Статья: Эффективность социальных сетей в региональном сообществе

Е. В. Реутов, Л. В. Колпина, М. Н. Реутова, И. В. Бояринова

Характеризуются социальные сети, функционирующие в белгородском региональном сообществе. Делается вывод, что Социальные сети формируются преимущественно на уровне родственных и дружеских связей и решают задачи повседневной взаимопомощи, не трансформируясь в гражданские инициативы по защите и продвижению социальных интересов.

Возникшая первоначально для описания иммиграционных процессов и объяснения экономического поведения мигрантов [1] концепция социальных сетей в настоящее время активно используется не только в исследованиях замкнутых сообществ, но и в более широком контексте при изучении трансформирующихся обществ. В обществе  современного типа в качестве основных механизмов социальной адаптации, достижения индивидуальных и коллективных целей существуют относительно формализованные социальные институты и практики, включающие комплекс обезличенных, зачастую законодательно закрепленных норм и процедур. Функционируют они, с одной стороны, на основе уверенности (Н. Луман) большей части участников сообщества в их эффективности, то есть способности решать частные и групповые проблемы. С другой, - как результат целенаправленного институционального строительства, осуществляемого государством и доминирующими в социальном пространстве акторами. Институционализация коллективных стремлений и действий на макросоциальном уровне - это, как правило, этап, следующий за формированием социальных сетей на микросоциальном уровне. И дефицит макрогрупповой интеграции - следствие недостаточной солидарности на микросоциальном уровне.

Однако основная проблема функционирования формальных социальных институтов состоит в том, что значительный объем повседневных практик, связей и отношений не поддается регламентации с их стороны. К тому же, несмотря на внешне обезличенные формы и нормативно универсальный характер формальных социальных институтов, их эффективность применительно к индивидуальным и групповым интересам зачастую определяется объемом человеческого и социального капитала акторов.

Социальные сети мы рассматриваем как комплекс относительно стабильных и долговременных взаимодействий неформального характера, не имеющих выраженной организационной структуры и выполняющих по отношению к их участникам функцию наращивания объема личного и социального капитала. Включенность индивидов в социальные сети способна компенсировать недостаточность индивидуальных социальных ресурсов за счет поддержки участников социальных сетей - семьи, родственников, друзей и знакомых, земляков, религиозных и этнических общин. Здесь, однако, следует отметить, что недостаточность человеческого капитала в любых его формах является сдерживающим фактором не только для функционирования в рамках формальных институтов, но и для включения в социальные сети. За получение ресурсов и благ, так или иначе, необходимо расплачиваться в какой-либо эквивалентной им форме.

В целях изучения функционирования социальных сетей в пределах регионального сообщества, их эффективности, социальных ресурсах, являющихся предметом социальных обменов, в апреле-мае 2010 г. был проведен социологический опрос по репрезентативной региональной выборке (N = 1000). Для отбора респондентов использовалась квотная методика. Структура выборочной совокупности соответствует социальной структуре населения Белгородской области по таким признакам как пол, возраст и тип поселения.

Социальные сети, с одной стороны, являются вынужденным, компенсационным механизмом, формирующимся в условиях неэффективности государства и других социальных институтов. С другой, - представляют собой универсальный социальный механизм, осуществляющий свои функции в условиях состояния относительной социальной и групповой солидарности и дополняющий в этом качестве иные социальные институты. Эффективность социальных сетей представляет собой, таким образом, их способность регулировать поведение индивида и наращивать объем его человеческого и социального капитала. Частным выражением эффективности социальных сетей является их способность компенсировать неэффективность формальных, прежде всего, государственных институтов.

Вследствие этого, проблема выявления предпосылок к формированию и развитию социально-сетевых взаимодействий в российском обществе складывается из ответов на два вопроса. Во-первых, насколько в обществе созданы условия для образования и функционирования социальных сетей как универсального механизма. И здесь ключевым индикатором будет являться уровень межличностного доверия. И, во-вторых, в какой степени общество и его отдельные сегменты нуждаются в социальных механизмах, компенсирующих неэффективность формальных институтов, а также - насколько эти институты неэффективны. И, если в первом случае между  уровнем межличностного доверия и развитием социально-сетевых взаимодействий существует прямая связь, то во втором - уровень институционального доверия связан с социально-сетевыми взаимодействиями уже в обратном порядке.

Межличностное доверие, являющееся сложным социальным феноменом, измерялось на нормативном и дескриптивном уровнях. По данным нашего исследования, его уровень относительно низок. Ситуация в целом характеризуется преобладанием настороженного, недоверчивого отношения к людям. Так, на вопрос "Как Вы считаете, большинству людей можно или нельзя доверять?" положительно ответили 33, 1% респондентов, отрицательно - 51, 5%, затруднились с ответом - 15, 4%.

Результаты исследования достаточно близки к сходным данным, полученным в этот же период (апрель 2010 г.) Левада-Центром на общенациональном уровне. В ходе его опроса мнение о том, что большинству людей можно доверять, высказали 30% респондентов. К суждению "Нужно быть очень осторожным в отношениях с людьми" присоединились 66%. Расхождение в удельном весе не доверяющих другим людям может быть связано, помимо прочего, с более "мягкой" и нормативно приемлемой формулировкой, которую использовали социологи Левада-Центра. При этом Левада-Центр зафиксировал позитивную тенденцию роста уровня доверия в российском обществе с 2005 г. Так, доля считающих, что большинству людей можно доверять, выросла на 4%, доля сторонников осторожности в отношениях с другими людьми снизилась на 6% [1].

Уровень нормативного доверия несколько растет с уменьшением масштаба поселения. Если среди жителей города с населением более 100 тыс. человек тех, кто считает, что большинству людей можно доверять, 30, 5%, а среди жителей города с населением менее 100 тыс. человек и ПГТ - 32, 8%, то в сельской местности таких уже 37, 8%. Число респондентов, которые считают, что большинству людей доверять нельзя, среди респондентов разных типов поселения практически идентично и колеблется в диапазоне от 50, 3 до 53, 7%.

Группировка данных по социально-демографическим характеристикам респондентов даѐт следующую картину: в большей степени расположены доверять женщины, в меньшей - мужчины. Так, среди женщин - 37, 5% считающих, что большинству людей можно доверять, и 48, 1% - высказывающих противоположное мнение. У мужчин, соответственно - 28, 4 и 56, 5%. Среди респондентов 18 - 29 лет - доверяющих людям - 29, 7%, не доверяющих - 59, 8%; 30 - 39 лет - соответственно - 34, 9 и 51, 3%; 40 - 59 лет - 34, 0 и 50, 3%; 60 и старше - 34, 7 и 47, 3%. Таким образом, недоверие, настороженность к окружающим более всего распространены в молодежной среде, менее всего - среди пожилых граждан.

Замер дескриптивного уровня доверия, определяемого посредством вопроса-индикатора "Вы доверяете или не доверяете...", показал, что он снижается по мере увеличения масштаба социальных связей. Так, большинству жителей дома, своего и соседнего двора (для поселка и села - улицы) в целом доверяют 47, 3% респондентов (из них 13, 2% однозначно ответили на данный вопрос, 34, 1% - "скорее да, чем нет"). В целом не доверяют - 41, 7% (14, 1% - однозначно не доверяют, 27, 6% - "скорее нет, чем да"). Итоговый индекс доверия, рассчитанный по формуле: разница доверяющих и не доверяющих (где однозначно доверяющим и не доверяющим присвоен коэффициент 1, а скорее доверяющим и не доверяющим - 0, 5), составил +2, 35 п.п.

Большинству жителей города (поселка, села) доверяют уже существенно меньше. Так, доверяют им в целом 27, 5% (из них 4, 2% однозначно ответили на данный вопрос, 23, 3% - "скорее да, чем нет"). В целом не доверяют - 58, 6% (21, 1% - однозначно не доверяют, 37, 5% - "скорее нет, чем да"). Итоговый индекс доверия составил - 24 п.п. Разница между уровнем дома, двора, улицы весьма существенна - 26, 35 п.п.

Так или иначе, но в целом невысокий уровень межличностного доверия влечет социальную атомизацию и индивидуализацию жизненных практик. Люди в решении своих жизненных проблем предпочитают опираться на близкое окружение, с которым они связаны либо родством, либо дружбой. Но в значительном количестве случаев и эти социальные связи не принимаются в расчет в качестве значимого социального ре-сурса. Так, отвечая на вопрос "Если Вы оказались в трудной ситуации, на чью помощь Вы, в первую очередь, рассчитываете?" (можно было дать не более трех вариантов ответа), 58, 8% респондентов дали ответ "только на самого себя". На второй же по значимости позиции находится помощь родственников, членов семьи - ее отметили 74, 7%. На третьем месте друзья, знакомые - 51, 2%. Далее - с существенным отрывом следуют: коллеги по работе - 12, 3%; соседи - 11, 8%; руководство организации, в которой они работают - 4, 7%; государственные (муниципальные) органы, учреждения - 4, 5%; общественные организации - 1, 5%; религиозная община, землячество - 1, 2%. Респонденты в определенной степени бравируют собственной автономией, что следует из явной нестыковки долей тех, кто рассчитывает только на себя, и всех остальных, в двух случаях превышающих долю "неавтономистов".

Рост числа ответов "рассчитываю только на себя" находится в прямой зависимости от уровня образования. Если среди респондентов со средним и незаконченным средним образованием так ответило 48, 7%, то с высшим - 63, 3%. Обратная же зависимость регистрируется относительно возможности обращения к членам семьи и родственникам - более всех на их помощь рассчитывают респонденты с наиболее низким уровнем образования (81, 6%), менее - с наиболее высоким (70, 3%). Аналогичная тенденция прослеживается и относительно возможности обращения к соседям.

При выборе субъектов помощи в трудной ситуации во всех возрастных группах по большинству параметров существует относительное единство мнений. Но отмечаются и некоторые специфические, проявляющиеся в сравнении респондентов 60 лет с другими возрастными группами. А именно, в трудной ситуации только на себя рассчитывают 62, 4% респондентов 18 - 29 лет (наиболее высокий показатель среди всех возрастных групп) и 50, 9% респондентов старше 60 лет - наиболее низкий.

Такую ситуацию можно объяснить не столько более выраженным внешним локусом контроля как психологической установки респондентов 60 лет и старше, сколько трезвой оценкой сложившейся ситуации, собственных ресурсов и возможностей их конвертации. Кроме того, молодые люди чаще представителей других возрастов сообщают, что могут рассчитывать на помощь друзей и знакомых (64, 8%). Пожилые люди же такой вариант ответа выбирают наиболее редко (39, 6%), что в большой мере обусловлено опять же низким потенциалом социальных сетей, к которым они принадлежат, как по причине аналогичного статуса других частников, так и в силу объективно меньшего числа участников социальных сетей.

Пожилые респонденты более других рассчитывают также на помощь со стороны общественных организаций. Об этом сообщило 4, 1% из них, тогда как ответы остальных возрастов находятся в диапазоне от 0 до 1, 4%. Предположительно, это может быть связано с "советским" прошлым данной категории людей с его коллективистскими установками, а также наличием свободного времени, которое позволяет им активнее взаимодействовать с общественными организациями. Но в целом надо учитывать, что разница между ответами во всех возрастных группах находится в пределах статистической погрешности и не является показательной.

То, что на членов семьи и родственников в случае возникновения проблем более всего полагаются молодые люди, ответили 80, 4%, что предсказуемо в силу специфики их социального статуса. С одной стороны, по объективным причинам они еще не смогли накопить достаточно статусных капиталов для обеспечения собственной автономии, с другой - играет роль и достаточно высокая психологическая зависимость молодых от родительских семей, в том числе, и в силу существующей российской традиции достаточно продолжительной родительской опеки. Менее всего готовы полагаться на членов семьи и родственников респонденты 40 - 59 лет - возрастная категория, характеризуемая наиболее высокими статусными позициями и соответствующими им капиталами.

В целом же на уровне установок в структуре значимых социальных связей исследование выявило достаточно причудливое сочетание архаизированных и модернизированных характеристик, выражающееся, с одной стороны, в индивидуализме и расчете исключительно на собственные ресурсы и возможности, с другой, - в апелляции в случае жизненных трудностей к неформальным связям и отношениям, прежде всего, к кровнородственным. Обращает на себя внимание крайне низкий уровень надежды на помощь формальных институтов - как государственных (муниципальных) органов и учреждений, так и руководства организаций, в которых работают респонденты.

Ситуация финансово-экономического кризиса, негативно отразившегося на объективных и субъективных характеристиках российского социума, особенно на его региональном уровне, актуализирует значимость социальных сетей и микросоциальных практик. С одной стороны, в связи с ростом неопределенности социально-экономической ситуации объективно увеличивается потребность значительных групп населения в социальной поддержке государства, а, следовательно, есть основания для роста патерналистских настроений. Но с другой, - на дескриптивном, а не нормативном уровне россияне демонстрируют крайне низкий уровень надежды на помощь и поддержку государства.

Полученные результаты вполне соотносятся с общероссийскими данными, хотя и имеют ряд особенностей. В трудной жизненной ситуации, в условиях экономических трудностей, по данным ВЦИОМ (май 2009 г.), на собственные силы рассчитывают 35% россиян, на поддержку родственников и друзей - 56 и 18% соответственно, на поддержку государства - всего лишь 5%, на коллег по работе и соседей - по 2%, на помощь благотворительных общественных организаций не рассчитывает никто [2].

Таким образом, хотя в целом ситуация в регионе отражает общероссийские тенденции, однако здесь гораздо сильнее выражены индивидуалистические установки, крепче микросоциальные связи неформального характера - родственные, соседские, с коллегами по работе. Обращает на себя внимание, что ожидания от государства в обоих случаях выражены слабо. Наблюдается тенденция к дальнейшей автономизации населения от государства. Однако в специфических российских условиях данная тенденция развивается не в направлении развития гражданского общества и укрепления связей на макросоциальном уровне, а, скорее в укреплении микросоциальных сетей, опоры прежде всего на родственников и друзей.

Результаты исследования показывают, что социальный капитал, выраженный в неформальных связях, достаточно интенсивно используется населением региона для решения самых разнообразных жизненных проблем (личных и членов своей семьи). В течение последних двух лет личные связи задействовали для получения медицинской помощи, социальной поддержки, льгот - 46, 5%; поиска работы, трудоустройства - 26, 1%; защиты прав - 26, 0%; регистрации имущественных и иных прав - 15, 5%; улучшения жилищных условий - 15, 0%; организации собственного дела - 11, 5%; для устройства в образовательное учреждение - 11, 0%; в других целях - 3, 9% (табл. 1).

Наиболее проблемной сферой для населения, как видим, является получение медицинской помощи, социальной поддержки, льгот. Можно также предположить, что указанная сфера, в наибольшей степени задействующая ресурс личных связей, является и наиболее коррупциогенной. Косвенным подтверждением этому являются данные, полученные Левада-Центром (май 2010 г.), в соответствии с которыми 10% респондентов или их родственникам и друзьям в течение последних 3 лет приходилось давать взятки, когда они лежали в больнице [3]. В свою очередь, интенсивность использования неформальных связей является прямым следствием неэффективности соответствующих формальных институтов. По данным Левада-Центра (август 2009 г.), полную или частичную удовлетворенность состоянием здравоохранения выражали всего 15% россиян, а 70% респондентов негативно оценили собственные возможности получить в случае необходимости хорошее медицинское обслуживание [4].

Данные, полученные в ходе нашего исследования, свидетельствуют о мощном социальном ресурсе неформальных связей и отношений, их значимости для решения жизненных проблем, достижения тех или иных целей. Учитывая дискредитацию государственных институтов, о которой шла речь выше, значимость неформальных связей вполне подтверждает первоначальную гипотезу об их компенсаторном характере в условиях деградации и дисфункциональности формальных социальных институтов, прежде всего государства. В этих случаях основной предпосылкой доступа к социальным ресурсам для индивида становится включенность в социальные сети и взаимопомощь участников сетевых сообществ.

Таблица 1

Характер использования неформальных связей для решения проблем (в % от числа опрошенных)

Ресурсы, которыми обмениваются акторы, могут иметь взаимный характер - например, материальная поддержка в трудных жизненных ситуациях или коллективный труд в интересах одного из участников социальных сетей. Однако, как правило, в ходе социальных контактов акторы социальной сети обмениваются различными по характеру ресурсами. Для поддержания социальных контактов и приобретения ими долговременного и регулярного характера необходимо достижение субъективной удовлетворенности количеством и качеством получаемых ресурсов. Взаимная конвертация социально значимых ресурсов является одной из основных закономерностей функционирования практик взаимопомощи. Процесс конвертации социальных ресурсов представляет собой социально-психологический механизм измерения и сопоставления объема ресурсов, являющихся предметом социального взаимодействия в социальных сетях.

Исследование выявило иерархию ресурсов, предоставление которых поддерживает сетевые взаимодействия. Вопрос задавался прежде всего о получаемых респондентами ресурсах, поскольку им самим, скорее всего, было бы сложнее оценивать собственный вклад в сетевые обмены. Однако, скорее всего, иерархия получаемых в ходе социального обмена ресурсов может экстраполироваться и на социальный обмен в целом. Поскольку исследованию предшествовала гипотеза о наибольшей интенсивности родственных, дружеских и соседских социальных сетей, вопрос-индикатор был сформулирован таким образом: "Какие виды помощи Вы, Ваша семья регулярно или достаточно часто получаете от Ваших родственников, друзей и соседей?".

На первом месте в иерархии ресурсов находится психологическая поддержка, помощь советом - на еѐ наличие указали 63, 5% респондентов. На втором месте помощь транспортом - 25, 3%. Затем: помощь в ремонте или строительстве дома, дачи, квартиры, машины (24, 4%); помощь на садово-огородном участке (23, 7%); безвозмездная материальная помощь (23, 1%); займы и кредиты (20, 8%); помощь продуктами (18, 5%); помощь в организации праздников или ритуальных обрядов (14, 5%); помощь по хозяйству (уборка, покупка продуктов и др.) (13, 5%); уход, присмотр за ребенком (13, 5%); содействие в получении различных социальных услуг (9, 0%); помощь в трудоустройстве, поиске работы (8, 2%); оказание профессиональной консультации и услуг (7, 4%); пошив одежды, ремонт бытовой техники (6, 6%); содействие в доступе к должностным лицам, органам власти для решения Ваших проблем (5, 7%). О том, что не пользуются никакими видами помощи родственников, друзей и соседей, заявили лишь 13, 2% опрошенных.

Для того, чтобы построить более укрупненную иерархию социально значимых ресурсов, циркулирующих в социальных сетях, целесообразно типологизировать их,  сгруппировав таким образом конкретные формы социальной поддержки. В качестве данных типов вполне можно выделить: материальные, куда входят различные виды финансовой и натуральной помощи (безвозмездная материальная помощь, займы и кредиты, помощь продуктами); трудовые (помощь транспортом, помощь в ремонте или строительстве дома, дачи, квартиры, машины, помощь на садово-огородном участке, помощь в организации праздников или ритуальных обрядов, помощь по хозяйству, уход, присмотр за ребенком, оказание профессиональной консультации и услуг, пошив одежды, ремонт бытовой техники); информационно-психологические (психологическая поддержка, помощь советом) и социально-коммуникационные (содействие в получении различных социальных услуг, помощь в трудоустройстве, поиске работы, содействие в доступе к должностным лицам, органам власти). Безусловно, между данными типами нет четких границ. Скажем, оказание профессиональной консультации и услуг вполне может иметь социально-коммуникационную подоплеку. То же самое можно сказать и о помощи советом. Тем не менее, данная группировка позволяет судить об иерархии социальных ресурсов, являющихся предметом сетевых обменов, а, следовательно, и о функциях наиболее развитых в региональном сообществе социальных сетей, основанных на родственных, дружеских и соседских отношениях. Так, в данных ресурсах и функциях социальных сетей доминирует трудовая поддержка - на различные еѐ формы указали суммарно 121, 5% респондентов. На втором месте - информационно-психологическая функция - 62, 4%, на третьем - материальная поддержка - 62, 4%. Социально-коммуникационную функцию социальных сетей отметили 22, 9%.

Существует выраженная возрастная специфика практически по всем видам помощи, которые получает респондент или его семья. Психологическую поддержку более всего получают 30 - 39-летние (71, 2%), менее всего - самая старшая возрастная группа (18, 2%). О безвозмездной материальной помощи сообщает более всего молодежь (30, 4%), менее - 40 - 59-летние респонденты (18, 2%); о займах и кредитах - чаще также молодежь (29, 4%), а менее других респонденты 60 лет и старше (12, 2%). Более о помощи в ремонте или строительстве дома, дачи, квартиры, машины сообщают самые возрастные респонденты (31, 1%), тогда как в среднем у остальных групп это значение равно 22, 5%. Интересно, что о помощи продуктами чаще заявляют респонденты 30 - 39 лет (24, 5%) и 60-и лет и старше (27, 6%). Если респонденты 30 - 59 лет сравнительно в равной мере говорят о помощи транспортом (25 - 26%), то более часто об этом говорят люди 60 лет и старше (32%), а менее - молодежь (19, 3%). Помощь на садовом участке наиболее востребована респондентами 60 лет и старше (44, 1%), тогда как в остальных группах она варьирует в пределах 20%. Среди получаемых видов помощи у старшей возрастной группы особенно выделяется помощь по хозяйству (уборка, покупка продуктов и др.) - 30, 6%, тогда как у остальных она равна 7 - 11%. Предсказуемо выглядят динамика снижения значимости получаемой помощи в уходе и присмотре за ребенком от 23, 0% до 4, 5% в группе респондентов 30 - 39 лет, затем молодежи, 40 - 59-летних опрошенных и, затем - 60 лет и старше, что обусловлено жизненным циклом семьи. Очевидно и то, почему наиболее высокие показатели востребованности помощи в трудоустройстве и поиске работы относятся к молодежной когорте (15, 6%). По остальным видам помощи статистически значимых различий не выявлено.

Хотя, как отмечалось выше, респондентам свойственно преувеличивать степень собственной автономии от социального окружения, 64, 6% опрошенных получают помощь со стороны родственников, друзей и соседей в субъективно значимых объемах. При этом практически треть (32, 8%) из них указала на очень большую значимость такой помощи и невозможность компенсации получаемых ими ресурсов из собственных источников. Практически столько же - 31, 8% указали на существенность данной помощи, хотя и на возможность в то же время обойтись без нее. Всего лишь 17, 7% респондентов отметили несущественность подобной помощи и столько же затруднились с оценкой (среди них - те 13, 2%, которые, отвечая на предыдущий вопрос, сказали, что не пользуются такой помощью). Это позволяет характеризовать роль практик взаимопомощи, сформированных на основе родственных, дружеских и соседских связей, как один из важнейших источников социально значимых ресурсов - не менее, а, скорее всего, гораздо более значимый, нежели ресурсы иных общественных институтов. Распределение по возрастным категориям показывает, что субъективная значимость внешней помощи существенно выше у респондентов 60 лет и старше и меньше всего у категории 40 - 59-летних.

Полученные в ходе исследования данные свидетельствуют о достаточно мощном социальном ресурсе неформальных связей и отношений, их значимости для решения разнообразных жизненных проблем, достижения целей социальных акторов. Однако прежде всего это характеризует практики взаимопомощи, функционирующие в среде родственников и друзей, в меньшей степени - коллег по работе и соседей. Социальные ресурсы общественных, религиозных организаций, землячеств в настоящее время мало востребованы. Социологические замеры показывают, что по крайней мере в субъективном восприятии населения, практики взаимопомощи носят в целом симметричный характер, что выражается почти в одинаковой интенсивности получения и оказания помощи респондентами (с небольшим перевесом в сторону оказания). В ресурсах, которыми обмениваются акторы социальных сетей, образованных на основе родственных, дружеских, соседских контактов, доминируют различные формы трудовой помощи. Существенной является также информационно-психологическая взаимопомощь и материальная поддержка.

Достаточно непростая социально-экономическая ситуация в российском обществе в целом и в регионе, связанная как с воздействием финансово-экономического кризиса, так и с нерешенностью ряда социальных проблем и неэффективностью государственных институтов, делает социальные сети объективно значимым агентом социальной поддержки. В субъективных оценках населения региона социально-экономическая ситуация, выраженная таким показателем, как материальное положение населения, за последний год имела некоторую тенденцию к ухудшению. Так, только 24, 4% респондентов отметили, что их материальное положение за последний год улучшилось. О его ухудшении сказали 38, 7%, и у 35, 3% оно не изменилось.

Таким образом, объективно потребность в социальной поддержке, взаимопомощи участников социальных сетей выросла. И субъективная значимость социальных контактов за последний год также по ощущениям респондентов увеличилась. Значимость контактов в социальных сетях определяется, как утверждалось выше, их способностью обеспечивать акторов взаимодействия социально значимыми ресурсами. Субъективное измерение подобной значимости исходит, таким образом, как из заинтересованности акторов в получении ресурсов, так и из их оценки собственной способности приносить пользу своим контрагентам. Соответственно, респондентам задавались два вопроса - о том, насколько выросла их потребность в помощи со стороны участников сетевых структур, а также других акторов. Результаты исследования позволили зафиксировать определенную положительную динамику в данном отношении. В особенности это касается отмеченных ранее самых интенсивных социально-сетевых отношений - с родственниками и друзьями. Так, 28, 8% респондентов отметили, что за последний год выросла их потребность в помощи со стороны родственников. Обратную тенденцию отметили 11, 7%; 50, 1% - что эта потребность осталась без изменений, и 9, 4% затруднились с ответом. Индекс динамики данной потребности составил 17, 1 п.п. (табл. 2).

Несколько в меньшей степени выросла потребность в помощи со друзей - данный факт отметили 20, 4%. О том, что она уменьшилась, сказали 11, 5%; осталась без изменений - 57, 4%; затруднились с ответом - 10, 7%. Индекс динамики потребности в помощи - 8, 9 п.п. В плюсе оказалась также динамика потребности в помощи со стороны коллег по работе (учѐбе). Она выросла у 11, 4% респондентов, снизилась - у 6, 6%, осталась без изменений - у 54, 3%. Затруднились с ответом 27, 7%. Индекс динамики потребности в помощи - 4, 8 п.п.

В небольшой степени выросла потребность в помощи со стороны руководства организаций (предприятий). Так, она выросла у 8, 5% респондентов, снизилась - у 7, 9%, осталась без изменений у 50, 7%. Затруднились с ответом 32, 9% опрошенных. Индекс еѐ динамики - 0, 6 п.п. Во всех остальных случаях - по отношению к иным реальным и потенциальным агентам социальной поддержки - наблюдается нулевая либо отрицательная динамика при очень высокой доле затруднившихся с ответом. Следует отметить, что удельный вес последних сам по себе является важным показателем значимости контрагентов по социальным сетям. Чем выше их доля - тем ниже реальная значимость соответствующих структур.

Таблица 2

Характер потребности респондентов в помощи со стороны (в % от числа опрошенных)

Обращает внимание очень большая доля затруднившихся определить динамику потребности в помощи со стороны официальных учреждений - 40, 9%. Это означает скорее, что значительная доля населения никак не рассчитывает на ту или иную поддержку со стороны государства либо местной власти. Выросла же потребность в помощи со стороны официальных структур у 5, 7% респондентов, и у стольких же она снизилась. Осталась без изменений у 47, 7%. Индекс динамики потребности в помощи - 0 п.п. Затем, по мере уменьшения потребности в помощи, следуют: знакомые; религиозные общины; соседи; землячества; общественные организации (табл. 2).

Таким образом, следует констатировать, что рост объективной потребности в социальной поддержке трансформировался в реальное увеличение значимости сторонней помощи для участников сетевых контактов. Но при этом рост происходит в основном за счет, если можно так выразиться, архаичных сетевых структур, основанных на родстве и дружеских отношениях. Гораздо в меньшей степени это касается формальных институтов - руководства предприятий (организаций), общественных организаций и официальных учреждений. И, скорее всего, данный факт связан с недостаточной эффективностью официальных институтов (если речь идет о государстве и руководстве организаций) и неразвитостью их инфраструктуры (общественные организации). Об этом свидетельствовали 63, 4% респондентов.

В значительной мере факт неудовлетворенности выполнением государством и муниципальной властью социальных функций может предопределять нарастание активности сетевых взаимодействий. Формирование эффективно действующих социальных сетей отнюдь не является автоматическим следствием неэффективности формальных институтов. Для того чтобы социальные сети выполняли социально-компенсаторные функции, должна сформироваться готовность участников сообщества к их формированию и включению в их деятельность. И здесь, как указывалось выше, несмотря на относительно высокий уровень межличностного доверия на микросоциальном уровне, готовность к совместной деятельности, к солидаризации интересов достаточно низка.

По данным исследования Фонда "Общественное мнение" (2007 г.), готовность объединяться с другими людьми для каких-либо совместных действий выражают  55% россиян. Но с существенной оговоркой - "если их идеи и интересы совпадают". При этом велика доля тех, кто даже при условии наличия общих интересов и идей не хочет объединяться с другими людьми - среди населения таких 31% [5]. Скорее всего, реальная готовность к самоорганизации значительно ниже. Социально-сетевая активность россиян, как правило, замыкается в кругу родственников и друзей и достаточно редко выходит за его пределы.

Такие же выводы позволяет сделать и распределение респондентов, ответивших на вопрос "Чего сегодня больше - согласия, сплоченности или несогласия, разобщенности в нашей стране и среди непосредственного окружения?". Характеризуя ситуацию в стране, преобладание согласия, сплоченности отмечают 15% респондентов, а несогласия, разобщенности - 76%. Относительно ближайшего окружения респондентов бытует принципиально иное мнение. Здесь уже 52% опрошенных отмечают, что согласия, сплоченности больше. Противоположное мнение высказывают 38% [5].

Поставленный в нашем исследовании аналогичный вопрос, касающийся ближайшего окружения, поскольку именно в нем завязываются социальные контакты, формирующие социальные сети, выявил приблизительно сходное распределение мнений. Так, 44, 9% респондентов считают, что в их ближайшем окружении больше согласия. Можно предположить, что именно в этой категории респондентов в большей степени развиты разнообразные социальные контакты, выходящие за пределы собственной семьи и выполнения профессиональных функций. Противоположного мнения - о том, что "больше разобщенности" - придерживаются 28, 8%. При этом велика доля тех, кто затруднился с ответом - 26, 3%. По большому счету, эта категория респондентов типологически ближе ко второй группе, поскольку отсутствие мнения по поводу такого важного социального фактора, как согласие/разобщенность в социальном окружении, предполагает минимизацию социально-сетевых взаимодействий.

Таким образом, несмотря на объективную востребованность социально-компенсаторных функций социальных сетей, развитие эффективно функционирующих неформальных сетевых структур на макросоциальном уровне сдерживается низким уровнем межличностного доверия в российском обществе и слабостью социальной инфраструктуры в виде общественных организаций. Российское общество парадоксально сочетает патерналистские ожидания с высоким уровнем индивидуализма и атомизации. Социальные сети формируются преимущественно на уровне родственных и дружеских связей, не трансформируясь в гражданские инициативы по защите и продвижению социальных интересов. Исключением в данном случае являются, как правило, высокоресурсные группы российского общества. Остальные граждане, как правило, выступают в качестве носителей конкретных статусов, каждый из которых отделен от других символическими, но достаточно жесткими перегородками. Эффективное функционирование социально-сетевых связей, напротив, связано с осознанием индивидом себя в качестве субъекта, интегрирующего комплекс статусов, отношений, мотиваций, интересов и т.д. Развитие сетевых структур, таким образом, является в определенной мере результатом развития в российском обществе социальной субъектности. Причем, субъектности не столько как автономии от внешних обстоятельств, сколько в качестве осознания ответственности за реализацию собственных жизненных стратегий.

Список литературы

1. Стоит ли доверять людям? // Режим доступа к изд.: http://www.levada.ru/press/2010051901.print.php

2. Семья на фоне кризиса // Режим доступа к изд.: http://wciom.ru/novosti/press-vypuski/press-vypusk/single/11870.php?no _cache=1&cHash=3e031092bb&print=1

3. Россияне о взятках // Режим доступа к изд.: http://www.levada.ru/press/2010051201.print.php

4. Общественное мнение - 2009. М.: Левада-Центр, 2009. С. 66.

5. Мерсиянова И. В. Российское гражданское общество в региональном измерении // Режим доступа к изд.: http://wciom.ru/biblioteka/zhurnal-monitoring/arkhiv/no4 - 92 - 2009/iv-mersijanova.php?no_cache=1&print=1