«Пустые монеты и полные карманы»

Апогей кризиса монетного хозяйства приходится на период 1621—1623 годов, на годы расцвета фальсификации монет. Повсеместно в Германии наряду с легальными монетными дворами появились подпольные производства, которые большей частью работали для обогащения герцогов, князей или графов и т. п. Хроники почти всегда умалчивают о реальных работодателях, к тому же знать такие монетные дворы сдавала в аренду ремесленникам или купцам. Только на территории герцогства Ангальт находилось по крайней мере девять городов и деревень, где чеканились фальшивые деньги и перечеканивались старые монеты. В Бранденбурге таких «точек» было 18, в Брауншвейге — 32, во Франконии — 17. Графы Манс-фельды на территории всего в 14 кв. миль содержали 40 пунктов фальшивомонетного промысла. Доказано, что в Тюрингии их было 36. Кройцеры, шиллинги, гроши и другие монеты все больше «краснели» — повсеместно использовался прием проверки монет кипятком, известный еще в Древнем Риме. В хронике города Зангерхаузена, написанной Самюэлем Мюллером (умер 1662 г.), по этому поводу сказано: «Новые деньги почти всегда были медными, лишь слегка подбеленными. Такими они оставались дней восемь, потом монеты становились огненно-красными. Котлы, трубы, утварь, даже духовые инструменты — все сделанное из меди превращалось в деньги. Честный человек не верил самому себе, не отваживался кого-нибудь пустить в дом переночевать, так как не был уверен, что гость поутру не унесет с собой печной дымоход. Если в церкви имелась какая-то медная купель, она отправлялась в переплав, и никакая святость ее не спасала, ее продавали те, кто в этой купели принимал крещение». В 1620 году имперский талер стоил 180, а в сентябре 1622 года — уже 1000 кройцеров. Народ был взбудоражен. Ни один крестьянин не отваживался нести на рынок свою ветчину и колбасы. Во многих местах происходил возврат к натуральному хозяйству и обмену по типу: одна рубашка против двух фунтов ветчины. Появились сотни преимущественно анонимных листовок. И как в свое время Мартин Лютер клеймил безбожных ростовщиков, так и сейчас духовенство подняло свой голос против фальшивомонетчиков. В качестве примера приведем мнение Тобиаса Хенкелиуса, который предоставлял своей общине в Хальберштадте судить о том, «имеет ли кто-нибудь право с чистой совестью переплавлять лучшие полновесные монеты или посылать людей, чтобы они выменивали эти монеты, из которых чеканятся плохие, неправильные монеты?»

Виновные в подобных действиях, а среди них были и епископы, имевшие право чеканить монеты, правда, прямо не назывались. Сочинялись и обличительные куплеты:

«Они азартны и быстры,

Они менялы и купцы,

В их монете

Гуляет ветер,

Их карманы полны,

А монеты пусты».

Доставалось и законникам, которые, вместо того чтобы остановить «качели» фальшивомонетчиков, крайне вежливо позволяют раскачивать их все сильнее.

Тот же, кто хотел вскрыть реальное положение вещей, должен был оставаться анонимным. Мы не будем упоминать о многочисленных анонимных письмах-листовках. Вместо них назовем труд «Экспургацио, или В защиту честного имени фальшивомонетчиков, составленный Книпхардумом Виппериумом. Фрагфурт, 1622 г.» (псевдоним автора этого памфлета созвучен старонемецкому обозначению занятия фальшивомонетным промыслом — kippen und wippen). В нем говорится следующее: «Мне ни разу не доводилось увидеть ни одного пфеннига, не говоря уж о более грубых монетах, на которых значилось бы имя фальшивомонетчика, его герб или другой отличительный знак... Обычно на этих монетах мы видим знакомую символику, а их автор не подумал хотя бы о двух буковках, чтобы увековечить свое имя... Вполне возможно, что какой-нибудь старый котел, в котором выстаивалась брага, или старый ковш, из которого сделан не один добрый глоток пива, были переплавлены и обращены в звонкую монету. И сделали это не обязательно какие-то забывшие бога фальшивомонетчики, но люди, пользующиеся уважением в обществе. Есть люди, не имеющие права чеканки монет, но как ищейки или охотничьи собаки выслеживающие тех, у кого это право есть. Но даже если они добиваются своего, занимаются искомым промыслом с чьего-то согласия или по прямому приказу, они заслуживают меньшего презрения, чем те, кто злоупотребил своим полученным от империи правом во вред немецкой земле, на которой живут.

Никто уже не хочет вешать на кошку колокольчик или по примеру древних говорить власть имущим правду о них самих. На бедных мошенников-фальшивомонетчиков ополчились все, хотя они сами не могли бы развернуться без ведома, поддержки и одобрения свыше».

Совершенно точные слова. Действительными фальшивомонетчиками были «благородные господа», которые пользовались услугами фальшивомонетчиков для грабежа народа.

Но не будем впадать в крайности. Фальшивомонетничество действовало как лавина, подминающая под себя все монетные мастерские. Михаэль Мартене, как мы видели, представлял это вполне отчетливо. Далеко не каждый «монетный господин» выигрывал от ухудшения качества монет, потому что плохие деньги текли и в его казну. Так, в бухгалтерских книгах курфюрстских касс в Дрездене в 1622 году зафиксированы потери в 159 740 талеров, а в 1523 году—в 835731 талер.

В выигрыше в эти годы «великой» фальшивомонетной лихорадки оставались только самые могущественные из князей империи, вплоть до самого императора Фердинанда II (правившего в 1619—1637 гг.). В 1622 году он сдал в аренду все монетные дворы в Богемии, Моравии и Нижней Австрии своеобразному консорциуму, в который входили и герцог Лихтенштейн, и полковник Валленштейн. Арендный договор был заключен на год (с 16 февраля 1622 г. по 16 февраля 1623 г.). За этот год только полковник Валленштейн приобрел за фальшивые деньги свыше 50 земельных угодий в Северной Богемии. Остальные члены консорциума не отставали от него.

После того, как сначала в Австрии, а потом и во всей «Священной Римской империи германской нации» дело дошло до открытых бунтов, да и сами князья не могли уже плохими деньгами оплачивать ни расходы своих дворов, ни наемные армии (шла Тридцатилетняя война), в 1623 году повсеместно произошел возврат к старым монетам.

Почетные монетных дел мастера

На период между 1670 и 1690 годами приходится так называемое время малого фальшивомонетничества. 27 августа 1667 г. в местечке Цинна бранденбургский и саксонский курфюрсты договорились о том, что введут в обращение новый масштаб весов для монет. Серебро стало слишком дорого для того, чтобы по старым образцам придерживаться нормы в 9 талеров из кельнской марки серебра. Новый масштаб составлял 10,5 талера из одной марки. Но так как никакого общего имперского решения на этот счет не было, никто не отважился чеканить монеты по этому новому масштабу; монеты чеканились исходя из того, что 60 кройцеров приравнивались к 2/3 нового талера, или к одному расчетному гульдену. Чеканились монеты в 1/3 и 1/6 талера.

Но этим дилемма не была устранена. Прежде всего там, где князья не прибегали к использованию собственных запасов серебра и тем самым сдерживали рост цены на добываемое серебро и чеканка новых монет не приносила крупных доходов. И вновь началось фальшивомонетничество. Мелкие князьки, владельцы саксонского Кобурга, Ангальта, Лауэнбурга, Штольберга, Сольмса и т. д. стали чеканить монеты исходя из 16 талеров из кельнской марки, что, в свою очередь, вело к удорожанию серебра. Но не только они делали свою «коммерцию». И высокопоставленные монетчики тоже не упускали своего.

Из того времени до нас дошел любопытный документ под названием «Разоблаченная монета. Или о том, как занимаются встречающимся на каждом шагу фальшивомонетничеством чеканщики монет, их клиенты и поставщики. Открыл Филаргириус МDСХСL (1691 г.)».

Это анонимное сочинение человека, которого сегодня мы с полным основанием назвали бы автором сенсационного репортажа. За 70 лет до этого появилось также анонимное и уже известное читателям сочинение Книп-хардума Виппериума, где в выходных данных названо мифически-саркастическое место издания «Фрагфурт» (от немецкого fragen—спрашивать.—Прим. пер.). Филаргириус вообще пренебрегает какими бы то ни было географическими уточнениями. Почему — вопрос риторический. И все же он подверг себя меньшему риску разоблачения по сравнению со своим предшественником Книпхардумом (вероятно, потому, что Фрагфурт легко прочитывается как Франкфурт. —Прим. пер.).

Филаргириус просит своего друга как бы посвятить его в дела монетной мастерской. В общем и целом он знаком с тем, какими должны чеканиться монеты. Но его интересует, как же мастеру удается получать навар, если серебро дорого, а вес монет определен.

Монетчик уже не в первый раз выпивает из стакана и становится словоохотливым: «Да-да, мой господин, не без того... Серебро, оно действительно дорого, очень дорого. Скажем, талер равняется 30 грошам. Но хозяевам нужен доход. Что же делать бедному монетчику? Господа не хотят, чтобы я видел, откуда берутся их деньги. Но слепой монетчик не нужен никому. Вот-вот, мой господин. Да... Если я из каждой марки буду чеканить на четыре гроша больше, то за неделю это даст больше 8 талеров, я могу еще уменьшить вес денег на полграна (тогда это разрешалось), это принесет еще до 10 талеров в неделю. Если кто-нибудь повторит все это за мной, то это будет его честный заработок, просто он будет чуть поразворотливее остальных. К тому же невредно знать, для чего предназначаются монеты. Если я знаю, что деньги отправятся, скажем, в Польшу, то я смело облегчу их еще. Всего на чуть-чуть...»

В общем все друг друга обманывают. Менялы, те, что доставляют серебро на монетные дворы, везут их в мокрых мешках, да и не брезгуют подсыпать в них песку. Мастер-монетчик умело манипулирует весами, а иногда и просто подкладывает на чашу весов тонкую свинцовую пластинку. Подмастерья обкрадывают мастера, подмешивая медные опилки в угольную пыль, служащую восстановительным материалом. Мастер обкрадывает плавильщика, так что тот выплавляет слишком мало серебра, за что должен выплачивать штраф.

Затуманенный винными парами монетчик посвящает Филаргириуса во все тайны ремесла фальшивомонетничества и манипуляций с монетами.

Хроники, похоже, подтверждают, что времена, когда подобные обманные деяния монетчиков и их подмастерьев карались огнем и мечом, миновали. «Богатый монетчик» Нюрнберга еще в 1467 году был обезглавлен на овощном рынке за то, что его монеты при проверке «оказались белыми», то есть за преступление, за которое теперь полагался только денежный штраф.

Так было, конечно, не во всей Германии. И тем не менее нравы стали заметно мягче и снисходительнее. С середины XVI века повсеместное распространение облегченных монет достигло такого размаха, что в каком-нибудь «отдельно взятом случае» судьи не могли не слышать аргументов обвиняемого, хотя далеко не всегда учитывали их. Мастер-монетчик вынужден присоединиться к всеобщей практике! Тот, кто продолжал чеканить монеты по всем правилам, скоро оставался без материала для своего производства. Так, вероятно, и обстояли дела у монетчика из Арнштадта Пауля Пфайля, который 28 июня 1564 г. был приговорен к сожжению на костре. Мастер до последнего момента отстаивал свою невиновность. Может быть, поэтому у курфюрста проснулась совесть, и он помиловал своего монетчика, велев заклеймить его и выслать из страны. Но когда Пауль Пфайль не согласился и с этим приговором, «кляузнику» просто отрубили голову.

Это произошло, однако, за 127 лет до репортажа Филаргириуса о положении дел на германских монетных дворах. Оставим в стороне тот факт, что хозяева монетных дворов сами по уши погрязли в фальшивомонетничестве. Это мы уже знаем.

Средневековый замок в городе Корреджо на севере Италии в свое время был родовым гнездом княжеской семьи Корреджини, которая владела этими местами с XI века.

Право чеканки монет Корреджини получили относительно поздно, в 1559 году, от императора Фердинанда I. Императорская грамота — документальное подтверждение пожалованного права — была началом конца славного рода Корреджини.

К тому времени/многие влиятельные вельможи Северной Италии, такие как господа Дезана, Фринко, Лаванья, Массерано, Массаньо, Монтанаро, Пассерано, уже давно и прочно вросли в фальшивомонетничество. Многие из них только для того и обзавелись монетными дворами, чтобы подделывать иностранные монеты, а затем «экспортировать» их. Основные «рынки сбыта» находились во Франции, в Швейцарии, Германии, Голландии и даже в Дании. Конечно, эти монеты не были полноценными, иначе прибыль знатных господ была бы неприлично мала. В конце концов изготовление денег было основным источником их доходов.

Неоднократно и с разных сторон слышались обвинения в адрес сиятельных фальшивомонетчиков. Канцелярия императора была вынуждена несколько раз специально заниматься вопросами фальшивомонетного промысла и принимать меры против предприимчивых князей. Но всегда фальшивомонетчикам с помощью взяток и интриг удавалось выходить сухими из воды, «доказав» свою невиновность.

И вот в этой сплоченной группе появился новичок — Сирус Аустриакус де Корреджо, не вполне законный отпрыск Камилло де Корреджо от его не освященной церковью связи с некоей Франческой Меллини. Когда Камилло умер в 1605 году, княжеский титул перешел Сирусу, которому тогда исполнилось не то 13, не то 14 лет. Его опекуном был регент Умберто Цукарди, граф Фуэнте.

Когда Сирус приступил к чеканке чужеземных монет — не известно. Во всяком случае до конца 1629 года он в компании со своим мастером-монетчиком Риваролой занимался подделкой монет. Именно в это время канцелярия императора начала свое очередное расследование. Сирусу было определено находиться в замке Новарелла. В марте 1630 года был оглашен приговор: имперский суд объявил Сируса Аустриакуса де Корреджо виновным в фальшивомонетничестве и лишил его всех прав на княжество. Сирус заявил протест. Все дела ушли в Вену, где и было найдено поистине соломоново решение. Приговор суда был подтвержден, но Сирусу была предоставлена возможность выкупить свои владения за 230 тыс. золотых гульденов. Ни один из богатейших князей, вплоть до короля, не располагал такой суммой. Даже император Карл V для того, чтобы собрать деньги, которые пошли на взятки для его избрания в 1520 году императором, занял 543 585 гульденов у Фуггеров, крупных банкиров своего времени.

В княжеских кругах да и среди буржуа приговор был расценен как несправедливый, и за ним усматривали габсбургского императора Фердинанда II (правившего в 1619—1637 гг.), его личные интересы. И действительно, княжество досталось Францу I, герцогу Моденскому, который заплатил за него требуемую сумму.

О Сирусе Аустриакусе хроника сообщает, что он умер в нищете и забвении в 1645 году в Мантуе. Род Корреджини прекратил свое существование в 1711 году, за год до того, как на свет появился король, названный современниками и потомками «великим» и даже «единственным».