Реферат: Отчуждение личности, как источник преступного поведения

ОТЧУЖДЕНИЕ ЛИЧНОСТИ КАК ИСТОЧНИК ПРЕСТУПНОГО ПОВЕДЕНИЯ

1. Отчуждение и преступление

Криминолого-психологические исследования убедительно свидетельствуют о том, что большая часть правонарушителей находится на определенной социально-психологической дистанции от общества и его ценностей. Они как бы отстранены, отчуждены и от общества, и от малых социальных групп (семьи, трудовых коллективов, друзей и т. д.) или существенно ослабили связи с ними. Это определяет своеобразную мотивацию преступного поведения, специфику реагирования на жизненные ситуации, особенности воспитательного воздействия общества на таких людей.

Термин “отчуждение” появился давно и имеет разные значения. Отчуждение - это объективный социальный процесс, уходящий корнями в историю разделения труда и выражающийся в деформирующем господстве общественного труда над трудом индивидуальным, общественных отношений над человеком. В государственной жизни, идеологии, межличностных отношениях на производстве, в семье и быту - всюду возникают различные формы отчуждения человека от окружающей среды и соответствующее его отношение к ней. Отчуждение труда от производителя порождает отношение к нему как к несчастью, нежелание работать, что обусловливает субъективную готовность добывать средства к существованию противоправным путем.

Тема отчуждения широко освещается в современной западной философии, где оно обычно связывается с научно-техническим прогрессом, урбанизацией, миграцией населения, атеистическим миропониманием. Иногда отчуждение понимается как абсурдность и произвол, а к его жертвам в равной мере относят представителей самых различных слоев общества, переживающих отчужденное состояние как бессмысленность собственного бытия. Очень часто отчуждением объясняются утрата человеком себя, веры, ценностей, отчаяние, страх, дезорганизация.

В экзистенциалистской философии отчуждение понимается как нигилизм, как всеобщая опустошенность сознания и утрата ценностных характеристик бытия. Высшая стадия нигилизма означает полное и добровольное самоотчуждение человека, опустошенность духа, но уже с осознанием корней абсурдности бытия и глубинных причин страха.

Такую опустошенность некоторые экзистенциалисты, особенно А. Камю, расценивают также как победу человека, поправшего свои иллюзии и решившего смело посмотреть в глаза трагической правде, отказаться от рутины повседневности с ее кажущимся преодолением кардинальных вопросов жизни и смерти.

В западной социологии в 20-е годы, часто без употребления самого термина “отчуждение”, был проанализирован такой его аспект, как социальная аномия (Э. Дюркгейм, Р. К. Мертон). Это понятие выражает отношение человека к социальным нормам и ценностям, утрату их значимости, что ведет к отклоняющемуся поведению. Аномия также обозначает отсутствие эталонов, стандартов сравнения с другими людьми, которые позволили бы оценить свое место в социальной структуре, выбрать образцы поведения, без чего оно становится неопределенным, колеблясь (в социальном плане) от нормы до патологии. Э. Дюркгейм рассматривал аномию как постоянное и нормальное состояние общества. По его мнению, индивиды, лишенные богатства, власти, престижа, неизбежно вступают в конфликт с обществом, пытаясь достичь этих целей и приобрести необходимые для них ценности противоправным путем.

Р. К. Мертон, пытаясь найти социальные истоки преступного поведения, приходит к тому, что определенные фазы общественного развития порождают такие обстоятельства, при которых нарушения социального кодекса представляют собой “нормальный” ответ на возникающую ситуацию. В рамках теории аномии он показывает, как некоторые социальные образования оказывают давление на отдельных людей, толкая их на неподчинение.

Американский ученый В. Фоке рассматривает отчуждение как крайнюю форму выражения аномии, как отход от нормального общества и, быть может, даже как вступление в контакт с другими людьми и целыми группами лиц, сходным образом отстранившимися от общества. Он связывает с отчуждением образование шаек, в которых отчужденные люди находят возможность разрешать общие для них проблемы.

Интересны соображения В. Фокса о безразличии общества к человеку: безразличие усугубляет отчуждение и, следовательно, вероятность преступного поведения. Небезосновательно его суждение и о том, что в группы правонарушителей объединяются люди, в той или иной степени изолированные от общества. Наши эмпирические наблюдения показывают, что группы, хотя и нестабильные по составу и длительности существования, нередко формируются из правонарушителей для того, чтобы найти в них поддержку и понимание. Это является следствием их отчуждения от нормальных связей и отношений в семье, трудовых, учебных коллективах и т. д.

Бесспорно, следует согласиться с мнением В. Фокса о том, что отчуждение необязательно ведет к преступлениям. Оно способно порождать и непреступные формы поведения, так как вообще нет таких факторов, которые детерминировали бы только преступные действия.

Тема отчуждения относится к числу центральных в современном западном искусстве и получает все большее признание в отечественном. Ее успешно разрабатывали такие крупнейшие мастера, как Т. Манн, У. Фолкнер, К. Гамсун, Ф. Кафка, А. Камю в литературе, М. Антониони, Ф. Феллини в кино. Так, в творчестве Ф. Кафки отчуждение личности, ее одиночество, отсутствие контактов, беззащитность, зависимость и унижение, бесчеловечная и бездушная власть государства, его институтов и бюрократических учреждений вскрыты с исключительной убедительностью.

Эта тема возникла из острого ощущения человеком потери своей индивидуальности, из осознания своего внутреннего одиночества в обществе и вместе с тем зависимости от него. Во многих работах, посвященных отчуждению, выражается протест против обесчеловечивания личности, растущая тревога за распад общества на изолированные составные элементы. Например, в фильмах М. Антониони контакты между людьми случайны, непрочны и недолговечны, распад связей возводится в ранг фатальной закономерности, а стремление убежать от одиночества и от себе подобных неизбежно оказывается бесплодным.

В повести А. Камю “Посторонний” внешний мир чужд и непонятен главному герою, взывает у него ощущение призрачности. Он равнодушен ко всему, в том числе к браку, любви, приятельским отношениям, служебному и даже сыновнему долгу. Следствием этого является не только совершенное им убийство, но и видение того, что скрыто для других. Он не почитает условностей, не лжет и не играет в игру тех, с кем контактирует, пренебрегает лицемерием, из которого соткана мораль формального долга. Посторонний бродит в стороне от людей, по окраинам жизни. Именно поэтому он вызывает тревогу у других, страх разрушения привычного для них миропорядка.

Мысль о тотальном одиночестве и разобщенности людей, об отсутствии взаимопонимания между ними пронизывает и творчество К. Гамсуна. Его герои - это замкнутые в себе личности, живущие среди таких же затянутых пеленой загадочности и непостижимости, не понимающих друг друга людей. Они неуютно и неловко чувствуют себя в цивилизованном мире и находят счастье и свободу в общении с природой, в полном одиночестве.

Хотя тема отчуждения в искусстве сейчас весьма социально значима и актуальна, ее художественное открытие произошло, конечно, значительно раньше. Известно, что К. Маркс для подтверждения своего положения об отчуждении людей и вещей частной собственностью ссылался на У. Шекспира. И позже великие реалисты (О. Бальзак, Ф.М. Достоевский) анатомировали расчленение личности, в результате чего возникает отчуждение в общественной и психологической сферах.

М. Горький в 1909 г. писал: “Духовно обнищавшая, заплутавшаяся во тьме противоречий, всегда смешная и жалкая в своих попытках найти уютный уголок и спрятаться в нем, личность неуклонно продолжает дробиться и становится все более ничтожной психически. Чувствуя это, охваченная отчаянием, сознавая его или скрывая от себя самой, она мечется из угла в угол, ищет спасения...” И далее: “Современный изолированный и стремящийся к изоляции человек - это существо более несчастное, чем Мармеладов, ибо поистине некуда ему идти и никому он не нужен!”.

Таким образом, и научные исследования, и произведения искусства убеждают нас в том, что отчуждение личности оказывает заметное влияние на ее поведение, ее судьбу и относится к числу тех проблем, которые нуждаются в глубоком и всестороннем изучении.

Отчуждение личности прежде всего проявляется в общении - одной из важнейших сторон бытия человека как общественного существа. В общении формируется личность, реализуется ее активность, оно теснейшим образом связано с деятельностью. Общение - не просто сменяющие друг друга воздействия, а специфическая система межличностного взаимодействия. Отчуждение в психологическом плане представляет собой как бы уход человека из межличностного взаимодействия. Этот уход имеет существенные психологические и социальные последствия, в том числе криминогенного характера.

В социальной психологии отчуждение рассматривается в контексте межличностных отношений, когда индивид противостоит окружающим, в первую очередь микросреде. Такие отношения связаны с утратой им чувства солидарности, он воспринимает окружающих чужими, непонятными и даже враждебными себе, отвергая при этом их нормы, в том числе групповые и неформальные.

Такое восприятие мира есть психологическое последствие отчуждения. Человек ощущает разрыв между своими ожиданиями, желаниями и действующими социальными нормами, испытывает чувство изоляции, непричастности к делам других, даже близких людей, что препятствует усвоению норм, регулирующих поведение. Разумеется, для объяснения преступного поведения недопустима абсолютизация отчуждения, превращение его в единственную сущностную характеристику человека при игнорировании социальных условий жизни. Не следует думать, что другие люди и социальные группы всегда осознанно воспринимаются самим индивидом как противоположные ему. Такое восприятие, как показывают психологические исследования, возможно и на бессознательном уровне.

Нельзя смешивать отчуждение с отчужденностью. Отчужденность представляет собой результат отчуждения, позицию личности, отношение к другим людям и миру в целом, ее мироощущение. Криминогенное значение имеет неприятие мира, безразличие к нему или восприятие его как враждебного.

Отчуждение личности может принимать форму аутизации. В самом общем виде это уход личности в свой внутренний мир. Как отмечают многие психологи, для лиц с высоким уровнем аутизации характерно ориентирование главным образом на внутренние критерии, утрата способности к интуитивному пониманию окружающих, проигрыванию их ролей и в связи с этим нарушение адекватного эмоционального реагирования. Поведение таких лиц нередко представляется эксцентричным, непонятным, лишенным естественной эмоциональной окраски.

Нарушение коммуникаций у аутичных личностей приводит к тому, что у них отсутствуют четкие представления о том, как именно они должны вести себя в конкретной обстановке, чего от них ждут окружающие. Такая неадекватная реакция неудивительна при значительном ослаблении социальных связей. По этой же причине у них все больше сужаются возможности быть понятыми другими, развивается недоверие к последним, растет отчуждение, ощущение изолированности, утрачивается фактическая, а не формальная принадлежность к группе. На личностном уровне увеличивается внутренняя напряженность, тревожность, беспокойство, ощущается (часто без каких-либо оснований) холодность и даже агрессивность среды. Все это ведет к ответным враждебным действиям в целях самозащиты, а стремление преодолеть холодность - к демонстрации чрезмерного дружелюбия, готовности выполнить любые пожелания тех, к общению с которыми стремятся такие люди. В том и другом случае их поведение может противоречить социальным ожиданиям и нормам.

Целесообразно отличать социальное и психологическое отчуждение личности. Их отличие условно и зависит от происхождения этого явления, т. е. от того, заключена ли его причина в самой личности или в ее среде. Психологическое отчуждение приводит к определенной позиции индивида, обусловленной его субъективными свойствами, в том числе аутичностью. Социальное отчуждение порождается только или в основном внешними обстоятельствами, отношениями других людей и групп к данному субъекту (даже при сохранении стремления последнего к установлению или упрочению связей с ними и приобщению к их ценностям). Разумеется, психологическое отчуждение вначале может порождаться социальной изоляцией: если она длительна, то это может способствовать выработке у человека позиции отдаленности от микросреды, ухода от нее, потере интереса к ней.

Даже при наличии у человека стремления к общению, приобщению к групповым ценностям его личностных способностей может оказаться недостаточно для включения в деятельность группы. Так бывает с некоторыми осужденными в местах лишения свободы, когда другие преступники “выталкивают” их из своей среды. Таким образом, психологическое отчуждение представляет собой субъективное неприятие индивидом социального окружения, некоторых его важных объектов, а социальное - неприятие человека, во многих случаях отвергание его окружением. Отчуждение личности - проблема социально-психологическая, даже если оно порождается индивидуально-психологическими факторами, поскольку проявляется в общении. Индивидуально-психологические факторы могут вызываться к жизни негативными сторонами тех общественных отношений, в которые была включена личность.

Остановимся на соотношении отчуждения и дезадаптации личности. Первое значительно шире второго и охватывает многие стороны жизни общества и человека. Оно шире и в том случае, если взять только его психологические аспекты, и, более того, выступает причиной дезадаптации личности. Последнее можно определить как неприспособленность индивида к социальной среде, так как социально-психологическим содержанием его является несовпадение целей и ценностных ориентации группы и личности. Индивид в силу различных причин не может или не умеет полностью либо в необходимой степени усвоить групповые нормы и культуру, принять групповые роли. Дезадаптация в дезадаптивное поведение являются следствием психологического, точнее, социально-психологического отчуждения. Так, психическая депривация, т. е. ограничение или лишение необходимых эмоциональных контактов в детстве, если они не будут компенсированы, как правило, приводит взрослого человека к дезадаптации.

Дезадаптация может быть охарактеризована и как состояние личности, вызванное в том числе психическими аномалиями или болезнями. В таком аспекте рассматриваемое состояние может активно способствовать отчужденности, являющейся, как мы уже отмечали, некоторой личностной позицией по отношению к окружающему миру. Отчуждение в целом можно считать родовым понятием по отношению к дезадаптации и отчужденности. Поэтому мы будем рассматривать дезадаптацию как частную проблему отчуждения.

Можно выделить следующие аспекты отчуждения личности, значимые для понимания причин преступного поведения:

1) отчуждение затрудняет усвоение человеком социальных норм, регулирующих межличностные отношения, поведение. Эти нормы не становятся “моими”, поэтому они не обязательны для “меня”. Это нечто чуждое и далеко не всегда понятное. Не случайно многие преступники не понимают, за что, собственно, их наказали, хотя им ясно, какие запреты они нарушили, но последние не приняты ими и не стали в силу этого регулятором их поведения. Многие даже бывают удивлены уголовным наказанием, хотя совершение преступления признают. Здесь мы сталкиваемся с глубоким внутренним противоречием, которое можно сформулировать так: “Да, совершил преступление, но не виновен”. Отсюда отношение к следователю, суду, органам, исполняющим наказание, и процессуальным процедурам как к чему-то, что очень слабо связано с их “я” и поэтому отталкивается ими. Естественно, что воспитательное воздействие закона и наказания на таких лиц весьма незначительно, поэтому повышается возможность возвращения их на преступный путь;

2) отчуждение личности на раннем этапе ее развития из-за невыполнения семьей своей основной функции - включения ребенка “через себя” в структуру общества - может закрепиться в человеке и стать причиной его социально-психологической изоляции от семьи, учебных и трудовых коллективов, других малых групп. При отсутствии компенсирующего воспитания это может привести к дезадаптивному противоправному поведению, во многом объясняя длительный рецидив преступлений;

3) отчуждение личности может приводить к формированию ее негативного отношения к среде, ощущению враждебности окружающих. Это способно породить агрессию в качестве защиты от чаще всего воображаемого нападения или угрозы, что, как показывают наши исследования, лежит в основе мотивации многих тяжких преступлений против личности. Субъективное восприятие среды как враждебной или безразличной существенно затрудняет профилактику преступлений, исправление и перевоспитание преступников в плане их внутренней переориентации, изменения наиболее важных установок и отношений;

4) изоляция субъекта от нормальных контактов в микросреде в большинстве случаев приводит к тому, что он ищет признания среди подобных себе. Это выражается в уходе в группы антиобщественной направленности и длительном функционировании в их составе. В данном обстоятельстве можно видеть одну из главных причин существования групповой преступности, если рассматривать группу не только как объединение тех, кто помогает друг другу совершать преступления, но и как общность, в которой личность получает возможность самовыражения, поддержку и признание. Здесь отчужденным выступает не только отдельный человек, но и группа, куда он входит, в психологии которой закрепляются черты отчужденности, присущие ее отдельным членам. В то же время групповое сопротивление позитивной среде может быть более упорным, чем сопротивление отдельного человека, поскольку сплоченность участников группы в рамках этого объединения повышает устойчивость последнего. Таким образом, психологическая зависимость личности от группы (и наоборот) может быть прослежена и по линии их общего отчуждения.

Вместе с тем непринятие индивида в группу или изгнание из нее может стать началом отчуждения или его усугублением, что также способно порождать преступное поведение. Личности же, отличающиеся повышенной предрасположенностью к отгороженности от среды, могут вообще не входить ни в какую группу либо пребывать в ней эпизодически. В этих случаях социальный контроль за ними еще более ослабевает;

5) существенные нарушения связей человека со средой приводят и к нарушениям установленных норм поведения. Если человек отрывается от группы, он не только выходит из-под ее контроля, но и перестает разделять ее ценности и нормы. Чрезмерная привязанность только к данной группе, решительное предпочтение ее всем иным коммуникациям со средой серьезно заслоняют индивиду окружающий мир. Это может иметь криминогенные последствия, особенно если угроза утраты связи с группой, являющейся единственным адаптирующим фактором, способна привести (и приводит) к глубоким психическим травмам. Например, такие ситуации способны стимулировать корыстные преступления ради непомерных материальных запросов семьи. Столь же вредные последствия могут наступить, если группа совершает правонарушения и “платой” за членство в ней являются преступные действия;

6) личностные особенности индивида, выражающиеся в уходе в себя, обособлении от других, часто связаны с отсутствием эмпатии, с неумением чувствовать эмоциональные состояния другого человека, сопереживать ему, с нарушением идентификации с другими людьми, т. е. с отсутствием способности поставить себя на их место. Подобные черты содействуют совершению тяжких насильственных преступлений.

В целом, как показывают исследования, отчуждение личности существенно влияет на совершение многих видов преступлений, в особенности тяжких против личности, хищений, взяточничества, краж, грабежей и разбоев, хулиганства и др. Весьма ощутима его роль в совершении преступлений несовершеннолетними и рецидивистами. Длительное преступное поведение, например, алкоголиков-воров или бродяг - это по существу полностью отчужденное, дезадаптированное поведение.

В широком смысле любое преступное поведение можно назвать отчужденным, поскольку оно свидетельствует о неприятии виновным ценностей и норм, установленных обществом. Оно является и отчуждающим, так как способствует изоляции преступника от среды, причем не только от ее формальных структур, например трудовых коллективов, но и от неформальных малых групп и их ценностей. Если проанализировать индивидуальные биографии преступников, то окажется, что их уголовно наказуемым поступкам обычно предшествовало совершение мелких правонарушений и аморальных действий, свидетельствующих об их отчуждении. Повторное преступное поведение усугубляет, изоляцию, расширяет дистанцию между субъектом и обществом. Способствует этому и пребывание в местах лишения свободы.

Однако нужно отметить, что переживание человеком своей изоляции, связанной с преступлением, и желание ее преодолеть могут выступать мощным стимулом человеческих поступков. Это блестяще показал Ф.М. Достоевский в романе “Преступление и наказание”. В письме к М.Н. Каткову, излагая центральную идею романа, он писал: “Божья правда, земной закон берет свое, и он (Раскольников. - Ю.А.) кончает тем, что принужден сам на себя донести. Принужден, чтоб хотя погибнуть на каторге, но примкнуть опять к людям: чувство разомкнутости и разъединенности с человечеством, которое он ощутил тотчас же по совершении преступления, замучило его”.

Переживания человека (связанные одиночеством, ощущением ненужности и “выброшенности” из жизни), долгое время проведшего в заточении, а затем неожиданно обретшего свободу, ярко описал выдающийся английский писатель Ч. Р. Метьюрин: “Я стал все меньше значить в собственных глазах - я ведь уже больше не был жертвой преследования, от которого столько выстрадал. Покамест люди еще думают, что им есть смысл нас мучить, у нас остается какое-то ощущение собственного достоинства, пусть даже тягостное для нас, пусть иллюзорное. Даже находясь в тюрьме Инквизиции, я кому-то принадлежал: за мной следили, меня охраняли. Ныне же я был изгоем в целом мире; я горько плакал; я был подавлен ощущением огромности расстилавшейся передо мной пустыни и невозможности ее перейти”.

Многие исследователи и практические работники исправительно-трудовых учреждений (ИТУ) давно обратили внимание на такое, на первый взгляд парадоксальное, явление: отдельные неоднократно судимые рецидивисты, не имеющие устойчивых семейных и иных связей, освободившись, стремятся вернуться в места лишения свободы. Их повторные преступные действия выступают (часто неосознаваемо) способом преодоления отчуждения в условиях свободы, где они не могут адаптироваться.

Длительное антиобщественное, часто бездомное существование, жизнь в антисанитарных условиях, правонарушения, постоянное употребление спиртных напитков, отсутствие какого-нибудь разумного режима и т. д. создают реальную угрозу здоровью. Поэтому лица, ведущие такой образ жизни, не всегда отдавая себе в этом отчет, стремятся вновь попасть в места лишения свободы. Добавим, что некоторые преступники-рецидивисты старших возрастов, давно утратившие общественно полезные связи, в беседах с нами не скрывали своих желаний вообще не покидать исправительно-трудовую колонию.

Конкретные исследования убедительно свидетельствуют о том, что наиболее отчужденными являются бродяги, а из них - алкоголики. Изолированность этих людей обычно выражает их личностную позицию по отношению к окружающему миру. Другая категория отчужденных - осужденные к лишению свободы, и в первую очередь к длительным срокам наказания, причем многие из них раньше были достаточно хорошо адаптированы к обществу. Но за время пребывания в ИТУ могла появиться и значительно возрасти их социально-психологическая дистанция от общества, могли сформироваться соответствующие внутренние качества и позиции.

Значительная и весьма опасная часть осужденных, очень хорошо адаптировавшаяся к условиям ИТУ, не выключается из социального общения. Это относится к рецидивистам старших возрастов, которые большую часть своей жизни провели в местах лишения свободы. Они, как правило, являются активными и признанными членами различных неформальных групп антиобщественной направленности, нередко их лидерами. Напротив, другая часть преступников очень тяжело переживает условия изоляции, что может вызывать у них состояния безысходности, апатии, чувство безнадежности, утрату перспективы в жизни, неверие в людей и т. д. Это обычно осужденные за взяточничество, хищения государственного и общественного имущества, спекуляцию, убийства на бытовой почве.

В практической работе по исправлению осужденных важно учитывать не только временные состояния и переживания, но и общую социально-психологическую позицию личности как ее фундаментальную особенность в плане отчуждения или, напротив, адаптации к жизни вообще, и условиям ИТУ в частности. От того, насколько включен индивид в жизнь и солидарен с ее позитивными нормами, зависит успешная адаптация после отбытия наказания.

Нами был разработан специальный опросник с целью выявить социально-психологическую включенность осужденных и в среду в целом, и в их непосредственное окружение, их отношение к отдельным общественным ценностям, их временные психологические состояния. С помощью этой методики в 1989 г. была опрошена большая группа осужденных (400 человек) и законопослушных граждан (200 человек) - контрольная группа.

Среди всех ответов в ходе обработки были выделены наиболее “благополучные”, т. е. такие, которые свидетельствуют о хорошей адаптации личности, ее достаточно удовлетворительном самоощущении, и “неблагополучные”, которые говорят о неудовлетворительном приспособлении к среде. Количество “благополучных” ответов среди изучаемой группы осужденных было в 2 раза меньше, чем в контрольной. При этом создавалось впечатление, что многие такие ответы осужденных носят декларативный характер и больше отражают желаемое, чем действительность. Это говорит о том, что значительная часть осужденных отнюдь не утратила стремлений к успешной адаптации, но не может реализовать их в силу сложившихся условий. Поэтому считать, что все лишенные свободы лица находятся в строгой психологической изоляции, нет никаких оснований.

Так, среди осужденных оказалось больше, чем среди законопослушных, тех, кто может утверждать следующее: “Я смог бы назвать всех друзей детства и юности”; “В отношениях между людьми преобладают доброжелательность и дружественность”; “Друзья никогда меня не подводили”. Однако в действительности большинство преступников друзей не имеют, что в значительной степени связано с утратой дружеских связей в местах лишения свободы. Об этом, например, свидетельствует распределение ответов на вопрос: “Как Вы думаете, стали бы Ваши друзья переживать Ваши неудачи и неприятности?” Они распределились следующим образом: “Стали бы очень сильно” - осужденные - 26,5%, законопослушные - 30,8%; “Переживали бы, но не очень” - соответственно 33,1 и 49,2%; “Переживали бы очень мало” - 8,5 и 4,6%; “Вообще не переживали бы” - 5,8 и 0,8%; “Друзей у меня нет” - 6,9 и 3,1% (остальные на этот вопрос затруднились ответить). Сходным оказалось распределение ответов на более “прямой” вопрос: “Есть ли у Вас друзья?”

Высказанные выше соображения могут быть отнесены и к ряду других результатов опроса. Так, среди осужденных оказалось больше, чем среди законопослушных, тех, кто считает, что “люди очень любят маленьких детей” и что “люди очень счастливы в семейной жизни”. Однако на вопрос: “О ком из членов семьи Вы не задумываясь могли бы сказать, что любите его?” - относительно детей утвердительно ответили 34,6% осужденных и 52,3% законопослушных, а относительно жен - соответственно 19,6 и 43,1%. Поэтому есть основания думать, что идеальные стремления лишенных свободы очень часто не подтверждаются их жизненной практикой. Но, даже несмотря на такой разрыв, можно полагать, что их адаптивные возможности не исчерпаны до конца.

Несомненный интерес представляют и другие ответы осужденных: “В целом люди ко мне относятся очень хорошо”; “Люди понимают меня хорошо”; “Люди, с которыми я беседую, действительно интересуются тем, что я говорю”; “Я редко испытываю состояние, когда не хочется ни с кем встречаться”; “Мне безразлично, чтобы меня понимали другие люди” (т. е. потребность в понимании удовлетворительна); “Мне не кажется, что люди избегают меня”; “Я не очень легко меняю место работы, когда возникает такая необходимость”; “Считаю, что близкие мне люди всегда правильно понимали мои желания, действия, мысли, чувства, намерения”; “Я очень часто испытывал доброе к себе отношение”; “В жизни мне люди не мешали”; “Думаю, что люди редко обманывают друг друга”. Эти ответы можно рассматривать и как достаточно оптимистические жизненные взгляды.

Количество наиболее “неблагополучных” ответов из группы осужденных было в 9 раз большим, чем из контрольной группы. Соотношение ответов осужденных и законопослушных распределилось следующим образом: “В отношениях между людьми преобладают враждебность и завистливость” (8,8% осужденных и 3,8% законопослушных); “Очень часто или почти всегда я испытываю состояние, когда не хочется ни с кем встречаться” (10,4 и 3,4%); “Очень хочу жить тихо, незаметно” (32,5 и 8,5%); “Люди не были бы счастливее, если бы больше времени проводили с друзьями” (6,2 и 3,8%); “Я никогда не нуждаюсь в помощи других людей” (11,2 и 6,2%); “Я очень часто испытываю нужду в том, чтобы побыть одному” (20,0 и 6,9%); “Мне совсем не нравятся общительные, “компанейские” люди” (12,7 и 6,2%); “Я никогда не чувствую потребность высказываться” (11,5 и 3,8%); “Среди моих знакомых нет такого человека, к которому я не задумываясь мог бы обратиться за помощью” (18,8 и 10,8%); “Я очень редко испытывал доброе к себе отношение” (12,7 и 6,2%); “Совершенно справедливо мнение, что люди заводят знакомства потому, что друзья могут оказаться полезными” (29,2 и 15,4%); “Мне очень трудно поддерживать разговор с человеком, с которым я только что познакомился” (20,0 и 12,3%); “Я считаю, что безопаснее всего никогда не доверять людям” (36,5 и 21,5%); “Люди всегда обманывают друг друга” (7,7 и 2,3%).

Анализ этих высказываний позволяет предположить, что большинство осужденных (не в последнюю очередь по причине изоляции) психологически отчуждено от окружающего мира, не “вписано” в него, испытывает трудности в общении, не доверяет людям. Независимо от того, происходит ли это отчуждение в результате действия внешних причин или выражает позицию личности, ее отношение к миру, криминогенная роль такого явления очевидна.

Наши наблюдения показывают, что в целом психологическое отчуждение личности можно определить как развившуюся чаще всего в результате эмоционального отвергания родителями (психической депривации), из безразличия, социально-психологической дистанции между индивидом и средой, изолированность от ценностей, общества, невключенность в эмоциональные контакты. Психическая депривация и порождаемое ею отчуждение могут рассматриваться в качестве причины преступного поведения. Сами по себе эти факторы фатально не ведут к совершению преступлений. Однако они формируют общую нежелательную направленность личности, ее бессознательные установки, предопределяющие уголовно наказуемые формы реагирования на конкретные конфликты.

2. Начало возможной жизненной катастрофы

Рассмотрим проблемы семьи и семейного воспитания в аспекте причин преступного поведения, чтобы понять эти причины через отчуждение личности, начало которому кладется в семье. Разумеется, не только она “виновата” в этом, хотя бы потому, что часть (хоть и незначительная) детей вообще воспитывается вне семьи. Однако несомненно, что многие родители ненадлежащим образом относятся к своим детям из-за того, что их в свою очередь так воспитали, что у них в силу занятости, материальной нужды, невежества и т. д. объективно нет возможности иначе осуществлять семейное воспитание. Но немалая часть людей попросту не хочет иметь детей, не любит и психологически не принимает их. Думается, что это одна из основных причин того, что наша страна занимает позорное первое место в мире по числу абортов.

Известно, что родители, семья, детство играют исключительную роль в воспитании человека, определении его дальнейшей жизни, формировании его нравственных и психологических качеств. Об этом прекрасно сказал Ф.М. Достоевский устами одного из Карамазовых: “...ничего нет выше и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства, из родительского дома. Вам много говорят про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохраненное с детства, может быть, самое лучшее воспитание и есть. Если много набрать таких воспоминаний с собою в жизнь, то спасен человек на всю жизнь. И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить нам во спасение”.

Криминологические аспекты отвергания родителями ребенка не привлекали к себе внимания отечественных исследователей. Между тем лишь с помощью имеющейся информации о составе семьи правонарушителей, характере отношений в ней, совершении родителями аморальных или противоправных действий и т. д. нельзя объяснить преступное поведение.

В нашем исследовании мы исходим из того, что именно отсутствие эмоционально теплых отношений в семье главным образом порождает такие особенности личности, которые затем предопределяют ее преступное поведение. Мы полагаем, что условия жизни ребенка не сами по себе (прямо и непосредственно) определяют его психологическое развитие, что в одних и тех же условиях могут формироваться совершенно разные черты характера. Результаты влияния среды зависят от того, с какими прирожденными особенностями они встречаются и через какие ранее возникшие психологические свойства ребенка преломляются.

Психологическое отчуждение ребенка родителями является не единственной причиной формирования личности преступника. Нередко это происходит и иным путем: у ребенка и подростка есть необходимые эмоциональные связи с родителями, но последние демонстрируют ему пренебрежительное отношение к нравственным и правовым нормам, образцы противоправного поведения. Подросток сравнительно легко усваивает эти образцы, соответствующие взгляды и представления. Усвоенные, они начинают стимулировать его поступки. Этот путь криминогенного заражения личности достаточно хорошо изучен, и поэтому мы его не рассматриваем.

Криминогенные последствия может иметь и то, что ребенка не приучают к выполнению обязанностей по отношению к другим, к соблюдению тех или иных нравственных норм. В этих случаях возникает наивный детский эгоизм, грозящий превратиться впоследствии в значительно более опасный эгоизм взрослого.

Перечень криминогенных недостатков семейного воспитания можно было бы продолжить. Нисколько не принижая их роли, мы сосредоточим внимание на отчуждении ребенка от родителей как наиболее значимом явлении. Вместе с тем подчеркнем, что оно не действует фатально. Иные воздействия, в том числе специальные воспитательные, благоприятные жизненные ситуации, внимание и забота, проявленные к человеку на более поздних этапах развития, способны изменить его внутренние установки и побуждения и тем самым скорректировать его поведение. Однако психотравмирующие факторы на ранних этапах жизни при отсутствии затем других, благоприятных, компенсирующих обстоятельств главным образом и формируют мотивы преступного поведения отчужденных личностей. Поэтому эти факторы могут рассматриваться в качестве первопричин, исходных побудителей такого поведения.

Специфика семейного воспитания состоит прежде всего в том, что оно более эмоционально по своему характеру, чем любое другое, поскольку осуществляется через родительскую любовь к детям и их ответные чувства (привязанность, доверие). Ребенок, особенно в раннем возрасте, больше предрасположен к воздействию семьи, чем к любому другому. Именно в ней он бессознательно ищет защиты, именно семья помогает ребенку обрести уверенность в себе, свое место в жизни. Семья постепенно приобщает ребенка к социальной жизни и поэтапно расширяет его кругозор и опыт.

Поскольку качества, привитые с детства, так или иначе сказываются в течение всей жизни человека, семья не только воспитывает, но и “удобряет” или, наоборот, истощает почву для последующего общественного воспитания. В раннем детстве, когда семья является монополистом в воспитании, формируются те элементы “автоматизма”, которые свойственны поведению каждого человека (манеры, привычки и т. д.). Не последнюю роль в семейном воспитании играет вся обстановка семейной жизни, и в частности эмоциональный характер взаимоотношений между родителями и маленькими детьми.

Психологические особенности человека начинают формироваться с младенческого возраста. Об этом возрасте Л.С. Выготский писал, что решительно все поведение младенца, вся его деятельность реализуется либо непосредственно через взрослого, либо в сотрудничестве с ним. Без него у ребенка как бы отнимаются руки и ноги, возможность передвижения, изменения положения, захватывания нужных предметов. Поэтому он накрепко связан со взрослым человеком. Приспособление к действительности, начиная с удовлетворения примитивных органических потребностей младенца, опосредовано через другого человека. Вот почему взрослый для младенца всегда “психологический центр” всякой ситуации, и смысл ситуации определяется для него в первую очередь именно этим социальным по своему содержанию центром. Это означает, что отношение ребенка к миру является зависимой и производной величиной от самых непосредственных его отношений к взрослому человеку. Отсюда понятно, почему любая потребность младенца становится для него потребностью в другом человеке, в общении с ними.

В силу своей физической, умственной и эмоциональной беспомощности дети весьма чувствительны к грубым и непоследовательным формам отношения к ним. У них мало опыта в избегании неблагоприятных условий. В физическом отношении ребенок быстро развивается, но он намного слабее взрослых великанов, которые могут его переносить, поднимать, давать шлепки. Пропасть между ребенком и взрослым еще значительнее в сфере умственной и эмоциональной. Дети не могут понять окружающего их мира и не умеют контролировать свои реакции. По этой причине они более остро, чем взрослые, переживают эмоциональные состояния.

Нет ничего удивительного, что в детстве возникают острые эмоциональные конфликты. Младенец еще не научился ждать. Он не знает правил, господствующих в окружающем мире, он не умеет доверять кому-то, он не может объяснить себе, что хорошие минуты еще вернутся, а неприятности пройдут. Поэтому он не в состоянии избавиться от нынешних трудностей путем контролируемого построения желаемого будущего.

Ребенок более всего нуждается во внимании и мягкости именно тогда, когда он наиболее беспомощен. Конечно, было бы лучше, если бы дети были ограждены от вступления в серьезные конфликты, пока у них не разовьется достаточно способностей к этому. Родители должны обеспечить наибольшую опору для ребенка в первые недели, месяцы и годы их жизни.

В тех случаях, когда “психологический центр” в лице матери, отца или любого заменяющего их лица не выполняет возложенные на него природой и обществом функции, у младенца появляется ощущение своей незащищенности и беспокойства. Если ситуация не изменится в лучшую сторону, подобные ощущения у ребенка способны прогрессировать, находя выражение в постоянной неуверенности и тревожности, в бессознательном страхе смерти. Важно подчеркнуть и другое: если потребности ребенка в другом человеке не удовлетворяются в надлежащей мере или не удовлетворяются вообще, у него может не сформироваться потребность в других людях, в общении с ними.

Так могут быть заложены основы будущего психологического Отчуждения человека, его личностной позиции неприятия окружающей среды, непонимания ее и даже ожидания угрозы с ее стороны. Неразвитость социальной по своему происхождению потребности в общении берет начало в сензитивном, т. е. наиболее чувствительном к влияниям окружающей действительности, периоде жизни.

В этот период ребенок наиболее чувствителен к определенным социально-психологическим воздействиям со стороны окружающих. Это всегда ожидания ласки, любви, защиты и заступничества, “единственности” для родителей, полной уверенности в них. При благоприятных условиях социальное окружение адекватно отвечает на такие ожидания, что составляет абсолютно необходимое условие благоприятного формирования личности. Только при оптимальном соотношении характера воздействий с возникшей готовностью к их принятию возможно ожидать нормальное развитие личности.

По - иному складывается личность, у которой в сенситивный период возникают отрицательные, опасные для ее дальнейшей судьбы социально-психологические новообразования, которые, постепенно обобщаясь и углубляясь, становятся все более устойчивыми и ригидными, застревающими. Они деформируют личность, препятствуют формированию одних ее сторон, подчиняют себе другие. Начинается самостоятельное развитие подобных новообразований, обретающих собственную логику движения и становящихся стержневыми свойствами личности. Создаются аномальные структуры и искаженные контуры отдельных сторон, которые избирательно реагируют только на некоторые, как бы для них “предуготовленные” социальные воздействия, отфильтровывая их из массы одновременно действующих для человека факторов!. Нарушение первичных социальных связей, в особенности отсутствие необходимого положительного эмоционального контакта на ранних этапах развития ребенка, может не только породить отчужденность, но и способствовать возникновению нервно-психических аномалий, в свою очередь обладающих немалым криминогенным потенциалом.

Мы хотели бы обратить внимание на то, что отчуждение ребенка от родителей - объективно-субъективный процесс. Это следует понимать так, что данное явление существует объективно, но, главное, оно воспринимается таковым самим индивидом, т. е. субъективно. Достаточно часто ситуация может быть такой, что ребенок в действительности любим родителями, но в силу занятости они не могут уделять ему необходимое внимание и заботу. В связи с этим он чувствует себя ненужным, заброшенным, покинутым ими. Среди преступников, особенно среди тех, кто воспитывался в малообеспеченных семьях, удельный вес лиц, лишенных родительского, и в том числе материнского, попечения именно по причине занятости на работе, особенно велик.

Чехословацкие ученые И. Лангмейер и З. Матейчек, исследовавшие многие аспекты проблемы психической депривации (лишения) в детском возрасте, установили, что отсутствие стойких и эмоционально теплых связей ребенка с матерью приводит к целому ряду нарушений его психического здоровья, являющихся в соответствии со степенью данной депривации в различной мере тяжелыми и даже непоправимыми. Особенно опасны последствия длительной полной депривации, что ведет к глубокому вмешательству в структуру личности, которая начинает формироваться на значительно более сниженном (примитивном) уровне, что приводит к возникновению психопатического “бесчувственного” характера, склонностей к правонарушениям.

О роли матери в воспитании ребенка существует множество наблюдений. От нее зависит не только уход, но и удовлетворение большинства психических потребностей ребенка - она составляет основу его отношения к людям, его доверия к окружающему миру, прежде всего именно мать создает для ребенка “дом”. Ребенок выделяет мать по голосу очень рано, и она, как правило, является основным объектом привязанности, которая далее распространяется на отца, брата, сестер и т. д. Таким образом, у ребенка формируется привязанность сразу к нескольким объектам. Возникает вопрос: хорошо ли это? Можно предположить, что большое количество объектов привязанности должно отрицательно влиять на интенсивность привязанности к основному объекту. Однако это не так. Чем благополучнее отношения между ребенком и матерью, тем прочнее контакт между ребенком и другими объектами привязанности. Этому дается следующее объяснение: чем менее надежной является связь с матерью, тем больше ребенок склонен подавлять свое стремление к другим социальным контактам.

Отсюда можно сделать весьма важный вывод. Именно любовь матери к ребенку создает у него ощущение защищенности и безопасности и становится базой для расширения его позитивных контактов с другими лицами. И наоборот, у ребенка, лишенного материнской любви, видимо, возникает ощущение угрозы, исходящей от среды.

Источником депривации ребенка является не только отсутствие материнской заботы, что аналогично его проживанию в детском учреждении, но и целый ряд иных ситуаций. Известно, что большое число детей, страдающих от недостатка материнской заботы, в действительности проживают со своими матерями. Поэтому так важно изучение эмоциональной депривации в условиях семьи. В детских учреждениях избежать негативных последствий психической депривации возможно лишь при условии высокого профессионального мастерства воспитателей, совершенного материального оснащения этих учреждений и подчинения всей их работы идее, что личность каждого отдельного ребенка - в центре внимания.

И. Лангмейер и З. Матейчек отмечают, что отсутствие отца - более частое и не столь трагическое явление. Это касается многих детей, живущих в неполных семьях. Если нет влияния отца, то естественно, что значение личности матери возрастает. Ребенок, растущий без отца, лишен мужского примера, особенно значительного для мальчиков старшего возраста в регуляции их поведения и для девочек в качестве модели их будущего партнера. Ребенок страдает от недостатка авторитета, дисциплины и порядка, олицетворяемых отцом. Поэтому дети, лишенные отцовского попечения, часто бывают недисциплинированными, агрессивными, склонными к асоциальным действиям.

Мы хотели бы отметить еще один очень важный аспект последствий воспитания без отца: отсутствие уверенности и устойчивости в социальном включении ребенка, в его месте в жизни, что составляет основу его будущего соответствующего отношения к себе и другим. В этом плане профессия отца, его работа и социальный престиж, экономическое обеспечение семьи, его психологическая фигура являются порукой уверенности. К тому же он представляет собой естественный источник познаний о мире, труде, может активно помогать в постановке и достижении жизненных целей и идеалов. Роль отца осознается в более позднем возрасте, но существенна уже в ранние годы жизни ребенка.

Если родители не просто безразличны или недостаточно внимательны к ребенку, а явно отвергают его, отрекаются от него, в особенности с очевидной жестокостью и цинизмом, то он оказывается в эмоциональной и социальной изоляции, подвергается грубому травмированию. Его самые актуальные в этот период потребности не удовлетворяются.

Мы полагаем, что отсутствие или значительное сужение эмоциональных контактов ребенка с матерью и отцом, отвергание его одним из родителей и особенно обоими есть психологическое отчуждение индивида, закладывающее начало дальнейшей дезадаптации. Отвергание в детстве представляет собой и социальное отчуждение, порожденное конкретными отношениями, сложившимися в этой малой социальной группе. Следовательно, дезадаптация, наблюдаемая у многих преступников, имела социальное происхождение. Здесь мы руководствуемся одним из основных принципов психологии: каждая психическая функция, прежде чем стать интрапсихической (внутренней, присущей личности), первоначально является функцией интерпсихической (межличностной). Этот принцип положен в основу одной из центральных идей настоящей работы, а именно: криминологически значимые психологические особенности имеют свои корни в характере ранних внутрисемейных отношений.

Психолог В.Я. Титаренко, суммируя результаты ряда исследований, приходит к выводу, что, чем меньше тепла, ласки, заботы получает ребенок, тем медленнее он формируется как личность. Следствием этого является сенсорный голод, недоразвитость высших чувств, инфантильность, отставание в развитии интеллекта и нарушения психики. Грубость, недружелюбие, равнодушие родителей - самых близких людей - дают ребенку основание считать, что чужой человек способен причинить ему еще большие неприятности и огорчения. Отсюда - состояние неуверенности и недоверия, неприязнь и подозрительность, страх перед другими людьми, враждебность к ним, острое ощущение своего одиночества. Пытаясь как-то приспособиться к трудной ситуации, избежать жестокости старших, дети вынуждены искать иные, порочные, средства самозащиты. Ложь, хитрость, лицемерие - наиболее распространенные из них. Со временем эти черты становятся качествами личности, основой приспособленчества, низости, беспринципности и других пороков.

Такого рода наблюдения и мысли можно найти у разных авторов - психологов, медиков, педагогов, социологов, юристов. Однако, к сожалению, следует признать, что отечественная наука этим проблемам не уделяет достаточного внимания.

Отчуждение ребенка в семье может происходить, во-первых, потому, что по преимущественно внешним причинам родители не могут вести себя иначе (например, при неполной семье, чрезмерной занятости на работе, длительной болезни, продолжительных выездах, в случае низкого культурного и материального уровня и т. д.), во-вторых, когда ребенок (или дети) попросту не нужен родителям, хотя в большинстве случаев последние в этом не признаются даже самим себе. Более того, если им сказать о таком их отношении к собственным детям, они с гневом будут все отрицать. Названные причины тесно связаны между собой и даже могут определять друг друга. Так, нелюбовь к детям может быть причиной длительной командировки, оправдываемой, разумеется, интересами службы или необходимостью дополнительного заработка для семьи.

Мы не будем останавливаться на объективных социальных причинах, влияющих на нравственно-психологические и социально-психологические отношения в семье, которые в свою очередь участвуют в формировании психической депривации ребенка. Однако такие причины существуют, поскольку семья множеством нитей связана как с иными сферами микросреды, так и с более широкими социальными процессами, находится в фокусе экономических, идеологических, нравственных и других отношений. Кроме того, как писал видный психолог Б. Г. Ананьев, “формирование ребенка как личности происходит в зависимости не только от статуса семьи, который он застает сложившимся, но и от освоения его родителями с момента рождения ребенка новых для них семейных ролей. Духовная атмосфера семьи - относительное согласие или напряженность во взаимоотношениях, близость родителей к ребенку, общность стратегии и тактики воспитания зависят в большей степени от этих социальных функций и ролей родителей, чем от статуса семьи, ее положения в обществе”!.

К сожалению, у нас нет собственного эмпирического материала о личности родителей, отвергавших в детстве детей, которые впоследствии стали преступниками, а также о причинах отвергания. Тем больший интерес представляют результаты исследований известного немецкого психолога и психиатра Г. Аммона, который пришел к выводу, что причинами жестокого обращения с детьми являются неустроенность в семейной жизни, разрушение контактов индивида с семьей и обществом, отсутствие работы и т. д., а также психические расстройства пограничного характера. В основном же, считает он, люди, жестоко обращающиеся с детьми, сами подвергались такому же обращению в детстве.

В зарубежной литературе можно найти ряд прямых указании на криминогенность психологического отчуждения детей от родителей. Так, польский криминолог Б. Хлыст считает, что отвержение ребенка, не удовлетворяя столь важных для него потребностей в безопасности, любви, уважении, порождает так называемое психическое сиротство и вследствие этого частичное либо полное торможение высших чувств и неспособность на длительную привязанность. Он ссылается на исследования американских криминологов Ш. и Э. Глюк о том, что изученные ими 450 подростков, совершившие преступления, испытывали (по сравнению с законопослушными подростками) недостаток в эмоциональной связи в семье и таким образом неудовлетворенность потребности в чувстве принадлежности и контактах. Б. Хлыст приводит результаты исследования, осуществленного Институтом криминологии Польской академии наук и охватившего 716 несовершеннолетних преступников. Оно показывает, что в отношении 320 из них имели место грубое обращение, полное пренебрежение родительскими обязанностями либо глубокое безразличие.

Подчеркивая необратимый характер психологических нарушений, связанных с отверженим ребенка матерью, Б. Хлыст останавливается на исследованиях Д. Вуйчик, которая сравнивала ответы несовершеннолетних преступников и непреступников по поводу атмосферы в семье и отношений с родителями с ответами матерей. Почти все опрошенные ею законопослушные несовершеннолетние чувствовали любовь и одобрение одного либо обоих родителей, тогда как большинстве преступников (77,2%) ответили, что родители не проявляли к ним своего эмоционального отношения.

В. Фоке справедливо связывает психическую депривацию с нарушениями эмоциональных связей или отсутствием этих связей. Например, один из родителей отсутствует или далек от ребенка либо, наоборот, живет в семье, но подавляет или запугивает ребенка. И в том и в другом случае это дефектная модель будущего поведения для подрастающего ребенка. Результаты действия этой модели могут быть самыми разными, но очень возможно, что развитие личности в условиях конфликта затем приведет ее к появлению предрассудков, повышенной ранимости, к догматизму, шизофреническим расстройствам, гомосексуализму и многим другим отклонениям.

Семья, как известно, характеризуется психологической взаимосвязью между членами, а именно наличием взаимных идентификаций, которые порождают теплоту отношений, взаимопонимание, общие интересы и ценности, способность каждого из них принимать на себя роль другого. Человек может понять состояние другого человека, сочувствовать и сопереживать ему, если он способен почувствовать или представить себя на его месте, если ему понятна (хотя бы в общих чертах) чужая позиция. Идентификация осуществляется с помощью межличностных коммуникаций, ибо, только вообразив себя на месте другого, человек может догадаться о его внутреннем состоянии. На идентификации основывается одна из главных функций семьи - формирование у ее членов способности учитывать в своем поведении интересы других людей общества.

Включая детей в свою психологическую структуру, семья обеспечивает тем самым их первичную, но чрезвычайно важную социализацию, т. е. “через себя” вводит их в структуру общества. Если этого не происходит, ребенок отчуждается от нее, в результате чего закладывается основа для весьма вероятного отдаления в будущем от общества, его институтов и ценностей, микроокружения. Отдаление способно даже принять форму стойкого дезадаптивного существования, если не будут осуществлены специальные воспитательные мероприятия. Последнее обстоятельство нужно подчеркнуть особо, так как просто наступление благоприятных, по мнению окружающих, условий жизни может не привести к желаемым результатам, поскольку они субъективно будут восприниматься как чужие, не соответствующие потребностям данного индивида.

Как показывают конкретные исследования, существуют два основных способа отвергания ребенка родителями: явный и скрытый. Оба они, конечно, приводят к общественно вредным результатам, но второй менее опасен, в нем меньше вызова принятой нравственности, он менее оскорбителен для нее, более простителен. Здесь родители часто сами заблуждаются, думая, что делали для своего ребенка если не все, то очень многое, да и он, будучи совсем взрослым, пройдя тюрьмы и колонии, подчас уверен, что был если не нежно лелеемым, то вполне любимым чадом. И в этом заблуждении он обретал опору, надежду, уверенность, что все еще может сложиться хорошо, шанс, который обязательно следует использовать. Эту надежду стараются поддерживать некоторые родители, которые, спохватившись и чувствуя свою вину, стараются искупить ее.

Другое дело - явное отвергание ребенка, с жестокостью, побоями, оскорблениями, непроявление элементарнейшей заботы о нем, когда его постоянно унижают, бьют, не кормят и даже попрекают куском хлеба, выгоняют из дома. Здесь озлобление против родителей сохраняется на всю жизнь, человек чрезвычайно ожесточается, сам становится циничным, грубым, очень агрессивным, эмоционально глухим, не считается с интересами и чувствами других людей.

Приведем пример явного отвергания ребенка, довольно редкого даже в уголовной хронике.

Ш., 25 лет, образование 8 классов, дважды судимый за кражи, родился и жил в Алтайском крае в семье, в которой помимо родителей у него (он - старший) было трое братьев и сестра. Отец не любил его с раннего детства и относился к нему очень плохо. Однажды после ссоры с отцом (тогда Ш. было 6 лет) его мать взяла детей и ушла к своим родителям. Отец приехал за ними на тракторе и ночью повез домой. Посадил Ш. у самой двери, ребенок там заснул, но от толчка дверь трактора открылась, и он выпал наружу, получив тяжелую травму головы. Остался глубокий шрам, часто болела голова, были припадки, потеря сознания, год не учился в школе. В настоящее время нет, конечно, возможности квалифицировать эти действия отца, но они граничат с преступной неосторожностью; не исключено, что они были продиктованы умыслом избавиться от нелюбимого ребенка.

Отец избивал Ш. постоянно, причем других братьев и сестру никогда не трогал, что причиняло ему двойные страдания. После очередного избиения, когда Ш. было 19 лет, он убежал из дома и стал жить на острове в кустах. Еды не было, на работу не мог устроиться, так как документы оставил дома, а пойти за ними боялся. Стал ночами воровать еду в детском саду, больнице, столовой; с наступлением холодов украл у чабанов одежду. Его все-таки обнаружили, судили за кражи и приговорили к двум годам лишения свободы. После освобождения он вернулся домой, стал работать в совхозе. Но вскоре отец (в нетрезвом состоянии) стал попрекать его, что он живет за его счет. Обидевшись, Ш. ушел из дома в соседний район, по дороге проник в чужой дом и украл там носильные вещи, которые сразу же надел на себя. На новом месте устроился работать на кирпичный завод; через полгода написал обо всем отцу с матерью, упомянув в письме и о краже вещей. Отец сразу же донес на него, и его вновь арестовали.

Мы полагаем, что в основу объяснения преступного поведения может быть положена идея о том, что оно по большей части определяется неблагоприятными влияниями, которые оказывались на человека в детстве. Поведение как бы воспроизводит содержание раннесемейных отношений, является как бы ответом на них, их продолжением или следствием. В то же время оно в силу пластичности и динамичности психики может корректироваться и даже существенно изменяться под влиянием новых жизненных обстоятельств.

В целях выявления особенностей семейного воспитания преступников нами (совместно с Е.Г. Самовичевым) были опрошены лица, виновные в совершении убийств. Для сравнения те же вопросы были поставлены перед правопослушными гражданами. Основная цель опроса состояла в установлении эмоциональных отношений в семье, в первую очередь со стороны родителей к детям. Большинство ответов было ранжировано.

Приведем некоторые результаты этого исследования. В ходе его респондентам был задан вопрос: “Можете ли Вы сказать, что мать любила вас?” Ответы на данный вопрос должны были показать степень уверенности в безусловном и полном приятии их со стороны матери. Именно в этом смысле мы использовали здесь слово “любила”. Степень уверенности, определенности ответа на этот вопрос мы отождествляли со способностью матери к полному и безусловному приятию своего ребенка и, следовательно, с наличием наиболее благоприятных эмоциональных условий его социализации.

Таблица 1. Ответы на вопрос: “Можете ли Вы сказать, что мать любила вас?”

Как видно из табл. 1, уверенных в любви матери среди преступников значительно меньше, чем в контрольной группе. Кроме того, степень уверенности в способности матери к полному приятию сына у преступников меньше в десять с лишним раз. Этот результат можно рассматривать как психологическое подтверждение известного в криминологии положения: чем менее тесными являются внутрисемейные связи, тем более вероятными становятся связи лица вне семьи и соответственно снижается значение семьи.

С целью выявления отношений опрашиваемых к матери и к другим членам родительской семьи был задан такой вопрос: “О ком из членов своей семьи Вы не задумываясь могли бы сказать, что любите его?” Предполагается, что эти отношения во многом являются следствием отношений родителей к детям.

Из табл. 2 видно, что среди правопослушных лиц значительно больше тех, кто уверен в своей любви к матери, чем среди преступников. Можно предположить, что в жизни последних мать реже выполняла положительные функции, чем в жизни первых. В то же время интересно отметить: в целом для представителей обеих групп респондентов характерна большая уверенность в любви матери к ним, чем в собственной любви к ней, при этом разница между тяготением матери к сыну и сына к матери ниже у преступников, чем у правопослушных.

Таблица 2 Ответы на вопрос: “О ком из членов свой семьи Вы не задумываясь могли бы сказать, что любите его?”

Одним из показателей межличностных отношений является частота контактов между людьми. Отраженный в сознании индивида, этот показатель характеризует потребность в общении. Собственно, частота контактов формирует как отношение интенсивности потребности в общении с мерой ее удовлетворения. Субъективная оценка степени удовлетворенности контактами с матерью была получена из ответов на следующие вопросы: “С кем из членов семьи Вам чаще всего хотелось быть вместе?”; “Кто из членов семьи уделял Вам в раннем детстве больше времени?”

Таблица 3 Ответы на вопрос: “С кем из членов семьи Вам чаще всего хотелось быть вместе?”

Таблица 4 Ответы на вопрос: “Кто из членов семьи уделял Вам в раннем детстве больше времени?”

Сопоставляя табл. 3 и 4, первую из которых можно представить как выраженную интенсивность потребности в контактах, а вторую - как степень реального удовлетворения этой потребности, можно увидеть, что потребность в общении с матерью выше у правопослушных лиц, чем у осужденных. Из табл. 4 видно, что матери уделяли больше внимания правопослушным гражданам. У преступников круг неудовлетворенных внутрисемейных связей шире. Так, для них потребность в общении с братом в 4 раза превышает реальное удовлетворение, с отцом - в 2 раза, с дедом - в 2 раза, с сестрой - в 0,3 раза и с другими людьми - в 8 раз.

Эти факты показывают, что в семьях преступников связи значительно менее тесные, чем в семьях законопослушных респондентов. У первых также меньше возможностей для полноценного мужского воздействия и соответственно усиливается влияние женской части семьи. Это не может не влиять на формирование их личности и регуляцию поведения. Ниже мы покажем, что данное обстоятельство влияет на совершение и насильственных, и корыстных преступлений.

Подтверждением нашего заключения могут быть ответы респондентов на довольно общий вопрос: “Кто в большей степени повлиял на Вашу жизнь, женщины или мужчины?”

Таблица 5. Ответы на вопрос: “Кто в большей степени повлиял на Вашу жизнь, женщины или мужчины?”

Ответы (табл. 5) показывают, что в обеих группах существует субъективное ощущение большего влияния на их жизнь женщин, чем мужчин, причем соотношение ответов примерно соответствует указанной выше структуре внутрисемейных контактов и их интенсивности

Как было отмечено выше, в самый ранний период развития ребенка в его психике жестко фиксириуется окружение, образуя эмоциональный прототип личности. Этот сензитивный период совпадает с доречевой фазой развития: ребенок не владеет еще формами осознания отношений, какими являются фиксированные в слове социальные значения. На доречевой стадии развития личность ребенка формируется окружающими посредством включения его в контекст межличностных отношений. Ранняя социальная ситуация обеспечивает первичную самоидентичность ребенка.

Эти выводы подтверждаются и результатами изучения с помощью Тематического апперцептивного теста (ТАТ) лиц, совершивших хищения государственного и общественного имущества, кражи личного имущества граждан и убийства. Для выявления отношений с матерями и отцами нами были интерпретированы рассказы испытуемых по картинкам методики № 6 (“Пожилая женщина и молодой мужчина”) и № 7 (“Пожилой и молодой мужчины”). Рассказы по первой из них дают возможность охарактеризовать отношения с матерями, а по второй - с отцами.

Изучение показало, что примерно в 95% случаев отношения с матерями носят конфликтный характер, матери и сыновья плохо понимают друг друга, их контакты развиваются на фоне конфликтов со средой, ожидания несчастья. Типичны высказывания: “Что-то случилось”; “Как-то горе”; “Они переживают большие неприятности” и т. д. Несколько иначе складываются отношения с отцами: сыновья находят общий язык с отцами, понимание и поддержку с их стороны в 5% случаев. Однако в остальных случаях между ними имеют место конфликты или непонимание друг друга. Характерно, что отдельные испытуемые вообще ничего не могли сказать об отношениях между “пожилой женщиной и молодым мужчиной” и “пожилым и молодым мужчинами”. Это может свидетельствовать о том, что они вообще не представляют себе сущности и содержания контактов между родителями и детьми в силу невключенности в них.

Можно по-разному именовать семьи, которые не могут обеспечить нормальное, социально-приемлемое формирование личности ребенка:

неблагоприятные, криминогенные, аморальные, конфликтные, трудные и др. Они обычно отражают те конкретные негативные функции, которые выполняет семья данного типа в отношении ребенка и подростка. Например, к трудным нередко относят неполные семьи, не имеющие возможности обеспечить нужное воспитание детей, к конфликтным - те, которые характеризуются ссорами, неприязненными и враждебными отношениями между членами семьи, что не может не оказывать отрицательное влияние на подростка, а к криминогенным - семьи, родители в которых совершают правонарушения и т. д. Наиболее общим для таких семей является термин “неблагополучные”, хотя он и не отражает того, в чем их социальная вредность.

Семьи, родители в которых отвергают ребенка, что может привести к социально-психологическому отчуждению личности, ее дезадаптации, можно именовать десоциализирующими, дезадаптирующими. Они не обеспечивают приспособление детей к условиям общественной жизни, к выполнению социальных норм, готовности занять определенное место в общественной системе, т. е. не выполняют задач, поставленных перед ними природой и обществом.

Мы изложили некоторые исходные положения о влиянии психологического отчуждения личности в детстве на последующее преступное поведение. Считаем необходимым еще раз подчеркнуть: далеко не каждый преступник был отвергнут в детстве родителями, поэтому утверждение о наличии в каждом случае генетической связи между преступным поведением и психической депривацией лишено основания. Подобная депривация в семье, равно как и психологическое отчуждение индивида в целом, лишь одна из причин (но важнейшая!) преступного поведения в дальнейшем. И хотя, наверное, можно говорить, что преступность в целом - отчуждаемое явление в том смысле, что отвергается обществом, видеть его корни только в отчуждении ребенка родителями неверно.

Таким образом, отчуждение родителями ребенка в качестве изначального криминогенного фактора, основного источника преступного поведения характерно для большинства преступников, но не для всех. Напомним, что отвергание ребенка может принимать скрытую форму, такое же криминогенное значение имеет и безразличие родителей. Для ребенка в конце концов не имеет значения, любят ли они его в действительности, для него важнее всего чувствовать, воспринимать себя любимым, а значит, защищенным, нужным, уверенным в своем бытии. Криминогенное заражение личности может иметь место и при приятии родителями ребенка, но когда они подают ему уроки безнравственности. Все это в целом, а именно эмоциональное отношение к ребенку, можно назвать раннесемейным неблагополучием личности.

3. Преступное поведение как реализация отчуждения

Проблема криминогенности психологического отчуждения ребенка в семье нуждается не только в общей оценке. Изучение влияния такого отчуждения на отдельные виды преступного поведения, определение его конкретных механизмов и общественно опасных последствий необходимо и для решения многих практических задач по профилактике преступлений, исправлению и перевоспитанию преступников.

Из предыдущих рассуждении можно сделать вывод, что, чем уже сфера состояний, в которых ребенок полностью и адекватно принимается матерью, тем больше его личность приобретает акцентуированные и ригидные, застревающие черты, что позднее приводит к патологическим адаптациям типа психологических симптомов, психопатическим особенностям характера, к различным формам антиобщественного поведения. Негативные последствия отсутствия отцов достаточно известны, однако дети без отцов, но с любящей и понимающей матерью обнаруживают меньше психологических проблем, чем дети, имеющие доминирующую мать и пассивно-подчиненного отца. Как показывают проведенные нами исследования, именно доминирование, деспотия матери является существенной, а чаще непреодолимой преградой к установлению эмоционально теплых отношений между нею и ребенком. Это кладет начало отчуждению, нередко скрытому, маскирующемуся опекой, а по существу - гиперопекой.

Отсутствие отца для ребенка четырех-пяти лет, как свидетельствуют некоторые авторы, имеет больший отрицательный эффект, чем для .ребенка старшего возраста. Так, мальчики, лишившиеся отца в возрасте четырех-пяти лет, имеют слабую мужскую сексуально-ролевую ориентацию и больше сексуально-ролевых конфликтов, чем дети, имевшие отца или лишившиеся его в более позднем возрасте. Мы считаем возможным предположить, что мотивы некоторых убийств на бытовой почве лежат в сфере неадекватного представления о себе как о сексуальном партнере, бессознательного ощущения своей несостоятельности. Поэтому, на наш взгляд, многие так называемые убийства из ревности на самом деле вызываются реакцией мужчин на демонстрацию женщиной его социальной и (или) сексуальной несостоятельности. Поэтому он уничтожает в лице женщины источник психотравмирующих воздействий.

А., по мнению суда, совершил убийство своей сожительницы Г. из ревности при следующих обстоятельствах. Они жили вместе в рабочем общежитии, и во время очередного совместного распития спиртных напитков он ударом ножа убил ее после того, как она сказала, что у нее есть некто получше него. Эти слова потерпевшей чрезвычайно важны для объяснения происшедшего, но из них отнюдь не следует, что преступник действовал по мотивам ревности. Нужно учитывать другие обстоятельства. Как выяснилось в беседе с А., он и раньше прекрасно знал, что Г. изменяет ему, так как она ночами нередко уходила от него, стараясь делать это незаметно, к другим мужчинам, жившим в том же общежитии. Так что поводов для ревности у него и раньше было предостаточно, он иногда в связи с этим скандалил, но не предпринимал решительных действий. Когда же потерпевшая облачила свое отношение к нему в явную, в данном случае словесную, форму, сказав, что у нее есть некто получше, чем А., тем самым она нанесла ему глубокую психическую травму. По существу негативная оценка его как биологического существа в мужской роли, конечно, несет в себе угрозу его бытию, поскольку отрицает такую роль. Поэтому реакция его была мгновенной, он сразу же уничтожает источник психотравмы. Показательно, что А. рассказывал об этом довольно спокойно, не выказывая никаких угрызений совести, что, впрочем, характерно для убийц. Дополним наш пример тем, что А., по его словам, воспитывала властная мать, к тому же не уделявшая своим двум детям особого внимания.

Эмоциональное отвергание родителями ребенка в детстве в решающей степени может предопределить его дальнейший жизненный путь, его изоляцию, оторванность от среды. Особенно важно отметить, что оно порождает весьма тягостные воспоминания и ощущения, которые сублимируются, переносятся в сферу бессознательного, но могут быть настолько травматичными, что способны мотивировать насильственное преступное поведение. Его личностным смыслом выступает “снятие” психотравмирующих переживаний, связанных с детством, путем уничтожения объекта, который вызывает ассоциации с этим периодом жизни. Это как бы символическая ликвидация своего детства, уход от него. Проиллюстрируем сказанное следующим примером.

Б., 30 лет, образование 8 классов. Осужден на 15 лет лишения свободы за покушение на изнасилование 12-летней девочки, изнасилование девочки в возрасте одного года и хулиганство. Как следует из приговора, явившись вместе со своим товарищем в дом знакомых последнего, он пытался изнасиловать 12-летнюю девочку. Девочка сопротивлялась и сбежала. В тот же день в том же доме дважды изнасиловал девочку в возрасте одного года. Б. пояснил, что был пьян и очень хотел вступить в половую связь. После изнасилования вышел на улицу и напал на незнакомую женщину. Несколько раз ударил ее по голове, угрожал изнасилованием.

Ранее Б. судим за угон автомашины, вовлечение несовершеннолетнего в преступную деятельность, грабеж, нанесение легких телесных повреждений и дважды за нарушение правил административного надзора.

Психиатрическая экспертиза констатировала у Б. возбудимую психопатию эксплозивного (взрывчатого) типа со склонностью к злоупотреблению алкоголем; были суицидальные попытки. Как известно, возбудимая психопатия указанного типа характеризуется аффективной несдержанностью, реакциями злобно-агрессивного плана, вслед за которыми наступают симптомы психической слабости (утомляемость, раздражительность, головные боли). Как показывает практика, среди возбудимых психопатов эксплозивного типа очень часто встречаются сексуальные перверсии (отклонения).

О детстве Б. известно: постоянно убегал из дома, родителей не слушал, воровал вещи дома и в школе, учился плохо, дважды оставался на второй год. Б. рассказывает: “Родители часто ссорились. Мать била отца, а он ее не трогал. Мать меня никогда не ласкала, не играла со мной. Отец много пил. Однажды, когда мне было 14 лет, напившись, выгнал из дома. Меня часто били, не кормили, приходилось ходить к соседям и просить поесть. К младшему брату родители относились лучше. Ему покупали новые вещи, ласкали, рассказывали сказки, но мать тоже выгоняла его из дома. Отношения у нас с братом были хорошие...” Первой женщиной у него была В. Она любила выпить, курила, была старше его на десять лет. Обследуемый женился на Рите, которая была моложе его на два года, прожил с ней три года.

Зачем и почему совершил последние преступления, не знает, поскольку был пьян. По его словам, когда он пьян - возникают мысли “побить кого-нибудь”. О совершенном преступлении рассказывает довольно спокойно, тон эмоционально бесстрастен, на деталях не останавливается, ссылаясь на опьянение. Раскаяние или самоупрек отсутствуют, ни разу не высказал сожаления о содеянном. Показательны его слова: “Говорили, что девочка умерла, но она жива”, сказанные им лишь в контексте “снижения” своей вины.

Как мы видим, Б. был отчужден от семьи, дезадаптирован с детства. Особая неблагополучность семейной ситуации проявляется в том, что Б. был отвергнут и матерью, и отцом. Причем мать не только не выполняла материнских функций (не смотрела за сыном, не ласкала его и т. д.), но и демонстрировала выполнение больше мужских ролей (пила, била мужа). В связи с этим обоснованны предположения о нарушении сексуально-ролевой ориентации Б., что мешало ему впоследствии должным образом ориентироваться в отношениях с женщинами. Таким образом, следствием психической депривации в детстве стала для Б. его дезадаптация в сфере отношений с женщинами.

Нарушение сексуально-ролевой ориентации особенно четко проявилось при применении ТАТ. Относительно картинки № 6, которая обычно порождает рассказ о матери и сыне, так как на ней изображены пожилая женщина и молодой мужчина, Б. пояснил: “Здесь действуют муж с женой”. В рассказе по картинке в качестве семейного и сексуального партнера у него выступает пожилая женщина, поэтому небезосновательна гипотеза, что в этой фигуре он бессознательно ощущает свою мать.

Очень важно отметить, что в рассказах по картинкам ТАТ у Б. немолодая женщина все время выступает в роли существенного препятствия в установлении весьма желаемых для него близких отношений мужчины с молодой женщиной, мешая и даже разрушая эти отношения. То, что Б. видит свою мать в качестве такого дезорганизующего фактора, особенно отчетливо выступает в его рассказе по картинке № 18, в котором пожилую женщину он охарактеризовал так: “Старая, пьянствует, драчливая”, т. е. почти полностью повторил характеристику своей матери. Это еще раз подтверждает враждебность в отношении к матери и бессознательное восприятие ее как источника собственной дезадаптации в межполовых отношениях.

Межполовые отношения имеют доминирующее значение в жизни Б. Он рассказал, что его “всегда тянуло ко взрослым женщинам 25-30-лет. Молодых я не любил, они мне не нравились, потому что наглые. За ними я не пытался ухаживать. В детстве с девочками никогда не играл, даже с родственницами”.

Б. отвергает своих сверстниц, но лишь вербально. На самом же деле он постоянно стремится к ним, и это в сексуальной сфере решающим образом направляет его поведение. Так, по 13 картинкам ТАТ (из 20) в его рассказах четко звучит тема молодой, красивой женщины. С ней он связывает свое личное счастье. Однако влечение к ней блокируется сексуальной дезориентацией, преградой выступает “пожилая женщина”.

В аспекте сексуальной дезадаптации Б. следует отметить весьма важный факт: жена Рита была моложе его на два года. Однако совместная жизнь была неудачной из-за частых конфликтов, возникающих обычно, когда он находился в нетрезвом состоянии. Причем инициатором конфликта выступал он сам, во время ссор избивал ее. Происходило это, на наш взгляд, по причине бессознательного ощущения мужской несостоятельности по отношению к жене как молодой и красивой (по его словам) женщине, восприятия ее как источника, демонстрирующего ему эту несостоятельность. В то же время он находится по отношению к ней в, так сказать, страдательной позиции как к недостижимому для него в психологическом плане идеалу. Данный вывод подтверждается, в частности, наличием на руке татуировки: “Ах, Рита, крошечка моя”.

Вместе с тем с В., которая была старше его на 10 лет, у него отношения внешне нормальные, бесконфликтные, но он не воспринимает ее как постоянного партнера и отказывается, несмотря на ее предложения, жениться на ней. Напомним, что В. довольно часто выпивала, в чем можно видеть ее сходство с матерью Б. и тем самым оценивать указанное обстоятельство в качестве препятствия к установлению с ней длительных отношений на прочной основе.

Таким образом, для Б. характерно амбивалентное, двойственное отношение к молодым женщинам, занимающим ведущее место в его мироощущении. Это отношение словесного отвергания их, страха перед ними и в то же время тяготения к ним.

Б. - дезадаптированная личность, находящаяся в изоляции от среды и ее ценностей, которые не стали его ценностями, регуляторами его поведения. Они постепенно воспринимаются им как “не его”, чуждые ему, для него необязательные, а среда, общество - враждебными. Отсюда постоянное антиобщественное поведение, совершение преступления в 16-летнем возрасте. В связи с этим обращает на себя внимание факт, что последние два раза он был судим за нарушение правил административного надзора, т. е. упорно игнорировал нормы, которые должны были регулировать его поведение после освобождения.

Отчуждение, а затем дезадаптация Б. - и социального, и психологического происхождения. Мы полагаем, что Б. вначале стремился к общению. Он рассказывал, что в детстве, когда его запирали дома с младшим братом, он выбивал стекло и с братом на руках уходил играть к ребятам. Как поясняют представители администрации исправительно-трудовой колонии (ИТК), где он в первый раз отбывал наказание, Б. был человеком достаточно общительным. Впоследствии же дистанция между ним и средой увеличивалась. Можно сказать, что его отчуждение, начиная с раннего детства (отвергание родителями, побеги из дома, кражи, плохая учеба и т. д.), было нарастающим.

Другой отличительной чертой Б. является агрессивность. В этом убеждают не только преступления, за которые он был осужден в последний раз, но и все его поведение: он бил свою жену, угнал автомашину, совершил грабеж, нанес телесные повреждения.

С учетом сказанного попытаемся объяснить преступные действия Б., за которые он был осужден в последний раз. Их анализ может привести к выводу о том, что Б., предпринимая попытку изнасиловать 12-летнюю девочку, изнасиловав годовалого ребенка, лишь стремился к удовлетворению сексуальных потребностей. Тем более что об этом он сказал сам и что эти преступления были совершены им на пятый день после освобождения, а следовательно, после длительного сексуального воздержания. Однако такой вывод является поверхностным, не основанным на глубоком анализе личности Б., его жизненного пути и ряда других существенных факторов.

Прежде всего, отметим, что сразу же после освобождения Б. выяснил, что жена Рита бросила его и куда-то уехала, оставив ребенка его матери. Следовательно, ему была нанесена психическая травма, поскольку “молодая и красивая” отвергла его.

На второй день после освобождения он встретился с В., которая ночевала у него подряд три ночи. Поэтому предположение, что Б. совершил преступные действия в силу острой сексуальной потребности, необоснованно. Поэтому нужно искать другие, неситуативные, движущие начала его поведения, попытаться ответить на главный вопрос - каков личностный смысл его преступных действий, ради чего они совершены?

Обращает на себя внимание, что Б. вначале пытался изнасиловать 12-летнюю девочку, но эта попытка была достаточно вялой в том смысле, что он не прилагал необходимых усилий, чтобы силой совершить с ней половой акт, и дал ей возможность скрыться. После чего он дважды изнасиловал годовалого ребенка, который, естественно, не мог оказать ему сопротивления.

На наш взгляд, с учетом личности Б., особенно факта отвергания его родителями, изнасилование ребенка есть действие, с помощью которого он, как можно предположить, хотел уничтожить объект своего преступного посягательства, поскольку не просто вступил с девочкой в половой контакт, причем дважды, но и тем самым нанес ей телесные повреждения. Важно отметить, что уже после первого контакта ей были нанесены тяжкие увечья и второй был осуществлен, несмотря на это, что можно расценивать как “добивание” жертвы.

Личностный смысл, мотив этого акта, как представляется, состоит в уничтожении бессознательных психотравмирующих переживаний собственного детства. Данный акт, по-видимому, носит характер символического самоубийства. В связи с этим следует вспомнить, что у Б. наблюдались попытки суицида. Именно такой мотив мы устанавливали и во многих других случаях насильственных преступных посягательств в отношении детей, в том числе их убийств. Сексуальная форма уничтожения в разбираемом случае связана с тем, что именно сексуальные переживания, как мы пытались показать выше, составляют одну из важнейших особенностей внутреннего мира Б. и направляют его поведение.

Существенно, что он является возбудимым психопатом эксплозивного типа, а для этого типа характерны сексуальные перверсии. Однако наличие психопатии само по себе не указывает на мотив совершенного им преступления, хотя эта аномалия могла способствовать его преступным действиям, влиять на процесс мотивации. Любое расстройство психической деятельности относится к сфере медицины, мотив и мотивация - к сфере психологии, а психологическое явление не может быть объяснено с медицинских, в данном случае психиатрических, позиций. С помощью констатации названных расстройств невозможно раскрыть внутренние причины любого поведения. Иными словами, утверждение типа: “Он совершил это преступление, потому что психопат” - абсурдно, так как множество лиц с психическими отклонениями не допускаюак множество лиц с психическими отклонениями не допускают никаких предосудительных действий.

Действия Б. в отношении 12-летней девочки и женщины, которая стала объектом хулиганских действий, есть проявление его спонтанной агрессивной установки к женщинам, о чем мы уже подробно сказали. То, что он фактически не предпринимал реальных усилий изнасиловать их, свидетельствует в пользу нашего предположения о том, что личностным смыслом насилия над годовалым ребенком является уничтожение тяжких переживаний собственного детства и что им двигала не сексуальная потребность. Таким образом, истоки его преступного поведения следует искать в раннем детстве.

Мы уже отмечали, что не все преступники в детстве были отвергнуты родителями, но, тем не менее, их преступное поведение в той или иной степени связано с отвержением. Так, по всем изученным нами фактам изнасилований установлено, что преступники на ранних этапах своей жизни не имели должных эмоциональных контактов в семье. Оказалось, что в 80-85% случаев у них были враждебные или неприязненные отношения с матерями либо последние были безразличны к ним. Как можно интерпретировать эти обстоятельства? По-видимому, подобные контакты с матерями формируют такое же, т. е. негативное, неуважительное, даже резко отрицательное отношение к женщине вообще, желание видеть в ней не личность, а только биологическую особь, годную лишь для удовлетворения физиологических нужд. Отсюда не только само изнасилование, но и издевательство, глумление над жертвой, унижение ее достоинства, нанесение телесных повреждений и даже убийство, что, казалось бы, не связано с конкретными обстоятельствами самого сексуального преступления.

Отсутствие должных эмоциональных контактов с матерью приводит к тому, что мальчик, а затем юноша не приобретает социальных и психологических навыков и умений общения с представительницами другого пола, начинает бояться и сторониться их, выражать враждебное к ним отношение. Постоянное фрустрирование, блокирование сексуальных влечений приводит к накоплению аффективных психотравмирующих переживаний. В обстановке, субъективно расцениваемой как подходящая, подобное напряжение может разрядиться насильственными сексуальными действиями, тем более вероятными, что иными путями такие люди не умеют устанавливать контакты с женщинами.

При изучении (совместно с В. П. Голубевым и Ю.Н. Кудряковым) случаев изнасилования мы обратили внимание на весьма опасную категорию насильников - лиц, внезапно нападающих на незнакомых женщин, старающихся силой преодолеть их сопротивление, для чего наносящих им сильные удары, душащих и т. д. Поведение таких лиц можно сравнить с действиями охотника, поджидающего или выслеживающего добычу. Большинство таких преступников положительно характеризуются на работе и в быту, хорошо относятся к своей семье, но в отношении других женщин испытывают отрицательные эмоции, говорят о них пренебрежительно, считают безнравственными.

Исследование показало, что подобные насильники занимают по отношению к женщине подчиненную, пассивную позицию, женщина доминирует над мужчиной и направляет его. Как правило, у них нарушена аутоидентификация с мужской ролью при мощном напряжении сексуальной потребности, фиксации на половых отношениях, сводящихся лишь к половым актам вне нравственно-психологической близости. Установлено также, что подобные лица имели в детстве властную, доминирующую мать и безвольного, подчиненного отца. Создавая собственную семью, они психологически воссоздавали свою раннесемейную ситуацию, образно говоря, занимали место отца и выбирали в качестве жены женщину, похожую по своим психологическим чертам и поведению на мать. Иными словами, “охотники” эмоционально прочно слиты с матерью, испытывая потребность постоянно воссоздавать психологические контакты с ней, т. е. у них как бы не произошло психологического рождения в качестве самостоятельной личности.

“Охотники” зависимы не только от матери и жены, но и от женщин вообще, так как отношения с ними строятся на материнско-детской базе. Разумеется, все эти психологические установки и контакты в подавляющем большинстве случаев полностью бессознательны, в том числе и то, что такие мужчины фактически не воспринимают себя в автономной мужской роли. Поэтому в качестве мотива изнасилования у этой категории преступников выступает стремление к преодолению преимущественно психологического доминирования женщин вообще, а не конкретных лиц. Психологическая задача, которая решается в акте внезапного сексуального насилия, - это попытка резко идентифицироваться с мужской половой ролью, доминировать, обрести личностно-эмоциональную автономию, самостоятельную адаптацию, осуществить свое психологическое “рождение” за счет уничтожения зависимости от женщин, которые по отношению к нему (с его позиции) осуществляют материнскую функцию. Однако подобная попытка остается не более чем попыткой, поскольку сохраняющаяся патологическая психологическая структура препятствует действительной автономии личности. Именно по этой причине неожиданные и яростные нападения на женщин носят “серийный” характер, иногда преступник совершает такие действия несколько десятков раз. Иначе говоря, даже в тех случаях, когда он действует внешне “успешно”, психологического удовлетворения тем не менее не наступает, доминирующую позицию в отношениях с женщинами он занять не в состоянии. Поэтому “охотник” может вновь решиться на подобный поступок.

Думается, что попытка избавиться от психологического диктата женщины, “навязанного” в детстве матерью, лежит в основе большинства изнасилований женщин старческого возраста. Во всяком случае изученные нами подобные факты говорят именно об этом.

Попытаемся объяснить совершение некоторых имущественных преступлений, прежде всего краж, в связи с раннесемейными условиями формирования личности будущих правонарушителей.

Установление причин имущественных преступлений (краж, хищений, взяточничества, спекуляции т. д.) на первый взгляд не представляет особой сложности: они совершаются ради удовлетворения материальных потребностей, для приобретения одежды, продуктов питания, спиртных напитков, ведения образа жизни, связанного со свободной тратой денег, и т. д. Однако при таком подходе остаются неясными субъективные причины выбора именно преступного поведения в качестве способа решения важных жизненных проблем. Непонятно также, почему человек совершает преступление, если он не испытывает материальной нужды. Поэтому, чтобы вскрыть подлинные личностные причины совершения названных преступлений, необходимо обратиться к анализу жизненного пути преступников, условий их социализации, особенно в детстве.

Такой анализ, не затрагивая вопроса о выборе уголовно наказуемого способа приобретения материальных благ, необходимо связать с тем, "что в психологическом плане “выигрывает” личность, приобретая материальные блага. Можно предположить, что обладание ими придает человеку уверенность, снижает беспокойство по поводу своей социальной определенности, устраняет, часто лишь временно, чувство зависти; он способен испытывать удовольствие и удовлетворение, особенно если с помощью похищенного может приобрести престижные вещи, изменить свой образ жизни, войти в состав эталонной группы, завоевать внимание интересующих его лиц.

Есть основание выдвинуть гипотезу о том, что и корыстные мотивы связаны с психической депривацией в детстве, а именно дефицит эмоционального общения, в первую очередь с матерью, а затем с отцом, отвергание ими ребенка, невключение его в стойкие эмоциональные контакты формируют общую неуверенность индивида в жизни, неопределенность его социальных статусов, тревожные ожидания негативного воздействия среды. Эти особенности закрепляются в нем и оказывают существенное влияние на его поведение.

Можно предположить, что совершение имущественных преступлений является своеобразной компенсацией эмоционального дефицита, психологического отчуждения в детстве, поскольку такие преступления предоставляют субъекту материальные средства для того, чтобы прочнее и увереннее ощутить свое место в жизни и тем самым преодолеть состояние неуверенности и неудовлетворенности, порожденное указанными неблагоприятными условиями.

Однако, как и в других подобных случаях, отчуждение в детстве не может напрямую приводить к совершению корыстных преступлений, равно как не может и выступать их непосредственным мотивом. Между неблагоприятным детством и преступным поведением лежит жизненный опыт индивида. К тому же высказанные предположения еще не полностью раскрывают причины того, почему общая неуверенность преодолевается именно с помощью совершения краж или других имущественных преступлений. Видимо, здесь необходимо иметь в виду другие обстоятельства.

Криминологические исследования показывают, что в очень редких случаях родители непосредственно втягивают детей в преступную деятельность, советуют им совершать преступления и т. д. Их негативное влияние обычно проявляется в том, что они подают пример отрицательного отношения к законам и моральным запретам, ведут антиобщественный образ жизни, совершая правонарушения. Все это не остается секретом для ребенка. Однако очень часто родители будущего правонарушителя вообще не совершают никаких аморальных действий. Напротив, они предпринимают необходимые усилия для нравственного воспитания своих детей или как минимум пытаются добиться внешне нравственно послушного (законопослушного) поведения. Но усилия их обычно не достигают цели потому, что они исходят от лиц, с которыми у ребенка нет или существенно ослаблены эмоциональные контакты. Иначе говоря, он слушает их, но не слышит, так как не воспринимает именно от них нравственные нормы и стандарты.

Здесь уместна аналогия с воспитанием и обучением в школе: если учитель вызывает негативные чувства, ученик остается глух к его нравственным поучениям и даже будет плохо усваивать преподаваемый им материал.

Зачастую ребенок видит у других детей, в магазине или иных местах вещи, которыми ему хотелось бы обладать, но по той или иной причине этого сделать нельзя, поэтому у него может появиться чувство зависти. Закрепление такого чувства при отсутствии надлежащего нравственного воспитания способно спровоцировать в последующем желание совершить кражи и другие имущественные преступления. Иными словами, содержанием корыстной мотивации в данном случае является стремление иметь в своем распоряжении вещи, приносящие удовлетворение или удовольствие. На основании сказанного, казалось бы, можно сделать вывод, что все (или большинство) те, кто вырос в необеспеченных или малообеспеченных семьях, должны совершать корыстные преступления. Однако, как известно, это совсем не так. Нам представляется, что если ребенок переживает по поводу отсутствия у него понравившейся, престижной для него вещи, то соответствующее поведение матери или отца по данному поводу может компенсировать негативные переживания и “снять” их. Если родители не предпримут необходимых действий, возникшее чувство зависти может сохраниться и приобрести криминогенную окраску, переплетаясь с ощущениями собственной неуверенности и беспокойства.

Зависть может быть нейтрализована в процессе школьного воспитания. Однако нейтрализация может запоздать, если чувство зависти и сопутствующие ему переживания стабилизируются в психике. Отсутствие необходимых психологических контактов в семье чаще всего компенсируется в малых неформальных группах. Если последние придерживаются антиобщественных ориентации, то при стремлении к членству в них их нормы и ценности сравнительно быстро и “легко” аккумулируются личностью. Чем слабее связи несовершеннолетнего с семьей, тем прочнее они с неформальным окружением вне семьи, которое может оказывать негативное влияние на подростка, стимулировать его антиобщественное поведение. Явно недостаточны у них контакты со школой и другими учреждениями и группами, которые могли бы оказать благотворное воздействие. Так, исследования криминолога С.А. Тарарухина показывают, что правонарушения совершаются тогда, когда утрачивается психологический контакт со взрослыми наставниками и воспитателями. Среди несовершеннолетних .правонарушителей высказали положительное отношение к отцам только 30%, к матерям - 42%. Они, как правило, не могут точно сказать, где и кем работают родители, не могут вспомнить их привычки, любимые книги, интересы и т.д. В отношении учителей 60% опрошенных ответили, что любимых учителей у них не было, 12% заявили, что любимые учителя у них были, но их ответы носили общий характер, остальные от ответа уклонились.

Отмечая попадание индивида в психологическую зависимость от группы, нужно остановиться на таком важном обстоятельстве. Психологическое изучение лиц, виновных в совершении краж, показывает, что причиной включения их в антиобщественные группы во многом послужило либо отсутствие отцов, либо отсутствие доверительных, близких отношений с ними. Иными словами, взрослый мужчина, призванный сыграть роль отца, не выполнял этой роли, необходимой для всесторонней социализации личности мальчика или подростка. Между тем, как уже отмечалось выше, роль отца в воспитании ребенка трудно переоценить.

Образующийся эмоциональный вакуум из-за депривации в семье заполняется отношениями не просто в неформальной группе сверстников, а в группе, где функционируют лица старших возрастов. Поскольку потребность в идентификации с группой велика, ее нормы и стандарты активно усваиваются и начинают стимулировать противоправное поведение. Можно сказать, что в такой группе человек пытается получить то, что “недополучил” от отца. Поэтому, как показывают клинические исследования многих преступников, в юности они тяготели к группам, в которых доминировали лица старших возрастов, демонстрирующие свою физическую силу, ловкость, уверенность, сообразительность, умение преодолевать трудности и т. д. С ними подростки начинают совершать вначале мелкие, а затем все более опасные правонарушения. Не исключено, что в такой группе они видят “коллективного” отца. Для иллюстрации приведем следующий пример.

М., 25 лет, образование 10 классов, холост. Родился в семье служащих. В первый раз в 1979 г. совместно с другими лицами совершил ряд квартирных краж, за что был осужден на четыре года лишения свободы. После освобождения вновь совершил несколько краж из квартир.

М. весьма положительно характеризует своих родителей (он был единственным ребенком), отмечает их заботливое отношение к себе, достаточно доверительные контакты с ними, особенно с матерью. Обучаясь в радиомонтажном училище, М. познакомился с группой молодых людей, которые “весело” проводили время, посещали рестораны, дискотеки, хорошо одевались, при этом располагая свободными деньгами. Как он выяснил впоследствии, они занимались спекуляцией и совершали квартирные кражи. Общение с ними было для М. лестным. Он стремился к постоянному членству в группе, поэтому они постепенно втянули его в занятия спекуляцией, а затем и в совершение краж из квартир. По первому впечатлению причиной преступного поведения М. является антиобщественное влияние названной группы. Однако такое объяснение является совершенно недостаточным и неполным, не раскрывает субъективных причин уголовно наказуемых действий М., их личностного смысла.

Как показало психологическое изучение, положительная оценка М. его отношений с родителями не соответствовала действительности. Он, как и многие люди, оказался неспособным вскрыть те реальные связи, которые существовали между ним и родителями, сосредоточивая внимание на внешних обстоятельствах, в первую очередь на том, что родители постоянно контролировали его поведение и особенно учебу. Высказывания самого М., которым он не придавал значения, говорят о том, что необходимых психологических контактов у него с родителями не было, т. е. его отвергание родителями носило скрытый характер. Так, о матери он сказал, что хотя она его физически не наказывала, но была категорична, резка, постоянно пыталась в чем-либо разоблачить. В этом нельзя не видеть жесткий, психотравмирующий контроль со стороны матери. Не удивительно, что на самом деле он не доверял ей: “Я обманывал ее, чтобы скрыть плохое. Я подхалтуривал в оркестрах, занимался мелкой спекуляцией, чтобы выглядеть лучше, хорошо одеваться”. С отцом отношения были еще менее доверительны.

Особенно красноречиво рисуют отношения М. с родителями его рассказы по методике ТАТ. Например, по картинке № 6 он пояснил: “Сын и мать, мне бы так хотелось. У них был серьезный разговор. Он собирается уходить и сказал ей об этом. Она поражена, что останется одна. Я бы назвал эту картину “Сын уходит”. Он уйдет медленно, не может не уйти, такие у него обстоятельства. Очень грустная картина, впечатляющая”. Как мы видим, здесь отчетливо видна проекция на его отношения с матерью.

Однако дефицит эмоциональных отношений с матерью не восполняется контактами с отцом. В рассказе по картинке № 7 М. пояснил: “Отец с сыном. Сын похож на предыдущего. Они в очень хороших отношениях. Отец снисходительно смотрит на своего отпрыска. Сын ему что-то доверил. Отец анализирует рассказ сына, а сын ждет. Эту картину можно соединить с предыдущей. Отец посоветует сыну поступать так, как тому велит трезвый разум”. Таким образом, М. не находит удовлетворения и в отношениях с отцом, поддержки у него. Отец не дает никаких советов сыну, не помогает ему, а лишь призывает поступать так, “как велит трезвый разум”, следовательно, переносит тяжесть жизненных решений с себя на сына. Характерно, что рассказы по картинкам № 6 и 7 - в сущности единый рассказ об одной и той же семье, т. е. проекция на собственную родительскую семью. В ней отношения строятся по схеме: уход от матери - обращение к помощи отца - его отказ.

Психологическое отчуждение М. в детстве от родителей во многом обусловливает его слабую включенность в межличностные отношения, тревожность, сверхобостренную чувствительность к внешним воздействиям, постоянные ожидания угрозы. Связанные с этим переживания порождают множество конфликтов с окружающими. Так, о М. известно, что его несколько раз жестоко избивали другие преступники.

Тестирование М. с помощью “Методики многостороннего исследования личности” (ММИЛ) показало следующее: чрезвычайно чувствителен ко всему, что имеет к нему отношение, особенно в сфере межличностных контактов. Обидчив, подозрителен. Считает, что против него постоянно что-то замышляют. Обнаруживает упорство в отстаивании своего мнения, его трудно переубедить. Агрессия направлена на окружение, которое он считает недоброжелательным по отношению к себе. Черты импульсивности проявляются во внезапных, необдуманных поступках. Низкий интеллектуальный контроль поведения, плохо разбирается в социальных нормах и требованиях. Испытывает сильное внутреннее психологическое напряжение, дискомфорт, тревожность; нарушена адаптация. При оценке окружения обнаруживает “свою логику”, интерпретирует все в рамках имеющихся у него аффективныхктивных установок, которые не соответствуют реальности, преувеличены. Считает, что его недостаточно объективно оценивают окружающие, всячески ущемляют его права, стремятся унизить.

Жесткий контроль над М. в детстве при отсутствии эмоциональных контактов с родителями привел к потере контакта с ними. М. дезадаптирован и в сфере межполовых отношений. Хотя любовь к женщине считает наивысшей ценностью, устойчивых связей с женщинами у него никогда не было. Касаясь этой темы, М. в беседе пояснил, что наконец-то встретил женщину, отвечающую его желаниям во всех отношениях. Она его идеал, он будет с ней до конца жизни. Однако выяснилось, что он ее видел только на фотокарточке, переписывается с ней, поскольку она тоже отбывает уголовное наказание. На наш вопрос, не разочаруется ли он в ней при встрече, М. после некоторого замешательства ответил, что это вполне возможно.

Отношения М. в группе соучастников носят в целом подчиненный, пассивный характер, что в значительной степени определяется его общей дезадаптацией, при которой ограничены возможности выбора. Группа является для него эталонной, поэтому он достаточно легко подпадает под ее влияние, быстро усваивает ее стандарты и ценности, совершает в ее составе преступления. Влияние группы является устойчивым, поскольку М. дорожит членством в ней.

Таким образом, совершение М. первых краж мотивируется потребностью преодоления своего социального и психологического отчуждения, желанием обрести членство в группе. Затем все более четко начинают проявляться мотивы корысти, и кражи становятся главным источником получения средств к существованию.

Криминолого-психологические исследования показывают, что отчуждение в детстве от родителей относительно редко компенсируется другими факторами или благоприятными жизненными ситуациями. В подтверждение этого приведем следующий пример. :

Д., 30 лет, образование среднее техническое. Родители расстались, Г когда ему было около трех лет. Отца не помнит. Со слов матери знает, что он спился, его лишили отцовства, отбывал уголовное наказание. Жив он сейчас или нет, не знает. Никогда не пытался его найти и чувствует, что повторил его судьбу.

Мать относилась к Д. хорошо, и, хотя была властной, с характером, он ее не боялся. “Мать отбила у меня в детстве самостоятельность своей строгостью, и я думал, что к своему ребенку не буду так строг”.

Семьей руководил отчим, но с ним Д. не мог общаться, так как тот был строгим и замкнутым, иногда физически наказывал пасынка. Отчим считал, раз у него нет своих детей, то Д. и его сестра должны стать такими, чтобы его никто не мог ни в чем упрекнуть, а поэтому “требовал от нас хорошую учебу. Я его в детстве очень не любил, потом мне его стало жалко, так как все его попытки были безуспешными. Можно всего было достичь добротой. Он и сестру замучил”. В последние годы, считает Д., он чувствовал, что мать как бы упрекает себя.

Д. учился в техникуме, служил в армии. После армии заочно поступил в институт, работал, оклад составлял 110 рублей. Так как в связи с женитьбой денег не хватало, подрабатывал в магазине, на фабрике. Жена не работала в связи с рождением ребенка. Он не мог удовлетворить ее запросы в вещах, она была недовольна им, хотя вначале и не упрекала. Пошел на мыловаренный завод рабочим, стал получать больше, но стал чаще выпивать из-за углубления конфликтов с женой, которая постоянно была недовольна материальным положением.

В 1976 г. украл в такси деньги и был на месте задержан. Жена узнала, что он совершил кражу, однако тогда от него не ушла. Но все-таки потом из-за постоянной нехватки денег она уехала к матери в Рязань. В этот период он уже “здорово пил”. Еще когда жили вместе, Д. подозревал, что она ему изменяет, поэтому пил, чтобы отомстить за ее “гулянки”. Решил ей тоже изменять. Жена, со слов Д., “с характером”, как и его мать.

Трижды ездил в Рязань, но она не соглашалась вернуться. Стал пить систематически. “Пить - выход из положения, чтобы ни о чем не думать. Я мучился около года оттого, что она меня бросила. Даже попал в психиатрическую больницу с диагнозом “депрессия”. Стал часто менять место работы, совершал мелкие кражи, в основном из магазинов. Однажды в столовой украл портфель-дипломат, и меня задержали на месте”. Был осужден на четыре года лишения свободы.

После освобождения вернулся в Москву. Не мог устроиться на работу в течение двух месяцев. Пил не очень много, не воровал, продавал свои книги. Потом совершил кражу портфеля и был задержан. Осужден на четыре года лишения свободы. У Д. диагноз: алкоголизм второй стадии.

Д. - отчужденная, дезадаптивная личность. Основы ее дезадаптации заложены в детстве путем эмоционального отчуждения от родителей. Они были ориентированы на внешний успех, которого пытались достичь с помощью запретов и строгости в ущерб внутренним контактам между членами семьи. Этим объясняется, что Д. в первую очередь с помощью строгих мер пытались заставить хорошо учиться. Семье нужно было в основном внешнее подчинение, а не подлинная близость.

Необходимо подчеркнуть, что у Д. не было близких эмоциональных контактов с матерью на ранних этапах жизни, что положило начало дезадаптации. По его рассказам видно, что он чувствует ее вину перед собой. Он говорит об этом прямо: “Мать отбила у меня самостоятельность в детстве своей строгостью, и я думал, что к своему ребенку не буду так строг” - и косвенно: “В последнее время я чувствовал, что мать как бы упрекает себя”. Однако Д. ощущает сильную психологическую зависимость от матери и ее решающую роль в его жизни, что достаточно четко проявилось при его обследовании с помощью ТАТ. В целом у него сохранились тягостные воспоминания о детстве, неудовлетворенность им.

Отчим усугубил его отчуждение. Д. боялся его, в том числе физических расправ, и даже убегал из дома. Такие отношения с отчимом помешали формированию “мужских” черт в характере Д., во многом предопределив его слабоволие, инертность, подчиняемость обстоятельствам, желание “плыть по течению”, столь характерные для преступников асоциального типа. Мать не стала для него основным адаптирующим фактором. Логично, что эту роль могла бы сыграть другая женщина, поскольку его социализация, хотя и неудовлетворительная, главным образом шла все-таки через мать. Однако жена, на которую он бессознательно возложил эту функцию, достаточно быстро отказалась от него. Следует заметить, что до этого он совершил кражу денег в такси, чтобы обеспечить материальные потребности жены, что еще раз подтверждает его психологическую зависимость от нее.

Жена ушла от Д., не поддаваясь уговорам. Он бессознательно ощущал свою зависимость от жены и предвидел “бедствия”, которые его ждут в случае окончательного разрыва с ней. Поэтому он трижды едет к ней в Рязань, но ничего добиться не может.

Дезадаптация (и деградация) Д. обострилась тогда, когда он оказался несостоятельным в обеспечении запросов жены. Именно в этот период и по этой причине он начал выпивать и совершил новую кражу. Окончательный, после длительных конфликтов, уход жены углубил его отчужденность: он стал постоянно пить, часто менял место работы, подолгу не работал, продавал из дома вещи, совершал кражи. Употребление алкоголя снимало состояние тревоги, но в то же время активно способствовало его десоциализации. Уход жены был для Д. настолько травмирующим, что он заболел депрессией.

Отметим и такую важную деталь, характеризующую его общую дезадаптацию и свидетельствующую о стремлении к пассивному уходу из психотравмирующей ситуации: у него были веские основания подозревать жену в неверности, однако он отреагировал лишь тем, что сам стал ей изменять и еще больше выпивать.

Нельзя не видеть сходство в характерах матери и жены Д., равно как сходство судеб Д. и его отца, что отмечает и сам Д. Можно предположить, что мать Д. сыграла в жизни отца примерно ту же роль, что сыграла жена в его жизни.

Мотивы краж, совершенных Д., не носят, так сказать, чисто корыстного характера. Мотивом, личностным смыслом преступлений лиц алкогольно-дезадаптивного типа является сохранение определенного асоциального образа жизни. По-видимому, их можно назвать дезадаптивными мотивами. Возможность рецидива преступлений у таких лиц в силу дезадаптации и алкоголизации чрезвычайно велика, тем более что они обычно слабо опираются на прошлый опыт и не извлекают из него урок.

Д. - подавленный, с постоянно сниженным настроением человек. Для него характерны общая пессимистическая оценка жизни при одновременно декларируемом желании построить ее заново. Ему не хватает решимости и воли, он не уверен в себе, что является в значительной мере следствием воспитания в семье. Не случайно у него вызывают антипатию сильные, довольные собой, уверенные в себе люди, умеющие за себя постоять, т. е. именно те, которые демонстрируют черты, которых у него нет. Это тоже может способствовать рецидиву преступлений.

В приведенных примерах имело место отчуждение от родителей в детстве. Отсутствие необходимых воспитательных мероприятий и воздействие при этом различных криминогенных факторов приводят к преступному поведению, развивающемуся на фоне утраты контактов с позитивной микросредой и значительного ослабления ее контроля. В этих жизненных ситуациях совершение краж является способом поддержания определенного образа жизни, что наиболее ярко выступает в тех случаях, когда алкоголизация играет роль мощного мотивирующего фактора при общей дезадаптации. Преступная дятельность М. начинается под влиянием мотивов приспособления к группе, обеспечения необходимого ему образа жизни, преодоления своей изолированности. В дальнейшем совершение квартирных краж в одиночку приобретает, так сказать, более корыстный характер, и корыстные мотивы начинают играть доминирующую роль.

Таким образом, мы выдвигаем гипотезу, что эмоциональное отвергание в детстве ребенка родителями формирует у него состояние неуверенности, тревожности, беспокойства по поводу своей социальной определенности. Подобные особенности становятся фундаментальными структурами личности. Однако эти структуры неоднородны: по-видимому, если попытаться ранжировать их, высшей точкой будет страх и ожидание агрессии среды, низшей - неуверенность и беспокойство. Страх и ожидание агрессии способны порождать насильственное преступное поведение, неуверенность и беспокойство - совершение корыстных преступлений в попытке обрести определенность и положительные эмоции, даваемые материальными благами.

Между названными крайними точками могут существовать иные образования. Можно предположить, что снижение страха до уровня только неуверенности и беспокойства способно, при общей антиобщественной направленности личности, трансформировать насильственное преступное поведение в корыстное, а повышение неуверенности и беспокойства - наоборот. Возможно, что в этом заключена одна из главных причин изменения конкретных форм противоправного, поведения индивида. Не исключено и совпадение этих явлений, в чем можно усмотреть причину, например, совершения краж и нанесения тяжких телесных повреждений или убийства одним и тем же лицом.

В настоящее время трудно дать более или менее полный ответ на вопрос о том, почему отвергание, отчуждение ребенка родителями в детстве у одних приводит в дальнейшем к формированию страха, а у других - только состояния неуверенности и беспокойства. Можно предположить наличие нескольких причин:

·           врожденные особенности нервно-психической конституции, определяющие различные типы реакций на отчуждение;

·           характер и степень отчуждения от родителей;

·           усвоение в детстве, а также в юношеском возрасте конкретных форм антиобщественного поведения - насильственного или корыстного как в семье, так и в иных малых группах;

·           состояние психики данного человека, ее нарушения.

Разумеется, отчуждение в детстве, как и вся неблагоприятная раннесемейная ситуация личности, может и не иметь негативных последствий, если будут предприняты специальные воспитательные меры.