Влияние различных обстоятельств на силу юридического действия

§ 22. Будучи произведением воли, действие, по крайней мере с юридическим значением, существует только тогда, когда оно действительно есть произведение воли. Таким образом, хотя мы на волю и ее произведения, не обнаруженные вовне, не обращаем внимания, хотя мы це считаем их юридическими, но в каждом внешнем действии нам приходится обращать внимание и на духовную сторону действия, на определение воли, направленной к его совершению. Эта сторона действия, называемая духовным деятелем или духовным фактором действия, в каждом юридическом действии имеет важное значение; только для области права она не существует сама по себе, а всегда связана с действием, проявляющимся наружу. Но если присутствие воли и действий - необходимое условие юридического действия, то лица, за которыми нельзя признавать воли, не могут быть почитаемы способными и к совершению юридических действий. Так, малолетние, умалишенные, как лица, не имеющие воли, считаются неспособными к совершению юридических действий

Но отсутствие воли может представиться и в действии такого лица, которое со стороны законодательства не признается лишенным воли и за которым нет основания вообще не признавать воли: отсутствие ее может быть мгновенным, скоропреходящим. Так, сон, болезненный бред, аффект, опьянение, насилие, обман, ошибка и неведение приводят человека в такое состояние, что он действует бессознательно, лишается воли. И возникает вопрос о значении юридического действия, совершенного под влиянием того или другого из таких обстоятельств, или, другими словами, о том, какое влияние на силу юридического действия приписывается в нашем юридическом быту означенным обстоятельствам, временно лишающим человека сознания?

Что касается сна и болезненного бреда, то, без всякого сомнения, за лицом, находящимся в том или в другом из этих состояний, нельзя признавать воли, а потому и действия, совершаемые им в это время, нельзя считать юридическими. Например, человек во сне разбивает чужую вещь - он не обязан платить за нее; или лицо в болезненном бреду составляет духовное завещание: завещание недействительно, потому что законодательство прямо требует, чтобы завещатель во время составления завещания был в здравом уме и твердой памяти, а в этих условиях содержится условие присутствия воли. Но то и другое состояние может быть слишком кратковременным, для других незаметным, так что может родиться сомнение, действительно ли известное юридическое действие совершено в такой момент, когда лицо не имело воли; большей частью это трудно доказать, потому нередко и в жизни действие, совершенное во время сна или болезненного бреда, получает полную силу действия юридического.

Точно так же сильный аффект подавляет волю; он приводит человека в состояние, близкое к помешательству, так что действие, совершенное под влиянием аффекта, нельзя считать продуктом воли, следовательно, нельзя признавать и действием юридическим. Только должно сказать, что для юридического ничтожества действия, совершенного под влиянием аффекта, необходимо, чтобы действие было мгновенным; если же оно более или менее продолжительно, то нельзя признавать его совершенным при отсутствии воли, ибо состояние сильного аффекта непродолжительно. Когда, например, при какой-нибудь домашней сцене муж в пылу гнева, совершенно выходя из себя, отдает капитал своей жене, то это нельзя признавать за дарение, а действие с юридической точки зрения должно считать ничтожным. Но если, например, муж, лишившись жены, впадает в такую печаль, что ему решительно не до житейских дел, и в этом состоянии, продолжающемся довольно долго, раздает свое имущество разным лицам, то действие его имеет силу, потому что хотя муж и действует под влиянием аффекта, однако не такого аффекта, который лишал бы его возможности обдумать свои действия.

Временное отсутствие воли производит также опьянение, в этом состоянии человек действует бессознательно и может совершить нечто прямо противоположное тому, что совершил бы в трезвом виде. Нет сомнения, что и действия лица, совершенные в состоянии опьянения, не могут считаться произведениями воли, действиями юридическими. Например, духовное завещание, составленное лицом в пьяном виде, может быть опорочено. Но при обсуждении юридического значения действий, совершенных как под влиянием аффекта, так и в состоянии опьянения, представляется то затруднение, что у нас нет положительного закона, который признавал бы ничтожными действия, совершенные под влиянием таких обстоятельств. Уголовное законодательство наше обращает внимание на эти состояния и постановляет, что человеку пьяному или находящемуся под влиянием аффекта действия его вменяются в вину, как и человеку, находящемуся в нормальном состоянии, только что состояния эти считаются обстоятельствами, уменьшающими вину, а вследствие того и меру наказания.

Но относительно гражданских действий законодательство не дает определения. Поэтому некоторые юристы полагают, что всякое гражданское действие, совершенное под влиянием аффекта или опьянения, должно быть признано продуктом воли и считаться юридическим. При этом выставляют еще то соображение, что если не было у лица воли на совершение самого действия, то была воля по крайней мере на то, чтобы снизойти до бессознательного состояния, вследствие чего лицо должно отвечать за все действия, совершенные им в этом состоянии; говорят: «сам виноват, что увлекся каким-либо чувством до беспамятства или напился до того, что потерял сознание».

Равным образом, и на принуждение наше законодательство обращает внимание только в ограниченной мере, очень скудно определяя характер его по отношению к юридическим действиям, что происходит, конечно, от малой степени развития юридического образования в нашем общественном быту. Резкий контраст нашему законодательству в этом отношении представляет римское право, в котором учение о влиянии принуждения на волю лица и о значении юридического действия, совершенного под влиянием принуждения, доведено до логичности. Но тем не менее, сообразно сущности предмета и руководствуясь отдельными указаниями законодательства, рассеянными по разным его частям, есть возможность определить влияние принуждения на значение юридического действия и для нашего юридического быта. Прежде всего заметим, что в понятии принуждения необходимо различать два понятия, - насилие и принуждение к тесном смысле. Насилие есть такое принуждение, когда воля человека совершенно подавляется и совершающееся действие представляется не действием лица, по-видимому, совершающего его, а действием насилующего, так что лицо, над которым производится насилие, является только орудием действия. Например, хватают руку человека, влагают в нее перо и водят рукой, прописывая фамилию лица. Очевидно, что в таком случае воля лица совершенно подавлена и не может быть речи о каком-либо юридическом значении действия для лица, служившего орудием, потому что действие его есть, собственно, действие насилующего, и вот оно только, как преступление, и должно подвергаться обсуждению.

Принуждение же в тесном смысле представляется тогда, когда лицо не доводится до степени орудия, а само совершает известное действие. Тогда может быть речь о влиянии принуждения на волю и о юридическом значении действия, совершенного по принуждению. Принуждение в тесном смысле двояко: физическое и нравственное. Физическое принуждение состоит в причинении боли (в побоях, истязаниях) для побуждения лица к какому-либо действию. Принуждение нравственное, называемое также психическим, представляет два вида: или оно состоит в причинении боли другому лицу, связанному с лицом принужденным какими-либо тесными узами, или оно заключается в угрозах, которые могут быть направлены как против самого лица принуждаемого, так и против других, близких ему людей.

Спрашивается, какое же влияние оказывает принуждение (в тесном смысле) на юридическое действие, считается ли второе действительным и влечет ли за собой те последствия, которые с ним связаны? Очевидно, что действие, совершенное под влиянием принуждения, все-таки есть произведение воли: следовательно, главный признак юридического действия именно тот признак, что оно есть произведение воли, в нем существует, и поэтому нельзя не признать такого действия юридическим. Нет безусловной необходимости лицу совершить то действие, к которому его принуждают: человек с твердым характером перенесет все истязания, физические и нравственные, останется равнодушен ко всем угрозам и не совершит того действия, к которому его принуждают; если же человек совершает это действие, то, значит, он хочет совершить его. Почему он хочет - это другой вопрос: потому, что его принуждали. Подобно тому как различные, те или другие, мотивы всегда определяют волю к какому-либо действию, расчеты, опасения, надежды и тому подобное влияют на волю, точно так же влияет на нее и принуждение; но подобно тому как и другие мотивы не уничтожают воли, не уничтожает ее и принуждение в тесном смысле - quamvis incoactus noluisset, tamen coactus voluit, - говорит римский юрист.

Итак, юридическое действие, совершенное под влиянием принуждения, все-таки нужно признать продуктом воли - нельзя считать безусловно ничтожным. Этот вывод, совершенно естественный, основанный на существе действия, встречается прежде всего в римском праве, затем в других новейших иностранных законодательствах. К нему же приводят нас и определения нашего законодательства. Некоторые юристы считают это положение в римском праве какой-то особенностью и стараются объяснить ее тем, что это положение создано не законодательством, а юриспруденцией, что оно есть отзыв римских юристов, получивший законную силу; а так как римские юристы принадлежали большей частью к стоической школе философии, то и приписывают это положение влиянию стоической философии: действие, совершенное по принуждению, потому считается действительным и имеет значение, что по учению стоиков от человека требуется, чтобы он определялся в своих действиях не посторонней, а собственной волей. Но стоическая философия давно кончила свое господство, а между тем положение это и теперь имеет силу, и гораздо естественнее думать, что оно не зависит от какой-либо философии, а есть прямой вывод из того, что действие есть произведение воли, а это положение даже не есть положение права, потому что существует независимо от него.

Но из того, что действие, совершенное под влиянием принуждения, не считается ничтожным, а признается юридическим, действительным, не следует еще, чтобы наступили и все те последствия, которые влечет за собой действие. Справедливо, что и действие, совершенное по принуждению, есть произведение воли; справедливо, что человек с твердым характером остается непоколебимым при каком бы то ни было принуждении; но все же человек вынужден к совершению действия, которого без того не совершил бы, а законодательство должно иметь в виду большинство граждан, следовательно, людей обыкновенных, с характером более или менее слабым, а не героев. Поэтому законодательство должно допустить известное противодействие принуждению, парализовать то юридическое значение, которое имеет действие.

(Наше законодательство рассматривает принуждение как уголовное преступление; в случае признания судом уголовным факта принуждения, лицо, совершившее действие, может считать это действие несуществующим, например, не исполнять обязательства, принятого на себя, требовать обратно переданное имущество и т. п.2 Но как эти последствия, так и возбуждение дела о принуждении зависят от лица, совершившего действие под влиянием принуждения: если оно желает, то принуждение не окажет влияния на юридическое значение действия, и последнее будет обсуждаемо точно так же, как бы на совершение его была собственная добрая воля лица, автора действия. Эти положения находят себе надлежащую почву в нашем законе: во-первых, в правиле хотя и потерявшем ныне силу, неважном для раскрытия мысли законодателя, лежащей в основе законов о принуждении, а именно - в правиле, ограничивающем право опровержения вынужденных сделок известным сроком до истечения его лицо пострадавшее может решить вопрос, оставить ли сделку в силе или обессилить ее; во-вторых, в том положении, что дела о принуждении, хотя и рассматриваются судом уголовным, но в порядке частного обвинения, - по жалобе потерпевшего", который опять волен и не начинать дела. - А.Г.).

Не всякое принуждение, однако, оказывает такое влияние, что действие, совершенное по принуждению, лишается юридических последствий; определяются известные условия, при которых принуждение действительно оказывает такое влияние, - иначе почти каждое действие может быть опорочено, как совершенное по принуждению, ибо на определение воли всегда имеет влияние какое-либо обстоятельство, которое посредством натяжки можно довести до принуждения. Так, чтобы лишить действие юридических последствий, принуждение, по определению законодательства, должно состоять или в нанесении настоящего зла, или в устрашении будущим. Настоящим злом называется причинение неприятностей в настоящую минуту самому принуждаемому лицу или лицам, близким ему; злом будущим называются угрозы, зло, которое принуждающее лицо обещается совершить впоследствии. Саму меру принуждения наше законодательство не определяет, но одно ограничение разумеется само собой, а именно, чтобы зло было основательное, состояло не в одной пустой угрозе, но чтобы была вероятность, что угроза будет совершена: в противном случае не признается принуждения. Например, если постороннее лицо угрожает чиновнику отрешением от должности, то, без сомнения, невероятно, чтобы угроза осуществилась, и если чиновник совершит вынуждаемое действие, то не сможет отговориться, что действие совершено им под влиянием принуждения.

Таким образом, следует рассчитывать все-таки на людей рассудительных, с характером более или менее твердым, потому что есть такие слабые натуры, которые всего боятся, которым кажется, что всякая угроза может осуществиться: для таких людей все будет принуждением. Далее, принуждение должно быть направлено на какое-либо существенное благо человека, например, на жизнь, честь, здоровье лица принуждаемого или лиц, близких ему: иначе принуждение не оказывает влияния на юридическое значение действия - другими словами, требуется, чтобы принуждение физическое или психическое было в известной соразмерности с тем действием, которое вынуждается от лица. Так, например, если угроза направлена против имущества, а действие, которого требует принуждающий, есть тяжкое преступление, то угроза должна считаться несоразмерной с вынужденным действием, слабее его: лучше лишиться имущества, нежели совершить тяжкое преступление. Но если, например, требуется имущество и угрожается целомудрию жены, то угроза выше требуемого действия, совершенного под ее влиянием.

Далее, вынуждаемое действие должно находиться под прямым и непосредственным влиянием принуждения, т. е. должно совершиться именно то действие, которое вынуждается, и тогда только может быть речь о принуждении, а недостаточно только того, чтобы лицо во время совершения действия состояло под влиянием принуждения. Может случиться, что принуждаемое лицо совершит действие, в котором будут все исчисленные нами принадлежности принуждения, но не будет непосредственной связи между принуждением и действием, т. е. лицо совершит действие, но не то, которое вынуждается от него, - в таком случае не может быть речи о принуждении. Например, лицо А вынуждается к совершению акта купли-продажи; находясь в стеснительном положении, лицо это пишет записку к своему знакомому В, в которой обещается наградить его, если В выручит его из беды; В действительно является и освобождает А от принуждения, но А уклоняется от исполнения своего обещания на том основании, что он дал его под влиянием принуждения: спрашивается, должен ли А заплатить обещанное? Конечно, должен, потому что хотя посредственная связь между принуждением, которому было подвергнуто лицо А, и обещанием с его стороны награды лицу В и есть, но нет между ними непосредственной связи, так как принуждение клонилось не к обещанию награды, а к совершению купли-продажи.

Наконец, необходимо, чтобы лицо принуждающее не было вправе делать принуждение. В законодательстве нашем прямо говорится, что принуждение бывает тогда, когда кто-либо принуждается к совершению известного действия страхом настоящего или будущего зла; но о зле может быть речь только тогда, когда лицо совершает действие, которое оно не вправе совершить. В действительности, правда, нередко считается злом и такое действие, которое совершено лицом по праву; но если причинение зла составляет осуществление права со стороны другого лица, то в юридическом смысле нельзя говорить о зле, а следовательно, и о принуждении. Например, отец принуждает дитя к какому-либо действию; если это действие не принадлежит к числу таких действий, к которым отец не может принуждать дитя (например, к вступлению в брак), то принуждение его не есть принуждение в юридическом смысле. На эти-то условия принуждения и следует обращать внимание при обсуждении отдельных случаев принуждения, представляющихся в действительности, и только там, где есть эти условия, необходимо придавать принуждению то влияние на юридическое действие, которое приписывается ему законодательством.

Иногда, и очень нередко, по несовершенству человеческой природы воля определяется под влиянием заблуждения. Заблуждением в юридическом смысле называется ложное представление о предмете. Подобно принуждению, оно обнимает собой два вида: или отсутствие познания о предмете определяет волю, или ее определяет ложное представление о предмете. В первом случаб заблуждение называется неведением (ignoran-tia), во втором - ошибкой (error). Если действие совершено под влиянием неведения, то это значит, что если бы у лица было представление, которого у него нет, то оно не совершило бы действия или совершило бы его иначе. Если же действие совершено под влиянием ошибки, то это значит, что если бы у лица было истинное представление о предмете, то оно не совершило бы действия или совершило бы его иначе.

Итак, неведение и ошибка приводят к одному и тому же результату: в том и в другом случае есть ложное представление о предмете; только при неведении ложное представление отрицательное, лишенное всякого содержания, тогда как при ошибке ложное представление действительное, но несоответствующее истине. И в юридическом отношении неведение и ошибка - понятия тождественные: различие между ними не имеет никакого практического значения". Действительно, так как заблуждение рассматривается в праве не в отвлеченности, а по его влиянию на действия, то все равно, какое бы ни было содержание заблуждения, совершенное ли незнание предмета или ложное представление о нем, в том и другом случае есть отсутствие истинного представления о предмете, а это-то и важно с юридической точки зрения. Гораздо важнее в области права другое различие заблуждения - различие по предмету, которого оно касается: или заблуждение касается какого-либо юридического определения и называется заблуждением юридическим (ignorantia, error juris), или оно касается какого-либо обстоятельства, факта и называется заблуждением фактическим (ignorantia, error facti). Например, лицо совершает какое-либо действие по ложному представлению о его законности: положим, выговаривает себе на 20 лет по найму право пользования, не ведая о существовании закона, определяющего maximum срока 12 лет; или лицо знает о существовании закона, устанавливающего известный maximum срока найма, но полагает, что 20 лет не превышают его, - это заблуждение юридическое. Но, например, лицо распоряжается завещательно родовым имуществом, не зная, что оно родовое, хотя лицо знает, что по закону нельзя делать завещания о родовом имуществе, - это заблуждение фактическое.

Одно и то же действие может совершиться или по ошибке юридической, или по ошибке фактической. Например, лицо вступает в брак с родственницей 4-й степени; лицо может вступить в такой брак или потому, что не знает закона, запрещающего брак в 4-й степени родства, или потому, что представляет себе родство с другим лицом не в 4-й, а например, в 8-й степени, или вовсе не знает о родстве, хотя хорошо знает закон, запрещающий браки между лицами, состоящими в известных степенях родства. Что касается до значения заблуждения для действия, совершенного под его влиянием, то заблуждение (неведение или ошибка), относящееся к закону, по нашему законодательству не принимается во внимание, так что действие, совершенное по незнанию закона, обсуждается точно так же, как если бы лицо знало закон. Так, если действие составляет нарушение закона, то оно и обсуждается как нарушение закона, хотя бы автор действия и не знал о законе. Но нарушение закона предполагает умысел лица, нарушающего закон, а если лицо не знало о законе и, следовательно, не имело умысла нарушить его, то спрашивается, на каком же основании противозаконное действие влечет за собой последствия, сопряженные с нарушением закона, тогда как коренное положение права - что нет нарушения закона без вины нарушителя? Это основывается на коренном правиле нашего законодательства, что никто не может отговариваться неведением законов следовательно, все граждане предполагаются знающими законы, а потому в противозаконном действии всегда предполагается умысел со стороны лица, совершившего действие.

Фактически, конечно, на каждом шагу встречается неведение законов; не только граждане, чуждые разнообразных юридических отношений/не знают законов, но очень часто люди, беспрестанно вращающиеся в гражданской деятельности, не знают законов; нередко даже люди, призванные к применению законов, не знают их. Таким образом, определение законодательства расходится с действительностью: законодательство полагает, что граждане знают законы, а огромное большинство граждан не знают их. Само правительство сознает, какое затруднение сопряжено с этим положением законодательства, и принимает меры к распространению сведений о законах. Но эти меры как у нас, так и в других государствах недостаточны: в настоящее время законы обнародуются обыкновенно посредством печати, но многие граждане, особенно из наших соотечественников, безграмотны, из грамотных же людей большая часть или не интересуется чтением законов, или не имеет возможности прочесть их, почему знание законов доходит почти до каждого урывками, случайно и само знание нередко бывает неточно, сбивчиво. Но определение законодательства, что никто не может отговариваться неведением законов, вытекает отчасти из самого существа закона: если закон есть отражение юридических воззрений народа, то каждый причастный к юридическому быту носит в себе сознание тех юридических воззрений, которые господствуют в быту; следовательно, от каждого члена гражданского общества можно ожидать, что ему не чужды те юридические понятия, которые существуют в обществе, точно так же как от каждого русского можно ожидать, что он говорит по-русски.

Правда, закон не всегда бывает верным отражением юридических воззрений действительности: нередко закон противоречит им или содержит какое-либо специальное определение, в основании которого только лежит юридическое воззрение действительности, и потому по отношению к положительным законам далеко не всегда оправдывается предположение законодательства, что законы известны гражданам. Но и независимо от того, что закон есть отражение юридических воззрений народа, положение, что никто не может отговариваться неведением законов, составляет существенную потребность юридического быта и вызвано необходимостью: без этого положения большая часть законов осталась бы без применения. И тем с большей легкостью можно примириться с существованием этого положения в законодательстве, что от господства его мы не видим больших беспорядков в обществе. Причина, во-первых, та, что все-таки есть связь между положительными законами и юридическими воззрениями народа и, чем более развивается в обществе гражданственность, тем эта связь становится теснее. Во-вторых, знание законов приобретается не только в школе, но и сама жизнь знакомит человека с законами, так что школа жизни заменяет отчасти школу теоретическую. Далее, в тех государствах, где народ принимает участие в общественных делах, он по крайней мере в значительной степени интересуется ими; там принимаются к сведению все издаваемые постановления законодательной власти и знание законов довольно распространено. Если в государстве есть сословие людей, знающих законы, и это сословие слито с остальным народонаселением, то сведения его заменяют и пополняют недостаток сведений в других классах народонаселения. Например, если в государстве имеется просвещенная адвокатура, то осведомленность адвокатов в законах служит заменой знания законов тем лицам, которые обращаются к ним за советами. Наконец, и законодательство может постановить правила, которые будут препятствовать гражданам, не знающим законов, совершать какие-либо важные гражданские действия без участия сведущих лиц. (Так, наше законодательство вменяет нотариусам в обязанность допросить лиц, совершающих акт, понимают ли они его смысл и значение. - А. Г.).

Иные законодательства еще извиняют незнание законов некоторым лицам, например, женщинам и крестьянам, по крайней мере в некоторых случаях. Но наше законодательство не допускает таких изъятий; оно имеет в виду, что те лица, которым можно бы извинить неведение некоторых законов, могут быть воздержаны от невыгодных для них действий; иначе интересы их охраняются другими лицами. Так, несовершеннолетние действуют под руководством попечителей потому и по отношению к ним у нас имеет силу правило, что никто не может отговариваться неведением законов.

Итак, неведение закона не принимается во внимание при обсуждении юридического значения действия: оно обсуживается точно так же, как если бы лицо, совершившее известное действие по неведению закона, знало закон - неведение закона не вредит юридической силе действия. Иногда от этого бывают тягостные последствия для лица, совершившего действие, и даже в большей части случаев неведение закона оказывает тягостные последствия, так что с точки зрения интересов лица, которого касаются последствия действия, должно сказать, что неведение закона не «вредит», а не «помогает» ему.

Но встречаются и такие случаи, в которых неведение закона обращается в пользу лица. Например, когда лицо не ведает закона, запрещающего несовершеннолетним договор, невыгодный для себя: договор недействителен и лицо избавляется от ущерба; следовательно, неведение закона, можно сказать, помогает ему. Но клонится ли неведение закона в ущерб или в пользу лица, совершившего действие, - в том и другом случае действие юридической ошибки одинаково: значение действия нисколько не изменяется от того, что оно совершено под влиянием неведения закона, так что по отношению к силе действия можно сказать, что юридическая ошибка или неведение закона ему не вредит (error juris поп nocet).

Что касается влияния на юридическое действие заблуждения фактического, т. е. ошибки, касающейся какого-либо обстоятельства, акта, то действие, совершенное под влиянием такого заблуждения, считается действительным, если оно действительно по закону; если же действие оказывается нарушением закона и последствием этого нарушения определяется ничтожество действия, то оно ничтожно. Например, А вступает в брак с В, не имея в виду, что В ему родственница, но оказывается, что В ему родственница - только в степени, не запрещенной относительно брака; несмотря на ошибку, брак действителен, потому что само действие, вступление в брак, не составляет нарушения закона. Но, например, А вступает в брак с В, не имея в виду, что В приходится ему родственницей в степени, запрещенной относительно брака; такое вступление в брак составляет нарушение закона, которое влечет за собой ничтожество действия, и потому брак А с В признается недействительным.

И только в некоторых немногих случаях фактической ошибке приписывается определенное юридическое значение. Так, наше законодательство постановляет, что если брак окажется недействительным, то и дети, рожденные от брака, признаются незаконными; но если противозаконный брак заключен при обстоятельствах, заслуживающих снисхождения, к числу которых несомненно относится и ошибка, незнание какого-либо препятствующего обстоятельства, например, незнание одной из сторон того, что другая состоит уже в браке, то хотя брак и объявляется недействительным, но суду предоставляется право просить верховную власть о признании детей, прижитых от брака, законными Или, например, фактическая ошибка оказывает влияние при владении: по определению нашего законодательства, добросовестный владелец при отчуждении от него вещи, которой он владеет, не вознаграждает ее хозяина за пользу, извлеченную из вещи во время добросовестного владения Но что такое добросовестное владение, как не владение, основанное на фактической ошибке? Добросовестным будет, например, владение лица, которое купило вещь не у собственника, ошибочно считая продавца собственником вещи; но такое владение потому только и считается добросовестным, что лицо, покупая вещь, не знало, что продавец вещи не собственник ее, а без той ошибки владение не считалось бы добросовестным. Таким образом, и о фактической ошибке можно сказать, что вообще она не вредит юридическому значению действия - error facti поп nocet, а только в некоторых случаях, по исключению, отражается ее влияние.

(Сводя воедино сказанное о юридической и фактической ошибке, мы приходим к тому, что с точки зрения юридического значения для сделки ни та ни другая по общему правилу ей не вредит. Римские юристы рассуждали иначе: они становились на точку зрения лица, страдающего от сохранения сделки в силе, и потому выставляли не единое начало для обоих видов ошибки, а два противоположных - error juris semper nocet, error facti поп nocet. Если иметь в виду, что с римской точки зрения можно выставить два правила с целым рядом исключений из них, а с точки зрения вышеизложенной достигается объединение, сведение двух различных случаев к единому началу, то нельзя не признать, что последняя точка зрения более научна, чем римская. -А. Г.).

Рассматривая влияние ошибки на юридическое действие, мы предполагали, что ошибка независима от стороннего умысла. Но она может быть вызвана искусственно, умыслом стороннего лица, и тогда называется обманом. Таким образом, прежде всего в обмане представляется ошибка: точно так же, как о человеке ошибающемся говорят, что он обманывается, так точно и при обмане лицо действует под влиянием ложного представления о предмете. Но обман представляет еще и другую сторону: воля лица, совершающего действие, при обмане определяется извне, стараниями другого лица. Этой другой стороной обман приближается к принуждению, так что представляет в себе соединение принуждения и ошибки, и можно определить его так: обман есть искусственное возбуждение ложного представления усилиями стороннего лица. Соответственно этому обсуждается и значение обмана для юридического действия: если заблуждению нельзя приписать силу, уничтожающую волю, если нельзя приписать такую силу и принуждению, то, конечно, и действие, совершенное под влиянием обмана, нельзя считать ничтожным. Но если обман представляет нарушение права другого лица, составляет преступление, то юридические последствия действия устраняются, так что и само действие, насколько оно есть действие обманутого, считается как бы несуществующим, а сохраняет свою силу и значение только как действие преступное по отношению к обманщику. В этом случае, следовательно, действие обмана уравнивается с действием принуждения. Но как и при влиянии принуждения на волю, юридическое действие лишается своих последствий не само собой, а по определению общественной власти, так точно и при влиянии на волю обмана, чтобы юридическое действие лишилось своих законных последствий, требуется постановление о том со стороны (суда: уголовного, если, конечно, данная форма обмана уголовно наказуема. Иное дело, если данное обманное действие не подходит по своим признакам под определение уголовного уложения. Не всякий обман составляет преступление; есть случаи, когда обман не подлежит определениям уголовного законодательства, например, если он выражен в отрицательном действии. В этих случаях надо различать обман, значение которого для силы давней сделки определено гражданским законом, от обмана, о котором в этом законе никаких указаний не имеется. Так, относительно купли-продажи движимости постановлено, что она может быть признана недействительной в случае обмана. Но, например, о найме, заключенном при посредстве обмана, закон точно не говорит. Вправе ли мы придавать обману и тут такое же разрушительное значение, как в предшествующем случае? Едва ли. Если данное обманное действие и уголовно не наказуемо, да и гражданский закон не возводит его в основание недействительности сделки, то возводить его в таковое ни теория, ни практика не вправе. Ссылаться в этих случаях на правило, по которому сделка должна быть основана на свободном произволе и согласии, нельзя. Закон прямо указывает на обстоятельства, благодаря которым нарушается свобода произвола и согласия, - это принуждение и подлог причем под подлогом разумеется не обман, а подделка акта или документа. Но если уголовно ненаказуемый обман в случаях, не предусмотренных гражданским законом, не влечет за собой недействительности сделки, то, с другой стороны, нельзя отрицать всякое его юридическое значение. Несомненно, что наличность его дает основание лицу пострадавшему требовать вознаграждение за причиненный ему убыток. -А. Г.).