Реферат: Концепция новозаветной эсхатологии в романе Достоевского "Братья Карамазоы"
|
Название: Концепция новозаветной эсхатологии в романе Достоевского "Братья Карамазоы" Раздел: Сочинения по литературе и русскому языку Тип: реферат |
| Введение Достоевский обращен к грядущему. Грядущее — “конец веков” — в своих сроках и содержании зависит от духовного состояния человека. Для автора “Братьев Карамазовых” будущее эсхатологично . Идеей этой проникнуто все повествование романа — не только “Легенда о великом инквизиторе”. Целью данной работы является попытка поставить проблему: какова общая направленность взглядов Ф. М. Достоевского на конечные судьбы мира, человечества в романе “Братья Карамазовы”? Разрешение этой проблемы имеет важность — был ли действительно прав К. Леонтьев, обвиняя Достоевского в “ереси хилиазма” (19, с.186) , или необходимы иные критерии в оценке идей писателя. В силу различных причин взгляды Достоевского на эсхатологию не подвергались анализу в той же мере, как другие значительные мысли писателя. Поэтому, задача этой работы — не столько обзор существующих позиций относительно концепции эсхатологии Достоевского, сколько выявление сути данной проблемы на материале, пожалуй, самого спорного, дискуссионного и — что важно — последнего романа писателя. Сопоставляя различные источники (литературоведческие, философские, теологические) автор данной работы приходит к выводу, что роман “Братья Карамазовы” выражает эволюционные взгляды на эсхатологию. Эсхатология — центральная тема работы. Идея Достоевского о “всечеловеческом братстве” тождественна понятию “тысячелетнего царства” — так в Откровении Иоанна назван период истории, которому надлежит быть (согласно Новому Завету) перед концом света, перед наступлением Царства Божия. В ходе исследования были использованы работы признанных философов — Н. А. Бердяева (“Миросозерцание Достоевского”, “Откровения о человеке в творчестве Достоевского”), В. С. Соловьева (“Три речи в память Достоевского”), Н. О. Лосского (“Достоевский и его христианское миропонимание”), а также статьи Вяч. И. Иванова, Б. П. Вышеславцева и прочих. Основной теологический источник — книга проф. Мерилла Тенни “Мир Нового Завета” — на прямую не связана с творчеством Достоевского, но важна для раскрытия темы данной работы. Что значит эпиграф? В эпиграф романа “Братья Карамазовы” Достоевский выносит слова Христа: “Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода”. (Ев. От Иоанна, 12:24.) Начало цитаты, а именно повторение слова “истинно”, часто употреблялось Господом, когда Он изрекал какую-либо важную истину, усиливая подтверждение ее. Введение в эпиграфе можно было опустить , но почему-то Достоевский его оставляет. И, думается, не случайно. Истинность нравственных ориентиров и ценностей Царства Божия для автора романа абсолютна и несомненна. Все же остальное “именно в наш текущий момент” приводит его в “некоторое недоумение” (1, с.7). Для Достоевского важно значение эпиграфа. Конец цитаты в эпиграфе:”Если пшеничное зерно...” — суть романа, вывод по результатам исследования писателя. По крайней мере, четкое указание на направление художественного исследования, проведенного автором. Мы полагаем, что следует особенно отметить источник эпиграфа: Евангелие от Иоанна. Почему Достоевский ссылается на Евангелие от Иоанна, а не от Матфея, или Луки? Контекст в Евангелии от Иоанна — эллины пришли к Иисусу. Подчеркнем, что не иудеи, а язычники, то есть весь остальной мир, все человечество. Иисус говорит:“Пришел час прославиться Сыну Человеческому... любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную”. И далее (Иоанн. 12:26): “Кто Мне служит, Мне да последует, и где Я, там и слуга мой будет; и кто мне служит, того почтит Отец Мой”. Несколько ранее в этой главе фарисеи говорят между собой: “Видите ли, что не успеваете ничего? Весь мир идет за Ним.”.Ключевые слова у Иоанна: “душа, мир”. Слова эпиграфа вводятся в Евангелие словами о часе славы Сына Человеческого. Час славы — это и есть Царство. Матфей приводит притчу полностью, и контекст иной. Иисус учит народ, говоря притчами. Притча о сеятеле: глава 13, стихи 3 — 8. Христос заключает ее словами: “Кто имеет уши слышать, да слышит!” Ученики спрашивают, почему Он говорит притчами? Потому что “вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано, ... потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют”. Далее Он раскрывает значение притчи о сеятеле, говоря, что семя — это “слово о Царстве”. Итак, Ев. от Матфея 13:3 — семя есть Царство Небесное, там же 13:31 — Царство Небесное подобно зерну. Семя же — вера (Матф. 17:20 “...если вы будете иметь веру...”). У Луки семя принесшее плод, — “это те, которые, услышавши слово, хранят его в добром и чистом сердце и приносят плод в терпении”. В одном семантическом поле оказываются слова эпиграфа и у Луки: “терпение” и “умрет” (“скорбь” в Ев. от Марка). Слово “умрет” в Евангелии от Иоанна встречается еще дважды в 11 главе, предшествующей цитате из 12 главы. Иоанна 11:25,26 : “Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет; И всякий живущий и верующий в меня не умрет вовек”. Интересно то, что в обоих случаях и у Луки, и у Иоанна слова негативной окраски имеют позитивную коннотацию. В цитате из Иоанна конкретное противопоставление: если не умрет — плохо, но если умрет — хорошо. “Земля” или “почва” в которую подает семя — “сердце человеческое”, душа . Рискнем предположить, что Евангелие от Иоанна — наиболее соответствует духу Восточной церкви, поэтому, самое “русское”, обращенное к “таинственной русской душе”, наиболее отвечающее христианским взглядам самого Достоевского: “Дабы всякий верующий... не погиб” (Иоанн. 3:16). Книга эта наиболее светло, возвышенно и победоносно возвещает о реальности Царствия Божия уже и сейчас, и о нем, еще только грядущем. “Христианство Достоевского, — по словам Н. А. Бердяева, — не мрачное христианство, это белое, иоанново христианство. Именно Достоевский много дает для христианства будущего, для торжества вечного Евангелия, религии свободы и любви”(1, с.149). Несомненно то, что Достоевский избрал эпиграфом к роману цитату, наиболее отвечающую своему кредо, своему “Я верую”. Таким образом, самим эпиграфом Достоевский определяет общую тему “Братьев Карамазовых”, поле своего творческого исследования. Можно выделить понятия, относящиеся к этому полю: Царство Божие (Царство Небесное) — “не от мира сего”. В противоположность ему — мир, не разумеющий, не слышащий, бесплодный. Душа, по мнению Достоевского, “неопределенное, невыяснившееся” (1, с.7). Но при этом идеал “почвы” для восприятия слова Божия, для принятия Царства Божия Достоевскому вполне очевиден — чистое, терпеливое сердце, человек, “ненавидящий душу свою в мире сем”. Но главное — не эти абстрактные понятия, а сам процесс отречения от плотского “я” для принесения высшего плода. И в этой системе координат Достоевский и проводит “изучение фактов деятельности своего героя” (1, с.7), Алексея Федоровича Карамазова. Именно на такое осмысление образа ориентирует читателя эпиграф, взятый из Ев. от Иоанна. Г л а в а I. Апокалиптическое христианство Достоевского § 1. Достоевский о любви и бессмертии. Есть две заповеди . В них смысл христианства:”возлюби Господа Бога” и “возлюби ближнего своего как самого себя” (Марк, 12:30 — 31). Исполнение этих заповедей называют верой действенной. Верить в Бога, верить в осуществимость абсолютного добра — значит любить Его. Любовь к ближнему невозможна без веры в Бога. Ближний же — личность каждого отдельного человека, а не все человечество. Спасение даруется свыше по вере, “верою спасены будете”, но вера подразумевает любовь — agaph— к Богу и ближнему. Учение апостола Павла об оправдании верой, а также Иакова — об оправдании делами не противоречат одно другому. “Вера без дел мертва” (Иакова., 2:17), то есть, вера без любви мертва, а в основе любого благодеяния должна быть именно любовь к Богу. Подобная вера приносит любовь к ближнему, потому что в ближнем лик Христов, лик Божий; вера побуждает к добру и этим является созидательной силой. Единственный, исполнивший все заповеди — Богочеловек, тот кто “будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек” (Филиппийцам., 2:6 — 7). Кроме того Единственного, нет совершенных верующих. Сойдя к человекам, сам Он был олицетворением Добра, в нем вера и любовь — одно и то же , понятия взаимозаменяемые . Поэтому Христос — идеал. “Он нагляден, сразу понятен сердцу и вместе с тем невыразим и полон тайны , — пишет Б. Вышеславцев, рассуждая о записи в дневнике Достоевского от 16 апреля 1864 года, — Он есть полнота жизни, красота и завершенность (“синтетическая натура Христа изумительна”, — словами Достоевского)” (15, с.302). “Коли веришь во Христа, то и жить будешь вовек” (15, с.302), — пишет Достоевский, понимая, что в христианстве бессмертие возможно через Христа. § 2. Возможное понятие Царства Божия. По словам Н.О. Лосского, “учение Христа есть “благая весть” (Евангелие) о Царстве Божем” (21, с.99). В основе Царства Божия — “любовь к Богу и ко всем тварям” (21, с.100) (“тварь” — творение, сотворенное Богом). Предназначается оно для всех, удостоенных спасения, а удостоен каждый, даже субъективно считающий себя недостойным. “Строение этого Царства, духовные свойства и тела лиц, находящихся в нем, глубоко отличны от свойств нашего царства бытия” (21, с.99). Царство Божие теократично, то есть, глава его - Бог, Иисус Христос, идеал и начало всего. Воплощение Царства Божия как формы теократии, “скинии Бога с человеками”, “Царства славы, имеющего быть в последний день” (14, с.777) будет осуществимо, когда “прежнее небо и прежняя земля минуют” (Откр. Иоанна., 21:1) — в конце веков. Очевиден аксиологический характер Царства Божия: в нем, как в воплощении Христова учения любви к Богу и ближнему, заключается христианский идеал абсолютного добра. “Ищите прежде Царства Божия и правды его”(Матф., 5:33), так как оно — абсолютная ценность и “на его основе человек неуклонно воспитывается в уважении и любви ко всякой личности” (21, с.98). В “Дневнике писателя за 1876 год” Достоевский между прочим пишет: “...Я всего только хотел бы, чтоб все мы стали немного получше. Желание самое скромное, но, увы, и самое идеальное. Я неисправимый идеалист: я ищу святынь, я люблю их, мое сердце их жаждет, потому что я так создан, что не могу жить без святынь, но все же я хотел бы святынь хоть капельку посвятее; не то стоит ли им поклоняться?”. Достоевский называет себя “идеалистом” не в философском смысле, а за стремление к “идеальному”, к воплощению идеала. “Святыни для него и есть “идеальное” — воплощенный идеал”, то есть то, “что европейская философия того времени называла ценностями” (28, с.348). Для Достоевского ценности — “предмет веры и любви” (28, с.348). Как ценность, Царство Божие присуще всем, принявшим Христа, главу Царства. Иисус Христос сказал: “Царство Божие внутри вас есть” (Лука., 17:21). Но “все внутреннее всегда воплощено, то есть выражено и вовне” (21, с.100). Таким образом, Царство Божие — своеобразная область бытия, “мир иной”, “существующий и внутри духовной жизни членов его, и вне ее” (21, с.100). По словам Лосского, Достоевский понимал, что христианское мировоззрение требует учения о Царстве Божием как особом типе абсолютно совершенного бытия. Соприкосновение же с “мирами иными” особенно важно для Достоевского, о чем писатель говорит в романе “Братья Карамазовы” устами старца Зосимы: “На земле же воистину мы как бы блуждаем, и не было бы драгоценного Христова образа перед нами, то погибли бы мы и заблудились совсем, как род человеческий перед потопом. Многое на земле от нас сокрыто, но взамен того даровано нам тайное сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным, с миром горним и высшим , да и корни наших мыслей и чувств не здесь, а в мирах иных. Вот почему и говорят философы, что сущность вещей нельзя постичь на земле. Бог взял семена из миров иных и посеял на сей земле и взрастил сад свой и взошло все, что могло взойти, но взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения своего таинственным мирам иным; если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то умирает и взращенное в тебе. Тогда станешь к жизни равнодушен и даже возненавидишь ее.” (1, с.350-351). Не случайно некоторые исследователи полагают, что в образе Зосимы Достоевский воплотил свое экстатическое мироощущение. Важно, что достижение Царства Божия невозможно без преображения, перерождения человека. В определенной мере “соприкосновение с мирами иными” преображает. Воскресение же, согласно идеям Лосского, есть переход от земной жизни к Царству Божию. Запись Достоевского от 16 апреля 1864 года, найденная Вышеславцевым, имеет большое значение в понимании мировоззрения писателя. Федор Михайлович пишет:”Антихристы ошибаются, опровергая христианство следующим основным пунктом опровержения: ”Отчего же христианство не царит на земле, если оно истинно; отчего же человек до сих пор страдает, а не делается братом друг другу?” Да очень понятно почему: потому что это идеал будущей окончательной жизни человека, а на земле человек в состоянии переходном. Это будет, но будет после достижения цели, когда человек переродится по законам природы окончательно в другую натуру... Сам Христос проповедовал свое учение как идеал, сам предрек, что до конца мира будет борьба и развитие (учение)... потому что на земле жизнь развивается, а там — бытие полное синтетически, наслаждающееся и наполненное...” (2, с.174). Следовательно, последняя степень развития личности — ее полное преображение в идеал Христов (то есть воскресение с последующим обожение) и пребывание в Царстве Божием (“будущая окончательная жизнь”). Можно понять, что по Достоевскому Царство Божие многолико — оно — духовно существующее ныне совершенное бытие (“миры иные”), грядущее теократическое совершенное общество сверхбиологичных (по выражению Лосского) существ, а так же абсолютная ценность, заключающаяся в идеале любви и добра. Развитие, ведущее к Царству Божию и вечной жизни в нем придает смысл страданиям, которые испытывает человек в земной жизни, пока не исполнил “стремления к идеалу”. Но не следует утверждать, что Царство Небесное — всего лишь награда за какие-то поступки, совершенные в земной жизни — это искажение идеи. В своей книге “Миросозерцание Достоевского” Н. А. Бердяев пишет: “Достоевского мучит не столько тема о Боге, сколько тема о человеке и его судьбе”(13, с.17). Вопрос о человеческой судьбе — вопрос о достижении Царства Божия или, иными словами, о “местоположении” человека на его пути к Богу, Его Царству (то есть, окончание жизни этой указывает, где человек: в Царстве ли, далеко ли от него). Г л а в а II. “Тысячелетнее царство” в Новом Завете и “всечеловеческое братство” Достоевского Н. Ф. Федоров, автор “Философии общего дела”, был одним из замечательных людей, имевших влияние на Ф. М. Достоевского. Последователь Федорова, народный учитель Н. П. Петерсон, прислал писателю изложение книги мыслителя. Она глубоко взволновала Достоевского, о чем свидетельствует его ответ своему корреспонденту: “Скажу, что, в сущности, совершенно согласен с этими мыслями. Я их прочел как бы за свои: сегодня я прочел их анонимно В. С. С. Я нарочно ждал его, чтобы прочесть ваше изложение в идей мыслителя, так как нашел в его воззрениях много сходного,” и далее: “Мы здесь, то есть я и Соловьев, по крайней мере верим в воскресение реальное, буквальное, личное и в то, что оно будет на земле ”. В. С. Соловьев также высоко оценил идеи Федорова:”Ваш “проект” есть первое движение вперед человеческого духа по пути христову. Я, со своей стороны, могу только признать Вас своим учителем и отцом духовным ”.(26, с.345). Философ и критик К. В. Мочульский так трактует систему Федорова: “Философия общего дела” Федорова сводится к парадоксальному положению: объединение сынов для воскрешения отцов... Нужно уничтожить распрю между государствами, народами, классами, нужно создать бесклассовое общество, единую семью, братство. И тогда объединенное человечество сможет выполнить свое великое призвание, ...завершит дело Христа на земле” (23, с.506). Самое существенное: “Если человечество объединится в любви, то не будет катастрофического конца света и Страшного Суда. Наш земной мир без потрясений эволюционно превратиться в Царство Божие” (23, с.506). Федоров говорит о религии как о реальной космической силе, преображающей мир, ставит христианам грандиозную практическую задачу — всеобщее воскресение, ибо “религия есть дело воскресения”. Для автора “проекта” “всеобщее воскрешение ...имеет ценность безусловную” (29, с.558), “ценность светлого дня восстания” (29, с.529). Федоров пламенно верит, что ”воскресение явится завершением богочеловеческого процесса” (23, с.507). Идеи Достоевского о “единстве”, “семейственности” и “братстве” , вера в религиозный смысл истории и в преображение мира действенной любовью нашли в учении московского философа блестящее подтверждение. В “проекте” Федорова Достоевский нашел выражение своих многих надежд, но все же нельзя говорить, что писатель в своих воззрениях полностью придерживался идей Федорова. Реальные пути (методы) достижения воскресения и, следовательно, Царствия Божия, предложенные Н. Ф. Федоровым, нередко имели характер колдовства, о чем пишет Мочульский. Скорее, во взглядах Ф. М. Достоевского встречаются реминисценции идей московского мыслителя. В 1868 году Достоевский писал своей племяннице С. А. Ивановой: “Милая Соня, неужели Вы не верите в продолжение жизни и, главное, в прогрессивное и бесконечное в сознании и в общее слияние всех. Удостоимся же лучших миров, воскресения, а не смерти в мирах низших!” Достижение Царства Божия (“лучшие миры”) — понятие, неотъемлемое от воскресения; более того, Царство Божие невозможно без воскресения, “реального буквального, личного” будущего на земле. Воскресение же осуществимо лишь в условиях объединенного на основе любви (agaph) человечества, “всечеловеческого братства”. Итак, Достоевский различает Царство Божие и период “всечеловеческого единения” (соборность), рассматривая последнее как переходный этап развития человечества. Ввиду вышеизложенного неудивительно высказанное Соловьевым: “Центральная идея, которой служил Достоевский во всей своей деятельности, была идея свободного всечеловеческого единения, всемирного братства во имя Христа”(27, с.241). Для нас исключительно важно то, что до конца понять религиозные идеи Достоевского можно лишь в свете “апокалиптического сознания” (по выражению Бердяева). “Христианство Достоевского, — пишет Николай Александрович, — не историческое, а апокалиптическое христианство” (13, с.135). Достоевский, автор “Братьев Карамазовых” уже сейчас ощущает конец времен, осознает себя в грядущем. Взгляды писателя относительно судеб человечества вполне сопоставимы с новозаветными эсхатологическими теориями. Рассмотрим экзегезы 20-ой главы Откровения Иоанна (стихи 4 — 6). Читаем: И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано ... судить и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его... Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет: Прочие же из умерших не ожили, доколе не окончится тысяча лет. Это — первое воскресение. Блажен и свят имеющий участие в воскресении первом... они будут священниками Бога и Христа и будут царствовать с Ним тысячу лет... Далее, в 21-ой главе, говорится о “новом небе” и о “новой земле”, “новом Иерусалиме”, “скинии Бога с человеками”, то есть о Царствии Небесном. В своей книге “Мир Нового Завета” (“New Testament Survey — название оригинала) исследователь Мерилл К. Тенни приводит основные толкования 20-ой главы Апокалипсиса: “Суть толкования сосредоточена на вопросе, рассматривать ли “тысячу лет” (millennium) буквально или образно, а также предшествует ли она второму пришествию Христа или следует за ним” (22, с.349). В толкованиях выделяют три направления: постмилленаризм, амилленаризм, премилленаризм (см. Приложение). Постмилленаристы полагают, что тысячелетнее царство предшествует второму пришествию Христа. “Торжество Евангелия введет царство мира, которое продлится до пришествия Христа” (22, с.395), который совершит окончательный суд. Амилленаристская теория отрицает буквальное существование тысячелетнего царства. Возможно, под тысячелетием подразумевается переходное состояние умерших. “Христос может прийти в любое время, когда Он будет судить мир и представит состояние вечного блаженства для праведников, новое небо и новую землю ” (22, с.395). Согласно премилленаризму тысячелетнее царство следует за вторым пришествием Христа, который явится лично, чтобы начать Свое царство. Праведные умершие воскреснут и будут лично царствовать с Ним на земле на протяжении тысячи лет. Во всех случаях тысячелетнее царство предшествует Царству Божьему и с ним не отождествляется. “Эволюционный” подход к эсхатологии (то есть, постепенное развитие человечества, конечной целью которого является переход в “вечное состояние”, достижение Царства Божия) более схож с теорией постмилленаризма. Этап “всечеловеческого братства” и есть “тысячелетнее царство”, предшествующее воскресению. Г л а в а III. Воплощение идеи о “всечеловеческом братстве” в романе “Братья Карамазовы” § 1. Постмилленаризм в романе. Духовное братство. Среди черновых заметок к роману “Братья Карамазовы” можно встретить запись: “Воскресение предков зависит от нас” (23, с.507). Федоров призывал сынов к воскрешению отцов. Отцеубийство, причиной которому ненависть — сюжетная основа романа. По словам К. Мочульского, “преступление, ответственность за которое падает на Смердякова, Ивана и Дмитрия, становится символом отпадения человечества от всеединства... “Доказательством от противного” автор приводит нас к утверждению религиозного смысла жизни” (23, с.507). “Религиозный смысл жизни” —процесс отречения от плотского “Я” во имя принесения высшего плода, стремление к идеалу. Все это связано с достижением всечеловеческого братства, или “соборности”. В. Котельников в книге “Православная аскетика и русская литература” пишет: “Старчество есть врата соборности; и Достоевский отводит ему в романе исключительно важное место” (20, с.175). Взаимоотношения старца Зосимы и послушника Алексея Карамазова — родственность по духу, “духовная общность” (20, с.175) — результат преодоления мирской разъединенности, закрытости и обособленности “я”. В Алеше Карамазове старец видит повторение брата своего, бывшего в судьбе Зосимы “указанием и предначертанием свыше”. “Много раз, — говорит об Алеше старец, — считал я его как бы прямо за того юношу, брата моего, пришедшего ко мне на конце пути моего таинственно, для некоего воспоминания и проникновения” (1, с.259). “Это кровно-мистическое сближение Зосимы и Алеши придает их отношениям значение символа и прообраза братского единения людей во имя Христа (выделено мной — С.А.)”, — пишет Котельников (20, с.175). В созидании “братского единения” или словами Мережковского, “религиозной общественности” заключается служение, “деятельность” А. Карамазова. Изображенный в романе период жизни Алеши заканчивается основанием “братского на всю жизнь союза мальчиков, присягающих в вечной верности Илюшиной памяти и всему доброму, чему она учит, — а чему только не учит она и религиозно, и морально, и общественно?” — по словам Вяч. И. Иванова. (18, с.321). Алеша начинает свою деятельность в миру с установления между окружающими его людьми единения, которое можно назвать соборностью; свободным объединением друзей покойного Илюши , “личная любовь к одному становится общей любовью для всех” (23, с.538). Важно, что для Достоевского дети являются символом будущего. “Братство детей”относится к будущему. “Все вы, господа, милы мне отныне, — говорит Алеша мальчикам, — всех вас заключу в мое сердце, а вас прошу заключить и меня в ваше сердце! Ну, а кто нас соединил в этом добром, хорошем чувстве? ...Кто как не Илюшечка, добрый мальчик, милый мальчик, дорогой для нас мальчик на веки веков” (1, с.839). Новая община, духовное братство, строится на личности и любви. Иванов пишет: “Связь между друзьями можно назвать соборованием душ. И когда друзья постигнут в полноте Христову тайну, которую прочесть можно только в чертах ближнего, постигнут они и то, что это соборование было воистину таинством соборования Христова, что союз их возник по первообразу самой церкви как общества, объединенного реально и целостно не каким-либо отвлеченным началом, но живою личностью Христа. Они постигнут, что сам Христос соединил их через Илюшу, своего мученика, что союз их есть соборное прославление в усопшем “святого” их малой общины” (18, с.322). “Братство детей” — первое основание будущего всечеловеческого братства, всеобщего духовного родства — таков плод любви деятельной, любви, изменяющей человеческую природу. Весьма характерно, что дети называли почившего Илюшу “ангелом”. В итоге же, говоря словами Зосимы, “государство должно кончить тем, чтобы сподобиться стать единственно лишь церковью и ничем иным более”. Идеал этот заключается в том, что Иванов назвал “свободной теократией”, столь свободной, что и суда, “тончайшей и, казалось бы, неизбежной формы принудительности” (18, с.323) не будет. Это возможно в единственном случае, когда глава всего — Христос. Власть Его — власть посредствам любви, отрицающая принуждение. Речь идет о тысячелетнем царстве. “Правда, теперь общество христианское пока еще само не готово и стоит лишь на семи праведниках; но так как они не оскудевают, то и пребывает все же незыблемо, в ожидании своего полного преображения из общества как союза почти еще языческого во единую вселенскую и владычествующую Церковь. Сие и буди, буди, хотя бы и в конце веков, ибо лишь сему предназначено совершиться. И нечего смущать себя временами и сроками, ибо тайна времен и сроков в мудрости Божией, в предвидении Его и в любви Его. И что по расчету человеческому, может быть, еще и весьма отдаленно, то, по предначертанию Божию, может быть, уже стоит накануне своего появления, при дверях. Сие последнее буди, буди!” — говорит Зосима (1, с.74-75). Путь соборного спасения, по словам Котельникова, предстает в “Братьях Карамазовых” как “предвосхищение грядущей революции духа, вытекающей как из возвещенных в Откровении конечных судеб мира, так и из самой даже природы человека, как то аналитически устанавливает писатель” (20, с.175). Соборность есть единство противоположностей (“равновесие двух равноценных — я и все” (24, с.404), — по Вышеславцеву), следовательно, всеединство. Соборность и любовь выходят за пределы отношения человека к человеку, любовь “расширяется до пределов всего мира, всей Вселенной, до пределов настоящего всеединства” (24, с.404). Далее — воскресение, то есть достижение полного перерождения, “новое небо и новая земля”, Царствие Божие. Таким образом, данный период — ни что иное, как тысячелетнее царство, “владычествующая церковь”, “свободная теократия”. Подобный взгляд на эсхатологию близок к постмилленаризму. Победа христианства над миром заключается в растворении государства в Церкви. Идея о будущем человечества, отразившаяся в “Братьях Карамазовых” была надеждой и, пожалуй, мечтой Достоевского — она настойчиво возвращает к себе внимание автора. Ибо, по словам Бердяева, Ф. М. Достоевский “много дает для христианства будущего, для торжества вечного Евангелия, религии свободы и любви” (13, с.149). Писатель, профетический дар которого для нас несомненен, предвидел грядущие катастрофы. Последний роман его — великое предупреждение и предостережение. § 2. Алексей Карамазов как новый тип христианской духовности. Для воплощения любой идеи необходим деятель. Достоевский указывает этого деятеля: в образе его предначертан новый тип христианской духовности — иноческого служения в миру. “Русский инок”, Алексей Карамазов, не является “описанием существующего идеала”, он не столько обобщающее итоговое изображение, а скорее выступает “заданием и проектом” (по выражению Л. А. Зандера) (17, с.182) предстоящего восстановления образа Христа в человеке. Роман говорит именно о “возможном значении” А. Карамазова. Реализоваться полностью ему надлежит в будущем (в предполагавшемся “втором”, главном романе), поэтому он деятель “пока неопределенный, невыяснившийся” (1, с.7). Пройдя через монастырскую аскезу, Алексей Карамазов совершает жертву, заключающуюся в “отдаче своего малого я, — неполного, ограниченного, закованного своекорыстием” (24, с.405). Эта жертва есть великое освобождение, необходимое для всякого творчества, “она есть выход из порочного круга эгоизма и солипсизма” (24, с.405). Алеша выходит в мир; старец Зосима говорит перед смертью своему ученику: “Мыслю о тебе так — изыдешь из стен сих, а в миру прибудешь как инок... Много несчастий принесет тебе жизнь, но ими-то ты и счастлив будешь и жизнь благословишь и других благословить заставишь, — что важнее всего... ” Таков замысел Достоевского об Алеше: предсказания старца должны были исполниться во втором романе. Достоевский, по мнению Бердяева, верит в искупающую и возрождающую силу страдания. Поэтому жизнь есть “искупление вины через страдание” (13, с.62), а свобода связана с искуплением. “Свобода привела человека на путь зла. Зло было испытанием свободы. Зло же должно привести к искуплению”, которое “восстанавливает свободу человека” (13, с.62). “Христос-Искупитель и есть свобода. Достоевский во всех своих романах проводит человека через этот духовный процесс, через свободу, зло и искупление” (13, с.62). Алексей Карамазов проходит этот “духовный процесс”. “Юный человеколюбец” сталкивается с атеистом, “ученым братом”. “Я думаю, что все должны прежде всего на свете жизнь полюбить... Полюбить прежде логики — и тогда, только я и смысл пойму”, — говорит он Ивану. Алеша приемлет мир Божий по вере своей, Иван в Бога не верит (или принимает его с убийственной насмешливостью, что одно и то же) и, прежде чем полюбить мир, хочет понять его смысл. Для “евклидова ума” Ивана идея свободы “иррациональная тайна” (словами Бердяева). Бунт “евклидова ума” против Бога связан с отрицанием, непониманием свободы. “Если нет свободы как последней тайны миротворения, то мир этот, с его муками и страданиями, со слезами невинно замученных людей не может быть принят” (13, с.56). Не может быть принят и Бог, сотворивший “такой ужасный, безобразный мир”. Безбожному разуму противопоставляется любовь. “Pro и contra” входит в самую душу Алеши, становится его искушением и победой над искушением. Умирает старец; ученик ждал прославления учителя, но вместо этого присутствует при его бесславии — от гроба почившего исходит “тлетворный дух”, “соблазн” охватывает и монахов, и богомольцев; “соблазняется и “твердый в вере” “реалист” Алеша” (23, с.537). Алексей Карамазов восстает на Провидение, требует от него “справедливости”, его “бунт” — отзвук бунта Ивана. Но “не чудес ему нужно было, — объясняет автор, — а лишь “высшей справедливости”, которая была, по верованию его нарушена и чем так жестко и внезапно было поражено сердце его... Ну и пусть бы не было чудес вовсе, пусть бы ничего не объявилось чудного и не оправдалось немедленно ожидаемое, — но зачем же объявилось бесславие, зачем попустился позор, зачем это поспешное тление, “предопределившееся естество”?.. Где же Провидение и перст его? К чему сокрыло оно свой перст в самую нужную минуту (думал Алеша) и как бы само захотело подчинить себя слепым, немым, безжалостным законам естественным?”. В этом, по словам Вяч. Иванова, “недолгом, но страшном люциферическом бунте” (18, с.321) заключается познание зла Алешей. В то же самое время, душа “юного человеколюбца” “стремиться к Богу и Его добру, веря в Него незыблемо” (21, с.194). Поэтому, Иван Карамазов, “заметивший, что его брат “твердо стоит”, завел с ним разговор о своем “бунте” против Бога, пояснив ему, что “я, может быть, себя хотел бы исцелить тобою” (21, с.194). Старец Зосима и Алеша изображены Достоевским как люди, “которые познали зло и пришли к высшему состоянию”, — пишет Бердяев (13, с.63). Высшее состояние заключается в соприкосновении, близости с горним. “Еще среди несовершенного настоящего Алеша, “русский инок” уже явно отмечен совершенным будущим” (20, с.174). На пороге этого будущего дух инока “возбужден до степени восторга, близкого к молитвенному экстазу исихастов” (20, с.174) — такого состояние Алеши в главе “Кана Галилейская”. Алексей Карамазов в своем религиозно-мистическом прозрении подходит к ощущению “мира иного”, который есть духовно существующее Царство Божие. Изображенное в главе “Кана Галилейская” перекликается с описанием преображения Господня. О преображении в Новом Завете повествуется в трех Евангелиях: от Матфея 17:1 — 9, от Марка 9:2 — 8, от Луки 9:28 — 36. Во всех случаях, бывшие с Иисусом ученики (Петр, Иаков и Иоанн) испытывали восторг (“хорошо нам здесь быть”), “страх” (Марк., 9:6), “испуг” (Матф., 17:6). Страх при явлении Божием испытывал Савл, Моисей; черта эта типична. Он “страшен величием своим, высотою своею” (1, с.394). Апостол Петр “не знал, что говорил” (Лука., 9:33) или “не знал, что сказать” (Марк., 9:6). Подобное состояние восторга переживал Алеша: “Что-то горело в сердце Алеши, что-то наполнило его вдруг до боли, слезы восторга рвались из души его... ” (1, с.395). Испытывал страх: “А видишь ли Солнце наше, видишь ли ты Его ? — Боюсь ... не смею глядеть... ” (1, с.394). Одно из значений преображения — “утверждение веры в апостолах” (16, с.475), а так же доказательство божественности Христа, что дает уверенность, силу в служении Ему (см. II Петра., 11:14 — 18). Испытав неизведанный дотоле восторг, А. Карамазов “с каждым мгновение чувствовал явно и как бы осязательно, как что-то твердое и незыблемое, как этот свод небесный сходило в душу его... Пал на землю он слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом... Какая-то как бы идея воцарилась в уме его — и уже на веки веков” (1, с.369). Приготовление к служению в миру завершено — вера, “высшая идея” утвердилась в “деятеле” “уже на веки веков”. Мистический опыт послушника становится источником его духовной энергии, доверия к Богу. Она готова, словами Котельникова, “излиться на мир”, “просветлить его изнутри”. В сложном, глубоком, восторженном состоянии духа Алеши выражена мысль Достоевского, проходящая сквозь всю тему иночества в романе — мысль о том, что “через иноческий подвиг деятельной, всецелой и всемирный любви восстанавливается единство космического и земного, вечного и временного, единство Бога и человека” (20, с.178), что в конечном счете дает роману оптимистичное звучание. По замыслу писателя, А. Карамазов — “сердцевина целого” (1, с.7) — не только в композиции романа, но и по отношению к русской действительности. Действенная любовь Алеши становится основой братства духовного; она — движение, которое идет от него ко всем. “Юный человеколюбец” видит свое дело в активных отношениях с братьями Иваном и Дмитрием, со связанными с ними женщинами, с детворой. Проповедь Алеши — проповедь делами. Вся его жизнь — служение ближнему. И это роднит Алешу с первыми христианами. Как и они, А. Карамазов стоит на пороге новой эра в истории человечества... Заключение Роман “Братья Карамазовы” — последнее произведение Ф. М. Достоевского. Вероисповедание писателя. Христианство автора “Братьев Карамазовых” — пусть “розовое” христианство, но оно дает силы жить. “Не очевидна ли некая доля истинности в нем?” — пишет Розанов, комментируя свою переписку с К. Леонтьевым. Пожалуй, Достоевский может быть справедливо назван христианским реформатором. Концепция эсхатологии Достоевского требует деятельности. Человек должен выйти из пассивного состояния, стать “деятелем” — “вера без дел мертва”. Братство явится тогда , когда человек почувствует себя братом ближнему своему; и тогда создастся бытие, исполненное благодати. Ибо “рай в каждом из нас затаен... и захочу, завтра же настанет он для меня в самом деле и уже на всю мою жизнь” (1, с.331). Христианство Достоевского — “белое, иоанново христианство”, чему и является свидетельством последний роман писателя. Используемая литература 1.Д о с т о е в с к и й Ф. М. “Братья Карамазовы” -Петрозаводск, 1970. 2.Н е и з д а н н ы й Достоевский. Записные книжки и тетради 1860 - 1881. -М., 1971. 3.Б и б л и я, Евангелие от Матфея. Синодальное издание. 4.Б и б л и я, Евангелие от Марка. Синодальное издание. 5.Б и б л и я, Евангелие от Луки. Синодальное издание. 6.Б и б л и я, Евангелие от Иоанна. Синодальное издание. 7.Б и б л и я, Второе послание коринфянам. Синодальное издание. 8.Б и б л и я, Второе послание Петра. Синодальное издание. 9.Б и б л и я, Послание Иакова. Синодальное издание. 10.Б и б л и я, Послание Филиппийцам.. Синодальное издание. 11.Б и б л и я, Послание евреям. Синодальное издание. 12.Б и б л и я, Откровение Иоанна. Синодальное издание. 13.Б е р д я е в Н. А. Философия творчества, культуры, искусства. В 2-х т. Т.2. -М., 1994. 14.Б и б л е й с к а я энциклопедия /Сост.: Арх. Никифор. -М., 1891. 15.В ы ш е с л а в ц е в Б. П. Достоевский о любви и бессмертии. //Современные Записки. 1932. №50 С.288-304. 16.Г е л л е й Генри Г. Краткий библейский толкователь. -Торонто, 1989. (Henry H. Halley. An abbreviated Bible Commentary.) 17.З а н д е р. Л. А. Творчество Достоевского.//Записки русской академической группы в США. Т. XIV, -Нью Йорк, 1981. 18.И в а н о в В я ч. И. Родное и вселенское. -М., 1994 19.И з п и с е м К. Н. Л е о н т ь е в а В. В. Розанову.//О великом инквизиторе: Достоевский и последующие. /Сост.: Селиверстов Ю.М. -М., 1992. 20.К о т е л ь н и к о в В. Православная аскетика и русская литература. -Спб., 1994. 21.Л о с с к и й Н. О. Бог и мировое зло. -М., 1994. 22.М е р и л л Т е н н и К. Мир Нового Завета. -Брюссель, 1990. (Merrill C. Tenney. New Testament Survey.) 23.М о ч у л ь с к и й К. Гоголь, Соловьев, Достоевский. -М., 1995. 24.О Д о с т о е в с к о м. Творчество Достоевского в русской мысли 1881 - 1931 годов /Сост.: Борисова В.М. , Рогинский А.Б. -М., 1990. 25.С л о в а р ь Древнегреческо-Русский в 2-х т. -М., 1958. 26.С о л о в ь е в а В. С. Письма. Т.2. -Спб., 1909. 27.С о л о в ь е в В. С. Философия искусства и литературная критика. -М., 1991. 28.С т о л о в и ч Л. Н. Красота. Добро. Истина: Очерк истории эстетической аксиологии. -М., 1994. 29.Ф е д о р о в Н. Ф. Избр. соч. -М., 1982. |