавно, назывались самые разнообразные причины изменения морфологии питекантропа и приближении ее к морфологии современного человека.
Исследователь синантропа Ф. Вайнденрайх считал наиболее показательным отличием современного человека от питекантропа совершенный по своей структуре мозг – с более развитыми полушариями , увеличенный в высоту, с редуцированным затылочным отделом. В целом правильность такого взгляда Ф. Вайденрайха не вызывает сомнений .Но от этой правильной констатации он не мог перейти к вскрытию ее причины и ответить на вопрос: почему же сам мозг усовершенствуется, изменяя свою структуру?
Наиболее характерная черта современного человека – совершенная кисть, способная к самым разнообразным трудовым операциям. Все другие особенности морфологии современного человека развились в связи с преобразованием кисти.
Человек делал открытия и создавал орудия труда, а эти орудия изменяли самого человека, оказывали решающее влияние на его эволюцию. Например, использование огня позволило коренным образом «облегчить» череп человека, уменьшить его вес. Приготовленная на огне пища в отличие от сырой не требовала таких мощных мышц для её пережёвывания, а более слабым мышцам для закрепления на черепе уже не требовался теменной гребень. Племена, изготовлявшие лучшие орудия (как позднее более развитые цивилизации), побеждали отстающие в своём развитии племена и вытесняли их в бесплодную местность. Изготовление более совершенных орудий усложняло внутренние взаимоотношения в племени, требовало большего развития и объёма мозга. Галечные орудия «человека умелого» постепенно сменились ручными рубилами (камни, оббитые с двух сторон), а затем скребками и наконечниками.
Человек, по определению американского просветителя Б. Франклина, есть животное, создающее орудия труда. Действительно, создание орудий (точнее - изготовление орудий при помощи орудий) - это постоянный стержень человеческой производительной деятельности и та ее сфера, в которой наблюдается непрерывное накопление (кумуляция) достижений и успехов.
Орудия - наиболее чистый, наиболее "классический" из артефактов. Они - и самая сложная, и самая простая вещь, которая выходит из человеческих рук. Современные орудия (высокотехнические средства производства, например прокатные станы или автоматические поточные линии) опредмечивают огромный объем знаний, умений, навыков, усилий по кооперации различных видов деятельности. Древнейшие же орудия настолько элементарны, что позволяют допустить возможность их изготовления еще "пралюдьми", не обладавшими ни понятийным мышлением, ни самосознанием, ни даже артикулированной, членораздельной речью.
Труд - источник всякого богатства, утверждают политикоэкономы. Он действительно является таковым наряду с природой, доставляющей ему материал, который он превращает в богатство. Но он еще и нечто бесконечно большее, чем это. Он - первое основное условие всей человеческой жизни, и притом в такой степени, что мы в известном смысле должны сказать: труд создал самого человека.
Много сотен тысячелетий тому назад, в еще не поддающийся точному определению промежуток времени того периода в развитии Земли, который геологи называют третичным, предположительно к концу этого периода, жила где-то в жарком поясе - по всей вероятности, на обширном материке, ныне погруженном па дно Индийского океана, - необычайно высокоразвитая порода человекообразных обезьян. Дарвин дал нам приблизительное описание этих наших предков. Они были сплошь покрыты волосами, имели бороды и остроконечные уши и жили стадами на деревьях (358).
Под влиянием в первую очередь, надо думать, своего образа жизни, требующего, чтобы при лазании руки выполняли иные функции, чем ноги, эти обезьяны начали отвыкать от помощи рук при ходьбе по земле и стали усваивать все более и более прямую походку. Этим был сделан решающий шаг для перехода от обезьяны к человеку.
Все существующие еще ныне человекообразные обезьяны могут стоять прямо и передвигаться на одних только ногах, но лишь в случае крайней необходимости и в высшей степени неуклюже. Их естественное передвижение совершается в полувыпрямленном положении и включает употребление рук. Большинство из них при ходьбе опираются о землю средними фалангами согнутых пальцев рук и, поджимая ноги, продвигают тело между длинными руками, подобно хромому, ходящему на костылях. Вообще мы и теперь еще можем наблюдать у обезьян все переходные ступени от хождения на четвереньках до хождения на двух ногах. Но ни у одной из них последнее не стало чем-то большим, нежели вынужденным приемом, применяемым в крайнем случае.
Если прямой походке у наших волосатых предков суждено было стать сначала правилом, а потом и необходимостью, то это предполагает, что на долю рук тем временем доставалось все больше и больше других видов деятельности. Уже и у обезьян существует известное разделение функций между руками и ногами. Как уже упомянуто, при лазании они пользуются руками иначе, чем ногами. Рука служит преимущественно для целей собирания и удержания нищи, как это уже делают некоторые низшие млекопитающие при помощи своих передних лап. С помощью руки некоторые обезьяны строят себе гнезда на деревьях или даже, как шимпанзе, навесы между ветвями для защиты от непогоды. Рукой они схватывают дубины для защиты от врагов или бомбардируют последних плодами и камнями. При ее же помощи они выполняют в неволе ряд простых операций, которые они перенимают у людей. Но именно тут-то и обнаруживается, как велико расстояние между неразвитой рукой даже самых высших человекообразных обезьян и усовершенствованной трудом сотен тысячелетий человеческой рукой. Число и общее расположение костей и мускулов одинаково у обеих, и тем не менее рука даже самого первобытного дикаря способна выполнять сотни операций, не доступных никакой обезьяне. Ни одна обезьянья рука не изготовила когда-либо хотя бы самого грубого каменного ножа.
Поэтому те операции, к которым наши предки в эпоху перехода от обезьяны к человеку на протяжении многих тысячелетий постепенно научились приспособлять свою руку, могли быть вначале только очень простыми. Самые низшие дикари и даже те из них, у которых приходится предположить возврат к более звероподобному состоянию с одновременным физическим вырождением, всё же стоят гораздо выше тех переходных существ. Прежде чем первый кремень при помощи человеческой руки был превращен в нож, должен был, вероятно, пройти такой длинный период времени, что в сравнении с ним известный нам исторический период является незначительным. Но решающий шаг был сделан, рука стала свободной и могла теперь усваивать себе всё новые и новые сноровки, а приобретенная этим большая гибкость передавалась по наследству и возрастала от поколения к поколению.
Рука, таким образом, является не только органом труда, она также и продукт его. Только благодаря труду, благодаря приспособлению к все новым операциям, благодаря передаче по наследству достигнутого таким путем особого развития мускулов, связок и, за более долгие промежутки времени, также и костей, и благодаря все новому применению этих переданных по наследству усовершенствований к новым, все более сложным операциям, - только благодаря всему этому человеческая рука достигла той высокой ступени совершенства, на которой она смогла, как бы силой волшебства, вызвать к жизни картины Рафаэля, статуи Торвальдсена, музыку Паганини.
Но рука не была чем-то самодовлеющим. Она была только одним из членов целого, в высшей степени сложного организма. И то, что шло на пользу руке, шло также на пользу всему телу, которому она служила, и шло на пользу в двояком отношении.
Прежде всего, в силу того закона, который Дарвин назвал законом соотношения роста. Согласно этому закону известные формы отдельных частей органического существа всегда связаны с определенными формами других частей, которые, казалось бы, ни в какой связи с первыми не находятся.[4]
Есть свидетельства того, что производство простейших орудий началось на 1-1,5 млн лет раньше, чем появились речь и мышление. Долгое время оно развивалось в "животной форме", то есть внутри стада гоминидов, еще нимало не похожего на человеческое сообщество. Однако остается спорным, правомерно ли приписывать подобному производству непосредственную социотворческую функцию. Скорее всего, оно создавало лишь объективно-настоятельный запрос (или объективную потребность) на социум, который не мог быть удовлетворен без помощи языка, простейших культурно-нравственных норм и развивающегося категориального мышления.
Заслуживает внимания догадка о том, что производство орудий, совершавшееся еще досознательно, еще "в животной форме", имело своим ближайшим следствием ослабление и разложение инстинктивной основы поведения, то есть о деструктивном аспекте антропосоциогенеза на ранней его стадии. Едва ли правомерно считать, что человек произошел от деградировавшего гоминида (или, как выразился Ф. Ницше, от "больного животного"). Однако снижение непосредственной приспособленности к среде обитания у нашего прапредка, вооружившегося простейшими орудиями, - явление вполне вероятное.
Особенно остро негативные последствия досознательной орудийной деятельности должны были сказаться на стадном существовании архантропов (от греч. archaios - древний и anthropos - человек) - древнейших ископаемых людей (питекантропов, синантропов и др.). Первые элементарные орудия были по преимуществу орудиями для охоты, а значит, орудиями убийства. Они легко превращались в оружие, используемое во внут-ристадных конфликтах. Самым острым из них, как показывают новейшие исследования, было соперничество самцов за обладание стадным "гаремом самок" (для предков человека, как и для большинства ныне известных обезьян, была характерна "гаремная организация" брачных отношений).
Можно сказать, что только что народившийся труд нуждался для своего развития во внут-ристадном мире. Но обеспечить последний можно было, лишь в корне преобразуя сам способ общения - лишь посредством перехода от стада к обществу. Инстинктивное изготовление орудий делалось все более не совместимым с "животной формой", внутри которой оно возникло. Оно диктовало необходимость нового, уже надбиологического объединения, отвечающего задаче производственно-хозяйственной кооперации индивидуальных усилий. И решить эту задачу можно было лишь при содействии вторичных средств социализации.
Можно думать, хотя это и не излагалось сторонниками этой теории, что мозг совершенствовался под влиянием многочисленных раздражений, идущих от кисти, а количество этих раздражений постоянно увеличивалось в процессе труда и овладения новыми трудовыми операциями. Но эта гипотеза встречает возражения как фактического так и теоретического характера. Если рассматривать перестройку мозга только как следствие эволюции руки в процессе приспособления к трудовым операциям , то она должна была отразиться в основном на развитии двигательных областей коры головного мозга, а не возрастании лобных долей – центров ассоциативного мышления. Да и морфологические отличия человека разумного от питекантропа заключается нетолько в строении мозга. Неясно, например, как связаны с перестройкой кисти изменение пропорций тела современного человека по сравнению с неандертальцем. Таким образом, гипотеза, связывающая своеобразие Homo sapiens в первую очередь с развитием кисти в процессе овладения трудовыми операциями, тоже не может быть принята, как и изложенная выше гипотеза, видящая основную причину этого своеобразия в развитии и усовершенствовании мозга.
Более приемлема гипотеза факторов формирования человека современного вида, разработанная Я. Я. Рогинским. Он использовал многочисленные и широко известные в клинике нервных болезней наблюдения над субъектами, у которых повреждены лобные доли мозга; у таких субъектов резко тормозятся или совсем пропадают социальные инстинкты, буйный нрав делает их опасными для окружающих. Таким образом, лобные доли мозга – сосредоточение не только высших мыслительных но и социальных функций. Этот вывод был сопоставлен с фактором разрастания лобных долей мозга у современного человека по сравнению с питекантропом и, в свою очередь, привел к заключению, что не вообще развитие мозга или развитие кисти, а разрастание лобных долей мозга было той основной морфологической особенностью, которая отличала людей современного типа от поздних неандертальцев. Питекантроп в силу своей морфологии был недостаточно социален, недостаточно приспособлен к жизни в обществе, чтобы дать возможность развиваться этому обществу дальше: он не умел в полной мере подавлять своих индивидуалистических антиобщественных инстинктов, как, впрочем это бывает у животных, а вооруженность его была намного выше. Схватки между отдельными представителями стада питекантропов могли кончаться серьезными травмами. Отдельные случаи таких травм отмечены на некоторых черепах ископаемого человека. Дальнейшее развитие общества ставило перед питекантропом задачи, которые он не мог выполнить в силу своих ограниченных морфологических возможностей, поэтому естественный отбор стал работать в направление выделения и сохранения более социальных особей.
Таким образом, можно заключить, что социализация и развитие морали, нравственности стали важным фактором антропосоциогенеза.
Одним из важнейших факторов антропосоциогенеза было развитие языка. В самом широком смысле слова язык - это вся система культуры, поскольку посредством нее устанавливаются межчеловеческие связи. Язык в более узком смысле - это специализированная информационно-знаковая деятельность, именуемая речью. Посредством речи процесс общения между людьми достигает максимума эффективности. Как убедительно показал психолог Л. С. Выготский, речь, с одной стороны, имеет ярко выраженный предметный характер, с другой - сама обеспечивает успешное развитие предметно-практической деятельности людей. Язык не просто пассивно фиксирует независимо от него появившиеся предметные различения и смыслы. Он участвует в самом порождении нашей предметной среды, не говоря уже о конституировании социального единства человеческих индивидов.
Нам неизвестно, как, по какому основному признаку люди древнейших сообществ сами себя отличали от животных. Однако и сохранившиеся до наших дней примитивные культуры, и старейшие документы писаной истории (например, античные) дают немало свидетельств того, что признаком этим считалась речь. Речевая общность служила важнейшим критерием и при разделении своих и чужих (выразительным напоминанием об этом является русское слово "немец", то есть "немой": подразумевается человек, который не владеет единственно подлинным, нашим языком, а потому как бы вообще лишен способности говорить).
К языку испытывали благоговейное почтение. Ни одна из древнейших культур не опускалась до толкования языка как произвольного человеческого изобретения. Считалось само собой разумеющимся, что формальное и смысловое совершенство языка выше человеческих способностей. Язык мыслился как дар богов и как сила, роднящая богов и людей. Есть предположение, что само слово "слово" первоначально означало речь, обращенную к богам (слово > слава > восславление >славословие). Значительную часть первобытной речевой практики составляли священнодействия. Такова прежде всего магия имен и глубокая убежденность в том, что небрежное обращение с именем может нанести ущерб его носителю.
Что касается имени самого божества, то знание его считалось исключительной привилегией высших жрецов и ядром только для них посильной магической практики. Негативно-предельным выражением этого воззрения можно считать представление о том, что божество вообще не имеет имени и образует непостижимое единство означающего и означаемого: "слово в себе", или просто Слово, доступное лишь мистическому прочтению. Самым высоким, самым развитым и квалифицированным видом первобытной речевой практики надо признать словесную составляющую культов. Именно в ритуальном употреблении язык раньше всего обнаруживает свою символическую мощь. П. А. Флоренский не без основания видел в культе первоисток культуры.
Простейшие и древнейшие элементы человеческой речи - не имена и названия, а знаки, помечающие опасное или желаемое, запретное или разрешенное, ценное или обманно-ценное. Эти знаки сплачивают и мобилизуют проточеловеческую общность. Но компонента консолидации присутствует и в актах называния: люди сплачиваются в тождественно едином понимании называемой вещи (мы те, кто именует это "голубем", это "вороном", а это "червем"). Благодаря актам называния вещи располагаются в расчлененном поле единого для всех, символически охватываемого бытия: в зонах опасного или дружественного, вредоносного или благого, ценного или пустяшного.
Таким образом, называние оказывается предпосылкой для конституирования более или менее разветвленной материальной культуры. Лишь в пространстве языка и с его помощью первичные материальные условия существования нашего прапредка могли подразделиться на такие важнейшие практические категории, как, скажем, святилище, жилище, утварь и т.д. Но это значит, что и предметно-практическая деятельность в полном и точном смысле этого слова могла сформироваться не раньше, чем появился язык.
Рассмотрим нравственно-социальные запреты как фактор антропосоциогенеза. Табу на близкородственные связи - первый в ряду простейших нравственно-социальных запретов, возникших в глубокой древности и навеки сохранивших свое непреложное значение. Нравственно-социальные запреты конституируют первобытно-родовую общину в противовес животному стаду. От стадных инстинктов любой степени сложности они отличаются по крайней мере тремя существенными признаками:
Нравственно-социальные запреты касаются всех членов родовой общины - как слабых, так и сильных, тогда как в стаде "недозволенное" существует лишь для слабейших особей.
1. Они принципиально несводимы к инстинкту самосохранения, диктуя человеку поступки, подчас индивидуально вредные (самоограничение), а иногда даже и самоубийственные (самопожертвование).
2. Они имеют характер обязательств, нарушение которых влечет за собой кару, исполняемую общиной как целым. Это - остракизм, то есть поголовное отвращение от преступника, изгнание его из племени, а в предельном смысле данного акта - исторжение из общества в природу. С извергом (извергнутым, отлученным) никто не может общаться. Он уподобляется иноплеменнику или животному и в качестве такового может быть убит.
Можно выделить три простейших нравственно-социальных требования, которые известны уже самым древним, самым примитивным сообществам и которые разделяются всеми без исключения представителями вида Homo sapiens, где бы и в какую бы эпоху эти требования ни обретались. Это, во-первых, уже известный нам абсолютный запрет на кровосмесительство; во-вторых, абсолютный запрет на убийство соплеменника (в дальнейшем - сородича, близкого); в-третьих, требование поддержания жизни (прокормления) любого из соплеменников, независимо от его физической приспособленности к жизни.
Конечно, древнейшие нравственные требования весьма существенно отличаются от предписаний позднейшей развитой морали, которая, например, выдвигает идеал целомудрия и запрещает супружескую неверность, распространяет правило "не убий" за рамки любого общинного объединения - на человеческий род в целом; включает в сферу сострадания не только людей, но и их "меньших братьев" - животных. Вместе с тем нельзя не видеть, что развитая мораль не отменяет ни одного из древнейших нравственных требований. Кровосмесительство, убийство отца или брата, согласие на голодную смерть неудачливого или увечного родственника вызывают у человека Нового времени тот же священный ужас, что и у австралийского аборигена. Простейшие нравственные запреты образуют вечный фундамент, над которым надстраивается все многообразие более поздних моральных ценностей и норм. Они имеют надбиологический смысл, понятный людям именно потому, что они выделились из животного царства.
Пожалуй, отчетливее всего смысл этот обнаруживается в третьем из перечисленных нами социально-нравственных требований - в праве на жизнь. Этим правом обладает всякий - даже самый неприспособленный, "биологически неудавшийся" - член человеческого сообщества. Еще Ч. Дарвин глазом великого натуралиста разглядел в данном принципе "сверхприродное" содержание нравственности.
Норма выживания всех без исключения не могла не выразиться в том, что и средства производства, и основные предметы потребления в первобытно-родовой общине стали собственностью коллектива, который поэтому с полным правом может быть назван первобытной коммуной. Первобытно-коммунистический (или коммуналистский) принцип собственности соблюдался прежде всего в отношении пищи. Добытая членами коллектива (совместно или в одиночку) пища попадала, что называется, "в общий котел". И место подле него имел каждый - сильнейший, как и увечный, удачливый, как и невезучий.
Первобытно-коммунистические формы организации производства и потребления остались в далеком прошлом. Этого нельзя сказать, однако, о древнем нравственном требовании, которое в них выразилось, как и о простейших нравственно-социальных запретах вообще. Нравственность в самых начальных ее выражениях образует элементарную ячейку, "клеточку" человечности, а, по мнению ряда ученых, она лежит в основании человеческой психики и ее первичных собственно социальных проявлений. Все общественные установления и институты (в том числе и хозяйственные) уже предполагают человека в качестве элементарно нравственного существа, понимающего, "что такое хорошо и что такое плохо". Последнее особенно важно подчеркнуть в связи с так остро обсуждаемым сегодня вопросом о гуманистической мере самого прогресса, самой истории (в том числе и экономической).
Человек историчен; в течение веков ему было суждено пройти через огромное многообразие нравов и обычаев, модифицировать свои воззрения в соответствии со все новыми материально-экономическими запросами, признать ряд неизвестных - или почти неизвестных - первобытному обществу основополагающих принципов (например, справедливости, верности договорам, уважения достоинства личности, вознаграждения по труду и т.д.). Но в истории общества, коль скоро она человеческая история, невозможны новообразования (по крайней мере, устойчивые), которые бы вообще отменяли нравственность в простейших ее выражениях. Как ни изменчивы люди, они не сделались и не сделаются существами, которые не сознавали бы безусловного различия запретного и дозволенного, допускали бы кровосмесительство, не считали бы преступлением убийство, не стремились бы к обеспечению всеобщего права на жизнь.
Разумеется, нет оснований для идеализации первобытной нравственности, для утверждения, что в далеком прошлом существовал некий этический "золотой век". Древнейшие нравственные требования именно в этическом смысле были весьма несовершенны и неразвиты. Во-первых, они представляли собой нерасчлененные социальные нормы, когда противоположность доброго и злого еще смешивалась с противоположностью полезного и вредного, привлекательного и отвратительного, священного и кощунственного. Они задавались индивиду жестко-принудительно и исключали всякую возможность самостоятельного суждения и выбора. Во-вторых, они имели сугубо локальный (внутриобщинный) смысл. Так, строжайший запрет на убийство сородича вовсе не исключал убийства чужака, иноплеменника. В межобщинных отношениях долгое время сохранялись (а порой поощрялись) и хитрость, и коварство, и жестокое насилие. Можно сказать поэтому, что развитие морального сознания человечества - это одновременно и преемственность в отношении простейших нравственных требований, и преодоление их ограниченного смысла.
Сейчас, однако, важно уяснить другое: в ходе антропосоциогенеза совершился необратимый переход к человеческому нравственному существованию. Жестокие карательные меры, которыми первобытно-родовая община принуждала своих членов к соблюдению простейших нравственных требований, создавали непреодолимое препятствие для возврата первочеловека в животное состояние. Это было суровое "понукание" к надбиологической солидарности, к историческому развитию на путях коллективной деятельности.
3. Случайное и закономерное в процессе антропосоциогенеза
Антропосоциогенез – это переходное состояние материи. Любое переходное состояние представляет собой звено в цепи развития предмета или явления, где признаки нового качества выражены еще не отчетливо, не обнаружили себя как противоположность по отношению к старому качеству, не вступили с ним в противоречие. Существует два подхода к проблеме закономерностей переходных состояний: 1) Переходные состояния определяются совокупностью законов как исходной, так и более высокой формы движения, при условии сохранения каждым из законов своей природы и своей области влияния. С этих позиций антропосоциогенез рассматривается как процесс, находящийся под контролем закономерностей, различных по своей природе: социальных (трудовая деятельность) и биологических (естественный отбор); 2) Существуют особые закономерности переходного периода как специфические закономерности антропосоциогенеза.[5]
Распространение дарвинизма происходило в борьбе вокруг основных проблем эволюционной теории: органическая целесообразность, происхождение видов, необратимость и направленность эволюции, прерывность и непрерывность процесса. В настоящее время окончательно доказано, что сущностью эволюции является адаптивное преобразование живых систем (популяций и их совокупностей) в результате взаимодействия множества факторов (мутация, волны численности, изоляция, миграция и др.), реализующихся через селекцию. Известно, что законы эволюции как массового статистического процесса действуют не на уровне отдельного организма, а на качественно более высоком, популяционном уровне. Именно виды, существующие в форме местных популяций, служат мерой эволюционного процесса и главным объектом изучения механизмов и движущих сил. Необходимое условие устойчивости организации популяции – ее изменчивость, в первую очередь наследственная. Элементарной единицей последней выступает мутация, которая является следствием взаимодействия генотипа и среды. Не отбор отдельных мутаций создает приспособление организмов, а постоянное включение этих мутаций в сложную систему целостного организма популяции и их шлифовка другими наследственными элементами. Эволюция осуществляется в ходе борьбы за существование и вытекает из безграничного стремления живого к размножению, и совершается в двух формах: уничтожение или отстранение от размножения менее жизнеспособных форм, выживание более приспособленных видов и особей в результате их индивидуального и межгруппового соперничества.
Приспособительный эффект мутации может быть только случайным, ибо он не предопределен ни природой организма, ни природой воздействующего мутагенного фактора. Отсюда некоторые ученые делают вывод о непредсказуемости эволюционного процесса. Но они забывают, что появление в организме определенной мутации (именно такой, а не иной) зависит и от природы организма, и от природы мутагенного фактора, следовательно мутация – явление не случайное, а закономерное. Возможно, не стоит абсолютизировать не доказанное окончательно положение. Но для науки, задачей которой является раскрытие законов природы, случайным будет лишь то, закономерность чего еще не доступна для понимания.
В настоящее время преобладает теория «двух скачков» в антропосоциогенезе: первый – переход от непосредственных животных предшественников человека (австралопитековых) к стадии формирующихся людей, изготовлявших орудия (архантропы); второй – появление на грани позднего палеолита Homo sapiens – сформировавшегося человека современного типа.
«Двум скачкам» противостоят две теории:
1) архантропы (питекантропы) были подлинно готовыми людьми, а их объединения – подлинными человеческими обществами. Антропосоциогенез рассматривается как разовый акт и сводится лишь к формированию физического типа человека. Этот взгляд обосновал Б. И. Семенов, но позднее от него отказался;
2) Питекантропы и неандертальцы ни в каком смысле не были людьми, они были животными, и их объединения носили биологический характер. Первыми людьми были неоантропы. Только с их появлением зародилось человеческое общество. Эту точку зрения отстаивал Б. Ф. Поршнев.
Источником таких противоречий является односторонний подход к процессу становления человека и общества. В период антропосоциогенеза человеческое общество одновременно и существует и не существует, ибо оно уже возникает, но еще не возникло. Всякое становление обязательно является единством бытия и небытия. Первая точка зрения абсолютизируют момент бытия общества, вторая – момент небытия, игнорируя момент бытия. Они превращают в единственный лишь один из скачков.
В отечественной науке Б. Ф. Поршнев и Ю. И. Семенов предложили гипотезу дочеловеческого, животного или рефлекторного труда. Разногласия между ними относились лишь к хронологическому рубежу. Первый переносил рефлекторный труд на этапы, предшествующие неоантропам, второй – на этап австралопитеков.[6]
Орудийная деятельность имеется только у гоминид. Она есть целесообразный целенаправленный результативный труд. Случаи употребления животными предметов в качестве орудий не есть орудийная деятельность, как не есть орудийная деятельность возведение бобровых плотин, строительство птичьих гнезд, муравьиных куч и т.д. Принципиальная разница между орудийной деятельностью гоминид и животным трудом: высокая временная динамичность, акты творчества, частые переходы на качественно новую ступень, детализация форм деятельности. Строительная и иная созидательная деятельность животных отличается от созидательной деятельности людей тем, что она узко запрограммирована, от нее почти нет отклонений, животная особь отвечает на зов наследственности, даже если он находится в условиях, в которых ответ на этот зов грозит гибелью. Инстинкт ограниченно целесообразен, так как он неизменен и автоматичен. Модификации малозаметны и малозначимы в рамках популяции и носят случайный характер. Изменения инстинктивного поведения при переходе от поколения к поколению происходят в связи с изменением в среде обитания. Но это относится лишь к групповой эволюции, у отдельных особей инстинкт строго автоматичен и повторяем.
В чем же заключается основная суть человеческой деятельности и ее отличие от животной? Если взять за основу изготовление орудий при помощи орудий, то оно не является логически достаточным, так как, то же самое могут сделать современные машины, а в экспериментальных условиях это наблюдалось у обезьян.
Поведение людей, входящих в состав различных обществ, и их материальная деятельность часто существенно различаются. И речь идет не о всегда возможных индивидуальных и групповых вариациях поведения. У людей в разных обществах могут быть совершенно различные потребности, стимулы, мотивы поведения и формы деятельности, чего не наблюдается в разных популяциях одного вида у животных. Совершенно ясно, что эти различия имеют свою основу не в биологии человека, а в чем-то ином, надбиологическом. Многие зарубежные исследователи видят такую основу в духовной культуре. Надбиологический характер культуры проявляется в особенностях ее развития. Если при биологическом развитии информация записывается в молекулах ДНК и передается через зародышевые клетки, то в данном случае она закрепляется в сознании и передается посредством примера, показа и языка. Биологическая наследственность передается только от родителей к детям, а культурная доступна каждой особи в пределах сообщества. В результате развитие культуры идет независимо от биологического развития.
Заключение
Появление разумной деятельности можно констатировать с появлением внегенетической формы передачи и накопления информации от поколения к поколению, что становится основой социальных закономерностей.
В свете проблемы антропосоциогенеза большое значение имеет способность высших антропоидов негенетически транслировать поведенческие находки от особи к особи и от поколения к поколению. Ни добывание термитов обработанными палочками, ни умение собрать воду губкой из разжеванных листьев, ни раскалывание орехов камнями не запрограммировано у шимпанзе генетически. «Использование конкретных материалов в качестве орудий – отмечает М. Л. Бутовская, - передается в популяциях этого вида как традиция. Самки шимпанзе из Таи, например, не только раскалывают орехи в присутствии своих детенышей, но и явно стимулируют их (наказанием или поощрением) к освоению оптимальных навыков колки».
Пожалуй, революционную роль в изменении представлений о возможностях высших антропоидов, в изменении отношения к ним сыграли сенсационные опыты Гарднеров по обучению шимпанзе амслену, американскому жестовому языку глухонемых. Многочисленные последующие эксперименты Премака, Румбо и др. показали, что шимпанзе, бонобо, гориллы способны осваивать сотни лексических единиц, понимать сложные синтаксические (т.е. логические) конструкции, осваивать компьютер и т. д.
Природа в своей восходящей эволюции вплотную приблизилась к культуре. Она вышла на тот уровень, с которого мог начаться переход к социокультурному миру как новому типу бытия.
Никто не ставит под сомнение, что "первотолчком" антропосоциогенеза было значительное природное изменение. Что это было, изменение климата, вытеснение наших предков из их зон обитания другими животными или что-то еще - тема дискутируемая, но в принципиальном плане это не столь уж важно. Ясно, что в стабильных природных условиях все животные виды продолжали бы успешно воспроизводить себя и свои сложившиеся формы поведения.
Вследствие значительного изменения природных условий прежние адаптации стали неадекватны. В таких обстоятельствах природа знает два сценария развития событий. Первый: вид просто вымирает (смягченный вариант - исчезают "затронутые" популяции); второй: если изменение условий происходит достаточно медленно, то с видом происходят биологические изменения, вплоть до формирования нового вида, который и сохраняется.
Уровень психического развития наших предков, означавший, что природная эволюция подвела их вплотную к культуре, сделал возможным для них реализацию другой, более быстрой и эффективной, стратегии адаптации. Возможность этой стратегии прежде всего основывалась на двух уже освоенных высшими антропоидами способностях: строить длинные цепи целенаправленного поведения (то есть, иначе говоря, решать достаточно сложные ситуативные задачи, творчески изобретая новые способы поведения, адекватные новым условиям), а также передавать эти сложные "наработки" следующим поколениям на основе подражания и даже элементарного обучения.
Вопреки распространенному мнению, те коренные природные изменения, которые послужили толчком к началу антропосоциогенеза не стали непосредственной причиной биологических изменений наших предков. Они стимулировали становление прасоциокультурной реальности и ее эволюцию в социокультурную. И только эти последние стимулировали биологические изменения наших предков. Начало социогенеза предшествует началу антропогенеза. В рамках единого процесса антропосоциогенеза социогенез начинается раньше и стимулирует начало антропогенеза.
Почему прекратилось размножение более приспособленных и вымирание менее приспособленных (за вычетом, разумеется, летальных мутаций)? Иначе говоря, почему забота о нетрудоспособных, посильная защита их от смерти стала отличительным признаком вида? Как бы ни звучал ответ на этот вопрос, сущность его – это самоустранение естественного отбора, как решающей движущей силы развития.
Список литературы
Вернадский В. И. несколько слов о ноосфере. М., 1991.
Ветхий Завет. М., 2002.
Ефимов Ю.И. Философские проблемы теории антропосоциогенеза. М., 1981.
Калягин Н. В. Происхождение цивилизации (социально-философский аспект). М., 1996.
Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории. М., 1989. С.47.
Энгельс Ф. Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека.
[1] Бытие. 1. 26, 27.
[2] Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории. М., 1989. С.47.
[3] Вернадский В. И. несколько слов о ноосфере. М., 1991.
[4] Энгельс Ф. Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека.
[5] Ефимов Ю.И. Философские проблемы теории антропосоциогенеза. М., 1981.
[6] Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории. М., 1989.