Реферат: Творческий путь и своеобразие мастерства С. Есенина
Реферат
ТВОРЧЕСКИЙ ПУТЬ И СВОЕОБРАЗИЕ МАСТЕРСТВА С. ЕСЕНИНА
План
Введение
1 Певец России
2 Космос Сергея Есенина
3 Русское зарубежье о Сергее Есенине
Заключение
Список использованной литературы
Введение
Жизнь Сергея Есенина – это трагическая судьба выдающегося представителя русского крестьянства, разделившего судьбу своего народа. В его жизни и творчестве, как в зеркале, отразились надежды, воодушевление, опасения, протест, через которые прошло русское крестьянство после октября 1917 года.
Л.В. Занковская, опираясь на метод историзма, предлагает свою периодизацию жизни и творчества поэта, связав ее с ключевыми поворотами в судьбе российского крестьянства. Она выделяет восемь периодов творческой жизни поэта.
1 период (июль 1912 г. – октябрь 1917 г.) – дореволюционный этап жизни и творчества поэта. Период под условным названием «Мой край, задумчивый и нежный» является чрезвычайно важным для поэтического дарования Есенина. В этот период он формируется как выдающийся лирик и получает признание у интеллектуальной элиты России как новая восходящая звезда русской литературы.
2 период (октябрь 1917 г. – июль 1918 г.) «Взвихренной конницей рвется к новому берегу мир». Есенин переживает поэтический взлет, мечтая о счастливом будущем России.
3 период (июль 1918 г. – ноябрь 1918 г.). Его лейтмотивом могут служить строки: «С того и мучаюсь, что не пойму – куда несет нас рок событий». Это время начала гражданской войны.
4 период (ноябрь 1918 г. – конец 1920 г.) «Мне только осталось озорничать и хулиганить…» Однако форма протеста была с самого начала слишком тесна и искусственна для талантливого поэта. В его стихах за внешним озорством звучат переживания, боль и отчаяние за происходящие в стране перемены.
5 период (начало 1921 г. – май 1922 г.) «И свистят по всей стране, как осень, шарлатан, убийца и злодей» назван строками из есенинского стихотворения «Хлеб», написанного в предчувствии надвигающегося голода в самых хлебородных губерниях России.
6 период (май 1922 г. – август 1923 г.) охватывает 15-месячное пребывание Есенина за границей со своей женой, знаменитой танцовщицей А.Дункан. Поэт в надежде увидеть иную жизнь объездил всю Европу и Северную Америку, познакомив со своим творчеством ценителей поэзии многих стран.
7 период (август 1923 г. – ноябрь 1923 г.) «Я вернулся не тем, чем был…» Ключевым моментом была встреча Есенина с могущественным наркомом по военным и морским делам, председателем Реввоенсовета Л.Троцким – главным претендентом на место Ленина в партии. Помимо своей воли поэт был втянут в жестокую конфронтацию между Л.Троцким и «старой гвардией».
8-й период (ноябрь 1923 г. – декабрь 1925 г.) «Казненный дегенератами». Название этому периоду дала статья Б.Лавренева, опубликованная после смерти поэта и обвиняющая окружение поэта в его гибели. Есенин создает цикл «Персидские мотивы», поэмы «Анна Снегина», «Песнь о великом походе», «Черный человек», множество прекрасных стихов. В то же время это самый тяжелый и трагический период жизни поэта: против него совершено множество провокаций, сфабриковано семь уголовных дел, его травят, унижают, он переживает множество обид.[1]
Сергею Есенину посвящены сотни книг. Цель представленной работы рассмотреть следующие аспекты творчества самобытного автора:
1.Особенности стихов, посвященных России.
2.Рассмотреть отношение писателей-эмигрантов к поэзии С.Есенина.
3.Изучить взаимосвязь народного творчества и космических мотивов в творчестве поэта.
1 Певец России
Срединная неоглядная Русь, «равнина дорогая», седой туман, стелющийся по стерне, оклик журавлиный в лиловом осеннем небе, долго пламенеющие гроздья рябины на опушках. Да еще россыпь изб вдоль бесконечной, теряющейся в просторе дороги, редкие огоньки, теплящиеся у самой земли. Дорогу в родное Константиново, в Спас-Клепики, где прошли годы ученичества, эти рязанские раздолья Есенин чаще всего, пожалуй, изображал при особом освещении, когда предметы словно утрачивают тяжесть, плотность, неподвижность. Это свет, при котором именно «луна золотою порошею осыпала даль деревень». Резок этот «свет луны таинственный и длинный», при нем «плачут вербы, шепчут тополя» и даже сам ветер кажется серебряным…
Пятнадцатилетний Есенин, выводя строки одного из своих первых стихотворений, поражающие удивительной мелодичностью, полнотой чувства, был сам целиком во власти природы, ее далей, ее небесного свода; границ между листвой безглагольной и цветами он не знал. История поэзии, вероятно, не знала более органической взаимосвязи песни поэта и самых глубинных «мелодий» жизни, природы, чем внешне безыскусственное стихотворение:
Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло,
Только мне не плачется – на душе светло.
Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,
Сядем в копны свежие под соседний стог.
Зацелую допьяна, изомну, как цвет,
Хмельному от радости пересуду нет…
Мелодия живет в этих строчках, как солнечный свет, как сок в листве дерева, как течение в равнинной реке! Это тростник, поющий без прикосновения губ…[2]
Особо следует выделить из первой части «Радуницы» стихотворения: «Гой ты, Русь, моя родная…», «В хате» и «Черная, потом пропахшая выть!..». Все три произведения, написанные в 1914 году, в отличие от других стихотворений «Радуницы» - первой книги поэта, впоследствии не подвергались авторским правкам. Здесь центральная тема – тема родины, России, и именно ей теперь признается автор в своем большом чувстве.
В стихотворении «Гой ты, Русь, моя родная…» внимание автора сосредоточено на избяной России, которую он типизирует в метафоре – «хаты – в ризах образа…» Благодаря эмоциональной силе, заложенной в каждом слове, поэту удается создать картину необыкновенной красоты:
Гой ты, Русь, моя родная,
Хаты – в ризах образа…
Не видать конца и края –
Только синь сосет глаза.
От признания в любви к родине автор переходит к душевному состоянию своего героя. Он сравнивает себя с «захожим богомольцем», который увидел эту красоту будто бы в первый раз и поразился ею. Не случайно все рифмы второй строфы поэт заполнил зачаровывающим, любвеобильным звуком «л»: «богомолец – околиц», «поля – тополя».
Как захожий богомолец,
Я смотрю твои поля.
А у низеньких околиц
Звонко чахнут тополя.[3]
В стихотворении «В хате» поэт сосредоточивает внимание на любви к своей малой родине. Тут главной для поэта становится тема родного очага.
Есенину удалось, основываясь на архаичной фольклорной поэтике, создать поэтическую систему, достаточно емкую и гибкую для передачи сложнейшей духовной жизни «настоящего, а не сводного сына» ХХ века, ни в лексике, ни в синтаксисе, ни в интонационном строе которой, за исключением самых ранних опытов, не было ничего специфически «пастушеского»; хотя, как мы уже видели, многое в этой вполне современной, отмеченной всеми «особыми метами» ХХ века поэзии объясняется если и не прямо крестьянским происхождением ее автора, то сознательной ориентацией Есенина на народное искусство, и не только словесное. Более того, Есенин считал, что его поэтический долг – разбудить в своих соотечественниках «чувство родины во всем широком смысле этого слова», убедив их, что нищую, серую, убогую Россию можно любить не только лермонтовской «странною любовью» и для этого надо «возвращать в общество того, что есть истинно прекрасного и что изгнано из него нынешней бессмысленной жизнью». Последняя фраза кажется цитатой из есенинских «Ключей Марии», но это Гоголь, которого Есенин считал не только самым великим русским поэтом (Гоголя Есенин постоянно цитировал, на Гоголя ссылался, Гоголя читал наизусть), но и своим духовным отцом, по завещанию которого он, Есенин, и получил в наследство его «дитя» - «русскую Россию», «не ту, которую показывают нам грубо какие-нибудь квасные патриоты, и не ту, которую вызывают к нам из-за моря очужеземившиеся русские, но ту, которую (истинно русский поэт. – А. М.)… извлечет… из нас же и покажет таким образом, что все до единого, каких бы ни были они различных мыслей, образов воспитанья и мнений, скажут в один голос: «Это наша Россия; нам в ней приютно и тепло, и мы теперь действительно у себя дома, под своей родной крышей, а не на чужбине». Отсюда и его заносчивый, ребяческий максимализм: Блок, с его голландским романтизмом, - «по недоразумению русский», Маяковский – «американец», да что Маяковский, если сам смиренный Миколай, сам монарший Клюев – по Есенину – «Уайльд в лаптях», Бердслей – «рисовальщик словесной мертвенности», уже не говоря о питерских литераторах, которые, в представлении Есенина, сплошь «романцы» и «западники».[4]
Любимая Россия, и что перед нею личные обиды и страдания, ошибки и срывы! И если можно найти исцеление – то только в ней, только с нею. «Никакая родина другая не вольет мне в грудь мою теплынь». И вот он, выстраданный, как вздох облегчения, вывод:
Радуясь, свирепствуя и мучась,
Хорошо живется на Руси.
2 Космос Сергея Есенина
Мир Сергея Есенина существует в первозданном значении этого слова, противостоящем обычному понятию «космос». В космосе человек и вселенная существуют отдельно. Мир – это единство человека и космоса. Поэт с детства проникся той народной космологией, которая приоткрыла нам свои тайны в «Ключах Марии».
«Человек есть ни больше, ни меньше, как чаша космических обособленностей»[5] и наступит время, возвещает поэт, когда «опрокинутость земли сольется в браке с опрокинутостью неба».[6]
Кто усомнится теперь в достоверности поэтических пророчеств Есенина, когда устами космонавтов мы можем подтвердить: «Верха и низа в ракете, собственно, нет, потому что нет относительной тяжести… Мы чувствуем верх и низ, только места их сменяются с переменой направления нашего тела в пространстве» (Герман Титов). Это веди и есть мир, где «опрокинутость земли сольется в браке с опрокинутостью неба».
Конек с крыши есенинской избы умчался в небо, разрастаясь до объема земли, а Млечный Путь стал «дугою» в его упряжи:
Пой, зови и требуй
Скрытые брега;
Не сорвется с неба
Звездная дуга!
Поэтическое слово таит в себе мироздание, предвещая космическое будущее Руси:
И чуется зверю
Под радугой слов:
Алмазные двери
И звездный покров.
(«Отчарь»)
Поэт чувствовал себя странником, несущим на плечах «нецелованный мир» вселенной:
Свят и мирен твой дар,
Синь и песня в речах,
И горит на плечах
Необъемлемый шар!..
Закинь его в небо,
Поставь на столпы!
Там лунного хлеба
Златятся снопы.
(«Отчарь»)
В те времена «космизм» Есенина мог казаться да и казался наивным, как, в частности, и «космизм» Циолковского, и слова непризнанного в то время ученого прямо перекликаются со словами признанного и популярнейшего поэта:
«Мне представляется… что основные идеи и любовь к вечному стремлению туда – к Солнцу, к освобождению от цепей тяготения – во мне заложены чуть ли не с рождения» (К.Циолковский).[7] Освоение космоса принесет человеку «горы хлеба» и «бездну могущества», писал Циолковский. Об этом же говорил поэт:
Плечьми трясем мы небо,
Руками зыбим мрак
И в тощий колос хлеба
Вдыхаем звездный злак.
(«Октоих»)
Космическое родство ученого и поэта дает уникальную возможность почувствовать собственно поэтический смысл космических метафор Есенина.
Вот растет фольклорное древо Млечного Пути, небесный кедр:
Шумит небесный кедр
Через туман и ров,
И на долину бед
Спадают шишки слов.
Поют они о днях
Иных земель и вод,
Где на тугих ветвях
Кусал их лунный рот.
Здесь же под небесным Маврикийским дубом сидит дед поэта в звездной шубе и в шапке-месяце:
И та кошачья шапка,
Что в праздник он носил,
Глядит, как месяц, зябко
На снег родных могил.
Космос требует новых ритмов, других размеров, диктует смелую головокружительную метафору. Здесь ковш Большой Медведицы черпает волю сном. Здесь небо изливает ведром лазури, а вытекшая душа удобряет чернозем русских «небесных пажитей». Отказ от рифмы в поэме «Преображение» продиктован все тем же стремлением вырваться на волю из привычных оков:
Ей, россияне!
Ловцы вселенной,
Неводом зари зачерпнувшие небо…
Сеятель слова, ловец вселенной, собирающий звездный урожай, неводом слова вытягивающий звездный улов, - таков образ Есенина в 1917 году. Пройдет год, и небо превратится в колокол, где язык – месяц, а звонарь – поэт, взывающий к «вселенскому братству людей».
Для крестьянского поэта Есенина хлеб земной и небесный – одна краюха. Жатва словесная, и жатва космическая, и жатва земная – единый труд. Его полет к небу не от земли, а вместе со всей землей. Деревянный резной конек превратился в огненного коня, несущего землю к небу.
Сойди, явись к нам, красный конь!
Впрягись в земли оглобли.
Нам горьким стало молоко
Под этой ветхой кровлей…
Мы радугу тебе – дугой,
Полярный круг – на сбрую.
О, вывези наш шар земной
На колею иную.
Так промелькнули и умчались небесные кони в поэзии Есенина. Эта вспышка космических метафор длилась два года – с 17-го по 19-й, а потом стихи обрели привычную ритмику, образ мира-космоса постепенно отошел на второй план, так в древней живописи поздний слой закрывает ранний, не уничтожая его.
Внутренний космический огонь – в глубине поэзии Есенина, он похож на пламенные белые блики в темной живописи Феофана Грека. Это огонь изнутри, отсвет космического пламени. Есенин не повторялся, но и не отказывался от былых прозрений.
Сейчас трудно определить, кто на кого влиял, но космос Есенина удивительно схож с космосом Хлебникова и Маяковского. Это сходство разных поэтов в обращении к одной теме свидетельствует о вполне объективной закономерности рожденья космической метафоры в русской поэзии тех лет. От «Облака в штанах» Маяковского к поэмам Есенина 1917-1919 годов, от поэм Есенина к «Ладомиру» Велимира Хлебникова пролегает путь непрерывный.
У Сергея Есенина земля – телега в оглоблях небесного коня, золотой калач, теленок, рожденный небом. Небо и земля – чаша двух полусфер, отраженных друг в друге. Освоение космоса он не считал задачей чисто технической. Нужно еще и новое космическое зрение. Человек должен «родиться» для космоса. «Многие пребывают в слепоте нерождения. Их глазам нужно сделать какой-то надрез, чтобы они видели, что небо не оправа для алмазных звезд, а необъятное, неисчерпаемое море…»[8]
Образ дивной красоты – солнечно-лунный космический человек Есенина. К нему не следует искать научных отмычек. Он прекрасен в своей поэтической завершенности.
3. Последний период жизни. Русское зарубежье о С.Есенине
Маяковский во время последней встречи с Есениным обратил внимание на «двух его темных (для меня, во всяком случае) спутников», от которых несло спиртным перегаром. Дурное настроение поэта, его недовольство собой Маяковский, в частности, объяснял «черствыми и неумелыми отношениями окружающих».
К осени 1925 года все это осложнилось физическим нездоровьем поэта. У него были явно расшатаны нервы, и врачи посоветовали ему пройти двухмесячный курс лечения.
26 ноября Есенин был принят на лечение в психоневрологическую клинику… Здесь были написаны стихотворения: «Клен ты мой опавший, клен заледенелый…», «Не гляди на меня с упреком…», «Ты меня не любишь, не жалеешь…», «Может поздно, может, слишком рано…», «Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…». Все они, кроме первого, вошли в цикл «Стихи о которой…»; Есенин решил включить его в собрание своих сочинений, готовившееся Госиздатом. Из клиники он следил за тем, как идет эта подготовка, общался с редактором и т.д.
За время лечения у Есенина созрел обширный план предстоящей работы. Он собирался приняться за большую прозаическую вещь – повесть или роман. В голове роились новые стихи. Нужно было завершить подготовку собрания сочинений. Наконец – и это особенно увлекало поэта – начать издавать новый, двухнедельный журнал, о котором он уже договорился с ленинградским отделением Госиздата (Есенин должен был стать редактором этого журнала).
В Ленинград поэт приехал утром 24 декабря 1925 года. Физически он был очень слаб – в клинике явно не долечился. Поэт не выдержал очередного приступа депрессии: 27 декабря поздно вечером заперся в своем номере гостиницы «Англетер», спать не ложился и далеко за полночь, между тремя и пятью часами утра, покончил с собой.
31 декабря состоялись похороны. По Никитскому бульвару траурный кортеж направился на Страстную площадь, к памятнику Пушкину. Трижды вокруг памятника был обнесен гроб с телом Есенина, символизируя живую связь его поэзии с великой пушкинской традицией.[9]
В 1993 году в Москве был выпущен двухтомник «Русское зарубежье о Есенине». Большинство представленных на его страницах материалов, ранее закрытых в спецхранах, публиковались у нас в стране впервые и без купюр.
Приведу фрагмент статьи «Самородки» Ивана Бунина, лауреата Нобелевской премии, который высказывает противоречивое отношение к жизни и творчеству Сергея Есенина.
«Второе тысячелетие идет нашей культуре. Был у нас Киев, Новгород, Псков, Москва, Петербург, было изумительное зодчество и иконописное искусство, было «Слово о Полку Игореве», был Петр Первый и Александр Второй, мы на весь свет прославились нашей музыкой, литературой, в которой был Ломоносов, Державин, Кольцов, Пушкин, Толстой… Но нет, нам все мало, все не то, не то! Нам все еще подавай «самородков», вшивых русых кудрей и дикарских рыданий от нежности. Это ли не сумасшествие, это ли не последнее непотребство по отношению к самому себе? Вот в Москве было нанесено тягчайшее оскорбление памяти Пушкина (вокруг его памятника обнесли тело Есенина, то есть оскорбление всей русской культуре). А как отнеслась к этому русская эмиграция? Отнеслась, как к делу должному, оскорбления никакого не усмотрела. Большинство пошло даже гораздо дальше: стало лить горчайшие слезы по «безвременно погибшей белой березке», в каковую превратило оно Есенина, произведя этого маляра (правда, от природы весьма способного) чуть не в великого художника и убедив себя (в который уже раз?), что Есенины и есть подлинная соль русской земли, самый что ни на есть основной русский дух».[10]
Противоположной точки зрения придерживается Михаил Коряков (родился в 1911 году, писатель, историк, с 1946 года в эмиграции) в статье «Есенинщина» и советская молодежь»: «Я… три раза исключался из школы, и в моем аттестате, в графе «Общественно-политическая работа», значилось буквально следующее: «Идеологически невыдержан – насаждал есенинщину».[11]
И далее: «Последние стихи Есенина были криками отчаяния. И нам… нужны были его стихи, потому, что и в нас – молодежи, которая всегда чутка и отзывчива – был этот испуг перед надвигавшейся эпохой «великого перелома»…
Есенин незабываем, потому что больше, чем кто-либо в русской литературе, он был и остается частью нашей жизни».[12]
Заключение
Двадцатый век русской советской поэзии определяют три великих имени – Маяковский, Блок, Есенин. Это неоспоримо ясно и понятно теперь не только специалистам по литературе, но и всем, кто просто любит поэзию. Алексей Максимович Горький назвал Сергея Есенина «законченно русским поэтом»[13].
Поэзия Есенина удивительно проникновенно и ярко выражает главное в характере национального гения нашего народа – огромную душевную широту и любовь к родной земле. Мир вчитывается в стихи Есенина, чтобы увидеть в них нас. Поэт гармонически сочетал в своем творчестве народную поэтическую стихию языка с традициями истинной и высокой русской классической поэзии. Он внес в конструкцию русского стиха живую органику естественной разговорной речи, самые доверительные интонации ее, а также мелодичность песенных основ.
Мир не раз замирал от восторга перед техническими чудесами, но потом привыкал к ним и переставал удивляться. К чуду поэзии нельзя привыкнуть. В нашей новой, стальной, по выражению Есенина, России он стал нужен и дорог людям, как сама прекрасная природа ее. В его творчестве живет свежесть раздольных полей и лесов и непостижимая до конца глубина жизни.
Список использованной литературы
1. Базанов В. Сергей Есенин и крестьянская Россия. Издательство «Советский писатель», М., 1982
2. Библиотека отечественной классики. Сергей Есенин. Собрание сочинений в 3-х томах. Издательство «Правда», М., 1970
3. В мире Есенина. Сборник статей. Издательство «Советский писатель», М., 1986
4. Есенин и современность. Издательство «Современник», М., 1975.
5. Занковская Л.В. Новый Есенин. Жизнь и творчество поэта без купюр и идеологии. Издательство «ФЛИНТА», М., 1997
6. Сергей Есенин. Проблемы творчества. Сборник статей. Составитель П.Ф.Юшин. Издательство «Современник», М., 1978
7. Марченко А. Поэтический мир Есенина. Издание второе дополненное. Издательство «Советский писатель», М., 1989
8. Русское зарубежье о Есенине. Эссе, очерки, рецензии, статьи. Том 2. Издательство «ИНКОН», М., 1993
9. Эвентов И.С. Сергей Есенин. Биография писателя. Издательство «Просвещение» Ленинградское отделение, 1978
[1] Подробнее см. в книге: Л.В.Занковская. Новый Есенин. Жизнь и творчество поэта без купюр и идеологии. Издательство «ФЛИНТА», М., 1997.
[2] В.А.Чалмаев. Приглашение в весну (Заметки об образах и «мелодиях» Сергея Есенина). В книге: Есенин и современность. Издательство «Современник», М., 1975, стр.146.
[3] Л.В.Занковская. Новый Есенин. Жизнь и творчество поэта без купюр и идеологии. Издательство «ФЛИНТА», М., 1997, стр. 91-92.
[4] Алла Марченко. Поэтический мир Есенина. Издательство «Советский писатель», М., 1989, стр. 56-57.
[5] Цитируется по: В мире Есенина. Сборник статей. Издательство «Советский писатель», М., 1986, стр.388.
[6] Там же.
[7] Там же, стр. 389-390.
[8] Там же, стр.395.
[9] См. подробнее, Эвентов И.С. Сергей Есенин. Биография писателя. Издательство «Просвещение», Ленинградское отделение, 1978, стр.122-125.
[10]Русское зарубежье о Есенине. Эссе, очерки, рецензии, статьи. Том 2. Издательство ИНКОН», М., 1993, стр. 68-69.
[11] Там же, стр. 113-114.
[12] Там же, стр. 122.
[13] В мире Есенина. Сборник статей. Издательство «Советский писатель», М., 1986, стр.38.