Курсовая работа: Государственно-церковные отношения в отечественном консерватизме XIX–начале XX веков

Содержание

Введение

Глава I. Церковь и государство во взглядах русских консерваторов XIX века

1.1  Философско-социологическая концепция славянофилов

1.2   Религиозная философия В.С. Соловьёва

Глава II. Роль церкви в государстве во взглядах русских консерваторов конца XIX – начала XX веков

2.1 Неославянство. Идеология «почвенничества»

2.2 Национальная идея Льва Тихомирова и других представителей консервативного направления конца XIX – начала XX веков

Заключение

Литература

ВВЕДЕНИЕ

Россия, прежде всего, христианская империя; русский народ – христианин не только в силу православия своих убеждений, но ещё благодаря чему-то более задушевному, чем убеждения. Он – христианин в силу той способности к самоотверженности и самопожертвованию, которая составляет как бы основу его нравственной природы.

В начале XIX века, в условиях глубокой радикализации общества, в духовных академиях сосредотачиваются значительные философские силы, такие как Сидонский Ф.Ф. и Карпов В.Н. – в Петербургской, Голубинский Ф.А. и Кудрявцев-Платонов В.Д. – в Московской, Юркевич П.Д. – в Киевской, Несмелов В.И. – в Казанской, влияние которых отразилось не только на учениях славянофильства, но и течениях «русского духовного ренессанса» конца XIX – начала XX веков.

Актуальность выбранной темы обусловлена, прежде всего, тем, что русское общество снова волнует вопрос: «По какому пути должна двигаться Россия – в сторону христианского и мусульманского Востока или в сторону «просвещённого» Запада?» Всё-таки, наверное, нужно помнить о том, чем была для России вера и как страшны безбожники на троне. Долгие годы безбожие главенствовало в идеологии нашего государства, отравляя сердца и разрушая нравственность. Оглядываясь назад, мы можем с уверенностью сказать, что безбожие породило революцию, разрушило русское государство с его тысячелетней историей и культурой и насадило в народе дух бунтарства и нигилизма. Не узнав причины, породившие безбожие, не познав всех его последствий, нельзя быть уверенным в том, что оно снова не станет господствовать в наших умах.

В настоящее время величайшей потребностью России является возвращение к национальной идее, опирающейся на всё лучшее в нашем прошлом, взывающей к инстинктам русского народа, к идее, которая составляла сущность консерватизма, который всегда был связан с христианством и православием.

Объектом исследования являются государственно-церковные отношения, роль церкви в государстве и их влияние друг на друга во взглядах русских консерваторов XIX - начала XX веков. Представления историков и публицистов о российском консерватизме сильно разняться. Это связано не только с факторами субъективного порядка и влиянием политической конъюнктуры. Серьёзные основания для разногласия даёт и то, что среди самих российских консерваторов постоянно велись острые споры.

Цель изучения – рассмотреть представления на государственно-церковные отношения российских консерваторов XIX - начала XX веков, определить общие моменты и основания для разногласия.

Задачи исследования:

·  определить роль церкви в государстве в философско-социологической концепции славянофилов;

·  рассмотреть религиозную философию В.С. Соловьёва и определить влияние церкви и государства друг на друга и общество в целом;

·  изучить консервативную политическую идеологию представителей неославянофилов и почвенничества, оценить роль церкви в их мировоззрении;

·  рассмотреть роль Православной церкви в идеологии Л.А. Тихомирова и других представителей консервативной мысли конца XIX – начала XX веков;

·  определить общие моменты в идеологии русских консерваторов XIX – начала XX веков и выделить моменты разногласия в их взглядах.

Хронологические рамки данного исследования, XIX - начало XX веков, обусловлены тем, что именно в данный период наметилась глубокая радикализация общества, встал вопрос: «По какому пути двигаться России?». Попытки устроить в России «свой домашний Запад» угрожали истинно русским началам. Традиционная цивилизация во всём многообразии её версий выдвигала несколько глобальных принципов. Во-первых, стержнем того, что сейчас именуют мировоззрением, в абсолютном большинстве случаев была та или иная религия, то или иное сакральное, иррациональное начало. К XX веку на этом месте в человеческом сознании утвердилась рациональная философия и наука. Во-вторых, основной формой политического правления была монархия, а республика, хотя всегда и стояла рядом с ней, но поодаль – как возможная, «конкурирующая», но всё-таки «западная» модель. Общество делилось прежде всего не по имущественному, а по функциональному признаку. Грубо говоря, не на миллионеров, середняков и нищих, а на пахарей, воинов и духовных лидеров. Преобладающим образом жизни был сельский, а не городской.

Революция – прежде всего враг христианства! Антихристианское настроение есть душа революции: это её особенный, отличительный характер. Те видоизменения, которым она последовательно подвергалась, те лозунги, которые она попеременно усваивала, всё, даже её насилие и преступления были второстепенны и случайны; но одно, что в ней не таково, это именно антихристианское настроение, её вдохновляющее, и она то (нельзя в том не сознаться) доставило ей это грозное господство над вселенною. Тот, кто этого не понимает, не более как слепец, присутствующий при зрелище, которое мир ему представляет[1].

Степень изученности темы. Количество систематических исследований на данную тему сравнительно невелико. Это связано, прежде всего, с тем, что потребность в национальной идее, идее, опирающейся на всё самое лучшее, что было в нашем прошлом, идее, взывающей к самым глубинным и самым могучим инстинктам, возникла недавно.

Методической основой данного исследования послужила совокупность научных принципов, прежде всего историзма и объективности. В работе использовался сравнительно-исторический метод.

Структура. Курсовая работа состоит из введения, двух глав и заключения.

Глава I. Церковь и государство во взглядах русских консерваторов XIX века

1.1 Философско-социологическая концепция славянофилов

В истории человеческой мысли учение славянофилов являет собою не только нечто великое, сокровенное и непостижимое для большинства исследователей славянофильства – это вновь открытая целая цивилизация[2]…

Бердяев Н.А. говорил: «Они плоть от плоти и кровь от крови русской земли, русской истории, русской души… Живым источником их самосознания национального и религиозного была русская земля и восточное Православие, неведомое никаким Шеллингам, никаким западным людям. Славянофильство довело до сознательного, идеологического выражения вечную истину православного Востока и исторический уклад русской земли, соединив то и другое органически. Русская земля была для славянофилов прежде всего носительницей христианской истины, а христианская истина – в Православной Церкви. Славянофильство означало выявление Православного христианства как особого типа культуры, как особого опыта религиозного, отличного от западнокатолического и потому творящего иную жизнь»[3].

В конце 30-х – начале 40-х гг. XIX века происходит становление философско-социологической концепции славянофилов. Сущность славянофильства определялась идеей «несхожести» России и Запада, самобытности русского духовно-исторического процесса. Ориентация на учение православной церкви, на верования и идеалы русского народа.

Видным представителем славянофильства был Иван Васильевич Киреевский (1806 – 1856). Для него было характерно различие духовности и культуры в России и на Западе, которое он обусловливал разным характером просвещения. Отличительная особенность русского просвещения виделась ему в непосредственном «общении со вселенской церковью». Россия восприняла истинное православие из Византии, и оно ничем не замутнённое, во всей «полноте и чистоте» пребывало в монастырях. Это позволило России всемерно упрочить «единосущную совокупность при естественной разновидности», «твёрдость быта» и незыблемость убеждений [4].

Продолжая сопоставление России и Запада, Киреевский отмечает, что в отличие от Запада, где во главу угла ставится личная самобытность, в России человек принадлежит миру, все отношения объединяются общественным началом и православием. В общине происходит совмещение «личной самобытности с цельностью общего порядка» [5]. Поэтому он обращает внимание на то, что очень важно, чтобы Россия не утратила своей самобытности, чтобы учение святой православной церкви господствовало над европейским просвещением. И тогда наступит, по мнению Киреевского, время расцвета России.

Наиболее крупной фигурой среди славянофилов является Алексей Степанович Хомяков (1804 – 1860). Он, также как и Киреевский, считал судьбу Запада трагичной. Спасение нашей страны он видел в сохранении патриархальных основ, быта и нравов допетровской и даже домонгольской Руси. В прошлом было единство всего народа на началах любви, добра, братства. «Русский дух создал русскую землю в бесконечном её объёме, ибо это дело не плоти, а духа; русский дух утвердил навсегда мирскую общину, лучшую форму общительности в тесных пределах; русский дух понял святость семьи и поставил её как чистейшую основу всего общественного здания, он выработал в народе все его нравственные силы, веру в святую истину, терпение несокрушимое и полное смирение» [6].

Хомяков утверждал неодинаковость «начал» русской и западноевропейской жизни. За эти «начала» принимались различные формы религиозного мировоззрения – православие как истинное христианство и католицизм, в котором учение Христа подвергалось искажению. Именно религия, по Хомякову, - фактор, определяющий общественное и государственное устройство, народный быт, мораль, склад характера и мышление народов. В противоположность католической церкви, авторитет которой опирался на светскую власть и внешнюю силу, православие на Руси с самого начала отличалось демократизмом и полным слиянием с духом народа [7].

Поэтому Хомяков отрицательно оценивал реформы Петра I, который направил Россию по ложному пути. С помощью вещественных средств он поработил всех во имя государства, не поняв того, что сила страны заключается в истинной вере. В ходе преобразований игнорировалась русская самобытность. К счастью, по мнению Хомякова, Петру не удалось исказить коренные начала русской жизни – православие и общину [8].

Человек должен жить в церкви. Церковь представляет собой органическое целое. В церкви люди находят более полную и более совершенную жизнь, чем вне её. Церковь – это единство людей, причём такое единство, в котором каждая личность сохраняет свою свободу. Основной принцип церкви – не в повиновении высшей власти, а в соборности – совместном понимании правды и отыскании пути к спасению. Это единство основано на любви к Христу. «Церковь не доктрина, не система и не учреждение. Церковь есть живой организм, организм истины и любви, или, точнее: истина и любовь как организм». Хомяков подчёркивает свободу личности в церкви [9].

Хомяков утверждает «соборную» (т.е. церковную) теорию познания. Основная идея – истина постигается не отдельным человеком, а является достоянием всех, кто вошёл в церковную ограду». «Общение любви не только полезно, но вполне необходимо для постижения истины, и постижение истины на ней зиждется и без неё невозможно. Недоступная для отдельного мышления истина будет доступна только совокупности мышлений, связанных любовью».

Единение церкви на основе любви – необходимое условие постижения самых глубоких истин веры. Хомяков далее подчёркивает, что приобщение к истине не может быть насильственным, «Всякое верование…есть акт свободы». Соборность – это свободное единство людей на основе их общей любви к Богу и всем абсолютным ценностям. Сплотить может только эта любовь [10].

Принцип соборности ввёл Хомяков, который считал, что носителем истины может только церковь в целом, а не отдельные её представители, какую бы иерархическую ступень они не занимали. Причём, говоря о церкви, он имеет в виду единственно истинную православную церковь, где осуществляются и единство и свобода.

Хомяков считал, что Россия приняла от Византии христианство в его «чистоте и целостности». Отсюда вытекает смиренность русского народа, его набожность и любовь к идеалам святости, его склонность к общине (или артели), основанной на взаимопомощи.

Хомяков верил в великую миссию русского народа. Россия призвана встать в центре мировой цивилизации – это произойдёт тогда, когда русский народ проявит все свои духовные силы, реализует принципы, лежащие в основе православия. Хомяков надеялся, что все славяне, освобожденные с помощью России, образуют нерушимый союз [11].

Ещё одним представителем рассматриваемого течения является Константин Сергеевич Аксаков (1817 – 1860), который считал, что русский народ, не имея в себе политического элемента, «государствовать не хочет». Он издревле передал правительству неограниченную власть, оставив себе «свою внутреннюю общественную жизнь, свои обычаи, свой быт – жизнь мирную духа». На таких «истинно русских началах», освящённых православной церковью, сложился гражданский строй России: на одной стороне – нравственная свобода мысли и слова, на другой – абсолютная, ничем не стеснённая монархия. Первым нарушило этот «благодетельственный союз» само правительство. Петр I своими реформами превратил «подданного в раба», вынудил народ отказаться от безмерного повиновения власти. Это позволило «злонамеренным людям» устроить в России «свой домашний Запад», т.е. добиваться изменения политической системы. Чтобы предотвратить возникшую опасность правительство должно снять с народа «нравственный и жизненный гнёт», возродить прежний принцип «взаимного невмешательства» в дела друг друга. Гарантом будущей стабильности русского общества Аксакову представлялась «полная свобода слова, устного, письменного, печатного – всегда и постоянно, и земский собор – в тех случаях, когда правительство захочет узнать мнения страны. Так, в целях сохранения «чистоты» православия народ ограждается от политики, а монархия – от «революционных попыток» [12]. Итак, Аксаков считает, что лучшей формой политической власти является абсолютная монархия. Только при ней народ может сосредоточиться на пути «внутренней правды», духовно-нравственной жизни.

Таким образом, в основе философского учения всех представителей славянофилов лежала идея о мессианской роли русского народа, о его религиозной и культурной самобытности и даже исключительности. Исходный тезис состоит в утверждении решающей роли православия для развития всей мировой цивилизации. Православие гармонически сочетает свободу и необходимость, индивидуальную религиозность с церковной организацией.

Решение проблемы сочетания свободы и необходимости, индивидуального и церковного начала служит у славянофилов важным методологическим принципом для разработки ключевого понятия их религиозно-философских воззрений – понятия соборности.

Стержнем всего соборного является Никео-царьградский символ веры, лежащий в основе вероучения русской православной церкви (12 догматов и 7 таинств). Никео-царьградский символ веры был принят на первых семи Вселенских соборах и, следовательно, считают славянофилы, выработан соборным сознанием и является внешним выражением этого сознания, его «свидетельством». Славянофилы подчёркивают, что соборность может быть понята и усвоена только тем, кто живёт в православной «церковной ограде», то есть членами православных общин, а для «чуждых и непризнанных» она недоступна. Главным же признаком жизни в церкви они считают участие в церковных обрядах, культовых действиях. В православном культе, по их мнению, воспитываются наиболее важные «чувства сердца». Культ не может быть заменён теоретическим, умозрительным изучением веры. Православное богослужение, утверждают славянофилы, на практике обеспечивает реализацию принципа «единства во множественности». Приобщаясь к Богу через таинства крещения, причащения, миропомазания, исповеди и брака верующий осознаёт, что только в церкви он может в полной мере вступить в общение с Богом и получить «спасение». Отсюда вытекает стремление к «живому общению» с другими членами православной общины, тяга к единству с ними. Вместе с тем, каждый член церкви, находясь в её «ограде», может по своему переживать и чувствовать религиозные действия, в силу чего имеет место и «множественность» [13].

Исходя из тезиса о решающей роли соборного начала, славянофилы рассматривали и деятельность великих личностей. Славянофилы, как бы отстраняясь от исторических реалий, рассматривают народ как некий постоянный набор идеальных качеств, выделяя в нём некую неизменную «духовную сущность», субстанцией которой выступает православие и общинность. Предназначение великих личностей – быть представителями этого народного духа. Их величие, прежде всего, зависит от того, насколько они сумели выразить чаяния и стремления народа. Такое понимание роли личности приводит славянофилов к своеобразно оценке самодержавия. Они призывали к отмене крепостного права, но считали, что монархия – лучшая форма правления для России. В то же время, по их мнению, царь получил свою власть не от Бога, а от народа путём избрания его на царство (Михаил романов). Поэтому для того, чтобы оправдать своё предназначение, самодержец должен действовать в интересах всей земли русской [14].

Подводя итог можно отметить, что славянофилы были уверены в том, что Россия должна идти по иному пути развития, нежели Запад. У неё есть свои особенности, основанные на учении православной церкви. Личность в России подчиняется общине, общинным традициям. Хотя славянофилы и выступали за отмену крепостного права, они были сторонниками абсолютной монархии, так как в этом и видели исключительность России. Критикуя реформы Петра I, представители славянофильства не призывали возвращаться в допетровскую Русь, они предлагали идти вновь прежним путём, и не потому, что он прежний, а потому, что он, по их мнению, истинный.

1.2 Религиозная философия В.С. Соловьёва

Центральной фигурой религиозной философии второй половины XIX века был Владимир Сергеевич Соловьёв (1853-1900).

Соловьёв находился в оппозиции к официальной религии. Он считал, что человечество может духовно возродится лишь благодаря «истине во Христе», когда не будет «грубого невежества масс», духовного опустошения высших классов. Он объяснял «отчуждение современного ума от христианства тем, что оно вплоть до наших дней было заключено в несоответствующую ему, неразумную форму». Теперь пришло время восстановить «истинное» христианство, необходимо создать христианскую православную философию, раскрывающую богатство и жизненную силу основных догматов христианства. «Ввести вечное содержание христианства в новую, соответствующую ему, т.е. разумную, безусловно, форму». Соловьёв говорит, что «кроме религиозной веры и религиозного опыта требуется ещё религиозное мышление, результат которого есть философия религии». Последняя может дать адекватное знание о Божественном начале, так как она выступает как «система и полный анализ религиозных истин» [15].

Люди враждебны друг другу из-за борьбы за материальные блага. Мир и общее благосостояние, благоденствие могут наступить только на духовной основе. В основе нормального общества должен лежать духовный союз, который наиболее полно воплощается в церкви. При этом Соловьёв не идеализирует ни церковь, ни государство в России; и то, и другое нужно реформировать. Соловьёв выступает за единую, «вселенскую» церковь, в которой не будет разделения церквей на православную и католическую. Объединение церквей должно сопровождаться созданием всемирной монархии на основе российского абсолютизма [16].

Продолжая концепцию славянофилов о «цельном знании», Соловьёв говорит: «Свободная теософия (универсальный синтез философии, науки и религии) есть органический синтез теологии, философии и опытной науки, и только такой синтез может заключать в себе цельную истину знания: вне его и наука, и философия, и теология только отдельные части или стороны, оторванные органы знания» [17].

Но дело не только в синтезе науки, философии и теологии. Нужно достичь как «полноты знания», так и нравственного совершенства, «цельности духа». Такой синтез даёт человечеству «живую душу» вместо разорванности и омертвелости его бытия. Эту задачу лучше всего может выполнить славянство, и прежде всего русский народ, который всегда стремится к «духовной цельности» человеческого существования [18].

Задачей «свободной теософии» является постижение абсолютного, «истинно-сущего», признание которого требуется разумом, волей и чувством.

Абсолютное в учении Соловьёва – это «всеединство». Основой всеединства у Соловьева выступает божественная Троица в её связи со всеми божественными творениями и. главное, с человеком. Основной принцип всеединства – «Всё едино в Боге». Всеединство – это прежде всего, единство творца и творения. Бог у Соловьева лишён антропоморфных черт. Философ характеризует Бога как «космический разум», «существо сверхличное», «особую организующую силу, действующую в мире» [19]. Любая вещь познаётся в её отношении к целому. А целое – это не просто множество вещей, а всеединство, которое является абсолютным началом всего бытия. Всеединство – это Бог.

Вечная божественная идея в системе Соловьева получила название Софии-мудрости. Понятие Софии вводится Соловьёвым для того, чтобы заявить, что мир – это не только творение Бога, безусловно ему инородное. Основой и существом мира является «душа мира» - София, которую следует рассматривать как связующее звено между творцом и творением, придающее общность Богу, миру и человечеству [20].

Реальным и совершенным воплощением богочеловечества выступает Иисус Христос, являющийся, согласно христианскому догмату, и полным Богом, и полным человеком. Его образ служит не только идеалом, к которому должен стремиться каждый индивид, но и высшей целью развития всего исторического процесса [21].

Человек должен стремиться к совершенному добру не для отдельной личности, а для всего человечества. Нравственный смысл жизни человека – служение Добру. Совершенствование общества ведёт к устроению на земле «Царства Божьего». По пути к царству Божию на земле люди должны действовать совместно, составляя общество, построенное на принципах справедливости. В обществе этом будут разрешены все социальные противоречия, установлен подлинный «христианский мир», «всеобщая справедливость», «истинная свобода». Такое общество есть добровольный духовный союз людей, церковь [22].

Соловьёв критикует современное состояние общества. Он указывает на то, что в нём отделены друг от друга государство, общество и церковь, а на первый план вышла «плутократия»: «в нас нет Бога», мы «живём не в истине» [23]. Однако, славянский народ обладает своей, особой, ролью. Русскому народу присуща внутренняя религиозность, стремление к высокой нравственности, к «святому делу», к Богу. Соловьёв говорит, что «великое историческое призвание России, от которого только получают значение и её ближайшие задачи, есть признание религиозное в высшем смысле этого слова». Именно Россия сыграет решающую роль в духовном примирении Востока и Запада в богочеловеческом единстве вселенского христианства [24].

Глава II. Роль церкви в государстве во взглядах русских консерваторов конца XIX – начала XX веков

2.1 Неославянство. Идеология «почвенничества»

В пореформенный период старое славянофильство трансформируется в так называемое почвенничество. Неославянофилы противопоставляли европейскую и русскую цивилизации, утверждая самобытность устоев русской жизни и необходимость их развития, призывали к сближению интеллигенции с народом.

Видными представителями данной разновидности консервативной политической идеологии являлись Н.Я. Данилевский, Ф.М. Достоевский, К.Н. Леонтьев.

Николай Яковлевич Данилевский (1822 – 1885) утверждал идею о божественной предопределенности и целесообразности в природе. Он проводит сопоставление различных понятий церкви и её непогрешимости. «Понятие православное, утверждающее, что церковь есть собрание всех верующих всех времен и всех народов под главенством Иисуса Христа и под предводительством Святого Духа, и приписывающее церкви, таким образом понимаемой, непогрешимость. Понятие католическое, сосредоточивающее понятие о церкви в лице папы и потому приписывающее ему непогрешимость. Понятие протестантское, переносящее право толкования Откровения на каждого члена церкви и потому переносящее на каждого эту непогрешимость, конечно, только относительно его же самого, или, что то же самое, совершенно отрицающее непогрешимость где бы то ни было. Наконец, понятие некоторых сект, как например, квакеров, методистов и так далее, которое можно назвать мистическим, так как оно ставит непогрешимость в зависимость от непосредственного просветления каждого Духом Святым и признаком такого просветления выставляет собственное сознание каждого, считающего себя вдохновлённым или просветлённым».

Данилевский отводит России и вообще всему славянскому миру особую роль в защите православия. Славяне – народы «богоизбранные». Идея «славянства» должна объединить все народы. Данилевский считает, что после распада Австро-Венгрии возникает всеславянская федерация во главе с Россией со столицей в Царьграде (Константинополе). Характерно, что идеи Данилевского подхватили представители «охранительного» направления (М.Н. Катков, Л.А. Тихомиров, К.П. Победоносцев) [25].

В 60-е гг. идеологом направления, получившего название почвенничества, становится Фёдор Михайлович Достоевский (1821 – 1881). Он объявляет религию исконным миросозерцанием народа, призывает к смирению и покорности. В своих «философских» романах («Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы») Достоевский осуждает нигилистическую этику, приписав ей оправдание преступлений ради превратно понятого общего блага, противопоставил ей евангельскую мораль [26]. Он выступал против атеистов, а социальные пороки объяснял утратой веры в Бога.

Достоевский поддерживал идею «почвы», «родственного единения с народом»; он считал, что русский народ имеет две главные черты: необыкновенную способность усваивать духовную суть других наций и сознание своей греховности, жажду лучшей жизни, очищение, подвиг. В своей глубине он носит образ Христа. «Наш народ просветился уже давно, приняв в свою суть Христа и учение его», а потому быть с народом значит иметь Христа. Терять же связи с ним – значит, становится атеистом или нигилистом. Без Христа человек стоит за чертой морали [27].

Достоевский, как и славянофилы, осуждал петровские реформы, обращал внимание на их негативные последствия, которые привели к разъединению дворянства и народа. Для народа европейская цивилизация чужда. Достоевский писал, что русские представляют собой великую нацию; мы перенесли бесконечные страдания, но не потеряли своего лица: «Всё-таки наш народ безмерно выше, благороднее, честнее, наивнее, способнее и полон другой, высочайшей христианской мысли, которую не понимает Европа с её дохлым католицизмом» [28]. Он ценит Европу, её культуру, но решительно отвергает её «буржуазный», мещанский дух, обличает в ней измену заветам прошлого, осуждает преобладание материализма.

Критике подвергается и социализм, Достоевский видит в нём вариант «буржуазности». Социализм идёт на смену христианству; он проникает мессианским пафосом, претендует на право нести благую весть о спасении человечества от всех бедствий и страданий. Для Достоевского в революционном, атеистическом социализме раскрывается антихристово начало, антихристов дух. Социализм желает рационализировать жизнь, подчинить её коллективному разуму. Для этого необходимо покончить со свободой. Отречься от свободы человека можно соблазнами хлеба земного (а свободное существо предпочитает страдать и нуждаться в хлебе насущном, чем лишиться свободы духа) [29].

Достоевский выступает против революции. Она ведёт к рабству человека, отрицанию свободы духа. Революционная мораль отрицает нравственное значение личности, она допускает обращение с личностью как с материалом, применение каких угодно средств для торжества дела революции. Старец Зосима в «Братьях Карамазовых» говорит: «Мыслят устроиться справедливо, но, отвергнув Христа, кончат тем, что зальют мир кровью. Ибо кровь зовёт кровь, а извлекший меч погибнет мечом» [30].

Существование зла в мире – один из атеистических аргументов против существования Бога. Достоевский говорит, что существование зла – доказательство бытия Божьего. Если бы мир был исключительно добрым и благим, то Бог был бы не нужен, так как мир был бы уже Богом. Бог есть потому, что есть зло; это значит, что Бог есть потому, что есть свобода. Если признаешь человеческую свободу, то признаёшь и Бога. Зло необъяснимо без свободы. Но и добро – дитя свободы. Свобода иррациональная, поэтому она может создать и добро и зло. Достоевский исследует тот вариант, когда свобода переходит в своеволие, своеволие ведёт к злу, зло – к преступлению. А преступление – к наказанию. Наказание подстерегает человека в самой глубине его души. Человек сам не может примириться с тем, что он не ответственен за причинённое зло и преступление. Недостойно свободному человеку слагать с себя бремя ответственности, возлагать его на внешние условия.

Зло связано с личностным началом в человеке. Только личность может творить зло и отвечать за зло. Страдание возвышает человека. Достоевский говорит, что зло должно быть изобличено в своём ничтожестве и привести к искуплению; искупление возвращает человеку свободу. В своих романах Достоевский проводит человека через свободу, зло и искупление [31].

Путь свободы привёл человека на путь зла, который раздваивает человека. Достоевский показывает это раздвоение у многих героев своих произведений. Страдание – последствие зла. Но в страдании зло сгорает. Достоевский верит в возможность духовного перерождения личности [32].

Последней крупной фигурой неославянофильства считается Константин Николаевич Леонтьев (1831 – 1891). У русских, на взгляд Леонтьева, слабее, чем у других народов, развиты начала муниципальные, наследственно-аристократические и семейные, а сильны и могучи только византийское православие, династическое, ничем не ограниченное, самодержавие и сельская поземельная община. Эти три начала и составляют главные исторические основы русской жизни [33]. В своей статье «Византизм и славянство» К.Н. Леонтьев пишет: «Если мы найдём старинную чисто великорусскую семью (т.е. в которой ни отец, ни мать ни немецкой крови, ни греческой, ни даже польской или малороссийской), крепкую и нравственную, то мы увидим, во-первых, что она держится больше всего православием, Церковью, религией, византизмом, заповедью, понятием греха, а не вне религии стоящим и даже переживающим её этническим чувством, принципом отвлечённого долга, одним словом, чувством, не признающим греха и заповеди, с одной стороны, но и не допускающим либерального или эстетического эвдемонизма – с другой, не допускающим той согласной взаимной терпимости, которую так любило дворянство романских стран XVII и XVIII веков…»[34]. Мыслитель неоднократно задаётся вопросами: «Что такое семья без религии? Что такое религия без христианства? Что такое христианство в России без православных форм, правил и обычаев, т.е. без византизма?» и сам же на них отвечает: «Кто хочет укрепить нашу семью, тот должен дорожить всем, что касается Церкви нашей!»[35].

Итак, Леонтьев проблему слабого семейного начала увидел в том, что «всю силу нашего родового чувства история перенесла на государственную власть, на монархию, царизм» [36]. У нас в процессе исторического развития родовой наследственный царизм был изначально крепче аристократического начала. Аристократия под влиянием византизма превратилась в простое служилое дворянство, тогда как царизм центральный становился всё крепче и крепче. «Сильны, могучи у нас только три вещи: византийское Православие, родовое и безграничное самодержавие наше и, может быть, наш сельский поземельный мир…Царизм наш, столь для нас плодотворный и спасительный, окреп под влиянием Православия, под влиянием византийских идей, византийской культуры. Византийские идеи и чувства сплотили в одно тело полудикую Русь. Византизм дал нам силу перенести татарский погром и долгое данничество. Византийский образ Спаса осенял на великокняжеском знамени верующие войска Дмитрия на том бранном поле, где мы впервые показали татарам, что Русь Московская уже не прежняя раздробленная, растерзанная Русь!»[37]. XV век, век изгнания татар стал веком первого усиления России, связанного с укреплением самодержавия, интенсивным влиянием византийской образованности. Тогда же постройка храма Василия Блаженного «яснее прежнего» обозначила своеобразный стиль национальной архитектуры[38]. Тут же следует отметить, что также и «наша серебряная утварь, наши иконы, наши мозаики – создания нашего византизма – суть до сих пор почти единственное спасение нашего эстетического самолюбия на выставках, с которых пришлось бы нам без этого византизма бежать, закрыв лицо руками»[39].

«Византизмом» К.Н. Леонтьев в своём понимании именовал православие и самодержавие. Он отмечает, что «…византизм в государстве значит – самодержавие. В религии он значит христианство с определёнными чертами, отличающими его от Западных Церквей, от ересей и расколов»[40]. Византизм, по его справедливому замечанию, проник глубоко в недра общественного организма России. Даже после европеизации России Петром I «…основы нашего как государственного, так и домашнего быта остаются тесно связаны с византизмом»[41], который «на Руси обрёл себе плоть и кровь в царских родах, священных для народа»[42]. Леонтьев указывает на то, что «перенесённый на русскую почву, византизм встретил не то, что он находил на берегах Средиземного моря, не племена, усталые от долгой образованности, не страны, стеснённые у моря и открытые всяким вражеским набегам…Нет! Он нашёл страну дикую, новую, едва доступную, обширную; он встретил народ простой, свежий, ничего почти не испытавший, простодушный, прямой в своих верованиях»[43]. Система византийских идей здесь сотворила величие российской державы, которая, смогла перенести татарское иго, бороться с Польшей, со Швецией, с Турцией и наполеоновской Францией [44].

«Византийский дух, византийские начала и влияния, как сложная ткань нервной системы, проникают насквозь великорусский общественный организм.

Даже все почти большие бунты наши никогда не имели ни протестантского, ни либерально-демократического характера, а носили на себе своеобразную печать лжелегитимизма, т.е. того же родового и религиозного монархического начала, которое создало все наше государственное величие»[45].

На естественно возникающий вопрос о том, как может быть, чтобы монархическое начало было и единственно организующим началом, главным орудием дисциплины, так и началом бунтам Леонтьев отвечает, что «без великих волнений не может прожить ни один великий народ. Но есть разные волнения. Есть волнения вовремя, ранние, и есть волнения не вовремя, поздние. Ранние способствуют созданию, поздние ускоряют гибель народа и государства»[46]. С русскими самозванческими бунтами можно было справится, так как они имели глубоко консервативные корни. Они в который раз доказывают необычайную жизненность и силу родового царизма, окрепшего под влиянием византийского православия. Леонтьев видит в другом опасность для России. Они отмечает, что «никакое польское восстание и никакая пугачевщина не могут повредить России так, как могла бы повредить очень мирная, очень законная демократическая конституция»[47].

«Одним словом, с какой стороны мы ни взглянули на великорусскую жизнь и государство, мы увидим, что византизм, т.е. Церковь и царь, прямо или косвенно, но, во всяком случае, глубоко проникают в самые недра нашего общественного организма.

Сила наша, дисциплина, история просвещения, поэзия – одним словом, всё живое у нас сопряжено органически с родовой монархией нашей, освящённой православием, которого мы естественные наследники и представители во вселенной.

Византизм организовал нас, система византийских идей создала величие наше, сопрягаясь с нашими патриархальными, простыми началами, с нашим, ещё старым и грубым в начале, славянским материалом.

Изменяя, даже в тайных помыслах наших, этому византизму, мы погубим Россию. Ибо тайные помыслы, рано или поздно, могут найти себе случай для практического выражения.

Увлекаясь то какой-то холодной и обманчивой тенью скучного, презренного всемирного блага, то одними племенными односторонними чувствами, мы можем неисцелимо и преждевременно расстроить организм нашего царства, могучий, но всё-таки же свободный, как и всё на свете, к болезни и даже разложению, хотя бы и медленному.

Идея всечеловеческого блага, религия всеобщей пользы, - самая холодная, прозаическая и вдобавок самая невероятная, неосновательная из всех религий.

Во всех положительных религиях, кроме огромной поэзии их, кроме их необычайно организующей мощи, есть ещё нечто реальное, осязательное. В идее всеобщего блага реального нет ничего. Во всех мистических религиях люди согласны по крайней мере в исходном принципе: «Христос, Сын Божий, Спаситель», «Рим – вечный священный город Марса», «Папа непогрешим ex cathedra», «Один Бог и Магомет Пророк Его» и т.д.»[48].

2.2 Национальная идея Льва Тихомирова и других представителей консервативного направления конца XIX – начала XX веков.

Лев Александрович Тихомиров (1852 – 1923) является едва ли не самым крупным из идеологов русской национальной идеи, которую он сумел обрисовать и обосновать с такой полнотой, ясностью, логичностью, убедительностью и в то же время объективностью и беспристрастностью, как никто другой.

Традиционно Православная церковь в России не только освящала власть монарха, но и служила, пожалуй, самой прочной связью между различными социальными группами, между властью и подданными. Её роль в политической системе страны точно определил В.С. Соловьёв: «…согласие Государства и Земли, правителя и народа, основывалось на том, что они одинаково преклонялись перед общим духовным авторитетом христианского начала…»[49].

Однако, религию рассматривали и как главным и, пожалуй, единственным фактором, ограничивающим власть русского монарха. По мнению Л.А. Тихомирова «участие религиозного начала, безусловно, необходимо для существования монархии… Без религиозного начала единоличная власть, хотя бы и самого гениального человека может быть только диктатурой, властью безграничной, но не Верховной…». Таким образом, Православная церковь, как носительница этого религиозного начала, должна быть высшим духовным арбитром в политической жизни России, не подменяя собой, как на Западе, самодержавную власть и не посягая на её прерогативы[50].

Лев Александрович отмечает, что «настоящую основу христианского политического учения составляет воздание Кесарю Кесарева и Божия Богу.

Кесарь не случайно является на свете. Нет власти, которая была бы не от Бога. Даже в таком страшном случае, какой поставил Пилата решителем вопроса о казни Христа, представитель земного суда не имел бы власти, если бы не было дано от Бога. Божественный Промысел управляет миром непостижимыми для человека путями, и для наших земных дел создает власть, которой мы обязан повиноваться «для Бога», как неоднократно прибавляет апостол» [51].

Лев Тихомиров отмечает, что «по самой сущности своего принципа монархия прежде всего нуждается в правильных отношениях с церковью [52].

Итак, монархическое начало власти имеет перед собой в нации Церковь. Должны ли быть между ними какие-либо необходимые отношения? Современные идеи, отрезывающие государство от всего живого и органического в нации, отвечают на вопрос отрицательно. Теория «свободной Церкви в свободном государстве», отделение Церкви от государства, - не видит ничего общего между общими целями жизни человека и целями его гражданского общежития. Это было бы проявлением самой полной неразвитости, если бы не было проявлением отрицания религиозного начала жизни. У действительно сознательных сторонников отделения Церкви от государства – подкладку такого стремления составляет неверие в существование Божие или, по крайней мере, в реальность воздействия Божества на людей. Стремление отделить Церковь от государства может явиться столь же основательно еще в другом случае: когда государство стремиться поработить Церковь, или, наоборот, Церковь – государство. В других случаях у большинства, повторяющего фразы об отделении Церкви от государства, это есть не более, как проявление самого печального состояния мыслительных способностей [53].

У государства и Церкви стоят разные задачи. Так, задача церковной иерархии – «направит жизнь членов Церкви соответственно высшим и нормальным требованиям духовной природы». Сфера действия церковной власти есть «духовный мир человека, человеческая душа… Возрождающаяся сила Церкви оказывает помощь душе в её борьбе с греховными стремлениями». К этому назначению призвана церковная власть. Мир, с его политическими, экономическими и т.д. стремлениями, не её область: здесь действует государство [54].

Церковь должна формировать верноподданнические чувства в населении, используя свой мощнейший идеологический аппарат для внедрения в сознание людей христианского догмата «всякая власть от Бога». По мнению Л.А. Тихомирова, «религиозная личность…есть сила здоровой эволюции, и по природе антиреволюционная»[55].

Л.А. Тихомиров, главный идеолог самодержавия, писал, что «…в монархической политике…отношения государства к церкви могут и должны быть устанавливаемы на единственно нормальной почве союза», который «Достигается подчинением монарха религиозной идее и личной принадлежностью к церкви при независимости его государственной власти». Такую систему он называл «истинным выражением теократии (а не иерократии), то есть владычеством Бога в политике посредством царя, Богом (а не церковной властью) делегированного». При этом «…смешении Церкви и государства в единое целое одинаково искажает и государство, и Церковь…Объединяющим элементом монархии и Церкви является более всего народ». Основательно проанализировав историю Византии и христианских государств Европы, Л.А. Тихомиров пришёл к убеждению, что если «монарх или иерархия отделяются от народа, то между ними неизбежно столкновение…за обладание народом. Именно на этой почве и происходили все столкновения государства и Церкви»[56].

Хотя области действия Церкви и государства в основе совершенно различны, но и отделение их невозможно. Монархическое начало власти, имея личного носителя, легче всего даёт необходимое единение, не допуская беззаконного слияния. Монарх принадлежа к Церкви, сам ей подчиняется, несёт в себе её нравственные требования и своё государственное строение направляет в духе Церкви. Это и есть в общем решение вопроса [57].

В свою очередь монарх «не может не заботиться о том, чтобы Церковь оставалась действительно Церквью, а не превращалась в самочинное сборище, только присваивающее себе это название. А для этого Церковь должна быть такой, какой указала ей воля Божия, в самом церковном учении. Все её права, устройство, действия определяются не произвольно, а её самой, в её вселенском существовании. Такую-то Церковь, самостоятельную, живую, имеющую главой своей Христа, монарх только и может желать видеть в своей стране, не только как верующий, но и как государь. Таким образом, и по личной вере монарха необходимо соблюдение и охрана прав Церкви, её самостоятельное существование. Только такая Церковь есть действительная, и стало быть, полезная с точки зрения верующего, ибо при самовольном искажении Церкви ничего нельзя ждать от Бога, кроме наказания [58].

Итак, будучи убеждённым монархистом, Тихомиров считал, что именно самодержавие, основанное на православном учении, создало историческую индивидуальность России. Он отмечает, что если, не дай Бог, рухнет самодержавие, то вместе с ним рухнет и Россия.

Поэзия Фёдора Ивановича Тютчева (1803 – 1873) по праву считается одной из вершин мировой культуры. Но немногие знают его как глубокого религиозного мыслителя, православного историка и публициста. Как социально-политический мыслитель, которого заботили особенности развития России, Тютчев, утверждая консервативную традицию, солидаризировался, а возможно, даже испытывал влияние славянофилов. Но в отличие от славянофилов в политической жизни он делал упор не на общинное начало, а на государство и самодержавную власть [59].

Россия прежде всего Христианская империя; Русский народ – христианин не только в силу православия своих убеждений, но ещё благодаря чему-то более задушевному, чем убеждения. Он христианин в силу той способности к самоотвержению и самопожертвованию, которая составляет как бы основу его нравственной природы [60]. Тютчев на вопрос «Что же такое Россия? Что она собой представляет?» отвечает: «Две вещи: Славянское племя, православную империю» [61].

Продолжая начатую тему необходимо отметить, что Тютчев особо выделял идею об освобождении славян, о великой исторической миссии России стать славянским миром, о предназначении православной церкви в лице России, о месте и роли России и Запада в истории цивилизации. Он пишет: «Истинный панславизм – в массах, он проявляется в общении русского солдата с первым встретившимся ему славянским крестьянином, словаком, сербом, болгарином и.т.п., даже мадьяром…все они солидарны между собой по отношению к немцу»[62]. Далее Тютчев отмечает: «Вопрос племенной – лишь второстепенный или, скорей, это не принцип. Это стихия. Принципом является православная традиция. Россия гораздо более православная, нежели славянская. И, как православная, она является залогохранительницей империи» [63]. И далее он заключает, что «Империя едина: Православная Церковь – её душа, славянское племя – её тело. Если бы Россия не пришла к империи, то она зачахла бы. Империя Востока: это Россия в окончательном виде» [64]. В стихотворении «Русская география» Тютчев пишет: «Семь внутренних морей и семь великих рек…// От Нила до Невы, от Элбы до Китая, // От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная…// Вот Царство Русское…и не прейдёт вовек, // Как то провидел Дух и Даниил предрёк» [65]. И далее в стихотворении «Пророчество» продолжает: «И своды древние Софии, // в возобновлённой Византии, // Вновь осенят Христов алтарь. // Пади пред ним, о Царь России, - // И встань как Всеславянский Царь!» [66].

Тютчев указывал на то, что народ верит в незыблемость монархии. В статье «О цензуре в России» он пишет, что «в настоящую минуту преобладают два господствующих чувства, всегда почти тесно связанных друг с другом, а именно: раздражение и отвращение при виде закоснелости злоупотреблений и священное доверие к чистым, благородным и доброжелательным намерениям монарха» [67].

Творческое наследие Тютчева относительно невелико. Однако оно громадно по глубине мысли, полёту вдохновения, силе выражения. До самой смерти он остался верен мысли об освобождении Славян, о призвании России стать целым особым Греко-славянским миром, о будущем историческом значении в лице России просветительского начала Православной церкви. Однако, нужно отметь, что с термином «Вселенская Империя» он никак не сопоставлял какое-либо завоевание, преследовавшим цель поработить. Напротив, объединение славянского народа он видит в духовном начале, основанном на православии и христианском церковном предании. Например, в стихотворении «Два единства» Тютчев пишет: «Единство, - возвестил оракул наших дней, - // Быть может спаяно железом лишь и кровью…// Но мы попробуем спаять его любовью, - // А там увидим, что прочней…» [68].

Если на «правом» фланге религиозно-идеалистической философии второй половины XIX века находился К.Н. Леонтьев, то её «левый», демократически ориентированный фланг был представлен Л.Н. Толстым.

Лев Николаевич Толстой (1828 – 1910) создал религиозно-этическое учение о мире, человеке, смысле жизни, общественном переустройстве (так называемое толстовство), которое в конце XIX в. стало оппозиционным течением русской мысли и имело последователей в различных слоях общества. Вопрос смысла жизни у него неразрывно связан с верой.

Только религиозная вера раскрывает перед человеком смысл его жизни. Но о какой вере идёт речь? Толстой отрицал церковное христианство, официальное богословие. Он отвергал, во-первых, основной догмат христианства – Троицу. Для него Христос – обыкновенный человек, религиозный проповедник. Религиозный культ Христа Толстой считал «Величайшим кощунством». Во-вторых, Толстой не признаёт загробную жизнь. «Если разуметь жизнь загробную в смысле второго пришествия, ада с вечными мучениями, дьяволом, и рая – постоянного блаженства, то совершенно справедливо, что я не признаю такой загробной жизни». В-третьих, в церковной исповеди, на которой систематически отпускаются грехи, Толстой видел «вредный обман, только поощряющий безнравственность и уничтожающий спасение перед согрешением».

Толстой указывал на антинародную роль церкви. Он считал, что христианская догматика для церкви была только «предлогом», в действительности же церковь всегда преследовала свою выгоду. И Толстой ставит перед собой задачу – очисть первоначальное христианство от позднейших наслоений.

Все религии, по Толстому, заключают в себе две части: этическую (учение о жизни людей) и метафизическую (учение о Боге и его атрибутах, о происхождении мира и людей, об их отношении к Богу). Метафизическая сторона разных религий неодинакова, а этическая – совпадает, следовательно, она и составляет подлинный смысл любой религии. Сколько бы церковь ни подменяла этику метафизикой, сколько бы ни ставила внешнее, мирское выше внутреннего, люди, в особенности простой народ, далёкий от понимания догматических ухищрений, сохранили нравственное ядро религии в чистоте.

Определение Бога в онтологическом плане не интересует Толстого. Рассматриваемый в моральном плане Бог – «неограниченное существо», которое сознаётся каждым человеком в самом себе, «Бог есть любовь», «Совершенное благо». Бог даёт высший закон нравственности, и именно его познание составляет главную задачу человека, ибо от этого в прямой зависимости находится понимание смысла жизни и способов её правильного устройства.

Человек хочет, чтобы его жизнь имела смысл. Вопрос о жизни – это и есть вопрос о смысле жизни. «Вопрос, неотделимый от понятия жизни, не вопрос о том, откуда взялась жизнь, а о том, как надо жить» [69].

Жизнь обретает смысл только в сопряжении с Богом, в вере. «Задача человека в жизни – спасти свою душу, чтобы спасти свою душу, надо жить по-божьи, нужно отрекаться от всех утех жизни, трудиться, смиряться, терпеть и быть милостивым». «Цель жизни только одна: стремиться к тому совершенству, которое указал нам Христос: «Будьте совершенны, как Отец ваш небесный». Эта цель жизни достигается не стоянием на столбу, не аскетизмом, а полезной деятельностью. «Вера есть сознание человеком своего положения в мире, которое обязывает его к известным поступкам». Вера обязывает выработку любовного общения между людьми. «Благо мое и людей возможно только тогда, когда каждый будет трудиться не для себя, а для другого». Нужно устанавливать Царство Божие и внутри себя [70].

Толстой утверждает, что человек по своей природе свободен и свобода позволяет идти ему по пути к Богу. Бога он рассматривает как начало, источник жизни и разума. Так как у человека нет возможности общаться с Богом непосредственно, Толстой считает, что это можно делать косвенно, через правильное отношении к другим людям и к самому себе. Самое ценное в каждом человеке – это божественное происхождение. В каждом человеке есть божественное начало – это душа. Правильное отношение к себе – это забота о спасении своей души.

Исходным, основополагающим, с точки зрения Толстого, является отношение к себе. Нравственное отношение к себе гарантирует нравственное отношение к другим. Забота человека о чистоте собственной души является основанием нравственных обязанностей человека по отношению к другим людям, государству [71].

Наиболее полно, по мнению Толстого, суть нравственного идеала выражена в учении Христа, который возвысил любовь до уровня высшего закона жизни.

Закон любви – выражение самой сущности христианства. Это – вечный идеал, к которому люди будут вечно стремиться. Но Христос не ограничивается этим идеалом. Он также даёт людям заповеди [72].

Толстой называет пять заповедей: не гневайся; не разводись; не клянись; не противься злу; не воюй.

Толстой призывает проявлять любовь к ближнему и поступать с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Насилие должно быть вообще исключено, насилие – это зло, насиловать – это значить подчинять чужую волю своей. Не только на добро, но и на зло нужно отвечать добром.

Толстой, как и Достоевский исходил из того, что решить существующие социальные проблемы и создать гармоническое общество можно при помощи нравственной проповеди, обращённой к каждому человеку. Насилие должно быть исключено из социальной жизни, поскольку оно не способно порождать ничего, кроме насилия. Толстой одинаково осуждает за насилие и правительство, и революционеров. «Для каждого искреннего и серьёзного человека нашего времени не может не быть очевидной несовместимость истинного христианства – учения смирения, прощения обид, любви – с государством, с его величанием, насилиями, казнями и войнами. Исповедание истинного христианства не только исключает возможность признания государства, но и разрушает основы его» [73].

Естественное, христианское состояние общества – жизнь в общине, обязательный коллективный труд в артели. Сельская община – главная хранилица народной жизни, духа и морали. Толстой уверен, что история совершилась исключительно благодаря русскому народу, а не рядом безобразий, допущенных правительствами.

Официальная идеология начала XX века, как и ранее базировалась на принципе «православие – самодержавие – народность».

После революции 1905 года либеральная интеллигенция начинает менять свои ориентиры. Если во второй половине XIX века интеллигенция в большей своей части интересовалась социальными вопросами, были популярны идеи социализма, революции, то в начале XX века значительная часть интеллигенции перешла от идей социализма, материализма к идеализму, а от идеализма – к православию, эстетизму и декаденству. Пропагандировалась идея, что религиозность является «коренным свойством русского народа, что философские учения А. Хомякова, И. Киреевского, Вл. Соловьева представляют высший тип национального философствования [74].

В начале XX века в России начинается так называемый религиозный ренессанс. Складывается религиозно-философское направление, поставившее своей главной задачей создание религиозного сознания.

Русская религиозная философия XX века не представляла собой единой школы. В рамках религиозно-идеалистической философии существовали различные концепции. После Октябрьской революции 1917 года религиозная философия в России оказалась под запретом.

Представители философских течений перестали жить фантазиями и начали интересоваться происходящими в России изменениями. Русская революция стала пониматься как «знак» конца старой и рождение новой России. Основной задачей представлялось сохранение русской культуры и могущественной государственности. Истинной идеологией в этот период представлялась – русская православная вера, только она призывает к любви, отрицает убийства, насилие, грабежи и обманы. А современная мировая революция выдвигает единственный тезис: «верить в Бога – глупо, верить в Бога – вредно… утверждения можно затаить в себе как своё личное, частное воззрение, - как делали в XIX веке многие русские интеллигенты из вольтерианцев» [75]. Но этот тезис видоизменялся: «Верить в Бога глупо, а умному человеку и вредно; но широкой массе, которая глупа, это глупое занятие может даже полезно, чтобы она смирялась, не зверела и послушно работала» [76].

Революция не может и не хочет принимать никаких оговорок, у неё «тезис прямолинейнее и последовательней: верить в Бога – глупо и вредно для всякого человека; особенно же для массы, ибо она как раз и не должна – ни смиряться, ни покорно работать. Масса призвана к восстанию – ей особенно глупо и особенно вредно верить в Бога; ей необходимо безбожие; нечего ждать, пока она сама потеряет веру, безбожие должно быть ей навязано в порядке государственной диктатуры – аргументом, воспитание, подачками, истреблением духовенства, разрушением церквей, террором» [77]. Только они не учитывают того, что «деморализованный человек – не человек; духовно разложившийся гражданин – не гражданин. Люди в таком состоянии становятся мусором, а народ становится прахом; и ветер истории начинает носить его по улицам мира. Последняя мзда, последняя санкция…всегда одна и едина: обнищание и вымирание» [78].

Заметную роль в формировании «нового религиозного сознания» сыграл Василий Васильевич Розанов (1859 – 1919). Он говорит, что «христианская вера и церковная практика догматичны, равнодушны к проблемам реальной жизни. Для церкви радости семейной жизни, брак, вопросы пола – «грязь и мерзость». Церковь сторониться и других важных жизненных проблем; она не любит самого человека. Но в то же время Розанов не мыслит себя вне религии, вне Бога. «Без молитв – безумие и ужас». Розанов призывает к обновлению религии [79].

Дмитрий Сергеевич Мережковский (1866 – 1941) был центральной фигурой «неохристианства», «богоискательства». Для него характерно не стремление вернуться к старому, а поиск новых откровений. Старое христианство отжило свой век, на смену ему идёт «откровение третьего Завета», которое раскроет правду не только о духе, но и плоти, не только о небе, но и земле»…необходимым условием их понимания является опора на веру [80].

Мережковский говорит, что христианство было испорчено мещанством. Он призывает к борьбе с «мещанством», под которым понимает внимание человека к материальным делам и забвение им Бога. «Отрекаясь от Бога, от абсолютной божественной личности, человек неминуемо отрекается от своей собственной человеческой личности. Отказываясь ради чечевичной похлёбки умеренной сытости от своего божественного голода и божественного первородства, человек неминуемо впадает в абсолютное мещанство». России и миру в целом угрожают «хамство» и официальная религия, воздающая «кесарю божье». Революция – наибольшее зло; социализм – это мещанство и духовное вырождение».

О Боге думают, что он – власть и насилие, наряду с ним говорят о сатане, который тоже власть и насилие. Но Бога нужно понять как любовь, тогда Христос будет истинным Богом. Вера в истинного Бога обеспечит человеку свободу [81].

Наиболее известным представителем «нового религиозного сознания» был Николай Александрович Бердяев (1874 – 1948), которого иногда характеризуют как центральную фигуру всей русской религиозно-идеалистической философии.

Для Бердяева Бог есть дух. В своей сущности Божество сверхрационально; попытки выразить его через понятия неизбежно приводят к антиномиям. Божество можно мыслить только символически. Символы – действительная реальность, понятая в связи с её сверхъестественным значением. Поэтому рождение Богочеловека от Девы Марии, его жизнь в Палестине, его смерть на кресте – это и действительные факты. И в то же время – символы.

Бог сотворил мир из ничего. Ни ничто – это не пустота, а нечто, предшествующее Богу и миру…Человек – венец творения в иерархии сущего…Человек создан по образу и подобию Бога. И человек должен утверждать в себе образ Божий, иначе он теряет всякий образ, начинает подчиняться низшим процесса, подчиняется той искусственной природе, которую сам создал, подчиняться машине, а это его обезличивает, обессиливает, уничтожает. Бердяев говорит, что бог реально присутствует в жизни святых, мистиков, людей высокой духовной жизни и творческой деятельности. Тот, кто имел духовный опыт, не нуждается в рациональном доказательстве существования Бога [82].

Бердяев утверждает, что моральное возвышение, слияние людей может быть только соборным… Именно религия объединяет людей в нацию. Аналогичным образом он считает, что «власть государственная имеет религиозную первооснову и религиозный исток… Онтология власти исходит от бога» [83].

Одной из важных тем у Бердяева – «русская идея». Он говорит, что в типе русского человека сталкиваются два элемента: природное язычество, стихийность и православный аскетизм, устремленность к потустороннему миру. Необъятность русской земли, безграничность русской равнины создаёт у русского народа представление о своей мощи и непобедимости. «Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли, та же безграничность, бесформенность, устремлённость в бесконечность, широта». А с другой стороны, русскому народу присущ «из Византии полученный аскетизм, устремлённость к потустороннему миру» [84].

Смысл «русской идее» у Бердяева заключается в том, что русский народ – это совмещение противоположностей, в нём идёт выработка особого «творческого религиозного сознания». При этом Бердяев утверждает, что душа русского народа сформировалась Русской православной церковью [85].

Бердяев говорит, что у России особый исторический путь. В XX в. намечается сближение культур Востока и Запада; это сближение идёт на базе духовного углубления, с «религиозным светом». В этом сближении России уготовано важное место. «Русский народ из всех народов мира наиболее всечеловеческий, вселенский по своему духу, это принадлежит строению его национального духа. И призванием русского народа должно быть дело мирового объединения, образования единого христианского духовного космоса» [86].

Одним из главных представителей «философского всеединства» в XX был Сергей Николаевич Булгаков (1871 – 1944), который от марксизма через идеализм пришёл к православию. Он – представитель того типа религиозной мысли, которую Бердяев называл возрождением православия.

«Православие есть церковь Христова на земле. Церковь Христова есть не учреждение, но новая жизнь со Христом и во Христе, движимая Духом святым» [87]. Церковь «должна быть понята как некая божественная данность, в себе пребывающая и себе самотождественная, как факт божественного изволения, совершающегося в мире. Церковь есть или дана в известном смысле и независимо от своего исторического возникновения, - она возникает, потому что есть, - в плане божественном, надчеловеческом [88].

Булгаков отмечает, что «если видеть её только в историческом становлении и на основании его лишь составлять себе представление о Церкви как одном из земных обществ, тогда мы проходим мимо своеобразия, её природы, в которой во временном раскрывается вечное, в сотворенном несотворенное» [89].

Церковь в самом существовании своём есть предмет веры, познаётся верою: «верую во едину, святую, соборную и апостольскую Церковь»… Очам любви открывается это церковное единство, не как внешнее соединение или собрание, какое мы имеем во всяком мирском обществе, но как таинственная первооснова жизни человека. Человечность едина во Христе, все люди суть ветви единой виноградной лозы, члены одного тела [90].

Церковь находилась в различном отношении к государству в разные времена своего существования… Однако отношение Церкви к государству остаётся чисто внешним до тех пор, пока государственная власть является языческою… Когда же она подклоняется под сень креста в лице императора…она становиться значительно ближе государству и принимает на себя ответственность за его судьбы … Церковь излила на императора свои дары в священном помазании на царство и возлюбила помазанника своего не только как главу государства, но и как носителя особой харизмы царствования…[91].

Булгаков утверждает, что не существует нерелигиозных людей; всем людям присуще религиозное чувство. Только религия устанавливает связь между умом человека и его сердцем. Именно религия утверждает высшие ценности человека. Взять хотя бы хозяйственный труд. Человек трудиться ради христианского послушания. «И эта религиозная установка определяет духовный тип хозяйственного деятеля, который должен проходить своё хозяйственное служение, в каком бы социальном положении он ни был, с чувством религиозной ответственности» [92]. Хотя религиозная мотивация труда и свойственна другим религиям, «свободная нравственная личность рождается только в христианстве» [93].

В человеческой жизни огромное значение имеет вера, именно в вере человеку дается истина. Полная потеря веры в добро означает нравственную смерть.

В русле идей Вл. Соловьева о цельности и единстве, связи и гармонии бытия формировались взгляды Павла Александровича Флоренского (1882 – 1937). «Столп Истины» у Флоренского – церковь. Быть в церкви – значит жить особой жизнью, «жить в Духе», прийти к Истине. Хотя это и непостижимо, тем не менее религия – сила, которою устанавливается и держится всеединство. Что даёт нам религия? «От чего же спасает нас религия? – Она спасает нас от нас, - спасает наш внутренний мир от таящегося в нём хаоса… А водворяя мир в душе, она умиротворяет и целое общество, и всю природу» [94].

Николай Онуфриевич Лосский (1870 – 1965) развил философскую систему, которую сам называл «идеал-реализмом» или интуитивизмом.

Лосский утверждал, что в мире есть и гармония, и вражда. Вражда, зло проистекают из эгоизма субстанциальных деятелей. Для преодоления зла, во-первых, необходимо личное творчество, посвящённое созданию моральной добродетели, красоты и истины. Во-вторых, необходимо взаимное дополнение людей, их участие в жизни друг друга посредством любви. Эгоизм преодолевается единодушным, соборным творчеством. «Каждый член царства божьего должен внести свой индивидуальный, т.е. особый, неповторимый вклад в общее творчество: только в этом случае деятельность членов будет взаимно дополняющей, создающей единое, исключительно прекрасное целое». Нужно любить Бога больше всего в мире, затем нужно любить ближнего, как самого себя, наконец, нужно любить «безличные абсолютные ценности» - истину, добродетель, красоту, свободу. «Любовь может быть только свободным выражением личности». Лосский говорит о возможности «слияния человеческого существа с Богом… когда человек чувствует и переживает Бога так же непосредственно, как своё Я» [95].

Подводя итог, можно отметь, что представители указанного периода стараются переосмыслить или развить незыблемые принципы – православие, самодержавие, народность. Они противопоставляют революцию, безбожие и православие. Несмотря на то, что некоторые из них были людьми, разделяющими марксистскую теорию до революции, после революции все негативно восприняли события октября 1917 года.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Значение консерватизма вытекает из того факта, что в условиях глубокой радикализации общества возникает духовный противовес, направленный на удержание и сохранение национальных традиций. Величайшая потребность России – это национальная идея, идея, опирающаяся на всё, что было лучшего в нашем прошлом, идея, взывающая к самым глубинным и самым могучим инстинктам народа. В этом и заключается значение консерватизма, который в России всегда был связан с христианством, православием. Его основная задача – это выработка целостного миросозерцания, во главу которого положены русские национальные нравственные, государственные и общественные принципы. Христианин стремиться построить жизнь на христианских «традициях» и «освятить» все сферы жизни. Он старается по-христиански очистить и упорядочить свой внутренний мир; а уже потом, на этой основе преобразовать и внешнюю жизнь. Он принципиально отвергает беспорядки и перевороты.

Объективно социальная база консервативной идеологии была очень узка – помещики, государственная и церковная бюрократия. Сделать её всесословной, можно было лишь предложив некие универсальные ценности, каковыми и обладало христианство. И общим для всех правых было обращение именно к устойчивым архетипам массового сознания, в первую очередь к православной идее, глубоко укорененной в менталитете русского народа.

В итоге, монархия в России, отождествляемая с православием, пала потому, что, несмотря на монархический уклад русского правосознания, в стране не было настоящих, пламенных и по политически искусных монархистов, т.е. людей продумавших, прочувствовавших сущность монархии.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

ИСТОЧНИКИ

·  Булгаков С.Н. Православие. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2001.

·  Ильин И.А. Кризис безбожия. – М.: «ДАРЪ», 2005.

·  Леонтьев К.Н. Византизм и славянство. – М.: «ДАРЪ», 2005.

·  Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения. – М.: Трим, 1993.

·  Тютчев Ф.И. Россия и Запад: книга пророчеств. – М.: Православный Свято-Тихоновский богословский институт, 1999.

ЛИТЕРАТУРА

·  Антонов Алексей. Смирение и воля // Москва. 1995. № 4.

·  Володин Дмитрий. Летопись распада. Угадал ли в XIX веке Леонтьев будущее России конца XX века?// Родина. 2000. № 7.

·  Дмитриев Е.В. Фёдор Иванович Тютчев: Штрихи к творческому портрету // Вестник московского университета. Серия 12. Политические науки. 2003. № 5.

·  Замалеев А.Ф. Лекции по истории русской философии. – СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1999.

·  Ильин В.В. История философии. – СПб.: Питер, 2003.

·  Мырикова А.В. Особенности политического дискурса Ф.И. Тютчева // Вестник московского университета. Серия 12. Политические науки. 2003. № 5.

·  Омельянчук И.В. Православная церковь и самодержавное государство в идеологии черносотенных партий России начала XX века // Российский исторический журнал. Международная академия наук. 2006. № 1.

·  Радугин А.А. Философия: курс лекций. – М.: Центр, 2001.

·  Савельев Леонтий. Записки по русской философии // Москва. 1993. № 4.

·  Хатунцев С.В. Отечественная история в системе общественно-политических взглядов К.Н. Леонтьева // Вопросы истории. 2004. № 1.

·  Хатунцев С.В. Проблема «Россия – Запад» во взглядах К.Н. Леонтьева (60-е гг. XIX века) // Вопросы истории. 2006. № 3.

[1] Дмитриев Е.В. Фёдор Иванович Тютчев: штрихи к творческому портрету//Вестник Московского университета. Сер. 12. Политические науки. 2003. № 5. – с. 93.

[2] Савельев Леонтий. Записки по русской философии // Москва. 1993. № 4 – с. 154.

[3] Там же. – с. 154.

[4] Замалеев А.Ф. Лекции по истории русской философии. - СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1999. – С.169.

[5] Ильин В.В. История философии. – СПб.: Питер, 2003. – С. 537.

[6] Там же. – С. 532.

[7] Ильин В.В. Указ. соч. – С. 533.

[8] Там же. – С.534.

[9] Там же– С. 535.

[10] Ильин В.В. Указ. соч.– С. 535-536.

[11] Там же. – С. 536.

[12] Замалеев А.Ф. Указ. соч. – С. 184-185.

[13] Радугин А.А. Философия: курс лекций. – М.: Центр, 2001. – С. 139.

[14] Там же. – С. 140.

[15] Ильин В.В. Указ. соч. – С. 603.

[16] Ильин В.В. Указ. соч. – С. 603-604.

[17] Там же. – С. 604.

[18] Там же. – С. 605.

[19] Радугин А.А. Указ. соч. – С. 142.

[20] Радугин А.А. Указ. соч. – С. 143.

[21] Там же. – С. 143.

[22] Ильин В.В. Указ соч. – С. 615.

[23] Там же. – С. 615.

[24] Ильин В.В. Указ соч.. – С. 616.

[25] Ильин В.В. Указ. соч. – С. 619.

[26] Там же. – С. 620-621.

[27] Там же. – С. 621.

[28] Ильин В.В. Указ. соч. – С. 621.

[29] Там же. – С. 622.

[30] Там же. – С. 622.

[31] Ильин В.В. Указ. соч. – С. 624.

[32] Там же. – С. 625.

[33] Хатунцев С.В. Отечественная история в системе общественно-политических взглядов К.Н. Леонтьева // Вопросы истории. 2004. № 1. – С.155.

[34] Леонтьев К.Н. Византизм и славянство. – М., «ДАРЪ», 2005. – С. 32-33.

[35] Там же. – С. 36.

[36] Там же. – С. 37.

[37]Леонтьев К.Н. Указ. соч. – С. 46.

[38] Хатунцев С.В. Указ. соч. – С.156.

[39] Леонтьев К.Н. Указ. соч. – С. 12.

[40] Там же. – С. 4.

[41] Там же. – С. 11.

[42] Там же. – С. 27-28.

[43] Леонтьев К.Н. Указ. соч. – С. 27.

[44] Хатунцев С.В. Указ. соч. – С. 156.

[45] Леонтьев К.Н. Указ. соч. – С. 51.

[46]Там же. – С. 52.

[47] Там же. – С. 54.

[48] Леонтьев К.Н. Указ. соч. – с. 61-62.

[49] Омельянчук И.В. Православная церковь и самодержавное государство в идеологии черносотенных партий России начала XX века//Российский исторический журнал. 2006. № 1. – С. 12.

[50] Там же. – С. 12.

[51] Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения. – М.: Трим, 1993. – С. 88.

[52] Там же. – С. 146.

[53] Там же. – С. 147.

[54] Тихомиров Л.А. Указ. соч. – С. 148.

[55]Омельянчук И.В. Указ. соч. – С. 13.

[56] Там же. – С. 15-16.

[57] Тихомиров Л.А. Указ. соч. – С. 151.

[58] Там же. – С. 151 -152.

[59] Дмитриев Е.В. Фёдор Иванович Тютчев: Штрихи к творческому портрету // Вестник московского университета. Серия 12. Политические науки. 2003. № 5 – С. 87.

[60] Тютчев Ф.И. Россия и Запад: книга пророчеств. – М.: Православный Свято-Тихоновский богословский институт, 1999. – С.132.

[61] Там же. – С. 101.

[62] Там же. – С. 101.

[63] Там же. – С. 101 – 102.

[64] Тютчев Ф.И. Указ. соч – С. 103.

[65] Там же. – С. 104.

[66] Там же. – С. 106.

[67] Дмитриев Е.В. Указ. соч. – С. 100.

[68] Тютчев Ф.И. Указ. соч. – С. 84.

[69] Ильин В.В. Указ. соч. – С. 631.

[70] Там же. – С. 632.

[71] Ильин В.В. Указ. соч. – С. 633.

[72] Там же. – С. 633.

[73] Ильин В.В. Указ соч. – С. 634 – 635.

[74] Там же. – С. 650.

[75] Ильин И.А. Кризис безбожия. – М.: «ДАРЪ», 2005. – С. 7

[76] Там же. – С. 7.

[77] Ильин И.А. Указ. соч. – С. 7 – 8.

[78] Там же. – С.196.

[79] Там же. – С. 654.

[80] Там же. – С. 655.

[81] Ильин И.А. Указ. соч. – С. 655.

[82] Ильин В.В. Указ. соч. – С 658.

[83] Там же. – С. 661.

[84] Там же. – С. 662.

[85] Там же. – С. 663.

[86] Ильин В.В. Указ. соч. – С. 663.

[87] Булгаков С.Н. Православие. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2001. – С. 7.

[88] Там же – С. 11.

[89] Там же. – С. 12.

[90] Там же. – С. 13.

[91] Булгаков С.Н. Указ. соч. – С. 220-221.

[92] Там же. – С. 236.

[93] Там же. – С. 236.

[94] Ильин В.В. Указ. соч. – С. 671.

[95] Там же. – С. 676.