Сочинение: Особенности лирики О.Э. Мандельштама.

Реферат по предмету литература

Автор: ученица 11 «В» класса

Зеленоградское окружное управление образования Департамента образования города Москвы

Москва 2008 год

Введение.

Прежде чем говорить о творчестве Мандельштама, необходимо сказать о времени, в которое жил и творил поэт. Это время – рубеж веков, знаменательное, тяжелое, яркое, насыщенное время: буквально за 25 лет произошли события, которые коренным образом изменили уклад жизни человека и его сознание. В это время жить было непросто, а уж творить и подавно. Но, как часто бывает, в самое тяжелое время рождается прекрасное и неповторимое.

Именно таким был Осип Мандельштам: неповторимым, самобытным, образованным - замечательным человеком и талантливым поэтом. Вот как о нем писала в своих дневниках Анна Ахматова: «Мандельштам был одним из самых блестящих собеседников: он слушал не самого себя и отвечал не самому себе, как сейчас делают почти все. В беседе был учтив, находчив и бесконечно разнообразен. Я никогда не слышала, чтобы он повторялся или пускал заигранные пластинки. С необычайной легкостью Осип Эмильевич выучивал языки. "Божественную комедию" читал наизусть страницами по-итальянски. Незадолго до смерти просил Надю выучить его английскому языку, которого он совсем не знал. О стихах говорил ослепительно, пристрастно и иногда бывал чудовищно несправедлив (например, к Блоку). О Пастернаке говорил: "Я так много думал о нем, что даже устал" и "Я уверен, что он не прочел ни одной моей строчки". О Марине: "Я антицветаевец"».

Осип Мандельштам - один из самых моих любимых поэтов. Первое стихотворение, которое я прочитала было:

В лицо морозу я гляжу один, Он - никуда, я - ниоткуда,

И все утюжится, плоится без морщин

Равнины дышащее чудо.

А солнце щурится в крахмальной нищете,

Его прищур спокоен и утешен,

Десятизначные леса - почти что те...

А снег хрустит в глазах, как чистый хлеб безгрешен.

Это стихотворение не оставило меня без эмоций, оно «заразило» меня лирикой Мандельштама и она меня не разочаровала.

Сердце робкое бьется тревожно,

Жаждет счастье и дать, и хранить!

От людей утаиться возможно,

Но от звезд ничего не сокрыть.

Афанасий Фет

Биография.

 Осип Эмильевич Мандельштам родился 3 (15) января 1891 года в Варшаве. Отец его, Эмилий Вениаминович, потомок испанских евреев, выросший в патриархальной семье и подростком убежавший из дома, в Берлине самоучкой постигал европейскую культуру — Гете, Шиллера, Шекспира, одинаково плохо говорил и по-русски, и по-немецки. Человек с тяжелым характером, он был не очень удачливым коммерсантом* и доморощенным философом одновременно. Мать, Флора Осиповна, в девичестве Вербловская, происходила из интеллигентской вильненской семьи, превосходно играла на фортепиано, любила Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Достоевского и была родственницей известного историка русской литературы и библиографа* С.А. Венгерова. Осип был старшим из трех братьев. Вскоре после рождения Осипа его семья перебирается в Павловск близ Петербурга, а затем в 1897 году — в Петербург. В 1900 году Осип поступает в Тенишевское училище. Большое влияние на формирование юноши во время учебы оказал преподаватель русской словесности Вл. Гиппиус. В училище Мандельштам начал писать стихи, одновременно увлекшись идеями эсеров. Сразу же после окончания в 1907 году училища обеспокоенные политической активностью своего сына родители отправляют Осипа в Париж учиться в Сорбонне. Во Франции Мандельштам открывает для себя старофранцузский эпос, поэзию Вийона, Бодлера, Верлена. Знакомится с К. Мочульским и Н. Гумилевым. Пишет стихи и пробует себя в прозе. В 1909-1910 годы Мандельштам занимается философией и филологией в Гейдельбергском университете. В Петербурге он посещает собрания Религиозно-философского общества, членами которого были виднейшие мыслители и литераторы Н. Бердяев, Д. Мережковский, Д. Философов, Вяч. Иванов. В эти годы Мандельштам сближается с петербургской литературной средой. В 1909 году он впервые появляется на «башне» Вяч. Иванова. Там же он знакомится с Анной Ахматовой. В августе 1910 года состоялся литературный дебют Мандельштама — в девятом номере «Аполлона» была напечатана подборка из пяти его стихотворений. В 1911 году создается «Цех поэтов», членом которого становится и Мандельштам. В этом же году Мандельштам принял христианство, что позволило ему поступить на романо-германское отделение историко-филологического факультета Петербургского университета. Он посещает лекции и семинары видных ученых-филологов, под влиянием молодого ученого В. Шилейко увлекается культурой Ассирии, Египта, Древнего Вавилона.

(*) – смотри в словарь терминов на стр. 21.

Также поэт становится постоянным посетителем «Бродячей собаки», где иногда выступает со сцены, читая свои стихи.

В 1913 году в издательстве «Акмэ» выходит первая книга Мандельштама «Камень». К этому времени поэт уже отошел от влияния символизма*, приняв «новую веру» — акмеизм*. Стихи Мандельштама часто печатаются в журнале «Аполлон». Молодой поэт завоевывает известность. В 1914 году, после отъезда Гумилева на фронт, Мандельштама избирают синдиком «Цеха поэтов».

В декабре 1915 года Мандельштам выпускает второе издание «Камня» (издательство «Гиперборей»), по объему почти втрое больше первого.

В начале 1916 года в Петроград приезжала Марина Цветаева. На литературном вечере она встретилась с петроградскими поэтами. С этого «нездешнего» вечера началась ее дружба с Мандельштамом. Поэты нередко посвящали друг другу стихи, одно из таких стихотворений посвящено Анне Ахматовой:

Вы хотите быть игрушечной,

Но испорчен ваш завод,

К вам никто на выстрел пушечный

Без стихов не подойдет.

После революции Мандельштам служит мелким чиновником в различных петроградских ведомствах, а в начале лета 1918 года уезжает в Москву.

В феврале 1919 года поэт покидает голодную Москву. Начинаются скитания Мандельштама по России: Москва, Киев, Феодосия...

1 мая 1919 года в киевском кафе «ХЛАМ» Мандельштам знакомится с двадцатилетней Надеждой Хазиной, которая в 1922 году стала его женой.

После целого ряда приключений, побывав во врангелевской тюрьме, Мандельштам осенью 1920 года возвращается в Петроград. Он получает комнату в «Доме искусств», превращенном в общежитие для писателей и художников.

Лето и осень 1921 года Мандельштамы провели в Грузии, где их застало известие о смерти А. Блока, а затем и о расстреле Гумилева. В 1922-23 годах у Мандельштама выходят три стихотворных сборника: «Tristia» (1922), «Вторая книга» (1923), «Камень» (3-е издание, 1923). Его стихи и статьи печатаются в Петрограде, Москве, Берлине. В это время Мандельштам пишет ряд статей по важнейшим проблемам истории, культуры и гуманизма: «Слово и культура», «О природе слова», «Пшеница человеческая» и другие.

Летом 1924 года Мандельштам переезжает из Москвы в Ленинград. В 1925 году Мандельштам публикует автобиографическую книгу «Шум времени». В 1928 году вышла последняя прижизненная книга стихов Мандельштама «Стихотворения», а чуть позже — сборник статей «О поэзии» (изд-во «Academia») и повесть «Египетская марка». Большую часть 1930 года Мандельштамы провели в Армении. Результатом этой поездки явилась проза «Путешествие в Армению» и стихотворный цикл «Армения». Из Армении в конце 1930 года Мандельштамы приехали в Ленинград. В январе 1931 года из-за проблем с жилплощадью Мандельштамы уехали в Москву. В марте 1932 года за «заслуги перед русской литературой» Мандельштаму назначают пожизненную пенсию в 200 рублей в месяц.

В Москве Мандельштам много пишет. Кроме стихов, он работает над большим эссе «Разговор о Данте». Но печататься становится практически невозможно. За публикацию последней части «Путешествий в Армению» в ленинградской «Звезде» был снят редактор Ц. Вольпе.

В 1933 году Мандельштам побывал в Ленинграде, где были устроены два его вечера. Еще один вечер был организован в Москве в Политехническом музее.

В ночь с 13 на 14 мая 1934 г. О. Мандельштам был арестован. Сам Мандельштам говорил, что с момента ареста он все готовился к расстрелу: “Ведь у нас это случается и по меньшим поводам”. Но произошло чудо. Мандельштама не только не расстреляли, но даже не послали на “канал”. Он отделался сравнительно легкой ссылкой в Чердынь, куда вместе с ним разрешили выехать и его жене. А вскоре Мандельштамам разрешили поселиться где угодно, кроме двенадцати крупнейших городов страны (тогда это называлось “минус двенадцать”). Не имея возможности долго выбирать (знакомых, кроме как в 12 запрещенных городах, у них не было нигде), они наугад выбрали Воронеж. Там отбывает ссылку до мая 1937 г., живет почти нищенски, сперва на мелкие заработки, потом на скудную помощь друзей. Что же послужило причиной смягчения приговора? Лично я отдаю предпочтение следующей гипотезе. Сталин понимал, что убийством поэта действие стихов не остановишь. Стихи уже существовали, распространялись в списках, передавались изустно. Убить поэта - это пустяки. Сталин хотел большего. Он хотел заставить Мандельштама написать другие стихи - стихи, возвеличивающие Сталина. Стихи в обмен на жизнь. Само собой, все это только гипотеза, но весьма правдоподобная.

Мандельштам понял намерения Сталина. (А может ему помогли понять). Так или иначе, доведенный до отчаяния, он решил попробовать спасти жизнь ценой нескольких вымученных строк. В результате на свет появилась “Ода Сталину”, вызвавшая многочисленные споры.

Когда б я уголь взял для высшей похвалы –

Для радости рисунка непреложной, Я б воздух расчертил на хитрые углы

И осторожно и тревожно.

Можно предположить, что поэт хотел сказать: “Вот если бы я захотел кого-то похвалить, тогда бы...” И далее… Я б поднял брови малый уголок

И поднял вновь и разрешил иначе:

Знать, Прометей раздул свой уголек, Гляди, Эсхил, как я, рисуя, плачу!

В “Оде”* нет славословящих традиционных штампов, она как бы говорит: вот что получилось бы, если бы художник взялся написать о том, к чему у него не лежит душа, но он должен об этом сказать, чтобы спасти себя и близких. “Оды” не получилось, получилось стихотворение о внутреннем состоянии художника, раздирающих его противоречиях между тем, что он хотел бы сказать и чего не позволяет ему душа.

После ссылки Мандельштаму жить в Москве и Ленинграде было запрещено. Они скитались вблизи Москвы, жили одно время в Калинине(ныне Тверь).

Последний раз его арестовали 2 мая 1938 года. В официальном извещении было сказано, что он умер 27 декабря того же года в лагере под Владивостоком.

Особенности лирики.

Сборники: «Камень» и «Tristia».

«Камень»(1913) - первый поэтический сборник. Этот сборник состоял из 23 стихотворений. Но признание к поэту пришло с выходом второго издания «Камня» в 1916 году, в который уже было включено 67 стихотворений. О книге в большинстве восторженно писали многие рецензенты, отмечая «ювелирное мастерство», «чеканность строк», «безупречность формы», «отточенность стиха», «несомненное чувство красоты». Были, правда, и упрёки в холодности, преобладании мысли, сухой рассудочности. Да, этот сборник отмечается особой торжественностью, готической архитектурностью строк, идущей от увлечения поэтом эпохой классицизма и Древним Римом.

Не в пример другим рецензентам*, упрекавшим Мандельштама в несостоятельности и даже подражании Бальмонту, Н. Гумилёв отметил именно самобытность и оригинальность автора: «Его вдохновителями были только русский язык…да его собственная видящая, слышащая, осязающая, вечно бессонная мысль…»

Слова эти тем более удивительны, потому что этнически Мандельштам не был русским.

Настроение «Камня» минорное. Рефрен большинства стихотворений – слово «печаль»: «О вещая моя печаль», «невыразимая печаль», «Я печаль, как птицу серую, в сердце медленно несу», «Куда печаль забилась, лицемерка…»

И удивление, и тихая радость, и юношеская тоска – всё это присутствует в «Камне» и кажется закономерным и обычным. Но есть здесь и два-три стихотворения невероятно драматической, лермонтовской силы:

…Небо тусклое с отсветом странным -

Мировая туманная больО, позволь мне быть также туманным

И тебя не любить мне позволь.

Во втором большом сборнике «Tristia»(1922), как и в «Камне», большое место занимает тема Рима, его дворцов, площадей, впрочем, как и Петербурга с его не менее роскошными и выразительными зданиями. В этом сборнике есть цикл и любовных стихотворений. Влюблённость, как отмечали многие, почти постоянное свойство Мандельштама, но трактуется оно широко, - как влюблённость в жизнь. Любовь для поэта – всё равно, что поэзия.

Любовная лирика для Мандельштама светла и целомудренна, лишена трагической тяжести и демонизма. Вот одно из них посвященное актрисе Александринского театра

О. Н. Арбениной – Гильденбранд:

За то, что я руки твои не сумел удержать,

За то, что предал солёные нежные губы,

Я должен рассвета в дремучем акрополе ждать.

Как я ненавижу пахучие древние срубы!

Несколько стихотворений Мандельштам посвятил А. Ахматовой. Надежда Яковлевна пишет о них: «Стихи Ахматовой – их пять… - нельзя причислить к любовным. Это стихи высокой дружбы и несчастья. В них ощущение общего жребия и катастрофы».

Особенности поэтического языка О. Мандельштама.

Мандельштам начал свое творчество как сторонник акмеизма. Свою концепцию акмеизма он формулировал в статье «Утро акмеизма»(1919). Здесь он отметал привычное представление об акмеизме, как простом возврате к реализму, к воспеванию действительности. Единственно реальное в искусстве - само произведение искусства. Реальность в поэзии – не предметы внешнего мира, а «слово как таковое». В статье «Слово и культура» (1921) он пишет: «Живое слово не обозначает предмета, а свободно выбирает, как бы для жилья, ту или иную предметную значимость...» И далее: «Стихотворение живо внутренним образом, тем слепком формы, который предваряет написанное стихотворение. Ни одного слова еще нет, а стихотворение уже звучит. Это звучит внутренний образ, это его осязает слух поэта». В этих словах - ключ ко многому в стихах и раннего и позднего Мандельштама.

Останься пеной, Афродита,

И слово в музыку вернись!

Эволюция, которую на протяжении творческого пути пережил Мандельштам, явственно сказалась на его поэтическом языке, образной системе, они существенно изменились от ранних стихов, от книги “Камень” до “Воронежских тетрадей”, “Стихов о неизвестном солдате”.

Для раннего творчества Мандельштама характерно стремление к классической ясности и гармоничности; его стихотворения отличают простота, легкость, прозрачность, которые достигаются скупым использованием простых рифм (“Звук осторожный и глухой...”, “Только детские книги читать...”).

У Мандельштама свойственная акмеистам выразительная, зримая предметность одухотворяется символическим смыслом. В стихотворении отражаются не сами предметы и явления, а их восприятие художником:

О небо, небо, ты мне будешь сниться!

Не может быть, чтоб ты совсем ослепло,

И день сгорел, как белая страница:

Немного дыма и немного пепла!

В стихотворении - реальная картина: небо белело, как страница, потемнело, как бы исчезло, день сгорел. Речь идет о неотвратимо исчезающем мгновении, о неотвратимом, бесповоротном движении времени. После сборника “Tristia” в “Стихах 1921-1925 годов” и затем в творчестве позднего Мандельштама исчезает классическая ясность и прозрачность, его поэтический язык приобретает метафорическую сложность; неожиданные, усложненные образы делают его стихи трудными для восприятия читателей. Конкретное явление в действительности соотносится с общечеловеческим и вечным. Сложный, наполненный глубоким смыслом мир стихотворения создается многозначностью слова, раскрывающемся в художественном контексте. В этом контексте слово обогащается новым, дополнительным содержанием. Есть у Мандельштама слова-символы, переходящие из одного стихотворения в другое, приобретая новые смысловые оттенки. Например, слово “век” создает понятие, образ, изменяющийся в зависимости от контекста стихотворения: “Век мой, зверь мой, кто сумеет заглянуть в твои зрачки”, “Но разбит твой позвоночник, мой прекрасный жалкий век” (“Век”); “Два сонных яблока у века-властелина” (1 января 1924 года); “Мне на плечи кидается век-волкодав” (“За гремучую доблесть грядущих веков...”). “Ласточка” в стихах Мандельштама ассоциируется с искусством, творчеством, словом - например: “Я слово позабыл, что я хотел сказать. Слепая ласточка в чертог вернется” (“Ласточка”); “И живая ласточка упала на горячие снега” (“Чуть мерцает призрачная сцена...”); “Мы в легионы боевые связали ласточек...” (“Сумерки свободы”). Поэтику Мандельштама исследователи называют ассоциативной. Образы, слова вызывают ассоциации, которые восполняют пропущенные смысловые звенья. Часто определения относятся не к тому предмету, к которому они грамматически прикреплены, определяемое слово, предмет, породивший какие-то действия могут быть не названы - например: “Я изучил науку расставанья в простоволосых жалобах ночных”. В контексте стихотворения “Tristia” слово “простоволосые” вызывает ассоциацию с внезапным ночным прощанием, со слезами и жалобами женщин. В стихотворении “Где связанный и пригвожденный стон?..” из контекста становится ясно, что речь идет о пригвожденном к скале, обреченном на муки Прометее. “Упиралась вода в сто четыре весла” - этот образ в стихотворении “Кама” ассоциируется с каторжной галерой: путь по Каме поэт проделал под конвоем в ссылку.

Весьма устойчивый, частный образ Мандельштама: черное солнце, ночное солнце, вчерашнее солнце:

Страсти дикой и бессонной

Солнце черное уймем.

...   

У ворот Иерусалима

Солнце черное взошло.

...    

Я проснулся в колыбели,

Черным солнцем осиян.

Это солнце ночное хоронит

Возбужденная играми чернь...

...

Человек умирает, песок остывает согретый,

И вчерашнее солнце на черных носилках несут.

...

А ночного солнца не заметишь ты.

Образ черного, ночного солнца - нередкий гость в мировой литературе, особенно религиозной. Затмение солнца - черное солнце - предвестие гибели. Эпитеты у Мандельштама обычно определяют предмет с разных сторон и могут как бы противоречить друг другу. Так, об Андрее Белом сказано “Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак” (“Стихи памяти Андрея Белого”), о Петербурге: “Самолюбивый, проклятый, пустой, моложавый” (“С миром державным я был лишь ребячески связан...”).

Мандельштам решает одну из труднейших задач стихового языка. Он принес из XIX века свой музыкальный стих, заключенный в особых оттенках слов:

Я в хоровод теней, топтавших нежный луг,

С певучим именем вмешался,

Но все растаяло, и только слабый звук

В туманной памяти остался.

Каждая перестройка мелодии у Мандельштама - это прежде всего смена смыслового строя:

И подумал: зачем будить

Удлиненных звучаний рой,

В этой вечной склоке ловить

Эолийский чудесный строй?

Смысловой строй у Мандельштама таков, что решающую роль приобретает для целого стихотворения один образ, один словарный ряд и незаметно окрашивает все другие, - это ключ для всей иерархии образов:

Я по лесенке приставной

Лез на всклоченный сеновал, Я дышал звезд млечной трухой,

Колтуном пространства дышал.

Он больше, чем кто-либо из современных поэтов, знает силу словарной окраски. Оттенками слов для него важен язык.

Слаще пенья итальянской речи

Для меня родной язык,

Ибо в нем таинственно лепечет

Чужеземных арф родник.

Вот одна “чужеземная арфа”, построенная почти без чужеземных слов:

Я изучил науку расставанья

В простоволосых жалобах ночных.

Жуют волы, и длится ожиданье,

Последний час вигилий городских.

Достаточно маленькой чужеземной прививки для этой восприимчивой стиховой культуры, чтобы “расставанье”, “простоволосых”, “ожиданье” стали латынью вроде “вигилий”. С. Аверинцев пишет: “...Мандельштама так заманчиво понимать - и так трудно толковать”. А всегда ли есть необходимость толковать и понимать?

Так ли уж необходимо это “анатомирование” живого тела поэзии? И разве невозможно Мандельштама просто воспринимать? Многие современники наизусть цитировали яркие, мгновенно запоминающиеся строки:

Медлительнее снежных улей,

Прозрачнее окна хрусталь,

И бирюзовая вуаль

Небрежно брошена на стуле.

Ткань, опьяненная собой,

Изнеженная лаской света,

Она испытывает лето,

Как бы не тронута зимой;

И, если в ледяных алмазах

Струится вечности мороз,

Здесь - трепетание стрекоз

Быстроживущих, синеглазых.

Тематика поэзии О. Мандельштама.

Поэтическое наследие О. Мандельштама - это около 600 произведений различных жанров, тем, включая стихи для детей, шуточные стихотворения и переводы. Диапазон “блаженного наследства” у Мандельштама всеохватен. Он включает мир античности, французской и германской готики, итальянского Возрождения, диккенсовской Англии, французского классицизма и, конечно, русской поэзии... “Чужие” образы будут прорастать как зерно на благодатной почве, переиначенные им на свой лад.

I. Тема античности. Особенно остро он чувствовал античный мир:

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.

Я список кораблей прочел до середины:

Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,

Что над Элладою когда-то поднялся...

В античности он ищет опоры и спасения, ищет чего-то очень простого и в то же время самого важного и прочного в отношениях между людьми, вселяющего надежду на будущее.

На каменных отрогах Пиэрии

Водили музы первый хоровод,

Чтобы, как пчелы, лирики слепые

Нам подарили ионийский мед...

О, где же вы, святые острова,

Где не едят надломленного хлеба,

Где только мед, вино и молоко,

Скрипучий труд не омрачает неба

И колесо вращается легко?

II.Тема смерти. С первых же шагов его творчества тема о смерти стала одной из доминирующих нот в его поэзии. Уже в самых ранних стихах смерть казалась ему единственной проверкой собственной реальности:

Когда б не смерть, так никогда бы

Мне не узнать, что я живу.

Когда поэту еще не было и двадцати лет, он написал:

Я и садовник, я же и цветок,

В темнице мира я не одинок.

На стекла вечности уже легло

Мое дыхание, мое тепло.

Но полноты голоса достигает эта тема во втором сборнике “Tristia”:

В Петрополе прозрачном мы умрем,

Где властвует над нами Прозерпина.

Мы в каждом вздохе смертный воздух пьем,

И каждый час нам смертная година.

В другом стихотворении он даже отдает смерти предпочтение перед любовью:

Пусть говорят: любовь крылата,

Смерть окрыленнее стократ;

Еще душа борьбой объята,

А наши губы к ней летят.

До предела обострилась эта тема в стихах 30-х годов:

Меня преследуют две-три случайных фразы Весь день твержу: печаль моя жирна,

О Боже, как черны и синеглазы

Стрекозы смерти, как лазурь черна!

III.Тема любви. Краеугольным камнем каждого лирика является любовь. Любовь к жизни, природе, женщине. В поэзии О. Мандельштама любовная лирика занимает важное место. Она светла и целомудренна. Лирический герой Мандельштама - не любовник, скорее - нежный брат, слегка влюбленный в сестру или в “туманную монашку” (из стихотворения, посвященного Марине Цветаевой):

Целую локоть загорелый

И лба кусочек восковой.

Я знаю - он остался белый

Под смуглой прядью золотой.

...Нам остается только имя:

Чудесный звук, на долгий срок,

Прими ж ладонями моими

Пересыпаемый песок.

Стихотворение, посвященное О. Арбениной – это редкий случай в ранних стихах Мандельштама столь открытого, страстного проявления чувств:

Я наравне с другими

Хочу тебе служить,

От ревности сухими

Губами ворожить.

Не утоляет слово

Мне пересохших уст,

И без тебя мне снова

Дремучий воздух пуст.

Я больше не ревную,

Но я тебя хочу,

И сам себя несу я

Как жертву палачу.

Тебя не назову я

Ни радость, ни любовь;

На дикую, чужую

Мне подменили кровь.

Еще одно мгновенье,

И я скажу тебе:

Не радость, а мученье

Я нахожу в тебе.

И, словно преступленье,

Меня к тебе влечет

Искусанный, в смятеньи,

Вишневый нежный рот.

Вернись ко мне скорее:

Мне страшно без тебя,

Я никогда сильнее

Не чувствовал тебя,

И всё, чего хочу я,

Я вижу наяву.

Я больше не ревную,

Но я тебя зову.

Однако О. Мандельштам был одним из немногих поэтов, посвящавших стихи женам. Даже стихотворение 1937 года, написанное незадолго перед гибелью, похоже на послание влюбленного:

Твой зрачок в небесной корке,

Обращенный вдаль и ниц,

Защищают оговорки

Слабых чующих ресниц.

Будет он обожествленный

Долго жить в родной стране Омут ока удивленный, Кинь его вдогонку мне.

Он глядит уже охотно

В мимолетные века Светлый, радужный, бесплотный,

Умоляющий пока.

Только Мандельштам умел так совмещать горечь и восхищение:

Еще не умер ты, еще ты не один,

Покуда с нищенкой-подругой

Ты наслаждаешься величием равнин

И мглой, и голодом, и вьюгой.

В роскошной бедности, в могучей нищете

Живи спокоен и утешен –

Благословенны дни и ночи те

И сладкогласный труд безгрешен.

Несчастлив тот, кого, как тень его,

Пугает лай собак и ветер косит,

И беден тон, кто, сам полуживой,

У тени милостыни просит.

IV.Тема Петербурга. Петербург для Мандельштама - город, в котором прошли его детство и молодость. Тема Петербурга проходит через все творчество поэта. Она отчетливо проявилась в первом сборнике “Камень” (1908-1915). Например, “Петербургские строфы”, “Адмиралтейство”, “На площадь выбежав, свободен...”, “Дворцовая площадь”. Во втором сборнике “Tristia” также присутствует тема северной столицы: “В Петрополе прозрачном бы умрем...”, “На страшной высоте блуждающий огонь...”, “В Петербурге мы сойдемся снова...”. Позднее петербургские мотивы по-разному звучат в стихотворениях “Я вернулся в мой город, знакомый до слез...”, “С миром державным я был лишь ребячески связан...”. Наиболее позднее произведение мандельштамовской лирики содержащее отсылку к Петербургу, - стихотворение “На мертвых ресницах Исакий замерз...”. Поэт легко и охотно оперирует всеми известными реалиями петербургского зодчества, которые в сознании русских людей стали эмблемами северной столицы. Его “Адмиралтейство”, “Дворцовая площадь”, Казанский собор хранят достоверность деталей, но узнаваемость традиционных реалий не мешает своеобразной мандельштамовской пластике Петербурга. Хотелось бы обратить внимание на свойственную Мандельштаму перекличку античности и современности, темы Рима и Петербурга. Например, в стихотворении о Казанском соборе, построенном русским архитектором А.Н. Воронихиным:

На площадь выбежав, свободен

Стал колоннады полукруг, И распластался храм Господень,

Как легкий крестовик-паук.

А зодчий не был итальянец,

Но русский в Риме, - ту, так что ж!

Ты каждый раз, как иностранец,

Сквозь рощу портиков идешь.

И храма маленькое тело

Одушевленнее стократ

Гиганта, что скалою целой

К земле беспомощно прижат!

Казанский собор увиден как бы с высоты птичьего полета: “И распластался

храм Господень, как легкий крестовик-паук”. Собор построен в Петербурге,

поэтому может вызвать недоумение строка: “Но русский в Риме...” Однако,

если знать, что Воронихин для своего творения избрал образцом любимый

Мандельштамом собор св. Петра в Риме, все становится на место. Понятными оказываются и слова об “иностранце”, проходящем сквозь “рощу портиков”. Стихотворение интересно и своей образной структурой. Собор представляет собой развернутую полукольцом гигантскую колоннаду (дерзкое сравнение: храм Господень уподоблен насекомому, традиционно далекому от понятий высокого, прекрасного, благородного - “крестовик-паук”). Сам же храм занимает примерно десятую часть от общей площади строения (“храма маленькое тело”). В своеобразном петербургско-ленинградском альманахе* XX в., начатом Блоком, продолженном стихами Пастернака и Ахматовой, Мандельштаму принадлежит особая страница. Мастерский, узнаваемый, прихотливый, точный не сходством черт и пропорций, а внутренней логикой и энергией проницания Петербург Мандельштама - страница, без которой немыслима поэзия, без которой сам город становится обездоленней и бедней.

V.Политическая тема звучала в поэзии Мандельштама еще до революции.

Европа цезарей! С тех пор как в Бонапарта

Гусиное перо направил Меттерних Впервые за сто лет и на глазах моих

Меняется твоя таинственная карта!

По словам А. Ахматовой, “революцию Мандельштам встретил вполне

сложившимся поэтом... Он одним из первых стал писать стихи на гражданские темы. Революция была для него огромным событием, и слово народ не случайно фигурирует в его стихах”. Для Мандельштама сущность новой власти обнажилась с первых дней, и он ощутил роковой смысл несовместимости с нею.

На площади с броневиками

Я вижу человека: он

Волков пугает головнями Свобода, равенство, закон!

Он принимает идеалы революции, но отвергает власть, которая их

фальсифицирует.

Когда октябрьский нам готовил временщик

Ярмо насилия и злобы,

И ощетинился убийца-броневик

И пулеметчик низколобый, - Керенского распять! - потребовал солдат,

И злая чернь рукоплескала:

Нам сердце на штыки позволил взять Пилат,

И сердце биться перестало!

В пору первого, ошеломляющего разочарования революцией, глядя выше

текущей по улице крови, О. Мандельштам написал “Сумерки свободы” своеобразный “гимн” революции.

Прославим, братья, сумерки свободы, Великий сумеречный год.

В кипящие ночные воды

Опущен грузный лес тенет.

Восходишь ты в глухие годы,

О солнце, судия, народ.

Прославим роковое бремя,

Которое в слезах народный вождь берет.

Прославим власти сумрачное бремя,

Ее невыносимый гнет.

В ком сердце есть, тот должен слышать, время,

Как твой корабль ко дну идет.

Ну что ж, попробуем огромный, неуклюжий,

Скрипучий поворот руля.

Земля плывет. Мужайтесь, мужи.

Как плугом, океан деля,

Мы будем помнить и в летейской стуже,

Что десяти небес нам стоила земля.

Поэт готов добровольно присоединиться к усилиям тех, кто пытается

двинуть человечество в новом, неведомом направлении: “Ну что ж,

попробуем огромный, неуклюжий, скрипучий поворот руля...” Но он знает,

что наступили “сумерки свободы” и “мы будет помнить и в летейской стуже,

что десяти небес нам стоила земля!” В этой оде - явная готовность принять революцию, при полном сознании размеров уплаты. Быть пассивной, безличной жертвой, “неизвестным солдатом” колеса истории он не хотел и не мог, и вступил в беспримерный поединок со всем своим временем. Поэзия Мандельштама в начале 30-х годов становится поэзией вызова:

За гремучую доблесть грядущих веков,

За высокое племя людей

Я лишился и чаши на пире отцов,

И веселья, и чести своей.

Мне на плечи кидается век-волкодав,

Но не волк я по крови своей,

Запихай меня лучше, как шапку, в рукав

Жаркой шубы сибирских степей, Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,

Ни кровавых костей в колесе,

Чтоб сияли всю ночь голубые песцы

Мне в своей первобытной красе.

Уведи меня в ночь, где течет Енисей,

И сосна до звезды достает,

Потому что не волк я по крови своей

И меня только равный убьет.

Мандельштам оказался первым, и, пожалуй, единственным поэтом в стране,

кто в 30-е годы написал о голоде в Крыму, на Украине, Кубани.

Холодная весна. Голодный Старый Крым.

Как бы при Врангеле - такой же виноватый.

Овчарки на дворе, на рубищах заплаты,

Такой же серенький, кусающийся дым.

Все так же хороша рассеянная даль Деревья, почками набухшие на малость,

Стоят, как пришлые, и возбуждает жалость

Вчерашней глупостью украшенный миндаль.

Природа своего не узнает лица,

И тени страшные Украины, Кубани...

Как в туфлях войлочных голодные крестьяне

Калитку стерегут, не трогая кольца.

Стихи как будто лишены гневных мотивов, но в самой атмосфере

заторможенности, словно замершей, “не узнающей своего лица” природы

сквозит отчаяние. И конечно же, стихотворение не могло быть напечатано,

даже читать или показывать его знакомым было опасно.

В том же 1933 г. О. Мандельштам, первый и единственный из живущих и

признанных в стране поэтов, написал антисталинские стихи, за которые ему

пришлось заплатить самую дорогую цену - цену жизни.

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлевского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

А слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются усища,

И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет.

Как подкову кует за указом указ Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

Кто ни казнь у него - то малина

И широкая грудь осетина.

Мандельштам не был политиком или, скажем, певцом социализма, но он никогда не был и антисоветчиком. Антисталинское стихотворение – не означает антисоветское. Может быть, Мандельштам оказался интуитивно прозорливее и мудрее многих, увидев антигуманную, антинародную сущность деятельности кремлевских властителей. Поэт оказался первым критиком культа личности - задолго до того, как это явление было обозначено политиками. Естественно, что за такое противостояние власти поэт не мог не опасаться репрессий.

Помоги, Господь, эту ночь прожить:

Я за жизнь боюсь – за Твою рабу –

В Петербурге жить – словно спать в гробу.

Страхом пронизано и стихотворение “Ленинград”:

Петербург, я еще не хочу умирать...

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,

Шевеля кандалами цепочек дверных.

Заключение.

В начале - середине тридцатых годов стихи О. Мандельштама были известны

лишь узкому кругу. Этот круг знатоков и любителей поэзии постепенно

увеличивался, хотя официальной литературой О. Мандельштам и его творчество в расчет не принимались. Они были отнесены к элитарной периферии. По замыслу высокопоставленных литературных и нелитературных чиновников, поэт обречен был находиться в глубокой тени и хранить молчание. О. Мандельштам говорил жене: “К стихам у нас относятся серьезно - за них убивают”. Он знал цену своему дару. Знал, что родился с клеймом поэта. Поэзия - не должность, не профессия. Поэзия - это “никуда не деться”. Когда шли стихи, было похоже на одержимость. Готовое стихотворение было радостью, освобождением, “выпрямительным вздохом”. Труд поэта был для него настолько высокой ценностью, что в сравнении с ним литературные мытарства и постоянные бытовые лишения казались пустяками. Мандельштам знал чутьем поэта, что его подвигу, одновременно нравственному и творческому, готовится венец нетленной славы.

Не кладите же мне, не кладите

Остроласковый лавр на виски,

Лучше сердце мое расколите

Вы на синего звона куски.

И когда я умру, отслуживши,

Всех живущих прижизненный друг,

Чтоб раздался и шире и выше

Отклик неба во всю мою грудь.

Я считаю, что наиболее ярко и справедливо об Осипе Мандельштаме написала Е.М. Тагер:

Нетленной мысли исповедник,

Господней милостью певец,

Стиха чеканного наследник,

Последний пушкинский птенец...

Он шел, покорный высшим силам,

Вослед горящего столпа.

Над чудаком, больным и хилым,

Смеялась резвая толпа.

В холодном хоре дифирамбов

Его запев не прозвучал;

Лишь Океан дыханью ямбов

Дыханьем бури отвечал.

Лишь он, Великий, темноводный,

Пропел последнюю хвалу

Тому, кто был душой свободной

Подобен ветру и орлу.

Несокрушимей сводов храма

Алмазный снег, сапфирный лед, И полюс в память Мандельштама

Сиянья северные льет.

Словарь терминов.

Ода — поэтическое произведение, отличающееся торжественностью и возвышенностью.

Альманах — разновидность сериального издания, продолжающийся сборник литературно-художественных и/или научно-популярных произведений, объединённых по какому-либо признаку.

Рецензия (рецензирование) — разбор и оценка нового художественного (литературного, театрального, музыкального, кинематографического и т. д.), научного или научно-популярного произведения; жанр газетно-журнальной публицистики и литературной критики другими людьми, являющимися экспертами в этой области. Цель рецензирования — удостовериться и в необходимых случаях добиться от автора следования стандартам, принятых в конкретной области или науке в целом. Публикации произведений, не прошедших рецензирования, часто воспринимаются с недоверчивостью профессионалами во многих областях.

Рефрен — в литературе, определённое слово или словосочетание, неоднократно повторяющийся на протяжении произведения. В поэзии рефреном может являться строка или несколько строк.

Коммерсант — лицо, занимающееся частной торговлей, осуществляющее торговое предпринимательство.

Библиография — отрасль научной и практической деятельности, занимающаяся подготовкой, распространением и использованием информации о печатных произведениях, необходимой для их идентификации. Научное систематизированное описание книжных изданий, составление их списков, указателей и обзоров.

Символизм — одно из крупнейших направлений в искусстве (в литературе, музыке и живописи), возникшее во Франции в 1870-80-х гг. и достигшее наибольшего развития на рубеже XIX и XX веков, прежде всего в самой Франции, Бельгии и России. Символисты радикально изменили не только различные виды искусства, но и само отношение к нему. В их творчестве много внимания уделяется знакам, символам. Их экспериментаторский характер, стремление к новаторству, космополитизм и обширный диапазон влияний стали образцом для большинства современных направлений искусства.

Акмеизм — литературное течение, противостоящее символизму и возникшее в начале 20 века в России. Акмеисты провозглашали материальность, предметность тематики и образов, точность слова (с позиций «искусства ради искусства»).

Список литературы

1. С.С. Аверинцев. “Поэты”. М.; 1996.

2. Е.Э. Мандельштам. “Стихотворения. Проза. Статьи”, М., Аст, 2000.

3. Е. Нечепорук. “Осип Мандельштам и его время”. М. - Наш дом, 1995.

4. П.С. Ульяшов. “Одинокий искатель”. М., Знания, 1991.

5. “Русская литература XX века” (под редакцией Прониной Е.П.), 1994.

6. “Русская литература XX века” (под редакцией Батакова Л.П.), 1993.

7. Карпов А. “Осип Эмильевич Мандельштам”, 1988.