Реферат: Хрестоматия

РОССИЯ В XVII ВЕКЕ

Оглавление

Раздел 3. Россия в XVII веке:

Договор 17 (27) августа 1610 г. о признании

королевича Владислава русским царем….…………………1

Соборное Уложение 1649 г…………………………………….5

Усиление самодержавия и органов центрального

управления по Соборному уложению 1649 г. ……………….9

Из решения Земского собора о воссоединении Украины

с Россией, 1653 г., октября 1…………………………………11

Жалованная грамота царя Алексея гетману Богдану

Хмельницкому и всему войску о сохранении их прав

и вольностей, 1654 г. марта 27………………………………..12

«Прелестные грамоты» С.Т.Разина……………………………14

Пресняков А.Е. Смутное время……………………………….15

Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты………………….19

Платонов С.Ф. Борис Годунов……………………………….23

Ключевский В.О. Лжедмитрий I ……………………….….….35

Скрынников Р. Г. Лихолетье: Москва в XVI—XVII веках.

Гибель царевича Дмитрия……………………………………37

Морозова. Л.Е. Борис Федорович Годунов…………………..46

Ключевский В.О. Начало династии Романовых ……………..79

Кобрин В. Б. Избрание царем Михаила Романова………..….81

договор 17 (27) августа 1610 г. о признании

королевича Владислава русским царем

Приглашение московскими боярами польского королевича

на русский престол

По благословению и по совету святейшего Ермогена, патриарха Московского и всея Руссии, и митрополитов, и архиепископов, и епископов, и архимандритов, и игуменов, и всего освященного собора (1) и по приговору бояр и дворян и дьяков думных, и столь­ников, и торговых людей, и стрельцов, и казаков, и пушкарей, и всех чинов служилых людей великого Московского государства мы бояре князь Федор Иванович Мстиславский, да князь Василий Васильевич Голицын, да Федор Иванович Шереметев, да околь­ничий князь Данило Иванович Мезетской, да думные дьяки Василий Телепнев, да Томило Луговской (2), съезжалися великого государя Жигимонта (3) короля Польского и великого князя Литовского с Станиславом Желтковским с Жолкви, с воеводою, гетманом короны польской и говорили о обираньи государском на Владимирское и Московское и на все великие государства Российского царствия и приговорили на том: что послати бити челом к великому государю к Жигимонту королю Польскому и великому князю Литовскому, и к сыну его к королевичу ко Владиславу Жигимонтовичу (4), чтоб великий государь Жигимонг король пожаловал, дал на Владимир­ское и Московское и на все великие государства Российского царства сына своего Владислава королевича; о чем святейший Ермоген патриарх Московский и всея Руссии, и весь освященный собор Бога молят, и Владислава королевича на Российское государство хотят с радостию. А мы все бояре и дворяне, и дьяки думные, и приказные люди, и торговые люди, и стрельцы, и казаки, и всех чинов служилые люди Московского государства великому государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу и детям его целовали свя­той животворящий крест Господень на том, что нам ему вовеки служити, как прежним прирожденным государям. А на которой мере государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу быти на Российском государстве, и о том мы бояре дали гетману письмо по статьям, и на те статьи дал нам боярам гетман запись и утвердил своею рукою и печатью, и на той записи целовали крест гетман и все полковники за великого государя Жигимонта короля; а мы бояре дали гетману сее запись о тех же статьях: королевичу Владиславу Жигомонтовичу, колико придет в царствующий град Москву, венчать на государство царским венцом по прежнему чину. Владиславу Жигимонтовичу на Российском государстве, церкви Божии по всем городам и селам чтити и от от разоренья оберегати и святым Божиим иконам и чудотворным мощам поклонятися и почитати, костелов и иных вер молебных храмов в государстве нигде не ставити; а что говорил гетман, чтоб в Москве хотя б один костел быти мог для людей польских и литовских, которые при государе королевиче мешкати (5) будут, о том государю королевичу с патриархом и со всем духовным чином и с боярами и со всеми думными людьми говорити; а христианские наши православные веры греческого закона ничем не рушати и не бесчестити и иных никаких вер не вводити, чтоб наша святая православная вера греческого закона имела свою целость и красоту по-прежнему. А что дано церквам Божиим и в монастыри вотчин и угодий, не отъимати. Боярам и дворянам и приказным всяким людям у всяких государственных дел быти по-прежнему, а польским и литовским людям на Москве ни у каких дел и по городам в воеводах и приказных людях не быти. Прежних обычаев и чинов не переменяти и московских княжеских и боярских родов приезжими иноземцы не понижати. А жалованье денежное и вотчины, кто что имел, тому быти по-прежнему. Суду быти по-прежнему обычаю и по судебнику Российского государства, а будет похотят в чем пополнити для укрепления судов, и государю на то поволити с думою бояр и всей земли. А кто винен будет, того по вине его казнити, осудивши наперед с бояры и с думными, людьми; а жены, дети, братья, которые того дела не делали, тех не казнити и вотчин у них не отъимати; а не сыскав вины и не осудивши судом всеми бояры, никого не казнити. Доходы государские с городов, с волостей, также с кабаков и с тамог (6) велети государю сбирати по-прежнему; не поговоря с бояры, ни в чем не прибавляти. А которые города от войны запустели, и в те городы и уезды послдати государю описати и дозирати, много ль чего убыло, и доходы велети имети по описи и по дозору; а на запустошенные вотчины и поместья дати льготы, поговоря с бояры. Купцам торговати повольно по-прежнему. А про вора, что называется царевичем Дмитрием Ивановичем, гетману промышляти с нами, бояры, как бы того вора изымати или убити; а как вор изыман или убит будет, и гетману со всем королевским войском от Москвы отойти. А только вор Москве похочет какое воровство или насильство чинити, и гетману против того вора стояти и биться с ним. И во всем королевичу Владиславу Жигимонтовичу делати по нашему прошенью, и по договору послов с великим государем Жигимонтом королем, и по сей утверженной записи. А о крещеньи, чтоб государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу пожаловати креститися в нашу православную христианскую веру и быти в нашей в православной христианской греческой вере; и о иных недоговорных статьях и о всяких делах как бы меж государьми и их государствы о всем договор и докончание учинилось. А для утверждения, к сей записи мы бояре печати свои приложили, а дьяки руки свои приписали (7).

Настоящий договор заключен гетманом Станиславом Жолкевским, действовав­шим от имени польского короля Сигизмунда III, и московским боярским прави­тельством Федора Мстиславского «c товарищи», оказавшимся у власти после свер­жения царя Василия Шуйского. При его составлении использовались статьи договора, заключенного в феврале того же года с Сигизмундом III делегацией «тушинских» бояр, служивших Лжедмитрию II до его бегства в Калугу. Правительство Мстис­лавского при заключении августовского договора стремилось обеспечить привилегии, чины, должности, владения московской аристократии. Вместе с тем московские бояре стремились ограничить самодержавную власть приглашаемого монарха. До­говор не был выполнен Сигизмундом III, который, опираясь на военное превосходство, стремился к более полному подчинению Русского государства. Этот договор — интересный памятник правовой и политической мысли того времени, отражает взгляды русской родовитой знати.

1. Освященный собор — собор высшего духовенства, решавший важнейшие воп­росы церковной жизни, принимавший участие в рассмотрении многих проблем государственной политики. В случае созыва земского собора освященный собор входил в его состав.

2. Федор Иванович Мстиславский (ум. в 1622г.) —один ид последних представителей аристократического рода, происходившего от литовского князя Гедимина и владевшего Мстиславским княжеством на востоке Белоруссии. Дед Ф. И. Мстис­лавского перешел на службу в Москву при Василии III. Его отец, Иван Федорович, полководец Ивана Грозного, участник похода на Казань и Ливонской войны, во времена опричнины состоял в земской Боярской думе и подвергался опале. Сам Ф. И. Мстиславский, воевода и боярин Бориса Годунова, нанес ряд поражений Лжедмитрию I, но после его воцарения «повинился» перед ним и стал первым его боярином. После свержения самозванца как представитель знатнейшего рода пре­тендовал на царский трон, но уступил его Василию Шуйскому. Когда Василий Шуйский лишился власти, Ф. И. Мстиславский возглавил московское боярское пра­вительство. От его имени издавались указы, другие распоряжения, он значится первым и среди подписавших договор о приглашении Владислава с русской стороны. Данило Иванович Мезецкий принадлежал к потомкам черниговского князя Михаила Всеволодовича. Его предки владели Мезецком (ныне — Мещовск в Калужской обл.), перешли на службу в Москву в конце XV в., но высоких постои не заслужили. Лишь Д. И. Мезецкий стал одним из фаворитов Бориса Годунова, получил чин окольничего, затем служил Василию Шуйскому, а при Михаиле Федоровиче пожалован в бояре. Василий Григорьевич Телепнев — в конце XVI в. подьячий Посольского приказа, с 1607 г. - дьяк того же приказа, а с 1609г. —думный дьяк, неоднократно участвовал в переговорах с польскими послами. Томило Иудич Луговской – в начале XVII в. дьяк Разрядного приказа, ведавшего службой дворян, бояр и других высших категорий служилых людей Московского государства.

3. Жигимонт – так в Литве и на Руси произносили имя Сигизмунд. Само имя — германского происхождения.

4. Владислав (1595 – 1658) — сын Сигизмунда III, польский король Владислав IV с 1632 г. После воцарения Михаила Романова продолжал считать себя претендентом на русский престол и в 1617—1618 гг. совершил поход в Россию, окончившийся Деулинским перемирием. Отказался от претензий на русский трон только по Поляновскому миру 1634 г. по окончании войны с Россией за Смоленск.

5. Мешкати – здесь: жить (от польского — mieskac).

6. C тамог – речь идет о таможенных пошлинах, взимаемых с торговых сделок.

7. Руки свои приписали - т. е. расписались собственноручно.

Договор 17 (27) августа 1610г. о признании королевича

Владислава русским царем

//Хрестоматия по истории СССР: XVI—XVII вв. 1 Под ред. А.А.Зимина.

М., 1962. С. 317—324.

СОБОРНОЕ УЛОЖЕНИЕ 1649 г.

<...> Глава XI. Суд о крестьянех. А в ней 34 статьи

1. Которые государевы дворцовых сел и черных волостей крестьяне и бо­были, выбежав из государевых дворцовых сел и ис черных волостей, живут за патриархом, или за митрополиты, и за архиепископы, и епископом, или за мо­настыри, или за бояры, или за околничими и за думными, и за комнатными людьми, и за стольники и за стряпчими, и за дворяны московскими, и за дьяки, и за жильцы, и за городовыми дворяны и детьми боярскими, и за иноземцы и за всякими вотчинники и помещики, а в писцовых книгах, которые книга писцы подали в Поместной и в ыные приказы после московского пожару прошлого 134 году, те беглые крестьяне, или отцы их написаны за государем, и тех госу­даревых беглых крестьян и бобылей сыскивая свозити в государевы дворцовые села и в черные волости, на старые их жеребьи, по писцовым книгам з женами и з детьми и со всеми их крестьянскими животы без урочных лет.

2. Такъже будет кто вотчинники и помещики учнут государю бита челом о беглых своих крестьянех и о бобылях, и скажут, что их крестьяне и бобыли, выбежав из-за них, живут в государевых в дворцовых селех, и в черных волос­тях, или на посадех в посадских людех, или в стрельцах, или в казаках, или в пушкарях, или в и (ы)ных в каких-нибудь в служилых людех в Замосковных и в Украинных городех, или за патриархом, или за митрополиты, или за архиепи­скопы и епископы, или за монастыри, или за бояры, и за околничими, и за думными и за комнатными людьми, и за столники, и за стряпчими, и за дворя­ны московскими, и за дьяки, и за жилцы, и за городовыми дворяны и детми боярскими, и за иноземцы, и за всякими вотчинники и помещики: и тех кресть­ян и бобылей по суду и по сыску отцавати по писцовым книгам, которыя книга писцы в Поместной приказ отдали после московского пожару прошлого 134-го году, будет те их беглыя крестьяне, или тех их беглых крестьян отцы, в тех писцовых книгах за ними написаны, или после тех писцовых книг те же кре­стьяне, или их дети по новым дачам написаны за кем в отцепных или в отказ­ных книгах. А отдавати беглых крестьян и бобылей из бегов по писцовым кни­гам всяких чинов людем без урочных лет.

<....> 9. А которые крестьяне и бобыли за кем написаны в переписных кни­гах прошлых, 154-го и 155-го годов, и после тех переписных книг из-за тех людей, за кем они в переписных книгах написаны, збежали или впередь учнут бегати: и тех беглых крестьян и бобылей, и их братью, и детей, и племянников, и внучат з женами и з детьми и со всеми животы, и с хлебом стоячим и с мо­лоченым отдавать из бегов тем людем, из-за кого они выбежат, по переписным книгам, без урочных лет, а впредь отнюд никому чюжих крестьян не приимать, и за собою не держать.

<...> 22. А которые крестианские дети от отцов своих и от матерей учнут отпиратися: и тех пытати. <....>

30. А за которыми помещики и вотчинники крестьяне и бобыли в писцо­вых, или во отдельных или во отказных книгах, и в выписях написаны на по-

местных их и на вотчинных землях порознь, и тем помещикам и вотчинником крестьян своих с поместных своих земель на вотчинныя свои земли не сводити, и тем своих поместей не пустошити.

<...> 32. А будет чьи крестьяне и бобыли учнут у кого наймоватися в рабо­ту и тем крестьяном и бобылем у всяких чинов людей наймоватися на работу по записям, и без записей поволно. А тем людем, у кого они в работу наймутся, жилых и ссудных записей и служилых кабал на них не имати и ничим их себе не крепити, и как от них те наймиты отработаются, и им отпущати их от себя безо всякаго задержания. <...>

Глава XIX. О посадских людех. А в ней 40 статей

I. Которыя слободы на Москве патриарши и митрополичи, и владычни, и монастырская, и бояр и околничих и думных и ближних, и всяких чинов лю­дей, а в тех слободах живут торговые и ремесленые люди и всякими торговыми промыслы промышляют и лавками владеют, а государевых податей не платят, и служеб не служат, и те все слободы со всеми людми, которые в тех слободах живут, всех взята за государя в тягло и в службы бездетно и бесповоротно, опричь кабалных людей. А кабалных людей, по роспросу будет скажется, что они их вечные, отдавати тем людем, чьи они, и велеть их свесть на свои дворы. А которые и кабальные люди, а отцы их и родители их были посадския люди, или из государевых волостей: и тех имать в посады жить. А впредь, опричь государевых слобод, ничьим слободам на Москве и в городех не быть. А у пат­риарха слободы взята совсем опричь тех дворовых людей, которые изстари за прежними патриархи живали в их патриарших чинех дети боярские, певчие, дьяки, подьячие, истопники, сторожи, повары и хлебники, конюхи и иные чи­нов дворовых его людей, которым дается годовое жалованье и хлеб. <...>

5. А которыя слободы патриарши и властелинския, и монастырския, и бо-ярския, и думных и всяких чинов людей около Москвы, и те слободы со вся­кими промышленными людми, опричь кабалных людей, потому же по сыску, взята за государя. А пашенных крестьян будет которые объявятся по роспросу их поместей и вотчин старинные крестьяне, а привезены на те земли, и с тех слобод велети тем людем, у кого те слободы будут взяты, свести в свои вотчи­ны и в поместья. А будет у тех пашенных крестьян на Москве и в городех есть лавки и погребы и соляные варницы, и им те лавки и погребы и варницы про­дать государевым тяглым людем, а впредь лавок и погребов и варниц опричь государевых тяглых людей никому не держати.

6. А выгону быта около Москвы на все стороны от Земляного города ото рву по две версты, а отмерити те выгоны новою саженью, которая сажень, по государеву указу, зделана в три аршина, а в версте учинити по тысечи сажен.

7. А которые патриарши, и властелинские и монастырские, и боярских и околничих и думных и всяких чинов людей слободы устроены в городех на государевых посадских землях, или на белых местех, на купленых и не на куп-леных, или на животинных выпусках без государева указу: и те слободы со всеми людми и з землями, по роспросу, взята в посад без лет и бесповорот­но, за то, не строй на государево земле слобод, и не покупай посадской зем­ли. <...>

II. А которые в городех стредцы, и казаки, и драгуны всякими торговыми промыслы промышляют, и в лавках сидят, и тем стрельцом и казаком, и драгу­ном, с торговых своих промыслов платита таможенныя пошлины, а с лавок оброк, а с посадскими людми тягла им не платити, и тяглых служеб не служити.

148

<...> 13. А которые московские и городовые посадские тяглые люди сами, или отцы их в прошлых годех живали на Москве, и в городех на посадех и в слободах в тягле, и тягло платили, а иные жили на посадех же и в слободах у тяглых людей в сиделцах и в наймитах, а ныне оне живут в заклатчиках за патриархом же, и за митрополиты, и за архиепископы, и за епископы, и за мо­настыри, и за бояры, и за околничими, и за думными, и за ближними и за вся­ких чинов людми на Москве и в городех, на их дворех, и в вотчинах, и в поме­стьях и на церковных землях, и тех всех сыскивати и свозити на старые их посадские места, ще кто живал напередь сего, бездетно же и бесповоротно. И въпередь тем всем людем, которые взяты будут за государя, ни за ково в за-клатчики не записыватася, и ничьими крестьяны и людми не называтися. А будет они въпередь учнут за ково закладыватися и называтися чьими крестьяны или людьми; и им за то чинита жестокое наказанье, бита их кнутом по торгом и ссылата их в Сибирь на житье на Лену. Да и тем людем, которые их учнут впередь за себя приимата в закладчики, по тому же быта от государя в великой опале, и земли вде за ними те закладчики впередь учнуть жита, имати на госу­даря. <...>

21. А которые посадские люди давали дочерей своих девок за водных за всяких людей, и тех водных людей по женам их в черныя слободы не имати.

22. А которые водные люди поженилися на посадских на тяглых вдовах, и поженяся с тягла сошли, а прежние мужья тех их жен написаны в писцовых книгах на посадех в тягле, и тех людей, которые женилися тяглых людей на женах, имати на посад для того, что они поженилися на тяглых женках, и шли к ним в домы.

23. А которые посадские люди зятей своих приимали в домы, и за них да­вали дочерей своих для того, чтобы тем их зятем жита в их домех, по их живот и их кормити, и тем всем жита в тягле в сотнях и в слободах; а будет за кого выдут, и их взята в посад. <...>

37. А будет чьи нибудь старинные, или кабальные люди, или крестьяне и бобыли, которые за кем написаны в писцовых книгах, бегаючи у кого женятся на Москве и в городех у посадских людей, на дочерях на девках, или на вдо­вах, и таких беглых людей по крепостям, а крестьян по писцовым книгам с посадов отдавати з женами их и з детьми тем людем, из за кого они збежат, а в посад их в тягло по женам их не имати.

<...> 39. А которые тяглые люди продают беломесцом тяглыя свои дворы, а пишут вместо купчих закладные, и те свои дворы просрочивают, а те люди, кому они те свои дворы заложа просрочат обеливают, и черным людем в чер­ных сотнях и слободах тяглых дворов и дворовых мест нетяглым людем не за-кладывата, и не продавати. А кто продаст, или заложит белым людем тяглой двор, и те дворы имати и отдавати безденежно в сотни, а по закладным у кого те дворы были заложены в денгах отказывати. А кто черные люди те свои дво­ры продадут, или заложат, и тех черных людей за воровство бита кнутом.

40. А у кого всяких чинов у руских людей дворы на Москве в Китае и в Белом и в Земляном городе в загородских слободах, и тех дворов и дворовых мест у руских людей немцам и немкам вдовам не покупати, и в заклад не има­ти. А которые немцы и их жены и дети у руских людей дворы или места дво­ровые учнут покупати, или по закладным учнут бита челом на руских людей, и купчие и закладные учнут приносит к записке в Земской приказ, и тех куп­чих и закладных не записывати. А будет кто руские люди учнут немцам, или немкам дворы и дворовыя места продавати, и им за то от государя быта в опа­ле. А на которых немецких дворех поставлены немецкие керки, и те керки сломати, и впередь в Китае и в Белом и в Земляном городе на немецких дворех керкам не быти. А быти им за городом за Земляном, от церквей божиих в далных местех.

Тихомиров М.Н., Епифанов П.Л. Соборное уложение 1649 г.

М.. 1961. С. 160-168, 228-236.

УСИЛЕНИЕ САМОДЕРЖАВИЯ И ОРГАНОВ ЦЕНТРАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ

ПО СОБОРНОМУ УЛОЖЕНИЮ 1649 г.

<…> Глава П. О государьской чести, и как его государьское здоровье оберегать <…>

1. Будет кто каким у мышлением учнет мыслить на государьское здоровье злое дело, и про то его злое умышленье кто известит, и по тому извету про то его злое умышленье сыщетса допряма, что он на царское величество злое дело мыслил, и делать хотел, и такова по сыску казнить смерти.

2. Такъже будет кто при державе царьского величества, хота Московским государьством завладеть и государем быть и для того своего злого умышления начнет рать збирать, или кто царьского величества с недруги учнет дружитца, и советными грамотами ссылатца, и помочь им всячески чинить, чтобы тем госу­даревым недругом, по его ссылке. Московским государьством завладеть, или какое дурно учинить, и про то на него кто известит, и по тому извету сыщетца про тое его измену допряма, и такова лать хотел, и такова по сыску казнить смертию.

5. А поместья и вотчины и животы изменничьи взята на государя. <...>

13. А будет учнут извещати про государьское здоровье, или какое изменное дело чьи люди на тех, у кого они служат, или крестьяне, за кем они живут во крестьянех, а в том деле ни чем их не уличат, и тому их извету не верить. И учиня им жестокое наказание, бив кнутом нещадно, отцати тем, чьи они люди и крестьяне. А опричь тех великих дел ни в каких делех таким изветчиком не верить. <...>

18. А кто Московского государьства всяких чинов люди сведают, или ус­лышат на царьское величество в каких людех скоп и заговор, или иной какой злой умысл, и им про то извещати государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всея Русии, или его государевым бояром и ближним людем, или в городех воеводам и приказным людем. <...>

21. А кто учнет к царьскому величеству, или на его государевых бояр и околничих и думных и ближних людей, и в городех и в полкех на воевод, и на приказных людей, или на кого ни буди приходит скопом и заговором, и учнуг кого грабити, или побивати, и тех людей, кто так учинит, за то по тому же казнити смертию безо всякия пощады. <...>

Глава Ш. О государеве дворе, чтоб на государево дворе ни от кого никакова бесчиньства и брани не было

1. Будет кто при царском величестве, в его государеве дворе и в его госу-дарьских палатах, не опасаючи чести царского величества, кого обесчестит словом, а тот, кого он обесчестит, учнет на него государю бита челом о управе, и сыщется про то допряма, что тот, на кого он бьет челом, его обесчестил, и по сыску за честь государева двора того, кто на государеве дворе кого обесчестит, посадити в тюрму на две недели, чтоб на то смотря иным неповадно было впе­редь так делали. <...>

3. А будет кто при царьском величестве вымет на кого саблю, или иное ка­кое оружье, и тем оружьем кого ранит, и от тоя раны тот, кого он ранит, ум­рет, или в те же поры он кого досмсрти убьет, и того убойца самого казнити смертию же. <...>

4. А будет кто при государе вымет на кого какое ни буди оружье, а не ра­нит и не убьет, и того казнити, отсечь рука. <...>

6. Такоже царьского величества во дворе на Москве, или где изволит царь­ское величество во объезде быти, и ис пищалей и из луков и из ыного ни ис какова оружья никому без государева указу не стреляти, а с таким оружьем в государеве дворе не ходити. А будет кто в государеве дворе на Москве, или в объезде кого ранит, или кого убиет досмерти, и того казнити смертию же.

7. А будет кто на государеве дворе, на Москве, и в объезде, учнет ходити с пищальми и с луками, хотя и не для стрельбы, и ис того оружья никого не ра­нит и не убиет, и тем за ту вину учинити наказание, бити батоги и вкинута на неделю в тюрму. <...>

Тихомиров М.Н., Епифанов П.Л. Соборное уложение 1649г.

М., 1961. Гл. П-Ш.

ИЗ РЕШЕНИЯ ЗЕМСКОГО СОБОРА О ВОССОЕДИНЕНИИ УКРАИНЫ С РОССИЕЙ, 1653 Г. ОКТЯБРЯ 1

<...> А о гетмане о Богдане Хмельницком и о всем Войске Запорожском боя­ре и думные люди приговорили, чтоб великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович веса Русии изволил того гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское з городами их и з землями принять под свою государскую высокую руку для православные християнские веры и святых божиих церквей, потому что паны рада и вся Речь Посполитая на православную християнскую веру и на святые божий церкви востали и хотят их искоренить, и для того, что они, гетман Богдан Хмельницкой и все Войско Запорожское, присылали к великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии бита челом многижда, чтоб он, великий государь, православные християнские веры искоренить и святых божиих церквей разорить гонителем их и клятвопреступником не дал и над ними умилосердился, велел их принята под свою государскую высокую руку. А будет государь их не пожалует, под свою государскую высокую руку принята не изволит, и великий бы государь для православные християнские веры и святых божиих церквей в них вступился, велел их помирити через своих великих послов, чтоб им тот мир был надежен.

И по государеву указу, а по их челобитью государевы великие послы в ответех паном раде говорили, чтоб король и паны рада междоусобье успокоили, и с черкасы помирились, и православную християнскую веру не гонили, и церк­вей божиих не отнимали, и неволи им ни в чем не чинили, а ученили б мир по Зборовскому договору.

А великий государь его царское величество для православные християнские веры Яну Казимеру королю такую поступку учинит: тем людем, которые в его государском имянованье в прописках объявились, те их вины велит им отдать. И Ян Казимер король и паны рада и то дело поставили ни во что и в миру с черкасы отказали. Да и потому доведетца их принять: в присяге Яна Казимера короля написано, что ему в вере христианской остерегати и защищата, и ника­кими мерами для веры самому не теснити, и никого на то не попущата. А бу­дет он тое своей присяги не здержит, и он подданых своих от всякия верности и послушанья чинит свободными.И он, Ян Казимер, тое своей присяги не здержал, и на православную хри­стиянскую веру греческого закона востал, и церкви божий многие разорил, а в ыных униею учинил. И чтоб их не отпустить в подданство турскому салтану или крымскому хану, потому что они стали ныне присягою королевскою воль­ные люди. И по тому по всему приговорили: гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское з городами и з землями принять...

// Воссоединение Украины с Россией. Документы и материалы в трех томах. М.. 1953. Т. III. С. 413-414.

ЖАЛОВАННАЯ ГРАМОТА ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ МИХАЙЛОВИЧА ГЕТМАНУ БОГДАНУ ХМЕЛЬНИЦКОМУ

И ВСЕМУ ВОЙСКУ запорожскому О СОХРАНЕНИИ

ИХ ПРАВ И ВОЛЬНОСТЕЙ, 1654 г. МАРТА 27

Божиею милостию мы, великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Великия и Малыя Росии самодержец <...>, пожаловали есмя наших царского величества подданных Богдана Хмельницкого, гетмана Войска Запорожского, и писаря Ивана Выговского, и судей войсковых, и полковников, и ясаулов, и сотников, и все Войско Запорожское, что в нынешнем во 162-м (1654 г.) году как по милости божий учинились под нашею государскою высо­кою рукою он, гетман Богдан Хмельницкий, и все Войско Запорожское и веру нам, великому государю, и нашим государским детем, и наследником на вечное подданство учинили. <...>

И мы, великий государь наше царское величество, подданного нашего Богдана Хмельницкого, гетмана Войска Запорожского, и все наше царского величества Войско Запорожское пожаловали велели им быта под нашею царского величества высокою рукою по прежним их правам и привилиям, каковы им даны от королей польских и великих князей литовских, и тех их прав и вольностей нарушивати ничем не велели, и судитись им велели от своих старших по своим прежним правам, а наши царского величества бояря и воеводы в те иха войсковые суды вступатись не будут. А число Войска Запорожского указали есмя, по их же челобитью, учинить спискового 60 000, всегда полное. А буде, судом божиим смерть случитца гетману, и мы, великий государь, поводили Войску Запорожскому обирати гетмана по прежним их обычаем самим меж себя. А кого гетмана оберут, и о том писати к нам, великому государю, да тому же новообранному гетману на подданство и на верность веру нам, великому государю, учинити, при ком мы, великий государь, укажем, а при булаве гетманской староству Чигиринскому со всеми его приналежностями, которые преж сего при нем были, указали есмя быти попрежнему. Также и именей казатцких и земель, которые они имеют для пожитку, отнимати у них и вдов поеле казаков осталых у детей не велели, а быти им за ними по-прежнему. А буде ис которых пограничных государств учнут приходить в Войско Запорож­ское к гетману к Богдану Хмельницкому послы о добрых делех, и мы, великий государь, тех послов гетману принимать и отпускать поводили. А ис которых государств, и о каких делех те послы присланы, и с чем отпущены будут, и гетману о том о всем писати к нам, великому государю, вскоре. А буде которые послы от кого присланы будут с каким противным к нам, великому государю, делом, и тех послов в Войске задерживать и писать об них к нам, вели"? кому государю, вскоре ж, а без нашего царского величества указу назад их не отпускать. А с турским салтаном и с польским королем без нашего царского величества указу ссылки не держать. И по нашему царского величества жалованью нашим царского величества подданным Богдану Хмельницкому, гетману Войска Запорожского, и всему нашему царского величества Войску Запорожкому быти под нашею царского величества высокою рукою по своим прежним правам и привилиям и по всем статьям, которые писаны выше сего. И нам, великому государю, и сыну нашему, государю царевичю князю Алексею Алексеевичю, и наследником нашим служити, и прямити, и всякого добра хотети, на наших государских неприятелей, где наше государское повеленье будет, ходити, и с ними битись, и во всем быти в нашей государской воле и послушанье навеки.

// Воссоединение Украины с Россией.Документы и материалы в трех томах. М., 1953. Т.III. С. 567-570. Т.1. С. 202 – 231.

«ПРЕЛЕСТНЫЕ ГРАМОТЫ» С.Т.РАЗИНА

1. Грамота от Степана Тимофеевича от Разина. Пишет вам Степан Ти­мофеевич всей черни. Хто хочет богу да государю послужить, да и великому войску, да и Степану Тимофеевичи), и я выслал казаков, и вам бы заодно измеников выводить и мирских краваливцев выводить.

И <..> мои казаки како промысь (промысл. - Сост.) станут чинить, и ва[м] бы <...> итить к ним в совет, и кабальныя и алальныя шли бы в по[л]к к моим казакам.

2. От донских и от яицких атаманов молотцов, от Стефана Тимофеевича и ото всего великого войска Донского и Яицкого паметь Цывильского уезду роз­ных сея и деревень черней руским людем и татаром и чювашс и мордве. Стоять бы вам черне, руские люди и татаровя и чювяша, за дом пресвятые богородицы и за всех святых, и за великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича <...> (т), и за благоверных царевичев, и за веру православных християн. А как не Цывильска к вам, к черте, руские люди и тагарови и чюваша и мордва, высыльщики в Цывилъской уезд по селом и по деревням будут и станут загонеть в осад стоять в Цывильску, и вам бы, черне, в осад в Цывильск не ходить, потому что над вами учинет обманом, всех в осаде вас прерубет. А тех бы вам цивильских высильщиков ловить и привозить в войско в Синбирск. А которые цывиленя дворяня и дети боярские и мурзы и татаровя, похотев заодно тоже стоять за дом пресвятые богородицы и за всех святых и за великого rocyдаря и за благоверных царевичев, и за веру православных крестиян, и вам бы, чернь, тех дворян и детей боярских и мурз и татар ничем не тронуть и домов их не разореть. А с войсковой памяти вам, чернь, списывать отдавать списки по селам церковным причетником дьячком в слово в слово. И списывая, отдавать их по розным волостем и по селам и по деревням сотцким и старостам и десяцким, чтоб они, уездные люди, все в сию высковою паметь знали. К сей памяти высковую печать атаман Степан Тимофеевич приложил. А с сею высковою памятью послан наш высковой казак Ахпердя мурза Килдибяков, и вам бы, чернь, ево во всем слушать и спору не держать. А буде ево слушать ни в чем не станете, и вам бы на себя не пенять.

3. Великого войска Данского и Еицкого и Запорожского от атаманов от Михаила Харитоновича, да от Максима Дмитревича, да от Михаила Китаевича, да от Семена Нефедьева, да от Артемья Чирскова, да от Василья Шилова, да от Кирилы Лаврентьева, да от Тимофея Трофимовича в Челнавской атаманом молотцом и всему великому войску.

Послали мы к вам Козаков лысогорских Сидара Леденева да Гаврилу Болдырева для собранья и совету великого войска. А мы ныне в Тамбове ноября в 9 день в скопе, у нас войскова силы с 42 000, а пушак у нас 20, а зелья у нас полпятаста и больши пуд. |

И кой час к вам ся память придет, и вам бы пожаловать атаманы и молот— цы, собрався, ехоть к нам на помочь с пушками и з зельем безо всякого мотчанья днем и ночью наспех. А писал к нам из Орзамасу донской атаман, что наши козаки князь Юрья Долгаруково побили со всем его войским, а у него была пушак 120, а зелья 1500.

Да пожаловать бы вам, поредеть за дом пресвятые богородицы и за великого государя, и за батюшку за Степана Тимофеевича, и за всю провославную християнскою веру. Потом вам, атаманы молотцы, атаман Тимофей Трофимов че­лом бьет.

А будет вы к нам не пойдетя собраньем на совет, и вам быть от великого войска в казни, и женам вашим и детем быть порубленым и домы ваши будут розарены, и животы ваши и статки взяты будут на войска.

// Крестьянская война под предводительством Степана Разина.

Сборник документов. М., 1957. Т. IL Ч. I. С. 65, 91, 252.

А.Е.Пресняков

СМУТНОЕ ВРЕМЯ

1. Общая характеристика эпохи

В два столетия — XIV-е и XV-е незначительное Московское удельное княжество выросло в Московское государство, объединив­шее всю Великороссию (1). Ближние и дальние соседи увидали в Московии сильное государство, победоносно справившееся с татар­скими царствами, перекинувшее свою власть в Сибирь. Полити­ческие деятели Западной Европы стали считаться с новой силой.

Но внешнее политическое значение было куплено дорогой ценой неимоверного напряжения народных сил в борьбе за свою само­стоятельность против напиравших со всех сторон соседей, и на­пряжение это нарушило внутреннюю крепость и равновесие на­родных сил и средств. В XVII век Московское государство пере­ходит в состоянии глубокой внутренней Смуты.

Причины Смуты коренились в самом строе Московского госу­дарства XVI века. В их основе лежало противоречие между целями, которые должно было преследовать правительство, и средствами, какими оно располагало. В стране, слабо развитой в экономическом отношении и редко населенной, создать достаточную крепость го­сударственной самообороны при сложных международных отноше­ниях было возможно только с большим трудом, и притом сосре­доточивая в распоряжении правительства все средства и силы на­родные. Оно и борется в XVI веке за установление безусловной власти, сокрушая все частные и местные авторитеты, какими от­части оставались в своих вотчинах потомки удельных князей, Гюяре-княжата. Привилегии, какими пользовалась эта аристокра­тия, претендовавшая на первую роль в управлении и в царской думе, на подчинение себе в деле суда, расправы и военной службы населения своих вотчин, были сломлены бурей опричнины Грозного.

Уничтожая в боярстве старое и привычное орудие своей власти, псковское правительство одновременно создает взамен новую ад-министрацию и новое войско, администрацию приказов и войско ужилых людей, детей боярских и дворян. В этом классе, вершину торого составила новая придворная знать, сильная не родовито-ью, а высоким служебным положением и царскою милостью, — тет опоры царская власть. Этот класс она стремится обеспечить местьями и крепостным крестьянским трудом, постепенно сводя на нет крестьянскую свободу. Но интересы помещиков часто проворечили интересам казны: делясь со служилыми людьми доходом крестьянского труда, она рисковала потерять источник своей тнансовой системы при разорении крестьян и обращении их в холопов, податей не плативших (2). К тому же потребность колонизировать Поволжье и южные области заставляла правительство покровительствовать переселениям земледельцев на новые земли, наперекор выгоде служилых землевладельцев. Переселенческое движение вызвало сильный отлив населения из центральных областей, оно довело их до тяжелого сельскохозяйственного кризиса (3).

Сложный исторический процесс вызвал глубокое брожение и в знании русского общества. Столкновение противоположных интересов, усиленное кроваво-жестокими действиями Грозного, привело к двум главным последствиям: падению правительственного торитета, когда царь Иван «смяяте люди вся» тем, что «всю млю яко секирою на полы рассече» (на опричнину и земщину), к сознанию каждым общественным классом своих особых интересов. Совпадение общего социально-политического кризиса с прекращением династии было последним толчком к Смуте. Началась онa сверху, борьбою партий за престол. Выдвинутый личными перниками Годунова, первый Лжедмитрий победил при поддержке низшего слоя населения, недовольного московской политикой, и родовитой знати, охотно изменившей опричнику-Годунову, увлекая служилых людей, еще не сплотившихся в особую политическую партию. Партия княжеской аристократии свергла Самозванца и хватила власть при Шуйском, но против нее подымаются другие общественные группы: закрепощаемое холопство и крестьянство, которым стоит плоть от плоти его — казачество, под начальством Ивана Болотникова, и враги бояр, служилые люди, с Прокопием Ляпуновым (4). Разыгравшаяся социальная борьба довела государство до полного разрушения и до вмешательства соседей. Международные осложнения ставят перед государством новую задачу: преодолеть внутреннюю смуту и организовать национальную самооборону. Поды­маются на защиту государственной самостоятельности и внутрен­него порядка средние классы, служилые торговые люди по почину Минина и под руководством Минина и Пожарского (5) счастливо решают свою сложную историческую задачу.

Смутой, или Смутным временем, называют обычно начало XVII в., когда Русское государство было потрясено глубоким социально-политическим кризисом: произошли мощные выступления крестьян, холопов, казаков, резко обострилась борьба различ­ных групп правящего класса за власть и привилегии, в связи с пресечением династии Рюриковичей на московском престоле возник династический кризис — все это создало условия для деятельности всякого рода самозваных претендентов на трон, для иностранного вмешательства. Историки по-разному объясняли причины Смуты. В дореволюционной официальной историографии большое внимание уделялось пре­сечению правящей династии и «узурпации» власти Борисом Годуновым. В то же время многие историки стремились выделить различные факторы, обусловившие Смуту, показать их взаимосвязь. Здесь приводится отрывок из вводной статьи видного русского историка начала XX в. Александра Евгеньевича Преснякова (1870— 1929) к книге «Люди Смутного времени». Большое место в его трудах занимает политическая история России (главный труд А. Е. Преснякова «Образование Вели­корусского государства» посвящен объединению русских земель вокруг Москвы в XIV—XV вв.).

Говоря о причинах Смуты, историк подчеркивает противоречия в социальной, экономической политике правительства, столкновение интересов различных классов. Налицо комплексный подход к анализу факторов, породивших Смуту, свойственный и многим другим дореволюционным историкам. В советский период понятие «Смута» долгое время считалось научно несостоятельным; в большинстве трудов, посвященных началу XVII в., речь шла в основном о крестьянском движении либо об иностранной интервенции. В последнее время в ряде работ, прежде всего в трудах Р. Г. Скрынникова, возобновлен комплексный подход к изучению Смуты как сложного и многогранного социально-экономического и политического процесса.

1. Великороссия — так в дореволюционной литературе называлась территория расселения собственно русского народа в отличие от Малороссии (Украины) и Белоруссии. Официально в Российской империи не признавалось существование украинского и белорусского народов, их рассматривали как особые группы русского народа наряду с великороссами.

2. Государство, чтобы увеличить войско, основу которого составляло дворянское ополчение, наделяло дворян поместьями, в основном за счет черносошных земель. Тем самым оно теряло налогоплательщиков — черносошных крестьян, которые ста­новились крепостными (автор не вполне точно называет их холопами) у своих новых владельцев и выполняли повинности теперь уже по отношению к ним.

3. Большая часть поместий служилых землевладельцев (дворян) находилась в центральных уездах. Из-за ухода населения из этих мест дворяне лишались многих своих крепостных. Необходимо отметить, что это «переселенческое движение» ак­тивизировалось еще в XVI в. из-за налогового гнета в период Ливонской войны и опричных погромов.

4. Василий Иванович Шуйский (1552—1612) вступил на престол после свержения Лжедмитрия I в 1606 г. Он принадлежал к одной из ветвей знаменитого в XVI в. аристократического рода, многие члены которого погибли в борьбе за власть в период малолетства Ивана IV, а также в периоды опричнины и правления Бориса Годунова. Князь Андрей Михайлович Шуйский, казненный в 1543 г.,— дед Василия Ивановича. В начале XVII в. Василий Шуйский, хитрый и изворотливый политик, оставался одним из немногих уцелевших представителей своей фамилии. Избран на царство при поддержке узкой группы родовитой знати, вошел в историю как «боярский царь». Иван Исаевич Болотников (казнен в 1608 г.), бывший холоп князя А. Телятевского, возглавил движение холопов, крестьян и казаков против правительства Шуйского в 1606—1607 гг. Рязанские дворяне Ляпу­новы. были наиболее яркими лидерами среди служилых людей. После подавления восстания Болотникова в 1607г. многие недовольные политикой правительства Василия Шуйского поддержали нового самозванца Лжедмитрия II, под власть которого перешли многие города и уезды. Василий Шуйский не сумел нанести ему решающее поражение, его войска не могли противостоять наступавшей на Москву армии польского короля Сигизмунда, и в 1610г. он был свергнут с престола, затем оказался в плену в Польше, где и умер.

5. Кузьма Минич Минин (Захарьев-Сухорук, ум. до 1616 г.) — посадский человек из Нижнего Новгорода, небогатый купец. В 1611 г. избран земским старостой. После изгнания поляков из Москвы и воцарения Михаила Романова стал думным дворянином, т. е. получил право участвовать в заседаниях Боярской думы.

Дмитрий Михайлович Пожарский (1578—1642) принадлежал к одной из ветвей династии Рюриковичей, восходившей к князьям стародубским, потомкам князя Ивана, млад­шего сына Всеволода Большое Гнездо. Князья Пожарские никогда не занимали значительных постов при московском дворе. Д. М. Пожарский при Борисе Годунове имел средний придворный чин стольника. При Василии Шуйском был воеводой в Зарайске, активно противодействовал сторонникам Лже­дмитрия II, отличился в восстании в Москве против поляков в марте 1611 г. Как военный предводитель ополчения, освободившего Москву, все же получил боярский чин, при Михаиле Романове возглавлял некоторые приказы, был воеводой в Нов­городе.

Пресняков А. Е. Смутное время //Люди Смутного времени. СПб., 1905. С. 5—6.

Платонов С. Ф.

Очерки по истории Смуты

2. Периоды Смуты

В развитии московской Смуты ясно различаются три периода. Первый может быть назван династическим, второй — социальным и третий — национальным. Первый — обнимает собою время борь­бы за московский престол между различными претендентами до царя Василия Шуйского включительно. Второй период характери­зуется междоусобною борьбою общественных классов и вмешатель­ством в эту борьбу иноземных правительств, на долю которых и достается успех в борьбе. Наконец, третий период Смуты обнимает собою время борьбы московских людей с иноземным господством до создания национального правительства с М. Ф. Романовым во главе. Главнейшие моменты в ходе Смуты следовали в такой постепенности: началась открытая Смута рядом боярских дворцовых интриг, направленных на то, чтобы захватить влияние во дворце, власть и впоследствии престол. Эти интриги открылись тотчас по смерти Грозного и разрешились регентством, а затем и воцарением Б. Годунова. Главным орудием боярской борьбы, решившим дело бесповоротно в пользу Бориса, послужил земский собор, возведший семью Годуновых на царскую степень(1). Тогда оппозиционные эле­менты из дворца перенесли смуту в войско и, выдвинув Самозванца, сделали орудием борьбы войсковые массы. Эти массы, служа по­слушно тем своим вождям, которым они верили, сражались за Годуновых и за Димитрия (2), шли против Димитрия за Шуйского, словом, принимали пассивное участие в борьбе за престол, доставив последнее торжество в ней Шуйскому. Однако ряд политических движений не прошел бесследно для воинских людей. Участвуя в походах и переворотах в качестве силы, решающей дело, они поняли свое значение в стране и научились пользоваться воинскою организациею для достижения своих общественных стремлений. В движении Болотникова обнаружилось, во-первых, что почин в создании социального движения принадлежит низшим слоям вой­ска — украинскому казачеству (3) и, во-вторых, что различие обще­ственных интересов и стремлений разбило войско на враждебные сословные круги. Высшие из них стали за Шуйского как за главу существовавшего общественного порядка; низшие примкнули к Ту­шинскому вору, превратив его из династического претендента в вожака определенных общественных групп. Междоусобная борьба окончилась победою стороны Шуйского благодаря вмешательству торгово-промышленного севера, который поддержал старый порядок в лице царя Василия (4). Однако торжество Шуйского было непрочно. Он пал вследствие осложнений, созданных польским и шведским вмешательством, и взамен его слабого правительства создалась польская военная диктатура. Она не прекратила общественного междоусобия и не поддержала государственного единства, так как сама была слаба и держалась лишь оккупацией столицы. Но она подготовила важный перелом в общественном сознании. Против иноземного господства спешили соединиться в одном ополчении все народные группы, до тех пор взаимно враждовавшие. Временное правительство, созданное в ополчении вокруг Ляпунова (5), собрало в себе представителей этих враждебных групп, но оно скоро погибло вследствие их слепой вражды. Общий патриотический порыв не мог, таким образом, погасить народные страсти и примирить обостренную рознь. Попытка создать общее земское правительство не далась, и страна, не желавшая польской власти, не имела в сущности никакой. Тогда, в 1611 году, сложилась, наконец, программа действий, именем патриарха призывавшая к единению не всех вообще русских людей, а только консервативные слои населения: землевладельческий служилый класс и торгово-промышленный тяглый. Их силами создано было нижегородское ополчение, освобождена Москва и побеждены казаки. Правительство 1613 года земские соборы времени царя Михаила стали органами этих торжествовавших в борьбе средних слоев московского общества (6). Политика царя Михаила была поэтому одинаково холодна к интересам и старинной родовой знати, и крепостной рабочей массы: она руководилась интересами общественной середины, желавшей по-своему определить и укрепить порядок в освобожденной от поляков стране.

Сергей Федорович Платонов (1860—1933)—выдающийся русский историк, долгие годы читал курс русской истории в Петербургском университете. Его лекции пользовались большой популярностью и неоднократно издавались. Основное внимание С. Ф. Платонов уделял истории государства, истории самодержавия. Активно занимался научной и научно-педагогической деятельностью и после революции. Был в 1920—1931 гг. академиком АН СССР, председателем Археографической комиссии, директором Пушкинского дома. Оставался на тех же научных и мировоззренческих позициях, что и до 1917 г., в итоге был лишен научных постов и званий, пестован и сослан. Умер в ссылке в Самаре. Среди трудов С. Ф. Платонова ведущее место занимают исследования, посвященные Смутному времени. Здесь приводится отрывок из его наиболее значительной монографии на эту тему. Эта книга пере­давалась и в советское время, она содержит наиболее полное, систематическое сложение событий Смуты. Периодизация С. Ф. Платонова несколько условна, как любая периодизация, однако она дает хороший ориентир каждому, кто попытается взобраться в сложнейших переплетениях действий и устремлений разнообразных политических сил, социальных групп, а также личных интересов и страстей, так ярко проявившихся в ту драматическую эпоху.

1. Земские соборы — созывавшиеся царем собрания представителей различных сословий (боярства, духовенства, дворянства, иногда посадских людей и черносошных крестьян), на которых рассматривались важные вопросы внутренней и внешней политики. В периоды междуцарствия, пресечения правящей династии, на земских соборах избирался новый монарх. Земский собор, состоявшийся в феврале 1598 г., избрал на царство Бориса Годунова. Это избрание означало и закрепление престола за его наследниками, т. е. приход к власти новой царствующей фамилии, или диинастии.

2. Имеется в виду царевич Дмитрий, сын Ивана Грозного, погибший в 1591 г., од именем которого против Бориса Годунова, а затем против Василия Шуйского действовали самозванцы Лжедмитрий I и Лжедмитрий II.

2. украинному казачеству... — речь идет о казачестве окраин, или «украин», Русского государства.

3. Имеется в виду поход М. В. Скопина-Шуйского в 1609—1610гг., в результате чего от власти тушинцев были освобождены многие города на севере и в центре России. Активную поддержку войскам Скопина-Шуйского повсеместно оказывало посадское население, возмущенное произволом и насилиями ставленников Лже­дмитрия II.

4. Речь идет о так называемом первом ополчении, которое подошло к Москве в марте 1611 г. Его состав был крайне разнороден. Ополчение состояло и из дворян, служивших Василию Шуйскому, и отрядов крестьян и посадских людей из Поволжья, и ратных людей, воевавших на стороне самозванца, и, наконец, казаков, по выражению С. Ф. Платонова, «социальных врагов» дворянства.

5. Иначе эти слои общества С. Ф. Платонов называет «средними классами». Под «консерватизмом» этих слоев автор подразумевает, видимо, их неучастие в движении казаков, крестьян, их приверженность к порядку, устойчивости. Именно эти слои, по мнению С. Ф. Платонова, стали социальной базой второго ополчения, руково­димого К. Мининым и Д. Пожарским, главной целью которого было изгнание ин­тервентов, а также наведение порядка в стране, прекращение смуты. Выразителем этих настроений стал патриарх Гермоген, посвященный в сан в 1606г. после свержения Лжедмитрия I и низложения поставленного им патриарха Игнатия. После отстранения от власти Василия Шуйского патриарх Гермоген, защищая православие и российскую государственность, настаивал на принятии православной веры коро­левичем Владиславом, вопреки его мнению приглашенным на русский престол, категорически возражал против восшествия на царский трон самого короля Сигизмунда. Он рассылал по городам грамоты с призывами идти к Москве «на литовских людей». Патриарх также призывал бороться с «воровскими» казаками, поддержи­вавшими Лжедмитрия II, а после гибели самозванца — его сына («Воренка»). Уже в конце 1610г. Гермоген установил регулярные связи с организаторами нижегородского ополчения. Так патриарх стал одним из вождей патриотического движения. Он подвергся гонениям со стороны находившихся в Москве поляков и их русских сторонников и был заточен на подворье Кирилло-Белозерского монастыря в Кремле, где и умер от голода, в феврале 1612 г., за несколько месяцев до вступления в Москву войск Минина и Пожарского.

Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты. СПб., 1901. С. 146—147.

С.Ф.Платонов

БОРИС ГОДУНОВ

Власть перешла в руки Бориса как раз в ту минуту, когда московское правительство сознало силу общественного кризиса, тяготевшего над страною, и поняло необходимость с ним бороться.

Мягкий, любезный, склонный к привету и ласке в личном обращении, «светлодушный», по современному определению, Борис был чуток к добру и злу, к правде и лжи; он не любил насильников и взяточников, как не любил пьяниц и развратников. Он отличался личной щедростью и «нищелюбием» и охотно приходил на помощь бедным и обездоленным. Современники, все в один голос, говорят нам о таких свойствах Бориса. Из их отзывов видно, что, воспи­танный в среде опричников, Борис ничем не был на них похож и из пресловутого «двора» Грозного с его оргиями, развратом и кровавою «жестокостию» вынес только отвращение к нему и со­знание его вреда. Соединяя с большим умом административный талант и житейскую хитрость, Борис сумел внести в жизнь дворца и в правительственную практику совершенно иной тон и новые приемы. Пристальное знакомство с документами той эпохи обна­руживает большую разницу в этом отношении между временем Грозного и временем Бориса. При Борисе московский дворец стал трезвым и целомудренным, тихим и добрым, правительство — спокойным и негневливым. Вместо обычных от царя Ивана Ва­сильевича «грозы» и «казни», от царя Федора и «доброго правителя» Бориса народ видел «правосудие» и «строение». Но от «светлодушия» и доброты Бориса было бы ошибочно заключать к его правитель­ственной слабости. Власть он держал твердою рукою и умел показать ее не хуже Грозного, когда видел в этом надобность. Только Грозный не умел обходиться без плахи и веревки, а Борис никогда не торопился с ними. На интригу отвечал он не кровью, а ссылками; казнил по сыску и суду; а «государевы опалы», постигавшие мо­сковских людей без суда и сыска, при Борисе не сопровождались явным кровопролитием. Современники, не принадлежавшие к числу друзей Бориса, ставили ему в вину то, что он любил доносы и поощрял их наградами, а людей опальных приказывал их приста­вам (1) «изводить» — убивать тайно в ссылке. Но доносы составляли в московском быту того времени не личную слабость Годунова, а печальный обычай, заменявший собою позднейшую «агентуру». А тайные казни (если захотим в них верить) были весьма зага­дочными и редкими, можно сказать, единичными случаями. Сила правительства Бориса заключалась не в терроре, которого при Борисе вовсе не было, а в других свойствах власти; она действовала технически умело и этим приобрела популярность. Борис в успо­коении государства, после опричнины и несчастных войн, добился несомненного успеха, засвидетельствованного всеми современника­ми. Под его управлением страна испытала действительное облег­чение. Русские писатели говорят, что в правление царей Федора и Бориса Русской земле Бог «благополучно время подаде»; мос­ковские люди «начаша от скорби бывшие утешатися и тихо и безмятежно жити», «светло и радостно ликующе», и «всеми благинями Россия цветяше». Иностранцы также свидетельствуют, что положение Москвы при Борисе заметно улучшалось, население успокаивалось, даже прибывало, упавшая при Грозном торговля оживлялась и росла. Народ отдыхал от войн и от жестокостей Грозного и чувствовал, что приемы власти круто изменились к лучшему.

Во все годы своей власти Борис чрезвычайно любил строить и оставил по себе много замечательных сооружений. Начал он свои государственные постройки стеною Московского «белого» города, шедшего по линии нынешних московских бульваров. Эту стену, или «град каменной около большого посаду подле земляные осыпи», делали семь лет, а «мастером» постройки был русский человек «церковный и палатный мастер» Федор Савельев Конь(или Конев). По тому времени это было грандиозное и нарядное сооружение. С внешней стороны его прикрыли новою крепостью — «древяным градом» по линии нынешней Садовой улицы, «кругом Москвы около всех посадов». С участием того же мастера в то же прибли­зительно время построили в Астрахани каменную крепость (2). С 1596 г. начали работать по сооружению знаменитых стен Смо­ленска, и строил их все тот же «городовой мастер» Федор Конь. Стены Смоленские, длиною более 6 верст, с 38 башнями, были построены менее чем в пять лет. Наконец, Борис на южных границах государства с необыкновенною энергией продолжал стро­ительство Грозного (3).

В 1570-х годах был разработан в Москве план занятия «дикого поля» на юге крепостями, и постройка городов была начата; но главный труд выполнения плана пришелся уже на долю Бориса. При нем были построены Курск и Кромы; была занята линия р. Быстрой Сосны и поставлены на Сосне города Ливны, Елец и Чернавский городок; было занято, далее, течение р. Оскола горо­дами Осколом и Валуйками; «на Дону на Воронеже» возник г. Во­ронеж; на Донце стал г. Белгород; наконец, еще южнее построили Царев-Борисов город (4). Эта сеть укреплений, планомерно разме­щенных на степных путях, «по сакмам татарским» (5), освоила Мо­сковскому государству громадное пространство «поля» и закрыла для татар пути к Москве и вообще в московский центр.

В государственной деятельности Бориса любопытною чертою было его благоволение к иноземцам. Борис мечтал учредить на Руси европейские школы (даже будто бы университеты); он приказывал искать за границей и вывозить в Москву ученых; принимал чрезвычайно милостиво тех иностранцев, которые по нужде или по доброй воле попадали в Москву на службу, для промысла или с торговою целью; много и часто беседовал он со своими медика­ми-иностранцами; разрешил постройку лютеранской церкви в одной из слобод московского посада⁶; наконец, настойчиво желал выдать свою дочь Ксению за какого-либо владетельного европейского прин­ца. Последнее желание Борис пытался исполнить дважды. Первый раз был намечен в женихи изгнанный из Швеции королевич Густав, которого пригласили в Московское государство на «удел» и очень обласкали. Но Густав не склонен был ради Ксении изменить ни своей религии, ни своей морганатической привязанности, которая последовала за ним в Москву из Данцига⁷. Дело со сватовством расстроилось, и Густав был удален с царских глаз в Углич, где его приберегали на случай возможного воздействия его именем и особою на шведское правительство. Однако Густав не пригодился и против Швеции; он умер мирно в Кашине в 1607 году. Сближение Бориса с Данией повело к другому сватовству: в 1602 году в Московию прибыл в качестве жениха царевны Ксении брат датского короля Христиана герцог Ганс (или Иоанн). С герцогом Гансом дело пошло лучше, чем с Густавом; но волею Божией Ганс рас­хворался и умер в Москве месяца через полтора по приезде.

При Борисе московское правительство впервые прибегло к той просветительной мере, которая потом, с Петра Великого, вошла в постоянный русский обычай. Оно отправило за границу для науки несколько «русских робят», молодых дворян; они должны были учиться «накрепко грамоте и языку» той страны, в которую их посылали. Документально известно о посылке в Любек пяти человек и в Англию — четырех. По свидетельству же одного современника — немца, было послано всего 18 человек, по 6-ти в Англию, Францию и Германию. Из посланных назад не бывал ни один: часть их умерла до окончания выучки, часть куда-то разбежалась от учи­телей «неведомо за што», а кое-кто остался навсегда за границею, проникшись любовью ко вновь усвоенной культуре. Напрасно мо­сковские дипломаты пытались заводить за границею речь о воз­вращении домой посланных: ни сами «робята», ни власти их нового отечества не соглашались на возвращение их в Москву.

Очерк политической деятельности Бориса не вскрывает никакой «системы» или «программы» его политики.

Несколько легче определить по известным фактам тенденцию, руководившую на деле политикой Бориса: несомненно, он дейст­вовал в пользу средних классов московского общества и против знати и крепостной массы. По крайней мере именно от средних общественных слоев он получал благосклонную оценку и признание принесенной им пользы и «благодеяний к мирови». Политический расчет Бориса был дальновиден и для московского правительства был оправдан всем ходом общественной жизни XVII века. Но сам Борис не мог воспользоваться плодами собственной дальновидности, ибо при его жизни средние слои московского общества еще не были организованы и не сознали своей относительной социальной силы. Они не могли спасти Бориса и его семьи от бед и погибели, когда на Годуновых ополчились верх и низ московского общества: старая знать, руководимая давнею враждою к Борису и его роду, и крепостная масса, влекомая ненавистью к московскому обще­ственному порядку вообще.

Карамзин считает «беззаконием» Бориса то преступление, ко­торое ему приписывалось современниками, — убийство царевича Димитрия в Угличе. В другие «беззакония» Бориса Карамзин не верил; но в это не смел не верить, так как оно утверждаемо было церковью (8).

Ропот зависти и злобы сопровождал, конечно, всякий шаг Бориса по пути его к власти и единоличному господству во дворце и государстве. Борьба Бориса с боярами-княжатами за дворцовое преобладание повела за собою ссылки бояр (причем кое-кто из них в ссылке умер) и даже казни некоторых их сторонников. Корни самозванческой интриги были скрыты где-то в недрах двор­цовой знати, враждебной Борису, и скорее всего в кругу Романовых и родственных им или близких по свойству семей⁹. Когда войска самозванца появились на московских рубежах и надобно было двинуть на них московскую рать, Борис без колебаний вверил начальство над нею родовитым «княжатам»: Трубецкому, Мстис­лавскому, Шуйскому, Голицыну. Он не боялся, что они изменят и предадут его, ибо знал, что эта высокородная среда далека от самозванщины. И он не ошибался: княжата загнали самозванца в Путивль и лишь случайно не добили его. Но Борис не послал в свое войско уцелевших от опал и ссылок людей Романовского круга, по их явной для него ненадежности и «шатости». Никого из фамилий, прикосновенных к делу Романовых, мы не видим в составе военного начальства в рати, действовавшей против самозванца. В их именно среде Борис мог предполагать тех своих недоброхотов, которые желали успеха самозванцу и о которых один современник сказал, что они, «радеюще его (самозванцева) прихода к Москве, егда слышат победу над московскою силою Борисовою, то радуются; егда же над грядущего к Москве чаемого Димитрия победу, то прискорбии и дряхлы ходят, поникши главы».

В борьбе с самозванцем Годуновы испытали на себе действие вражды, возбужденной против них как ими самими, так и вообще московским правительством, среди всех оппозиционных кружков московского общества. Если самозванца подготовила против Бориса одна часть московской придворной знати, бывшая когда-то с Бо­рисом в «завещательном союзе» дружбы, то другая часть этой знати, именно княжата, выждала удобную минуту для того, чтобы с помощью самозванца попытаться низвергнуть преемников Бориса. Моменты выступлений были различны, но цель у знати была одна — уничтожение ненавистной династии Годуновых. Когда на­родная масса на московских украйнах встала «за истинного царя Димитрия Ивановича», она пошла против Годуновых как предста­вителей той власти, которая создала крепостной режим в государстве и сжила трудовой народ с его старых жилищ и привычной пашни (10). Если «лихие бояре», становясь против Годуновых, хотели себе власти, то украинная чернь, ополчаясь на Годуновых, шла против «лихих бояр» и желала себе воли, надеясь, что «истинный царевич» даст народу щедрое «жалованье» и чаемую перемену общественных порядков.

Устроясь в замке Мнишков в Самборе (11), самозванец навербовал себе небольшое войско из местных польских элементов, готовых поддержать авантюру московского царевича. К этому войску со­временники относились с некоторым пренебрежением, как к «жме­не» (горсточке) людей, не представлявшей собою сколько-нибудь заметной силы. Численность «жмени» не превышала 3500—4000 че­ловек в ту минуту, когда (в октябре 1604г.) самозванец начал свой поход на Бориса и под Киевом «перевезся» через Днепр на московскую сторону, «в рубеж Северский» (12). Все лето 1604 года поддерживал он из Самбора сношения с населением московской украйны и налаживал там восстание в свою пользу. Все лето привлекал он к себе московских выходцев и рассылал по московским областям свои «прелестные письма» (так назывались тогда прокла­мации). Посылал самозванец и на Дон извещать о себе «вольных» казаков, там живших. Есть известие, что ходоки с Дона были у самозванца в Самборе; приходили они к нему и на походе в разных местах, а на берегах Днепра и Десны казаки присоединялись к самозванцу уже тысячами. В Чернигове он имел их уже до 10 000. А кроме того, отдельно от рати самозванца, на востоке от нее, на путях с юга к Москве, составилась особая казачья и служилая рать, действовавшая именем Димитрия и в пользу самозванца. Таким образом, можно сказать, что самозванец и его агенты и вдохновители начали свою борьбу с Борисом тем, что организовали против московского правительства восстание южных областей го­сударства.

Общая почва для этого восстания нам уже известна. Выселение на юг недовольной массы наполнило «край земли» московской «воинственным людом» оппозиционного настроения. К этому люду голодовка 1601—1603 годов присоединила новые кадры беглецов из государства, новых «приходцев». Государство, однако, не остав­ляло эмигрантов в покое на новых местах их поселений. Вышедшие на южную границу государства «приходцы» недолго могли там пользоваться простором и привольем, так как быстрая правитель­ственная заимка «дикого поля» приводила свободное население «поля» в правительственную зависимость, обращая «приходцев» или в приборных служилых людей (13), или же в крестьян на поме­стных землях. Даже казачество привлекалось на службу государству и, не умея пока устроиться и само обеспечить себя на «поле» и «реках», шло служить в пограничные города и на сторожевые пограничные посты и линии. Таким образом, государственный ре­жим, от которого население уходило «не мога терпети», настигал ушедших и работил их. Уже в этом заключалась причина раздра­жительности и глухого неудовольствия украинного населения, ко­торое легко «сходило на поле» с государевой службы, а если и служило, то без особого усердия. Но недовольство должно было увеличиваться и обостряться особенно потому, что служилые тяготы возлагались на население без особой осмотрительности, неумеренно. Не говоря уже о прямых служебных трудах — полевой или осадной службе, население пограничных городов и уездов привлекалось к обязательному земледельческому труду на государя. В южных го­родах на «поле» была заведена казенная «десятинная» пашня (63). В Ельце, Осколе, Белгороде, Курске размеры этой пашни при царе Борисе были так велики, что последующие правительства, даже в пору окончательного успокоения государства, не решались возвра­титься к установленным при Борисе нормам. Собранное с государственных полей зерно если не лежало в житницах в виде мертвого запаса, то посылалось далее на юг для содержания еще не имевших своего хозяйства служилых людей.

Таким образом, то население московского юга, которое служило правительству в новых городах, не могло быть довольным обста­новкою своей службы. Собранные на службу «по прибору» из элементов местных, из недавних «приходцев» с севера, эти слу­жилые люди — стрельцы и казаки, ездоки и вожи, пушкари и затинщики (15) — еще не успели забыть старых условий, которых сами они или их отцы стремились «избыть» в центральных местностях государства. Но «избыв» одного зла, этот люд на новых местах нашел другое — вместо барской пашни нашел казенную, одинаково кабалившую. Если ранее его врагом представлялся ему землевладелец, то теперь его врагом было правительство и чинов­ники, угнетавшие народ тягостной службой и казенной запашкой. В голодные годы настроение недовольных должно было очень обо­стриться, и «прелестные письма» самозванца находили для себя прекрасную обстановку. Украина легко поднималась на центр, увлеченная возможностью соединить свою месть угнетателям с помощью угнетенному «истинному царевичу». В одну «казачью» массу сбились ставшие за Димитрия служилые люди и «вольные казачия» — военное население укрепленных городков и бродячие обитатели казачьих заимок, юртов и станов; и вся эта масса двинулась на север, ожидая соединения с «царем Димитрием» там, где он укажет.

Таким образом, кампания самозванца против Бориса началась сразу на двух фронтах. Сам самозванец вторгся в Московское государство от Киева и пошел вверх по течению р. Десны, по ее правому берегу, надеясь этим путем выйти на верховье Оки, откуда пролегали торные дороги на Москву. В то же время казачьи массы с «поля» пошли на север «по крымским дорогам», группируясь так, чтобы сойтись с самозванцем где-нибудь около Орла или Кром и оттуда вместе с ним наступать на Москву через Калугу или Тулу.

В Путивле самозванец узнал, что его признали Оскол, Валуйки, Воронеж, Елец, Ливны. Все «поле» было захвачено движением против московского правительства, и бояре, стоявшие во главе армии Бориса, должны были оставить преследование самозванца и к весне отвести войска на север, чтобы они не были отрезаны от сообщений с Москвою. Бояре отошли к крепости Кромам, у которой был важный узел дорог, сходившихся здесь изо всего охваченного восстанием района. В Кромах уже сидели казаки; московские войска окружили Кромы и заградили выход казакам на север к Москве. Здесь и образовался надолго фокус военных операций; ни казаки не могли двигаться вперед, ни Борисовы войска не могли их прогнать из Кром на юг. Так протекла зима 1604—1605 года. А раннею весною произошло решительное событие: царь Борис скончался 13 апреля 1605 года.

Прошло только три недели с его смерти, и войско Бориса под Кромами уже изменило Годуновым и передалось «истинному царю Димитрию Ивановичу». А еще через три недели семья Бориса была взята из дворца на старый Борисов двор, где 10 июня были убиты вдова и сын Бориса, а его дочь обращена в поруганную узницу.

Годуновых не щадили даже после их смерти, и прах их не сразу нашел место вечного успокоения. Тело Бориса из Архан­гельского собора, где его первоначально похоронили, было вывезено в Варсонофьевский монастырь (16) (в самой Москве), а оттуда от­правлено в Троице-Сергиев монастырь, где в конце концов были погребены и другие члены его семьи.

Сложность и многогранность его деятельности обнаружили во всем блеске его правительственный талант и его хорошие качест­ва — мягкость и доброту; но эти же свойства сделали его предметом не только удивления, восторга и похвал, но и зависти, ненависти и клеветы. По воле рока, злословие и клевета оказались веропо­добными для грубых умов и легковерных сердец и обратились в средство политической борьбы и интриги. Пока Борис был жив и силен, интриги не препятствовали ему править и царствовать. Но как только он в пылу борьбы и в полном напряжении труда окончил свое земное поприще, интрига и клевета восторжествовали над его семьей и погубили ее, а личную память Бориса омрачили тяжкими обвинениями. Обвинения, однако, не были доказаны: они только получили официальное утверждение государственной и цер­ковной власти и передали потомству загрязненный облик Бориса.

Многие истоки Смуты коренятся в правлении Бориса Федоровича Годунова. Он взял власть в свои руки еще при царе Федоре Иоанновиче, неспособном к само­стоятельной политической деятельности. К тому же сестра Годунова Ирина была супругой царя Федора. В 1598 г. после смерти Федора Иоанновича, не оставившего наследников, Борис Годунов добился избрания на царский трон, который занимал до своей смерти в 1605 г. Без изучения взглядов и политики этого выдающегося деятеля русской истории рубежа XVI—XVII вв. невозможно разобраться во многих событиях и коллизиях Смутного времени. Яркая, противоречивая личность царя Бориса, его драматическая судьба привлекали внимание многих историков и ху­дожников. Достаточно вспомнить соответствующие страницы книг Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева, произведения А. С. Пушкина, А. К. Толстого, М. П. Мусоргского, запечатлевших его образ с большой художественной силой. Все они подчеркивают властолюбие и честолюбие Бориса Годунова, склонность к интригам, неразборчивость в средствах достижения целей, что предопределяет трагедию самого царя и его семьи. При этом используется версия гибели царевича Дмитрия от рук убийц, подосланных Годуновым, которая в правление Романовых носила официальный характер. Однако многие историки, специально изучавшие период Смуты, дают более объективную и всестороннюю характеристику личности и деятельности царя Бориса. Среди них — С. Ф. Платонов, заключительные страницы книги которого о Борисе Годунове приводятся здесь.

1. Пристав — здесь: надсмотрщик, «приставленный» к опальным в ссылке или в тюрьме, ответственный за их охрану.

2. Белый город — третья система укреплений Москвы (после Кремля и Китай-города), возведенных в 1586—1592 гг. и охвативших полукругом кварталы к северу, западу и востоку от центра столицы. Стены и башни Белого города были оштука­турены и выбелены известкой, чем, очевидно, объясняется его название. Белым городом называли также территорию внутри этих стен. В конце XVIII — начале XIX в. укрепления были снесены, на их месте возникли бульвары (ныне — Буль­варное кольцо в центре Москвы). В 1591 г. при завершении строительства Белого города была возведена еще одна линия укреплений из деревянных стен и башен на земляном валу. Они защищали слободы и кварталы за пределами Белого города, включая обширный район к югу от Кремля за Москвой-рекой. Возведенные в течение года, эти укрепления назывались Скородомом, позднее — Земляным городом. В настоящее время на их месте проходит Садовое кольцо. Каменная крепость — астраханский кремль, был построен в конце XVI в. под руководством зодчих М. Вельяминова и Д. Губастого.

3. Иван Грозный с целью защиты от набегов крымских татар предпринял строи­тельство Большой засечной черты (завершена в 1566 г.), которая проходила к югу от Оки на широте Тулы, включала крепости, лесные завалы, частоколы, земляные валы.

4. Курск впервые упоминается еще в 1032 г. С тех пор неоднократно разрушался завоевателями. В данном случае речь идет, видимо, о восстановлении города (кре­пости) в конце XVI в. То же можно сказать и о Ельце, который впервые упоминается в 1146 г. Впоследствии он неоднократно разрушался во время нашествий, в 1395 г. на него напал среднеазиатский завоеватель Тимур. Прочие упомянутые здесь города впервые основаны в XVI в. по мере освоения «Дикого поля» и строительства укрепленных линий. Большинство из них ныне крупные города Черноземного центра России. Кромы, которые вошли в историю также в связи с движением первого самозванца, восстанием Болотникова, сейчас небольшой поселок в Орловской обл. Чернявский городок находился на реке Сосне, выше Ельца; Царев-Борисов — далеко на юге, на Северском Донце при впадении в него Оскола, близ современного города Изюма Харьковской обл. Украины.

5. Сакмы — дороги или тропы в степи, по которым двигались татары во время набегов на южные рубежи Московского государства.

6. Возможно, имеется в виду церковь (кирха), построенная в Немецкой слободе, недалеко от Яузы.

7. Густав (1568—1607) —сын шведского короля Эрика XIV, свергнутого с пре­стола его братом Иоанном III. Находился в изгнании в Польше, где принял като­личество. Но С. М. Соловьев считает его приверженцем протестантизма (лютеран­ства) — господствующей религии Швеции. Принц Густав побывал также в Германии, других странах, активно занимался науками. Вместе с ним из Данцига (немецкое название Гданьска в Польше) прибыла некая Катерина. «Привязанность» принца к ней С. Ф. Платонов называет «морганатической», поскольку так именуются и браки особ королевских или царских фамилий с особами не столь высокого про­исхождения. Вступившие в морганатический брак не обладают правами, принад­лежащими членам царствующего дома.

8. Уже в 1606 г. царевич Дмитрий был причислен к лику святых, его останки были торжественно перенесены в Архангельский собор Московского Кремля. Канонизация Дмитрия, мученически погибшего, по официальной версии, от рук подо­сланных Борисом убийц, соответствовала политическим интересам тогдашнего царя Василия Шуйского, который хотел застраховать себя от появления новых самозван­цев. Отвечала она и интересам пришедших к власти в 1613 г. Романовых, которые считали Бориса Годунова своим врагом и узурпатором престола.

9. Свойственниками называют иногда людей, не состоящих в кровном родстве, но породнившихся в результате браков членов своих семей. Романовы, представители одной из старинных московских боярских фамилий, состояли в родстве и свойстве с Черкасскими, Сицкими, Шереметевыми и др. Возвышение этих фамилий про­исходит в середине и второй половине XVI в., им удалось существенно потеснить бояр-княжат, т. е. Рюриковичей и Гедиминовичей, потомков правивших в различных землях князей, перешедших в XV — начале XVI в. на службу в Москву. По мнению С. Ф. Платонова, в борьбе за власть представители новой дворцовой знати были опаснее для Бориса Годунова, чем бояре-княжата. В 1601 г. по доносу одного из дворовых Романовы были обвинены в заговоре против царя Бориса Годунова и сосланы. Многие из них погибли в ссылке. Уцелели лишь старший из Романовых Федор Никитич (в монашестве - Филарет) и его брат Иван.

10. Крепостное право означает прикрепление крестьянина к земле там, где он жил испокон веку. В данном случае С. Ф. Платонов имеет в виду бегство крестьян от крепостной неволи.

11. Среди польских магнатов, поддерживавших авантюру Лжедмитрия, ведущую роль играл Юрий Мнишек (ум. в 1613 г.) — воевода сандомирский, староста львов-ский и самборский. Самбор — небольшой город к юго-западу от Львова.

12. Рубеж Северский — пограничные с Польшей Северские земли, вошедшие в состав России в начале XVI в. (бассейн Десны с Черниговом, Брянском, Стародубом, Новгородом Северским). Значительная часть населения этих земель в начале XVII в. активно поддержала обоих самозванцев.

13. Приборные служилые люди или служилые люди по прибору — низшие категории служилых людей (стрельцы, пушкари, городовые казаки и др.), получавшие за свою службу жалованье деньгами или «хлебом». Они набирались («прибирались») из свободных людей разных сословий. Ведущая роль на государевой службе при­надлежала служилым людям по отечеству (т. е. по происхождению) — боярам и дворянам, которым за службу давались земли с прикрепленными к ним крестьянами.

14. В южных степных районах государственные крестьяне, имевшие свой надел, были обязаны обрабатывать и находившиеся там казенные земли (казенная пашня или десятинная государева пашня). Выращенный хлеб оттуда поступал в казну и шел на жалованье служилым людям, находившимся в гарнизонах городов и крепостей по засечным чертам.

15. Затинщики—служилые люди при затинных пищалях (небольших орудиях), находившихся за крепостной стеной, т. е. «за тыном».

16. Варсонофьевский монастырь — небольшой монастырь, существовавший в Моск­ве в начале XVII в. В нем, по данным Н. М. Карамзина, находилось родовое кладбище Годуновых. Но по свидетельству многих других источников, Лжедмитрий приказал перезахоронить Бориса Годунова в столь «убогом» монастыре, чтобы предать его посмертному позору и поруганию. Варсонофьевский монастырь был упразднен в 1764 г. Память о нем сохранилась в названии Варсонофьевского переулка, прохо­дящего ныне между улицами Лубянкой и Рождественкой.

Платонов С. Ф. Борис Годунов. Пг., 1921. С. 84-1.54.

ЛЖЕДМИТРИЙ I

В гнезде наиболее гонимого Борисом боярства с Романовыми во главе, по всей вероятности, и была высижена мысль о самозванце. Винили поляков, что они его подстроили; но он был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве. Его личность доселе остается загадочной (1). Но для нас важна не личность самозванца, а его личина, роль, им сыгранная. На престоле московских государей он был небывалым явлением. Молодой человек, роста ниже сред­него, некрасивый, рыжеватый, неловкий, с грустно-задумчивым выражением лица, он в своей наружности вовсе не отражал своей духовной природы: богато одаренный, с бойким умом, легко раз­решавшим в Боярской думе самые трудные вопросы, с живым, даже пылким темпераментом, в опасные минуты доводившим его храбрость до удальства, податливый на увлечения, он был мастер говорить, обнаруживал и довольно разнообразные знания. Он со­вершенно изменил чопорный порядок жизни старых московских государей и их тяжелое, угнетательное отношение к людям, на­рушал заветные обычаи священной московской старины, не спал после обеда, не ходил в баню, со всеми обращался просто, обхо­дительно, не по-царски. Он тотчас показал себя деятельным уп­равителем, чуждался жестокости, сам вникал во все, каждый день бывал в Боярской думе, сам обучал ратных людей. Своим образом действий он приобрел широкую и сильную привязанность в народе. Лжедимитрий держался как законный, природный царь, вполне уверенный в своем царственном происхождении; никто из близко знавших его людей не подметил на его лице ни малейшей морщины сомнения в этом. Дело о князьях Шуйских, распространявших слухи о его самозванстве, свое личное дело, он отдал на суд всей земли и для того созвал земский собор, первый собор, приблизив­шийся к типу народнопредставительского, с выборными от всех чинов или сословий (2).

Смертный приговор, произнесенный этим собором, Лжедимитрий заменил ссылкой, но скоро вернул ссыльных и возвратил им бо­ярство. Царь, сознававший себя обманщиком, укравшим власть, едва ли поступил бы так рискованно и доверчиво, а Борис Годунов в подобном случае, наверное, разделался бы с попавшимися келейно в застенке, а потом переморил бы их по тюрьмам.

Как бы то ни было, но он не усидел на престоле, потому что не оправдал боярских ожиданий. Он не хотел быть орудием в руках бояр, действовал слишком самостоятельно, развивал свои особые политические планы, во внешней политике даже очень смелые и широкие, хлопотал поднять против турок и татар все католические державы с православной Россией во главе. Своими привычками и выходками, особенно легким отношением ко всяким обрядам, отдельными поступками и распоряжениями, заграничными сношениями Лжедимитрий возбуждал против себя в различных слоях московского общества множество нареканий и неудовольст­вий, хотя вне столицы, в народных массах популярность его не ослабевала заметно.

Однако главная причина его падения была другая. Ее высказал коновод боярского заговора, составившегося против самозванца, кн. В. И. Шуйский. На собрании заговорщиков накануне восстания он откровенно заявил, что признал Лжедимитрия только для того, чтобы избавиться от Годунова. Большим боярам нужно было создать самозванца, чтобы низложить Годунова, а потом низложить и самозванца, чтобы открыть дорогу к престолу одному из своей среды. Они так и сделали, только при этом разделили работу между собою: романовский кружок сделал первое дело, а титуло­ванный кружок с кн. В. И. Шуйским во главе исполнил второй акт. Те и другие бояре видели в самозванце свою ряженую куклу, которую, подержав до времени на престоле, потом выбросили на задворки.

Данный отрывок из «Курса русской истории» В. О. Ключевского — еще один яркий пример недюжинного мастерства ученого в изображении исторических лич­ностей. Говоря о первом самозванце, В. О. Ключевский в первую очередь отмечает привлекательные качества этого человека. Ведь Лжедмитрий I добился невероятного успеха — захватил власть и в течение года ее удерживал, чего не удалось больше ни одному самозванцу, которых отечественная история знает немало. И очевидно, что этому успеху способствовали. не только благоприятным образом сложившиеся для самозванца обстоятельства, но и некоторые черты его характера, выгодно отличавшие его от «природных» российских самодержцев. Весьма интересна и мысль В. О. Ключевского о том, что самозванец был «заквашен в Москве». Следовательно, начало Смуты связано не столько с происками враждебных держав, сколько с ситуацией, сложившейся в самой России. По мнению автора, большую роль в этом сыграли боярские интриги; именно они привели к падению Лжедмитрия I.

1. Традиционно считается, что первым самозванцем был беглый монах Чудова монастыря Григорий, до пострижения Юрий Отрепьев, костромской дворянин, служивший боярам Романовым и принявший монашество, спасаясь от преследований со стороны Бориса Годунова. Но многие крупные историки (В. О. Ключевс­кий, С. Ф. Платонов и др.) не считали эту версию полностью доказанной, а Н. И. Костомаров вовсе считал ее недостоверной. Тем не менее в пользу традиционной версии свидетельствует немало фактов, зафиксированных в источниках начала XVII в. Известно, что сразу при появлении самозванца официальным расследова­нием, проводившимся по приказу Бориса Годунова, было установлено, что это именно Григорий Отрепьев (подробнее см. Скрынников Р. Г. Россия в начале XVII в. Смута. М„ 1988).

2. Действительно, по свидетельству некоторых источников, в суде над Шуйским приняли участие представители разных сословий, в том числе и «из простых людей». Но подробных сведений о составе этого собора нет. Современные историки, в том числе академик Л. В. Черепнин, автор крупной монографии о земских соборах в России, полагают, что это был не земский собор, а судебная расправа Лжедмитрия I со своими противниками. // Ключевский В. О. Курс русской истории.

Скрынников Р. Г.

Лихолетье: Москва в XVI—XVII веках

Гибель царевича Дмитрия

Иван IV был последним потомком Калиты, имевшим многочис­ленную семью. Его первая жена Анастасия Романова родила трех сыновей — Дмитрия, Ивана и Федора — и несколько дочерей. Вто­рая царица Мария Тюмрюковна родила сына Василия, последняя жена Мария Нагая — сына Дмитрия. Все дочери Грозного, как и царевич Василий, умерли в младенческом возрасте. Первенец царя и его младший сын, носившие сходные имена, погибли из-за не­счастной случайности (1). Царевич Иван Иванович, достигший двад­цатисемилетнего возраста и объявленный наследником престола, умер от нервного потрясения, претерпев вместе с беременной женой жестокие побои от отца (2). Единственный внук Грозного появился на свет мертворожденным, и в этом случае виновником несчастья был царь, подверженный страшным припадкам ярости. Потомство Грозного оказалось обречено на исчезновение. Причиной был не только дурной характер царя и несчастные стечения обстоятельств, но и факторы природного характера. Браки внутри одного и того же круга знатных семей имели отрицательные биологические по­следствия. Уже в середине XVI в. стали явственно видны признаки вырождения царствующей династии. Брат Ивана IV Юрий Василь­евич был глухонемым от рождения и умер без потомства. Сын Грозного царь Федор Иванович отличался слабоумием, болезненным телосложением и тоже не оставил детей. Младший сын Ивана Дмитрий страдал эпилепсией. Недуг был неизлечим, и шансы на то, что царевич доживет до зрелых лет и оставит наследника, были невелики.

Умирая, царь передал трон любимому сыну Федору, а сыну Дмитрию выделил удельное княжество со столицей в Угличе.

Федор отпустил младшего брата на удел «с великой честью», «по царскому достоянию». В проводах участвовали бояре, 200 дво­рян и несколько стрелецких приказов (3).

Прошло несколько лет, и Борис Годунов, управлявший госу­дарством от имени недееспособного Федора, прислал в Углич дьяка Михаила Битяговского (4). Дьяк был наделен самыми широкими пол­номочиями.

Жизнь царевича Дмитрия Угличского оборвалась в то время, когда Углич перешел под управление Битяговского.

Со времени Н. М. Карамзина обвинение Годунова в убийстве Дмитрия стало своего рода традицией. «Злодейское убийство» не­зримо присутствует в главных сценах пушкинской трагедии о Борисе Годунове. Именно Карамзин натолкнул Пушкина на мысль изобразить в характере царя Бориса «дикую смесь: набожности и преступных страстей». Под влиянием этих слов А. С. Пушкин, по его собственному признанию, увидел в Борисе его поэтическую сторону. Разумного и твердого правителя не страшит бессмысленная злобная клевета, но его гнетет раскаяние. Тринадцать лет кряду ему все снится убитое дитя. Муки совести невыносимы: ...Как молотком стучит в ушах упрек, И все тошнит, и голова кружится, И мальчики кровавые в глазах...

В самом ли деле эпизод смерти Дмитрия сыграл в жизни Годунова ту роль, какую ему приписывали? Рассмотрим факты, чтобы ответить на этот вопрос.

Младший сын Грозного, царевич Дмитрий, погиб в Угличе в полдень 15 мая 1591 г. Повести и сказания Смутного времени заполнены живописными подробностями его убийства. Но среди их авторов не было ни одного очевидца угличских событий. В лучшем случае они видели мощи царевича, выставленные в Москве через пятнадцать лет после его гибели.

Искать в житиях достоверные факты бесполезно. Несравненно большую ценность представляют следственные материалы, состав­ленные через несколько дней после кончины царевича на месте происшествия. Однако давно возникли подозрения насчет того, что подлинник «углицкого дела» подвергся фальсификации.

Существует мнение, что Годунов направил в Углич преданных людей, которые заботились не о выяснении истины, а о том, чтобы заглушить молву о насильственной смерти угличского князя. Такое мнение не учитывает ряда важных обстоятельств. Следствием в Угличе руководил князь Шуйский, едва ли не самый умный и изворотливый противник Бориса. Один его брат был убит повеле­нием Годунова, другой погиб в монастыре. Сам Василий Шуйский провел несколько лет в ссылке, из которой вернулся незадолго до событий в Угличе. Инициатива назначения Шуйского принадлежала скорее всего Боярской думе. Церковное руководство направило для надзора за его деятельностью митрополита Гелвасия. В состав комиссии Шуйского входили также окольничий Клешнин и думный дьяк Вылузгин⁵. Члены комиссии придерживались различной поли­тической ориентации. Каждый из них зорко следил за действиями «товарища» и готов был использовать любую его оплошность.

Следственные материалы свидетельствовали о непричастности Бориса к смерти царевича.

К моменту смерти царевича не исчезла полностью возможность рождения законного наследника в семье Федора. Никто не мог точно предсказать, кому достанется трон. Из ближних родствен­ников царя наибольшими шансами обладал не Годунов, ими об­ладали Романовы (6).

Ситуация, сопутствовавшая угличским событиям, носила кри­тический для правительства характер. Над страной нависла непос­редственная угроза вторжения шведских войск и татар. Власти готовились к борьбе не только с внешними, но и с внутренними врагами. За одну-две недели до смерти Дмитрия они разместили на улицах столицы усиленные военные наряды и осуществили другие полицейские меры на случаи народных волнений. Доста­точно было малейшего толчка, чтобы народ поднялся на восстание, которое для Годунова могло кончиться катастрофой.

В такой обстановке гибель Дмитрия явилась для Бориса событием нежелательным и, более того, крайне опасным. Факты опровергают привычное представление, будто устранение младшего сына Гроз­ного было для Годунова политической необходимостью.

Следственные материалы сохранили, по крайней мере, две вер­сии гибели Дмитрия.

Версия убийства исходила от Нагих, родни погибшего (7). Михаил Нагой на протяжении всего следствия решительно настаивал на том, что Дмитрия зарезали сын дьяка Битяговского, его же племянник Никита Качалов и муж его племянницы Осип Волохов. Братья Михаила выступили с более осторожными показаниями. Возле тела царевича, сказал Григорий Нагой, собралось много людей и «почали говорить, неведомо хто, что будто зарезали царевича». Михаил и Григорий Нагие прибыли к месту происше­ствия с большим запозданием. Тем не менее они утверждали, что «царевич ещо жив был и при них преставился».

Они явно путали. Андрей Нагой обедал с царицей во дворце, когда под окнами закричали, что «царевича не стало». Поспешно сбежав во двор, Андрей убедился, что «царевич лежит у кормилицы на руках мертв, а сказывают, что его зарезали, а он того не видел, хто его зарезал». Причина ошибки, допущенной Михаилом и Гри­горием, достаточно проста. Несколько человек, видевшие их вблизи, не сговариваясь показали, что Михаил прибыл во дворец «мертв пиян», «прискочил на двор пьян на коне». Григорий был «у трапезы» вместе с братом.

Протоколы допросов позволяют установить, зачем понадобилась Нагим версия убийства Дмитрия. С помощью этой версии они пытались оправдать расправу с государевым дьяком Битяговским.

В полдень 15 мая царица Мария стала обедать, а сына отпустила погулять и потешиться игрой с четырьмя сверстниками. Дети играли на небольшом заднем дворике — в углу между дворцом и крепо­стной стеной. За ними приглядывала мамка Василиса Волохова и две другие няньки. Обед только начался, как вдруг на дворе громко закричали. Царица поспешно сбежала вниз и с ужасом увидела, что ее единственный сын мертв. Обезумев от горя, Нагая принялась избивать Волохову. Мамка не уберегла царского сына, и царица готова была подвергнуть ее самому страшному наказанию. Колотя Василису по голове поленом, Мария громко кричала, что царевича зарезал сын мамки Осип. Слова царицы равнозначны были смер­тному приговору.

Нагая велела бить в колокола и созвать народ. Немолчный гул набата поднял на ноги весь город. Возбужденная толпа запрудила площадь перед дворцом. Главный дьяк Углича Михаил Битяговский, заслышав звон, прискакал в кремль. Он помчался в верхние покои, «а чаял того, что царевич вверху», оттуда бросился в церковь и мимо тела царевича взбежал на колокольню. Дьяк ломился в звонницу и требовал, чтобы прекратили бить в колокола, но звонарь, по его словам, «ся запер и в колокольню его не пустил».

Отношения государева дьяка Битяговского с Нагими были ис­порчены едва ли не с момента его приезда в Углич. Удельная семья утратила право распоряжаться доходами своего княжества и стала получать деньги «на обиход» из царской казны. Назначенное правительством содержание казалось царице мизерным, а зависи­мость от дьяка — унизительной. Стряпчий⁸ царицы и другие лица сообщили комиссии, что Михаил Нагой постоянно «прашивал сверх государева указу денег ис казны», а Битяговский «ему отказывал», из чего проистекали ссоры и брань. Последняя стычка между ними произошла утром 15 мая.

На княжом дворе сначала дьяк попытался прикрикнуть на толпу, а затем принялся увещевать Нагого, чтобы «он, Михаила, унел шум и дурна которого не зделал». С помощью Качалова Битяговские помешали расправе с Волоховыми, что окончательно взбесило царицу и ее братьев. Решено было натравить на Битяговских толпу. Избитая в кровь и брошенная на площади Василиса Волохова видела» как царица указала на Битяговских и молвила миру: «то-де душегубцы царевича». Пьяный Михаил Нагой взялся было руководить расправой с дьяком, но на помощь Битяговским пришли их родственники и холопы. Несколько позже Михаил Нагой хвастался перед своими сообщниками, что это он велел убить дьяка и его сына, а Качалова «да Данила Третьякова да и людей их велел побити я же для того, что они у меня отнимали Михаила Битяговского (с) сыном».

Спасаясь от Нагого, дьяк и его сторонники заперлись в Дьячей избе. Малодушие окончательно погубило их. Толпа высекла двери, разгромила избу и расправилась с укрывавшимися там людьми. Даже служивший царице дворянин должен был признать перед комиссией, что приказных побила всякая чернь «с Михайлова веленья Нагова».

С площади люди ринулись на подворье Битяговских, разграбили его и «питье из погреба в бочках выпив, и бочки кололи». Жену дьяка, «ободрав, нагу и простоволосу поволокли» с детишками ко дворцу.

Версия о злодейском убийстве Дмитрия возникла, таким обра­зом, во время самосуда. Нагие выдвинули ее как предлог для расправы с Битяговскими. Но обвинения против государева дьяка не выдерживали критики. Семья Битяговских не могла принять участия в преступлении. Вдова дьяка рассказала на допросе, что члены ее семьи обедали на своем дворе, когда позвонили в колокол. Гостем Битяговских был в тот день священник Богдан. Будучи духовником Григория Нагого, Богдан изо всех сил выгораживал царицу и ее братьев. Но он простодушно подтвердил перед комис­сией Шуйского, что сидел за одним столом с дьяком и его сыном, когда ударили в набат. Таким образом, Битяговские имели сто­процентное алиби.

Допрос главных свидетелей привел к окончательному крушению версии о преднамеренном убийстве Дмитрия.

Царевич погиб при ярком полуденном солнце, на глазах у многих людей. Комиссия без труда установила имена непосредст­венных очевидцев происшествия. Перед Шуйским выступили мамка Волохова, кормилица Арина Тучкова, постельница (9) Марья Колобова и четверо мальчиков, игравших с царевичем в тычку. Мальчики кратко, но точно и живо описали то, что случилось на их глазах:

«Играл-де царевич в тычку ножиком с ними на заднем дворе, и пришла на него болезнь — падучей недуг — и набросился на нож».

Трое видных служителей царицына двора — подключники (10) Ла­рионов, Иванов и Гнидин — показали следующее: когда царица села обедать, они стояли «в верху за поставцом, ажио деи бежит в верх жилец Петрушка Колобов, а говорит: тешился деи царевич с нами на дворе в тычку ножом и пришла деи на него немочь падучая... да в ту пору, как ево било, покололся ножом, сам и оттого и умер».

Петрушка Колобов был старшим из мальчиков, игравших с царевичем. Перед Шуйским он держал ответ за всех своих това­рищей. Колобов лишь повторил перед следственной комиссией то, что сказал дворовым служителям через несколько минут после гибели Дмитрия.

Показания Петрушки Колобова и его товарищей подтвердили Марья Колобова, мамка Волохова и кормилица Тучкова. Слова кормилицы отличались удивительной искренностью. В присутствии царицы и Шуйского она назвала себя виновницей несчастья: «Она того не уберегла, как пришла на царевича болезнь черная... и он ножом покололся...»

Показания главных угличских свидетелей совпадают по существу и достаточно индивидуальны по словесному выражению.

Версия нечаянной гибели царевича, опиравшаяся на показания главных свидетелей, заключала в себе два момента, каждый из которых может быть подвергнут всесторонней проверке.

Первый момент — болезнь Дмитрия, которую свидетели назы­вали «черным недугом», «падучей», «немочью падучею». Судя по описаниям припадков и по их периодичности, царевич страдал эпилепсией.

Последний приступ эпилепсии у царевича длился несколько дней. Он начался во вторник, на третий день царевичу «маленко стало полехче», и мать взяла его к обедне, потом отпустила во двор погулять. В субботу Дмитрий во второй раз вышел на прогулку и тут-то у него внезапно возобновился приступ (показания мамки).

Буйство маленького эпилептика внушило такой страх его нянь­кам, что они не сразу подхватили его на руки, когда припадок случился в отсутствие царицы во дворе. Как иначе объяснить тот факт, что ребенка бросило оземь и «било его долго». Факт этот засвидетельствовали очевидцы. Мальчик корчился на земле, а возле него кружились няньки и мамки. Когда кормилица подняла его с земли, было слишком поздно.

Второй момент — царевич играл в ножички. Его забаву свиде­тели описали подробнейшим образом: царевич «играл через черту ножом», «тыкал ножом», «ходил по двору, тешился сваею (остро­конечным ножом) в кольцо». Игра в тычку состояла в следующем: игравшие поочередно бросали нож в очерченный на земле круг, нож обычно брали с острия, метнуть его надо было так ловко, чтобы нож описал в воздухе круг и воткнулся в землю. Никто не знал, в какой именно момент царевич нанес себе рану — при падении или когда бился в конвульсиях на земле. Достоверно знали лишь одно: эпилептик ранил себя в горло.

Могла ли небольшая горловая рана привести к гибели ребенка? На такой вопрос медицина дает недвусмысленный ответ. На шее непосредственно под кожным покровом находятся сонная артерия и яремная вена. Если мальчик проколол один из этих сосудов, смертельный исход был не только возможен, но неизбежен.

Иногда высказывают мысль, что смерть царевича все же не была нечаянной, так как в подходящий момент кто-то коварно вложил нож в его руку. Такое предположение беспочвенно, ибо оно не учитывает привычек и нравов чванливой феодальной знати, никогда не расстававшейся с оружием. Сабля и нож на бедре служили признаком благородного происхождения. Сыновья знатных фамилий привыкали владеть оружием с самых ранних лет. Малень­кий Дмитрий бойко орудовал сабелькой, а с помощью маленькой железной палицы забивал насмерть кур и гусей. Ножичек не однажды оказывался в его руке при эпилептических припадках.

Настоящий отрывок посвящен угличской трагедии 1591 г., которая уже несколько столетий привлекает внимание историков. Ведь гибель царевича Дмитрия привела к пресечению царской династии, что, по мнению многих, способствовало началу смуты и поставило Россию на грань национальной катастрофы.

Оборвалась ли жизнь царевича в результате несчастного случая, как это было объявлено комиссией Шуйского, расследовавшей дело по «горячим следам» или царевич пал от рук наемных убийц, подосланных Борисом Годуновым, о чем уже тогда говорили в народе и писали многие историки в последующие века?

И в наше время историки нередко обращаются к этим событиям, анализируют следственное дело комиссии Шуйского, которое в целом сохранилось. Изучив его, Р. Г. Скрынников пришел к выводу об обоснованности заключений комиссии Шуй­ского, отрицавшей наличие злого умысла в гибели царевича. Однако и сейчас далеко не все историки согласны с аргументацией Р. Г. Скрынникова.

1. Первенец Ивана Грозного, царевич Дмитрий не дожил и до года и погиб в результате несчастного случая: кормилица уронила его в реку.

2. Имеются в виду события 1581 г., когда жертвой ярости Ивана Грозного пал его сын царевич Иван. Ссора между отцом и сыном произошла из-за того, что Иван Грозный избил свою невестку, жену царевича, которая была беременной. После этого ребенок родился мертвым.

3. стрелецких приказов... — в отличие от приказов — государственных учреж­дений, стрелецкими приказами назывались стрелецкие полки.

4. Михаил Битяговский — дьяк с 1578 г. Был ставленнииюм Бориса Годунова при дворе царевича Дмитрия в Угличе, руководил там администрацией и хозяйством. Те, кто считает Бориса Годунова виновником гибели царевича, видят в Битяговском и его сыне Даниле непосредственных исполнителей злодеяния. В этом их обвинили и Нагие, родственники Дмитрия, жители Углича. Во время восстания, вспыхнувшего в городе сразу после гибели царевича, Битяговские были убиты.

5. Гелвасий (Геласий, ум. в 1601 г.) стоял во главе Сарской и Подонской епархии я 1586—1601 гг. Эта епархия была создана в XIII в. для православных, находившихся в Золотой Орде и ее столице Сарае. Глава епархии занимал видное место в иерархии русской церкви, после учреждения патриаршества на Руси (1589г.) получил высокий сан митрополита. Его резиденция находилась недалеко от Москвы, вниз по течению Москвы-реки, на ее высоком крутом берегу', в местности, именуемой Крутицы. Поэтому эта епархия именуется иногда Крутицкой. Андрей Петрович Клешнин окольничий, состоял «дядькой» (воспитателем) при царевиче Федоре Иоанновиче, вошел в ближайшее окружение Бориса Годунова. В версии, по которой Годунов — виновник гибели царевича Дмитрия, Клешнину отводится роль органи­затора преступления. Когда Борис Годунов стал царем, Клешнин постригся в монахи Пафнутьева Боровского монастыря, где и умер в 1599г. Елизар Дани.пович Вылуз-гин — думный дьяк, возглавлял Поместный приказ, ведавший распределением земель служилым людям. Как опытный чиновник организовал работу следственной комис­сии, ведение делопроизводства.

6. Дело в том, что мать Федора Иоанновича, первая жена Ивана Грозного, царица Анастасия происходила из рода Романовых. Сыновья ее брата боярина Никиты Романовича, в том числе старший Федор, были двоюродными братьями царя Федора Иоанновича. Борис Годунов был всего лишь его шурином. Родство Романовых с семьей Ивана Грозного сыграло большую роль и при избрании на царство сына Федора (в монашестве Филарета) —Михаила в 1613г. (см. стр. 335—338).

7. Мария Федоровна Нагая — жена Ивана Грозного с 1581 г., дочь незнатного дворянина, возвысившегося во времена опричнины. Находилась в Угличе со своим сыном Дмитрием, после его гибели приняла монашество под именем Марфа. Была вынуждена принимать участие в событиях Смутного времени. Так, она признала первого самозванца своим сыном, чудом спасшимся, а во время восстания против Лжедмитрия I отреклась от своих слов. В правление Василия Шуйского участвовала в церемонии встречи мощей своего сына, объявленного святым, подтвердила, что он погиб от убийц, подосланных Борисом Годуновым. Умерла в 1610 г., погребена в Вознесенском монастыре Московского Кремля, традиционной усыпальнице цариц и великих княгинь. Вместе с Марией Нагой и царевичем в Угличе находились ее братья Михаил, Григорий, Андрей, Семен. По заключению комиссии Шуйского их обвинили в подстрекательстве жителей Углича к мятежу, к убийству Битяговских и сослали. Некоторые из Нагих при воцарении Лжедмитрия I как его «родственники» были приближены ко двору. Михаил Нагой (ум. в 1612 г.) получил даже чин конюшего.

8. Стряпчий — придворный чин и должность в допетровской Руси, связанная с выполнением разного рода хозяйственных поручений.

9. Постельница (постельничий) — должность при царском дворе. Ее занимали люди, пользовавшиеся особым доверием царя или царицы. Причем редко это были представители высшей аристократии. Они отвечали за «постельную казну» (белье, платье, посуду, иконы и т. п.). Постельничий сопровождал царя во время торже­ственных выходов, ночевал с ним в одной комнате.

10. Подключник — помощник стряпчего.

* Скрынников Р. Г. Лихолетье: Москва в XVI—XVII веках. М., 1988. С. 147—159.

Л.Е.Морозова

Борис Федорович Годунов

Более 400 лет назад, 17 февраля 1598 г. в истории Российского государства произо­шло знаменательное событие— впервые на Земском соборе был избран царь. До этого верховная власть передавалась по наследству внутри одного правящего рода, ведущего начало от легендарного Рюрика, а с образовани­ем Московского Великого княжества — от Ивана Калиты. Однако после смерти 6 января 1598 г. бездетного царя Федора Ивановича престол оказал­ся вакантным. Его судьбу решил избирательный Земский собор, созванный через 42 дня после смерти Федора. Новым царем единодушии, без какой-либо политической борьбы был провозглашен боярин Борис Федорович Годунов, не принадлежавший ни к «царскому племени», ни к родственному кругу прежней династии московских князей. Как и почему это произошло, до сих пор остается предметом спора среди историков, писателей и поэтов.

Действительно много странного и труднообъяснимого в том событии, нарушившем многовековую традицию престолонаследия и повлекшем за собой трагическое пятнадцатилетие Смутного времени.

Ряд историков, начиная с В. Н. Татищева, Н. М. Карамзина, Н. И. Кос­томарова, И. Е. Забелина, В. О. Ключевского, С. М. Соловьева, С. Ф. Пла-тонова и др., пытались ответить на вопросы: в чем была причина стреми­тельного взлета Годунова и почему его конец был бесславен и трагичен? Многие полагали, что Борис добился престола путем кровавых преступле­ний, главным из которых было убийство царевича Дмитрия, последнего сына царя Ивана Грозного от шестой жены Марии Нагой. Так, Карамзин видел в нем лишь человека, терзаемого ненасытным властолюбием и ради этого готового на любые преступления. Костомаров не находил в Годунове ни одной положительной черты и даже в его хороших поступках искал дурные мотивы. Наиболее ярко эта концепция нашла отражение в траге­дии А. С. Пушкина «Борис Годунов», повлияв на умы многих поколений читателей.

Истоки данного представления о Борисе лежат в публицистике Смут­ного времени, созданной политическими противниками царя уже после его смерти. Иной образ Годунова создали историки, критически подо­шедшие к их показаниям. Ключевский отметил у него ряд положительных качеств: глубокий ум, рассудительность, умение управлять государством, заботу о его благосостоянии, нищелюбие, милостивость и т. д. Именно эти качества, по мнению историка, обеспечили успех Бориса на Земском соборе. Напротив, отрицательные качества: властолюбие, подозритель­ность, покровительство доносчикам, репрессии в отношении бояр, оттолк­нули от него людей и способствовали падению его авторитета. С большой симпатией относился к Борису Годунову Платонов, полагая, что тот был незаслуженно очернен современниками. Обвинение в убийстве царевича Дмитрия считал политической клеветой. Причину успеха Бориса историк видел в его умении управлять государством, проявившемся еще в царст­вование Федора, причину краха — в несчастном совпадении исторических случайностей: трехлетний голод опустошил страну, ненадежная боярская среда поддержала самозванческую интригу и т. д.

Соловьев первым поставил вопрос о том, что Б. Годунов не был столь уж великим государственным деятелем. Его воцарение историк объяснял поддержкой многих лиц, пользовавшихся в стране авторитетом: патриарха Иова, сестры царицы Ирины, приказных дьяков. Неудачу царствования Бориса Соловьев объяснял тем, что тот оказался недостоин трона: всех подозревал, всех боялся, никому не доверял.

Р. Г. Скрынников попытался «заново перечесть источники» и дать иную оценку Б. Годунову как государственному деятелю. Он обратил вни­мание на происхождение и служебную деятельность Бориса еще при Иване Грозном, и отметил, что своим возвышением тот был обязан опричнине, дяде Дмитрию Ивановичу, царскому постельничему, и женитьбе на дочери царского любимца Малюты Скуратова. Брак сестры Ирины с царевичем Федором еще больше укрепил его положение при дворе. По мнению Скрынникова, Борис достиг трона только благодаря политическим инт­ригам и поддержке сторонников. В целом же в русском обществе он не имел опоры, что и привело его к краху. Подготовленный в боярской среде самозванец Г. Отрепьев стал сразившим его орудием. Сходную оценку Годунову дал и А. П. Павлов.

Много внимания личности Годунова уделял А. А. Зимин, полагавший, как и многие другие, что тот был соправителем слабоумного царя Федора и, «используя приемы социальной демагогии, овладел ситуацией в стране и укрепил свою власть». Причину падения Бориса историк видел в том, что его политика привела к перенапряжению народных сил, закончившемуся социальным взрывом — Крестьянской войной против крепостного строя, знаменем которой стал самозванец.

Таким образом, по мнению большинства исследователей, Борис Году­нов представлялся человеком весьма выдающихся личных качеств: либо «гений злодейства», либо «добрый гигант», с помощью которых он и при­шел к власти. Противопоставив себя современникам и не сумев завоевать их любовь, он оказался в изоляции и потерпел крах.

Точная дата рождения Бориса Годунова неизвестна. Ряд исследова­телей (Платонов, Скрынников) полагал, что он появился на свет приблизи­тельно в 1552 году. «Борисов день» отмечался 24 июля, поэтому эта дата, скорее всего, и была днем его рождения. Его отец, Федор Иванович Кривой, ничем особым не прославился и на царской службе, судя по разрядам, не состоял. Исходя из этого, некоторые исследователи (Зимин, Скрынников) считали Годунова весьма худородным, сделавшим карьеру при дворе толь­ко благодаря опричнине.

Однако С. Б. Веселовский, изучая род Годуновых, обнаружил его глу­бокую древность и знатность. Он подверг сомнению легенду о его родона­чальнике татарском мурзе Чете, поскольку она содержала много хроноло­гических неточностей. Он предположил, что родоначальником Годуновых, а также Сабуровых и Вельяминовых, был некий богатый костромской боярин Захарий, владевший крупными вотчинами по берегам Волги. В лето­писях есть сведения о том, что его сын Александр был убит в 1304 году. В 1328—1332 годах Кострома вошла в состав Московского княжества, и внук Захария Дмитрий Зерно в 1330г. поехал служить московскому князю. Здесь Зерновы стали видными боярами — в 1406 г. Константин Дмитриевич подписывал духовную грамоту Василия I. Старший сын Дмитрия Иван Красный стал родоначальником Сабуровых (от его старшего сына Федора Сабура) и Годуновых (от младшего сына Ивана Годуна). Константин был бездетен, а от младшего сына Дмитрия пошел род Велья­миновых-Зерновых. Прозвища Годун и Сабур, по мнению Веселовского, были связаны с названием родовых вотчин, а не с татарскими корнями этого рода, как полагали некоторые.

Таким образом можно сделать вывод, что Годуновы принадлежали к исконно русскому древнему боярскому роду, несколько веков служившему московским князьям. К примеру, Романовы вели свое родословие от Ф. Кошки — пятого сына выходца из Пруссии А. Кобылина, приехавшего в Москву только в 1347 году. Согласно родословию, Б. Ф. Годунов был знатнее Ф. Н. Романова поскольку несколько поколений его предков были первыми сыновьями свои отцов, а Романовы — лишь младшей ветвью всего рода А. Кобылина.

Следует развеять и еще один миф о том, что Борис сделал карьеру только благодаря опричнине и браку с дочерью Малюты Скуратова. Раз­рядные книги свидетельствуют о том, что многие Годуновы были весьма заметными людьми в государстве с самого начала XVI века. Василий Григорьевич Большой, двоюродный дед Бориса, в 1515г. на Великих Луках был первым воеводой Сторожевого полка, а после объединения с основным войском стал третьим воеводой Большого полка. Еще один двоюродный дед Бориса, Петр Григорьевич в 1508 г. был воеводой Великих Лук. Василий Дмитриевич, троюродный дед Бориса, в 1516и 1519 гг. возглавлял большой полк на Белой, после объединения войск стал вторым воеводой Сторожево­го полка, в 1531 г.— Коломенским наместником, в 1532 г.—воеводой Галича, в 1542г. на приеме литовских послов возглавлял дворянство Вязьмы. Видной фигурой был и его сын Михаил Васильевич: в 1543 г. — воевода Серпухова, в 1548 г. — Васильсурска, в 1562 г. — пристав царя Шиголея, в Полоцком походе 1563 г.— у знамени, в 1564—1565 гг.— второй воевода Смоленска. Дядя Бориса, Иван Черемной был в 1551 г. третьим воеводой Смоленска. Воеводами различных городов были и другие родственники Бориса в 50-е и начале 60-х годов, т. е. до опричнины.

Наибольшего успеха при дворе Ивана IV удалось достичь Дмитрию Ивановичу Годунову, родному дяде Бориса. С 1567 по 1573г. он был царским постельничим, возглавляя Постельничий приказ. Должность по­стельничего была особой— в его обязанности входило организовывать спокойный сон государя, следить за опрятностью постельного белья, охра­ной покоев в ночное время и даже иногда спать с царем «в одном покое вместе». Естественно, что исполнять такую должность мог только очень близкий к Ивану IV человек, поскольку тот отличался подозрительным нравом, боялся заговоров и покушений на свою жизнь. Дмитрий Иванович, судя по всему, пользовался большим доверием царя и смог не только сам сделать блестящую карьеру, но и пристроить ко двору многочисленных родственников. Став постельничим, он получил разрешение на постройку в Кремле своего двора. Вместе с дядей поселились и рано осиротевшие племянники: Василий и Борис и их младшая сестра Ирина. В Утвержденной грамоте Бориса писалось, что Ирина оказалась при царском дворе с 7 лет. Это могло быть как раз в 1567 году. В это же время свою первую придворную должность получил Борис— в разрядных книгах отмечено, что в сентябре 1567г. во время предполагавшегося похода государя на Великие Луки пятым стряпчим значился Б. Годунов.

Вероятно он был стряпчим Постельничего приказа, и в его обязанности входило принимать и подавать царю одежду. Скорее всего, Иван IV сразу заметил красивого и обходительного юношу (Борису было в то время 15 лет) и стал ему покровительствовать. Это придало молодому честолюбцу уверенность, и он стал бороться за более высокое место в придворной иерархии. Согласно росписи сентябрьского 1570г. похода царя против крымцев (несостоявшегося) Борису с четырьмя помощниками полагалось нести рогатину царевича Ивана, а его двоюродному брату Федору Иванови­чу — второй саадак (колчан) царевича Ивана. Но братьям Годуновым такое назначение показалось умалением родовой чести, поэтому они вступили в местнический спор с князем Ф. В. Сицким, которому полагалось нести копье царевича. Состоявшийся суд вынес решение в пользу Годуновых — за ними закреплялось право быть выше Сицкого.

В следующем 1571 г. царь планировал поход в Ливонию. Борис снова должен был нести рогатину царевича, но с копьем вместо Сицкого был назначен его старший брат Василий, а их троюродный брат Яков Афанасье­вич получил назначение нести рогатину самого царя Ивана. Но ему это показалось умалением родовой чести, и он начал местнический спор с кн. ГГ. Хворостининым, которому полагалось нести царское копье. Иван Грозный не стал разбираться в сути спора, но челобитье Якова удовлетво­рил и повелел быть «без мест», то есть данную службу официально не фиксировать. Правда, и этот поход не состоялся.

В этом же 1571 г. Борис, очевидно, женился, поскольку в сентябре присутствовал на свадьбе Ивана IV с Марфой Собакиной вместе с женой Марией Григорьевной и тестем Малютой Скуратовым-Бельским. Роспись свадьбы показывает, что Годуновы к тому времени заняли при дворе достаточно высокое место и были весьма близки к царю. Борис с Малютой являлись царицьшыми дружками, его жена — царицыной свахой, дядя Василий Иванович ходил за царскими санями и был у постели, старший брат Василий ходил с подножием в церковь. Кроме того, Борис мылся с царем в бане, что опять же свидетельствовало о его близости к царю.

Женитьба Бориса на Марии Григорьевне позволила ему породниться с Шуйскими и Глинскими, поскольку ее сестры стали женами Дмитрия Ивановича Шуйского (Елена) и Ивана Михайловича Глинского (Аграфена).

Еще одним знаменательным событием для Годуновых стал брак царе­вича Ивана, наследника престола, с Евдокией Сабуровой, принадлежавшей к одному с ними роду. В перспективе Евдокия могла стать царицей. Однако вскоре этот брак был расторгнут, что впрочем на карьере Бориса никак не отразилось.

В 1572г. во время похода царя к Новгороду и в 1573г. в походе на Пайду Годунов с копьем царевича Ивана. Его служебный оклад составлял в то время 50 рублей. В 1574 г. на свадьбе Ивана IV с Анной Васильчиковой Борис уже дружка самого царя и снова мылся с ним в бане. Дядя Дмитрий Иванович удостоился еще большей чести — сидел за свадебным столом.

Настоящий взлет придворной карьеры Годунова начался после того, как его сестра Ирина стала женой царевича Федора. Точная дата этого события неизвестна. Скорее всего, это произошло в 1577—1578 годах, поскольку именно в это время все Годуновы получают повышение по службе и входят во двор Федора, будущего удельного князя (согласно завещанию отца). Борис получает должность кравчего, дядя становится боярином, Степан Васильевич (троюродный брат) — окольничим, Яков Афанасьевич и Григорий Васильевич (бывший дядька царевича) — дворяна­ми, Андрей Никитич, Яков и Константин Михайловичи, Никита и Петр Васильевичи (четвероюродные братья) — стольниками.

По предположению С. П. Мордовиной и А. Л. Станиславского в 1577 г. Борис с многочисленными родственниками входил в особый государев двор Ивана IV, что однако не мешало им считаться придворными царевича Федора, еще не выделенного на удел. По завещанию Ивана IV дворы царя и удельного князя могли при необходимости объединяться.

Еще одним примечательным событием в карьере Бориса стал мест­нический спор с кн. И. В. Сицким, женатым на родной сестре Ф. Н. Романо­ва. В 1578 г. во время праздничного обеда по случаю Рождества Христова Б. Годунов и И. Сицкий должны были стоять у государева стола. Князю такое назначение показалось умалением родовой чести, и он подал на Бориса в суд. Тот в свою очередь также принес челобитную, в которой ясно и толково доказал свое более высокое положение, чем у спорщика.

Сравнивая челобитную Бориса с подобными ей документами, можно заметить ее существенное от них отличие. Затевая местнические споры, многие вельможи приносили малодоказательные документы, не позволявшие убедиться в их правоте. Борис же выбрал из истории своего рода наиболее яркий пример. Он писал, что его дед (двоюродный) Василий Григорьевич в 1515г. был первым воеводой Сторожевого полка и считался выше Федора Телепня и Петра Елецкого. В следующем году Василий Овца был выше Александра Сицкого, деда Ивана, затеявшего спор. Через два года Василий Овца оказался ниже Петра Елецкого» который еще в 1515г. был ниже деда Бориса. Так опосредованно, хорошо разбираясь в истории родов и служебных назначений Б. Годунов доказал свою знатность. Для проверки правдивости сведений Бориса царь сделал запрос в Разрядный приказ, и дьяк Василий Щелкалов их подтвердил. На самом же деле ловкий кравчий погрешил против истины. В челобитной он утверждал, что Василий Григорьевич, на чью службу он ссылался, был младшим братом его род­ного деда Ивана, Василий же был старшим братом. Обман удался лишь потому, что среди братьев был еще один Василий, носивший прозвище Меньшой, так как был младшим. Некоторые списки разрядов фиксировали разницу между братьями, указывая и старшинство. Из них известно, что первый воевода Сторожевого полка Василий Григорьевич носил прозвище Большой, но эти тонкости вряд ли знал князь Сицкий. Щелкалов, возмож­но, знал истину, но не стал ее раскрывать.

Выиграв спор, Борис получил правую грамоту и мог теперь считать себя выше не только Сицких, но и князей Телепневых, Овцыных, Елецких.

Челобитная Годунова свидетельствует, что для своего времени он был достаточно хорошо образован и с успехом разбирался в сложных родослов­ных делах. Очевидно, у него был архив предков, в котором хранились генеалогические записи, грамоты служебных назначений, собственные раз­рядные книги (часть его, видимо, и была обнаружена П. Свиньиным). Известно, что у дяди Дмитрия Ивановича была обширная библиотека и целый штат переписчиков, изготавливавший рукописи для пожертвований в монастыри. Ясно, что он постарался дать хорошее образование племян­никам, зная, как высоко ценил Иван IV образованных людей. Однако оно, видимо, носило светский характер, поэтому среди современников сущест­вовало мнение, что Б. Годунов был «некнижным человеком» (И. Тимофеев, Авраамий Палицын). Опровержением ему служит находка Скрынниковым автографа Бориса.

В 1578 г. Борис становится боярином. «Боярство ему сказывал» один из наиболее знатных людей государства Ф. М. Трубецкой, признавая тем са­мым старшинство Годунова ¹⁶. Его земельные богатства растут. Если в на­чале карьеры он вместе в дядей владел лишь родовой вотчиной в Вязьме и Костроме, то со временем у него появляются земли в Дмитровском, Тверском и Малоярославском уездах и Подмосковье.

В 1579г. царь предпринял новый ливонский поход. Поскольку Федор в нем не участвовал, Годуновы вошли в государево войско: Дмитрий Иванович и Борис — при царевиче Иване, Степан и Иван Васильевичи (оба окольничий) — при царе. Поход оказался неудачным. Против Ивана IV выступили и поляки, и шведы. Потерпев поражение, царь был вынужден начать мирные переговоры. Это был, пожалуй, первый военный поход, когда Годунову пришлось принять участие в сражениях. Неудача, видимо, так на него повлияла, что он навсегда потерял вкус к войне и стал больше испытывать склонность к дипломатической деятельности.

Многие исследователи жизненного пути Бориса обращали внимание только на его личные успехи, не учитывая, что по лестнице придворных чинов он продвигался в окружении многочисленных родственников, друж­ной толпой отвоевывающих «место под солнцем» для всего рода. Свиде­тельством их общего успеха является роспись последней свадьбы Ивана Грозного с Марией Нагой, состоявшейся осенью 1580 года. На ней присут­ствовал весь цвет царского двора. На исключительно почетном материном месте была Ирина Годунова (Федор — на отцовом). Борис считался в об­щей иерархии вторым дружкой (первым был В. И. Шуйский), его жена — второй свахой. За праздничным столом сидели на почетных местах боярин Д. И. Годунов и С. В. и И. В. Годуновы. Коровайниками являлись: Яков и Константин Михайловичи, Никита и Петр Васильевичи, Андрей Никитич Годуновы. Кроме того, Дмитрий Иванович ходил звать государя на венча­ние, Иван Васильевич шел у саней, Никита и Петр Васильевичи исполняли роль стряпчих. Попытка П.Я.Салтыкова и М.М.Салтыкова-Кривого местничать с Годуновыми была пресечена самим царем — в их знатности он уже не сомневался.

В последние годы жизни грозного царя Дмитрий Иванович и Степан Васильевич вели очень щекотливые переговоры с английскими послами по поводу его брака с Марей Гастингс. Иван Васильевич после хорошей школы воеводства занимался разменом пленными с Речью Посполитой, что было также непростым делом после военных неудач.

После воцарения Федора Ивановича в 1584г. родовая корпорация Годуновых превратилась в главную опору его трона. Дмитрий Иванович стал наиболее влиятельным боярином в Думе и доверенным лицом царицы Ирины. Борис Федорович, хотя и получил звание конюшего, то есть стар­шего боярина, но занял место ниже дяди. В его распоряжении оказался Земский приказ, ведавший сбором налогов с городов и черносошных кре­стьян (отсюда и сведения о том, что он был «правителем земли»). Григорий Васильевич стал дворецким, приняв на себя управление всем царским имуществом. Степану Васильевичу стали поручаться важные дипломатичес­кие дела, в частности, переговоры об избрании царя Федора польским королем, Иван Васильевич возглавил Разрядный приказ и занялся рос­писями войска для военных походов и Береговой службы. Все три брата Васильевича вместе с дальним родственником Б. Ю. Сабуровым получили боярские чины. При дворе оказалось и множество других Годуновых и Са­буровых. Все вместе, а не один Борис, они помогали царю Федору в управ­лении государством. Миф о том, что только Б. Ф. Годунов был соправи­телем царя, возник в период борьбе его за трон. Обосновывая права на царский титул своего ставленника» 'патриарх Иов явно приукрасил его заслуги и преувеличил роль в государственном управлении (это наглядно прослеживается в избирательных документах и «Повести о честном житии царя Федора», написанной Иовом 1598 году).

В то время при сильной разветвленности и слабой связанности между собой различных частей государственного аппарата один человек был не в состоянии управлять всем государством. Нити управления могла со­средоточить в своих руках только дружная родовая корпорация. Будучи таковой, Годуновы заняли основные ведущие посты в правительстве царя Федора и начали наводить свои порядки: сняли с должности и наказали казначея П. Головина, укротили наиболее знатных бояр И. Ф. Мстиславско­го и И.П.Шуйского, подавили мятеж недовольного Б. Бельского, сняли с поста митрополита Дионисия, выступавшего против царицы Ирины. Публицисты Смутного времени припишут потом все эти действия одному Борису, хотя таким могуществом он не обладал, часто находясь в тени дяди и троюродных братьев Васильевичей. Так, роспись предполагавшегося в 1585 г. похода царя Федора против шведов показывает, что Борис ничем не выделялся среди родственников; В Москве вместо царя должен был остаться Дмитрий Иванович. Степан Васильевич был назначен третьим воеводой полка Правой руки (после Симеона Бекбулатовича и И. П. Шуй­ского), Иван Васильевич — первым воеводой полка разведки (вместе с А. П. Клешниным, когда-то являвшимся дядькой Федора), Григорий Ва­сильевич с Б. Ю. Сабуровым — в дворовый полк, наиболее близкий к царю. Борис Федорович — лишь второй воевода Передового полка (после нагайского царевича). Во время приема посла Л. Сапеги Борис стоял подле царя в то время, как Дмитрий Иванович и Степан Васильевич сидели на кривой лавке, почетной для бояр. На праздничные обеды к Константинопольскому патриарху Иеремии в 1587 и 1588 годах приглашались только дядя и тро­юродные братья Васильевичи. В Боярской думе Б. Ф. Годунов всегда был ниже Д. И. Годунова.

Выделиться Борису удалось только после учреждения патриаршества. В 1588г. именно ему (с А. Щелкаловым) царь поручил вести переговоры с константинопольским патриархом Иеремией. Льстивыми словами цар­ский шурин сначала убедил патриарха остаться в Московском государстве и в нем основать свою патриархию. Когда же согласие было получено, Иеремии предложили в качестве резиденции Владимир, под предлогом, что в Москве уже есть свой иерарх. Жить вдали от столицы и царя патриарху не захотелось, но он согласился учредить в Москве патриархию и рукополо­жить на ее престол любого царского ставленника. 26 января 1589 г. в Успен­ском соборе первым русским патриархом был торжественно провозглашен Иов, бывший до этого московским митрополитом.

Успех на дипломатическом поприще еще больше убедил Бориса, что эта сфера деятельности для него наиболее подходящая. До этого он часто покровительствовал иностранным купцам, пленным, принимал у себя неко­торых лиц, приезжавших в Москву с дипломатической миссией. Особенно доверительные отношения сложились у него с Дж. Горсеем, ловким и про­нырливым человеком, представлявшим интересы английской торговой ком­пании. Англичанин умело использовал в своих целях желание Б. Годунова прославиться в европейских странах и получил с его помощью большие привилегии для английских купцов. Некоторые из них, например, Марш, стали злоупотреблять доверчивостью русской знати и занимать без воз­врата огромные суммы денег. Жалобы на англичан в конце концов надоели царю Федору, и против Марша было возбуждено уголовное дело, а Дж. Горсей был выслан из страны.

Борису покровительство иностранцам принесло большую выгоду. Пленные ливонцы, осыпанные его ласками, всячески прославляли его на родине: «Есть на Москве шурин государский, Борис Федорович Годунов, правитель земли и милостивый вельможа. На отпуске он кормил и поил нас у себя, пожаловал сукнами, а как в тюрьмах были, великие 'милостыни присылал». Иностранные купцы говорили о нем повсюду: «Это великий человек, боярин и конюший, государю шурин, государыне брат родной, а разумом его Бог исполнил всем и о земле великий печальник».

В результате о Борисе стало известно даже при европейских королев­ских дворах. Сначала к нему за помощью обратился брат австрийского императора Рудольфа Максимилиан, добивавшийся польского престола и нуждавшийся в деньгах. Потом к Годунову написала английская королева Елизавета с просьбой о покровительстве английским купцам. Царский шурин чувствовал себя на вершине славы, ведь особы королевской крови считали его равным себе! Однако царь Федор несколько отрезвил его. На заседании Боярской думы он заявил, что «боярину Борису Федоровичу Годунову грамоты получать пригоже ныне и впредь. Это царскому имени к чести и прибавлению, что его государев конюший и боярин ближний станет ссылаться с великими государями», добавив при этом, что ответные грамоты отныне будут посылаться через Посольский приказ. В итоге переписка Бориса оказалась под официальным контролем.

Царь Федор называл Годунова только ближним боярином, то есть членом Ближней думы, состоящей из 4-х бояр, и конюшим. В отзывах же о нем иностранцев встречается титул «правитель всей земли», который, по мнению исследователей, свидетельствовал о том, что Борис был соправи­телем царя. Но данный титул, скорее всего, использовался лишь для внешних сношений, чтобы возвеличить Бориса за рубежом, подобно титу­лам различных наместников у русских послов. На самом же деле царский шурин был лишь главой Земского приказа, поэтому А. Щелкалов, возглав­лявший Посольский приказ, называл его таким же приказным человеком, каким был сам. Подтверждением этому служит сообщение разрядов о том, что в 1597г. Борис ездил «обкладывать» налогами новый Смоленский кремль ²². Это сообщение некоторые исследователи истолковали так, будто Б. Годунов был строителем Смоленского кремля. На самом деле им был князь Звенигородский. Следует отметить, что не только Годунов имел право вести дипломатическую переписку. Им обладал ряд бояр еще во времена Ивана IV.

Семейная жизнь Бориса Федоровича довольно долго складывалась не слишком удачно, поскольку наследников не было (два ребенка умерли во младенчестве). Только в 1589г. родился сын Федор, а за ним дочь Ксения. Отец души не чаял в своих детях и делал все возможное, чтобы они росли крепкими, здоровыми и хорошо образованными. По отзывам современников, Федор и Ксения полностью оправдали надежды родителей и были красивы, прекрасно сложены, отличались любовью ко всевозможным знаниям и благовоспитанностью.

Новой вехой к возвышению Годунова при дворе стал Ругодивский (Нарвский) поход царя Федора, предпринятый зимой 1589—1590 года. Вместе с Ф. Н. Романовым, двоюродным братом царя, он возглавил некий Государев полк, обозначенный в росписи последним. Вероятно он был создан для ближайших царских родственников во избежание местничества с ними знати. Следует отметить, что и другие Годуновы имели в этом походе большую роль: Степан Васильевич остался правителем в Москве, Дмитрий Иванович поехал с царицей Ириной до Новгорода, Иван Ва­сильевич был назначен вторым воеводой Большого полка (после Ф. И. Мстиславского), Григорий Васильевич должен был находиться при царской особе, Б. Ю. Сабуров стал вторым воеводой Передового полка (после Ф. М. Трубецкого). Неизвестно, чем прославился Борис в этом походе, но после него его место в дворцовых мероприятиях стало более высоким: в январе 1591 г. на приеме польских послов он уже за столом с Ф. И. Мстиславским и Д. И. Годуновым (сами переговоры были поручены И. В. Годунову и Б. Ю. Сабурову). На обеде по случаю Пасхи 3 апреля 1591г.— он за столом после Мстиславского, правда, дяди в это время не было.

Еще одной важной вехой в придворной карьере Годунова стала оборо­на столицы от внезапного и стремительного нападения крымского хана Казы-Гирея летом 1591 года. У Москвы в это время было мало защит­ников, поскольку основное войско стояло под Новгородом на случай новой войны со Швецией. Для обороны царь мог использовать только полки Береговой службы и свой двор. Поэтому он спешно отозвал с берега Оки полки Мстиславского и поручил Борису возглавить отряд, состоящий из представителей двора и московского дворянства. Все остальные Годуновы оказались в подчинении у царского шурина, правда, Дмитрий Иванович и Григорий Васильевич в обороне не участвовали, находясь при самом царе. Вполне возможно, что именно под руководством Б. Годунова был постав­лен гуляй-город у Данилова монастыря, ставший главной линией обороны Москвы. Казы-Гирей не решился напасть на город и бежал. Посланные вслед за ним Ф. И. Мстиславский и Б. Ф. Годунов не догнали основное крымское войско и лишь разгромили обозы.

Наконец-то Борис мог праздновать свою первую воинскую победу. Правда его радость была омрачена пренебрежительным отношением Мсти­славского, главного воеводы объединенного войска (Годунов был назначен вторым). В ответных грамотах царю тот даже не упоминал имени своего подчиненного. Чтобы как-то утешить шурина, Федор высказал Мсти­славскому свое неудовольствие и вручил Борису не только такие же награды, как у главного воеводы, но даже больше, отметив, что они даны не только «за нынешнюю службу, но и за Ругодивскую». В итоге Борис Федорович получил: «золотой португал», высший орден того вре­мени в виде золотой португальской монеты, дорогую шубу из большой казны, кубок ценой в 12 гривен (как и Мстиславский) и золотую гривну (ожерелье) вместе со званием «царского слуги», которое, по объяснению русских послов, считалось при дворе самым почетным. Награды получили и другие Годуновы: Степан Васильевич — «корабленный золотой» — зо­лотую монету с изображением корабля, Иван Васильевич — дорогую шубу, 100 рублей и кубок в 7 гривен.

Однако на праздничных пирах Борис оказался ниже не только Мстис­лавского и дяди, но и Н. Р. Трубецкого. Видимо царь не захотел раздражать знать особым возвеличиванием своего шурина. В глазах же иностранцев Б. Годунов пытался представить себя вторым после царя человеком в государстве. Поэтому Максимилиан в письмах называл его «дражайшим, осо­бенно любительным приятелем, своего царя начальным, тайной думы думцем и властителем». Император Рудольф уверял его, что «за свои добрые дела у него и у короля испанского в великой славе, чести и похвале и из ласки их никогда не выйдет». Хитрые австрийцы ловко играли на честолюбии и тщеславии Бориса, стараясь с его помощью добиться для себя выгод.

В ответном письме Рудольфу царский шурин писал: «Я принял, госу­дарь, твое жалование, грамоту с покорностью любительно выслушал и те­бя, великого государя, выставлял перед государем нашим при многих государевых царях, царевичах и государских детях разных государств, которые под государя нашего рукою, при боярах, князьях и всяких служи­лых людях, что ты, великий государь, своею великою милостию и ласкою меня навестил, свою грамоту ко мне прислал. И впредь хочу тебя, великого государя, выставлять. Я и прежде о твоих делах радел, а теперь и больше того радею и вперед радеть и промышлять хочу».

Переписываясь с Борисом, Рудольф пытался через него выпросить у царя Федора денег, якобы для войны с Турцией. Русский двор был заинтересован в дружбе с императором, так как, надеялся склонить его к антипольскому союзу, поэтому деятельность Годунова поощрялась.

Однако австрийцы, умело используя тщеславие царского шурина, об­манули русскую дипломатию. В Москву был прислан посол Н. Варкоч, якобы для закрепления дружеских отношений. На самом деле его миссия позднее была объявлена неофициальной. Перед поездкой Варкоч направил Борису письмо, в котором попросил денег на свадьбу дочери и походатай­ствовать за своего приятеля Шкота перед царем для устройства его на службу. На это Борис ответил: «Пишешь ко мне о таком невеликом деле, а о большом деле, которое началось между нашим и вашим государем, не пишешь. Государь наш, желая быть в соединение с Рудольфом цесарем, по твоим же речам, с турецким султаном и с крымским царем не ссылается и с литовским королем вечного мира заключать не велел. А теперь к нам слух дошел, что Рудольф цесарь с турским султаном ссылается о перемирье, а с литовским королем о вечном мире и сватовстве. И я тому очень подивился, как такое великое дело, годное всему христианству, начать и покинуть».

Почувствовав подвох со стороны австрийцев, Борис даже отказался пристроить на царскую службу приятеля Варкоча, ссылаясь на то, что ситуация при дворе для этого неблагоприятна, но послал меха в подарок невесте.

Борису очень импонировала идея создания антитурецкого союза, по­скольку это прославило бы его имя среди европейских держав. При этом он, казалось, не замечал, что его деятельность не приносит плодов, а иногда даже вредна для Русского государства. «Великое дело, годное всему христи­анству»— борьба с Турцией, оказалось только на бумаге и на словах. Император Рудольф, получив от Федора материальную помощь в виде дорогих мехов, вопреки обещаниям начал переговоры с Турцией, наладил тесные контакты с польским королем Сигизмундом III и даже выдал за него замуж свою племянницу. Это окончательно похоронило русский план при­влечь его к антипольскому союзу.

Несмотря на эти неудачи, Борис продолжал изображать из себя велико­го человека и искусного дипломата. По царски принял он Н. Варкоча, посетившего Москву в 1593 году. В своих воспоминаниях один из членов посольства так описал встречу: «Когда наше шествие вступило в Кремль, нас повели направо к жилищу Бориса Федоровича. Это было очень обшир­ное здание, только все деревянное. Тут, кто ехал на лошади, сошел, и мы, несшие подарки, устроились за господином послом и пошли через два покоя, где находились служители Бориса Федоровича, одетые по их обычаю пышно. В третьем покое, в который мы вошли, находились Борис Федоро­вич и несколько бояр. Этот покой и по полу, и кругом устлан был прекрасными коврами, а на лавке, на которой сидел Годунов, лежала краснея бархатная подушка. На нем было такое платье: во-первых, на голове была надета высокая московская шапка с маленьким околышком из самых лучших бобров; спереди у ней вшит был прекрасный большой алмаз, сверху его — ширинка из жемчуга, шириной в два пальца. Под этой шапкой носил он маленькую московитскую шапочку, вышитую прекрасными круп­ными жемчужинами, а в промежутках оставлены драгоценные камни. Одет он был в длинный кафтан из золотой парчи с красными и зелеными бархатными цветами. Сверх этого кафтана надет на нем еще другой, покороче из красного с цветами бархата и белое атласное исподнее платье. Кафтан был отделан жемчужным шитьем. На шее надето нарядное ожере­лье и повешена крест-накрест превосходная золотая цепь. Пальцы обеих рук были в кольцах, большей частью с сапфирами.

Варкоч привез от Рудольфа лично Борису такие подарки: две золотые цепи, на одной был медальон с портретом императора, золоченые часы с изображением планет. При этом он подчеркнул, что подобные дары император делал только своим братьям. В ответ Годунов послал дорогие меха.

На официальном приеме у Федора Варкоч заявил, что дружба между русским царем и Рудольфом установилась «ходатайством, радением и про­мыслом царского шурина Бориса Федоровича Годунова, и цесарское вели­чество за то его пресветлейшество своею любовию всячески воздавать будет и ни за что не постоит». В конце концов, видя бесперспективность для России отношений с императором, царь Федор поручил А. Щелкалову как главе Посольского приказа взять их под свой контроль.

Также ловко и умело играла на тщеславии и честолюбии Бориса и английская королева Елизавета. Называя его в письмах «кровным люби-тельным приятелем», она с его помощью добилась больших льгот для английских купцов. В ответных письмах Годунов писал: «Для тебя, сестры своей, и для нашего печалования твоих подданных пожаловал больше прежнего. А я об них впредь буду государю печаловаться и держать их под своею рукою, буду славить перед государем и государынею твои к себе милость и ласку». Покровительство англичанам привело к тому, что они стали обогащаться в ущерб русским купцам и даже пытались препят­ствовать торговле с другими странами, в частности с Голландией.

Происки и злоупотребления англичан рассердили царя. Он приказал не брать подарков от королевы Елизаветы и очень холодно обошелся с послом Флетчером. В итоге Борис был вынужден писать своей «любительной сестре»: «Ты, государыня, прислала ко мне свое жалование, поминки, и я твоего жалования не взял, потому что посол твой привез от тебя к государю нашему в поминках золотые... Такие поминки между вами, великими государями, прежде не бывали. Государь наш этих поминков брать не велел, и я поэтому твоего жалования взять не посмел... Я впредь хочу видеть и государя умолять и на то наводить, чтоб между вами любовь братская утвердилась навеки и больше прежнего. Твое жалованье впредь хочу на себе держать и твоих гостей хочу держать под своею рукою во всяком береженье».

Годунов нажил от своей дипломатической деятельности неплохой по­литический капитал: в Европе он стал известной личностью, получал от особ королевской крови честь чуть ли не равную царской. При бездетном Федоре эти достижения могли оказаться весьма ценными, что, в итоге, и произошло.

Вполне вероятно, что Борис думал о царском престоле, нося звание царского шурина, то есть наиболее близкого родственника царской семьи. Но сомнительно, что он совершал все приписываемые ему преступления на пути к трону. В 1591 г., когда на престоле был еще достаточно молодой царь Федор и его надежда иметь наследников еще не умерла (действитель­но, в 1592 г. у него родилась дочь Феодосия), для Бориса перспектива стать царем была слишком призрачной. Идти ради нее на преступление — убий­ство малолетнего царевича Дмитрия, было бессмысленно. В это время Годунов мог стремиться только к личной карьере боярина, чтобы занять

у трона наиболее высокое место, оттеснив всех соперников. Большую помощь в этом ему оказывали братья Щелкаловы. Василий помог когда-то разрешить важный местнический спор и стать выше многих князей. А. Щелкалов содействовал дипломатической деятельности. Так, в посольском наказе русским послам в Речь Посполитую, составленном под руководством Андрея в 1592 г., о Борисе писалось: «Это человек начальный в земле, вся земля ему от государя приказана, и строение во всей земле такое, какого никогда не бывало. Города каменные на Москве и в Астрахани поделал, что ни есть земель в государстве, все сохи в тарханах, во льготе, даней никаких не берут ни по сох, ни по какому делу, городовые дела всякие делают из казны наймом, а плотников устроено больше 1000 человек».

Несомненно, сведения в даннмо наказе не ссответствовали истине, посокльку отменить все гналоги в стране по собственной воле Годунов не мог. Ни в одном источнике нет сведений о том, что в это время все городовые работы проводились наемными работниками. Возможно, такое явление начало зарождаться, но вряд ли носило повсеместный характер, и, конечно, не Борис был его инициатором, а царь с ближними боярами, казначеем и Строительным приказом (Приказ каменных дел).

Разрядные книги свидетельствуют, что не всегда Борис Федорович блистал при дворе царя. Так за период с 1592 по 1595г. его имя как бы выпадает из хроники придворной жизни. Его нет даже на семейных торжес­твах, на которых присутствовали другие Годуновы. На крестинах царевны Феодосии 14 июня 1592 г. присутствовали лишь Дмитрий Иванович, Степан Васильевич, Иван Васильевич и Яков Михайлович. Не было его ни на именинах царевны 29 мая, ни на именинах Федора 31 мая, ни на приемах послов, ни на Береговой службе. Даже переговоры с персидским послом в сентябре 1593г. были поручены Ф.И.Мстиславскому, В.И.Шуйскому, С. В. и И. В. Годуновым, хотя Борис вел с шахом переписку и получал от него подарки. Императорского же посла принимал И. В. Годунов.

Неучастие Бориса в придворной жизни в это время было, возможно, связано с тем, что у царя наконец-то появилась долгожданная наследница престола царевна Феодосия (1592—1594), и амбиции царского шурина с при­целом на корону стали казаться неуместными.

Вновь его имя появляется в разрядах только в 1596г.: летом он был назначен вторым воеводой Большого полка (после Мстиславского) для несения Береговой службы, в 1597г. поехал обкладывать налогами новый смоленский кремль, потом снова на Береговую службу вместе с С. В. Годуновым (второй воевода Полка Правой руки), И. В. Годуновым (второй воевода Передового полка), Я. М. Годуновым (второй воевода Сторожевого полка). В июле этого же года Б. Ф. Годунов был на большом приеме императорского посла Абрагама Донау— сидел за столом после Мстиславского. Сами переговоры вел И. В. Годунов.

Значит, к концу жизни царя Борис Федорович вновь занял ведущее положение среди своих родственников (дядя Дмитрий Иванович в это время либо болел, либо был уже стар и в придворной жизни активно не участво­вал). К тому же он стал одним из наиболее богатых людей государства, имея около 100 тысяч рублей годового дохода (16 тыс. с имений в Вязьме и Дорогобуже, 12 тыс.— оклад конюшего, 32 тыс.— с кормления в Bare, 40 тыс.— с земель Глинских, родственников по линии жены). Его земельные владения были огромны— 106 десятин подмосковных поместий, 55 дес. подмосковных вотчин, 285 дес. дмитровских и тверских вотчин, а также земли в Вязьме, Угличе, Ростове и Малоярославце (всего 1651 десятина пахотной земли при трехпольной системе)³¹. В будущем к нему должны были отойти и владения бездетного дяди Д. И. Годунова, которые были самыми большими среди всех Годуновых.

Богатство позволило Борису вести активное строительство и занимать­ся благотворительностью. Для себя в Кремле рядом с Чудовым монас­тырем он построил большой трехэтажный дом, что было в то время редкостью. В своих владениях он возводит храмы: в селах Хорошово, Вяземах и др. Хотя родовым монастырем Годуновых был костромской Ипатьевский, основные вклады он делал в Троице-Сергиев, главное место паломничества царей. В 1587 г. жертвует туда покров, в 1588 г.— красивую лампаду, в 1594г.— колокол «Лебедь», в 1597г.— золотой потир с 16 драгоценными камнями и многое другое. Получает от него дары и Ипатьев­ский монастырь: в 1587 г.— ризы, в 1588 и 1590 годы— коней, в 1595 г.— двор в Китай-городе. Все это в будущем обеспечило ему мощную под­держку духовенства на избирательном Земском соборе в 1598 году.

Таким образом, по славе (за рубежом), богатству, высоте положения, обширности родственных связей с наиболее знатными людьми государства мало кто мог соперничать с Борисом Годуновым к моменту смерти царя Федора Ивановича. 7 января 1598 г. после смерти его официально царицей была провозглашена вдова Ирина. Так было записано в завещании умерше­го царя, и так захотел народ (по сообщениям некоторых иностранцев). В воцарении женщины не было чего-то необычного: когда-то в Киевской Руси правила княгиня Ольга, вдова Игоря; была на престоле и Елена Глинская, мать Ивана Грозного; в Англии долгие годы правила королева Елизавета. Но Ирина править не захотела, хотя и возглавляла страну месяц с небольшим (с 7 января по 17 февраля). Отказ от власти, возможно, был связан с провалом попытки сменить воевод в крупнейших приграничных городах Смоленске, Новгороде и Пскове — знать затеяла местнические разборки и отказалась выполнить приказ царицы.

15 января Ирина постриглась в Новодевичьем монастыре под именем Александры и официально стала называться государыней царицей-иноки­ней. Борис последовал за сестрой. На время монастырь превратился в центр управления государством. В Москве же в это время ситуацию контролиро­вали всесильные Годуновы во главе с патриархом Иовом, не желавшим перемен в Кремле. В их руках были и царское имущество, и армия, и дипломатия. При дворе и в правительстве они представляли самую мощную родовую группировку, обеспечивая успех своему ставленнику. Таким образом, к трону Борис подошел не один, а в окружении многочис­ленных родственников, которые, как и для царя Федора, должны были стать его главной опорой в управлении страной.

Конечно, после смерти Федора Ивановича русские люди пребывали в шоковом состоянии, и перед всеми стоял один вопрос: кому править. Ведь до этого власть передавалась по наследству внутри одной династии москов­ских князей. Да и само государство по сути своей представляло их разрос­шийся удел и принадлежало им на правах собственности. Значит, власть вместе с имуществом должна была перейти к ближайшему царскому род­ственнику.

После Федора ближайшим родственником оставалась жена Ирина, получившая благословение на царство. Отказавшись править, она формаль­но имела право благословить уже своего родственника, то есть Бориса. По существовавшей до этого традиции одно это уже обеспечивало законность его воцарения. Но брат и сестра понимали, что такие права на престол весьма призрачны и что их могли оспорить другие родственники Федора, например, двоюродные братья по линии матери, Романовы. Надежность будущему царю могли обеспечить лишь желание и готовность подданных служить ему. Узнать об этом можно было только на избирательном Земском соборе, сходном по своим функциям с польским сеймом, постоян­но избиравшим королей. Поэтому 17 февраля 1598г. в Успенском соборе был собран Земский собор, имевший одну задачу — избрать нового царя. Его инициаторами официально считались патриарх и Боярская дума, хотя на самом деле все было сделано, скорее всего, по инициативе Бориса и его родственников, желавших иметь от подданных твердые гарантии верности.

У исследователей нет единодушного мнения ни по поводу состава собора, ни по поводу законности его решений. Одни полагали, что его вообще не было, а решения были подтасованы (Костомаров), другие пол­ностью доверяли всем его постановлениям и дошедшим до нас документам (Платонов). По мнению Карамзина, на соборе было 500 избирателей, Соловьев насчитывал 474 человека, Ключевский— 512, Мордовина— бо­лее 600. Причина разногласий заключается в том, что до нас дошло мало подлинных документов этого собора. Многие исследователи полагали, что две «Утвержденные грамоты об избрании Бориса как раз и являются его итоговыми документами. Однако возможно и другое предположение: дан­ные грамоты к избирательному собору отношения не имели, а являлись своеобразной крестоцеловальной записью духовенства, правительства и двора, свидетельствующей о готовности верно служить новому царю. Одна грамота была составлена и подписана после согласия Бориса стать царем, вторая — после Серпуховского похода непосредственно перед его венчанием на царство. Поэтому подписи под ними разные— кто был на момент подписания в Москве, тот и подписывал. Судить же по подписям на Утвержденных грамотах о составе избирательного собора нельзя.

Соловьев полагал, что на соборе был весь Освященный собор во главе с патриархом (около 100 человек), правительство и двор, (около 300 чело­век), выборные от городов (около 33 человек) (по мнению С. П. Мордови-ной это были лица, избиравшиеся на 3 года для участия в земских соборах), 22 гостя, 45 старост гостинных сотен, 7 стрелецких голов.

Разумеется ведущую роль на соборе играл патриарх Иов, официально возглавлявший правительство после пострижения Ирины. Именно он пред­ложил избрать новым царем Бориса Федоровича Годунова как мудрого соправителя царя Федора и брата царицы. О содержании его речи можно судить по Утвержденной грамоте и по Повести о честном житии царя Федора, написанной патриархом в 1598 году.

Права Бориса на престол Иов объяснил так: с детских лет вместе с сестрой он был при «светлых царских очах и от премудрого царского разума навык». Именно ему царь Иван завещал заботиться о Федоре и Ирине, которую почитал как дочь. Борис твердо помнил наказ и верно служил царю и царице; разгромил крымского хана, отнял города у шведов, охранял границы. К Борису присылали послов и «цесарь христианский, и султан турецкий, и шах персидский», и короли многих государств. «Все российское государство в тишине устроил, святая вера стала сиять выше всех, и государево имя стало славиться от моря и до моря, от рек и до конца вселенной».

Патриарх сильно преувеличил заслуги Годунова, но такова была цель его речи, и она была достигнута. Все собравшиеся единодушно согласились с избранием Бориса Федоровича Годунова на царство. Почему же Борис так легко добился трона, который буквально через несколько лет будут оспаривать друг у друга самые различные претенденты, ввергая страну в пучину смут и междоусобиц? Причин, видимо, было несколько. Прежде всего, после многовекового правления одной династии русское общество было еще не готово к политическим баталиям, поэтому у Бориса просто не было соперников. Кроме того, при покровительстве царицы, пользовавшей­ся всеобщим уважением, мощный родовой клан Годуновых занимал в пра­вительстве все ведущие позиции и обеспечивал своему лидеру огромную поддержку. В дополнение ко всему можно предположить, что воцарение Бориса устраивало знать, поскольку не вносило ничего нового в сложив­шуюся при дворе иерархию. Ожидалось, что и во внешней и во внутренней политике будущего царя все останется как и при Федоре, суля государству спокойствие и стабильность.

При всей благоприятности стечения обстоятельств Борис боялся власти и далеко не сразу согласился на коронацию. Поселившись с сестрой в Ново­девичьем монастыре, он издали мог наблюдать за тем, что происходило в столице. После единодушного избрания на Земском соборе к нему нача­лись ежедневные шествия бояр, духовенства с толпами народа, умолявших его принять царский венец. Но каждый раз пришедшие получали отказ. Борис демонстрировал всем, что не только не стремится к власти, но даже ее не хочет. 18 и 19 февраля в Успенском соборе патриарх организовал многолюдный молебен о даровании нового царя. Наконец 21 февраля, во вторник Сырной недели, все духовенство во главе с Иовом, бояре, дворяне и «великое множество народа» в праздничных одеждах, с крестами и икона­ми направились в Новодевичий монастырь. Это был настоящий крестный ход, только входивший в церковную практику. 21 февраля было выбрано не случайно. Именно по вторникам в Византии праздновалась память Богома­тери Одигитрии, в честь которой был построен собор Новодевичьего монастыря, поэтому светское по своей значимости шествие как бы ок­рашивалось духовным ореолом.

В воротах монастыря пришедших встретил Годунов с монахами, дер­жащими икону Смоленской Богоматери. В руках патриарха была икона Владимирской Богоматери, главной святыни страны. При виде ее Борис упал на колени и долго со слезами молился, восклицая: «Зачем, о царица, ты такой подвиг сотворила, придя ко мне?». Патриарх сурово ответил, что она пришла исполнить волю сына своего, которой нельзя противиться.

Обряд умоления иконой должен был означать, что Борис являлся не только людским избранником, но и божьим. (В 1613 г. он был повторен при избрании на царство Михаила Романова.) Однако далеко не все представи­тели духовенства его одобрили, полагая, что божество не должно умолять о милости тленного человека.

После литургии в монастырском храме процессия направилась к царице-инокине Александре и стала умолять ее благословить брата на царство. Увидев Владимирскую Богоматерь, царица воскликнула: «Против воли Бога кто может стояти?», — и благословила Бориса. Так он получил первое благословение на царство. Второе — от Иова произошло в монастырском храме. С этого момента Б. Ф. Годунов стал считаться нареченным царем. До этого в процедуре восхождения на престол никакого промежуточного этапа не было — через 40 дней после смерти царя, в удобный день наслед­ника венчали. Борис же, видимо, так сомневался в прочности власти и боялся трона, что на долгие месяцы растянул свое восхождение на него.

Наречение в монастырском храме, считавшемся наиболее святым мес­том, позволило Б. Годунову включить в свой титул такие слова: «Благо­честивый, христолюбивый, Богом почтенный. Богом возлюбленный. Богом превознесенный и Богом избранный ото всего христианского народа». Для подданных же такое помпезное величание говорило лишь о непомерном тщеславии нового царя.

21 февраля было провозглашено новым церковным праздником и до смерти Бориса отмечалось крестным ходом в Новодевичий монастырь.

После наречения Годунов не сразу поехал в столицу. Дело в том, что начинался пост, и какие-либо празднества казались неуместными. Только 26 февраля, на Масленицу, состоялся его первый въезд в столицу. Он напоми­нал въезд французских королей в Париж после коронации в Реймсе и, возможно, с него был скопирован, как и сам обряд наречения в монастыре (правда, этап наречения был, видимо, взят из церемонии возведения на престол русских иерархов).

Около стен столицы нареченного царя радостными криками встретила огромная толпа народа, символизируя его единение с простыми людьми и их готовность служить ему. Именитые гости преподнесли хлеб-соль и богатые дары. Духовенство и бояре вышли навстречу избраннику только из кремлевских ворот. В Успенском соборе патриарх в третий раз благо­словил Бориса, держа над его головой животворящий крест, одну из царских регалий. Затем с детьми и боярами новый царь обошел кремлев­ские соборы, демонстрируя свое уважение к святыням и умершим царям.

После наречения была составлена «Избирательная грамота», узакони­вавшая воцарение Бориса и подтверждавшая готовность духовенства и зна­ти служить ему. В храмах все население государства целовало крест новому царю, что было определенным новшеством, поскольку раньше приводить к присяге можно было в любом месте. Новой процедурой Борис еще больше хотел себя обезопасить, так как преступление против него теперь превращалось в преступление против Бога. Новшеством стало и то, что в церквах перед любой службой стали петь многолетие не только царю, но и его жене и детям. Вполне вероятно, что все это раздражало многих русских людей, сомневавшихся в богоизбранности Б. Годунова.

Только 1 апреля царь Борис переехал в Кремль. К тому времени с южных границ неоднократно приходили тревожные вести о том, что крымский хан собирает огромное войско для похода на Москву. Дейст­вительно, междуцарствие представлялось наиболее удобным временем для грабительского нападения. 20 апреля на заседании Боярской думы Борис поставил вопрос о необходимости отправки на Берег большого войска, не менее 500 тыс. человек, во главе которого собирался встать сам. Вскоре войско было собрано и 7 мая выступило из Москвы по направлению к Серпухову. Его роспись показывает, кто был у трона нового царя в мо­мент прихода к власти.

Большой полк возглавили царевич Араслан, Ф. И. Мстиславский, С. В. Годунов и С. Ф. Сабуров. Передовой полк — сибирский царевич, Д. И. Шуйский и А. А. Репнин. Полк правой руки — казанский царевич, В. И. Шуйский, И. В. Годунов и И. В. Сицкий. Сторожевой полк — С. Ф. Сабуров, а для подготовки места расположения войска заранее поехали Я. М. Годунов и И. М. Пушкин. В Дворовом полку при царе были Ф. Н. Романов и его брат А. Н. Романов. Печатником остался В. Щелкалов, постельничим — И. Безобразов, оружничим — Б. Бельский (как при Федоре). Как видим, никаких кардинальных изменений при дворе и в войске нового царя не произошло. По-прежнему главной опорой трона оставались Годуновы и Сабуровы (Д. И. Шуйский и Б. Я. Бельский были свояками Бориса по линии жены).

В Москве вместо царя осталась править царица-инокиня Александра с царицей Марией. При них: Ф. М. Трубецкой, Д. И. Годунов, Н. Р. Трубец­кой, И. М. Глинский и Б. Ю. Сабуров. Григория Васильевича среди них уже нет, так как он либо болел, либо уже умер. В следующем году дворецким стал С. В. Годунов.

В Серпуховском походе Бориса участвовали и более молодые пред­ставители его рода. Все они находились в государевом полку: Н. В. и П. В. Годуновы, М. Б. Сабуров, Ж. С. Сабуров, Б. С. Сабуров, С. С. Году­нов, И. И. Годунов, И. Н. Годунов, И. М. Годунов, 3. И. Сабуров. Роспись показывает, что, хотя Борис и окружил себя многочисленными родствен­никами, но поставил их не на ведущие должности, уважая родовитость остальной знати. Поэтому крупных местнических споров не возникло, в целом же поход был объявлен «без мест».

11 мая войско прибыло в Серпухов и стало готовиться к обороне. Царь Борис лично осмотрел засечные чертежи, указал, кого послать к засекам, кому остаться у Серпухова и в каких полках.

18 июня стало известно, что крымский хан Казы-Гирей не решился напасть на Русь, узнав о воцарении Б. Годунова и готовности знати ему служить. Вместо войска в царский стан прибыли крымские послы. Желая показать свое могущество, Борис устроил им помпезную встречу: на протя­жении 7 верст расположил у дороги полки, в огромной расписной палатке устроил прием вместе с боярами и дворянами «в золотых парадных пла­тьях». Все это должно было показать крымцам прочность власти и могу­щество «божьего избранника».

30 июня как победитель важно и торжественно Борис въехал в столицу. Народ снова радостно его приветствовал. (Публицисты Смутного времени потом обвинят его в том, что он умышленно пустил слух о нападении крымцев и «бездельно» стоял под Серпуховом, пируя и раздавая милости знати, чтобы снискать ее любовь). Но, думается, эти обвинения были напрасными. Угроза нападения крымцев в то время была суровой ре­альностью.

Серпуховский поход показал новому царю, что открытых противников у него нет и что подданные готовы служить ему «верой и правдой». Однако Борис вновь попросил патриарха составить Утвержденную грамоту и вновь велел подписать ее представителям духовенства, боярства, дворянства и го­родов. Один экземпляр положили в царскую казну, другой — в гробницу митрополита Петра для освящения и бережения.

Все эти предосторожности как бы свидетельствовали, что Б. Годунов предчувствовал свой бесславный конец и пытался любым путем обезопа­ситься от предательства знати. Однако все оказалось напрасным. Первому выборному царю современники не простили ни одного промаха, ни одной ошибки и на века заклеймили как преступника и узурпатора.

Только через полгода после избрания, 3 сентября, Борис решился венчаться царским венцом. Весь двор принял участие в церемонии. «Шапку Мономаха» нес виднейший боярин кн. Ф. И. Мстиславский, скипетр, символ царской власти — боярин кн. Д. И. Шуйский, яблоко (державу) — боярин С. В. Годунов, золотыми монетами обсыпал при выходе из собора царевич Федор. Соблюдая иерархию, Годунов смог окружить себя преимуществен­но близкими родственниками (кроме Мстиславского). Этим он показал всем, кто будет при нем на первых ролях.

Венчание на царство было отмечено со всей пышностью. До 10 сентяб­ря шли праздничные пиры в кремлевском дворце. Для народа на площадь выкатывали бочки с пивом и медом. Все придворные чины получили тройное годовое жалование, население было освобождено на год от нало­гов. Заключенных выпустили на волю, и было объявлено, что новый царь 5 лет обещает никого не казнить.

По случаю торжества Борис щедро раздавал чины: боярство получили М. П. Катырев-Ростовский, А. Н. Романов, А. Б. Трубецкой, В. К. Черкас­ский, Ф. А. Ноготков; окольничими стали: М. Н. Романов, Б. Я. Бельский, В. Д. Хилков, М. М. Салтыков, Н. В. Годунов, С. Н. Годунов, Ф. А. Бутур­лин, С. С. Годунов, М. М. Годунов. Конюшим был назначен Д. И. Годунов, кравчим — И. И. Годунов, казначеем — И. П. Татищев, чашником — П. Ф. Басманов, ясельничим — М. И. Татищев. Два последних стали вско­ре царскими любимцами.

Новые назначения свидетельствуют о том, что царь Борис хотел со­хранить созданное при Федоре равновесие среди знати, не забывая при этом и своих родственников, на которых собирался опираться. Два года по воспоминаниям современников, все были довольны новым царем. Он ста­рался выполнять все данные при венчании обещания. Никого не казнил, не наказывал, заботился о всеобщем благосостоянии следуя своей клятве: «Бог свидетель сему: никто не будет в моем царстве нищ или беден! Сию последнюю рубашку разделю со всеми». Известный писатель А. Палицын так писал об этом времени: «Двоелетнему же времени прошедшу, и всеми благими Росия цветяше. Царь же Борис о всяком благочестии и о исправле­нии всех нужных царству вещей зело печашеся. По словеси же своему о бедных и нищих крепце промышляше, и милость к таковым велика от него бываше, злых же людей люте изгубляше. И таковых ради строений всенародных всем любезен бысть».

Прежде всего для успокоения знати Борис разобрал местнические споры, разгоревшиеся в дни правления царицы Ирины. Затем щедрыми пожалованиями он склонил многих на свою сторону. Поскольку войны не велись, то царская служба стала легкой и необременительной для боярства и дворянства. Городское население и черносошные крестьяне получили послабление в налогах. Многие работы по строительству ук­реплений, мостов и дорог стали вестись за счет казны наемными ра­ботниками. Наиболее широкое распространение данная практика получила в период трехлетнего голода.

Царские указы облегчили и участь крепостных крестьян. Согласно им было точно определено, сколько каждый крестьянин был обязан платить хозяину и сколько дней на него работать. Более того, в 1601 г. был издан указ, разрешающий крестьянский выход в Юрьев день и определяющий размер «пожилого»— 1 руб. 2 алтына за год. Правда, крестьянам не разрешалось переходить к крупным вотчинникам, а только к небогатым служилым людям, жильцам, детям боярским и иноземцам. Это было сделано для того, чтобы служилые люди не разорялись окончательно, так как крестьянский труд был их единственным средством для существования.

В первые годы правления Борис старался угождать всем и быть рачи­тельным хозяином огромного государства. Незаурядные личные качества, пытливый ум, приветливость и чувствительность, ораторское искусство («вельма сладкоречив»), красивая внешность и величавость царя привлека­ли к нему подданных. Один из современников писал о нем: «Муж зело чуден, в рассуждении ума доволен и сладкоречив, весьма благоверен и ни-щелюбив и строителен зело, и державе своей много попечения имея и мно­гое дивное о себе творяше». Всем было известно, что Борис очень любил жену и детей, ненавидел низменные забавы и винопитие.

До нас дошли царские указы в Сибирь, в которых наглядно прослежи­вается рачительное отношение государя к природным богатствам. В них воеводам запрещалось рубить лишний лес даже для строительства судов, чтобы ничего не оставалось и не гнило. Отходы от строительства следовало использовать для отопления казенных помещений. Четко регламентирова­лось, сколько можно было отстреливать пушного зверя и каким оружием. Нельзя было грабить и эксплуатировать местное население, которому полагалось отводить сенокосные, пушные промыслы, рыбные угодья. Боль­ных и увечных освобождали от платы ясака.

Освоение Сибири в царствование Бориса продолжалось исключительно интенсивно. В 1598 г. воевода Воейков разбил войско хана Кучума и взял в плен его семью. Под конвоем цариц и царевичей отправили в Москву, где они были весьма ласково встречены Борисом. Самому Кучуму также неоднократно предлагалось прибыть к царскому двору, но тот предпочел убежать в нагайские степи, где и был убит. Продолжалось строительство сибирских городов: Верхотурья, Мангазеи, Томска и др. Царь стремился к тому, чтобы в Сибири были не только городки-крепости, но и хорошие дороги, села с пашнями, мельницы, солеварницы и т. д. Для этого всячески поощрялись всевозможные промыслы и их заводчикам давались большие льготы, переселялись семьи купцов, крестьян, которым давались денежные ссуды, хлеб, орудия труда.

В жены стрельцам направлялись молодые девушки, чтобы они об­заводились семьями и заселяли огромные просторы. Сибирские воеводы были обязаны за счет казны строить суда для перевозки товаров, сооружать мосты и дороги и следить за их состоянием. Местному населению пред­лагалось креститься и наниматься на царскую службу. В городках-крепос­тях строились церкви, присылались книги, церковная утварь, в Верхотурье был основан первый в этой местности монастырь, куда могли постричься старые и увечные казаки.

Отличительной чертой Бориса еще до вступления на престол была любовь к иностранцам и всему иностранному. Воцарившись, он стал вся­чески покровительствовать выходцам из Ливонии, бежавшим в Россию во время польско-шведской войны. Им давались большие денежные ссуды, земельные угодья, предлагалось поступать на царскую службу. Много льгот от царя получили английские, ганзейские и голландские купцы.

Им было позволено поселиться в особой немецкой слободе на Кукуе и даже построить там кирху. Для нужд двора Борис стремился выписывать из-за границы всевозможных специалистов: медиков, рудознатцев, часов­щиков, ювелиров. Личную его охрану составили иностранцы-наемники. Для приобщения русских людей к иноземным наукам царь хотел пригла­сить в Москву известных европейских ученых и организовать особую школу. Но против этого активно выступило духовенство во главе с патри­архом Иовом, полагавшим, что вместе с науками на Русь проникнет чуждая вера. Тогда царь решил послать несколько молодых людей для обучения в Англию, Голландию и Любек. Смута помешала этому замыслу— из 9 посланных вернулся только один.

Царствование Бориса началось при весьма благоприятной для России международной обстановке. Два самых опасных западных соседа, Речь Посполитая и Швеция, вели между собой ожесточенную борьбу. Поэтому, когда 16 октября 1600г. в Москву прибыло польское посольство во главе с Л. Сапегой для заключения «вечного мира», царь не слишком торопился его принять. Под разными предлогами аудиенция откладывалась. Только 26 ноября Сапега смог предстать перед «светлыми царскими очами». Од­нако сами переговоры с боярами начались еще позднее — 3 декабря и про­должались до августа 1601 года Борис медлил, так как хотел узнать исход борьбы поляков со шведами. Кроме того, он стремился заставить короля Сигизмунда признать свой царский титул, но это не удалось. Тогда в свою очередь Годунов отказался признать права Сигизмунда на шведскую коро­ну, тем самым принимая сторону его дяди Карла. В конце концов с поля­ками было заключено лишь перемирие на 20 лет.

Борис не хотел терять надежду на приобретение Ливонии, но военным путем делать этого не стремился, поскольку боялся неудач. Дипломатичес­кий путь казался ему более перспективным. Для его реализации царь пригласил в Москву опального шведского принца Густава, надеясь выдать за него свою дочь Ксению и посадить на Ливонский престол. Но этот план не удался. Густав оказался человеком строптивым и малодостойным. Он привез с собой любовницу, пьянствовал, не желал принять православие, и царь был вынужден выслать его в Углич.

Неудача не остановила Бориса. Он решил подыскать жениха для Ксе­нии в европейских королевских домах, вскоре удалось договориться о браке с датским принцем Иоганном, братом короля Христиана. В конце лета 1602г. в Москву прибыл жених, радушно встреченный царем и его семьей (Ксения, правда, до свадьбы с ним не должна была видеться). Однако и этой свадьбе было не суждено состояться. В октябре Иоганн тяжело заболел и скоропостижно умер.

Безрезультатными оказались и попытки высватать для царевича Федо­ра грузинскую княжну. Кахетинский государь Александр, считавший себя царским вассалом, был убит сыном, принявшим магометанство и перешед­шим под протекторат Персии. «Зондирование почвы» в Австрии и Англии также не принесло результата. Рудольф не хотел портить из-за России отношения с Сигизмундом, а Елизавета всегда вела осторожную политику.

После Серпуховского похода с Крымским ханством установились мир­ные отношения. Чувствуя свою силу, Борис стал уменьшать ежегодные поминки хану, одновременно укрепляя южные границы. С берегов Оки линия обороны сместилась на юг и стала проходить у городов-крепостей Царева-Борисова, Белгорода, Валуйки. Сюда из казны регулярно подвози­лись хлебные запасы, вооружение, порох, снаряды. Основные полки стояли теперь у Мценска, Новосили и Орла. В помощь им в случае опасности должны были подходить отряды из Рязани, Михайлова и Пронска.

Продвижение русских на юг очень не нравилось крымскому хану, но воспротивиться ему он не мог. Даже турецкий султан, его покровитель, был в этом отношении бессилен. Борис же для ущемления интересов Турции стал поддерживать православного молдавского господаря Михаила, посы­лая ему деньги, дорогие подарки, книги и церковную утварь.

Умелое управление государством позволило царю существенно попол­нить царскую казну. В итоге за казенный счет началось большое строитель­ство. В Кремле выстроили обширные каменные палаты для военных прика­зов, около Конюшенного приказа устроили водопровод по образцу ев­ропейских. Был надстроен верх колокольни Ивана Великого и под ее куполом золотыми буквами написали имя Бориса с полным царским титу­лом. Чтобы прославить себя на века, царь начал строительство нового собора по образцу иерусалимского храма «Святая святых» с копией Гроба Господня внутри. Правда, завершить это строительство не удалось, и позд­нее храм был разобран.

Через Неглинку возвели новый широкий мост, на котором даже рас­положились лавки купцов. Для нищих были построены богадельни. С рос­кошью была отстроена загородная резиденция Большие Вяземы.

Для прославления своего имени Борис повелел заложить на границе государства новый город Царев-Борисов. Его строителем был назначен Богдан Яковлевич Бельский, родственник царицы Марии Григорьевны. В помощь ему присылались люди, деньги, продовольствие. Однако Бель­ский не оправдал царского доверия и стал вести себя в новом городе как полновластный хозяин и владыка. За злоупотребления его подвергли опале и выслали в Нижний Новогород. Наказание показало, что милости царя имеют предел даже по отношению к родственникам.

Новшеством правления Бориса стало использование на службе «охотчих людей», преимущественно в войске. Из казны им платили только жалование. Такими же наемниками были царские стражники, состоящие из иностранцев. Любой царский выезд превращался в грандиозное зрелище, поскольку царя окружало несколько десятков тысяч дворян со своими знаменами и набатами (10—12 труб и барабанов) и множество стрельцов на лошадях из царских конюшен.

Став царем, Борис продолжил свою обширную благотворительную деятельность. Наиболее богатые дары получал Троице-Сергиев монастырь, куда царь неоднократно ездил на богомолье. Казалось, Борис чувствовал, что именно в этом монастыре будут покоиться его останки и именно здесь найдет приют его дочь, превратившаяся по воле самозванца Лжедмитрия в монахиню Ольгу. В 1598г. он пожертвовал дорогой покров, в 1599г.— паникадило, пелену, потир восточного хрусталя в золоте и серебре, в 1600г.— большой колокол и тройной подсвечник, в 1604г.— «большой воздух», особый покров. Регулярно делались денежные вклады и в Иосифо-Волоколамский монастырь, где в родовой усыпальнице хранились останки тестя Малюты Скуратова. Сюда же еще раньше Годунов пожертвовал с. Неверове в память об Ф. И. и В. И. Умных-Колычевых и Б. Д. Тулупове, казненных Иваном Грозным. Когда-то это село было даровано ему «за некое безчестие», но дар, видимо, тяготил его душу.

Желая заслужить любовь подданных, царь Борис проводил широкома­сштабные благотворительные мероприятия, особенно во время трехлетнего голода. Всем нуждающимся из казны раздавались деньги, на рынки приво­зился дешевый хлеб из казенных запасов. Желающим предлагалось за плату работать на казенных стройках. Однако уменьшить масштаб народного бедствия это не могло, а иногда даже усугубляло положение: тысячи людей устремились в Москву за раздаваемыми деньгами, но прокормиться на них не могли и умирали прямо на улицах. В итоге в столице пришлось ор­ганизовывать особые команды по захоронению умерших в «скудельни­цах» — братских могилах.

Стихийное бедствие подорвало доверие подданных к царю. Многие стали поговаривать, что причина несчастия в том, что Бог покарал государя за его преступления и сделал его правление несчастливым. Репутацию царя подрывало и его непомерное тщеславие и подозрительность. Желая укоре­нить культ поклонения себе, как царствующей особе, он заставлял поддан­ных каждый день молиться о своем здравии и о здравии всех членов его семьи. Для этих целей даже была написана особая молитва. В церквах три раза в день пели ему многолетие. Постепенно Борис становился недоступ­ным не только для простых людей, но и для бояр и членов правительства. Запираясь в покоях, он отправлял на официальные приемы и заседания думы сына Федора, который хотя и был не по годам умен и образован, все же был неспособен управлять огромным государством.

Будучи очень подозрительным и боясь заговоров, царь решил внедрить систему доносов, по которой слугам разрешалось доносить на своих хозяев, если они усматривали в их действиях антиправительственный характер. За это доносчики получали имущество господ. Такая система существенно расшатывала моральные и нравственные устои общества, поскольку откры­вала для бесчестных людей легкий путь к обогащению.

Одними из первых жертвами новой системы стали 5 братьев Романо­вых и их многочисленные родственники. В ноябре 1600 г. слуга Александра Никитича Второй Бартенев донес, что в казне его хозяина хранятся какие-то корешки, которыми он хочет извести царя. Началось шумное разбиратель­ство с привлечением бояр и патриарха. Корешки были найдены и представ­лены на суд как вещественное доказательство. После разбирательства, продлившегося несколько месяцев, все братья Никитичи и их родственники были объявлены виновными и сурово наказаны. Глава семьи Федор Ники­тич с женой Ксенией были пострижены в монахи и отправлены далеко на север, их братья: Александр, Василий, Михаил и Иван были отправлены в ссылку в Сибирь. Даже маленьких детей Федора, Михаила и Татьяну, и всех жен братьев Никитичей и сестер с мужьями наказали, разослав в отдаленные тюрьмы. Имения же их конфисковали и отписали в казну. Условия заключения оказались такими тяжелыми, что вскоре Александр, Василий и Михаил Романовы умерли. За ними последовали И. В. Сицкий с женой и Б. К. Черкасский. Репрессиям были подвергнуты и более дальние родственники: Шереметевы, Шестуновы, Репнины, Карповы. В итоге Бояр­ская дума и царский двор буквально обезлюдели (среди осужденных было 4 боярина).

Жестокое наказание, обрушившееся на весь род Романовых по весьма сомнительному поводу потрясло современников. Все поняли, что царь Борис расправляется с ближайшими кровными родственниками Федора Ивановича, чтобы не иметь соперников. Действительно, возмужавшие и по­роднившиеся со многими знатными фамилиями дружные братья Никитичи могли вскоре составить конкуренцию дряхлеющему роду Годуновых. Видя это, Борис нанес удар первым, но это не укрепило его трон, а, напротив, лишь подорвало доверие подданных к царю.

Недовольство знати вызывали не только широкомасштабные репрес­сии, но и то, что царь Борис стал всячески пресекать все попытки местничества, связанные с отстаиванием родовой чести и прав на высокие должности. Для придания своим действиям законного характера в 1601 г. Борис собрал Освященный собор и Боярскую думу и объявил, что из-за своеволия бояр, не желавших служить там, где им предписано, он не может успешно организовывать оборону государства от крымцев. Царя поддержал патриарх Иов и стал упрекать бояр за то, что они крест целовали государю и обязывались служить верно, а сами все делают «худо и оплошно». В итоге решение Бориса объявить всю летнюю службу 1601 г. «без мест» было одобрено. И в 1602г. царь вновь объявил службу «без мест», посылая служилых людей туда, куда считал нужным без учета родовитости и заслуг предков.

Новая система назначений полностью подчиняла бояр и дворян воле царя, что не могло не вызвать их недовольства. Непокорных сажали в тюрьму и даже понижали в звании. Так в 1603 г. князя И. Ромодановского сначала посадили в тюрьму, а потом заставили служить в детях боярских у М. Шеина за то, что при назначении на пограничную службу тот не захотел быть под его началом. Не ведя войн, Борис обязал боевых воевод нести городовую службу (охранять от воров и разбойников, тушить пожа­ры), что также не могло быть им по вкусу. Массовое недовольство вызы­вала любовь царя к иностранцам и ко всему иностранному.

Удары судьбы стали обрушиваться и на самого Бориса, и на его семью. В 1602 г. умер И. В. Годунов, видный военачальник и дипломат, долгие годы составлявший росписи основных полков для приграничной службы, находя равновесие среди знати. В 1603 г. умерла царица-инокиня Александ­ра, пользовавшаяся всеобщим уважением и любовью и являвшаяся главной опорой трона царя. Состарился и окончательно отошел от дел дядя Дмит­рий Иванович, умный царедворец и политик, открывший когда-то для Бориса путь к трону. В конце 1604 — начале 1605 г. он умер. Утратой стала и смерть верного постельничего И. Безобразова. Еще раньше умерли А. П. Клешнин, Б. Ю. Сабуров, С. Ф. Сабуров. Сам Борис Федорович по­стоянно недомогал, чувствуя, как сгущаются тучи над его троном и все его благие намерения дают лишь отрицательный результат.

Наиболее сокрушительный удар по правлению Б. Годунова нанесла природа. Три года подряд, начиная с 1601 по 1603 гг., стояло в центральных районах холодное и дождливое лето. Хлеба не вызревали и погибали. Начался массовый голод, приведший к большой смертности и оттоку населения в южные районы. Там образовалось большое казачье поселение, не подчинявшееся московскому правительству. Именно оно стало благо­приятной средой для развития авантюры Лжедмитрия.

В конце 1603 г. до царя дошли слухи, что в Речи Посполитой появился самозванец, который выдает себя за сына Ивана Грозного царевича Дмит­рия. Началось расследование, в ходе которого выяснили, что царевичем назвался беглый монах Чудова монастыря Гришка Отрепьев, служивший когда-то у бояр Романовых и Черкасских. Это очень обеспокоило царя, поскольку он стал подозревать бояр в причастности к этой авантюре. Для опознания самозванца в Польшу был направлен его дядя Смирной От­репьев, но увидеться с племянником ему не удалось. Вопрос о личности новоявленного царевича остался открытым.

Весной 1604г. появились слухи о готовящемся нападении на Русь крымского хана. Царь стал собирать войска, но их оказалось так мало, что пришлось приглашать на службу любых «охотчих людей». Во главе Боль­шого полка поставили П. И. Шереметева, еще не забывшего репрессии против своих родственников; во главе Передового полка — М. Г. Салтыко­ва, также имевшего родственные связи с Романовыми; во главе Сторожево­го полка — И. П. Ромодановского, не так давно сурово наказанного за местничество. Вряд ли такое войско могло стать опорой трона. К счас­тью, нападение хана не состоялось. Но другая угроза вскоре оказалась суровой реальностью.

Осенью 1604 г. войска Лжедмитрия пересекли западную границу России и вступили на ее территорию. В их составе были не только поляки, но и запорожские казаки, желавшие видеть самозванца своим государем. В спешном порядке царь стал собирать рать, чтобы разбить смутьяна. Во главе ее он поставил всех своих лучших полководцев, весь цвет знати, но среди них слишком мало было родственников, когда-то вознесших его на трон. Этот важнейший для судеб государства поход не смог возглавить ни сам Борис, одолеваемый тяжкими болезнями, ни его юный сын царевич Федор. Бороться за свой трон они поручили знати, которая была недоволь­на царским правлением. Хотя Борис и пытался окружить себя родствен­никами, даже ввел в думу 6 бояр Годуновых (Ивана Ивановича, Степана Степановича, Якова Михайловича, Матвея Михайловича, Никиту Василье­вича и Ивана Михайловича), среди них нашелся только один способный возглавить далеко не самый важный полк (Сторожевой). Прошло то время, когда талантливые воеводы Годуновы были во всех полках, полнос­тью контролируя государево войско. Настроив против себя знать и поддан­ных и не создав опору трона в армии, Годунов сам подписал себе смертный приговор.

Один за другим стали сдаваться Лжедмитрию северские города. Если царские воеводы пытались оказывать сопротивление, население их арес­товывало и отсылало к Лжедмитрию. Царское войско хоть и сражалось, но доблести не проявляло. В нем началось брожение, появились перебежчики.

Наконец постоянные ощущения тревоги и страха окончательно под­точили и без того слабое здоровье царя. 13 апреля 1605 г. он скоропостижно умер, вероятно, от апоплексического удара, хотя некоторые современники полагали, что царь отравился, предчувствуя крах.

В спешном порядке умершего постригли под именем Боголепа, следуя традиции не только прежних царей, но и всех представителей рода Го­дуновых. Пышные похороны состоялись в Архангельском соборе, где гроб Бориса положили рядом с гробом царя Федора. Однако пролежал он там недолго.

Как только в царское войско, стоявшее под Кромами, пришла весть, что Борис умер, начался массовый переход на сторону Лжедмитрия. Никто не хотел служить молодому царевичу Федору, полагая, что за него будут править мать и ее многочисленные и худородные родственники. Прислан­ная новая роспись войска окончательно возмутила всех. Лишь несколько человек бежали в Москву. Все остальные полководцы со своими полками перешли на службу к новому претенденту на царский трон Лжедмитрию. Не на полях сражения, а в людских сердцах победил самозванец, там же следует искать причины краха правления царя Бориса.

Царевичу Федору не удалось воцариться, хотя официально он был провозглашен наследником. Присланные от Лжедмитрия гонцы всколыхну­ли москвичей, и они бросились громить царский дворец и дома Годуновых. Федор с матерью и сестрой были арестованы и вскоре умерщвлены. В жи­вых осталась только Ксения, которую постригли в монахини под именем Ольга и некоторое время держали в столице для услады самозванца. Гроб царя Бориса восставшие с позором выбросили из Архангельского собора. После всяких поругательств он был захоронен в убогом Варсонофиевском монастыре вместе с женой и сыном. Только после воцарения Василия Шуйского его перезахоронили в Троице-Сергиевом монастыре. Этим Борис как бы лишался прав на царский титул и официально объявлялся узурпато­ром, с помощью преступлений незаконно захватившим престол. Так рус­ское общество отомстило Б. Ф. Годунову за то, что он решился стать первым выборным царем, нарушив вековые традиции престолонаследия.

Ключевский В. О.

НАЧАЛО ДИНАСТИИ РОМАНОВЫХ

Вожди земского и казацкого ополчения (1) князья Пожарский и Трубецкой разослали по всем городам государства повестки, при­зывавшие в столицу духовные власти и выборных людей из всех чинов для земского совета и государственного избрания. Это был первый бесспорно всесословный земский собор с участием посадских и даже сельских обывателей. Когда выборные съехались, был на­значен трехдневный пост, которым представители Русской земли хотели очиститься от грехов Смуты перед совершением такого важного дела. По окончании поста начались совещания. Едино­мыслия не оказалось. Собор распался на партии между велико­родными искателями, из которых более поздние известия называют князей Голицына, Мстиславского, Воротынского (2), Трубецкого, Мих. Ф. Романова. Сам, скромный по отечеству (3) и характеру, князь Пожарский тоже, говорили, искал престола и потратил немало денег на поиски. Наиболее серьезный кандидат по спо­собностям и знатности, кн. В. В. Голицын был в польском плену, кн. Мстиславский отказывался; из остальных выбирать было некого. Московское государство выходило из страшной Смуты без героев; его выводили из беды добрые, но посредственные люди. Кн. Пожарский был не Борис Годунов, а Михаил Рома­нов — не кн. Скопин-Шуйский. При недостатке настоящих сил дело решалось предрассудком и интригой. В то время как собор разбивался на партии, не зная, кого выбрать, в него вдруг пошли одно за другим «писания», петиции за Михаила от дворян, больших купцов, от городов Северской земли и даже от казаков; последние и решили дело.

Соборное избрание Михаила было подготовлено и поддержано на соборе и в народе целым рядом вспомогательных средств: пред­выборной агитацией с участием многочисленной родни Романовых, давлением казацкой силы, негласным дознанием в народе, выкриком столичной толпы на Красной площади. Но Михаила вынесла не личная или агитационная, а фамильная популярность. Популяр­ность Романовых, приобретенная личными их качествами, несом­ненно усилилась от гонения, какому подверглись Никитичи при подозрительном Годунове. Вражда с царем Василием и связи с Тушином доставили Романовым покровительство и второго Лже­димитрия и популярность в казацких таборах. Так двусмысленное поведение фамилии в смутные годы подготовило Михаилу двусто­роннюю поддержку, и в земстве и в казачестве. Но всего больше помогла Михаилу на соборных выборах родственная связь Рома­новых с прежней династией. В продолжение Смуты русский народ столько раз неудачно выбирал новых царей, и теперь только то избрание казалось ему прочно, которое падало на лицо, хотя как-нибудь связанное с прежним царским домом. В царе Михаиле видели не соборного избранника, а племянника царя Федора, при­родного, наследственного царя. Недаром дьяк И. Тимофеев в не­прерывной цепи наследственных царей ставил Михаила прямо после Федора Ивановича, игнорируя и Годунова, и Шуйского, и всех самозванцев. Так явился родоначальник новой династии, по­ложивший конец Смуте.

* Ключевский В. О. Курс... Ч. III. С. 57—61.

Кобрин В. Б.

/ИЗБРАНИЕ ЦАРЕМ МИХАИЛА РОМАНОВА/

…В январе 1613 г. в Москве собрался Земский собор, исключи­тельно многолюдный и представительный: в нем участвовали вы­борные дворян, посадских людей, духовенства и, возможно, пред­ставители черносошных крестьян. Собор принял решение «никаких иноземных государств на Московское государство не избирать». Наиболее приемлемой для всех участников собора оказалась кан­дидатура 16-летнего Михаила Федоровича Романова, сына митро­полита Филарета. Сохранилось известие, что один из бояр писал в Польшу кн. В. В. Голицыну: «Миша-де Романов молод, разумом еще не дошел и нам будет поваден». Вряд ли, однако, только этими качествами Михаил Романов был обязан своему избранию, тем более что молодость и незрелость должны были со временем исчезнуть, а за спиной действительно не слишком умного «Миши Романова» стоял его властный и талантливый отец. Правда, пока Филарет находился в польском плену, но его возвращение было неизбежно. Дело, видимо, в другом. Страна в этих условиях нуж­далась в правительстве своеобразного общественного примирения, правительстве, которое сумело бы обеспечить не только сотрудни­чество людей из разных политических лагерей (сторонники Году­нова, Шуйского, Владислава, тушинцы и т. п.), но и классовый компромисс. Крестьянская война (4) не столько потерпела поражение, сколько как бы увяла. Крестьянская война не может продолжаться слишком долго. Если победа не приходит, а отряды восставших не разгромлены, они постепенно вырождаются в грабительские. Это и происходило со многими из казаков. Кандидатура представителя семьи Романовых устраивала разные слои и даже классы общества. Для боярства Романовы были свои — выходцы из одного из самых знатных боярских родов страны. Их считали своими и те, кто был близок к опричному двору: на престол Романовы имели право только через свойство с Иваном Грозным, а одним из инициаторов опричнины называли Василия Михайловича Юрьева⁵, приходив­шегося двоюродным дедом молодому царю. Но и пострадавшие от опричнины не чувствовали себя чуждыми этому семейству: среди его членов встречались казненные и опальные в годы опричнины, а сам Филарет оказался в ссылке при бывшем опричнике Борисе Годунове. Наконец, Романовы пользовались большой популярно­стью среди казачества, с ними связывались многие крестьянские

иллюзии, и длительное пребывание Филарета в Тушине в качестве «нареченного патриарха» (6) заставляло и бывших тушинцев не опа­саться за свою судьбу при новом правительстве. Поскольку Филарет возглавил в свое время делегацию, которая приглашала на русский трон Владислава, то и сторонники польского королевича могли не беспокоиться за свое будущее при Романовых. Романовы оказались той посредственностью, которая устраивала всех.

При вступлении на престол в феврале 1613г. Михаил Федорович, по некоторым известиям, дал обязательство не править без Земского собора и Боярской думы. Не исключено, что речь шла о повторении крестоцеловальной записи Василия Шуйского (7), которая включалась почти во все программные документы 1610—1611 гг…

Кобрин В. Б. I и II ополчения. Разгром интервентов

// Павленко Н. И., Кобрин, В. Б., Федоров В. А. История СССР с древнейших времен до 1861 г. М., 1989. С. 181—182.

Избрание в 1613 г. на царский престол Михаила Федоровича Романова (1596— 1645) знаменовало собой не только приход к власти новой династии, но и завершение эпохи Смуты. Почему был избран именно Михаил Романов? Приводимые отрывки из сочинений В. О. Ключевского и В. Б. Кобрина дают представление о том, как решался этот вопрос дореволюционными историками и решается ныне. В. Б. Кобрин известен не только как один из крупнейших современных исследова­телей истории России XVI в. В течение многих лет он был профессором Московского государственного педагогического института им. В. И. Ленина (ныне — МПГУ) и Московского государственного историко-архивного института. Его лекции по русской истории пользовались огромным успехом и всегда проходили при переполненных аудиториях. Материал этих лекций использован им при написании учебной книги для будущих учителей истории, откуда и взят нами рассказ об избрании на царство Михаила Романова.

1. Вожди земского и казацкого ополчения... — ополчение под предводительством Д. Пожарского и К. Минина, начало формированию которого положено в Нижнем Новгороде, В. О. Ключевский называет земским. Оно было ополчением «всей земли»; в него вошли (или дали на него средства) посадские люди, купцы, крестьяне, дворяне. В ходе борьбы за освобождение Москвы к этому ополчению примкнули казацкие отряды из распавшегося первого ополчения под предводительством Д. Тру­бецкого. Ниже В. О. Ключевский еще раз говорит о тех же основных силах этого движения как о земстве и казачестве.

2. Иван Михайлович Воротынский (ум. в 1627 г.) — князья Воротынские, как и Одоевские, Мезецкие, Мосальские и др., принадлежали к потомкам Михаила Все­володовича черниговского, владевшим землями в верховьях Оки. Ныне недалеко от Калуги находится село Воротынск, когда-то центр небольшого княжества. Князья Воротынские перешли на службу в Москву на рубеже XV—XVI вв., и некоторые из них отличились как военачальники. Особенно князь Михаил Иванович, воевода Ивана Грозного, разбивший крымских татар при Молодях в 1572 г. (умер в ссылке после жестоких пыток). Его сын Иван Михайлович активно боролся с Болотниковым и Лжедмитрием II, однако вскоре выступил как один из инициаторов свержения Василия Шуйского. Впоследствии — сторонник патриарха Гермогена, противился притязаниям Сигизмунда III на русский престол.

3. …скромный по отечеству... — отечество в данном случае означает проис­хождение, родство, степень знатности (ср. отчество, отец). Оно имело большое значение в местнических спорах боярско-княжеской знати при назначении на те или иные посты. Д. М. Пожарский и принадлежал к одной из ветвей династии Рюриковичей, восходившей к князьям Стародубским. Предки Д. М. Пожарского высоких чинов при московском дворе не имели.

4. О крестьянской войне в России в начале XVII в. говорится в работах отече­ственных историков последних десятилетий. Обычно под ней понимается движение крестьян, холопов и казаков под руководством И. И. Болотникова в 1606—1607 гг. Некоторые исследователи понимают ее шире — как движение крестьянских масс в течение всего Смутного времени, в этом случае восстание под предводительством Болотникова рассматривается как кульминация крестьянской войны, после которой наступает ее постепенный спад.

5. Василий Михайлович Юрьев (ум. в 1567 г.) — боярин, один из приближенных Ивана Грозного. Двоюродный брат царицы Анастасии и ее брата Никиты Романовича, деда Михаила Федоровича Романова.

6. ...«нареченного патриарха»... —- как известно, отец Михаила Романова был насильно пострижен в монахи под именем Филарет еще при Борисе Годунове. В 1605 г. он стал митрополитом ростовским. Затем Филарет оказался в тушинском лагере, и Лжедмитрий II, желая подчеркнуть свое мнимое родство с ним, назначил («нарек») его патриархом. Филарет осуществлял патриаршую власть на территории, подвластной тушинцам, но не прошел торжественного обряда посвящения в сан, оставаясь лишь нареченным патриархом. Тем более что в Москве находился патриарх Гермоген, посвященный в сан при царе Василии Шуйском. Филарет участвовал в переговорах с польским королем в феврале 1610г. от имени тушинцев и в конце 1610 г.— начале 1611 г. от имени тогдашнего московского правительства, после чего оказался в плену в Польше. Только по возвращении из плена в 1619г. Филарет был посвящен в сан патриарха. Умер в 1633 г.

7. При вступлении на престол после свержения первого самозванца Василий Шуйский дал запись, подтвердив ее целованием креста, что будет осуществлять суд по важным делам только совместно с Боярской думой. Это в какой-то степени ограничивало самодержавие. В дальнейшем идеи крестоцеловальной записи Шуй­ского были развиты в февральском и августовском договорах 1610г. с королем Сигизмундом, других документах.

РОССИЯ В ЦАРСТВОВАНИЕ ИВАНА ГРОЗНОГО

Ограничение местничества, 1550 г. ………………………………….1

Учреждение стрелецкого войска, 1550 г……………………………..2

Создание дворянского ополчения (Уложение о службе 1556 г.)..…2

Судебник 1550 г…………………………………………………….....4

Стоглавый собор, 1551 г. …….………………………………………8

Отмена кормлений, 1556 г…………………………………………....12

Учреждение опричнины, 1565 г. (по Никоновской летописи)….…13

Карамзин Н.М. Детство и юность Ивана ……………………………20

Кром М.М. Политический кризис 30 - 40-х годов XVI века

(Постановка проблемы)………………………………………………29

Кобрин В.Б. Падение Избранной рады ……………………………..54

Опричнина в оценке отечественных историков:

Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного……………………..59

Скрынников Р. Г. Иван Грозный.……………………………...60

Кобрин В. Б. Иван Грозный……………………………….…..61

ОГРАНИЧЕНИЕ МЕСТНИЧЕСТВА, 1550 г.

<…> Царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии приговорил с отцом своим Махарием митрополитом, и з братом своим со князем Юрьем Васильеви­чем, и со князем Володимером Андреевичем, и з своими бояры, да и в наряд служебной велел написати, где быти на Цареве и великого князя службе бояром и воеводам по полком: в болшом полку быти болшому воеводе, а передовому полку, и правые руки, и левые руки воеводам и сторожевого полку первым воеводам быти менши болшого полку перваго воеводы. А кто будет другой (второй) в болшом полку воевода, и до того болшого полку другово воеводы правые руки болшему воеводе делу и счета нет, быти им без мест. А которые воеводы будут в правой руке, и передовому полку да сторожевому полку воеводам первым быти правые руки не менши. А левые руки воеводам быти менши передового полку и сторожевого полку первых воевод. А быти левые руки воеводам менши правые руки первого воеводы. А другому воеводе в ле руке быти менши другова же воеводы правые руки. А князем и дворяном болшим, и детем боярским на Цареве и великого князя службе з бояры и с воевсоды или с лехкими воеводами (1) царева и великого князя для дела быти без мест. И в наряд служебной царь и великий князь велел записати, что боярским детем дворяном болшим лучитца на Цареве и великого князя службе быти с вех ми не по их отечеству, и в том их отечеству порухи никоторые нет (2). А ко дворяне болшие ныне будут с меншими воеводами где на Цареве и вел князя службе не по своему отечеству, а вперед из них лучитца кому ис дворян болших самим быть в воеводах и с теми же воеводами вместе, с которыми они были, или лучитца где быти на какове посылке, и с теми им воеводами, с которыми оне бывали, счет дата тощы, и быти им тогды в воеводах по своему отечеству (3); а наперед того хотя и бывали с которыми воев меншими на службе, и тем дворяном с теми воеводами в счете в своем отечестве порухи нет по государеву цареву и великого князя приговору (4).

1. Легкие воеводы - поставленные в походе во пиве отдельных отрядов, выло— частные задачи (разведка, захват небольших городов или крепостей, преследование разбитого неприятеля и т.п.).

2. В летописном варианте приговора 1550 г. сказано: «хто с кем в одном полку послан, тот того и менши». Это правило не приносило «порухи» (уничижения) «отечеству» назначенным в тот или другой полк на более низкие должности дворянам.

3. Знатные («болшие») дворяне получали право после службы под начальством которых они считали менее знатными, подучить с ними местнический «счет» и назначение воеводами «по своему отечеству».

4. Фактически местничество воевод друг с другом продолжалось (даже в годы опричнины) вплоть до окончательной его отмены в 1682 г.

Разрядная книга 1475-1598 гг. М., 1966. С. 125-127

УЧРЕЖДЕНИЕ СТРЕЛЕЦКОГО ВОЙСКА, 1550 г.

1550 г. Того же лета учинил у себя царь и великий князь Иван Васильевич выборных стрельцов с пищалей 3000 человек, а велел им жиги в Воробьевской слободе, а головы у них учинил детей боярских: в первой статье Гришу Желобова сына Пушечникова, а у него пищальников 500 человек, да с ним голов ста человек сын боярской, а в другой статье дьяк Ржевский, а у него пищальников 500 человек, а у всяких у ста человек сын боярской; в третьей статье Иван Семенов сын Черемисинов, а у него 500 человек, а у ста человек боярской в сотниках; в четвертой статье Васка Фуников сын Прончищев, а с ним 500 человек, а у ста человек сын боярской; в пятой статье Федор Иване сын Дурасов, а с ним 500 человек, а у ста человек сын боярской; в шее статье Яков Степанов сын Бунтов, а у него 500 человек, а у ста человек боярской. Да и жалованье стрельцом велел давати по 4 рубля на год.

Полное собрание русских летописей. Т. XXII. Вторая половина. С. 532-533.

СОЗДАНИЕ ДВОРЯНСКОГО ОПОЛЧЕНИЯ

(Уложение о службе 1556 г.)

Посем же государь и сея разсмотри, которые велможы и всякие воини мно-гыми землями завладали, службою оскудеша, - не против государева жалования и своих вотчин служба их (1), - государь же им уровнения творяше: в поместьях землемерие им учиниша (2), комуждцо что достойно, так устроиша, преизлишки же разделила неимущим (3); а с вотчин и с поместья уложеную службу учини же: со ста четвертей добрые угожей земли человек на коне и в доспехе полном, а в далной поход о дву конь (4), и хто послужит по земли (5) и государь их жалует сво­им жалованием, кормлении, и на уложеные люди (6) дает денежное жалование: а хто землю держит, а службы с нее не платит на тех на самех имати денги за люди (7); а хто дает в службу люди лишние перед землею (8), через уложеные люди, и тем от государя болшее жалование самим, а людем их перед уложеными в полътретиа (9) давати денгами. И все государь строяше, как бы строение воиньстъву и служба бы царская безо лжи была и без греха вправду; и подлинные тому розряды у царьскых чиноначалников, у приказных людей.

1. Не против вотчин... служба их - феодалы являлись в поход с числом людей и оружи­ем по своему усмотрению, независимо от богатства и размеров их земельных владений.

2. Землемерие им учиниша - около 1551 г. был составлен единый писцовый наказ, и писцы начали измерять земельные владения в общегосударственной налоговой единице – «сохе», с которой соразмерялись старые единицы, существовавшие в разных областях государства (выть, обжа и др.). В руках писцов в качестве пособия появилась «Книга, именуемая Геометрия или Землемерие».

3. Преизлишки... неимущим - мелким дворянам.

4. Сто четвертей (четей) - около 50 га; если у феодала было 200 четей земли, он дол­жен был привести с собой в поход одного слугу на коне, с оружием и в доспехах, если 300 четей - двух слуг и т.д.

5. Хто послужит по земли - выполнит полностью норму поставки людей, коней и ору­жия.

6. Уложенные люди - ратники, выставляемые феодалом по одному с каждых 100 четей принадлежащей ему земли.

7. Имати деньги за люди - удерживать деньги из жалованья по окладу за недоставлен­ных по норме ратников.

8. Лишние перед землею - выставленные в поход сверх установленной нормы («передаточные люди»).

9. В полътретиа - в два с половиной раза больше.

Полное собрание русских летописей. Т. XIII. С. 268-269.

СУДЕБНИК 1550 г.

Лета 7058 июня царь и великий князь Иван Васильевич веса Руси [с] своею братьею и з бояры сесь Судебник уложил: как судити бояром, и околничим, и дворецким, и казначеем, и дьяком, и всяким приказным людем, и по городом намесником, и по волостем волостелем, и тиуном и всяким судьям.

1. Суд царя и великого князя судити боаром, и околничим, и дворецким, и казначеем, и дьяком. А судом не дружыти и не мстити никому, и посулу в суде не имати; також и всякому судье посулов в суде не имати.

2. А которой боярин, или дворецкой, или казначей, или дьак просудится, а обвинит кого не по суду безхитростно (1), или список подпишет и правую грамоту (2) даст, а обыщется то в правду, и боярину, и дворецкому, и околничему, и казначею, и диаку в том пени нет (3); а истцом суд з головы, а взятое отдати.

3. А которой боярин, или дворецкои, или казначей, или дьяк в суде посул возмет и обвинит не по суду (4), а обыщется то в правду, и на том боярине, на дворецком, или на казначеи, или на дьяке взяти исцов иск (5), а пошлины и великого князя, и езд, и правда, и пересуд, и хоженое, и правой десяток и пожелезное взяти втрое (6), а в пене что государь укажет.

4. А которой дьяк список нарядит или дело запишет не по суду, не таж, на суде было, без боярьского, или без дворецкого, или без казначеева ведома обыщется то в правду, что он от того посул взял, и на том дьаке взята боярином вполы да кинута его в тюрму.

5. Подьачеи, которой запишет не по суду для посула без дьячего приказу, и того подьячего казнити торговою казнью, бити кнутьем. <...>

8. А имати боарину, и дворецкому, и казначею и дьяку в суде от рублевого дела (7) на виноватом пошлин, кто будет виноват, ищеа (8) или ответчик, и боярину, или дворецкому, или казначею на виноватом одиннатцать денег, а дьяку семь денег, а подьачему две денги; а будет дело выше рубля и ниже рубля, и имати пошлины по росчету; а болши того им не имати. <...> А возмет боарин или дворецкой, или казначей, или дьак, или подьячей, или неделщик (9) на ком что лишек, и на том взята втрое. А хто учнет бити челом на боярина, или| дьяка, или на подьячего, или на неделщика, что взяли на нем сверх пошлин лишек, и обыщется то, что тот солгал, и того жалобника казнити торговою казнью да вкинути в тюрму. <…>

26. А бесчестие (10) детем боярским, за которыми кормлениа (11), указати доходу, что на том кормление по книгам доходу¹¹, а жене его безчестья против того доходу; которые дети боарьские емлют денежное жалование, сколко которой жалованья имал, то ему и бесчестие, а жене его вдвое против их бесчестиа; а дьяком полатным и дворцовым безчестие что царь и великий князь укажет, а женам их вдвое против их бесчестиа; <...> а торговым людем и посадским людем и всем середним бесчестиа пять рублев, а женам их вдвое бесчестиа против их бесчестиа; а боярскому человеку доброму (13) бесчестиа пять рублев, опричь тиунов и довотчиков, а жене его вдвое; а тиуну боярскому или довотчику и праведчику (14) бесчестиа против их доходу, а женам их вдвое; крестианину пашенному и непашенному бесчестиа рубль, а жене его бесчестиа два рубля; а боярскому человеку молотчему (15) или черному городцкому человеку молодчему (16) рубль бесчестиа, а женам их бесчестна вдвое. А за увечие указывати крестианину, посмотря по увечию и по бесчестию; и всем указывали за уве­чие, посмотря по человеку и по увечью.

61. А государьскому убойце, и градскому здавцу, и коромолнику, и церков­ному татю, и головному татю, и подметчику, и зажигалнику (17), ведомому лихому человеку, жывота не дати, казнити ево смертною казнью. <...>

64. А детей боарьских судити наместником по всем городом по нынешным царевым государевым жалованным вопчим грамотам. <...>

72. А по городом наместником городских посадских всех людей промеж их судити, обыскивая по их животом и по промыслом и по розмету (18): сколке руб­лей кто цареву и великого князя подать дает, по тому их, обыскивая, судити и управа чинитя. А розметныя книги (19) старостам и соцким и десяцким и всем и людем тех городов своих розметов земсково дьака руку за своими руками ежегод присылати на Москву к тем боаром, и дворецким, и х казначеем, и к дьаком, у кого будут которые городы в приказе (20); а другие книги розметные своих розметов старостам и соцким и десяцким тех городов, ще кто живет, отдавати тех городов старостам и целовалником (21), которые у наместников в суде сидят. И кто тех городов городцкие посадцкие люди учнут промеж себя искати много, не по своим животом, и про тех исцов сыскивата розметными книгами, сколко он рублев с своего жывота подати дает; и будет жывота ево столко есть, на сколко ищет, ино ему дата суд; а будет жывота ево сколке нет, и тех исцов в их искех тем и винити, а пошлины имати по Судебнику, а Цареве государсве пене велети дата на поруку да прислати к Москве ко государю. А городцким посацким людем искати на наместникех и на их людех по своим же жывотом и по промыслом и по розмету. <…>

81. А детей боарьских служилых и их детей, которые не служивали, в холопи не приимати никому, опричь тех, которых государь от службы отставит. <...>

88. А крестианом отказыватись из волости в волость и из села в село один срок в году: за неделю до Юрьева дни до осеннего и неделя по Юрьеве дни осеннем. А дворы пожилые платят в поле рубль и два алтына, а в лессх, ще десять връст до хоромного лесу (22), за двор полтина и два алтына. А которой крестианин за кем жывет год да пойдет прочь, и он платит четверть двора; а два года пожывет, и он платит полдвора; а три годы пожывет, и он платит три чет­верти двора; а четыре годы поживет, и он платит весь двор, рубль и два алтына.

А пожилое имати с ворот (23). А за повоз (24) имати з двора по два алтына; опричь того пошлин на нем не имати. А останетца у которого крестианина хлеб в земли, и как тот хлеб пожнет, и он с того хлеба или с стоачего даст борон (25) два алтына; а по кои места была рож его в земле, и он подать цареву и великого князя платит со ржы, а боярьского дела ему, за кем жыл, не делати. А попу пожылого нет, и ходити ему вон безсрочно воля. А которой крестьянин с пашни продастся в холопи в полную, и он выйдет безсрочно ж, и пожылого нет; а которой хлеб его останется в земле, и он с того хлеба подать цареву и великого князя дает; а не похочет подати платити, и он своего хлеба земленаго лишен. <…>

92. А которой человек умрет без духовной грамоты, а не будет у него сына ино статок весь и земли взяти дочери; а не будет у него дочери, ино взяти ближнему от его роду. <...>

98. А которые будут дела новые, а в сем Судебнике не написаны и как те дела с государева докладу и со всех боар приговору вершается, и те дела в сем Судебнике приписывати. <...>

1. Безхитростно - по ошибке.

2. Правая грамота - постановление (решение) суда.

3. Пени - наказания (штрафы).

4. Не по суду - за взятку, вопреки достоверным результатам следствия и суда.

5. Взяти исцов иск - взыскать штраф в размере суммы иска (частного).

6. Перечислены судебные расходы (езд, хоженое) и пошлины, взимаемые с виновного в тройном размере.

7. Oт рублевого дела - от суммы иска в рубль.

8. Ищеа - истец.

9. Неделыцик - выборный или назначенный человек, исполняющий поручения суда неделям.

10. Бесчестие - плата за оскорбление.

11. Кормления - доходы за исполнение обязанностей по делам управления.

12. По книгам - по доходам, записанным в книгах.

13. Боярский человек добрый - холоп по своему положению или профессии, более ценимый господином.

14. Тиун, довотчих, праведчик - холоп, исполнявший в доме и хозяйстве господина административные или судебные функции по его поручению.

15. Боярский человек молотчий - рядовой холоп, выполнявший «черную» работу.

16. Городцкой человек молодчий - малоимущий посадский человек.

17. Государьский убойца - убийца своего господина; градский здавец - сдавший изме­ной врагу город (крепость); церковный тать - вор, обокравший церковь; головный тать - убийца; подметчик - человек, подбросивший с злым умыслом какую-либо вещь; зажигалник - поджигатель, совершивший умышленный поджог.

18. Розмет - определение размера податей внутри общины посадских людей между ее членами по имуществу и доходам.

19. Розметные книга - с записью «розмета».

20. В приказе - в ведении.

21. Выборные старосты и целовальники (целовавшие крест о добросовестном исполне­нии выборной должности, например, при таможнях, тюрьмах и т.д.) и участвовавшие в наместничьем суде.

22. Хоромный лес - пригодный для строительства дома и хозяйственных зданий.

23. С ворот - со двора с воротами, а не с других построек.

24. Повоз - поставка на подводах натуральных податей, взамен которых взимается два алтына со двора за год.

25. Борон - подать, штраф.

Судебники XV-XVI веков. М.-Л.. 1952. С. 141 – 176.

СТОГЛАВЫЙ СОБОР, 1551 г.

<..> О монастырех, иже пусты от небрежения.

В монастыри боголюбцы дают душам своим и родителем на поминок вотчинные села и прикупи, а иные вотчины собою покупают в монастыри, а иное угодие у меня припрашивают. И поймали много по всем монастырем, а братии во всех монастырех по старому, а инде старою менши, есть и пить старое братье скуднее; устроения в монастырях ни котораго не прибыло, и старое опустело, где те прибыли и кто тем корыстуется? А тарханные и несудимые и льготные грамоты (1) у них же о торговлях без пошлино. А чернцы по селом да в городе, тяжутся о землях. Достойно ли то? А села и именья в монастыри емлют, а по тех душах и по родителех и по их приказу и памяти не исправляют, кто о сем истязан будет в день страшнаго суда? <—>

Глава 6.

Некогда вниде в слухи боговенчаннаго и христолюбивого царя государя и великого князя Ивана Васильевича веса Русии самодержца, что по церквам божиим звонят и поют не во время <…> и многие церковные чины не сполна совершаются по священным правилом и не по уставу. <...> Отныне впредь в царствующем граде Москве и по всем градом <...> российского царствия, по всем святым церквам звоните и божественниа литургии служити и прочее церковное пение правити сполна и по чину. <…>

Глава 26. О училищах книжных по всем градом. <...>

В царствующем граде Москве и по всем градом <...> избрати духовных священников и дьяконов и дьяков женатых и благочестивых грамоте бы и чести и пеги и писати горазди. И у тех священников и у дьяков учинити в домех училища, чтобы священницы и дьяконы и все православные хрестьяне в коемждо граде предавали своих детей на учение грамоте книжнаго писма и церковнаго петия... и чтения налойнаго. И те бы священники и дьяконы и дьяки избранные учили своих учеников страху божию и грамоте и писати и пети и чести со всяким духовным наказанием. <…>

Глава 20. О книжных писцех.

Так же которые писцы по градом книга пишут, и вы бы им велели писати с добрых переводов. Да написав правили, потом же и продавали. А которой писец написав книгу продаст не исправив, и вы бы тем возбраняли с великим запрещением. А кто <…> неисправленну книгу купит <…>, потому что возбраняли чтобы впредь так не творили. А впредь только учнут тако творити продавцы и купцы, и вы бы у них те книги имали даром без всякого зазора, да, „справив, отдавали в церкови, которые будут книгами скудны. <...>

Глава 32. О крестящихся не по чину.

Мнози неразумнии человецы, махающе рукою по лицу своему, творят крестящеся а всуе тружающеся. Тому бо маханию беси радуются. А тако есть право креститися. Первое положит руку на челе своем, потом на персех, потом на правом плечи, таже и на левом, то есть истинное воображение крестному знамению, аще кто право крещает лице свое сим знамением, той никогда же не убоится дьявола ни злато супостата и от бога мзду приемлет за то, <-..> аще ли кто леностию или невежествием не исправляет креста на лице своем, той отмещется креста Христова и припадает дьяволу. <...>

Глава 41.

<...> Писати живописцем иконы с древних проводов, как греческие живо­писцы писали и как писал Андрей Рублев и прочие пресловущии (2) живописцы, и подписывати святая Троица, а от своего замышления ничтоже предтворяти. <...>

В мирских свадьбах играют глумотворцы и арганиики, и смехотворны, и гу­сельники и бесовские песни поют, и как к церкви венчатися поедут, священник со крестом будет, а пред ним со всеми теми играми бесовскими рыщут (3), а свя­щенницы им о том не возбраняют и не запрещают. <„.> О том <...> запрещати великим запрещением. <...>

Да по дальним странам ходят скоморохи... ватагами многими, по шестидеся­ти и до семидесят человек, и по сто <...> и по деревням у крестьян сильно ядят и пьют, и из клетей животы грабят, а по дорогам людей розбивают. <...>

Да по погостам и по селом ходят лживые пророки, мужики и женки, и дев­ки, и старые бабы, наги и босы, и волосы отростив и распустя, трясутся и уби­ваются. А сказывают, что им являются святая пятница и святая Анастасия и велят им заповедати хрестияном каноны завечати. Они же заповедают крестья-ном в среду и в пятницу ручного дела не дслати, и женам не прясти, и платья не мыта, и каменья не разжигати. <..>

<...> Злые ериси кто знает их и держится: рафли, шестокрыл, воронограй, остромии, зодей, алманах, звездочетье, аристотель, аристотслсвы врага и иные составы и мудрости еретичсския и коби бесовские <...> -, и в те прелести веруючи многих людей от бога отлучают и погибают. <…>

В троицкую субботу по селом и по погостом сходятся мужи и жены на жальниках (4) и плачутся по гробом умерших с великим воплем. И егда начнут играти скоморохи во всякие бесовские игры, они же от плача прсставше, нач­нут скакати и плясати и в долони (5) бит и песни сотонинскис пети на тех же жальниках, обманщики и мошенники. <—>

<...> Русали о Иванове дни и в навсчерии Рождества Христова и сходятся мужи и жены и девицы на нощное плещеванне, и на бесчинный говор и на бесовские песни, и на плясание, и на скакание, и на богомерзкие дела. И бывает отроком осквернение и девам растление. <...>

Глава 72. О искуплении пленных.

Которых откупят царевы послы в ордах и в Цареграде и в Крыму... и тех всех плененых окупати из царевы казны. А которых православных xpистиан плененых приводят, окупив греки и туркчане, армени или иные гости, да быв на Москве, восхотят их с собою опять повести, ино их не давати, и за то крепко стояти; да их окупати из царевы же казны. <...>

Глава 75. О вотчинах и о куплях, которые боголюбцы давали святым церквам на память своим душам и по своих родителех в вечный поминок и в наследие благ вечных.

Да духовным же пастырем, архимандритом и игуменом и строителем с соборными старцы <...> по всех по тех боголюбцех, которые давали вотчины и села и купли ставити по них кормы (6) и на памяти их пети понахиды и обедни служити <...> Имена их написати в синодик (7) и поминати по церковному уставу, а отчин их и сел, которые даны на поминок святым церквам без выкупа (8) и иных церковных и монастырских земель и прочих недвижимых вещей, по священным божественным правилом, ни отдати, ни продати, но крепко хранити и блюсти (9). <...>

Глава 92. О игрищах еллинского (10) бесования.

Еще же мнози от неразумия простая чадь (11) православных христиан во градех и в селех творят еллинское бесование, различные игры и плясания в навечерии рождества Христова и против праздника рождества Ивана Предтечи в нощи и в праздник весь день и нощь. Мужи и жены, и дети в домех по улицам отходя и по водам глумы (12) творят всякими игры <...> и песньми сотанинскими <..> и многими виды скаредными (13). <...>

Глава 98.

<…> Приговорил еси государь преже сего с нами, с своими <...> о слободах наших мигрополичих и о архиепископлих и епископлих и о монастырских, что слободам всем новым тянута грацкими людьми всякое тягло и з судом. И мы ныне тот приговор помним. В новых слободах ведает бог да ты, опричь суда. А ныне наместники твои государевы и властели тех слобожан ходят судити, и в том <...> слобожаном нашим запустети. А прежде того <...> твои наместники и властели наших слобожан не суживали. И ты бы, государь, своим наместником и властелем впредь наших слобожан не велел судити. А ныне твой царский приговор с нами, что в те новые слободы вышли посацкие люди после описи, и тех бы людей из новых слобод опять вывести в город на посад. И о том ведает бог да ты, государь, как тебе о них бог известит. А впредь бы митрополитом и архиепископом, и епископом, и монастырем держати свое старые слободы по старине.., а новых бы слобод не ставити, и дворов новых в старых слободах не прибавляти... А в которых старых слободах дворы опустеют, и в те дворы звати сельских людей пашенных и непашенных по ста­рине, как преже сего было. А отказывати тех людей на срок о Юрьеве дне осеннем по государеву указу по старине же. А с посаду впредь горадских в слободы не называти и не приимати, разве казаков нетяглых людей.

1. Тарханные и несудимые грамоты - освобождали крупных церковников и монастыри от уплаты податей и выполнения повинностей в пользу государства, от вмешательства царских управителей и судей (кроме душегубства, разбоя и татьбы с поличным) в дела церковных вотчин.

2. Пресловущии - знаменитые, известные.

3. Рыщут (от ристать) - быстро бегать, скакать, ездить.

4. Жальниках - поминках.

5. Долони - ладони.

6. Ставити... кормы - кормить нищих в день поминовения умершего «боголюбца», который отдал церкви свои вотчины.

7. Синодик - рукописная книга, по которой во время церковных служб провозглашалась «вечная память» внесенным в нее умершим. В синодики Иван IV записывал казненных во время опричнины.

8. Без выкупа - без права выкупа членами «рода» (фамилии).

9. Запрещая отчуждать любым способом вотчины, села и всякое недвижимое имущество церкви и монастырей, Стоглав укреплял феодальную собственность церковников.

10. Еллинского - греческого, здесь: в смысле языческого.

11. Простая чадь - простолюдины, сельчане и горожане.

12. Глумы - шутки, смех, потехи, забавы, насмешки.

13. Виды скаредными - накладные маски-личины, потешные одежды и украшения.

Российское законодательство Х-ХХ веков. М.. 1985. Т. 2. С. 267-374.

ОТМЕНА КОРМЛЕНИЙ, 1556 г.

Приговор царской о кормлениах и о службе. Лета 7064-го (1556) пригово­рил царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии з братиею и з боляры о кормлениях и о службе всем людем, как им вперед служити. А по се время бояре и князи и дети боярскые сидели по кормлением по городом и по волостем, для росправы людем и всякого устроениа землям и собе от служеб для покою и прекормления; на которых городех и волостех были в кои лета наместникы и волостели, и тем городом и волостем розсправу и устрой делали и от всякого их лиха обращали на благое, а сами были доволны оброкы своими и пошлинами указными, что им государь уложил.

И вниде в слух благочестивому царю, что многие грады и волости пусты учинили наместникы и волостели, изо многих лет презрев страх божий и государьскые уставы, и много злокозненых дел на них учиниша; не быша им пас­тыри и учители, но сътворишася им гонители и разорители. Такоже тех градов и волостей мужичья многие коварства содеяша и убийства их людем: и как едут с кормлений, и мужики многими искы отьискивают; и много в том крово­пролития и осквернениа душам содеяша, их же не подобает в христианском законе не слышати; и многие наместникы и волостели и старого своего стяжениа избыша, животов и вотчин. <...>

О повелении царьском. И повеле государь во градех и в волостях разчинити старосты, и сотцкые, и пятьдесятцкые, и десятцкые и з страшным и грозным запрещением заповедь положити, чтоб им разсужати промежь разбои и татбы и всякие дела, отнюдь бы никотора вражда не именовалася, также ни мзда непра­ведная, ни лжывое послушество; а кого промеж собою такова лиха найдут, таковых велел казнем предавати; а на грады и на волости положити оброкы по их промыслом и по землям, и те оброкы збирати к царьскым казнам своим диаком; бояр же и велмож и всех воинов устроил кормлением, праведными урокы, ему же достоит по отечеству и по дородству, а городовых в четвертой год, а иных в третей год денежьным жалованием.

О расмотрении государьском. По сем же государь и сея расмотри: которые велможи и всякие воины многыми землями завладали, службою оскудеша, - не против государева жалования и своих вотчин служба их - государь же им уровнения творяше: в поместьях землемерие им учиниша, комуждо что достой­но, так устроища, преизлишки же разделиша неимущим; а с вотчин и с поме­стья уложеную службу учини же: со ста четвертей добрые угожей земли чело­век на коне и в доспесе в полном, а в далной поход о дву конь; и кто послужит по земли, и государь их жалует своим жалованием, кормлении, и на уложеные люди дает денежное жалование; а кто землю держит, а службы с нее не платит, на тех на самех имати денги за люди; а хто даст в службу люди лишние перед землею, через уложенные люди, и тем от государя болшее жалование самим, а людем их перед уложенными и полътретиа давати денгами.

И все, государь, строяще, как бы строение воинъству и служба бы царская безо лжи была и без греха вправду; и подлинные тому розряды у царских чиноначалников, у приказных людей.

Полное собрание русских летописей.

Т. XIII. Первая половина. СПб., 1904. С. 267-269.

УЧРЕЖДЕНИЕ ОПРИЧНИНЫ, 1565 г.

(по Никоновской летописи)

<...> Тоя же зимы, декабря в 3 день, в неделю (1), царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии с своею царицею и великою княгинею Марьею (2) и с свои­ми детми <...> поехал с Москвы в село в Коломенское. <...> Подъем же его не та­ков был, якоже преже того езживал по манастырем молитися, или на которые свои потехи в объезды ездил: взял же с собою святость, иконы и кресты, златом и камением драгим украшенные, и суды (3) золотые и серебряные, и поставцы (4) все всяких судов, золотое и серебряное, и платие и денги и всю свою казну повеле взята с собою. Которым же бояром и дворяном ближним и приказным людем повеле с собою ехати, и тем многом повеле с собою ехати з женами и з детми, а дворяном и детем боярским выбором изо всех городов, которых прибрал го­сударь быта с ним (5), велел тем всем ехати с собою с людми и с коими, со всем служебным нарядом (6). А жил в селе в Коломенском две недели для непогодия и безпуты, что были дожди и в реках была поводь велика... И как реки стали, и царь и государь ис Коломенского поехал в село Танинское в 17 день, в неделю, а из Тонинского к Троице, а чюдотворцову память Петра митрополита, декабря 21 день, празновал у Троицы в Сергееве монастыре, а от Троицы из Сергеева монастыря поехал в Слободу (7). На Москве же тоща быша Афонасий митропо­лит всеа Русии, Пимин архиепископ Великого Новаграда и Пъскова, Никандр архиепископ Ростовский и Ярославский и ины епископы и архимандриты и игумены, и царевы и великого князя бояре и околничие и все приказные люди (8); все же о том в недоумении и во унынии быша, такому государьскому великому необычному подъему, и путного его шествия не ведамо, куды бяще. А генваря в 3 день прислал царь и великий князь из Слободы ко отцу своему и богомолцу к Офонасию митрополиту всеа Русии с Костянтином Дмитреевым сыном Полива­нова с товарыщи да список, а в нем писаны измены боярские и воеводские и всяких приказных людей, которые они измены делали и убытки государьству его до его государьского возрасту после отца его блаженные памяти великого государя царя и великого князя Василия Ивановича всеа Русии. И царь и вели­кий князь гнев свой положил на своих богомолцов, на архиепископов и епи­скопов и на архимандритов и на игуменов, и на бояр своих и на дворецкого и конюшего и на околничих и на казначеев и на дьяков и на детей боярских и на всех приказных людей опалу свою положил в том, что после отца его... велико­го государя Василия... в его государьские несвершеные лета, бояре и все при­казные люди его государьства людем многие убытки делали и казны его госу­дарьские тощили, а прибытков его казне государьской никоторой не прибавля­ли, также бояре его и воеводы земли государьские себе розоимали, и другом своим и племяни его государьские земли роздавали; и держачи за собою бояре и воеводы поместья и вотчины великие, а жалования государьские кормленые емлючи, и собрав себе великие богатства, и о государе и о его государьстве и о всем православном християнстве не хотя радети, и от недругов его от Крымско­го и от Литовского и от Немец не хотя крестиянства обороняти, наипаче же крестияном насилие чинити, и сами от службы учали удалятся, и за право­славных крестиян кровопролитие против безсермен и против Латын и Немец стояти не похотели; и в чем он, государь, бояр своих и всех приказных людей, также и служилых князей и детей боярских похочет которых в их винах понаказати и посмотрити (9) и архиепископы и епископы и архимандриты и игумены, сложася с бояры и з дворяны и з дьяки и со всеми приказными людми, почали по ним же государю царю и великому князю покрывати; и царь и государь и великий князь от великие жалости сердца, не хотя их многих изменных дел терпети, оставил свое государьство и поехал, ще вселитися, идеже его, госуда­ря, бог наставит.

К гостем же и х купцом и ко всему православному крестиянству града Мо­сквы царь и великий князь прислал грамоту с Костянтином Поливановым, а велел перед гостьми и перед всеми людми ту грамоту пронести дьяком Путилу Михайлову да Ондрею Васильеву; а в грамоте своей к ним писал, чтобы они себе никоторого сумнения не держали, гневу на них и опалы никоторые нет. Слышав же сия пресвящснный Афонасий митрополит всеа Русии и архиепи­скопы и епископы и весь освященный собор, что их для грехов сия сключиша-ся, государь государьство оставил, зело о сем оскорбсша и в велице недоуме­нии быша. Бояре же и околничие, и дети боярские и все приказные люди, и священнический и иноческий чин (11), и множества народа, слышав таковая, что государь гаев свой и опалу на них положил и государьство свое оставил, они же от многого захлипания слезного перед Офонасием митрополитом всеа Русии и перед архиепископы и епископы и пред всем освященным собором с плачем глаголюще: «увы! горе! како согрешихом перед богом и прогневахом государя своего многими пред ним согрешения и милость его вслию превратихом на гнев и на ярость! ныне к тому прибегнем и кто нас помилует и кто нас избавит от нахожения иноплеменных? како могут быть овцы без пастыря? егда волки ви­дят овца без пастуха, и волки восхитят овца, кто изметца от них?(12) такоже и нам как быта без государя?" И иная многая словеса подобная сих изрекоша ко Афонасию митрополиту веса Русии и всему освященному собору, и не токмо сия глаголюще, наипаче велием гласом молиша его со многими слезами, чтобы Афонасий митрополит всеа Русии с архиепископы и епископы и со освящен­ным собором подвиг свой учинил и плачь их и вопль утолил и благочестивого государя и царя на милость умолил, чтобы государь царь и великий князь гнев свой отовратил, милость показал и опалу свою отдал, а государьства своего не оставлял и своими государьствы владел и правил, якоже годно ему, государю; а кто будет государьские лиходеи которые изменные дела делали, и в тех ведает бог да он, государь, и в животе и в казни его государьская воля: "а мы все своими головами едем за тобою, государем святителем, своему государю царю и великому князю о его государьской милости бита челом и плакатися .

Также и гости и купцы и все гражане града Москвы по тому же биша че­лом Афонасию митрополиту всеа Русии и всему освященному собору, чтобы били челом государю царю и великому князю, чтобы над ними милость пока­зал, государьства не оставлял и их на разхищение волком не давал, наипаче же от рук силных избавлял; а хто будет государьских лиходеев и изменников, и они за тех не стоят и сами тех потребят(13). Митрополит же Афонасий, слышав от них плачь и стенание неутолимое, сам же схати ко государю не изводи для градского брежения, что все приказные люди приказы государьские отставиша и град отставиша никим же брегом, и послал к благочестивому царю и велико­му князю в Олексанпровскую слободу от себя того же дни, генваря в 3 день, Пимина архиепископа Великого Новагорода и Пъскова да Михайлова Чюда архиманцрита Левкию (14) молити и бита челом, чтобы царь и великий князь над ним, своим отцом и богомолцем и над своими богомолцы, над архиепископы и епископы, и на всем освященном соборе милость показал и гнев свой отложил, такоже бы над своими бояры и над околничими и над казначеи и над воевода­ми и надо всеми приказными людми и надо всем народом крсстиянским ми­лость свою показал, гаев бы свой и опалу с них сложил, и на государьстве бы был и своими бы государьствы владел и правил, как ему, государю, годно: и хто будет ему, государю, и его государьству изменники и лиходеи, и над теми в животе и в казни его государьская воля. А архиепископы и епископы сами о себе бита челом поехали в Слободу царю и государю и великому князю о его царской милости. <...> Бояре князь Иван Дмитреевичь Беленой, князь Иван Федоровичь Мстиславской и все бояре и околничие, и казначеи и дворяне и приказные люди многие, не ездя в домы своя, поехаша с митрополичья двора из города за архиепископом и владыками в Олександровскую слободу; такоже гости и купцы и многие черные люди со многом плачем и слезами града Моск­вы поехали за архиепископы и епископы бита челом и плакатися царю и вели­кому князю о его царьской милости. Пимин же <...> да Чюдовский архиманд­рит Левкия приехав в Слотино и обослалися в Слободу, как им государь велит очи свои видети.

Государь же им повеле ехати к себе с приставы; присхаша хе в Слободу генваря в 5 день... И многом молением молиша его со слезами о всем народе крестиянском, якоже преди изрекохом. Благочестивый хе государь царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии, милосердуя о всем православном крестианстве, для отца своего и богомолца Афонасия митрополита всея Русии и для своих богомолцов архиепископов и епископов, бояром своим и приказным людям очи свои видети велел и архиепископом и епископом и всему освящен­ному собору милостивое свое жаловалное слово рек: "Для отца своего и бого­молца Афонасия митрополита всеа Русии моления и вас для, своих богомолцов, челобитья государьства свои взята хотим, а как нам свои государьства взяти и государьствы свои владети, о том о всем прикажем к отцу своему и богомолцу к Офонасию митрополиту все Русии с своими богомолцы"... и отпустил их к Москве... А остави у себя бояр князя Ивана Дмитреевича Беленого да князя Петра Михайловича Щетянева и иных бояр, а к Москве того же дни генваря в 5 день, отпустил бояр князя Ивана Федоровича Мстиславского, княз» Иван» Ивановича Пронского и иных бояр и приказных людей, да будут они по своим приказом и правят его государьство по прежнему обычаю. Челобитье же госу­дарь царь и великий князь архиепископов и епископов принял на том, чтобы ему своих изменников, которые измены ему, государю, делали и в чем ему, государю, были непослушны, на тех опала своя класти, а иных казнити и животы их и статки (15) имати; а учинити ему на своем государьства себе опришнину (16), двор ему себе и на весь свой обиход учинити особной, а бояр и околничих и дворецкого и казначеев и дьяков и всяких приказных людей да и дворян и детей боярских и столников и стряпчих и жилцов (17) учинити себе особно; и на дворцех, на Сытном и на Кормовом и на Хлебенном (18), учинити клюшников и подклюшников и сытников и поваров и хлебников, да и всяких мастеров и конюхов и псарей и всяких дворовых людей на всякой обиход, да и стрелцов приговорил учинити себе особно (19).

А на свой обиход повелел государь царь и великий князь, да и на детей своих царевичев Иванов и царевичев Федоров обиход, городы и волости: город Иожаеск, город Вязму, город Козелеск, город Перемышль два жеребья, город Белев, город Лихвин обе половины (20), город Ярославец и с Суходровью, город Медынь и с Товарковою, город Суздаль и с Шуею, город Галичь со всеми при-городки, с Чюхломою и с Унжею и с Коряковым и з Бслогородьем, город Во-лощу, город Юрьевец Поволской, Балахну и с Узолою, Старую Русу, город Вышегород на Поротве, город Устюг со всеми волостьми, город Двину, Карго­поль, Вагу; а волости: Олешню, Хотунь, Гусь, Муромское селцо, Аргуново, Гвоздну, Опаков на Угре, Круг Клинской, Числяки, Ординские деревни и стан Пахрянской в Московском уезде, Белгород в Кашине, да волости Вселун, Ошту, Порог Ладошской, Тотму, Прибужь. И иные волости государь поймал кормленым окупом (21), с которых волостей имати всякие доходы на его государьской обиход, жаловати бояр и дворян и всяких его государевых дворовых людей, которые будут у него в опришнинс; а с которых городов и волостей доходу не достанет на его государьской обиход, и иные городы и волости имати².

А учинити государю у себя в опришнине князей и дворян и детей боярских дворовых и городовых 1000 голов (22), и поместья им подавал в тех городех с одново (23), которые городы поймал в опришнину; а вотчинников и помещиков, ко­торым не быта в опришнине, велел ис тех городов вывести и подавати земли велел в то место (24) в ыных городех, понеже опришнину повеле учинити себе особно... Повеле же и на посаде улицы взяти в опришнину от Москвы реки:

Чертолскую улицу и з Семчиньским селцом и до всполья (25), да Арбацкую улицу по обе стороны и с Сивцовым Врагом и до Дорогомиловского всполия, да до Никицкой улицы половину улицы, от города едучи левою стороною и до вспо­лия, опричь Новинского монастыря и Савинского монастыря слобод и опричь Дорогомиловские слободы, и до Нового Девича монастыря и Алексеевского монастыря слободы; а слободам быта в опришнине: Ильинской, под Сосенка­ми, Воронцовской, Лышиковской. И которые улицы и слободы поймал госу­дарь в опришнину, и в тех улицах велел быта бояром и дворяном и всяким приказным людем, которых государь поймал в опришнину, а которым в оп­ришнине быта не велел, и тех ис всех улиц велел перевести в ыные улицы на посад.

Государьство же свое Московское, воинство и суд и управу и всякие дела земские, приказал ведата и делати бояром своим, которым велел быта в зем­ских: князю Ивану Дмитреевичю Беленому, князю Ивану Федоровичю Мсти­славскому и всем бояром; а конюшему и дворетцкому и казначеем и дьяком и всем приказным людем велел быта по своим приказом и управу по старине, а о болших делех приходита к бояром; а ратные каковы будут вести или земские великие дела, и бояром о тех делех приходита ко государю, и государь з бояры тем делом управу велит чинити (26).

За подъем же свой приговорил царь и великий князь взяти из земского сто тысячь рублев; а которые бояре и воеводы и приказные люди дошли за государьские великие измены до смертные казни, а иные дошли до опалы, и тех животы и статки взята государю на себя. Архиепископы же и епископы и ар­химандриты и игумены и весь освященный собор (27), да бояре и приказные люди то все положили на государьской воле.

Тоя же зимы, февраля месяца, повеле царь и великий князь казнити смерт­ною казнью за великие их изменные дела боярина князя Олександра Борисо­вича Горбатово да сына его князя Петра, да околничево Петра Петрова сына Головина, да князя Ивана княже Иванова сына Сухово-Кашина, да князя Дмитрея княже Ондреева сына Шевырева. Бояр же князя Ивана Куракина, князя Дмитрия Немово повеле в черньцы постричи. А дворяне и дети боярские, которые дошли до государьские опалы, и на тех опалу свою клал и животы их имал на себя; а иных сослал в вотчину свою в Казань на житье з женами и детми.

1. Декабря в 3 день, в неделю - 3 декабря 1564 г., в воскресенье.

1. Марья - вторая жена Ивана IV Мария Темрюковна, дочь кабардинского князя.

2. Суды - здесь: сосуды.

3. Поставцы - посудные шкафы.

4. Иван IV взял с собою бояр, дворян, детей боярских, приказных люден, которых зара­нее «прибрал» «быта с ним» в опричнине.

5. С людми... со всем служебным нарядом - т.е. со своими военными слугами и в пол­ном вооружении.

6. В Слободу - в Александровскую слободу.

7. Приказные люди - дьяки и подьячие Приказов и дворцового управления.

8. Посмотрити - проверить, пересмотреть.

9. Священнический чин - белое духовенство, иноческий - монашество, черное духо­венство.

10. Изметца - спасется, укроется.

11. «Словеса» сторонников Ивана IV из бояр, дворян и приказных людей митрополиту Афанасию частично раскрывают содержание грамоты царя духовенству, боярам и дворя­нам, приказным людям, оставшимся в Москве.

12. Сами потребят - сами уничтожат.

13. Михайлова Чюда - Чудова монастыря в Кремле.

14. Животы их и статки - все имущество без остатка.

15. Опришнина - особая часть.

16. Стольники, стряпчие, жильцы (лучшие из городовых дворян, по очереди жившие в Москве при дворе) - разряды дворян «московского чина», прямые царские слуга при его дворе.

17. Сытный, Кормовой, Хлебный «дворцы» ведали заготовкой разного рода напитков, съестных припасов, хлебных изделий и на «обиход» царской семьи, дворцовых слуг, мастеров, иностранных послов и тд.

18. «Особные» стрельцы получили название стремянных: в конном строю они несли службу как бы у стремени царского коня.

19. Жеребья, половина - части доходов с этих городов с их уездами.

20. Кормленый окуп - налог на население, введенный после отмены «кормлений». Оговаривалось право царя собирать доходы с городов и волостей, не взятые в оприч­нину при ее учреждении.

21. Общее число опричников (князей, бояр, дворян) за 1565-1572 гг. не превышало 4,5-5 тысяч человек, по другим данным, до 6 тысяч.

22. С одново - в одних межевых границах владений, компактно.

23. В то место - вместо конфискованных поместий и вотчин.

24. Всполье - окраина московского посада, где начинались поля и луга.

25. Земские бояре и приказные люди ведали лишь текущим управлением, верховная же власть в государстве принадлежала царю, как и до введения опричнины.

26. В этом перечне церковных владык не назван митрополит Афанасий, уклонившийся от одобрения мероприятий Ивана IV.

Полное собрание русских летописей. Спб., 1906. Т. ХIII. С 391-396.

Н.М.Карамзин

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ ИВАНА

Рожденный с пылкою душою, редким умом, особенною силе воли, он имел бы все качества великого монарха, если бы воспитание усовершенствовало бы в нем дары природы; но рано лишенный отца, матери и преданный в волю буйных вельмож (1), ослепленных безрассудным личным властолюбием, был на престоле несчастнейшим сиротой державы Российской: ибо не только для себя, но и для миллионов готовил несчастье своими пороками, легко возникающими при самых лучших естественных свойствах, когда еще ум, исправитель страстей, нем в юной душе, и если, вместо его, мудрый пестун не изъясняет ей законов нравственности. Шуйские старались привязать к себе Иоанна исполнением всех его детских желаний: непрестанно забавляли, тешили во дворце шумными играми, в поле звериною ловлей, питали в нем наклонность к сластолюбию и даже жестокости, не предвидя последствий. Напри­мер, любя охоту, он любил не только убивать диких животных, но и мучить домашних, бросал их с высокого крыльца на землю; а бояре говорили: «Пусть державный веселится!» Окружив Иоанна толпою молодых людей, смеялись, когда он бесчинно резвился с ними или скакал по улицам, давил жен и старцев, веселился их криком. Тогда бояре хвалили в нем смелость. Они не думали толковать ему святых обязанностей венценосца, ибо не исполняли своих; не пеклись о просвещении юного ума, ибо считали его невежество благоприятным для их властолюбия; ожесточали сердце, презирали слезы Иоанна в надежде загладить свою дерзость угож­дением его вредным прихотям. Сия безумная система обрушилась над главою ее виновников. Шуйские хотели, чтобы великий князь помнил их угождения и забывал досады: он помнил только досады и забывал угождения, ибо уже знал, что власть принадлежит ему, а не им. Каждый день, приближая его к совершенному возрасту, умножал козни в Кремлевском дворце, затруднения господствую­щих бояр и число их врагов, между коими сильнейшие были Глинские, государевы дяди, князья Юрий и Михаиле Васильевичи, мстительные, честолюбивые: первый заседал в Думе; второй имел знатный сан конюшего (2). Они внушали тринадцатилетнему племян­нику, что ему время объявить себя действительным самодержцем и свергнуть хищников власти, которые, угнетая народ, тиранят бояр и ругаются над самим государем, угрожая смертью всякому, кого он любит; что ему надобно только вооружиться мужеством и повелеть, что Россия ожидает его слова. Вероятно, что и благора­зумный митрополит (3), недовольный дерзким насилием Шуйских, оставил их сторону и то же советовал Иоанну. Умели скрыть важный замысел: двор казался совершенно спокойным. Государь, следуя обыкновению, ездил осенью молиться в лавру Сергиеву и на охоту в Волок-Ламский со знатнейшими сановниками, весело праздновал Рождество в Москве и вдруг, созвав бояр, в первый раз явился повелительным, грозным, объявил с твердостью, что они, употребляя во зло юность его, беззаконствуют, самовольно убивают людей, грабят землю, что многие из них виновны, но что он казнит только виновнейшего: князя Андрея Шуйского, главного советника тиранства. Его взяли и предали в жертву псарям, которые на улице истерзали, умертвили сего знатнейшего вельможу. Шуй­ские и друзья их безмолвствовали; народ изъявил удовольствие. Огласили злодеяния убитого. Пишут, что он, ненасытимый в ко­рыстолюбии, под видом купли отнимал дворянские земли, угнетая крестьян; что даже и слуги его господствовали и тиранствовали в России, не боясь ни судей, ни законов. Но сия варварская казнь, хотя и заслуженная недостойным вельможею, была ли достойна истинного правителя и государя? Она явила, что бедствие Шуйских не умудрило их преемников, что не закон и не справедливость, а только одна сторона над другой одержала верх, насилие уступило насилию.

Однажды государь, по своему обыкновению, выехав на звериную ловлю, был остановлен пятьюдесятью новгородскими пищальниками (4), которые хотели принести ему какие-то жалобы: Иоанн не слушал и велел своим дворянам разогнать их. Новгородцы проти­вились: началась битва; стреляли из ружей, секлись мечами, умер­твили с обеих сторон человек десять. Государь велел ближнему дьяку Василию Захарову (5) узнать, кто подучил новгородцев к дер­зости и мятежу? Захаров, может быть по согласию с Глинскими, донес ему, что бояре, князь Иван Кубенский и Воронцовы, Федор и Василий, суть тайные виновники мятежа. Сего было довольно; без всякого дальнейшего исследования гневный Иоанн велел отру­бить им головы. Так новые вельможи, пестуны или советники Иоанновы, приучали юношу-монаха к ужасному легкомыслию в делах правосудия, к жестокости, тиранству. Подобно Шуйским, они готовили себе гибель; подобно им, не удерживали, но стремили Иоанна на пути к разврату и паслись не о том, чтобы сделать верховную власть благотворною, но чтобы утвердить ее в руках собственных.

Между тем великий князь ездил по разным областям своей державы, но единственно для того, чтобы видеть славные их мо­настыри и забавляться звериною ловлей в диких лесах: не для наблюдений государственных, не для защиты людей от притеснения корыстолюбивых наместников. Не видал печалей народа и в шуме забав не слыхал стенаний бедности; и оставлял за собою слезы, жалобы, новую бедность: ибо сии путешествия государевы, не принося ни малейшей пользы государству, стоили денег народу: двор требовал угощения, даров.

Великому князю исполнилось 17 лет от рождения. Он призвал митрополита и долго говорил с ним наедине. Митрополит вышел от него с лицом веселым, отпел молебен в храме Успения, послал за боярами, даже за теми, которые находились в опале, и вместе с ними был у государя.

Прошло три дни. Велели собратья двору: первосвятитель, бояре, все знатные сановники окружали Иоанна, который, помолчав, сказал митрополиту: «Уповая на милость Божию и на святых заступников земли Русской, имею намерение жениться: ты, отче, благословил меня. Первою моей Мыслью было искать невесты в иных царствах; но, рассудив основательнее, отлагаю сию мысль. Могу не сойтись нравом с иноземкою: будет ли тогда супружество счастием? Желаю найти невесту в России, по воле Божией и твоему благословению».

Бояре плакали от радости, как говорит летописец, и с новым восторгом прославили мудрость державного, когда Иоанн объявил им другое намерение: «еще до своей женитьбы исполнить древний обряд предков и венчаться на царство. Он велел митрополиту и боярам готовиться к сему великому торжеству. Оно было не новое для московской державы: Иоанн III венчал своего внука на царство; но советники великого князя, желая или дать более важности сему обряду, или удалить от мыслей горестное воспоми­нание о судьбе Дмитрия Иоанновича, говорили единственно о древнейшем примере Владимира Мономаха, на коего митрополит Эфесский возложил венец, златую цепь и бармы Константиновы (6).

Января 16-го утром Иоанн вышел в столовую комнату, где находились все бояре: а воеводы, князья и чиновники, богато одетые, стояли в сенях. Духовник государев, благовещенский про­тоиерей, взяв из рук Иоанновых на златом блюде Животворящий Крест, венец и бармы, отнес их в храм Успения. Скоро пошел туда и великий князь: перед ним духовник с крестом и святою водою, кропя людей на обеих сторонах. Вступив в церковь, государь приложился к иконам; митрополит благословил его. Служили мо­лебен. Посреди храма, на амвоне с двенадцатью ступенями, были изготовлены два места, одетые златыми наволоками; в ногах лежали бархаты и камки (7): там сели государь и митрополит. Пред амвоном стоял богато украшенный налой с царской утварью: архимандриты взяли и подали ее Макарию: он встал вместе с Иоанном и, возлагая на него крест, бармы, венец, громогласно молился, чтобы Всевыш­ний оградил сего христианского Давида (8) силою Св. Духа, посадил на престол добродетели, даровал ему ужас для строптивых и ми­лостивое око для послушных. Обряд заключился возглашением нового многолетия государю. Приняв поздравление от духовенства, вельмож, граждан, Иоанн слушал литургию. Как скоро государь вышел из церкви, народ, дотоле неподвижный, безмолвный, с шумом кинулся обдирать царское место: всякий хотел иметь лоскут паволоки на память великого дня для России.

С сего времени российские монархи начали уже не только в сношениях, с иными державами, но и внутри государства, во всех делах и бумагах, именоваться царями, сохраняя и титул великих князей, освященный древностью. Хотя титло не придает естест­венного могущества, но действует на воображение людей, и биб­лейское имя царя, напоминая ассирийских, египетских, иудейских, наконец, православных греческих венценосцев, возвысило в глазах россиян достоинство их государей.

Между тем, знатные сановники, окольничие (9), дьяки объезжали Россию, чтобы видеть всех девиц благородных и представить лучших невест государю: он избрал из них юную Анастасию, дочь вдовы Захарьиной, которой муж, Роман Юрьевич, был окольничим, а свекор — боярином Иоанна III. Род их происходил от Андрея Кобылы, выехавшего к нам из Пруссии в XIV веке (10). Но не знатности а личные достоинства невесты оправдывали сей выбор, и современники, изображая свойства ее, приписывают ей все женские добродетели, для коих только находили они имя в языке русском: целомудрие, смирение, набожность, чувствительность, благость, ее единенные с умом основательным; не говорят о красоте, ибо он считалась уже необходимою принадлежностью счастливой царской невесты.

Набожность Иоаннова, искренняя любовь к добродетельной cyпруге не могли укротить его пылкой, беспокойной души, стремительной в движениях гнева, приученной к шумной праздности, забавам грубым. Он любил показывать себя царем, но не в делах мудрого правления, а в наказаниях, в необузданности прихотей: играл, так сказать, милостями и опалами; умножая число любимцев, еще более умножал число отверженных; своевольствовал, чтобы доказывать свою независимость, и еще зависел от вельмож, ибо не трудился в устроении царства. Никогда Россия не управлялась хуже; Глинские, подобно Шуйским, делали что хотели именем юноши-государя; наслаждались почестями, богатством. Честные бояре с потупленным взором безмолвствовали во дворце: шуты, скоморохи забавляли царя, а льстецы славили его мудрость. Добродетельная Анастасия молилась вместе с Россиею, и Бог услышал их. Характеры сильные требуют сильного потрясения, чтобы свергнуть с себя иго злых страстей и с живою ревностью устремиться на путь добродетели. Для исправления Иоаннова надлежало сгореть Москве!

Летописи Москвы часто говорят о пожарах, называя иные ве­ликими, но никогда огонь не свирепствовал в ней так ужасно, как в 1547 году. Царь с вельможами удалился в село Воробьево (11), как бы для того, чтобы не слыхать и не видать народного отчаяния, вызванного пожаром. Он велел немедленно возобновить Кремлев­ский дворец, богатые также спешили строиться, о бедных не думали. Сим воспользовались неприятели Глинских. Совершилось дотоле неслыханное в Москве злодейство: мятежники в святом храме убили родного дядю государева (12), извлекли его тело из Кремля и положили на лобном месте, разграбили имение Глинских, умерт­вили их слуг и детей боярских. Никто не унимал беззакония: правительства как бы не было.

В сие ужасное время явился удивительный муж, именем Силь­вестр, саном иерей (13), родом из Новгорода, приблизился к Иоанну с подъятым, угрожающим перстом, с видом пророка и гласом убедительным возвестил ему, что суд Божий гремит над главою царя легкомысленного и злострастного, что огонь небесный испе­пелил Москву, что сила вышняя волнует народ. Сей муж указал Иоанну правила, данные Вседержителем сонму царей земных, за­клинал его быть ревностным исполнителем сих уставов, представил ему даже какие-то страшные видения, потряс душу и сердце, овладел воображением, умом юноши и произвел чудо: Иоанн сде­лался иным человеком. Обливаясь слезами раскаяния, простер десницу к наставнику вдохновенному, требовал от него силы быть добродетельным и приял оную. Смиренный иерей, не требуя ни высокого имени, ни чести, ни богатства, стал у трона, заключив тесный союз с одним из любимцев Иоанновых, Алексеем Федоро­вичем Адашевым, прекрасным молодым человеком, коего описы­вают земным ангелом: имея нежную, чистую душу, нравы благие, разум приятный, основательный и бескорыстную любовь к добру, он искал Иоанновой милости не для своих личных выгод, а для пользы отечества. Сильвестр возбудил в царе желание блага, Ада-шев облегчил царю способы благотворения. — Так повествует ум­ный современник, князь Андрей Курбский, бывший тогда уже знатным сановником двора. По крайней мере здесь начинается эпоха Иоанновой славы, новая, ревностная деятельность в прав­лении, ознаменованная счастливыми для государства успехами и великими намерениями.

Обуздали мятежную чернь, которая явилась шумною толпою в Воробьеве, окружила дворец и кричала, чтобы государь выдал ей свою бабку, княгиню Анну и сына ее Михаила (14). Иоанн велел стрелять в бунтовщиков: толпу рассеяли, схватили и казнили не­которых, многие ушли, другие падали на колена и винились. Порядок восстановился. Тогда государь изъявил попечительность отца о бедных: взяли меры, чтобы никто из них не остался без крова и хлеба.

Господство бояр рушилось совершенно, уступив место едино­властию царскому, чуждому тиранства и прихотей. Государь велел, чтобы из всех городов прислали в Москву людей избранных, всякого чина или состояния, для важного дела государственного (15). Они собралися, и в день воскресный, после обедни, царь вышел из Кремля с духовенством, с крестами, с боярами, с дружиною воинской на лобное место, где народ стоял в глубоком молчании. Отслужили молебен. Тут государь поклонился на все стороны: «Люди Божий и нам Богом дарованные! Молю нашу веру к нему и любовь ко мне: будьте великодушны! Нельзя исправить минувшего зла: могу только впредь спасать вас от подобных притеснений и грабительств. Забудьте, чего уже нет и не будет!»

В тот же день он поручил Адашеву принимать челобитные от бедных, сирот, обиженных.

Царь говорил и действовал, опираясь на чету избранных, Силь­вестра и Адашева, которые приняли в священный союз свой не только митрополита, но и всех мужей добродетельных, опытных, усердных к отечеству и прежде отгоняемых от трона. Ласкатели и шуты онемели при дворе. Несмотря на доверенность, которую Иоанн имел к совету, он сам входил и в государственные и в важнейшие судные дела, чтобы исполнить обет, данный им Богу и России.

В «Истории...» Н. М. Карамзина содержится одно из наиболее ярких описаний правления Ивана Грозного. По мнению автора, ход истории зависит от личности правителей, их моральных, нравственных качеств. Поэтому историк очень подробно рассказывает о становлении личности будущего тирана и многие его пороки объясняет отсутствием должного воспитания, неблагоприятной обстановкой при московском дворе во время детства и отрочества Ивана IV. Уже тогда Иван IV приобрел вкус к кровавым расправам. Наступил период «боярского правления», продолжавшийся до 1547г., начала самостоятельного царствования Ивана IV. Через неделю после смерти Елены Глинской был схвачен ее фаворит — боярин, конюший Иван Овчина-Телепнев-Оболенский (позднее он умер в темнице). Власть захватила группировка Шуйских, наиболее многочисленных из потомков князей нижегородско-суздальских, перешедших на службу в Москву в конце XV в. В 1540 г. у власти оказалась фуппировка князя Ивана Федоровича Вольского (его предки из рода литовских Гедиминовичей владели городом Белым в Смоленской земле, но его отец служил уже Ивану III). В 1542 г. князь Бельский был свергнут и убит, власть вновь перешла к группировке Шуйских. Их произвол и самоуправство, как и сама обстановка интриг, доносов, расправ, произвели глубокое впечатление на юного великого князя Ивана. В 1543 г. многочисленным врагам Шуйских удалось отстранить их от власти. Глава их клана князь Андрей Михайлович Шуйский был казнен. Большое влияние приобрели князь Иван Иванович Кубенской, принадлежавший к одной из многих ветвей потомков князей ярославских (как и Курбские, Прозоровские, Шаховские и др.), а также боярин Федор Демид Семенович Воронцов и его племянник Василий Михайлович, происходившие из старинного московского боярства, их предок ты-сяцкий Протасий служил еще Ивану Калите (а предком Протасия, по преданию, был варяжский князь Шимон, упоминаемый в «Киево-Печерском Патерике»). После казни Кубенского и Воронцовых в 1546г. получили большое влияние дядья Ива­на IV — Михаил Васильевич и Юрий Васильевич Глинские, братья его матери великой княгини Елены. Семейство Глинских во главе с их дядей князем Михаилом Львовичем прибыло в Москву из Литвы в правление Василия III.

1. Иван IV родился в 1530 г. В 1533 г. умер, простудившись на охоте, его отец — великий князь Василий III Иванович. В 1538 г. неожиданно скончалась его мать великая княгиня Елена (Глинская). По сообщению С. Герберштейна, она была отравлена.

2. Конюший — должность и чин сановника, отвечавшего за «царский выезд», под его началом находились придворные конюшни и все соответствующие службы. В XVI в. на эту должность, как правило, назначались люди, пользовавшиеся особым доверием царя (великого князя), его фавориты.

3. «...благоразумный митрополит...— речь идет о митрополите Макарии, возглав­лявшем русскую церковь в 1542—1563гг.

4. Отряды пищальников, созданные в начале XVI в., представляли собой ударную силу русской пехоты. Они были вооружены ручными пищалями (старинное название огнестрельного оружия—как ружей, так и небольших пушек). В июне 1546г. в Коломне произошли волнения пищальников, набранных в Новгороде. Об их тре­бованиях и намерениях определенных сведений нет.

5. Василий Захаров (Гнильев) — ближний дьяк Ивана Грозного. В конце 40-х годов XVI в. сопровождал его в походах, поездках, пользовался большим доверием. Недаром Иван поручил ему следствие о выступлении пищальников и выдал на расправу Кубенского и Воронцовых, заподозренных дьяком в измене. Впоследствии Василий Захаров сам оказался жертвой опричного террора. В 1568 г. он был казнен со всей семьей. Среди опричников тогда находились сыновья Федора Воронцова, которые, как предполагает Р. Г. Скрынников, не упустили случая свести счеты с виновником гибели их отца.

6. Иван III, дед Ивана Грозного, первым стал называть себя государем всея Руси. Он же предпринял попытку ввести и царский титул. В 1498 г. он объявил преемником своего внука Дмитрия Ивановича, на которого в торжественной обстановке в Успенском соборе Московского Кремля были возложены знаки царского достоинст­ва — венец, бармы (оплечье) и золотая цепь. По преданию, эти регалии в начале XII в. были переданы от византийского императора Константина Мономаха его внуку великому князю киевскому Владимиру Мономаху. Митрополит эфесский Неофит, один из иерархов византийской церкви, возложил их на князя Владимира. Родителями Дмитрия Ивановича были Иван Иванович Молодой, сын Ивана III от первого брака, рано умерший, и Елена Волошанка, дочь молдавского господаря Стефана. Меньше чем через год Дмитрий Иванович оказался в опале у своего деда. Его царское венчание было отменено, а сам он, как и его мать, оказался в темнице. Наследником Иван III объявил своего сына от второго брака с Софьей Палеолог — Василия Ивановича, который и стал великим князем в 1505 г.

7. Паволоки — дорогие шелковые ткани с золотыми нитями. Камки — шелковые ткани с узорами.

8. В своей молитве митрополит Макарии уподобляет Ивана древнему израильско-иудейскому царю Давиду (X в. до н.э.), деяниям которого большое место отводится в Библии. Он еще юношей был «помазан на царство» пророком Самуилом, считался «помазанником Бога». На основе этого сюжета возник христианский обряд «помазания монарха». В России обряд был разработан митрополитом Макарием при подготовке церемонии венчания на царство Ивана Грозного.

9. Окольничий — высокий придворный чин, второй по значению после боярина.

10. Среди потомков Андрея Кобылы в XV— начале XVI в. известны бояре Кошкины, Захарьины, Захарьины-Юрьевы, к ним и восходят Романовы, за которыми эта фамилия закрепилась в XVI в. по имени отца царицы Анастасии. В правление Ивана Грозного большим влиянием пользовались ее братья Данила Романович (ум. в 1571 г.) и в особенности Никита Романович (ум. в 1585г.), который в начале царствования Федора Иоанновича входил в правительство. Внук Никиты Романовича Михаил Федорович в 1613 г. стал первым царем династии Романовых.

11. Село Воробьево располагалось на высоком правом берегу Москвы-реки, там, где ныне Воробьевы горы.

12. Речь идет о князе Юрии Васильевиче Глинском.

13. Иерей — священник.

14. Недовольство правлением Глинских и ненависть к ним широко распространи­лись среди москвичей. Народная молва обвиняла Анну Глинскую, мать Елены Глинской, в колдовстве, будто бы она вынимала человеческие сердца, вымачивала их и кропила той водой Москву, чем навлекла на город опустошительный пожар. Вероятно, эти слухи распускали политические противники Глинских.

15. Собрание выборных состоялось в 1549 г. фактически это был первый земский собор в истории России, положивший начало становлению сословно-представительной монархии.

Карамзин Н.М. История … Кн. 2, т. 8. Стб. 49 - 66.

М.М.Кром

ПОЛИТИЧЕСКИЙ КРИЗИС 30-40-х ГОДОВ XVI ВЕКА

(Постановка проблемы)

В исторической литературе "боярское правление" 1530-1540-х гг. обычно рассматривается как период безудержного произвола временщиков, часто сменявших друг друга у власти, яростной междоусобной борьбы боярских кланов, утраты ориентиров во внутренней политике и ослабления внешнеполитических позиций страны. Истоки этой историографической традиции обнаруживаются в летописании и публицистике эпохи Ивана Грозного.

За редкими исключениями (о которых речь впереди), мы не располагаем непо­средственными откликами очевидцев на события в России 30-40-х гг. XVI в. Более того, летописи, составленные в эпоху малолетства Ивана IV, не содержат каких-либо оценок или суждений обобщающего характера, из которых было бы видно отношение современников к тогдашним правителям страны. Это характерно не только для летописей, доводящих изложение только до конца 1530-х гг. (Вологодско-Пермской третьей редакции, Новгородской IV по списку Дубровского), но и для крупнейшего летописного памятника, созданного в первой половине 1540-х гг., - Воскресенской летописи. Ее политическая тенденция отнюдь не ясна; о симпатиях и антипатиях составителя летописи исследователи высказывают различные мнения. Трудно обнаружить какую-нибудь направленность и в Постниковском летописце, в котором изложение событий обрывается 1547 годом: недаром первый публикатор этого памятника М.Н. Тихомиров заметил, что автор этих "своеобразных мемуаров середины XVI в." "не выражает своих симпатий открыто", а "как бы регистрирует события...".

Как это нередко случается, оценка эпохе "боярского правления" была дана постфактум, уже в иной политической обстановке. В сочинениях конца 1540-х - начала 1550-х гг. (Повести о московском пожаре, произведениях И.С. Пересветова, статье Продолжения Хронографа редакции 1512 г. о "соборе примирения" 1549 г., царских "речах" на Стоглавом соборе) давалась краткая, но подчеркнуто негативная характеристика периода государева малолетства. Боярам инкриминировались мздоимство, властолюбие, насилие, междоусобные распри и т.п. Ниже мы попытаемся найти объяснение выразившемуся именно на рубеже 1540-1550-х гг. всеобщему осуждению недавнего "боярского правления".

Та же тенденция была последовательно проведена в созданном между 1553 и 1555 гг. Летописце начала царства - по существу первом подробном изложении (с официальных позиций) политической истории 1533-1552 гг.: составитель при каждом удобном случае подчеркивал "самовольство" бояр, действовавших в 1530-1540-х гг. "без великого князя ведома". В новой редакции Летописца, созданной во второй половине 1550-х гг. и отра­зившейся в списках Патриаршем и (начиная с 1542 г.) Оболенского Никоновской летописи, в текст были внесены комментарии риторического характера, призванные еще сильнее обличить произвол бояр-правителей, раскрыть низменные мотивы их поведения. Так, в рассказ о конфликте князей Шуйских с кн. И.Ф. Бельским по поводу раздачи думских чинов осенью 1538 г. была вставлена фраза: "И многые промежь их (бояр) бяше вражды о корыстех и о племянех их, всяк своим печется, а не государьскым, ни земьскым".

Определенная тенденция содержалась не только в комментариях, подобных приведенному, но и в самом отборе фактов, достойных упоминания: характерно, что в официальном московском летописании не упомянуты такие важные мероприятия, как губная реформа или поместное верстание рубежа 1530-1540-х гг. По существу вся внутриполитическая жизнь страны от смерти Елены Глинской до царского венчания сведена там к придворным интригам, боярским распрям и бессудным расправам. В таком контексте вполне оправданным выглядел обобщающий вывод редактора-составителя второй половины 1550-х гг.: "всяк своим печется, а не государьскым, ни земьсскым".

Еще более резкая оценка деятельности боярских правителей была дана Иваном Грозным в послании Курбскому: излагая длинный перечень "бед и скорбен", которые ему и его подданным пришлось претерпеть от "воцарившихся" бояр, царь так подвел итоги их правления: "правити же мнящеся и строити, и, вместо сего, неправды и нестроения многая устроиша, мзду же безмерну ото всех збирающе, и вся по мзде творяще и глаголюще". Период же после смерти матери представлялся Грозному сплошной чередой насилий: "шесть лет и пол не престаша сия злая!"

Та же характеристика интересующей нас эпохи, почти в тех же выражениях, что и в царском послании, содержалась в другом памятнике первой половины 1560-х гг. - Степенной книге. Здесь в особой главе, названной "О преставлении великия княгини Елены и о крамолах болярских и о митрополитех", обличались "междуусобные крамолы" и "несытное мьздоимьство" бояр, "улучивших время себе" при "младом" государе.

Подробный разбор летописных текстов 1560-х - первой половины 1570-х гг., освещавших события эпохи "боярского правления", не входит в нашу задачу. Важно только подчеркнуть, что, как установлено исследователями, основным источником повествования о первой половине царствования Грозного во всех памятниках предопричного и опричного времени-Львовской летописи, Степенной книге. Лицевом своде (Синодальной летописи и Царственной книге), - послужил Летописец начала царства в редакциях, отраженных в списках Никоновской летописи. При этом фактический материал мог подвергаться сокращению (как в Степенной книге), дополняться известиями других летописей или даже (как в знаменитых припискахик Лицевому своду) ранее не известными подробностями, но концептуальная основа оставалась прежней: это была все та же, созданная во второй половине 1550-х гг. трактовка событий малолетства Ивана IV, подчеркивавшая при каждом удобном случае эгоизм и своеволие бояр-правителей.

К концу царствования Ивана Грозного угодная ему версия истории «боярского правления» была «растиражирована» во множестве текстов. Обвинения, брошенные Иваном IV и его помощниками по летописному делу деятелям 1530-1540-х гг., положили начало историографической традиции, влияние которой не преодолено до сих пор.

Когда началась научная разработка истории России XVI в., в основе ее оказались официальные летописные памятники грозненского времени: Никоновская и Львовская летописи, Царственная и Степенная книги, опубликованные впервые в эпоху Екатерины II. К тому же "семейству" принадлежал и Архивский летописец (свод 1560г.), использоваишй Н.М. Карамзиным в его "Истории". Если учесть, что шахматовская "революция" в летописеведении произошла лишь на рубеже XIX-XX вв., а систематическое освоение актового наследия эпохи Ивана Грозного началось лишь с середины нынешнего столетия, то становится понятно, что историкам XVIII-XIX вв. трудно было освободиться от влияния схемы, навязываемой официальным летописанием 50-60-х гг. XVI в.

Неудивительно, что оценки, данные "боярскому правлению" историографами конца XVIII - начала XIX в., по существу мало чем отличались от приведенных летописных характеристик: бедствия, будто бы пережитые страной в 30-40-х гг. XVI в., объяснялись моральными качествами тогдашних правителей. Общим оставался и монархический взгляд на историю, вера в спасительность единовластия. "Тогда как внутри России, пользуяся младенчеством великом князя, мирские и духовные российские сановники старалися каждый честолюбие свое удовольствовать, - писал М.М. Щербатов, - разливающаяся повсюду слабость такового правления и происходящее от того неустройство ободряло врагов российских..." Описав дворцовые перевороты конца 1530-х гг., Н.М.Карамзин задавал риторический вопрос: "Среди таких волнений и беспокойств, производимых личным властолюбием бояр, правительство могло иметь надлежащую твердость, единство, неусыпность для внутреннего благоустройства внешней безопасности?" Повторяя вслед за Грозным инвективы против Шуйских, историк противопоставлял их владычеству "благословенное господствование князя Вольского".

Там, где предшествующие историки видели лишь борьбу честолюбии, С.М. Соловьев, в русле своей общей концепции, усмотрел столкновение двух противоположных начал - родового и государственного. После смерти Елены Глинской, писал он, "в челе управления становятся люди, не сочувствовавшие стремлениям государей московских", люди, совершенно преданные удельной старине. "В стремлении к личным целям они разрознили свои интересы интересом государственным, не сумели даже возвыситься до сознания сословного интереса Своекорыстным поведением Шуйские, Бельские, Глинские лишили себя поддержки "земли" и в итоге "окончательно упрочили силу того начала, которому думали противодействовать во имя старых прав своих".

В своем лекционном курсе В.О. Ключевский повторил многие из этих выводов С.М. Соловьева, но по-другому расставил акценты: боярские усобицы в годы малолетства Ивана IV велись "из личных или фамильных счетов, а не за какой-либо государственный порядок". В результате авторитет бояр в глазах общества упал: "Все увидели, какая анархи­ческая сила это боярство, если оно не сдерживается сильной рукой..." Однако каких-то принципиальных перемен в тот период, по Ключевскому, не произошло: основное проти­воречие московской политической системы - между самодержавным государем и его аристократическим окружением - не получило тогда разрешения.

Еще решительнее отсутствие каких-либо "принципиальных оснований боярской взаимной вражды" подчеркнул С.Ф. Платонов. "Все столкновения бояр, - писал историк, - пред­ставляются результатом личной или семейной вражды, а не борьбы партий или политических организованных кружков". В подтверждение своих слов он привел мнение "современника" (а на самом деле - летописца второй половины 50-х гг.) - уже знакомую нам фразу о "многих враждах" из-за корысти и о том, что "всяк своим печется, а не государьскым, ни земьсскым".

Так в историографии возникли два различных подхода к оценке "боярского правления": большинство историков рассматривали его как период господства временщиков, боровшихся друг с другом за власть и беззастенчиво грабивших население; иной взгляд на эпоху был предложен С.М. Соловьевым, увидевшим за событиями 30-40-х гг. XVI в. глубинные исто­рические процессы.

Продолжателем "линии С.М. Соловьева" в трактовке эпохи малолетства Грозного выступил И.И. Смирнов. В статье 1935 г., а затем в книге 1958 г. историк, возражая против приведенной точки зрения С.Ф. Платонова, подчеркивал принципиальное политическое значение борьбы, разгоревшейся в 30-40-х гг. XVI в. при московском дворе. Смысл "боярского правления", по его мнению, заключался в "попытке феодальной реакции - княжат и бояр - задержать процесс строительства Русского централизованного государства путем разрушения аппарата власти и управления... и возрождения нравов и обычаев времен феодальной раздробленности"'.

Последний тезис вызвал возражения В.И. Буганова и В.Б. Кобрина, опубликовавших рецензии на книгу И.И. Смирнова, и А.А. Зимина - в его монографии о реформах середины XVI в. По мнению этих исследователей, в годы "боярского правления" речь уже не могла идти о возвращении ко времени феодальной раздробленности; соперничавшие группировки стремились не к разрушению центрального аппарата государства, а к овладению им в своекорыстных интересах. Кроме того, если И.И. Смирнов считал реакционными все боярские группировки 1530-1540-х гг., то его оппоненты безоговорочно зачисляли в лагерь реакции только князей Шуйских, находя в политике их соперников Бельских некоторые, хотя и непоследовательные, централизаторские тенденции.

Впрочем, степень этих разногласий не следует преувеличивать. Все участники дискуссии разделяли тезис о прогрессивности самодержавной централизации, которой противостояла феодальная аристократия. Как и И.И. Смирнов, А.А. Зимин писал о "временном торжестве княжеско-боярской реакции в малолетство Ивана Грозного": именно такая оценка "боярского правления" содержалась в абсолютном большинстве работ по истории России XVI в., вышедших в 1940-х- 1960-х гг.

Сила историографической традиции оказалась столь велика, что оригинальные иссле­дования, выполненные на основе нелетописных источников - губных и иммунитетных грамот, писцовых книг, дворянских челобитных - и высветившие новые стороны внутриполитической истории 1530-1540-х гг., - губную реформу (Н.Е.Носов), иммунитетную политику (С.М. Каштанов), поместное верстание (Г.В. Абрамович) внесли лишь некоторые коррек­тивы в сложившуюся схему, но не привели к пересмотру ставшей уже привычной концепции "боярской реакции" в годы малолетства Грозного.

Пересмотр этой концепции стал возможен после того, как в работах А.А. Зимина, Н.Е. Носова, В.Б. Кобрина, вышедших в 1960-1980-х гг., был подвергнут ревизии тезис о борьбе прогрессивного дворянства против реакционного боярства, якобы противившегося централизации. И вот в книге "Власть и собственность в средневековой России" В.Б. Кобрин констатировал бесплодность всех попыток найти различия в политических программах соперничавших друг с другом боярских группировок, как и попыток определить, какая из них "прогрессивнее", а какая - "реакционнее". По его мнению, в годы "боярского правления" шла просто "беспринципная борьба за власть". Но такой вывод означает по сути возвращение к точке зрения С.Ф. Платонова: историографический круг замкнулся!

С тех же позиций, что и В.Б. Кобрин, подошел к оценке политической борьбы в 30-х гг. XVI в. А.Л. Юрганов: по его мнению, эта борьба носила характер личного и кланового противоборства.

Подобные взгляды на природу придворных конфликтов изучаемой эпохи ранее уже высказывались зарубежными исследователями. В начале 1970-х гг. западногерманские историки X. Рюс и П. Ниче подвергли серьезной критике господствовавший тогда в советской историографии тезис о "феодальной реакции", наступившей после смерти Василия III, и о борьбе сторонников и противников централизации как основном конфликте того времени. Взамен было предложено традиционное объяснение, четко сформулированное еще С.Ф. Платоновым: главными мотивами междоусобной борьбы 30—40-х гг. XVI в. объявлялись стремление к власти, алчность и честолюбие.

Оригинальную трактовку событий "боярского правления" предложила недавно аме­риканская исследовательница Н. Коллман - автор монографии о формировании московской политической системы в XIV - первой половине XVI в. Вслед за Э. Кинаном она подчеркивает определяющую роль родства и брака в московской политике: конфликты внутри элиты возникали не из-за идеологических, религиозных и т.п. разногласий, а из-за первенства при дворе; политические группировки формировались на основе брачно-семейных связей, отношений зависимости и покровительства. Близость ко двору, а следовательно, и роль в принятии политических решений, зависела от степени родства с великим князем: отсюда значение государевых свадеб, которые на поколение вперед закрепляли сложившуюся расстановку сил, определяя придворную иерархию. Во время малолетства Грозного бояре в течение 15 лет не могли прийти к согласию, пока Иван IV не достиг брачного возраста и женитьбой на Анастасии Захарьиной не восстановил утраченное было равновесие²⁵. В другой работе Н. Коллман отмечает, что летописи, повествующие о времени малолетства Ивана IV и приписывающие ему, ребенку, принятие всех решений, изображают не реальную, а идеальную картину политической жизни - какой ей, согласно идеологии, следовало быть. На самом деле, "за фасадом самодержавия" бояре играли важную политическую роль. Причем эпоха несовершеннолетия государя, подчеркивает американский историк, не являлась каким-то исключением, отклонением от политической системы: великий князь не был "самодержцем" в буквальном смысле слова, но разделял принятие решений с боярскими группировками, действовал в согласии с элитой.

Предпринятая Н. Коллман попытка заглянуть за идеологический "фасад", отличить ритуал от действительности в жизни Московии XVI в., несомненно, заслуживает поддержки. Пред­ложенная ею модель динамического равновесия, "баланса интересов" для объяснения механизма придворной борьбы эпохи "боярского правления" - шаг вперед в изучении темы по сравнению с традиционным обсуждением невысоких моральных качеств соперничавших между собой бояр. Вместе с тем ряд положений концепции, выдвинутой американской иссле­довательницей, вызывает принципиальные возражения. Главное из них в том, что московское самодержавие проявлялось не только в идеологии, и государю в этой политической системе принадлежала куда более значительная роль, чем ритуально-представительские или арби­тражные функции. Тезис о том, что бояре будто бы на равных с великим князем участвовали в процессе принятия решений, представляется совершенно необоснованным. В годы малолетства Ивана IV бояре действительно сосредоточили в своих руках высшую власть (хотя непра­вомерно, как это делает Коллманн, исключать из сферы реальной политики влиятельных дьяков, дворецких, казначеев, а также митрополитов), но значит ли это, что политические отношения того времени являлись "нормальными", обычными, и могут быть экстра­полированы на весь период XV-XVI вв.? Скорее наоборот: обстановка 30-40-х гг. XVI в. может быть охарактеризована как экстремальная, кризисная. Обоснованию этого тезиса и посвящена данная работа.

В новейшей отечественной историографии заметна тенденция к некоторой "реабилитации" "боярского правления". Так, Р.Г. Скрынников отмечает, что, хотя борьба придворных группировок за власть носила ожесточенный характер, она "не сопровождалась ни феодальной анархией, ни массовыми репрессиями. Жертвами их стали немногие лица". Однако взамен отвергнутой концепции С.М. Соловьева - И.И. Смирнова в современной науке не предложено какого-либо нового комплексного объяснения смысла событий 30-40-х гг. XVI в. В суждениях, высказываемых по данному поводу в новейшей литературе, эклектично соединяются старые и новые историографические представления: с одной стороны, как положительные явления оцениваются ликвидация уделов в 1530-е гг., проведение денежной и губной реформ, поместное верстание; с другой - в вину боярским правителям ставится расхищение земель и государственных доходов и иные злоупотребления властью (В.Д. Назаров), безудержный произвол временщиков, расшатывание "элементарного порядка в стране" (В.М. Панеях). Само "боярское правление", как и прежде, представляется в виде череды сменявших друг друга у власти «с калейдоскопической быстротой» группировок.

На мой взгляд, концептуальной основой XVI в. может служить понятие "политический кризис» (сам этот термин применительно к рассматриваемому времени уже начал входить в употребление в современной научной литературе). Представляется, что первопричиной возникшего в декабре 1533 г. явилась не "злокозненность" бояр, как это изображалось в официальном летописании времен Ивана Грозного и в последующей историографии, а сам факт малолетства великого князя, наследовавшего умершему Василию Василию III. Таким образом, на первый план выдвигается вопрос: как могла функционировать монархия при недееспособном государе? Думается, история "боярского правления" может способствовать уточнению наших представлений о роли великого князя или царя в московской политической системе.

Итак, попытаемся выяснить, каковы были проявления кризиса в сфере внутренней и внешней политики страны, определить его хронологические рамки и последствия.

С точки зрения официальной идеологии занятие 4 декабря 1533 г. престола малолетним Иваном IV не внесло никаких изменений в течение государственной жизни. От имени нового великого князя, которому недавно минуло три года, выдавались и подтверждались жалованные грамоты, велись дипломатические переговоры, отправлялись воеводы на службу... Лишь иногда источники словно "проговариваются", называя имена тех, кому на самом деле принадлежало то или иное решение.

Официальный взгляд на соотношение возраста великого князя и его высокого сана выразил могущественный временщик боярин И.Ф. Овчина Оболенский в 1536 г. Отвечая литовскому гетману Юрию Радзивиллу, подчеркнувшему в своем письме факт малолетства Ивана IV, он заявил: "...государь наш ныне во младых летех, а милостью Божиею государствы своими в совершенных летех". Но если государь, в отличие от обычного человека, считался "совершеннолетним" независимо от его реального возраста, то возможна ли была над ним официальная опека? И если все подданные, включая самых знатных, называли себя "холопами" великого князя, то кто из них законно мог претендовать на роль регента?

Следствием этой коллизии между идеологией и жизнью (ведь не мог же в самом деле трехлетний мальчик управлять государством!) стала длительная политическая нестабильность. Опекуны, назначенные при сыне Иване умирающим Василием III, продержались у власти менее полугода: взрыв политической борьбы летом 1534 г. перечеркнул последние распоряжения покойного государя; единственной регентшей стала мать юного великого князя - Елена Глинская. Ей действительно принадлежала большая власть в государстве; Елена добилась признания за собой статуса соправительницы своего сына и титула "государыни". Однако и это регентство носило, так сказать, полуофициальный, не вполне легитимный характер: как давно уже замечено исследователями, все публично-правовые акты выдавались от имени одного Ивана IV, и внешняя политика (переговоры, дипломатическая переписка и т.п.) велась номинально без участия великой княгини Елены.

Правление Елены Глинской нередко противопоставляется наступившей после ее смерти боярской "анархии". Различия между двумя периодами - до и после 1538 г. - действительно существуют, но это лишь различия между разными фазами политического кризиса. Каких усилий стоило правительнице и ее советникам поддержание относительной стабильности, видно из длинного списка знатных лиц, подвергшихся репрессиям за этот короткий период. Мартиролог открывают имена дядей Ивана IV по отцу, удельных князей Юрия Дмитровского и Андрея Старицкого, погибших в заточении, соответственно, в 1536 и 1537 гг. Та же участь постигла дядю самой великой княгини Елены, кн. М.Л. Глинского, а также кн. И.М. Во­ротынского. Весь период правления Елены провели в заточении князья А.М. Шуйский и И.Ф. Бельский, а также бояре удельных князей - дмитровского и старицкого; лишь смерть правительницы в апреле 1538 г. открыла перед ними двери темницы (а сыну и вдове Андрея Старицкого пришлось дожидаться освобождения еще два с половиной года - до декабря 1540 г.). Репрессивный характер правления Елены Глинской - явный показатель внутренней слабости, непрочности режима. Можно припомнить еще казнь нескольких десятков новго­родских детей боярских, перешедших было в 1537 г. на сторону мятежного Андрея Старицкого, или такую выразительную деталь: в 1530-х гг. население Новгорода по крайней мере трижды приводилось к присяге на верность государю: первый раз - в декабре 1533 г., вместе со всей страной, при вступлении Ивана IV на престол; затем повторно в августе 1534г. (вместе с псковичами) - в связи с побегом в Литву кн. С.Ф. Бельского и И.В. Ляцкого и проведенными в Москве арестами; и, наконец, - во время старицкого мятежа 1537 г.

Если Елена Глинская, бесспорно, имела больше прав, чем кто-либо, на роль опекуна своего сына, то ни у кого из бояр, боровшихся после ее смерти за место регента при малолетнем государе, не было серьезных аргументов для подкрепления своих притязаний (кроме силы, разумеется). Поэтому в течение целого десятилетия не прекращалась ожесточенная борьба, сопровождавшаяся дворцовыми переворотами, интригами, расправами, заслонившими от взора летописцев и последующих историков все остальные события того периода.

Следует учесть и социально-психологический аспект проблемы. Попробуем взглянуть на политическую ситуацию 30-40-х гг. XVI в. глазами современников.

Теперь-то мы хорошо знаем, что маленький мальчик стал со временем грозным царем и умер 18 марта 1584 г. Но люди, жившие в 30-е гг. XVI столетия, не могли быть уверены, что царственный отрок доживет до своего зрелого возраста: то и дело возникали слухи о смерти или физическом устранении государя. Самое раннее сохранившееся известие такого рода относится к лету 1534 г.: 4 июля мстиславский державца Ю. Зеновьевич доносил королю Сигизмунду I о том, что к нему прибыли из-за рубежа смоленские помещики Коверзины с женами и детьми; прибывшие поведали, что "запевно (наверно, вероятно) молодой князь великий вмер по Святой Троицы перед Петровыми запусты (Троицын день в 1534г. приходился на 24 мая) и брат его менший князь Василей (!) также вмер после его, нижли их (...) ещо таят". Интересно, что лазутчики, вернувшиеся из московских пределов, подтвердили эту информацию: "шпекги мои, - писал далее Зеновьевич, - пришли из заграничья, и они мне тыи ж речи поведали, иж запевне его (Ивана IV) и з братом не стало...".^S Таким образом, можно полагать, что по крайней мере в западных районах Русского государства в июне 1534г. ходила упорная молва о смерти великого князя и его младшего брата Юрия (в процитированном документе он ошибочно назван Василием).

В июне 1538 г. в Польше было записано известие об ослеплении московского государя и смерти его матери, великой княгини - эта запись читается в одном из рукописных томов документальной коллекции "Акта Томициана"³⁹. Наконец, летом 1542 г. вновь прошел слух о смерти Ивана IV: в августе, во время набега на рязанскую "украину", крымские мурзы захватили в плен, в числе прочих, "человека доброго (...) з Москвы", который уверенно ("за­певне") "поведил, иж князя великого московского в животе не стало...", - эту новость мурзы поспешили сообщить своему "приятелю" кн. С.Ф. Вольскому, находившемуся тогда в Литве.

Нужно подчеркнуть, что, хотя все приведенные известия записаны были за пределами Московии - в Литве, в Крыму (другими мы не располагаем из-за скудости сохранившихся документов московского происхождения того времени), тем не менее источники содер­жавшейся в них информации находились внутри Русского государства. Поэтому приведенные свидетельства представляют для исследователя несомненную ценность, знакомя нас, хотя бы по крупицам, с политическими толками в России 30—40-х гг. XVI в. Весьма симптоматично, что подданных Ивана IV в те годы не покидало сомнение: а жив ли их государь? Слухи отражают, возможно, и некоторое недоверие к властям: великий князь умер, но смерть его "еще таят".

Молва не пощадила и имени великой княгини Елены: во время зимней кампании 1534/35 г. с Литвой в русских полках вовсю обсуждались предосудительные отношения правительницы с боярином Иваном Овчиной Оболенским; от пленных "московитов" тайны личной жизни великой княгини стали известны в литовской столице, а уже вскоре компрометирующая Елену Глинскую информация достигла двора императора Карла V и в конце концов попала на страницы "Записок о Московии" Сигизмунда Герберштейна.

Вскоре после смерти великой княгини Елены, в 1538/39 г. бежал в Ливонию находившийся на московской службе итальянский архитектор Петр Фрязин. На допросе в Юрьеве (Дерпте) он так изложил причины своего побега: "...нынеча как великого князя Василья не стало и великой княги[ни], а государь нынешний мал остался, а бояре живут по своей воле, а от них великое насилье, а управы в земле никому нет, а промеж бояр великая рознь; того деля есми мыслил отъехати прочь, что в земле в Руской великая мятеж и безгосударьство..."

Эта выразительная характеристика положения в России конца 1530-х гг., содержащаяся в составленной в Посольском приказе записи (или "памяти": заголовка документ не имеет, нет и окончания) о побеге Петра Фрязина, часто приводится исследователями в подтверждение традиционной оценки "боярского правления" как эпохи безудержного произвола и беззакония. Между тем, прежде чем извлекать из этого документа какую-либо информацию, его следовало бы подвергнуть источниковедческой критике.

Начнем с того, что итальянец, стремясь как можно убедительнее мотивировать свой побег и избежать выдачи московским властям, не жалел мрачных красок для изображения ситуации в стране, которую он только что покинул. Нужно учесть и время, когда все это говорилось: 7047-й сентябрьский год, которым датирована запись о побеге, ознаменовался новой вспышкой борьбы при московском дворе. Жертвами ее стали в октябре 1538 г. кн. И.Ф. Бельский и дьяк Федор Мишурин (первый из них был посажен в темницу, а второй казнен), а в феврале 1539 г. - митрополит Даниил, сведенный боярами с престола. Так что слова Фрязина о "великой розни" среди бояр и о чинимом ими насилии можно считать эмоциональным откликом на эти драматические события. Но вот заявление беглеца о том, что "управы в земле никому нет", - явное преувеличение. Судя по имеющимся в нашем распоряжении документам, по крайней мере монастырские корпорации (а главным образом именно в их фондах сохранились соответствующие правые грамоты и судные списки) имели неплохие шансы добиться удов­летворения своих исков, даже если в числе ответчиков оказывались члены могущественных боярских семей. В этом отношении весьма показателен случай, относящийся именно к 1538-1539 гг., когда Петр Фрязин бежал в Ливонию.

Излагая факты биографии известного деятеля "боярского правления" кн. А.М. Шуйского, А.А. Зимин отметил, что в 1538 г. на него и на Головиных били челом великому князю старцы Изосиминской пустыни. Казалось бы, перед нами - яркое доказательство самоуправства всесильных временщиков. Но обращение к документу, на который ссылается исследователь, - указной грамоте великого князя Г.Ф. Заболоцкому и Р.В. Унковскому от 27 августа 1538 г., внесенной в копийную книгу Троицкого монастыря по Твери, - не подтверждает это предположение.

Из этой грамоты узнаём, что, оказывается, игумен Иев "з братьею" били челом не только на кн. А.М. Шуйского и М.П. и И.П. Головиных, но и на Т.К. Хлуденева, и на совсем уж заурядных детей боярских К.Т. Конюхова, В.К. и Н.К. Коромолиных, вдову Курбата Сытникова Арину с сыном Постником и даже на егорьевского попа Михаила. Всех названных лиц объединяло только то, что они были соседями Изосиминской пустыни и "вступались сильно" в монастырские земли и угодья. Грамота предписывала Г.Ф. Заболоцкому и Р.В. Унковскому (как можно понять, тверским писцам) произвести "обыск" и суд по каждому спорному делу, после чего списки и самих тяжущихся отправить в Москву. Из помещенной следом в копийной книге указной грамоты тем же писцам от 31 марта 1539 г. явствует, что изосиминские старцы выиграли тяжбу у Арины Сытниковой и ее сына, а "в достальных землях в ызосиминских" писцы должны были "з детьми боярскими их (старцев) судити". Документы по тяжбам монастыря с остальными соседями до нас, видимо, не дошли, но о том, как решился спор старцев с кн. А.М. Шуйским, можно судить по разъезжей грамоте тверских писцов И.П. Заболоцкого "с товарищи" от 2 августа 1541 г.: по "слову" великого князя и по указному списку писцы "розъехали" "поместьице князя Андрея Михайловича Шуйского с Ызосиминского монастыря деревнями". Как видим, хотя разбирательство тянулось долго, изосиминские старцы все-таки добились "управы", а к политике все эти заурядные земельные тяжбы не имели никакого отношения.

Возвращаясь к приведенному свидетельству Петра Фрязина, следует отметить, что нари­сованная им картина как бы увидена из дворцового окна. Будучи придворным архитектором, обласканным великим князем (за границу он взял с собой "грамоты поместные и жаловальные", а также драгоценности), Петр со смертью Василия III и Елены Глинской лишился высоких покровителей, а вспыхнувшая при дворе ожесточенная борьба за власть не сулила ему лично ничего хорошего. Было бы неосторожным поэтому видеть в его словах о "мятеже и безгосударьстве" в Русской земле отражение будто бы наступившей в 1538 г. анархии. Этому, кстати, противоречат некоторые детали, содержащиеся в самом "деле" о побеге Фрязина: он был послан "на государеву службу" в Себеж казначеем И.И. Третьяковым и дьяком О. Никифоровым, ему были даны "списки городовые" и проезжие грамоты, его сопровождал толмач, по пути следования давались провожатые и подводы. Налицо, таким образом, нормальное функционирование государственных служб. Уместно напомнить также, что как раз на конец 1530-х гг. пришлось проведение поместного верстания и начало губной реформы.

С гораздо большим основанием употребленное Фрязиным (в передаче приказной "записи") слово "безгосударьство" следует понимать буквально - как отсутствие государя, его недее­способность. Разве не той же ситуацией порождались настойчивые слухи о смерти малолетнего великого князя, о которых шла речь выше? Об остроте переживания этой проблемы современниками свидетельствует написанное Максимом Греком "Слово, пространно излагающее с жалостью нестроения и безчиния царей и властей последнего жития".

Хотя датировка этого знаменитого сочинения варьируется в научной литературе от 30-х до первой половины 50-х гг. XVI в., исследователи единодушны в том, что оно отражает события эпохи малолетства Грозного. Ученый монах изобразил здесь сидящую у дороги "жену", облаченную в черное вдовье одеяние, имя которой "Василия", т.е. "царство". "Мене, - жалуется она путнику, - вси вкупе, елицы славолюбцы и властолюбцы суть нравом, подручити (подчинить) себе тщатся..." Не зная истинного царского предназначения - быть "крепостью и утвержением" подданным - "мучители" и ее, Василию, "обезчествовавше, и себе в последних лютых и болезнех ввергоша..."

Тот же образ вдовствующего царства встречается в послании Ивана IV Стоглавому собору 1551 г. В отличие от позднейших сочинений Грозного, проникнутых обличительным антибоярским пафосом, эта "речь" царя (возможно, продиктованная кем-то из духовных его наставников - Макарием или Сильвестром) поражает своим покаянным настроением. Так, ответственность за гибель дядей возлагается Иваном не только на бояр: часть вины, пусть невольной, он готов принять на себя, прося прощения у погибших "за юность и неведение". "Мне сиротствующу, а царству вдовствующу", - такими словами характеризуется период после смерти матери, великой княгини Елены; "и тако боляре наши, - продолжает царь, - улучаше себе время, сами владеюще всем царством самовластно, никому же возбраняющу им от всякаго неудобнаго начинания; и моим грехом и сиротством и юностию мнози межуусобною бедою потреблени быша..."

Уподобление царства, оставшегося без государя, безутешной вдове свойственно и писателям эпохи Смуты. Так, во "Временнике" Ивана Тимофеева находим характерное рассуждение на тему о том, что царь и "царствие" неотделимы друг от друга, как душа неотделима от тела, а в конце своего сочинения автор поместил две притчи "О вдовстве Московского государства".

Таким образом, то, что мы теперь называем "политическим кризисом", люди XVI - начала XVII в. выражали словами "вдовствующее царство" и "безгосударьство". При этом "самовла­стие" бояр, "живущих по своей воле", оценивалось как исключительно негативное явление, как нарушение богоустановленного порядка. Можно предположить, что именно в этих особен­ностях тогдашних представлений о власти, в большей степени, чем в реальных злоупотребле­ниях временщиков 30-40-х гг. XVI в., коренятся причины того предубеждения против "бояр­ского правления", которое Иван Грозный разделял со своими современниками, - предубежде­ния, послужившего основой для формирования негативного образа интересующей нас эпохи.

До сих пор речь шла главным образом об идеологическом и психологическом аспектах кризиса. Теперь обратимся к иной его стороне — социальной.

В первой половине XVI в. служба сохраняла еще присущий средневековью личный характер: служили не государству, а государю. Между тем на Руси в то время, помимо великого князя, были и другие "государи", имевшие собственные отряды вооруженных слуг. В первую очередь нужно назвать дворы удельных князей Московского дома: в 1533 г. их было два - дмитровский и старицкий. Немало детей боярских состояло на службе у митрополита и епископов. Наконец, имеются отрывочные сведения о вольных слугах ряда знатных лиц. Так, в 40-х гг. XVI в., согласно Тверской писцовой книге, князьям Микулинским служило со своих вотчин несколько десятков детей боярских. У кн. Ф.М. Мстиславского были свои помещики, которым он выдавал жалованные грамоты. Из случайного летописного упоминания узнаем о существовании слуг у князей Глинских: во время московского восстания 1547 г. "чернь" много "детей боярских незнакомых побиша из Северы, называючи их Глинского людми".

Возникает вопрос: как отнеслись великокняжеские дворяне и дети боярские к тому факту, что на престоле оказался трехлетний мальчик, и не возникло ли у них соблазна перейти с великокняжеской службы на чью-нибудь другую? В нашем распоряжении имеется достаточно данных для вполне определенного ответа на этот вопрос.

В Летописце начала царства (ранней редакции) есть любопытный эпизод, относящийся к событиям, связанным с арестом кн. Юрия Дмитровского в декабре 1533 г. Основная цель этого крайне тенденциозного рассказа - возложить всю ответственность за случившееся на бояр и на кн. А.М. Шуйского, задумавшего "отъехать" к Юрию, но отвести подозрения от самого дмитровского удельного князя. Оказывается, дьявол "вложи бояром великого князя мысль неблагу: только не поимати князя Юрья Ивановича, ино великого князя государству крепку быти нельзя, потому что государь еще млад, трех лет, а князь Юрьи совръшенныи человек, люди приучити умеет, и как люди к нему пойдут, и он станет под великим князем государьства его подискивати". Затем, опять-таки не без дьявольского вмешательства, у кн. Андрея Шуйского появляется намерение "отъехать" к Юрию; в свой замысел он посвящает род­ственника - кн. Б.И. Горбатого и, пытаясь убедить его ехать с ним, прибегает к следующим аргументам: "а здесе нам служити - и нам не выслужити: князь велики еще молод, а се слова носятся про князя Юрья. И только будет князь Юрьи на государьстве, а мы к нему ранее отъедем, и мы у него тем выслужим".

В данном случае нас не интересует само развитие интриги и истинная роль в ней упомянутых выше лиц. Зато нельзя не обратить внимания на выразительную характеристику преимуществ взрослого удельного князя перед его малолетним племянником, только что занявшим великокняжеский престол. То, что рассуждения героев приведенного эпизода не являются просто домыслом летописца 1550-х гг., и "слова про князя Юрья" действительно "носились" в воздухе в конце 1533 г., видно из современного тем событиям документа - челобитной Ивана Яганова на имя юного Ивана IV, написанной в конце 1533 - начале 1534 г. Напоминая о своих заслугах, - Яганов верно служил Василию III в качестве осведомителя при дворе того же Юрия Дмитровского, - он не преминул заметить: "а не хотел бы яз тобе государю служити, и яз бы, государь, и у князя у Юрья выслужил".

Оперативность, с которой опекуны великого князя "нейтрализовали" Юрия Дмитровского в декабре 1533 г., показывает, что тот действительно рассматривался как серьезная альтернатива (и угроза) ребенку на троне.

Не менее тревожная ситуация сложилась в 1537 г., когда другой удельный князь - Андрей Старицкий, вступив в конфликт с правительством Елены Глинской, стал рассылать грамоты к новгородским помещикам, зовя их к себе на службу. Воскресенская летопись так передает содержание этих грамот: "князь велики мал, а держат государьство боаре, и вам у кого служити? И вы едте ко мне служити, а яз вас рад жаловати". Нельзя поручиться, что сказаны были именно эти слова; но несомненно, что призыв был услышан и часть новгородских помещиков перешла на сторону мятежного князя. По подавлении выступления Старицкого 30 детей боярских были казнены.

После гибели удельных князей служилые люди, похоже, стали ориентироваться на лидеров боярских группировок. Так, когда в декабре 1541 г. созрел заговор против кн. И.Ф. Бельского, бывшего тогда у великого князя "в первосоветникех", и митрополита Иоасафа, кн. И.В. Шуйский, находившийся в тот момент во главе полков во Владимире, "многих детей боярскых к целованию привел, что им быти в их (боярском) совете". В последовавшем вскоре, в начале января 1542 г., дворцовом перевороте, приведшем к низложению митрополита и аресту И.Ф. Бельского и его сторонников, активное участие приняли дворяне и городовые дети боярские, в числе которых особо отмечены "ноугородцы Великого Новагорода все городом".

"Шатость", обнаружившаяся среди служилого люда в годы малолетства Ивана IV, проявляла себя еще в одной форме, на которую до сих пор исследователи не обращали внимания: речь пойдет о массовом бегстве детей боярских в Литву.

Хотя никаких статистических данных в нашем распоряжении нет, но сплошной просмотр книг Литовской метрики за первую половину XVI в. позволяет говорить о том, что поток бег­лецов из Московии возрос с весны 1534 г. 18-20 мая 1534 г. Сигизмунд I раздавал в Литве "на хлебокормление" пустующие земли детям боярским, которые только что "на нашо имя госпо-дарское з Москвы приехали", в том числе Ивану Степановичу Поросукову, Федору Селеву, не­коему Артему Васильевичу, братьям Науму и Протасу Константиновичам Ярцовым. В авгу­сте того же года со службы из Серпухова вместе с воеводами кн. С.Ф. Вольским и И.В. Ляцким "отъехали (...) в Литву служити королю" "многие дети боярские великого князя дворяне"; это был отряд численностью в 400, а по некоторым оценкам - даже 500-600 конных. Годом позже, правда, часть из них вернулась в Москву, "пограбив казны" своих воевод-изменников.

В ходе начавшейся осенью 1534 г. русско-литовской войны служилые люди то и дело перебегали, прямо из полков, на сторону противника - и, видимо, в немалом количестве, если уже летом 1535 г. перед литовским правительством встал вопрос об их размещении и пропитании. Тогда король распорядился временно разместить новоприбывших на господарских дворах, выдать им по нескольку бочек жита и сено лошадям, а также денег - "по две або по тры копы грошей". В марте 1539 г. Сигизмунд был вынужден вернуться к проблеме приезжих "москвичей": по донесению урядников, они собрались "до Москвы за ся утекати". Желание вернуться на родину появилось у беглецов вследствие невыполнения теми же урядниками королевского приказа о выдаче "москвичам" "жывности"; жалобы не помогали, между тем "тыи москвичи, што (...) статку своего мели, то всё пры оных врядникох проели". Свое послание панам-раде, из которого заимствованы эти подробности, Сигизмунд закончил следующим рассуждением: надо найти "способ", "яко бы жывность (т.е. пропитание) им мела быть давана", а, с другой стороны, может, впредь вообще не стоит пропускать приезжающих "москвичей"?

Все эти колебания служилого люда - переход части новгородских помещиков на сторону Андрея Старицкого в 1537 г., участие многих дворян и детей боярских в дворцовом перевороте 1542 г., массовые побеги в Литву в 1530-х гг. - являются, на мой взгляд, симптомами серьезного кризиса, затронувшего тогда и Государев двор, и массу провинциальных детей боярских. Этот кризис стал одним из факторов политической нестабильности изучаемой эпохи. О причинах его пока, до проведения обстоятельного специального исследования, можно судить лишь предположительно. С одной стороны, здесь могла сказаться материальная неустроенность многих помещиков, нехватка земли: по наблюдениям Г.В. Абрамовича, в Тверской половине Бежецкой пятины число совладельцев в поместьях возросло с 1501 г. до описания 1536-1545 гг. более чем в 3,5 раза, т.е. "поспевшие" к службе сыновья оставались в отцовских поместьях. С другой стороны, немаловажное значение, как мы старались показать, имел вопрос "кому служить?" в связи с недееспособностью великого князя и неясностью судьбы престола.

Есть основания полагать, что апогей кризиса пришелся на 1530-е - начало 1540-х гг. Во всяком случае, хотя в середине 1540-х гг. и упоминаются живущие в Литве дети боярские (сре­ди них встречаются и новые имена - например, Г.И. Солнцов, 1546 г.), но все они выехали туда раньше; массовых же "отъездов" служилых людей из Московии в Литву акты Метрики в 1540-х гг. не отмечают. Если это так, то здесь можно усмотреть как благотворное влияние большого поместного верстания конца 1530-х гг., так и преодоление династического кризиса к началу 1540-х гг. (важным симптомом тут можно считать освобождение семьи погибшего кн. Андрея Старицкого из заточения в декабре 1540 г. и возвращение его сыну Владимиру отцовского удела в 1541 г.).

Если на первом этапе политического кризиса, в 1530-х гг., основными дестабилизирующими факторами, как нам представляется, выступали династическая проблема и неустойчивая позиция рядовых служилых людей, то на втором этапе, начиная с рубежа ЗО-х-40-х гг. XVI в., на первый план выдвигается борьба внутри правящей боярской элиты -борьба, двигателем которой выступали местнические счеты.

А.А. Зимину принадлежит важное наблюдение о том, что до 30-х гг. XVI в., пока местничество существовало только в среде старомосковского боярства, столкновения на этой почве были весьма редки, зато в эпоху "боярского правления", когда служилые князья включились в эту систему отношений, институт местничества вступил в пору своего расцвета. Действительно, согласно составленному Ю.М. Эскиным хронологическому перечню всех известных из источников местнических дел XVI-XVII вв., за первую треть XVI в. (по 1530 г. включительно) есть данные о 16 таких случаях (из них 10 - сомнительны), за время правления Елены Глинской - два случая (причем один из них сомнителен), зато за период с 1539 до января 1547 г. - 33 случая! Продолжая начатые А.А. Зиминым наблюдения, американская исследовательница А.М. Клеймола в специальной работе о росте местничества в годы "боярского правления" обоснованно связывает это явление не только с инкорпорацией князей Западной Руси в состав московской элиты, но и со "слабостью на верху" — отсутствием в тот период суверена, способного осуществлять функции конечной инстанции.

По-видимому, неслучайно поток местнических дел резко возрос с 1539 г.: хотя первые вспышки местнической борьбы произошли сразу после смерти Василия III (чем, вероятно, и объясняется неудачная попытка "отъезда" А.М. Шуйского к Юрию Дмитровскому, а также побеги в Литву в 1534-1536 гг. кн. С.Ф. Бельского, И.В. Ляцкого и кн. И.Д. Шуйского⁷⁶), но с приходом к власти Елены Глинской, заставившей считаться с собой придворную элиту, это соперничество было как бы "заморожено", и только после смерти в апреле 1538 г. "государыни великой княгини" бояре больше не чувствовали над собой "грозы". В отсутствие верховного арбитра местничество, не встречая до конца 1540-х гг. каких-либо препятствий или огра­ничений со стороны правительства, успело стать обычной практикой, институционализи-ровалось. Особенностью данного периода в истории местничества явилось чрезвычайное расширение поля соперничества, когда борьба велась не только за более престижные места в армии и за государевым столом, но и за доступ к самому кормилу власти, к раздаче думных чинов и т.п.

С фактической недееспособностью юного государя можно связать, вероятно, еще одно примечательное явление эпохи "боярского правления": отсутствие крестоцеловальных и поручных записей, с помощью которых великие князья и цари гарантировали верность своих подданных. За период 1533-1547 гг. мы имеем только один документ такого рода: это - крестоцеловальная запись кн. Андрея Старицкого на верность Ивану IV и его матери великой княгине Елене. Вполне понятно, что после смерти Глинской, при боярах-правителях, этот механизм контроля за лояльностью знати оставался без употребления.

Внутриполитический кризис не мог не сказаться и на международном положении страны. Особенно трудными в этом отношении оказались первые годы "правления" юного Ивана IV.

По понятиям той эпохи субъектами международно-правовых отношений являлись не государства, а государи: они воевали и мирились друг с другом, заключали договоры (действовавшие только при жизни соответствующих царственных особ!) и т.д. Малолетство Ивана IV умаляло престиж Русского государства в контактах с правителем соседней Литовской державы - Сигизмундом Старым. В феврале 1534 г. литовские паны в послании московским боярам язвительно советовали последним "стеречь" своего государя, "абы он в молодости лет своих к великому впаду сам и з господарьством своим не пришел". И в последующем литовская дипломатия пыталась извлечь выгоду из разницы в возрасте короля Сигизмунда и московского великого князя Ивана, настаивая на том, что последний, будучи в "молодых летех", должен первым послать своих послов к королю, "яко к отцу своему". Московская сторона отвергала подобные притязания, и в конце концов литовское посольство прибыло-таки в январе 1537 г. в Москву. Этому событию, однако, предшествовали несколько лет войны.

Более серьезные внешнеполитические осложнения, чем временное снижение престижа из-за малолетства государя, вызывала затяжная борьба за власть при московском дворе. Слухи о раз­дорах, приходившие в Вильно в течение всего 1534 г., стали благодатной почвой для роста там реваншистских настроений, которые привели к очередной русско-литовской войне (1534— 1537 гг.). И впоследствии в соседних государствах внимательно прислушивались к известиям из Московии, связывая с тамошними междоусобицами собственные воинственные планы. Так, в марте 1544 г. князь Пруссии Альбрехт советовал польскому королю Сигизмунду воспользо­ваться внутренним разладом у "московитов" и организовать совместно с Данией, Гольштейном и Швецией морскую экспедицию против России; совет, впрочем, не был реализован.

Переходя к вопросу о хронологических рамках внутриполитического кризиса 30-40-х гг. XVI в., нужно отметить, что начальная дата не вызывает особых сомнений: декабрь 1533 г., арест кн. Юрия Дмитровского. Значительно труднее определить конечную дату, время выхода из кризиса.

Сам Иван Грозный, как мы помним, утверждал, что бедствия "боярского правления" продолжались шесть с половиной лет (считая от смерти его матери), когда же ему исполнилось 15 лет, он сам принялся "строити свое царство". Историк, однако, не может согласиться с предложенной царем "периодизацией".

На самом деле 1545-1547 гг. ознаменовались новыми опалами и казнями, причем сам Иван Васильевич выступал всего лишь орудием мести соперничавших друг с другом группировок. Так, летом 1546 г. по доносу дьяка В.Г. Захарова Гнильевского были казнены бояре И.И. Ку-бенский, Ф.С. Воронцов и В.М. Воронцов, а в январе 1547 г. "повелением князя Михаила Глинь-ского и матери его княгини Анны" - кн. И.И. Дорогобужский и кн. Ф.И. Овчинин-Оболен­ский.

Трудно поверить в то, что государь, достигнув совершеннолетия, сам начал "строить" свое царство, читая, например, укоризненное замечание псковского летописца по поводу кратко­временного приезда Ивана IV с братом Юрием в Новгород и Псков в конце декабря 1546 г.: оба поехали вскоре обратно в Москву, "а не управив своей отчины ничего". "А князь великий, -добавляет летописец, - все гонял на ямских, а Христианом много протор и волокиды учиниве". Та же летопись рассказывает о том, как летом 1547 г. молодой царь "бесчествовал" псковских челобитчиков, пришедших к нему с жалобой на своего наместника Турунтая Пронского (а годом раньше, если верить приписке к Царственной книге, Иван велел "отослать" группу новгородских пищальников, также пытавшихся "бить челом" ему о чем-то).

Цепь событий 1547 г.: январская казнь двух юных князей, "великие пожары" в столице в апреле и июне, за которыми последовало восстание московских "черных людей", сопро­вождавшееся убийством царского дяди кн. Ю.В. Глинского, слуг Глинских и даже незнакомых детей боярских с Северщины; наконец, неудачная попытка бегства в Литву 5 ноября князей М.В. Глинского и И.И. Турунтая-Пронского, все это не позволяет считать 1547 год временем выхода из кризиса. Можно предполагать, что период "успокоения" оказался более длительным и продолжался по крайней мере до начала 1549 г.

К этому следует добавить, что в 1547-1548 гг. не произошло каких-либо заметных измене­ний во внутриполитическом курсе. Исследователи отмечают в эти годы лишь вхождение в пра­вящую элиту ряда новых лиц, значительное увеличение численности бояр и окольничих. По­воротным стал только 1549 год, когда началось проведение целой серии широкомасштабных реформ: дети боярские были освобождены от наместничьего суда, получила продолжение губная реформа, были сделаны первые шаги к регламентации местничества в полках⁹⁰.

Началу реформ предшествовала знаменитая сцена примирения царя с боярами в присутствии митрополита и Освященного собора 27 февраля 1549 г. Согласно Продолжению Хронографа редакции 1512г., государь обвинил бояр, окольничих, дворецких и казначеев в том, что "до его царьского возраста от них и от их людей детем боярским и христьяном чинилися силы и продажи и обиды великие в землях и в холопех и в ыных во многих делех", потребовав, чтоб они "вперед так не чинили" - под страхом "опалы" и "казни". Бояре, естественно, тут же "били челом государю", прося не класть на них опалы и обещая впредь верно ему служить, а царь, умилившись, сразу даровал им всем полное прощение. Затем аналогичную речь он произнес перед воеводами, княжатами, детьми боярскими и "большими" дворянами. О покаянии и примирении своем с боярами царь вспоминал позднее в "речи" к Стоглавому собору.

Не входя в обсуждение дискуссионного вопроса о том, сколько "примирительных" собраний (или соборов) состоялось в 1547-1550 гг. и какое из них имел в виду царь в выступлении на Стоглавом соборе, подчеркнем главное: ритуал покаяния и примирения призван был идеологически оформить произошедшую к концу 1540-х гг. консолидацию правящей элиты и Государева двора в целом; основой для этого послужило коллективное осуждение всего того, что творилось до "царьского возраста". Тем самым достигался эффект "обновления и очищения": все обиды и насилия остались в недавнем прошлом, впредь все должно было происходить праведно и благочестиво. Кризис был преодолен, но репутация "боярского правления" окончательно погублена.

В заключение хотелось бы остановиться на, возможно, наиболее сложной и спорной проблеме - о последствиях политического кризиса 30-40-х гг. XVI в.

Что касается внешнеполитического положения страны, то, хотя порой, особенно в середине 30-х гг., оно оказывалось весьма трудным, серьезных поражений и чувствительных терри­ториальных потерь удалось избежать. Война с Литвой 1534-1537 гг. закончилась "вничью":

Гомель литовцам удалось отвоевать, но зато построенные на их территории "московитами" крепости Себеж (Иван-город) и Заволочье по перемирию остались за Россией. В 1541 г. был успешно отражен набег крымского хана Сахиб-Гирея, а с 1545 г. началось широкомасштабное наступление на Казань ("Казанская война").

Труднее оценить последствия кризиса внутри страны, но во всяком случае они также не были катастрофическими.

К числу негативных последствий, несомненно, относится длительная политическая неста­бильность, падение авторитета правительства в глазах населения и, конечно, гибель людей: за 1533-1547 гг. погибло примерно полтора десятка самых знатных лиц, включая обоих удельных князей - дядей Ивана IV, а также несколько десятков детей боярских. Дворцовые перевороты и расправы не могли не произвести шокирующего впечатления на современников. Но все познается в сравнении: люди, жившие во второй четверти XVI в., еще не знали, что такое опричнина или Смута.

Обвинения боярских правителей во всевозможных злоупотреблениях и насилиях, ставшие "общим местом" в публицистике и летописании 50-60-х гг. XVI в., нуждаются в серьезной проверке. Лишь единичные случаи могут быть документально подтверждены.

Так, утвердившийся в историографии после работ Г.В. Абрамовича тезис о расхищении государственных земель временщиками в годы малолетства Грозного базируется по существу на весьма спорном истолковании данных писцовых книг Тверского уезда 1540-х гг. Г.В. Абрамович обратил внимание на то, что в книге 1548 г. за кн. И.М. Шуйским в поместье значатся 38 деревень и 5 пустошей (всего 743 четв. в одном поле), которые в предыдущей книге 1539/40 г. числились еще черными. На этом основании делается вывод, что эти земли были получены кн. Иваном Михайловичем во время "второго правления Шуйских" (1542-1543), когда к власти пришел его брат Андрей. Однако это не более, чем логическое допущение, поскольку писцовые книги не содержат точных указаний, когда именно между 1540 и 1548 гг. И.М. Шуйский получил это поместье. Добавлю, что пресловутое "второе правление Шуйских" в 1542-1543 гг. - историографический миф, не выдерживающий проверки по источникам. Таким же произвольным предположением является утверждение Г.В. Абрамовича о том, что вотчина умершего в 1540 г. бездетным кн. В.А. Микулинского была пущена Бельскими в "поместную раздачу своим сторонникам" - кн. А.Б. Горбатому, кн. С.В. Ростовскому и Г.В. Морозову: роль Вольских в этой поместной раздаче ничем не подтверждена, а принадлежность к числу их сторонников всех названных лиц еще надо доказать.

Обоснованность "политизации" земельных отношений 30-40-х гг. XVI в. вызывает большие сомнения. В том, что в поместную раздачу шли дворцовые и черносошные земли, нет ничего необычного или характерного только для эпохи "боярского правления". Вопрос, очевидно, состоит в соотношении количества земли, розданной рядовым служилым людям и доставшейся знатным лицам. Но по подсчетам того же Г.В. Абрамовича, выполненным на основе тверской писцовой книги 1539/40 г., ^з розданной тогда земли (114 поместий) достались рядовым детям боярским, а '/3 (14 поместий) - знати; причем, добавляю от себя, из числа последней лишь в отношении князей П.И. Шуйского и С.И. Глинского, получивших, соответственно, 1306 и 1117 четв. земли, можно предполагать наличие какой-то политической конъюнктуры.

Единственное упоминание в писцовых книгах захвата боярами земель соседних помещиков стоит того, чтобы его привести: в тверской книге 1548 г. значится поместье конюхов Кости и Федка Софроновских, у которых пожню (80 копен сена) "отнял силно" Г.В. Морозов, а пустошь Лукино (5 четв. пашни и 200 копен сена) - кн. И.М. Шуйский. Едва ли для объяснения этого факта нужно вычислять - какая именно группировка господствовала в тот момент при московском дворе. Ясно, что перед нами - проблема "сильных людей", от которых страдали бедные помещики и в XVI, и в XVII в.

Правосудие в ту эпоху было доступно не всем. Но если захудалым служилым людям было подчас не по плечу тягаться с "сильными людьми", то более крупные землевладельцы вполне могли за себя постоять. Вспомним изосиминских старцев, подавших в 1538 г. иск на десяток своих обидчиков, включая кн. А.М. Шуйского и Головиных. Не отставали и другие монастыри:

в том же 1538 г. Спасский Ярославский монастырь выхлопотал у великого князя охранную грамоту, предписывавшую городовому приказчику и посольскому "беречь" монастырских крестьян "от детей боярских и от сторонних людей", а в 1543 г. та же обитель выиграла земельную тяжбу у помещиков, служивших кн. И.Ф. Мстиславскому. Ну, и разумеется, крупнейшая корпорация - Троице-Сергиев монастырь - также отстаивала права на свои владения и не давала в обиду живших в них крестьян.

Принято считать, что в годы "боярского правления" при отсутствии контроля со стороны центрального правительства произвол кормленщиков на местах достиг невиданных размеров. При этом чуть ли не единственным доказательством данного тезиса служит статья Псковской 1-й летописи под 7049 годом о наместниках во Пскове, "свирепых, аки лвове": кн. А.М. Шуйском и кн. В.И. Репнине Оболенском. Справедливость подобной характеристики в данном случае не вызывает сомнений, тем более, что Псковская 3-я летопись добавляет новые штрихи к портрету А.М. Шуйского, который именуется там не иначе, как "злодеем"¹⁰⁴. Однако не следует упускать из вида, что те же летописи сообщают далее о пожаловании Пскову, наряду с другими городами, губной грамоты, а Псковская 1-я упоминает также о том, что "наместника псковского князя Ондрея Шуйского князь великий Иван Васильевичь к себе свел". Так, значит, какой-то контроль "сверху" за наместниками был?

Встречая в летописях и сочинениях публицистов тех лет (Максима Грека, И.С. Пересветова) эмоциональные оценки злоупотреблений местных властей, полезно задаться вопросом: действительно ли наместники стали "хуже" или возросла нетерпимость современников к порокам архаичной системы? Второй вариант кажется более вероятным: если учесть, что уже с конца 1530-х гг. начинается реформирование местного управления и суда, то усиление критики в адрес кормленщиков и начавшиеся преобразования можно рассматривать как две стороны одного и того же процесса.

Словом, хотя проявления кризиса в различных сферах жизни страны нуждаются в дальнейшем изучении, то, что мы знаем на сегодняшний день, не позволяет согласиться с традиционными представлениями о "боярском правлении" как о периоде анархии, ничем не сдерживаемого произвола и беззакония. Серьезного внимания заслуживает механизм управ­ления государством в 30-40-х гг. XVI в.: активное участие митрополитов в принятии поли­тических решений, возросшая роль дьяческого аппарата и особенно Боярской думы, которую с гораздо большим основанием можно считать тогдашним правительством страны, чем менявшихся чуть ли не каждый год придворных фаворитов.

Разумеется, в рамках одной статьи невозможно было с должной полнотой осветить все аспекты избранной многоплановой темы. Цель изложенных наблюдений более скромная -наметить пути дальнейшего исследования поставленной здесь проблемы. Поэтому и выводы на данном этапе могут носить лишь предварительный характер. Главный из них сводится к тому, что кризис 30-40-х гг. XVI в. был вызван не чьей-то злой волей, а обнаружившейся тогда органической слабостью московской политической системы, которая не могла "нормально" функционировать при недееспособном монархе.

Вместе с тем "боярское правление", словно некий "исторический эксперимент", позволяет разграничить функции государя и его советников в политике. К числу неотъемлемых прерогатив монарха, которые никто за него не мог исполнять, относились представительство во внешних сношениях, поддержание внутренней политической стабильности, контроль за лояльностью знати и регулирование местнических споров. Зато инициаторов денежной и губной реформ, поместного верстания и других важных мероприятий 1530-1540-х гг. нужно, вероятно, искать среди бояр, дворецких, казначеев и дьяков.

В.Б.Кобрин

ПАДЕНИЕ ИЗБРАННОЙ РАДЫ

В истории средневековой России, пожалуй, не было такого десятилетия, в которое было бы проведено столько реформ, как годы правления Избранной рады. Тогда шла напряженная, постепенная реформационная деятельность. У Избранной рады, видимо, не было тщательно разработанной программы действий. Идеи рождались у правителей в самом процессе преобразований, они учились у жизни как бы на ходу. Не все удалось осуществить. В 1560 год правительственный кружок Сильвестра и Адашева был устранен от власти, а сами его деятели оказались в опале. Этот разлад царя с советниками только подвел черту под давними разногласия и взаимными неудовольствиями. Первые предвестники охлаждения обозначились в 1553 году. В марте царь тяжело заболел: кто знает, что это была за болезнь, известно лишь, что она была «тяжка зело». Казалось, молодой государь умирает. Встал вопрос о наследнике. Царь к тому времени был отцом единственного сына Дмитрия (впоследствии то же имя получит последний сын Ивана IV — несчастный царевич, погибший в Угличе ребенком почти через 40 лет), первенца, которому было всего около пяти месяцев от роду. Царь Иван хотел, чтобы бояре присягнули как наследнику именно Дмитрию. Однако среди приближенных началось брожение.

Самым печальным для царя было то, что среди тех, кто под­держивал кандидатуру Владимира Андреевича (1) и сомневался, при­сягать ли «пеленочнику», были и некоторые деятели Избранной рады. Так, Сильвестр, хотя и не выступал прямо за то, чтобы Владимир Андреевич стал наследником, все-таки защищал его, ибо он у старицкого князя «советен и в велицей любви бысть». Отец Алексея Адашева боярин Федор Григорьевич, согласно официальной летописи, говорил царю, что хотя он и поцеловал крест царевичу Дмитрию, но все же испытывает сомнения: «...сын твой, государь наш, ещо в пеленицах, а владети нам Захарьиным, Данилу з братиею. А мы уже от бояр до твоего возрасту беды видели многая».

Казалось, инцидент был исчерпан: все в конце концов присяг­нули младенцу царевичу, включая и самого князя Владимира Андреевича, царь выздоровел, а сам царевич не дожил до года: летом кормилица уронила его в реку, когда входила с ним на царское судно при поездке на богомолье. Колебавшиеся не только не пострадали, но многие вскоре даже получили повышения по службе. Но осадок остался, и муть от него поднялась со дна несколько лет спустя.

Взрыв в отношениях царя с его советниками произошел около 1560 года. Тогда пало правительство Избранной рады. Сильвестра постригли в монахи, отправили сначала в Кирилло-Белозерский, а потом еще дальше — в Соловецкий монастырь. Иван Грозный очень гордился тем, что не казнил Сильвестра и даже оставил на свободе его сына, с тем лишь, чтобы тот не видел царского лица, не бывал при дворе. Алексей Адашев и его брат Данило были посланы на службу в Ливонию, где шла тогда война. Вскоре туда прибыли люди для их ареста. Алексея в живых уже не застали. Данило же был заключен в тюрьму и через два-три года казнен.

В чем же причины такой резкой смены правительства? Нередко утверждают, что расхождения между Иваном IV и Избранной радой лежали прежде всего в области внешней политики, что правительство Адашева и Сильвестра настаивало, чтобы после взятия Казани и Астрахани продолжать действия на этом же, юго-восточном, направлении: вести войну против Крыма, а в перспективе и против Турции. Поэтому якобы эти деятели были против Ливонской войны.

Однако факты говорят иное. В 1558 году, когда началась Ли­вонская война, именно Адашев был реальным руководителем внеш­ней политики (Висковатый (2) — его подчиненный), именно Адашев вел те переговоры с ливонскими послами, срыв которых привел к началу военных действий. Адашев и Сильвестр, умные и одаренные политики, разумеется, могли через некоторое время после начала конфликта с Ливонией, когда стало ясно, что Великое княжество Литовское и Польша будут в этой войне противниками России, убедиться в бесперспективности этой войны (что было правдой) и советовать царю найти пути, чтобы с честью выпутаться из тяжелой ситуации. Они могли выступать против авантюризма в ведении Ливонской войны.

Чтобы разобраться в причинах падения Избранной рады, обра­тимся сначала к двум самым осведомленным свидетелям: Ивану IV и Курбскому. Удивительно: расходясь в оценках фактов, эти два противника сходятся в самих фактах. Иван Грозный связывает свой разрыв с советниками со смертью первой жены — царицы Анастасии, прямо обвиняя вчерашних временщиков в убийстве: «А и з женою вы меня про что разлучили? Только бы вы у меня не отняли юницы моея, ино бы Кроновы жертвы (жертв свирепому греческому богу времени — Хроносу) не было».

В свою очередь Курбский в «Истории о великом князе Москов­ском» говорит, что еще при жизни Анастасии ее братья «клеветаша» на Сильвестра и Адашева и «во уши шептаху заочне» доносы и обвинения против них. Он гневно называет Захарьиных «нече­стивыми губителями тамошнего царства». После смерти Анастасии они же обвинили Сильвестра и Адашева в том, что царицу «счеровали (околдовали) оные мужи».

Однако раздоры из-за Анастасии, видимо, стали лишь последней каплей в разладе между царем и советниками. Именно охлаждение в отношениях, разочарование в Сильвестре, Адашеве и других деятелях правительственного кружка могли заставить Ивана IV поверить вздорным обвинениям. Должно быть, Адашев и Сильвестр переоценили свое влияние, не заметили того рокового момента, с которого царь стал подчиняться им со все большей неохотой. И тогда привязанность царя к своим советникам превратилась в жгу­чую ненависть.

Но и этот психологический конфликт между царем и Избранной радой был только следствием другого, более существенного конф­ликта — между разными представлениями о методах централизации страны. Структурные реформы, которые проводило правительство Избранной рады, как и всякие структурные реформы, шли мед­ленно, их плоды созревали не сразу. Нетерпеливому человеку (а царь Иван был нетерпелив) в таких обстоятельствах обычно ка­жется, что и результатов-то никаких нет, что ничего и не сделано. Ускоренный путь централизации в условиях России XVI века был возможен только при использовании террора.

Ускоренная централизация требовала террора прежде всего по­тому, что еще не был сформирован аппарат государственной власти. В годы правления Избранной рады суд кормленщиков на местах был заменен управлением через выборных из местного населения. Но выполняющие свои управительские функции «на общественных началах» и фактически из-под палки губные и земские старосты — это еще не аппарат власти³. Центральная власть была еще очень слаба, не имела своих агентов на местах.

Как так, слышу я возражения, это власть-то Ивана Грозного слаба? Чья же власть тогда сильна? Дело в том, что часто путают силу власти и ее жестокость. На самом же деле они противоречат друг другу. Сильная власть не нуждается в жестокости. Жестокость, террор — показатель слабости власти, ее неумения добиться своих целей обычными путями, т. е. компенсация слабости. Вместо дли­тельной и сложной работы по созданию государственного аппарата царь Иван пытался прибегнуть к самому «простому», наиболее понятному методу: не делают то, что надо? — Приказать. Не слу­шаются? — Казнить. Чему удивляться, если даже в наше просве­щенное время очень многие тоскуют по командно-репрессивным методам, наивно полагая, что если расстрелять 20 и посадить 200 жуликов из торговой сети, то все остальные немедленно начнут честную жизнь. Тем более понятен такой ход мыслей для людей средневековья. Но этот путь террора, который только и позволял надеяться на быстрые результаты, был неприемлем для деятелей Избранной рады. Суровый и непреклонный Адашев не был до­бреньким. Но все же не массовый террор, не атмосфера всеобщего страха и массового доносительства, а жесткое и по сегодняшним меркам, быть может, жестокое наказание виновных. Но только виновных! Вот что характеризовало правление Избранной рады.

Отсюда вытекает и сопротивление Сильвестра и Адашева тем или иным начинаниям царя и упорство в проведении в жизнь собственных предначертаний. Так столкнулись две силы, два вла­столюбия. Увы, властолюбивый подданный не может надеяться на победу в конфликте с властолюбивым монархом. Конфликт разре­шился падением Избранной рады.

Среди современных исследований истории России XVI в. видное место занимают работы профессора Владимира Борисовича Кобрина (1930—1990) «Власть и собст­венность в средневековой России», «Иван Грозный» и др. В. Б. Кобрин считал, что главным в драматических событиях той эпохи был вопрос о власти и в их подоплеке лежит стремление Ивана Грозного к неограниченному единовластию. С этих позиций рассматриваются в приводимом отрывке и причины перехода Ивана Грозного к опричной, открыто террористической политике,' отказу от реформистского пути, которого придерживались деятели Избранной рады.

1. Владимир Андреевич (1533—1569) — двоюродный брат Ивана IV, владел Старицким удельным княжеством. Оно возникло после смерти Ивана III, который завещал Старицу одному из своих сыновей — Андрею. В правление Елены Глинской заподозренный в измене Андрей был схвачен и умер в темнице. Старицкое княжество досталось его сыну — Владимиру Андреевичу, о котором и идет речь. Именно ему пытались присягнуть некоторые бояре, не желая служить «пеленочнику». Наказав их, царь стал считать своим противником и Владимира Андреевича, хотя удельный князь всегда лояльно относился к Ивану Грозному, был одним из его лучших военачальников и никогда не проявлял каких-либо намерений бороться за власть в Москве. Тем не менее в годы опричнины Владимир Андреевич был лишен всех земель, а затем отравлен (по другим сведениям, обезглавлен) по приказу царя.

2. Иван Михайлович Висковатый — видный деятель правления Ивана Грозного. Считалось, что он — один из потомков князей Мещерских. Но по более достоверным данным, он происходит из небогатого дворянского рода или даже из «низов всена-родства». Начал свою карьеру посольским подьячим и в 1549 г. в этом качестве фактически возглавил Посольский приказ, став одним из организаторов этого цен­трального внешнеполи-тического ведомства. Вскоре стал дьяком, а с 1553 г. — думным дьяком, т. е. получил право заседать в Боярской думе. И.М.Висковатый был последовательным сторонником активной политики России на Западе, борьбы за выход к Балтике. После падения Избранной рады и в годы опричнины его карьера продолжалась. Он участвовал в важнейших переговорах с представителями других государств, иностранцы называли его «канцлером». В 1561 г. И. Висковатый пожа­лован в печатники, т. е. стал хранителем государственной печати, которой скреплял важнейшие документы государства. Но когда опричный террор достиг апогея, он осмелился выступить против произвола опричников, настоятельно советовал царю прекратить репрессии. Это предрешило его судьбу. 25 июля 1570 г. он был казнен (см. стр. 235—236).

3. С XV в. местное управление находилось в руках кормленщиков. Они назна­чались великим князем, но жалованья в его казне не получали, а взимали в свою пользу определенные сборы (корм) с подведомственного населения. Поэтому они были почти независимы от центральной власти. В 30-х годах XVI в. начинается так называемая губная реформа. Отдельные вопросы (прежде всего суд и розыск по важным уголовным делам) изымаются из компетенции кормленщиков и пере­даются губным старостам, избираемым местными дворянами (губа — округ, какая-либо административная территория). В правление Избранной рады эта реформа продолжилась, а компетенция губных старост расширилась. Аналогичные цели преследовала и земская реформа 1555—1556 гг., в соответствии с которой горожане и черносошные крестьяне избирали земских «излюбленных голов», или старост, обязанных заниматься различными вопросами местного управления (сбор податей, суд по мелким тяжбам и т. п.). В связи с этим кормления отменялись. Однако эти реформ! остались незавершенными. Слабой была связь новых органов власти с центральным аппаратом, что и отмечает В. Б. Кобрин.

Кобрин В. Б. Иван Грозный. М. 1989. С. 36—59.

ОПРИЧНИНА В ОЦЕНКЕ ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ИСТОРИКОВ

Основной смысл опричных преобразований сводился к заверша­ющему удару, который был нанесен последним оплотам удельной раздробленности.

Ликвидация удела Владимира Старицкого и разгром Новгорода подвели финальную черту под длительной борьбой за объединение русских земель под эгидой московского правительства в годы оп­ричнины. Сильный удар нанесен был и по феодальной обособлен­ности русской церкви, окончательное включение которой в цент­рализованный аппарат власти после столкновения Ивана Грозного с митрополитом Филиппом было делом времени. Вызванная ко­ренными интересами широких кругов господствующего класса фе­одалов, эта борьба в какой-то мере отвечала потребностям горожан и крестьянства, страдавших от бесконечных междоусобных распрей феодальной аристократии.

Вместе с тем опричнина была очень сложным явлением. Новое и старое переплеталось в ней с удивительной причудливостью мозаичных узоров. Ее особенностью было то, что централизаторская политика проводилась в крайне архаичных формах, подчас под лозунгом возврата к старине. Так, ликвидации последних уделов правительство стремилось добиться путем создания нового госуда­рева удела — опричнины. Утверждая самодержавную власть мо­нарха как непреложный закон государственной жизни, Иван Гроз­ный в то же время передавал всю полноту исполнительной власти в земщине, т. е. основных территориях России, в руки Боярской думы и приказов, фактически усиливая удельный вес феодальной аристократии в политическом строе Русского государства.

Варварские средневековые методы борьбы царя Ивана со своими политическими противниками, его безудержно жестокий характер накладывали на все мероприятия опричных лет зловещий отпе­чаток деспотизма и насилия.

Здание централизованного государства строилось на костях мно­гих тысяч тружеников, плативших дорогой ценой за торжество самодержавия.

* Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 477—479.

При своем учреждении опричнина имела резко выраженную антикняжескую направленность. Опалы, казни и конфискации, обрушившиеся на суздальскую знать (1) в первые месяцы опричнины, ослабили политическое влияние аристократии и способствовали укреплению самодержавной монархии. Объективно подобные меры способствовали преодолению остатков феодальной раздробленности, глубочайшей основой которых было крупнейшее княжеско-боярское землевладение.

Однако опричная политика не была чем-то единым на протя­жении семи лет ее существования, она не была подчинена ни субъективно, ни объективно единой цели, принципу или схеме. Следом за короткой полосой компромисса в 1566 г. пришло время массового террора 1567—1570 гг. Стержнем политической истории опричнины стал чудовищный процесс над сторонниками двоюрод­ного брата царя князя Владимира Андреевича, завершившийся разгромом Новгорода. Причиной террора явился не столько пре­словутый новгородский сепаратизм, сколько стремление правителей, утративших поддержку правящих группировок господствующего класса, любой ценой удержать власть в своих руках. В обстановке массового террора, всеобщего страха и доносов аппарат насилия, созданный в опричнине, приобрел совершенно непомерное влияние на политическую структуру руководства. В конце концов адская машина террора ускользнула из-под контроля ее творцов. Послед­ними жертвами опричнины оказались они сами.

Традиционные представления о масштабах опричного террора нуждаются в пересмотре. Данные о гибели многих десятков тысяч людей крайне преувеличены. По синодику опальных, отразившему подлинные опричные документы, в годы массового террора было уничтожено около 3—4 тыс. человек. Из них на долю дворянства приходилось не менее 600—700 человек, не считая членов их семей. Опричный террор ослабил влияние боярской аристократии, но нанес также большой ущерб дворянству, церкви, высшей при­казной бюрократии, т. е. тем социальным силам, которые служили наиболее прочной опорой монархии. С политической точки зрения террор против этих слоев и группировок был полной бессмыслицей.

Скрынников Р. Г. Иван Грозный. С. 191.

Так был ли все же какой-то смысл, и если был, то какой, во всей этой вакханалии казней, убийств, во всех этих странных, часто противоречивых извивах правительственной политики, во внезапных возвышениях и столь же внезапных падениях времен­щиков? Речь, разумеется, не идет о поисках оправданий для оп­ричнины. Каковы бы ни были прогрессивные последствия оприч­нины (если были), все равно у историка нет морального права прощать убийство десятков тысяч ни в чем не повинных людей, амнистировать зверство. Выбросив из истории моральную оценку, мы окажемся сторонниками давно осужденного, но все еще, увы, живого тезиса: «Цель оправдывает средства». Но такая позиция не только морально уязвима, она антинаучна, ибо, как в физике, измерение подчас меняет свойства объекта, так и в жизни цель меняется под воздействием средств. Нельзя достичь высокой цели грязными средствами.

Исследования последних десятилетий показали, что представ­ления о боярстве как о реакционной силе, которая противится централизации, в то время как дворяне выступают за централи­зацию, не соответствуют действительности.

Мысль о том, что боярство было постоянной аристократической оппозицией центральной власти, возникла в нашей науке во многом под влиянием знакомства с историей Западной Европы, где гордые и самоуправные бароны сопротивлялись королям и даже импера­тору. Но сопоставление это грешит неточностью. Прежде всего, на Руси не было боярских замков. Высокие ограды боярских усадеб еще не делали их замками по функциям, функция замка — не защита от вора, а военные действия. Замок осаждали, барон со своими вассалами его оборонял. Это и создавало его независимость. На Руси же еще в период феодальной раздробленности, когда подходил неприятель — иноземный или из соседнего княжества, боярин никогда не принимался за укрепление и оборону своей усадьбы. Русские бояре защищали не каждый свое село, а все вместе —княжеский (позднее — великокняжеский) град и все кня­жество в целом. Недаром каждый боярин владел в городе «осадным двором» (2), «городная осада» была важнейшей обязанностью боярства.

В концепции, по которой реакционное боярство враждебно цен­трализации, заключено внутреннее логическое противоречие. Как широко известно, высшим правительственным учреждением была Боярская дума; все указы и законы оформляли как «приговоры» или «уложения» царя и великого князя с боярами. Все историки согласны, что воплощенная в этих указах правительственная поли­тика была направлена на централизацию страны. Итак, боярство — своеобразный коллектив самоубийц, настойчиво проводящий меры, направленные против самого себя? В истории неизвестны случаи, чтобы какая-либо социальная группа на протяжении длительного времени упорно действовала против своих интересов. Бояре, круп­ные феодалы, были не меньше, а пожалуй, порой даже больше, чем мелкие, экономически заинтересованы в единстве страны.

Для крупных русских феодалов не были характерны обширные латифундии, расположенные «в одной меже», такие, чтобы можно было ехать целый день и в ответ на вопрос, чьи это земли, слышать, как в известной сказке Перро, одно и то же: маркиза де Карабаса. Обычно у боярина были вотчины одновременно в нескольких уездах — четырех, пяти, а то и шести. Границы же уездов, как правило, совпадали со старыми рубежами княжеств. Поэтому возврат к временам удельного сепаратизма реально уг­рожал землевладельческим интересам знати.

Часто можно прочитать, что бояре владели вотчинами — круп­ными наследственными владениями, а дворяне — мелкими поме­стьями, которые давались лишь под условием службы и не пере­давались по наследству. Это расхожее мнение не соответствует исторической действительности. Как правило, у одного и того же феодала были в собственности одновременно и вотчины, и поместья. Поместья с самого начала (с конца XV в.) были фактически на­следственными и достигали порой весьма больших размеров. Но вместе с тем весьма распространены были и мелкие вотчины, порой приближавшиеся по размерам к крестьянскому наделу. Таким вот­чинникам приходилось нередко (наряду с эксплуатацией крестьян) самим ходить за плугом.

Наконец, каждый вотчинник был обязан служить под угрозой конфискации вотчины, а поместья порой передавали малолетним сыновьям умершего служилого человека, с тем чтобы они, когда поспеют» к службе, служили «с» этого поместья. Так что проти­вопоставление вотчин и поместий не выдерживает критики. Но ведь именно это противопоставление — главная опора представле­ний о борьбе боярства против центральной власти и о поддержке этой власти дворянами.

Если же внимательней приглядеться к политике опричнины, то мы увидим, что считать ее направленной против бояр нет оснований. С. Б. Веселовский (3) специально изучил состав казненных в годы опричнины. Естественно, составить полный список жертв царского гнева невозможно.

Среди пострадавших много бояр. Они стояли близко к государю и легче навлекали на себя его гнев. «Кто был близок к великому князю, тот ожигался, а кто оставался вдали, тот замерзал»,— пишет Штаден (4). К тому же казнь знатного боярина была куда заметнее. И тем не менее дьяков и подьячих среди казненных — великое множество. «При царе Иване,— писал Веселовский,— служба в приказном аппарате была не менее опасным для жизни занятием, чем служба в боярах».

Наконец, состав самого опричного двора (5). Существует распро­страненный стереотип: царь Иван приближал к себе новых, без­родных людей. Сам Иван Грозный способствовал созданию этой легенды.

Однако исследование привело к неожиданным выводам: среди новых слуг царя Ивана было множество отпрысков аристократи­ческих родов.

Среди опричных бояр были князья Василий Андреевич Сицкий и Василий Иванович Темкин-Ростовский, нетитулованные аристок­раты из Бутурлиных, Чеботовых, Колычевых, Пушкиных. Князь Никита Романович Одоевский, князь Андрей Петрович Хованский, потомки великого князя литовского Гедимина князья Федор Ми­хайлович и Никита Романович Трубецкие.

Таким образом, опричный двор принципиально не отличался ни от доопричного, ни от современного ему земского. Существенно другое: они—личные слуги царя, готовые на все для исполнения любого его самого грязного поручения. Этому помогала гарантия безнаказанности. Учредив опричнину, царь послал в земщину при­каз: «Судите праведно, наши виноваты не были бы».

Итак, опричнина не была антибоярским мероприятием. Более того, она даже не изменила структуру русского феодального землевладения. Крупное землевладение, в том числе и княжеское, сохранилось.

Так что же, опричнина всего лишь прихоть полубезумного деспота, несчастный случай? В поисках ответа на вопрос о смысле опричнины попробуем обратиться к ее результатам. Казнь Влади­мира Андреевича Старицкого. Результатом оказалась ликвидация последнего удельного княжества на Руси. Другой важный эпизод опричнины — дело митрополита. Филипп — одна из самых светлых личностей в нашей истории. Но вспомним про объективный ре­зультат этого дела. Церковь была союзницей, а не служанкой центральной власти, сохранила относительную самостоятельность. Это был такой же пережиток удельной старины, как и Старицкое княжество. Гибель митрополита Филиппа и многих других духовных лиц нанесла удар, хотя и не окончательный, по этому особому положению церкви в государстве. Хотелось бы лишь отметить, что автор вовсе не уверен, что независимая, хотя бы отчасти, церковь — вредна, а подчинение ее государству — во всех случаях — благо. Речь идет лишь о реальных политических итогах.

Наконец, новгородский погром. Новгород не случайно был из­бран царем Иваном для нанесения удара. Ведь там буквально все дышало воспоминаниями о прежней независимости от Москвы. В политическом строе здесь сохранялись некоторые особенности. Мож­но назвать традицию, согласно которой наместниками в Новгород назначали только людей с княжескими титулами (как бы новго­родских князей). Особым было и положение новгородского архи­епископа. Он, например, единственный из архиепископов и епи­скопов носил белый, а не черный клобук. Белый же клобук был знаком митрополичьего достоинства.

Таким образом, получается, что вне зависимости от желаний и намерений царя Ивана опричнина способствовала централизации, была объективно направлена против пережитков удельного времени. Исторического деятеля или историческое явление нужно судить по результатам. Но только ли по ним?

Тенденции централизации, ликвидации удельного сепаратизма были объективными; к крепкому единому государству, как к Риму, вели все пути. Следовательно, долг историка поразмыслить, наи­более ли удачный путь к цели был избран, с наименьшими или с наибольшими затратами был пройден.

Существовала ли в реальной жизни альтернатива тому пути, по которому пошел царь Иван, вводя опричнину? Да, существовала.

Это показала деятельность Избранной рады, при правлении которой были начаты глубокие структурные реформы, направленные на достижение централизации. Этот путь не только был не таким мучительным и кровавым, как опричный, он и обещал результаты более прочные, и исключал становление снабженной государствен­ным аппаратом деспотической монархии. Но этот путь не обещал результатов немедленных. Возникает соблазн утопического, волюн­таристского, командно-репрессивного пути развития. Ведь эти три эпитета жестко связаны: любая утопия — волюнтаристична, а по­тому для своего осуществления требует строгих приказов, подкреп­ленных репрессиями.

Путь Избранной рады был основан на реальных тенденциях развития страны, быть может, не столь познанных, сколь, по крайней мере, уловленных чутьем умных и реальных политиков. Путь же опричнины основывался на произвольном хотении.

Результаты опричнины были трагичны для страны.

70—80-е годы XVI века — время тяжелого экономического кри­зиса. Деревни и села центра страны и значительной части севе­ро-запада, Новгородской земли, запустели. О голоде единодушно твердят все источники. Во всей Новгородской земле осталась всего лишь пятая часть населения.

Это опустошение страны сыграло значительную, если не реша­ющую роль в утверждении крепостного права в России.

В нашей стране крепостное право приняло в конце концов отвратительные рабовладельческие формы. Стоит ли и в этом винить опричнину, у которой и без того много на счету? Стоит. Речь здесь идет об одном из отдаленных последствий опричнины.

Дело в том положении, в котором оказался в результате оп­ричнины русский господствующий класс. Грозненский террор и установившийся деспотический режим завершили превращение рус­ских дворян в холопов самодержавия. На первый взгляд не наша печаль. Что нам до бедствий эксплуататоров? Однако в истории слишком много взаимосвязано, чтобы можно было пренебречь ин­тересами какой-то социальной группы без ущерба для всего обще­ства. Ведь государев холоп не может не быть деспотом по отношению к своим крестьянам, всегда будет стремиться превратить их в своих холопов. Раб не терпит ниже себя свободных или хотя бы полу­свободных людей. Приниженное, закрепощенное положение рус­ского дворянства привело к еще большей закрепощенности и при­ниженности крестьянства.

Итак, тот путь централизации через опричнину, по которому повел страну Иван Грозный, был гибельным, разорительным для страны. Он привел к централизации в таких формах, которые не поворачивается язык назвать прогрессивными. И потому было бы ошибкой считать прогрессивной террористическую диктатуру оп­ричнины. Не только потому, что протестует наше естественное нравственное чувство (хотя, подчеркиваю, и это крайне важно), но и потому, что последствия опричнины отрицательно сказались на ходе отечественной истории. Должно быть, это не случайно. Аморальные деяния не могут привести к прогрессивным результа­там. История опричнины еще раз наглядно демонстрирует спра­ведливость этой утешительной истины.

* Кобрин В. Б. Иван Грозный. С. 97—126.

Опричнина как наиболее драматичный и трагический период правления Ивана Грозного давно служит объектом особого внимания историков. Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев, В. О. Ключевский по-разному понимали опричнину. И в отечест­венной исторической науке до сих пор нет единого мнения о причинах, сущности и последствиях этого явления. Здесь приводятся отрывки из произведений отече­ственных историков последних десятилетий. Совершенно очевидно, что их оценки зависели от состояния и условий развития исторической науки в тот или иной период. Было время, когда в науке преобладали однозначные оценки явлений прошлого, которые прямо декретировались вышестоящими идеологическими орга­нами в зависимости от политической обстановки в стране.

Так, с конца 30-х до середины 50-х годов господствовала апологетическая оценка правления Ивана Грозного. В науке, на страницах учебников, а также в литературе и искусстве царя Ивана стали изображать только как великого патриота Русской земли, который в общенациональных, народных интересах вел беспощадную, справедливую борьбу против реакционного боярства, вставшего на путь государст­венной измены. В частности, эта концепция отразилась в замечательном по своим художественным достоинствам фильме С. Эйзенштейна «Иван Грозный».

Причины такого подхода лежали за пределами науки. Террор Ивана Грозного показался привлекательным И. В. Сталину, ибо служил оправданием его собственной политики, проводимой в те годы. Неудивительно, что большине историков вклю­чилось в кампанию по восхвалению Грозного; они должны были вольно или невольно придерживаться этой единственной концепции, носившей официальный характер. Она нашла свое отражение и на страницах «Очерков истории СССР», крупного коллективного труда по отечественной истории, выходившего в 50-е годы.

Со второй половины 50-х годов, после XX съезда КПСС, наука стала возвращаться к более объективным оценкам эпохи Ивана Грозного, хотя следы прежних представ­лений и стереотипов до сих пор можно найти и в учебниках, и в научных иссле­дованиях. За последние три десятилетия вышли в свет работы С. Б. Веселовского, А. А. Зимина, Р. Г. Скрынникова, М. Н. Тихомирова, С. О. Шмидта, В. Б. Кобрина, Д. Н. Альшица. Различные оценки опричнины современных историков представлены здесь фрагментами книг А. А. Зимина, Р. Г. Скрынникова, В. Б. Кобрина.

Александр Александрович Зимин (1920—1980) —один из крупнейших совре­менных исследователей истории средневековой России, автор множества работ по русской истории XI—XVII вв. Наибольший вклад внес в изучение истории XVI в., которому посвятил серию монографий («Россия на пороге нового времени». М., 1972; «Реформы Ивана Грозного». М., 1960; «Опричнина Ивана Грозного». М., 1964; и др.). Многие его суждения отличались оригинальностью, вызывали споры, дискуссии. Характеризуя опричнину, историк главной ее целью считает ликвидацию пережитков феодальной раздробленности, в том числе последних уделов, независимости церкви, оставшихся следов автономии Новгорода.

Р. Г. Скрынников в своих работах, посвященных истории XVI в., особое внимание уделяет именно опричнине и ее последствиям. Он подробно рассматривает соци­ально-экономическую основу опричных мероприятий, перемены в феодальном зем­левладении. С его точки зрения, опричнина изначально была направлена против боярско-княжеской знати, которая в ходе ее лишилась большей части своих зе­мельных владений.

В. Б. Кобрин, характеризуя опричнину, противостоит распространенной версии о том, что посредством опричнины Иван Грозный боролся с враждебным его власти боярством. Он не согласен с тем, что боярство выступало против государственной централизации, а дворянство являлось своего рода опорой царской власти. Как и падение Избранной рады, введение опричнины он объясняет стремлением царя любым путем, включая террор, укрепить свою единоличную власть.

1. Суздальская знать — Р. Г. Скрынников имеет в виду потомков суздальских князей, составивших при Иване Грозном наиболее влиятельную группировку родо­витой знати.

2. Осадный двор — двор, т. е. усадьба, в городе внутри крепостных стен. В случае опасности бояре перебирались из своих загородных имений на принадлежавшие им осадные дворы и, находясь там, принимали участие в обороне города.

3. Степан Борисович Веселовский (1876—1952) —советский историк, академик АН СССР. Занимаясь историей социально-экономических отношений, системати­зировал огромный архивный материал по истории России XV—XVII вв. Работы С. Б. Веселовского об опричнине противоречили официальной трактовке 30—50-х годов и появились в печати лишь после смерти ученого.

4. Генрих Штаден — выходец из Германии, оказался в России к моменту уч­реждения опричнины и сам стал опричником. По возвращении на родину написал автобиофафическое сочинение «Страна и правление московитов», которое является ценным источником по истории опричнины, поскольку его автор — непосредствен­ный очевидец и участник описываемых событий.

5. Двором в данном случае называется совокупность людей, находившихся на службе у царя (ср. дворянин, придворный). Опричный двор — те, кто состоял на службе в опричнине.

6. К титулованной знати из упомянутых здесь бояр принадлежали князья, унас­ледовавшие этот титул от своих предков, княживших когда-то в различных русских землях или во владениях Великого княжества Литовского. Это Рюриковичи (Темкин-Ростовский, Сицкий, Одоевский) и Гедиминовичи (Трубецкой, Хованский). Твмкины-Ростовские — одна из многочисленных ветвей князей ростовских. Князья Сицкие — из ярославских князей, их вотчины находились на реке Сити, на берегах которой в 1238 г. войско владимирского князя Юрия Всеволодовича было разбито татарами. Князья Одоевские ведут свой род от князей черниговских, их предки владели Одоевом (ныне поселок в Тульской обл.) в верховьях Оки. Никита Романович Одоевский — опричный боярин и притом шурин опального удельного старицкого князя Владимира Андреевича, казнен в 1573 г. Князья Трубецкие владели когда-то Трубчевском в Брянской земле. Их предок — брянский князь Дмитрий Ольгердович, внук Гедимина, союзник Дмитрия Донского в битве на Куликовом поле. Не имели княжеского титула названные здесь потомки бояр, служивших первым московским князьям. Род Колычевых, как и род Захарьиных-Юрьевых и происходящие от них Романовы, восходит к Андрею Кобыле, московскому боярину XIV в. Бутурлины, Чоботовы, как и Пушкины, ведут свой род от легендарного Ратши и Гаврилы Алексича, героя Невской битвы 1240 г.

Раздел I. РУССКИЕ ЗЕМЛИ В XIV – XVI ВВ.

ОБРАЗОВАНИЕ РОССИЙСКОГО

ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО ГОСУДАРСТВА

CОДЕРЖАНИЕ

Судебник 1497 г. о крестьянах и холопах ………………………..….1

Ключевский В.О. Юрий Данилович Московский

и Михаил Ярославич Тверской………………………………………..2

Ключевский В.О. Москва и Тверь в начале XIV в. …….…………….7

Костомаров Н.И. Московская Русь в эпоху Куликовской

битвы. Дмитрий Донской……………………………………………...10

Ключевский В.О. Характер московских князей XIV—XV вв. ……..21

Ключевский В.О. От московского князя к «Государю всея Руси»… 24

Горский А.А. Московско-ордынский конфликт

начала 80-х годов XIV в.: причины, особенности, результаты……..28

СУДЕБНИК 1497 г. О КРЕСТЬЯНАХ И ХОЛОПАХ

«Лета 7006-го месяца септемвриа уложил князь великий Иван Васильевич всея Руси с детми своими и с бояры о суде как судити бояром и околничим...

Статья 57. О христианском отказе. А христианом (крестьянам. - Сост.) отказыватися из волости, ис села в село, один срок в году, за неделю до Юрье­ва дни осеннего и неделю после Юрьева дни осеннего. Дворы пожилые платят в полех за двор рубль, а в лесех полтина. А которой христианин поживет за ким год, да пойдет прочь, и он платит четверть двора, а два года поживет да поидеть прочь, и он полдвора платит; а три годы поживет, а пойдет прочь, и он платит три четверти двора, а четыре годы поживет, и он весь двор платит. <…>

Статья 62. О межах. А кто сореть межу или грани ссечет из великого кня­зя земли боярина и манастыря, или боярской и монастырской у великого князя земли, или боярской или монастырской у боярина или боярской у монастыря и кто меху сорал или грани ссек, ино того бити кнутием, да исцу взяти на нем рубль. А христиане промежу себя в одной волости или в селе кто у кого межу переорет или перекосит, ино волостелем или поселскому (управляющему дворцовыми селами. - Сост.) имати на том за боран (денежный штраф. – Сост.) по два алтына и за рану присудят, посмотря по человеку и по ране и по рассуждению. <…>

Статья 66. О полной грамоте (самопродажа в рабство. - Сост.). По ной грамоте холоп. По тиуньству и по ключю по сельскому холоп з докладом и без докладу, и с женою и с детми, которые у одного государя; а которые дети у иного или себе учнут жити, то не холопи; а по гороцкому ключю (служба. - Сост.) не холоп; по робе холоп, по холопе роба, приданой холоп, по духовной холоп.

Судебники XV – XVI веков. М.-Л., 1952.

В.О.Ключевский

ЮРИЙ ДАНИЛОВИЧ МОСКОВСКИЙ

И МИХАИЛ ЯРОСЛАВИЧ ТВЕРСКОЙ

Место родовых споров между князьями заступило соперничество по праву силы: Юрий Московский был так же силен, если еще не сильнее Михаила Тверского, и потому считал себя вправе быть ему соперником.

Юрий недаром жил в Орде; он умел сблизиться с семейством хана и женился на сестре его, Кончаке, которую при крещении назвали Агафиею. Ханский зять возвратился в Русь с сильными послами татарскими, из которых главным был Кавгадый. Наконец войска Юриевы пошли в Тверскую волость и сильно опустошили ее; послы Кавгадыевы ездили в Тверь, к Михаилу, с лестию, по выражению летописца, но мира не было, и в 40 верстах от Твери при селе Бортеневе произошел сильный бой, в котором Михаил остался победителем; Юрий с небольшою дружиною успел убежать в Новгород, но жена его, брат Борис, многие князья и остались пленными в руках победителя.

Юрий явился опять у Волги, и с ним весь Новгород и Псков с владыкою своим Давыдом: понятно, что Новгород должен был вступиться за Юрия, не ожидая себе добра от усиления Михаилов Тверской князь вышел к неприятелю навстречу, но битвы не было: заключили договор, по которому оба соперника обязались идти в Орду и там решать свои споры; Михаил обязался также освободить жену Юриеву и брата. Но жена Юриева не возвратилась в Москву: она умерла в Твери, и пронесся слух, что ее отравили. Этот слух был выгоден Юрию и опасен для Михаила в Орде, и когда тверской князь отправил в Москву посла Александра Марковича с мирными предложениями, то Юрий убил посла и поехал в Орду с Кавгадые со многими князьями, боярами и новгородцами.

Начальником всего зла летописец называет Кавгадыя: по Кавгадыеву совету Юрий пошел в Орду. Кавгадый наклеветал xaну на Михаила, и рассерженный Узбек велел схватить сына Михаилова, Константина (1), посланного отцом перед собою в Орду; хан велел было уморить голодом молодого князя, но некоторые вельможи заметили ему, что если он умертвит сына, то отец никогда не явится в Орду. В августе 1318 года Михаил отправился в Орду, и когда был во Владимире, то явился туда к нему посол из Орды, именем Ахмыл, и сказал ему: «Зовет тебя хан, поезжай скорее поспевай в месяц; если же не приедешь к сроку, то уже назначен рать на тебя и на города твои: Кавгадый обнес тебя перед ханом». Давши ряд сыновьям, разделив им отчину свою, написавши грамоту (2), Михаил отправился в Орду, настиг хана на устье Дона, по обычаю, отнес подарки всем князьям ордынским, женам ханским, самому хану и полтора месяца жил спокойно; хан дал ему пристава, чтоб никто не смел обижать его. Наконец Узбек вспомнил о деле и сказал князьям своим: «Вы мне говорили на князя Михаила, так рассудите его с московским князем и скажите мне, кто прав и кто виноват». Начался суд; два раза приводили Михаила в собрание вельмож ордынских, где читали ему грамоты обвинитель­ные: «Ты был горд и непокорлив хану нашему, ты позорил посла ханского Кавгадыя, бился с ним и татар его побил, дани ханские брал себе, хотел бежать к немцам с казною и казну в Рим к папе отпустил, княгиню Юрьеву отравил». Михаил защищался; но судьи стояли явно за Юрия и Кавгадыя. В другой раз Михаила привели на суд уже связанного; потом отобрали у него платье, отогнали бояр, слуг и духовника, наложили на шею тяжелую колоду, по ночам руки Михаила забивали в колодки, и так как он постоянно читал псалтирь, то отрок сидел перед ним и перевертывал листы. Орда остановилась за рекою Тереком, на реке Севенце, под городом Дедяковым, недалеко от Дербента. На дороге отроки говорили Михаилу: «Князь! Проводники и лошади готовы, беги в горы, спаси жизнь свою». Михаил отказался. «Если я один спасусь, — говорил он, — а людей своих оставлю в беде, то какая мне будет слава?» На глазах его были всегда слезы, потому что он предугадывал свою участь. Прошел еще день, и Михаил велел отпеть заутреню, исповедался, потом сказал: «Дайте мне псалтирь, очень тяжело у меня на душе». Вдруг вскочил отрок в вежу, бледный, и едва мог выговорить: «Господин князь! Идут от хана Кавгадый и князь Юрий Данилович со множеством народа прямо к твоей веже!» Михаил тотчас встал и со вздохом сказал: «Знаю, зачем идут, убить меня», — и послал сына своего Константина к ханше. Юрий и Кавгадый отрядили к Михаилу в вежу убийц, а сами сошли с лошадей на торгу (3), потому что торг был близко от вежи, на перелет камня. Убийцы вскочили в вежу, разогнали всех людей, схватили Михаила за колоду и ударили его об стену, так что вежа проло­милась; несмотря на то, Михаил вскочил на ноги, но тогда бросилось на него множество убийц, повалили на землю и били пятами нещадно; наконец один из них, именем Романец, выхватил большой нож, ударил им Михаила в ребро и вырезал сердце. Вежу разграбили русь (4) и татары, тело мученика бросили нагое. Когда Юрию и Кавгадыю дали знать, что Михаил уже убит, то они приехали к телу, и Кавгадый с сердцем сказал Юрию: «Старший брат тебе вместо отца; чего же ты смотришь, что тело его брошено нагое?» Юрий велел своим прикрыть тело, потом положили его на доску, доску привязали к телеге и перевезли в город Маджары (5); здесь гости (6), знавшие покойника, хотели прикрыть тело его дорогими тканями и поставить в церкви с честию, со свечами, но бояре московские не дали им поглядеть на покойника и с бранью по­ставили его в хлеве за сторожами; из Маджар повезли тело в Русь, привезли в Москву и похоронили в Спасском монастыре (7).

Из бояр и слуг Михайловых спаслись только те, которым удалось убежать к ханше; других же ограбили донага, били как злодеев и заковали в железа (1319 г.).

В 1320 году Юрий возвратился в Москву с ярлыком (8) на великое княжение и привел с собою молодого князя тверского Константина и бояр его в виде пленников; мать и братья Константиновы, узнавши о кончине Михаила и погребении его в Москве, прислали просить Юрия, чтоб отпустил тело в Тверь; Юрий исполнил просьбу не прежде, как сын Михаилов Александр (9) явился к во Владимир и заключил мир, вероятно, на условиях, предписанных московским князем.

Димитрий тверской (10) поехал в Орду и выхлопотал себе ярлык на великое княжение; есть известие, что он объяснил хану всю неправду Юрия и особенно Кавгадыя и что хан велел казнить последнего, а Димитрию дал великое княжение, узнавши от него, что Юрий сбирает дань для хана и удерживает ее у себя. Юрий видел необходимость опять идти в Орду и отправился по Каме, будучи позван послом ханским, в 1324 году. Димитрий тверской не хотел пускать соперника одного в Орду и поспешил туда сам. Мы не знаем подробностей о встрече двух врагов; летописец говорит, что Димитрий убил Юрия, понадеявшись на благоволение ханское, Узбек, однако, сильно осердился на это самоуправство, долго думал, наконец велел убить Димитрия (1325г.); но великое княжение отдал брату его Александру; таким образом, Тверь не теряла ничего ни от смерти Михаила, ни от смерти Димитрия; в третий раз первенство и сила перешли к ее князю. |

В 1327 году приехал в Тверь ханский посол Шевкал (Чол-хан), или Щелкан, двоюродный брат Узбека, и по обыкновению всех послов татарских позволял себе и людям своим всякого рода и насилия. Вдруг в народе разнесся слух, что Шевкал сам хочет княжить в Твери, своих князей татарских посажать по другим русским городам, а христиан привести в татарскую веру. Когда пронеслась молва, что татары хотят исполнить свой замысел в Успеньев день, пользуясь большим стечением народа по случаю праздника, то Александр с тверичами захотели предупредить их намерение и рано утром, на солнечном восходе, вступили в бой с татарами, бились целый день и к вечеру одолели. Шевкал бросился в старый дом князя Михаила, но Александр велел зажечь отцовский двор, и татары погибли в пламени; купцы старые, ордынские, и новые, пришедшие с Шевкалом, были истреблены, несмотря на то, что не вступали в бой с русскими: одних из них перебили, других перетопили, иных сожгли на кострах. Узбек очень рассердился, узнав об участи Шевкаловой, и, по некоторым известиям, послал за московским князем, но, по другим известиям, Калита¹² поехал сам в Орду тотчас после тверских происшествий и возвратился оттуда с 50 000 татарского войска. Присоединив к себе еще князя суздальского, Калита вошел в Тверскую волость по ханскому при­казу; татары пожгли города и села, людей повели в плен и, просто сказать, положили пусту всю землю Русскую, по выражению ле­тописца; но спаслась Москва, отчина Калиты, да Новгород, который дал татарским воеводам 2000 серебра и множество даров. Узбек дал великое княжение Калите.

Настоящий отрывок посвящен одному из драматических столкновений в борьбе за власть между Москвой и Тверью в начале XIV в. С 1305 г. ярлыком на великое княжение владимирское владел тверской князь Михаил Ярославич. Он получил этот ярлык по праву старшинства среди потомков Всеволода Большое Гнездо. Его отец князь Ярослав Ярославич, брат Александра Невского, был великим князем владимирским еще в 1264—1271 гг. Московские князья, в соответствии с сущест­вовавшим тогда на Руси порядком престолонаследия, не могли претендовать на великое владимирское княжение, так как основатель династии московских князей Даниил Александрович был лишь младшим сыном Александра Невского и никогда не занимал владимирского княжеского стола. Однако в условиях ордынского ига многое зависело от воли хана. Поэтому московские князья в начале XIV в., и в первую очередь князь Юрий, старший сын Даниила Александровича, стремятся заручиться поддержкой Орды, установив союзные и родственные отношения с ее правителями. Так, Юрий Давидович подолгу жил в Орде, был женат на сестре хана Узбека, благодаря этому и удалась его интрига против Михаила тверского.

1. Великий Новгород и Тверское княжество, две соседние земли, постоянно враждовали между собой. Поэтому московские князья в борьбе с Тверью неоднократно использовали поддержку Новгорода.

2. Константин Михайлович — третий сын Михаила Ярославича тверского. Был женат на Софье Юрьевне, дочери московского князя Юрия Даниловича, виновника гибели его отца. Княжил в Твери в 1328—1337 и 1339—1345 гг. Всецело зависел от московских князей и по сути дела был их ставленником.

3. Речь идет о духовной грамоте, т. е. о завещании.

4 .Торг — рыночная площадь.

5. Русь — т. е. русские из окружения князя Юрия.

6. Маджары (Маджар} — крупный торговый город на Северном Кавказе. Нахо­дился на реке Куме при впадении в нее притока Буйволы (ныне территория Ставропольского края). Входил в состав владений Золотой Орды. Разрушен в конце XIV в. во время нашествия Тимура.

7. Гости — купцы.

8 …в Спасском монастыре — имеется в виду монастырь, существовавший при церкви Спаса на Бору, расположенной в Московском Кремле близ княжеского двора, в XV в. Спасский монастырь был переведен из Кремля на новое место, ниже по течению Москвы-реки, и с тех пор называется Новоспасским.

9. Ярлык (в тюркском языке ярл-эк — повеление, приказ) — грамоты ханов Золотой Орды, подтверждавшие права русских князей на их княжение. Существовали ярлыки, в соответствии с которыми предоставлялись льготы, тарханы.

10. Александр Михайлович — второй сын Михаила Ярославича тверского. В 1325 - 1327 гг. владел ярлыком на великое княжение владимирское. После восстания 1327 г. и похода на него татар и Ивана Калиты бежал в Псков и далее в Литву, Тверь. В 1337г. побывал в Орде, получил прощение у хана, и ему вновь была дана Тверь, в 1339 г. вновь был вызван в Орду, где в это время находился Иван Калита, который, вероятно, оклеветал его перед ханом. После некоторых колебаний Александр решился поехать в Орду и был там казнен по приказу хана Узбека, как когда-то его отец. Вместе с ним погиб его сын Федор.

11. Дмитрий тверской — старший сын Михаила Ярославича тверского, носивший прозвище Дмитрий Грозные Очи.

12. Речь идет о московском князе Иване Даниловиче, младшем брате Юрия, княжившем в Москве в 1325—1340гг. Его прозвище—Калита означает кошелек или сумку с деньгами и свидетельствует о рачительности князя Ивана Даниловича. Но, возможно, подразумевается обильная милостыня, которую князь раздавал своей «калиты» нищим. С 1328 г. Иван Калита стал великим князем владимирским.

Соловьев С. М. История... Кн. II, т. 3. С. 213—224

В.О.Ключевский

МОСКВА И ТВЕРЬ В НАЧАЛЕ XIV ВЕКА

Пользуясь своими средствами и расчетливой фамильной политикой, московские князья в XIV в. постепенно сами выступали из положения бесправных удельных князей. Младшие, но богатые, эти князья предприняли смелую борьбу со старшими родичами за великокняжеский стол. Главными их соперниками были князь тверские, старшие их родичи. Действуя во имя силы, а не права, московские князья долго не имели успеха. Князь Юрий московский оспаривал великое княжение у своего двоюродного дяди Михаила тверского и погубил в Орде своего соперника, но потом сам сложил свою голову, убитый сыном Михаила. Однако окончательное торжество осталось за Москвою, потому что средства боровшихся сторон были неравны. На стороне тверских князей были право старшинства и личные доблести, средства юридические и нравственные; на стороне московских были деньги и уменье пользоваться обстоятельствами, средства материальные и практические, а тогда Русь переживала время, когда последние средства были действительнее первых. Князья тверские никак не могли понять истинного положения дел и в начале XIV в. все еще считали возможной борьбу с татарами. Другой сын Михаила тверского, Александр, призывал свою братию, русских князей, «друг за друга и брат за брата стоять, а татарам не выдавать и всем вместе противиться им, оборонять Русскую землю и всех православных христиан». Так отвечал он на увещание русских князей покориться татарам, когда изгнанником укрывался в Пскове после того, как в 1327 г., не вытерпев татарских насилий, он со всем городом Тверью поднялся на татар и истребил находившееся тогда в Твери татарское по­сольство. Московские князья иначе смотрели на положение дел. Они пока вовсе не думали о борьбе с татарами; видя, что на Орду гораздо выгоднее действовать «смиренной мудростью», т. е. угод­ничеством и деньгами, чем оружием, они усердно ухаживали за ханом и сделали его орудием своих замыслов. Никто из князей чаще Калиты не ездил на поклон к хану, и там он был всегда желанным гостем, потому что приезжал туда не с пустыми руками. В Орде привыкли уже думать, что, когда приедет московский князь, будет «многое злато и сребро» и у великого хана-царя, и у его ханш, и у всех именитых мурз Золотой Орды. Благодаря тому московский князь, по генеалогии младший среди своей братии, добился старшего великокняжеского стола. Хан поручил Калите наказать тверского князя за восстание. Тот исправно исполнил поручение: под его предводительством татары разорили Тверское княжество «и просто реши,— добавляет летопись,— всю землю Рус­скую положиша пусту», не тронув, конечно, Москвы. В награду за это Калита в 1328 г. получил великокняжеский стол, который с тех пор уже не выходил из-под московского князя.

Приобретение великокняжеского стола московским князем со­провождалось двумя важными последствиями для Руси, из коих одно можно назвать нравственным, другое — политическим. Нрав­ственное состояло в том, что московский удельный владелец, став великим князем, первый начал выводить русское население из того уныния и оцепенения, в какое повергли его внешние несчастия. Образцовый устроитель своего удела, умевший водворить в нем общественную безопасность и тишину, московский князь, получив звание великого, дал почувствовать выгоды своей политики и другим частям Северо-Восточной Руси.

Летописец отмечает, что с тех пор, как московский князь получил от хана великокняжеское звание, Северная Русь начала отдыхать от постоянных татарских погромов. Рассказывая о возвращении Калиты от хана в 1328 г. с пожалованием, летописец прибавляет: «...бысть оттоле тишина велика по всей Русской земле на сорок лет и престаша татарове воевати землю Русскую». Bремя с 1328 по 1368 г., когда впервые напал на Северо-Восточную Русь Ольгерд литовский¹, считалось порою отдыха для населения Руси, которое за то благодарило Москву. В эти спокойные годы успели народиться и вырасти целых два поколения, к нервам которых впечатления детства не привили безотчетного ужаса отцов и дедов перед татарином: они и вышли на Куликово поле.

Политическое следствие приобретения московским князем великого княжения состояло в том, что московский князь, с великим, первый начал выводить Северную Русь из состоя|, политического раздробления. Вокруг Москвы со времени великокняжения Калиты образуется княжеский союз, руководимый самим московским князем. Сначала этот союз был финансовый и подневольный. Поручение собирать ордынскую дань со многих, если со всех, князей получил Иван Данилович, когда стал великим князем владимирским. Это полномочие послужило могучим орудием политического объединения удельной Руси. Не охотник и не мастер бить свою братию мечом, московский князь получил возможность бить ее рублем. Простой ответственный приказчик хана по сбору и доставке дани, московский князь сделан был потом полномочным руководителем и судьею русских князей. Когда дети Калиты после смерти отца в 1341 г. явились к хану Узбеку, тот встретил их честью и любовью. Старшему сыну Семену, назначенному великим князем, даны были «под руки» все князья русские. По смерти Семена в 1353 г. его брат Иван получил от хана вместе с великокняжеским званием и судебную власть над всеми князьями Северной Руси. В княжение Иванова сына Димитрия этот княжеский союз с Москвою во главе еще более расширился и укрепился, получив национальное значение. Когда при Димитрии возобновилась борьба Москвы с Тверью, тверской князь Михаил Александрович искал себе опоры в Литве и даже в Орде, чем погубил популярность, какой дотоле пользовались тверские князья в Се­верной Руси. Когда в 1375 г. московский князь шел на Тверь, к его полкам присоединились 19 князей. Они сердились на тверского князя за то, что он неоднократно наводил на Русь Литву и сое­динился даже с поганым Мамаем. Наконец, почти вся Северная Русь под руководством Москвы стала против Орды на Куликовом поле и одержала под московскими знаменами первую народную победу. Это сообщило московскому князю значение национального вождя Северной Руси в борьбе с внешними врагами. Так Орда стала слепым орудием, с помощью которого создавалась полити­ческая и народная сила, направившаяся против нее же.

Василий Осипович Ключевский (1841—1911) —выдающийся русский историк второй половины XIX — начала XX в. Профессор Московского университета. Автор многих исследований о политическом строе средневековой Руси, о Боярской думе, монастырской колонизации, становлении крепостного права и т. д. Но особую славу В О. Ключевский снискал как лектор. Его лекции привлекали студентов, множество других слушателей яркостью, занимательностью рассказа, меткостью и точностью характеристик исторических лиц, оригинальностью многих оценок и наблюдений. «Курс русской истории» В. О. Ключевского, в который входят его университетские лекции, неоднократно издавался. В последних изданиях он занимает пять томов и охватывает период с древнейших времен до середины XIX в, В приводимом здесь отрывке сжато и четко раскрываются причины успеха Москвы в борьбе с Тверью, дается общая оценка политической жизни Руси этого периода. В лекциях В.О.Ключевскому не было нужды подробно останавливаться на ходе самих событий. Достаточно обстоятельно написал об этом в своей многотомной «Истории...» его учитель С. М. Соловьев.

1. В XIV в. Великое княжество Литовское достигает своего расцвета, его территория расширяется далеко за пределы собственно литовских земель, за счет присоединения западнорусских княжеств, территорий современных Украины и Белоруссии. При князе Ольгерде (1345—1377), сыне Гедимина, основателя династии литовских кня­зей, в состав его владений включаются Волынь, Черниговские (Северские) земли, частично Смоленские. Поддерживая тверских князей в их борьбе с Москвой, Ольгерд трижды (в 1368, 1370 и 1372гг.) подходил к Москве, но город взять не смог.

Ключевский В. О. Курс русской истории

// Ключевский В. О. Соч. В 9 т. Ч. II. М., 1988. С. 19—22.

Н.И. Костомаров

Первенство Москвы, которому начало положили братья Дани-ловичи, опиралось главным образом на покровительство могуще­ственного хана. Иван Калита был силен между князьями русскими и заставлял их слушаться себя именно тем, что все знали об особенной милости к нему хана и потому боялись его. Он умел воспользоваться как нельзя лучше таким положением. При двух преемниках его условия были все те же. С 1341 года по 1353 был великим князем старший сын Калиты Симеон, а с 1353 по 1359 другой сын Иван. Оба князя ничем важным не ознаменовали себя в истории. Последний, как по уму, так и по характеру, был личностью совершенно ничтожною. Но значение Москвы для прочих князей держалось в эти два княжения временною милостью хана к московским князьям. По смерти Ивана Москва подвергалась большой опасности потерять это значение. Преемником Ивана был девятилетний Димитрий (1); тут-то оказалось, что стремление к воз­вышению Москвы не было делом одних князей, что понятия и поступки московских князей были выражением той среды, в которой они жили и действовали. За малолетнего Димитрия стояли мос­ковские бояре; большею частью это были люди, по своему проис­хождению не принадлежавшие Москве; отчасти они сами, а отчасти их отцы и деды пришли с разных сторон и нашли себе в Москве общее отечество; они-то и ополчились дружно за первенство Москвы чад Русью. То обстоятельство, что они приходили в Москву с Разных сторон и не имели между собой иной политической связи, кроме того, что всех их приютила Москва, способствовало их взаимному содействию в интересах общего для них нового отечества. В это время в Орде произошел перелом, с которого быстро началось ее окончательное падение. Суздальский князь (2), приехавши с ханским ярлыком, сел на великокняжеском столе во Владимире, этому городу опять, по-видимому, предстояло возвратить себе отнятое Москвою первенство. Но покровитель суздальского князя Наврус был убит. Было естественно новому повелителю изменить распоряжения прежнего: он дал ярлык на княжение Димитрию (3)^. Таким образом, на этот раз уже не лицо московского князя, неспособного по малолетству управлять, а сама Москва, как одна из земских единиц, приобретала первенствующее значение среди других земель и городов на Руси; прежде ее возвышало то, что ее князь был по воле хана старейшим, а теперь наоборот — малолетний князь делался старейшим именно потому, что был московским князем.

Уже во время несовершеннолетия Димитрия бояре от его имени распоряжались судьбою удельных князей. В 1363 году они стеснили ростовского князя и выгнали князей галицкого и стародубского из их волостей. Гонимые и теснимые Москвою, князья прибегали суздальскому князю, но после примирения с Москвою сам суздальский князь признал над собою первенство московского.

В числе тогдашних руководителей делами бесспорно занимал важное место митрополит Алексий (4), уважаемый не только Москвою, но и в Орде, так как еще прежде он исцелил жену Чанибека, Тайдулу, и на него смотрели как на человека, обладающего высшею чудотворною силою. Под его благословением составлен был в 1364 году договор между Димитрием московским и его двоюродным братом Владимиром Андреевичем (5), получившим в удел Серпухов. Этот договор может до известной степени служить образчиком тогдашних отношений зависимых князей к старейшему: Владимир Андреевич имел право распоряжаться своею волостью, как вотчинник, но обязан был повиноваться Димитрию, давать ему дань, следуемую хану, считать врагами врагов великого князя, участвовать со своими боярами и слугами во всех походах, предпринимаемых Димитрием, получая от него во время походов жалованье. Таким образом, в то время, когда Москва возвышалась над прочими русскими землями и распоряжалась их судьбою, в самой Московской земле возникло удельное дробление, естественно замедлявшее развитие единовластия, но в то же время и принимались меры, чтобы, при таком дроблении, сохранялась верховная власть лица, княжившего в самой Москве.

Личность великого князя Димитрия Донского представляется по источникам неясною. Мы видим, что в его отрочестве, когда он никак не мог действовать самостоятельно, бояре вели дела точно в таком же духе, в каком бы их вел и совершеннолетний князь. Летописи, уже описывая его кончину, говорят, что он во всем советовался с боярами и слушался их, что бояре были у него как князья; так же завещал он поступать и своим детям. От этого невозможно отделить: что из его действий принадлежит собственно ему, и что его боярам; по некоторым чертам можно даже допустить, что он был человек малоспособный и потому руководимый другими; и этим можно отчасти объяснить те противоречия в его жизни, которые бросаются в глаза, то смешение отваги с нерешительностью, храбрости с трусостью, ума с бестактностью, прямодушия с ковар­ством, что выражается во всей его истории.

В августе 1375 года Димитрий с союзниками вступил в Тверскую землю, осадил Тверь. Он простоял там четыре недели, а между тем его воины жгли в Тверской области селения, травили на полях хлеб, убивали людей или гнали их в плен. Михаил (6), не дождавшись ниоткуда помощи, выслал владыку Евфимия (7) к Димитрию просить мира. Казалось, пришла самая благоприятная минута покончить навсегда тяжелую и разорительную борьбу с непримиримым врагом, уничтожить тверское княжение, присоединить Тверскую землю непосредственно к Москве и тем самым обеспечить с этой стороны внутреннее спокойствие Руси. Но Димитрий удовольствовался вы­нужденным смирением врага, который в крайней беде готов был согласиться на какой угодно унизительный договор, лишь бы ос­тавалась возможность его нарушить в будущем. Что всего важнее в этом договоре, постановлено было по отношению к татарам, что если решено будет жить с ними в мире и давать им выход (8), то и Михаил должен давать, а если татары пойдут на Москву или на Тверь, то обеим сторонам быть заодно против них; если же мос­ковский князь сам захочет идти против татар, то и тверской должен идти вместе с московским. Таким образом, Москва, возвысившись прежде исключительно татарскою силою, теперь уже имела на­столько собственной силы, что обязывала князей других земель повиноваться ей и в войне против самих татар.

Усмирение тверского князя раздражило Ольгерда, но не против Димитрия, а против смоленского князя, за то, что последний, которого он считал уже своим подручником, участвовал в войне против Михаила. Гораздо сильнее раздражился за Тверь Мамай и притом на всех вообще русских князей: он видел явное пренебрежение к своей власти; его последний ярлык, данный Михаилу, был поставлен русскими ни во что. Он замыслил проучить непокорных рабов, напомнить им батыевщину, поставить Русь в такое положение, чтоб она долго не посмела помышлять об освобождении от власти ханов. Мамай собрал всю силу волжской Орды, нанял хивинцев, буртасов, ясов, вошел в союз с генуэзцами, основавши свои поселения на Черном море, и заключил с литовским князем Ягеллом договор заодно напасть на московского князя (9).

Когда Мамай, летом 1380 года заложив свой стан при устье реки Воронеж, назначал там сборное место для своих полчищ и ждал Ягелла, Димитрий собирал подручных князей на общее де защиты Руси. Желание разделаться с поработителями настолько уже созрело и овладело чувствами русского народа, что московскому князю не предстояло необходимости ждать рать и понуждать к скорейшему прибытию.

Митрополита Алексия уже не было в живых. Он скончался в 1378 году. Этот архипастырь, главнейший советник Димитрия, все время своего первосвятительства употреблял свою духовную власть для возвышения Москвы и служил ее интересам. Московскому князю не хотелось иметь в Москве иных первосвятителей, кроме таких, каких само московское правительство будет представлять патриарху для посвящения (10). В то время, когда приходилось Димитрию идти на войну, Москва оставалась без митрополита, и это обстоятельство лишало предпринимаемый поход обычного первосвятительского благословения; но Димитрий обратился за благословением к преподобному Сергию, хотя и был с ним в размолвке (11). Сергий пользовался всеобщим уважением, его молитвам приписывали большую силу; за ним признавали дар пророчества. Сергий не только ободрил Димитрия, но и предсказал ему победу. Такое предсказание, сделавшись известным, сильно возбудило в войске отвагу и надежду на победу.

Димитрий выступил из Москвы в Коломну в августе; русские силы отовсюду приставали к нему. 26 и 27 августа русские перевезлись чрез Оку и пошли по Рязанской земле к Дону. На пути прискакал к Димитрию гонец от преподобного Сергия с благословенною грамотою: «Иди, господин, — писал Сергий, — иди вперед, Бог и св. Троица поможет тебе!»

6 сентября русские увидели Дон, а 8, в субботу, на заре русские уже были на другой стороне реки и при солнечном восходе двигались стройно вперед к устью реки Непрядвы.

День был пасмурный; густой туман расстилался по полям, но часу в девятом стало ясно. Около полудня показалось несметное татарское полчище. Сторожевые (передовые) полки русских и татар сцепились между собою, и сам Димитрий выехал вместе со своею дружиною «на первый суйм» (12) — открывать битву. По старинному прадедовскому обычаю следовало, чтобы князь, как предводитель, собственным примером возбуждал в воинах отвагу. Побившись недолго с татарами, Димитрий вернулся назад устраивать полки к битве. В первом часу началась сеча, какой, по выражению летописца, не бывало на Руси. В московской рати было много небывалых в бою: на них нашел страх, и пустились они в бегство. Татары со страшным криком ринулись за ними и били их наповал. Дело русских казалось проигранным, но к трем часам пополудни все изменилось.

В дубраве на западной стороне поля стоял избранный русский отряд, отъехавший туда заранее для засады. Отряд стремительно бросился на татар, которые никак не ожидали нападения сзади.

Победа была совершенная, но зато много князей, бояр и простых воинов пало на поле битвы. Сам великий князь, хотя не был ранен, но доспех на нем был помят. Похоронивши своих убитых, великий князь со своим ополчением не преследовал более разбитого врага, а вернулся с торжеством в Москву.

Мамай, бежавши в свои степи, столкнулся там с новым врагом: то был Тохтамыш, хан заяицкой Орды (13), потомок Батыя. Тохтамыш разбил Мамая на берегах Калки и объявил себя владетелем вол­жской Орды. Мамай бежал в Кафу (нынешняя Феодосия на вос­точном берегу Крыма) и там был убит генуэзцами.

Тохтамыш, воцарившись в Сарае (14), отправил дружелюбное по­сольство к Димитрию, объявить, что общего врага их нет более и что он, Тохтамыш, теперь владыка кипчакской Орды и всех под­властных ей стран. Димитрий отпустил послов с большой честью и дарами; но не изъявлял знаков рабской покорности. Это пока­зывает, что в Москве считали дело с Ордою поконченным и не боялись ее, но между тем там, по сокрушении Мамая, не брали никаких мер ни к дальнейшему истреблению, ни даже к собственной обороне.

В следующем, 1382 году Тохтамыш двинулся наказывать Русь за попытку освободиться от татар.

Весть о походе Тохтамыша, хотя и поздно, но все-таки дошла к Димитрию прежде, чем татары приблизились к Москве.

Внезапность нашествия произвела такое впечатление, что князья, воеводы и бояре совсем потеряли голову. Между ними началась рознь, взаимное недоверие; великий князь убоялся идти навстречу хану и, покинувши Москву на произвол судьбы, бежал в Переяславль, оттуда в Ростов, а оттуда в Кострому.

Грозный враг не сегодня-завтра должен появиться, а в столице не было ни князя, ни воевод. Одни кричали, что надобно затворить в Кремле, другие хотели бежать. Зазвонили во все колокола на вече. Поднялся вопль. Народ кричал: затворять ворота и не пускать никого из города. Митрополит (15) и бояре бросились первые и города; их выпустили, но ограбили, а когда за ними стали убегать другие, то ворота затворили; одни стали у ворот с рогатинами и обнаженными саблями, угрожали бить бегущих, а другие метали на них камни со стен.

23 августа подъехали передовые татарские конники к кремлевским стенам. Москвичи смотрели на них со стен: «Здесь ли великий князь Димитрий?» — спрашивали татары. Им отвечали: «Нет». Татары объехали кругом Кремля, осматривали рвы, стены, бойниц ворота. В городе благочестивые люди молились Богу, наложили себя пост, каялись в грехах, причащались Святых Тайн, а удалые молодцы вытаскивали из боярских погребов меды, доставали боярских кладовых дорогие сосуды и напивались из них для бодрости.

Пьяные влезали на стены, кричали на татар, ругали, плевали и всячески оскорбляли их и их царя, а раздраженные татары махали на них саблями, показывая вид, как будут рубить их. Москвичи расхрабрились так, думая, что татар всего столько и пришло, сколько они их видели под стенами. Но к вечеру появилась вся ордынская громада с их царем, и тут многие храбрецы пришли в ужас.

Тохтамыш сообразил, что не взять ему Кремля силою; он порешил взять его коварством. На четвертый день в полдень по ехали к стенам знатнейшие мурзы и просили слова. С ними стоя двое сыновей суздальского князя, шурья великого князя (16). Мурзы сказали: «Царь наш пришел показнить своего холопа Димитрия, а он убежал; приказал вам царь сказать, что он не пришел разорять своего улуса, а хочет соблюсти его, и ничего от вас не требует,— только выйдите к нему с честью и дарами».

Москвичи отворили ворота и вышли, впереди князь Остей (17), потом шли духовные в облачении, с иконами и крестами, за ними бояре и народ. Татары, давши москвичам выйти из ворот, бросились на них и начали рубить саблями без разбора. Истребляя кого попало направо и налево, ворвались они в средину Кремля. По известию летописца, резня продолжалась до тех пор, пока у татар не утомились плечи, не иступились сабли. Все церковные сокро­вища, великокняжеская казна, боярское имущество, купеческие товары — все было ограблено. Наконец, город был зажжен. Огонь истреблял тех немногих, которые успели избежать татарского меча. Так покаравши Москву, татары отступили от нее.

Некому было ни отпевать мертвых, ни оплакивать их, ни звонить по ним.

Татары рассеялись и по другим городам. Повсюду татары убивали людей или гнали их толпами в плен. Припомнились давно забытые времена Батыя, с тою разницею, что в батыевщину русские князья умирали со своим народом, а теперь глава Руси сидел, запершись в Костроме со своею семьей; другие князья или также прятались, или спешили раболепством получить пощаду у разгневанного вла­дыки. Только один Владимир Андреевич не изменил себе: выехавши из Волока (18), ударил он на татарский отряд, разбил его наголову и взял много пленников. Этот подвиг так подействовал на хана, что он начал отступать назад к Рязанской земле, опасаясь, чтобы русские, собравшись с силами, не ударили на него: вот доказа­тельство, что это нашествие не имело бы такого печального исхода для Москвы и всей Руси, если бы русские не были так оплошны и великий князь своим постыдным бегством не предал своего народа на растерзание варварам.

Димитрий вместе с Владимиром Андреевичем, прибывши в Москву, тотчас занялся погребением мертвых, чтобы предупредить заразу. Он давал от восьмидесяти погребенных тел по рублю, и пришлось ему заплатить 300 рублей. Этот счет показывает, что в Кремле погибло от татарского меча 24 000 человек, не считая гревших и утонувших. Потом мало-помалу начали собираться остатки населения и отстраивать сожженный город. Тогда, за не­возможностью мстить татарам, Димитрий обратил мщение на Рязанскую землю: московская рать вступила в эту землю и вконец Разорила ее без всякого милосердия, хуже татар (19).

Князья русские, напуганные страшною карою над Москвою, один за другим ездили в Орду кланяться хану. Надежда на свободу блеснула для русских на короткое время и была уничтожена малодушием Димитрия.

Михаил Александрович тверской с сыном Александром отправился в Орду окольною дорогою, чтобы не попасться в руки Димитрия: он надеялся вновь выпросить себе великое княжение (20)^. Но Димитрий весною отправил к хану сына своего Василия (21). Василий был удержан в Орде заложником верности и 8000 рублей долга, начитанного на Димитрия. Московский князь так усердно унижался тогда перед ханом, что Тохтамыш объявил ему свою царскую милость, но в наказание наложил на его владения тяжелую дань.

Княжение Димитрия Донского принадлежит к самым несчастным и печальным эпохам истории многострадального русского народа. Беспрестанные разорения и опустошения то от внешних врагов, то от внутренних усобиц, следовали одни за другими в громадных размерах. Московская земля, не считая мелких разорений, была два раза опустошена литовцами, а потом потерпела нашествие Орды Тохтамыша; Рязанская — страдала два раза от татар, два раза от москвичей и была приведена в крайнее разорение; Тверскую — несколько раз разоряли москвичи; Смоленская — терпи и от москвичей, и от литовцев; Новгородская понесла разорение от тверичей и москвичей. К этому присоединялись физические бедствия. Страшная зараза, от которой русская земля страдала в сороковых и пятидесятых годах XIV века наравне со всею Европою (22), повторялась и в княжение Димитрия с большою силою разных местах Руси. К заразе присоединялись неоднократные засухи, как, например, в 1365, 1371 и 1373 гг., которые влекли собою голод и, наконец, пожары — обычное явление на Руси. Ее мы примем во внимание эти бедствия, соединявшиеся с частыми разорениями жителей от войн, то должны представить себе тогдашнюю Восточную Русь страною малолюдною и обнищалою. Сам Димитрий не был князем, способным мудростью правления облегчить тяжелую судьбу народа; действовал ли он от себя или по внушениям бояр своих,— в его действиях виден ряд промахов. Следуя задаче подчинить Москве русские земли, он не только умел достигать своих целей, но даже упускал из рук то, что eму доставляли сами обстоятельства; он не уничтожил силы и самостоятельности Твери и Рязани, не умел и поладить с ними так, чтоб они были заодно с Москвою для общих русских целей; Ди­митрий только раздражал их и подвергал напрасному разорению ни в чем не повинных жителей этих земель; раздражил Орду, но не воспользовался ее временным разорением, не предпринял мер к обороне против опасности; и последствием всей его деятельности было то, что разоренная Русь опять должна была ползать и уни­жаться перед издыхающей Ордой.

Дмитрий Донской, великий князь владимирский и московский в 1359—1389 гг. вошел в русскую историю со славой победителя Мамая на Куликовом поле. Эта слава заслужена и бесспорна. Однако он находился во главе Московского княжества почти 30 лет; в отличие от предыдущего, сравнительно безмятежного периода правления Ивана Калиты и его сыновей, время Дмитрия Донского — период напряженной внутриполитической борьбы в княжестве, непрерывных столкновений с внешними врагами, в которых Москва знала не только победы. В настоящем очерке Н. И. Костомаров оценивает всю жизнь и деятельность Дмитрия Донского. Итоги его правления историк оценивает весьма критически. Здесь ярко проявилось скептическое отношение историка ко многим деятелям русской истории, ведь в данном случае речь идет об одном правителей Москвы, которая в конечном счете стала центром могучего государства, подавившего, по мнению Н. И. Костомарова, последние остатки вечевого строя и «народоправства», когда-то широко распространенных на Руси.

1. Дмитрий Донской, сын и преемник Ивана Ивановича, родился в 1350 г.

2. Суздальский князь... — имеется в виду нижегородско-суздальский князь Дмитрий Константинович, получивший в Орде в 1360г. от хана Навруза ярлык на великое княжение владимирское.

3. В это время в Орде происходила «великая замятия», начавшаяся после убийства в 1357 г. хана Джанибека (Чанибека) его сыном Бердибеком. Хан Навруз, убивший своего предшественника, правил менее года и был убит в 1361 г. Хызром, пришедшим из-за реки Урала. Но и Хызр вскоре был убит своим сыном Тимур-Ходжой, котор был свергнут и убит в 1362 г. Власть захватил темник Мамай, но он не был потомком Чингисхана и не мог занимать ханский трон, формально правил его ставленник хан Абдаллах. Но власть Мамая распространялась только на западную часть Орды. На востоке, за Волгой, к власти пришел хан Мюрид, у которого бы свои соперники. Так боровшиеся между собой правители разных частей Орды выдавали ярлык то князю московскому, то князю суздальскому. В 1365 г. Дмитрий суздальский окончательно отказался от полученного им в третий раз ярлыка Орды в пользу Москвы. В свою очередь, московские войска оказали ему поддержку в борьбе с его братом Андреем Константиновичем.

4. Алексий — в миру Елевферий, принадлежал к знатному боярскому роду, отец Федор Бяконт пришел на службу в Москву из Чернигова в конце XIII в., его крестный отец — сам Иван Калита. Принял монашество в Богоявленском монастыре под именем Алексия, стал затем епископом владимирским, а с 1353 г. до своей кончины в 1378 г. был митрополитом, главой русской церкви. В малолетстве Дмитрия Донского Алексий фактически возглавлял московское правительство. Используя свой авторитет на Руси и в Орде, много сделал для укрепления позиций Москвы. Оказывал содействие монастырскому движению, активно поддерживал Сергия Радонежского. Основал Чудов монастырь (в честь Чуда Архангела Михаила) в Кремле на месте ордынского двора, подаренного ему ханом Джанибеком (Чани-беком) за исцеление Тайдулы.

5. Владимир Андреевич Храбрый (1353—1410) — князь серпуховский (с 1358 г.). Его отец Андрей Иванович, младший сын Ивана Калиты, получил от Ивана Калиты по духовной грамоте (завещанию) Серпухов с прилегающими волостями к югу от Москвы. Владимир Андреевич принимал активное участие в московских делах, ярко проявил себя в битве на Куликовом поле.

6. Михаил Александрович (1333—1399) —сын тверского князя Александра Ми­хайловича, внук Михаила Ярославича, убитых в Орде. С 1368 г. утвердился на тверском княжении. Как и его дед, попытался противостоять растущему могуществу Москвы. Его союзником был литовский князь Ольгерд. Благодаря смуте в Орде, заинтересованности ее правителей в раздорах между русскими князьями Михаилу Александровичу удавалось трижды (в 1370, 1371, 1375 гг.) получать от ханов ярлык на великое княжение владимирское. Но Дмитрий московский уже не считался с волей Орды, не признавал великого княжения за Михаилом и в 1375 г. предпринял большой поход на Тверь.

7. Евфимий Вислень — тверской епископ с 1374г. В 1390г. лишен епархии, очевидно, из-за разногласий с князем Михаилом. Был обвинен во вмешательстве в дела Михаила и даже в ереси.

8. Выход — дань Орде.

9. Мамай удерживал под своей властью часть Золотой Орды в правобережье Волги и далее на запад. Поэтому его иногда называют правителем «Волжской Орды». В ее состав входило и Северное Причерноморье с Крымом, где находились богатые торговые города, принадлежавшие тогда итальянской морской республике Генуя. Это — Кафа (Феодосия), Солдайя (в русских источниках — Сурож, ныне — Судак), Чембало (Балаклава) и др. Хивинцами Н. И. Костомаров называет, очевидно, выходцев из Хорезма, обширного оазиса в низовьях Амударьи, которым после завоевания монголами владели родственники Батыя. (В XIX в. там существовало Хивинское ханство.) Буртасы — народ, обитавший в правобережье Волги, родст­венный мордве. Мамай рассчитывал также на поддержку Ягайло Ольгердовича (1350—1434), сына Ольгерда, великого князя литовского в 1377 — 1392 гг., в 1385 г. ставшего и королем польским после унии Польши и Литвы.

10. До середины XV в. русская церковь не имела автокефалии (самостоятельности) и находилась под управлением константинопольского патриарха, который посвящал в сан русских митрополитов. После смерти митрополита Алексия Дмитрий выдвинул своего ставленника на митрополичью кафедру — Михаила-Митяя. Но высшее ду­ховенство выступило против его кандидатуры. Несмотря на это, Михаил-Митяй отправился на поставление в Константинополь, но внезапно скончался в пути. Патриарх посвятил в сан архимандрита Пимена, одного из сопровождавших Ми­хаила-Митяя лиц. Но Дмитрий Иванович не принял его в Москве. Так возник затяжной конфликт между великокняжеской властью и церковью, когда в течение Ряда лет в Москве не было митрополита.

11. Возможно, причиной размолвки было неодобрение Сергием действий великого князя по выдвижению Михаила-Митяя на митрополичий престол.

12. «Первый суйм» — схватка передовых отрядов, с которой начинается битва.

13. Заяицкая Орда (Ак-Орда) — часть владений Золотой Орды за рекой Урале (Яиком), занимала обширные пространства Казахстана и часть Южной Сибири. Здесь правили потомки брата Батыя — хана Орды Ичена, к которым, вероятно принадлежал и хан Тохтамыш. При ослаблении Золотой Орды в середине XIV в. Ак-Орда становится фактически независимой, ее правители вмешиваются в борьбу за власть в ставке золотоордынских ханов. В конце XIV в. Тохтамыш стремится восстановить былое единство всех владений Золотой Орды от Причерноморья до Сибири (до монгольского нашествия здесь кочевали половцы, иначе — кипчаки, почему эта земля часто именуется Кипчакской степью, или Кипчакской Ордой. Тохтамышу удалось достичь этой цели после разгрома Мамая на Куликовом поле. Но в 90-х годах XIV в. он потерпел тяжелое поражение от среднеазиатского завоевателя Тимура (Тамерлана).

14. Сарай (Сарай-Берке, от тюркского сарай — дворец) — столица Золотой Орды находилась на левобережье Волги, в начале ее рукава Ахтубы (к востоку современного Волгограда, где ныне г. Ленинск, а до революции был г. Царев). С начала XIV в. столицей Золотой Орды был Сарай-Бату, расположенный в низовьях Волги, в районе Астрахани.

15. Имеется в виду митрополит Киприан, прибывший в Москву в 1381 г. Возглавлял русскую церковь до своей кончины в 1406 г.

16. ...шурья великою князя (шурин — брат жены) — Дмитрий Донской был женат на Евдокии, дочери нижегородско-суздальского князя Дмитрия Константиновича. В переговорах от имени Тохтамыша у стен Кремля приняли участие ее братья Василий и Семен.

17. Князь Остей, из рода князей литовских, оказался в то время в Москве, возглавив оборону города.

18. Волок Ламский (ныне — Волоколамск) — небольшой город к западу от Москвы в верховьях реки Ламы (бассейн Волги), которая волоками была связана с рекой Москвой.

19. Поводом для столь жестокой мести рязанцам было их сотрудничество с Тохтамышем: они указали ему броды через Оку.

20. Михаил Александрович так и не получил великого княжения. Надеясь добиться этого в будущем, он оставил в Орде сына Александра, который получил поэтому прозвище Ординец. В 1386 г. он возвратился на Русь, княжил в Кашине (удел в составе Тверского княжества), где умер в 1389г.

21. Речь идет о старшем сыне Дмитрия Донского Василии Дмитриевиче, впоследствии великом князе владимирском и московском (1389—1425).

22. В середине XIV в. Русь, как и вся Европа, была поражена небывалой эпидемией чумы. Так, в 1353 г. от нее погибли великий князь Семен Гордый, оба его cына, брат Андрей, митрополит Феогност.

Костомаров Н.И. Великий князь Дмитрий Иванович Донской //

Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях …

В.О.Ключевский

ХАРАКТЕР МОСКОВСКИХ КНЯЗЕЙ XIV—XV ВВ.

Часто дают преобладающее значение в ходе возвышения Московского княжества личным качествам его князей. Нет надобности преувеличивать это значение, считать политическое и национальное могущество Московского княжества исключительно делом его князей, созданием их личного творчества, их талантов. Исторические памятники XIV и XV вв. не дают нам возможности живо воспроизвести облик каждого из этих князей. Московские великие князья являются в этих памятниках довольно бледными фигурами, естественно сменявшимися на великокняжеском столе под именами Ивана, Семена, другого Ивана, Димитрия, Василия, другого Василия. Всматриваясь в них, легко заметить, что перед нами npoxодят не своеобразные личности, а однообразные повторения одного того же фамильного типа. Все московские князья до Ивана III как две капли воды похожи друг на друга, так что наблюдатель их затрудняется решить, кто из них Иван и кто Василий.

Прежде всего московские Даниловичи (1) отличаются замечательной устойчивой посредственностью — не выше и не ниже среднего уровня. Племя Всеволода Большое Гнездо вообще не блистало избытком выдающихся талантов, за исключением разве одного Александра Невского. Московские Даниловичи даже среди этого племен шли в передовом ряду по личным качествам. Это князья без всякого блеска, без признаков как героического, так и нравственного величия. Во-первых, это очень мирные люди; они неохотно вступают в битвы, а вступая в них, чаще проигрывают их; они умеют отсиживаться от неприятеля за дубовыми, а с Димитрия Донского за каменными стенами московского Кремля (2), но еще охотнее при нападении врага уезжают в Переяславль или куда-нибудь подальше на Волгу, собирать полки, оставляя в Москве для ее защиты владыку митрополита да жену с детьми. Не блистая ни крупными талантами, ни яркими доблестями, эти князья равно не отличались и крупными пороками или страстями. Это делало их во многих отношениях образцами умеренности и аккуратности; даже их склонность выпить лишнее за обедом не возвышалась до известной страсти древнерусского человека, высказанной устами Владимира Святого (3). Это средние люди Древней Руси, как бы сказать, больше хронологические знаки, чем исторические. В шести поколениях один Димитрий Донской далеко выдался вперед из строго выровненного ряда своих предшественников и преемников. Молодость (умер 39 лет), исключительные обстоятельства, с 11 лет посадившие его на боевого коня, четырехсторонняя борьба с Тверью, Литвою, Рязанью и Ордой, наполнившая шумом и тревогами его 30-летнее княжение, и более всего великое побоище на Дону положили на него яркий отблеск Александра Невского, и летопись с заметным подъемом духа говорит о нем, что он был «крепок и мужествен и взором дивен зело». Но не блистая особыми доблестями, эти князья совмещали в себе много менее дорогих, но более доходных качеств, отличались обилием дарований, какими обык­новенно наделяются недаровитые люди. Прежде всего, эти князья дружно живут друг с другом. Они крепко держатся завета отцов: «жити за один». Потом московские князья — очень почтительные сыновья: они свято почитают память и завет своих родителей. Уважение к отцовскому завету в их холодных духовных грамотах порой согревается до степени теплого набожного чувства. «А пишу вам се слово,— так Семен Гордый заканчивает свое завещание младшим братьям,— того для, чтобы не перестала память родителей наших и наша и свеча бы не погасла». Они хорошие хозяева-ско­пидомы по мелочам, понемногу. Недаром первый из них, добив­шийся успеха в невзрачной с нравственной стороны борьбе (4), пе­решел в память потомства с прозванием Калиты, денежного кошеля. Готовясь предстать перед престолом всевышнего судии и диктуя дьяку духовную грамоту, как эти князья внимательны ко всем подробностям своего хозяйства, как хорошо помнят всякую мелочь в нем! Не забудут ни шубки, ни стадца, ни пояса золотого, ни коробки сердоликовой, все запишут, всему найдут место и наслед­ника. Сберечь отцовское стяжание и прибавить к нему что-нибудь новое, новую шубку построить, новое сельцо прикупить — вот на что, по-видимому, были обращены их правительственные помыслы, как они обнаруживаются в их духовных грамотах. Эти свойства и помогли их политическим успехам.

Настоящий отрывок интересен не только для изучения личных качеств московских князей, он весьма характерен и для творчества В.О.Ключевского в целом. На страницах его «Курса русской истории» вряд ли можно найти восторженные, панегирические оценки кого бы то ни было. Гораздо в большей степени для В.О.Ключевского характерен острый критический взгляд с известной долей скептицизма. Приводимая здесь его оценка московских князей противостоит широко распространенному в литературе представлению о них как о блестящих политиках и дипломатах, героях и полководцах, «собирателях земли Русской».

1. Даниловичи — московские князья, потомки младшего сына Александра

Невского Даниила, княжившего в Москве в 1276—1303 гг.

2. В правление Дмитрия Ивановича впервые были возведены стены Московского Кремля из белого камня (1367). Они помогли отразить нашествие Ольгерда.

3. Имеется в виду знаменитая фраза «Руси есть веселье питье, не можем без того быти», вложенная летописцем, автором повести о Крещении Руси и выборе веры Владимиром Святославичем, в уста великого князя. В соответствии с этой явно легендарной версией именно поэтому Владимир Святославич отверг ислам, запрещающий употребление алкогольных напитков.

В.О.Ключевский имеет в виду участие Ивана Калиты и московских вой в подавлении антиордынского восстания в Твери в 1327 г.

В. О. Ключевский

ОТ МОСКОВСКОГО КНЯЗЯ К «ГОСУДАРЮ ВСЕЯ РУСИ»

Почувствовав себя в новом положении, но еще не отдавая ясного отчета о своем новом значении, московская государственная власть ощупью искала дома и на стороне формы, которые соответствовали этому положению, и, уже облекшись в эти формы старалась с помощью их уяснить себе свое новое значение. С этой стороны получают немаловажный исторический интерес некоторые дипломатические формальности и новые придворные церемонии, появляющиеся в княжение Ивана III.

Иван был женат два раза. Первая жена его была сестра его сосед великого князя тверского, Марья Борисовна. По смерти ее (1467) Иван стал искать другой жены, подальше и поважнее. Тогда в Риме проживала сирота племянница последнего византийского императора Софья Фоминична Палеолог. Несмотря на то, что греки со времени флорентийской унии сильно уронили себя в русских православных глазах, несмотря на то что Софья жила так близко к ненавистному папе, в таком подозрительном церковном обществе Иван III, одолев в себе религиозную брезгливость, выписал царев из Италии и женился на ней в 1472 г. Эта царевна, извести тогда в Европе своей редкой полнотой, привезла в Москву очень тонкий ум и получила здесь весьма важное значение. Бояре XVI приписывали ей все неприятные им нововведения, какие с времени появились при московском дворе. Внимательный наблюдатель московской жизни барон Герберштейн (1), два раза приезжавший в Москву послом германского императора при Ивановом преемнике, наслушавшись боярских толков, замечает о Софье в своих записках, что это была женщина необыкновенно хитрая, имевшая большое влияние на великого князя, который по ее внушению сделал многое. Ее влиянию приписывали даже решимость Ивана III сбросить с себя татарское иго. В боярских россказнях и суждениях о царевне нелегко отделить наблюдение от подозрения или пре­увеличения, руководимого недоброжелательством. Софья могла вну­шить лишь то, чем дорожила сама и что понимали и ценили в Москве. Она могла привезти сюда предания и обычаи византийского двора, гордость своим происхождением, досаду, что идет замуж за татарского данника. В Москве ей едва ли нравилась простота обстановки и бесцеремонность отношений при дворе, где самому Ивану III приходилось выслушивать, по выражению его внука (2), «многие поносные и укоризненные слова» от строптивых бояр. Но в Москве и без нее не у одного Ивана III было желание изменить все эти старые порядки, столь не соответствовавшие новому поло­жению московского государя, а Софья с привезенными ею греками, видавшими и византийские и римские виды, могла дать ценные указания, как и по каким образцам ввести желательные перемены. Ей нельзя отказать во влиянии на декоративную обстановку и закулисную жизнь московского двора, на придворные интриги и личные отношения; но на политические дела она могла действовать только внушениями, вторившими тайным или смутным помыслам самого Ивана. Особенно понятливо могла быть воспринята мысль, что она, царевна, своим московским замужеством делает московских государей преемниками византийских императоров со всеми инте­ресами православного Востока, какие держались за этих импера­торов. Потому Софья ценилась в Москве и сама себя ценила не столько как великая княгиня московская, сколько как царевна византийская. В Троицком Сергиевом монастыре хранится шелковая пелена, шитая руками этой великой княгини, которая вышила на ней и свое имя. Пелена эта вышита в 1498 г. В 26 лет замужества Софье, кажется, пора уже было забыть свое девичество и прежнее византийское звание; однако в подписи на пелене она все еще величает себя «царевною царегородскою», а не великой княгиней московской. И это было недаром: Софья, как царевна, пользовалась в Москве правом принимать иноземные посольства. Таким образом, брак Ивана и Софьи получал значение политической демонстрации, которою заявляли всему свету, что царевна, как наследница павшего византийского дома, перенесла его державные права в Мс как в новый Царьград, где и разделяет их со своим супругом.

Почувствовав себя в новом положении и еще рядом с так знатной женой, наследницей византийских императоров, Иван в шел тесной и некрасивой прежнюю кремлевскую обстановку, какой жили его невзыскательные предки. Вслед за царевной из Италии выписаны были мастера, которые построили Ивану новый Успенский собор, Грановитую палату и новый каменный двор на месте прежних деревянных хором. В то же время в Кремле при дворе стал заводиться тот сложный и строгий церемония который сообщал такую чопорность и натянутость придворной московской жизни. Точно так же, как у себя дома, в Кремле, среди придворных слуг своих, Иван начал выступать более торжественной поступью и во внешних сношениях, особенно с тех пор, как само собою, без бою, при татарском же содействии (3), свалилось с плеч ордынское иго, тяготевшее над северо-восточной Русью два с половиной столетия (1238—1480). В московских правительственных, особенно дипломатических, бумагах с той поры является новый, более торжественный язык, складывается пышная терминология, незнакомая московским дьякам удельных веков. В основу ее положены два представления: это мысль о московском государе о национальном властителе всей Русской земли и мысль о как о политическом и церковном преемнике византийских императоров. Много Руси оставалось за Литвой и Польшей (4), и, однако, в сношениях с западными дворами, не исключая и литовского, Иван III впервые отважился показать европейскому политическому миру притязательный титул государя всея Руси, прежде употреблявшийся лишь в домашнем обиходе, в актах внутреннего употребления, и в договоре 1494 г. (5) даже заставил литовское правительство формально признать этот титул. После того как спало с Москвы татарское иго, в сношениях с неважными иностранными правителями, например с ливонским магистром, Иван III титулует себя царем всея Руси. Этот термин, как известно, есть сокращенная южнославянская и русская форма латинского слова цесарь, или по старинному написанию цьсарь, как от того же слова по другому произношению, кесарь произошло немецкое Kaiser. Титул царя в актах внутреннего управления при Иване III иногда, при Иване IV обыкновенно соединялся со сходным по значению титулом самодержца — это славянский перевод византийского императорского титула автократор. Оба термина в Древней Руси значили не то, что стали значить потом, выражали понятие не о государе с неограниченной внутренней властью, а о властителе, не зависимом ни от какой сторонней внешней власти, никому не платящем дани. На тогдашнем политическом языке оба этих термина противопо­лагались тому, что мы разумеем под словом вассал. Памятники русской письменности до татарского ига иногда и русских князей называют царями, придавая им этот титул в знак почтения, не в смысле политического термина. Царями по преимуществу Древняя Русь до половины XV в. звала византийских императоров и ханов Золотой Орды, наиболее известных ей независимых властителей, и Иван III мог принять этот титул, только перестав быть данником хана. Свержение ига устраняло политическое к тому препятствие, а брак с Софьей давал на то историческое оправдание: Иван III мог теперь считать себя единственным оставшимся в мире право­славным и независимым государем, какими были византийские императоры, и верховным властителем Руси, бывшей под властью ордынских ханов. Усвоив эти новые пышные титулы, Иван нашел, что теперь ему не пригоже называться в правительственных актах просто по-русски Иваном, государем великим князем, а начал писаться в церковной книжной форме: «Иоанн, божиею милостью государь всея Руси». К этому титулу как историческое его оправ­дание привешивается длинный ряд географических эпитетов, обоз­начавших новые пределы Московского государства: «Государь всея Руси и великий князь Владимирский, и Московский, и Новгород­ский, и Псковский, и Тверской, и Пермский, и Югорский, и Болгарский, и иных» (6), т. е. земель. Почувствовав себя и по поли­тическому могуществу, и по православному христианству, наконец, и по брачному родству преемником павшего дома византийских императоров, московский государь нашел и наглядное выражение своей династической связи с ними: с конца XV в. на его печатях появляется византийский герб — двуглавый орел.

Объединение русских земель вокруг Москвы в конце XV в. привело к коренному вменению политического значения Москвы и великих князей московских. Они, недавние правители одного из русских княжеств, оказались во главе обширнейшего государства в Европе. Об осознании Иваном III своей новой роли, об изменениях при дворе, новых обрядах и титулах идет речь в приводимом здесь отрывке из курса русской истории» В. О. Ключевского.

1. Сигизмунд Герберштейн побывал в Москве при Василии III в 1517 и 1527гг. и представлял императора «Священной Римской империи германской нации» Максимилиана, под властью которого находились главным образом германские и австрийские земли. «Записка о Московии» С. Герберштейна — ценнейший источник по истории России XVI в.

2. ...его внука... — Ивана Грозного, который стремился не допускать при дворе своеволия бояр.

3. при татарском же содействии... — В. О. Ключевский имеет в виду, борьбе против хана Большой Орды Ахмата Иван III использовал помощь крымского хана Менгли-Гирея.

4. Речь идет о землях Украины и Белоруссии, а также о Смоленской э входивших когда-то в состав Древнерусского государства и оказавшихся в течение XIII—XIV вв. в составе Великого княжества Литовского.

5. Этот договор завершил войну между Москвой и Великим княжеством Литовским, разгоревшуюся после смерти короля Казимира из-за перехода многих князей. Литвы в Москву со своими владениями. По договору к Москве отошли Вязьма, также земли князей Воротынских, Одоевских, Новосильских и др., расположенных в верховьях Оки. Великий князь литовский Александр был вынужден признать за Иваном III титул «государя всея Руси», хотя также имел в своем титуле слова «великий князь литовский и русский».

6. Ряд географических терминов в титуле московских государей означают названия земель на востоке и северо-востоке, населенных угро-финскими и тюркскими народами и вошедших в состав России в конце XV—XVI вв.: Пермская земля - Северо-Западный Урал, бассейн Верхней Камы и ее притоков; Югорская земля - часть Западной Сибири, в среднем течении Оби, земля хантов и манси; Болгарская земля — территория бывшей Волжской Болгарии на Средней Волге и Нижней Каме, где ныне Татарстан и Чувашия.

Ключевский В.О. Курс … Ч. II. С. 46 – 49.

А.А. Горский

МОСКОВСКО-ОРДЫНСКИЙ КОНФЛИКТ НАЧАЛА 80-х ГОДОВ XIV ВЕКА: причины, особенности, результаты

События, имевшие место в московско-ордынских отношениях в начале 80-х гг. XIV в., в историографии как бы остаются в тени Куликовской победы 1380 г. Принято считать, что успешный поход Тохтамыша на Москву (1382 г.) восстановил зависимость Северо-Восточной Руси от Орды, ликвидированную при Мамае. Поскольку до разрыва вел. кн. Дмитрием Ивановичем вассальных отношений с Мамаем (в 1374 г.) зависимость от Орды существовала около 130 лет, а после похода Тохтамыша - еще без малого 100, этот последний выглядит при таком подходе по сути дела событием, сопоставимым по своим результатам с нашествием Батыя. Между тем слабое внимание исследователей к конфликту 1382 г. привело к тому, что недостаточно выясненными остались два комплекса вопросов: 1) каковы были отношения русских князей с Тохтамышем до похода 1382 г. и чем была вызвана военная акция хана; 2) почему последствия поражения оказались такими мягкими для Москвы: Тохтамыш не попытался отнять у Дмитрия великое княжение владимирское (Мамай делал это трижды - в 1370, 1371 и 1375 гг. - и, сумей победить, наверняка сделал бы в четвертый раз), т.е. лишить его положения главного князя Северной Руси.

В самом конце 1380 г. только что нанесший окончательное поражение Мамаю и пришедший к власти в Орде Тохтамыш прислал послов к Дмитрию Донскому и другим русским князьям, "поведая им свои приход и како въцарися, и како супротивника своего и их врага Мамая победи". Зимой и весной 1381 г. русские князья, отпустив послов Тохтамыша "с честию и с дары", "отъпустиша коиждо своих киличеев (послов) со многыми дары ко царю Токтамышю". В частности, Дмитрий Иванович "отъпустил в Орду своих киличеев Толбугу да Мохшея к новому царю с дары и с поминкы". Свидетельствовал ли этот акт о признании Дмитрием своего вассального положения по отношению к Тохтамышу?

Спецификой конфликта Москвы с Мамаем было то, что последний не являлся законным правителем Орды, ханом (по русской терминологии - "царем"): он правил от лица марионеточных представителей династии Чингизидов. Этот статус Мамая как узурпатора четко осознавался на Руси. Поэтому посылка новому, легитимному правителю "даров и поминков" означала констатацию факта восстановления в Орде "нормальной" ситуации и формальное признание Тохтамыша сюзереном. Но вопрос о выплате задолженности по дани ("выходу"), накопившейся за шесть лет противостояния с Мамаем, московская сторона явно не собиралась поднимать ("дары и поминки" - не "выход"). Очевидно, Дмитрий Иванович не спешил восстанавливать даннические отношения с Ордой, но в то же время не имел оснований не признать "царское" достоинство (и, следовательно, формальное верховенство) нового правителя Орды, к тому же только что покончившего с его врагом. Великий князь занял выжидательную позицию, решив посмотреть, как поведет себя хан.

Отношение московских правящих кругов к Орде в период между Куликовской битвой и столкновением с Тохтамышем отражено в договорной грамоте Дмитрия Донского с Олегом Рязанским. После поражения Мамая Олег, опасаясь удара со стороны Москвы, бежал, и Дмитрий посадил на рязанском княжении своих наместников. Но к лету 1381 г. союзнические отношения Москвы и Рязани восстановились, что было закреплено договором. В нем имеется специальный пункт об отношениях с Ордой. При его сопоставлении с аналогичной статьей московско-тверского докончания 1375 г. (договор 1381 г. в целом является соглашением того же типа: Олег, как и Михаил Александрович Тверской, признает себя "молодшим братом" Дмитрия и "братом", т.е. равным его двоюродному брату Владимиру Андреевичу Серпуховскому) выявляются расхождения.

Договор 1375 г.:

А с татары оже будет нам мир, по думе. А будет нам дати выход, по думе же, а будет не дати, по думе же. А пойдут на нас татарове или на тебе, битися нам и тобе с единого всем противу их. Или мы пойдем на них, и тобе с нами с единого пойти на них.

Договор 1381 г.

А с татары оже будет князю великому Дмитрию мир и его брату, князю Володимеру, или данье, ино и князю великому Олгу мир или данье с единого со князем с великим з Дмитреем. А будет немир князю великому Дмитрию и брату его, князю Володимеру, с татары, князю великому Олгу быти со князем с великим с Дмитрием и с его братом с единого на татар и битися с ними.

Договоренность по поводу дани принципиально не различается: возможность ее выплаты допускается, но не выглядит обязательной. А вот договоренность о совместных военных действиях сформулирована в московско-рязанском договоре по-иному: не оговорены отдельно оборонительные и наступательные действия, вместо этого применена формулировка общего характера "быти... с единого... и битися с ними" (последние слова в договоре 1375 г. относились к оборонительным действиям). Вероятно, предусматривать наступательные действия против Орды, возглавляемой законным правителем, казалось недопустимым.

Летом 1381 г. на Русь отправился посол "царевич" Акхожа с отрядом в 700 человек. Он дошел до Нижнего Новгорода "и возвратися воспять, а на Москву не дръзнул ити".

Тохтамышу удалось обеспечить внезапность нападения. Князь Дмитрий Константинович Нижегородский, узнав о приближении хана, отправил к нему своих сыновей Василия и Семена. Олег Рязанский указал Тохтамышу броды на Оке. Дмитрий Иванович покинул Москву и отправился в Кострому. Тохтамыш взял и сжег Серпухов и подошел 23 августа 1382 г. к столице. Татары ворвались в Москву и подвергли ее разгрому. Затем Тохтамыш распустил свои отряды по московским владениям: к Звенигороду, Волоку, Можайску, Юрьеву, Дмитрову и Переяславлю. Но взять удалось только последний. Отряд, подошедший к Волоку, был разбит находившимся там Владимиром Андреевичем Серпуховским. После этого Тохтамыш покинул Москву и отправился восвояси, взяв по дороге Коломну. Переправившись через Оку, он разорил Рязанскую землю; Олег Рязанский бежал.

В трактовке событий лета 1382 г. сохраняются два спорных вопроса. Первый - относительно "розни в русских князьях" как причине поражения. Она упоминается ранее всего в так называемой Пространной повести о нашествии Тохтамыша, дошедшей в составе Новгородской Карамзинской, Новгородской IV и Софийской I летописей. Вряд ли правомерно, опираясь на это известие, говорить о распаде возглавляемой Дмитрием Донским княжеской коалиции. Указание на "рознь" являет собой вставку в текст более ранней Краткой повести о событиях 1382 г. (дошедшей в составе Рогожского летописца и Симеоновской летописи), на основе которой была создана Пространная повесть. Скорее всего, перед нами попытка объяснения хода событий, появившаяся в протографе названных летописей (своде конца первой или начала второй четверти XV в.)¹⁴. Быстрота продвижения Тохтамыша исключала возможность какого-либо широкого совета князей Северо-Восточной Руси.

Другой спорный вопрос - мотивы поведения Дмитрия Донского, точнее - оставления им столицы. Здесь мнения колеблются от признания отъезда необходимым тактическим маневром, имевшим целью сбор войск¹⁶, до объявления его позорным бегством.

Если рассматривать действия великого князя на широком историческом фоне, так сказать, "истории осад", то его поведение оказывается типично. Известно немало случаев, когда правитель княжества в условиях неизбежного приближения осады его столицы покидал ее и пытался воздействовать на события со стороны. Очевидно, существовало представление, что правитель должен по возможности избегать сидения в осаде - наиболее пассивного способа ведения военных действий. Дмитрий действовал в соответствии с этими тактическими правилами. Белокаменный Московский кремль выдержал две литовские осады, и великий князь явно рассчитывал на его неприступность (собственно, расчет был верным, - штурмом татары не смогли взять город).

Есть основания полагать, что великий князь позаботился об обороне столицы. По пути из Москвы в Кострому он останавливался в Переяславле. Этот город в 1379 г. получил в держание перешедший на службу к московскому князю Дмитрий Ольгердович. Внук Ольгерда Остей, возглавивший оборону Москвы, появился в столице уже после отъезда великого князя. Скорее всего, он был сыном Дмитрия Ольгердовича, которому Дмитрий Донской, находясь в Переяславле, поручил организацию обороны Москвы (в самой московской династии кроме великого князя имелся тогда только один взрослый князь - Владимир Андреевич, перед которым была поставлена другая задача). Возможно, факт взятия татарами именно Переяславля после овладения столицей связан с ролью Остея в ее защите.

Но есть другая сторона вопроса - чем мотивировали отъезд Дмитрия современники после того, как его тактический план не удался, Москва была разорена и кампания проиграна.

Наиболее раннее повествование объясняет поведение великого князя следующим образом: "Князь же великий Дмитреи Иванович, то слышав, что сам царь идеть на него с всею силою своею, не ста на бои противу его, ни подня рукы против царя, но поеха в свои град на Кострому". Это суждение летописца верно лишь в том смысле, что Дмитрий не стал принимать открытого генерального сражения, а не в том, что он вообще отказался от сопротивления: великий князь не поехал на поклон к хану, не пытался с ним договориться; Владимир Андреевич разбил татарский отряд у Волока; по словам того же летописца, Тохтамыш "въскоре отиде" из взятой им Москвы, "слышав, что князь великий на Костроме, а князь Володимер у Волока, поблюдашеся, чая на себе наезда". Фактически московские князья "стали на бой" и "подняли руку" против "царя". Они отказались только от встречи с ним в генеральном сражении. Как же понимать летописное объяснение действий Дмитрия Донского?

Мнение, что данная характеристика содержит обвинение великого князя в малодушии (поскольку принадлежит, возможно, сводчику, близкому к митрополиту Киприану, который враждовал с Дмитрием), не представляется убедительным. Весь тон летописного рассказа о нашествии Тохтамыша - сочувственный по отношению к московским князьям. Автор с симпатией говорит о победе Владимира Андреевича, о мести Дмитрия Олегу Ивановичу Рязанскому, принявшему сторону хана, даже фактически пишет о страхе Тохтамыша перед московскими князьями, заставившем его быстро уйти из Северо-Восточной Руси ("чая на себе наезда, того ради не много дней стоявше у Москвы"). Сочувственно изображено и возвращение Дмитрия и Владимира в разоренную Москву ("князь великий Дмитрии Ивановича и брат его князь Володимер Андреевичь с своими бояры въехаша в свою отчину в град Москву и видеша град взят и огнем пожжен, и церкви разорены, и людии мертвых бещисленое множьство лежащих, и о сем зело сжалишася, яко расплакатися има..."). Поэтому характеристику мотивов поведения Дмитрия Донского нельзя считать уничижительной. Речь может идти о том, что объяснение отказа от открытого боя нежеланием сражаться с "самим царем" было лучшим в глазах общественного мнения оправданием для князя, более предпочтительным, чем констатация несомненно имевшего место недостатка сил после тяжелых потерь в Куликовской битве. Заметим, что поход Тохтамыша был первым случаем после Батыева нашествия, когда в Северо-Восточную Русь во главе войска явился сам хан улуса Джучи. А если учесть, что Батый в известиях русских авторов-современников о его походах 1237-1241 гг. царем не назывался, то это вообще первый приход на Русь "самого царя".

Отношение русских современников событий к Тохтамышу - совсем иное, нежели к Мамаю. Последний, в отличие от прежних правителей (законных "царей"), щедро награждается уничижительными эпитетами: "поганый", "безбожный", "злочестивый". К Тохтамышу такие эпитеты не прилагались (причем не только в рассказе Рогожского летописца и Симеоновской летописи, но и в Повести Новгородской IV - Софийской I). Очевидно, что традиционное пред­ставление об ордынском "царе" как правителе более высокого ранга, чем великий князь влади­мирский, как о его законном сюзерене, не исчезло после победы над узурпатором Мамаем.

Взятие столицы противника - несомненная победа. Однако факт разорения Москвы несколько заслоняет общую картину результатов конфликта. Тохтамыш не разгромил Дмитрия в открытом бою, не продиктовал ему условий из взятой Москвы, напротив, вынужден был быстро уйти из нее. Помимо столицы, татары взяли только Серпухов, Переяславль и Коломну. Если сравнить этот перечень со списком городов, ставших жертвами похода Едигея 1408 г. (тогда были взяты Переяславль, Ростов, Дмитров, Серпухов, Нижний Новгород и Городец), окажется, что масштабы разорения, причиненного Тохтамышем (если не учитывать взятия столицы), выглядят меньшими. А события, последовавшие за уходом хана из пределов Московского великого княжества, совсем слабо напоминают ситуацию, в которой одна сторо­на - триумфатор, а другая - униженный и приведенный в полную покорность побежденный.

Осенью того же 1382 г. Дмитрий "посла свою рать на князя Олга Рязанского, князь же Олег Рязанскыи не во мнозе дружине утече, а землю всю до остатка взяша и огнем пожгоша и пусту створиша, пуще ему и татарьскые рати". Но главной проблемой был Михаил Тверской: пора­жение Дмитрия позволяло ему вспомнить о претензиях на великое княжение владимирское, казалось бы, похороненных в 1375 г.

Опасность союза Михаила с Тохтамышем осознавалась в Москве уже в самый момент нападения хана: вряд ли случайно Владимир Андреевич находился со своими войсками не где-нибудь, а у Волока, то есть на пути из Москвы в тверские пределы. Скорее всего, его целью было препятствовать ордынско-тверским контактам. Серпуховский князь справился с этой задачей не полностью: подошедшие к Волоку татары были разбиты, но посол Михаила сумел добраться до Тохтамыша и возвратиться. После этого тверской князь выехал к хану, "ища великого княжения", но двинулся "околицею, не прямицами и не путма". Поскольку отправился Михаил в путь 5 сентября, вполне вероятно, что он не знал об уходе хана из Москвы и уж во всяком случае рассчитывал застать его еще в русских пределах. Однако, опасаясь москвичей, вынужденный идти окольным путем, Михаил не сумел этого сделать.

Той же осенью к Дмитрию от Тохтамыша пришел посол Карач. Целью этого посольства, несомненно, был вызов великого князя в Орду. Следовательно, Дмитрий после ухода Тохтамыша не только не поехал в Орду сам, но даже не отправил туда первым посла. Фактически это означает, что великий князь продолжал считать себя в состоянии войны с Тохтамышем и ждал, когда хан сделает шаг к примирению. Не торопился Дмитрий и после приезда Карача - только весной следующего, 1383 г., он отправил в Орду своего старшего сына Василия, "а с ним бояр старейших".

Этот ход был политически точен. Если бы великий князь отправился сам, во-первых, его жизни угрожала бы опасность - если не со стороны хана (что, впрочем, должно было представляться вполне реальным - Михаил и Александр Тверские в 1318 и 1339 гг. были казнены за куда меньшие провинности, им и в голову не приходило воевать с "самим царем"), то со стороны бывших воинов Мамая, желавших отомстить за позор Вожи и Куликова поля, или со стороны находившихся в Орде людей Михаила Тверского. В случае гибели Дмитрия Московское княжество попало бы в сложную ситуацию: его старшему сыну было 12 лет. В убийстве же Василия заинтересованных не было: для хана оно означало бы усугубление конфронтации с Дмитрием, для Мамаевых татар не имело смысла, так как княжич не участвовал в Куликовской битве, для тверичей означало бы навлечение на себя мести Дмитрия, от которой, как показал пример Олега Рязанского, покровительство Орды не спасает. Во-вторых, поехав в Орду лично, Дмитрий поставил бы себя вровень с Михаилом Тверским и признал бы свое полное поражение. С другой стороны, послать кого-либо рангом ниже великокняжеского сына было бы в данной ситуации чрезмерной дерзостью.

Михаил Тверской, несмотря на личную явку, великого княжения владимирского не получил, оно было оставлено за Дмитрием Ивановичем. В качестве причин такого решения хана назывались богатые дары, полученные от москвичей, и реалистическая оценка Тохтамышем соотношения сил на Руси. Исходя из общих соображений подобного рода, можно еще вспомнить, что Тохтамыш уже готовился к войне с Тимуром и ему невыгодно было иметь в тылу сильного врага.

Между тем представляется, что сложившуюся в 1383 г. ситуацию можно рассмотреть более детально, обратив должное внимание на известие Новгородской IV летописи, что "Василья Дмитреевича приа царь в 8000 сребра". Что означает эта сумма? Известно, что в конце правления Дмитрия Донского дань с великого княжения (т.е. с территорий собственно Московского княжества и Владимирского великого княжества) составляла 5000 руб. в год, в том числе с Московского княжества - 1280 руб. (960 с владений Дмитрия и 320 с удела Владимира Андреевича) или (если в этот расчет не входит дань с самой Москвы) несколько больше - около 1500 руб. Цифра 8000 руб. близка к сумме "выхода" за два года за вычетом дани с собственно Московского княжества. Последняя была равна за этот срок 2560 руб. или около 3000, а без учета дани с удела Владимира Андреевича - 1920 или немного более 2000. Следовательно, очень вероятно, что Василий привез в Орду дань за два года с Московского княжества (может быть, за исключением удела Владимира Серпуховского, особенно пострадавшего от ордынских войск), а уже в Орде была достигнута договоренность, что Дмитрий заплатит за те же два года "выход" и с территории великого княжества Влади­мирского (8000 руб.). Таким образом, Москва признала долг по уплате "выхода" с Московского княжества за 1381/82 и 1382/83 гг. - время правления Тохтамыша после гибели Мамая. Выплата же задолженности "выхода" с великого княжества Владимирского была по­ставлена в зависимость от ханского решения о его судьбе: в случае оставления великого княжения за Дмитрием Ивановичем он гарантировал погашение долга, а если бы Тохтамыш отдал Владимир Михаилу Тверскому, Москва считала бы себя свободной от этих обязательств - выполнять их должен был новый великий князь владимирский. Тохтамыш предпочел не про­должать конфронтацию с сильнейшим из русских князей: передача ярлыка Михаилу привела бы к новому конфликту и сделала бы весьма сомнительными шансы хана получить когда-либо долг. Настаивать на уплате "выхода" за 1380 г. и тем более за период правления в Орде Мамая Тохтамыш не стал. Таким образом, в 1383 г. был достигнут компромисс: Тохтамыш сохранил за собой позу победителя, однако Дмитрий оказался в положении достойно проигравшего.

Осенью 1383 г. во Владимире побывал "лют посол" Тохтамыша Адаш. Очевидно, он и привез Дмитрию ярлык на великое княжение. Михаил Тверской тогда еще находился в Орде: он вернулся 6 декабря, а вскоре после этого был убит Некомат Сурожанин, в 1375 г. добывший у Мамая великокняжеский ярлык тверскому князю: "тое зимы убьен бысть некий брех, именем Некомат, за некую крамолу бывшую и измену". Представляется, что эти два события связаны между собой: по-видимому, в Москве санкционировали устранение Некомата (из летописного известия не ясно, казнь это была или убийство) тогда, когда стало окончательно понятно, что Михаил не получил в Орде желаемого.

Впрочем, тверской князь вернулся все же не с пустыми руками. 6 мая 1382 г. умер ка­шинский князь Василий Михайлович, а в 1389 г. в Кашине скончался сын Михаила Тверского Александр; следовательно, между 1382 и 1389 гг. Кашин оказался под властью тверского князя. Это противоречило одному из пунктов договора 1375 г. между Дмитрием Ивановичем и Михаилом: "А в Кашин ти (Михаилу) ся не въступати, и что потягло х Кашину, ведает то вотчичь князь Василеи. Ни выходом не надобе тобе ко Тфери Кашину тянути. А его ти не обидети. А имешь его обидети, мне его от тобе боронити". В грамоте не оговорена судьба Ка­шина в случае бездетной смерти Василия Михайловича; но поскольку его отчина высвобож­далась из-под юрисдикции Твери и кашинский князь становился непосредственным вассалом Дмитрия Ивановича, в такой ситуации должно было действовать древнее право великого князя владимирского на выморочные княжества. Тем не менее Кашин достался не ему, а тверскому князю.

1399 годом датируется дошедший до нас текст докончания Михаила Александровича с Василием Дмитриевичем Московским. Здесь, в отличие от договора 1375 г., тверской князь именуется просто "братом", а не "молодшим братом" московского; подтверждено обязательство тверских князей не претендовать на великое княжение владимирское, даже если в Орде будут им его "давати". Поскольку дошедшая до нас грамота адресована Василием Михаилу, обязательства московских князей по отношению к тверским не сохранились. Но в договоре 30-х гг. XV в. Василия II с Борисом Александровичем Тверским (в этом случае до нас дошла, наоборот, грамота тверского князя московскому) теми же словами, какими в грамоте 1399 г. говорится об отказе тверских князей от претензий на Москву, великое княжение и Великий Новгород, декларируется отказ московских князей претендовать на "Тферь и Кашин". Можно полагать, что несохранившаяся грамота 1399 г. с перечнем обязательств московских князей также содержала признание принадлежности Кашина Тверскому княжеству.

Таким образом, докончание 1399 г. касалось, по-видимому, обоих пунктов соглашения 1375 г., нарушенных Тверью после похода Тохтамыша. В отношении великого княжения владимирского была подтверждена договоренность 1375 г., пункт же о Кашине был сформулирован прямо противоположным образом. Кроме того, московский князь признавал независимость Твери: это выражалось в именовании Михаила Александровича "братом" и в признании за ним права самостоятельных сношений с Ордой. Однако можно ли считать, что урегулирование московско-тверских отношений новым договором состоялось только в 1399 г.? Есть основания для отрицательного ответа на этот вопрос.

В докончании 1399 г. имеется пункт: "А что есмя воевал со царем, а положит на нас в том царь виноу, и тобе, брате, в том нам не дати ничего, ни твоим детем, ни твоим внучатом, а в том нам самим ведатися". У Василия Дмитриевича в XIV столетии было лишь одно столкновение с Ордой - поход его брата Юрия "на Болгары". Но это была война не с самим ханом, а договор 1399 г. в другом своем пункте четко разделяет вообще "рать татарскую" и рать, возглавляемую "царем": "А по грехом, пойдет на нас царь ратию, или рать татарьская...". А главное, этот поход на самом деле имел место в конце 1399 г., уже после смерти Михаила Александровича (26 августа 1399 г.). Очевидно, что упоминание "войны с царем" может подразумевать только события 1382 г., когда действительно "сам царь" явился с войском в Северо-Восточную Русь и московские князья, хотя и не приняли генерального сражения, оказали ему вооруженное сопротивление. Следовательно, пункт договора 1399 г. о возможных последствиях войны с "царем" московского князя, от лица которого исходит грамота, взят из докончания Михаила Александровича и Дмитрия Ивановича, заключенного после похода Тохтамыша. Нарушение Михаилом обязательства не претендовать на великое княжение и неясная после смерти Василия Михайловича судьба Кашина требовали обновления договора. Датировать это не дошедшее до нас московско-тверское докончание следует, вскорее всего, 1384 годом, временем вскоре после возвращения Михаила из Орды, где Тохтамыш отказался отдать ему великое княжение владимирское, но, очевидно, предоставил права на выморочное Кашинское княжество и дал санкцию на независимость Твери от московского князя. Михаил вынужден был подтвердить свой отказ от претензий на великое княжение, а Дмитрию пришлось признать равный статус тверского князя и его права на Кашин.

Примечательно, как в целом сказано об отношениях с Ордой в договоре 1399 г. (а, следовательно, очень вероятно, уже в 1384 г.): "А быти нам, брате, на татары, и на Литву, и на немци, и на ляхи заодин. А по грехом, пойдет на нас (т.е. на московских князей) царь ратию, или рать татарьская, а всяду на конь сам и своею братьею, и тобе, брате, послати ко мне на помочь свои два сына да два братанича, а сына ти одного у собя оставити (...) А что есмя воевал со царем, а положит на нас в том царь вину, и тобе, брате, в том нам не дати ничего, ни твоим детем, ни твоим внучатом, а в том нам самим ведатися". С одной стороны, оборонительная война с татарами, в том числе и с их "царем", воспринимается как само собой разумеющееся дело. С другой - наступательные действия (как в договоре 1375 г.) не пре­дусматриваются. При разграничении двух вариантов татарских походов (просто "рать та­тарская" и поход, возглавляемый самим "царем"), война с "царем", несмотря на ее допустимость, расценивается как провинность перед сюзереном, за которую тот вправе потребовать особую плату ("вина" в данном случае имеет смысл именно платы за вину, т.е. штрафа за совершенную провинность).

В 1389 г. фиксируются три новых явления, связанные с московско-ордынскими отноше­ниями. Во-первых, в докончании Дмитрия Донского с Владимиром Андреевичем Серпуховским (25 марта 1389 г.), а позже в духовной грамоте Дмитрия (май того же года) говорится о возможности освобождения в будущем от власти Орды: "А оже ны Бог избавит, освободит от Орды, ино мне два жеребия, а тебе треть"; "А переменит Бог Орду, дети мои не имуть давати выхода в Орду, и который сын мои возмет дань на своем уделе, то тому и есть". Скорее всего, имеется в виду повторение ситуации, реально имевшей место в 1374-1380 гг.: новое "неустроение" в Орде должно будет повлечь за собой прекращение платежа дани. Во-вторых, Дмитрий (в отличие от отца и деда) передает своему старшему сыну Василию власть не только над Московским княжеством, но и над великим княжеством Владимирским, прерогатива распоряжения которым со времен Батыя принадлежала ордынскому хану, причем великое княжество именуется "отчиной", т.е. наследственным владением московских князей: "А се благословляю сына своего, князя Василья, своею отчиною, великим княженьем". Наконец, после смерти Дмитрия (19 мая 1389 г.) Василий был возведен ханским послом на великое княжение владимирское без личной явки за ярлыком в Орду, чего ранее никогда не случалось. Если первое из новых явлений - следствие успешного противостояния Мамаю, то два других явно связаны с соглашением, заключенным с Тохтамышем в 1383 г.: очевидно, именно тогда хан пошел на признание владимирского великого княжения наследственным владением московского княжеского дома.

Таким образом, поход Тохтамыша, при всей тяжести пережитого Москвой удара, не был ка­тастрофой. С точки зрения общественного сознания неподчинение великого князя Дмитрия Ивановича узурпатору Мамаю еще не привело к сознательному отрицанию верховенства ордынского "царя". С приходом к власти в Орде законного правителя, правда, была предпри­нята осторожная попытка построить с ним отношения, не прибегая к уплате "выхода" (фор­мальное признание верховенства, но без фактического подчинения). Попытка оказалась неудачной, но этот факт не оставил трагического следа в общественном сознании: по сути было восстановлено "нормальное" положение - законному "царю" подчиняться и платить дань не зазорно.

Говоря же о политической стороне вопроса, следует признать, как ни парадоксально это покажется, что результаты в целом неудачного конфликта с Ордой 1381 - 1383 гг. оказались для Москвы более значимыми, чем последствия победы на Куликовом поле. Разгром Мамая не вызвал коренного изменения в московско-ордынских отношениях, более того, способствовал быстрому восстановлению единства Орды под властью Тохтамыша, а понесенные русскими войсками тяжелые потери не позволили эффективно противостоять хану в 1382 г. (это, разумеется, не снижает исторического значения Куликовской битвы в целом, которое вышло далеко за рамки конкретных политических последствий). Итогом же московско-ордынского конфликта 1381-1383 гг. было фактическое признание законным, по тогдашним меркам, правителем Орды ее неспособности поколебать главенствующее положение Москвы в Северо-восточной Руси. Великое княжество Владимирское было закреплено за московскими князьями (чего ранее не признавали ни законные ханы, ни "нелегитимный" Мамай). В результате слияния Московского княжества с великим Владимирским сложилось ядро государственной территории будущей России.