Реферат: Советское Конституционное право

                                     Советское конституционное  право.

        Оно начинает складываться, начиная с 25 октября 1917 г., когда II Всероссийским съездом Советов был принят Декрет о власти, оформивший государственный переворот.

О государственном праве собственно России можно говорить только относительно периода до 1922 г., т.е. до создания СССР. После этого Россия фактически управлялась союзными органами и законами, у нее, в отличие от других союзных республик, не было даже своего высшего партийного органа - всем вершил союзный ЦК ВКП (6), а затем ЦК КПСС. Вслед за принятием с конституций 1936 и 1977 гг. были приняты и слепки для РСФСР 1937 и 1978 гг., объявившие Россию суверенным государством и создавшие свою систему органов власти и управления, а также судов. Но практически они были жестко встроены в центральную систему власти унитарного государства. Как исходные принципы, так и последующее развитие советского конституционного права обусловливались учением марксизма-ленинизма, которое рассматривает государство как главное орудие перестройки всех общественных отношений в соответствии с коммунизма. Общий подход большевиков к государству был не просто далёк от распространенной на Западе концепции правового государства, но прямо противоположен. Государству никаким образом не предписывалось охранять права и свободы граждан или воздерживаться от вмешательства в индивидуальную свободу, даже если речь шла о  представителях "трудящихся классов". На словах права были гарантированы, но на деле ни один индивид не мог требовать их от  государства, ибо действовал принудительный коллективизм в  пользовании правами, а государство рассматривалось как олицетворение общих интересов. Эта концепция - плод классовой теории, она закабаляла человека, создавая иллюзию преодоления буржуазного формализма свободы. Фактически право закрепляло государственное руководство обществом, отказ даже от минимальной независимости общественной жизни от государственного вмешательства; контроль огромной бюрократической машины распространялся не только на каждое действие человека, но и на мысли. "Мы ничего "частного" не признаем", — говорил В.И. Ленин. Развитие нового государственного права началось с утверждения Республики Советов - В. И. Ленин объявил, что парламентская республика была бы "шагом назад". Но через непродолжительное время было разогнано Учредительное собрание и началось свертывание свободной деятельности местных Советов. В сущности, с января 1918 г. не осталось никаких надежд на демократическое государственное устройство, принятая в июле того же года Конституция РСФСР это подтвердила. Создатели Конституции отбросили почти все выработанные к тому времени демократические принципы представительной системы. Ни о каких парламентских учреждениях, ответственном правитель­стве, признании прав оппозиции, подчинении государства праву и т.д. не было и речи. Проблема превышения власти или ее злоупо­треблений не вставала, а потому оказался ненужным принцип раз­деления властей.

В. И. Ленин прямо обосновал единство исполнительной и зако­нодательной власти в пику буржуазному парламентаризму - его не заботили опасность злоупотребления властью и необходимость вза­имного уравновешивания властей. Взамен свободного парламента появился эрзац — Всероссийский Центральный исполнительный ко­митет, который избирался громоздким, легкоуправляемым и фор­мальным съездом Советов. Хотя ВЦИК был наделен большими полномочиями, он все же не стал действительно высшим органом власти. Только в тандеме с назначаемым им Совнаркомом (значи­тельно более узким органом) создавался подлинный центр власти, фактически никем не контролируемый. Как и следовало ожидать, съезды Советов созывались все реже (от одного раза в квартал к одному разу в год), большевики манипулировали ими, как хотели, и практически не ставили на их обсуждение вопросов первостепен­ного значения. Власть Совнаркома была заведомо определена как самая значительная, ибо он, также как и ВЦИК, издавал законода­тельные декреты и вообще любые распоряжения, а работал при закрытых дверях.

Необузданная исполнительная власть - самое страшное, что внесли большевики в новое государственное право. При полном отрицании прав и свобод человека эта власть, сразу ставшая самой главной, не стесненная судебным контролем, рождала чудовищные злоупотребления. На основе негласных указаний расстреливались сотни людей, тысячи были арестованы, выселены из домов, вынуж­дены эмигрировать.

Новая структура власти практически исключила свободу выбо­ров. Глава 13 Конституции установила откровенную дискриминацию, предоставив право избирать и быть избранными только тем, кто "добывают средства к жизни производительным и общественно-полезным трудом", а также солдатам и нетрудоспособным. Этого права лишались лица, прибегающие к наемному труду, живущие на проценты с капитала, частные торговцы, священнослужители, служа­щие и агенты бывшей полиции. Даже классы, составлявшие основу "рабоче-крестьянского" государства, оказались не равны между собой: рабочие и другие жители городов избирали на съезд Советов от городских Советов одного представителя от 25 тысяч избирателей, а крестьяне от губернских Советов - от 125 тысяч. Многоступенчатая система выборов практически лишала рядовых граждан воз­можности реально влиять на состав высших органов власти. Вся система Советов, постепенно выстраиваясь в централизованную систему, являла собой олицетворение диктатуры верхов, требовавших со все большей настойчивостью выполнения своих приказов я уходивших от ответственности за беззакония на местах. Это был безраздельная, бесконтрольная и абсолютная власть.

Большевики быстро разделались с политическими партиями, они были запрещены, а их лидеры репрессированы или расстреляны. Претензия РКП на монопольное руководство обществом и государством была сформулирована на VIII съезде (март 1919 г.). В его решениях говорилось: "Коммунистическая партия ставит себе задачей завоевать решающее влияние и полное руководство во всех организациях трудящихся: в профессиональных союзах, кооперативах, сельских коммунах и т.д.

                                                                                                                                                                                                                                            Коммунистическая партия особенно добивается проведения своей программы и своего полного господства в современных государственных организациях, какими являются Советы". Эта программа была полностью выполнена, и довольно быстро Советы оказались в руках большевиков, а точнее - под руководством партийного аппарата. Произошли сращивание партийной и государственной власти и ее полная централизация. На съездах партии и на пленумах ЦК открыто обсуждались и решались коректные вопросы жизни страны, затрагивающие права и интересы всех граждан, независимо от их партийной принадлежности. Все назначения в советский, т.е., государственный, аппарат, как и во все общественные организации, прессу и т.д., осуществлялись только через партийные решения; партийный аппарат тем самым становился главным механизмом выдвижения политического руководства страны на всех уровнях, люди "со стороны" в расчет не принимались. Партийные лидеры откровенно присвоили себе титул "вождей народа". Диктатура пролетариата, таким образом, вырождалась в диктатуру партии, а через нее - в диктатуру вождей, но государственное право об этом молчало.

Как и В. И. Ленин, И. В. Сталин постоянно напоминал, что партия "не есть и не может быть отождествлена с государственной властью", партаппарат действительно не сливался с чиновничеством, предпочитая стоять над ним. Но несмотря на известное разделение функций, это были две части одного механизма. Аппаратчики легко переходили из одной части в другую, чаще всего ничего не теряя ни в престиже, ни в привилегиях. Диктат партии постоянно нарастал, создавал удушающую атмосферу запрета свободной мысли и дейст­вий людей.

Сталинский режим личной власти сложился в ленинских госу­дарственно-правовых формах, установленных Конституциями 1918 г. (РСФСР) и 1924 г. (СССР). Но И.В. Сталин, провозгласивший курс на всемерное укрепление государственной власти, со временем пришел к выводу, что требуется демократизировать фасад этой власти. В результате появилась Конституция 1936 г., действительно очень демократическая для своего времени.

В этой Конституции авторы показали знание принципа разде­ления властей, основанного на известной независимости парламента, правительства и суда друг от друга.

Конституция ушла от откровенной дискриминации в избиратель­ных правах, провозгласив принцип равноправия всех граждан. Впер­вые в истории Советского государства в конституционном тексте говорилось о политических и личных правах и свободах, социально-экономических правах. Но это была лишь бутафория, практически никаких улучшений в правовом статусе советского гражданина не произошло, этот гражданин как был, так и остался фактически бесправным.

В марте 1936 г., незадолго до принятия "своей" Конституции, И.В. Сталин изложил собственное видение свободы при социализме, отвергая мысль, что социализм отрицает личную свободу: "Это общество мы построили не для ущемления личной свободы, а для того, чтобы человеческая личность чувствовала себя действительно свободной. Мы построили его для действительной личной свободы, свободы без кавычек... Настоящая свобода имеется только там, где уничтожена эксплуатация, где нет угнетения одних людей другими, где нет безработицы и нищенства, где человек не дрожит за то, что завтра может потерять работу, жилище, хлеб. Только в таком об­ществе возможна настоящая, а не бумажная, личная и всякая другая свобода"'.

В соответствии с таким подходом первое место среди зафик­сированных конституцией прав занимали социально-экономические права: на труд, на отдых, на материальное обеспечение в старости, в случае болезни и потери трудоспособности, на образование. Это были не столько индивидуальные права, сколько направления госу­дарственной социальной политики. Гарантии этих прав опирались только на государственные меры, исключающие какие-либо частные системы (страхования, школ, бирж труда, санаториев и т.д.).

В Конституции были записаны политические права и свободы (слова, печати, собраний и митингов, уличных шествий и демонстра­ций, на объединение, избирательные права). Гарантии, как и в первой Конституции, свелись к типографиям, запасам бумаги, общес­твенным зданиям, улицам, средствам связи и другим материальным условиям, которые в действительности ничего не могли гарантиро­вать, а только усиливали зависимость человека от государства.

Лицемерием и цинизмом были пронизаны положения Конститу­ции, связанные со свободой совести. В основном они воспроизво­дили Декрет от 23 января 1918 г. и положения Конституции 1918 г., которые ввели свободу религиозной и антирелигиозной пропаганды. В 1929 г. было принято Постановление ВЦИК и СНК РСФСР, которое ввело драконовский государственный контроль за церковью. Но сталинская Конституция пошла еще дальше. Она сохранила свободу антирелигиозной пропаганды, исключив свободу религиозной пропаганды, сведя свободу совести к свободе отправ­ления религиозных культов. И. В. Сталин, обосновывая эти измене­ния, даже сформулировал "право бороться против всякой религии". При Совете Министров СССР был создан Совет по делам Право­славной церкви, без разрешения которого церковь не могла ступить ни шагу; она также была поставлена под контроль органов государ­ственной безопасности. Продолжалось уничтожение и закрытие хра­мов и монастырей, о церковном образовании и издательской деятель­ности не могло быть и речи.

         Конституция закрепила неприкосновенность личности, жилища и тайны переписки, как бы гарантировав людей от незаконных арестов, обысков, выемок, осмотров личной корреспонденции и иных мер, ограничивающих личную свободу. Эта была абсолютно формальная декларация, поскольку ни свободного правосудия, ни контроля за карательными органами в стране не существовало. Было объявлено, что по мере успехов в социалистическом строительстве классовая борьба обостряется, что ведет к ужесточению диктатуры пролетариата, а значит - к произволу и беззаконию.

По иронии судьбы или в силу цинизма И. В. Сталина консти­туционные нововведения совпали по времени с чудовищными реп­рессиями против миллионов невинных людей, которые без суда и следствия лишались свободы, подвергались заключению в концлаге­ря, где их труд использовался в целях "социалистического строитель­ства". Многие были расстреляны или погибли на каторге.

Но репрессии 30-х гг. - это не только акт политической борьбы конъюнктурного характера. Гораздо важнее другое - их возведение в принцип функционирования самой системы. В сущности, такой принцип был заложен еще В.И. Лениным, но И.В. Сталин довел его до своеобразного совершенства, сделав постоянным политическим и правовым фактором. Он выдвинул концепцию "врагов народа", которая составила "моральный", политический и юридический фундамент массовых репрессий. Реализация этой концепции должна была при­вести к физическому истреблению инакомыслящих и в то же время создать психологическую атмосферу страха в стране, чтобы сделать народ абсолютно послушным.

Подавление личной свободы граждан строилось на законах, т.е. носило организованный характер. Вот некоторые примеры и формы этой политики:

- уничтожение и выселение миллионов крестьян в ходе кол­лективизации под видом "борьбы с кулачеством";

- включение в Уголовный кодекс РСФСР (и соответственно в кодексы других республик) ст. 58', 58¹⁰, 58¹⁴, 59, которые под видом борьбы с "контрреволюционной агитацией и пропагандой" и "преступными сообществами" ликвидировали свободу слова, печати, собраний, митингов и демонстраций;

- всеобщая паспортизация населения с изъятием из нее жителей села, что исключало возможность для крестьян свободно менять место жительства и устанавливало милицейский контроль за каждым городским жителем;

- введение прописки в крупных городах, которая лишила людей возможности по собственному выбору определять свое место жительства;

- запрещение браков с иностранными гражданами и свободного выезда из страны;

- принудительное переселение целых народов (крымских татар, чеченцев и ингушей и др.), якобы скомпрометировавших себя "то­тальным коллаборационизмом" с оккупантами в годы войны;

- принудительная депортация населения из прибалтийских респуб­лик под видом борьбы с "контрреволюционными элементами" и др.

Сталинизм обусловил появление в Конституции раздела об основах общественного строя - экономической и политической ос­новы социализма. Это был способ юридического навязывания опре­деленной идеологии и ее правовых институтов. "Основы" ничего не добавляли к правам и свободам граждан, они не только не способ­ствовали развитию личной инициативы человека, но откровенно губили ее. В сущности, дело сводилось к закреплению господства в экономике государственной собственности и планового ведения хозяйства, а также к исключению политического плюрализма. Госу­дарственное право приобрело характер некоего внешнего демократи­ческого фасада, но по существу оставалось только прикрытием грубой диктатуры. Таким же формальным являлся новый советский федерализм, легший в основу государственного устройства СССР после его образования в 1922 г. Россия продолжала оставаться федеративным государством, но мало кого заботил странный характер этой "феде­рации". В ней не было равноправных субъектов, а были образованы, наряду с обычным административно-территориальным делением, от­дельные автономные республики и автономные области, создавшие видимость национальной государственности. Единое государство было искусственно расчленено в угоду идеологическому лозунгу больше­виков о праве наций на самоопределение. На самом деле ни одна из наций этого не требовала, и все нации после "самоопределения" в равной мере страдали от гнета большевизма. Модификации государственного права в годы правления Н.С. Хрущева и Л. И. Брежнева не затронули его сути. Государ­ственно-правовые институты, несмотря на некоторую демократиза­цию, по-прежнему лишь оформляли власть коммунистической партии, игнорировали приоритет человека, его права и свободы. В стране действовали "правовые" механизмы, которые начисто перечеркивали свободу слова, печати, вероисповедания, политической деятельности, многие личные права граждан. Репрессии, вплоть до массовых расстре­лов (1962 г. в Новочеркасске), ссылки и высылки по-прежнему применялись для расправы над инакомыслием и свободолюбием. Пред­ставительная система пребывала в состоянии застоя и формализма. Известное обновление государственно-правовых институтов начавшееся после XX съезда КПСС (1956 г.), отражало политику верхов, которые стремились отбросить наиболее одиозные стороны сталинизма, но сохранить тоталитаризм. Были сделаны попытки как то оживить представительную систему, ослабить ограничения гражданских свобод, дать импульс укреплению правосудия. Но над всеми процессами довлел зловещий контроль партаппарата, явно не желавшего расставаться с властью. Поэтому слабые попытки реформ уходили "в песок", подлинный конституционный строй так и не сложился. Брежневская бюрократия беспрестанно маневрировала, пытаясь сдержать требования демократических перемен. В ее действиях, однако, проглядывала очевидная двойственность. С одной стороны, разворачивались судебные процессы против инакомыслящих, сотни диссидентов были лишены свободы и отправлены в лагеря или в психбольницы, многие - высланы из страны. Произошло восстановление в былой силе и даже расширение аппарата КГБ, колоссально раз­рослась пропагандистская машина для идеологического оболванивания масс.

С другой стороны, проводилась политика уступок освободи­тельным настроениям внутри страны и давлению общественного мнения Запада. Правящие круги решились на ратификацию принятых ООН в 1966 г. Пактов о правах человека, но не допустили их широкого резонанса в средствах массовой информации. В 1975 г. после долгих, но безуспешных попыток найти удобные для себя формулировки Л. И. Брежнев подписал Хельсинкский документ с его "третьей корзиной", в котором провозглашалась незыблемость общепризнанных демократических прав и свобод человека. И хотя этот документ так и не обрел реальной силы в стране, демократи­ческая общественность почувствовала международную поддержку.

В 1977 г. была принята Конституция СССР, отразившая двой­ственный характер брежневской политики. Она полностью сохранила в неприкосновенности антидемократическую машину власти, создан­ную еще И. В. Сталиным, и в то же время попыталась расширить перечень гражданских прав и свобод. Но и на них легла печать двойственности: к формулировкам из международных документов добавлялись "цели коммунистического строительства". В Конститу­цию, красочно расписывавшую достижения "развитого социализма", была включена пресловутая ст. 6, закрепившая руководящую роль КПСС в общественной и государственной жизни.

Социализм без свободы доживал свои последние годы. Его лидеры, однако, не поняли убийственного для них синтеза внутрен­них и внешних факторов, властно толкавших страну к изменению государственного строя. Общественное мнение в этот период еще не обрело силы, чтобы заставить власти дать народу права и свободы, но добилось многого, и прежде всего дискредитации сталинского тезиса о мнимой свободе при социализме и несвободе при капита­лизме, который стал восприниматься наоборот, овладевая массами. Это был главный сдвиг, подготовивший перестройку. Исчерпав все свои идеологические ресурсы, социалистическая демократия так и не смогла уйти от тоталитаризма, дать народу права и свободы, кото­рые давно имели граждане "загнивающего" капитализма.

В тоталитарном обществе наука государственного права являет собой поистине печальное зрелище. Ее удел - обоснование "демок­ратизма" очевидной диктатуры и разгула насилия. В рамках посто­янно подогреваемой властями борьбы против "буржуазного юриди­ческого мировоззрения" несколько поколений советских государствоведов развивали ложные теоретические концепции о "демократической природе" советского государственного права, его "тесной связи с массами" и т.д.

На протяжении всех 70 лет российского тоталитаризма обслу­живающая его наука подчеркивала свою "диаметральную противопо­ложность" по отношению к дореволюционной науке. Противополож­ность виделась главным образом в различии "методов" изучения права: диалектического материализма и идеализма, в несовместимости "социально-политической природы" государственного строя капита­лизма и социализма. На деле подобного рода "методология" выяви­лась в бездумную критику всего прошлого и столь же бездумное превозношение всего сущего. Получалось, что государственное право царской России, будучи по природе эксплуататорским, только и делало, что закрепляло политический гнет над человеком, а проле­тарское государственное право несло свободу трудящимся массам Сотни научных работ были написаны с единственной целью -- доказать, что Государственная Дума не была подлинным парламентом, что гражданские права и свободы жестоко подавлялись вплоть до бессудных расстрелов, репрессий, безосновательных ссылок и т.д. Работы зарубежных ученых-государствоведов, написанные с позиций современной им цивилизации, преподносились как апологетика клас­совых интересов буржуазии.

Аналогичным был подход и к иностранному государственному праву, в котором видели "империалистическую сущность", отрицание демократии, подавление гражданских прав и свобод, господство монополистического капитала и т.д. Фальсификация российского дореволюционного и зарубежного государственного строя была и оставалась одной из основных задач советской науки государственного права с ее первых и до последних дней.

Тон этому идеологическому террору задавала теория марксизма-ленинизма, видевшая в государстве "машину для подавления одного класса другим". Эту теорию активно развивали и насаждали В. И. Ленин и его соратники (Л.Д. Троцкий, Я.М. Свердлов, Н.И. Бухарин, М.И. Калинин и др.), принуждавшие исследователей смотреть на государственное право через призму диктатуры пролетариата как, якобы, вершины демократии, утверждать "превосходство" советского народовластия, бороться с "буржуазным влиянием" и т.д. После образования СССР редкие исследователи вспоминали о суверенитете России, ее праве на национальную государственность; даже Консти­туцию РСФСР никто уже не воспринимал всерьез. Видный больше­вистский государствовед П.И. Стучка, например, писал: "...Консти­туции СССР и РСФСР одна другую дополняют и, вместе взятые, составляют единое неразрывное целое, единую Советскую Конституцию". В то время, как в других союзных республиках развивалось национальное государственное право, в России оно было полностью слито с понятием "советское государственное право".

Становление советского государствоведения, исключавшего всякое инакомыслие, происходило в ленинский период. Постепенно были вытеснены или "перевоспитаны" представители старой школы (Палиенко, Котляревский, Плетнев и др.), а на их место в университеты пришли в основном малообразованные выдвиженцы партии. Стучка, Крыленко, Курский и другие, утвержденные партией, лекторы Ком­мунистического университета начали создавать и пропагандировать государственно-правовые формы диктатуры пролетариата. Они и многие другие исследователи обосновывали "демократизм" явно антидемократического избирательного права, грубого попрания сво­боды слова, вероисповедания и других гражданских свобод, неогра­ниченность исполнительной власти, отказ от разделения властей, мнимый федерализм и т.д. Приставляя к какому-либо институту слово "социалистический", пытались увести его смысл от общечело­веческого. В первые советские годы кое-то из государствоведов пробовал как-то совместить диктатуру пролетариата с необходи­мостью "правового государства", но этому быстро был положен конец. В 1930 г. малообразованный большевистский лидер Л. Ка­ганович дал установку: "Мы отвергаем понятие правового государ­ства даже для буржуазного государства. Как марксисты мы считаем, что буржуазное государство, прикрываемое формой права, закона, демократии, формального равенства, по сути дела есть не что иное, как буржуазная диктатура... Если человек, претендующий на звание марксиста, говорит всерьез о правовом государстве и тем более применяет понятие "правового государства" к Советскому государ­ству, то это значит, что он идет на поводу у буржуазных юрис­тов, — это значит, что он отходит от марксистско-ленинского учения о государстве". Попасть под подобного рода критику в те годы означало немедленно быть репрессированным.

Но если в течение 20-х - начала 30-х гг. в юридической лите­ратуре еще были возможны какие-то споры о предмете государствен­ного права, его структуре, еще сохранялось какое-то влияние старой школы, то с принятием сталинской Конституции положение в корне изменилось. Страницы учебников и научных изданий заполонили схоластические рассуждения о якобы демократической природе союзного государства, невиданном расцвете полновластия народа. Государственно-правовая наука превратилась в своеобразный коммен­тарий идей И. В. Сталина, культ которого попирал элементарную логику и здравый смысл. Во главе юридической науки встала зловещая фигура Вышинского, который установил подлинный тер­рор против инакомыслия в науке. Сотни ученых-юристов были репрессированы, погибли в застенках ГУЛАГа в соответствии с тем правом, которое они же и утверждали. В 1938 г. состоялось Совеща­ние по вопросам науки Советского государства и права, которое в соответствии с "указаниями товарища Сталина о задачах правовой науки" осуществило разгром "врагов" на "правовом фронте", установив абсолют­ную монополию "марксистско-ленинского учения о государстве и праве".

Как и другие отрасли юридической науки, наука государствен­ного права утратила реалистический  подход к праву и законности, превратилась в голую апологию сталинской тирании. На фоне дикого разгула репрессий и массовых нарушений "социалистической закон­ности" поднялась волна неуемных восхвалений "великого вождя" и "самого демократического в мире строя". Академик И.П. Трайнин, хорошо информированный о трагическом положении дел с закон­ностью, писал в 1939 г. "о безраздельном суверенитете, т.е. полно­властии советского народа"'. В послевоенный период науку государ­ственного права не миновала борьба с космополитизмом. Под этой ширмой были свернуты многие исследования, а из науки изгнаны крупные специалисты.

В 60-е - 80-е гг., когда партией было объявлено о перерастании государства диктатуры пролетариата в общенародное государство, наука государственного права тщетно пыталась найти свою "нишу" в этом явлении. Стали пробиваться отдельные идеи, отражавшие некоторую демократизацию политического режима. Но никаких прин­ципиально новых категорий и подходов выдвинуто не было, ибо государственный строй и политическая система остались прежними. Наука тоталитарного государственного права так и осталась служан­кой тоталитаризма.

Столь печальную участь науки советского государственного права нельзя ставить в вину исключительно ее представителям. Бесчеловечный режим требовал под страхом репрессий работать только в русле партийных указаний.

Следует учитывать и то, что тоталитарное государственное право при всей своей антидемократической сущности служило ком­мунистической идее о "царстве свободы" и социальной справедливости, которая большинству людей того времени, находившихся под прессом пропаганды, казалась привлекательной. К тому же это право, хотя и основанное на насилии, все же устанавливало опре­деленный общественный порядок, который, отвечая на практические запросы, нуждался в каком-то теоретическом осмыслении. Отдель­ные проблемы науки, как бы стоявшие в стороне от идеологической демагогии, носили либо отвлеченный, либо сугубо прагматический характер. Среди государствоведов было много образованных специ­алистов с демократическими убеждениями, искренне стремившихся к решению проблем государственного права в интересах народа.

Свободное русское государствоведение продолжали развивать его зарубежные представители. После революции из России уехали или были высланы многие видные ученые, создавшие в эмиграции ряд трудов с критикой большевистского тоталитаризма. Н. Тимашев и Н. Алексеев в середине 20-х гг. издали за рубежом двухтомный сборник о праве Советской России, где аргументировано критико­вали большевистский государственный строй, основанный на дикта­туре, за что были подвергнуты демагогической критике все того же П. Стучки.

Глубокие исследования социалистического тоталитаризма прово­дил профессор государственного права И. А. Ильин (1883-1954 гг.). Он убедительно развенчал теоретическую основу большевистского насилия - классовую концепцию государства. В книге "Путь духов­ного обновления" (1937 г.) соотношение классового и государствен­ного интереса трактуется как несовместимость, но в то же время подчеркивается, что «если определенный интерес определенного класса духовно обоснован и справедлив, -- то это уже не классовый интерес, но интерес народа в целом, интерес самого государства и потому каждого отдельного гражданина как такового; и тогда бес­смысленно кричать о том, что это-де "классовый интерес"»'.

И.А. Ильин видел в политической победе узких классовых интересов прямой путь к разложению государственного правосозна­ния и огромную опасность для самого "победившего" класса. Имея перед глазами мрачную картину большевистского государственного террора, он предрекал: "Попытка одного класса победить и подавить или, тем более, искоренить все остальные классы заранее обречена на неудачу; ничего, кроме расстройства жизни, всеобщего обнища­ния, культурного разложения и бесконечной гражданской войны, из этого не выйдет". И. А. Ильин видел спасение России в высокой духовности и самобытном правовом государстве. На склоне лет в сборнике "Наши задачи" Ильин обосновал неизбежность изживания социализма и его государственного строя, Он видел антисоциальность этого строя, который убивает свободу и творческую инициативу, уравнивает всех в нищете и зависимости, проповедует классовую ненависть вместо братства, правит с по­мощью террора, создает рабство и выдает его за справедливый строй.

Ильину принадлежат глубокие наблюдения над практикой со­ветского тоталитаризма. Последний держится, в частности, заметил он, не основными законами, а партийными указами, распоряжениями и инструкциями, государственные органы представляют собой только показную оболочку партийной диктатуры. Тоталитарное общество Ильин называл социально-гипнотической машиной, отмечая: "Это жуткое, невиданное в истории биологическое явление - общество, спаянное страхом, инстинктом и злодейством, но не правом, не свободой, не духом, не гражданством и не государством"'.

В самые трудные годы массовых репрессий и борьбы с фашиз­мом Ильин верил, что Россия возродится и расцветет. Свою надеж­ду он связывал с могучим потенциалом человеческого стремления к свободе: "Все живые источники человеческого качества - от эле­ментарной порядочности до высших ступеней святости - суть дело свободы". Без свободы, следовательно, нет и источников добра в жизни, без нее иссякают вера и знание, совесть и честность, пра­восознание и верность, искусство и хозяйственный труд, патриотизм и жертвенность.

Были и другие выдающиеся представители свободного русского государствоведения. Многие их труды до сих пор остаются неиз­вестными нашей юридической общественности.