2. Законы Ману

     По своему значению и известности Законы Ману не уступают Законнику Хаммурапи. Их составление относят к 1 столетию до н. э.

     Авторами Законов Ману были, по-видимому, мудрецы одной из древнеиндийских брахманских школ. Они же дали этой кодификации имя Ману, одного из мифических прародителей человека"

     Написаны Законы Ману в форме двустиший (шлок), ритмической прозой, что должно было облегчить их запоминание. Всего в Законах 2685 статей.

     Язык, на котором написаны Законы Ману, называется санскритским, язык древних индусов.

     По своему словарному фонду и грамматическому строю санскрит находится в тесном родстве со всеми основными европейскими языками - греческим и латынью, германскими и славянскими языками. Общность так называемых индоевропейских языков давно уже привела исследователей к выводу о праисторической территориальной близости всех тех народов, потомками которых являются древние греки и римляне, германцы и славяне, кельты и литовцы. Районом их первоначального совместного проживания называют обыкновенно Южную Европу, включая Украину, Кубань, Поволжье. Естественно предположить, что языковая общность была для них не случайной, как не случайной была и их территориальная связь. 06 этом же свидетельствуют обычаи, многие из которых объединяют указанные народы удивительным совпадением некоторых подробностей, обрядов и т.п. и которые не могли быть просто-напросто заимствованы или возникнуть независимо друг от друга.

     Содержание Законов Ману выходит за пределы права. Они трактуют и о политике, морали, религиозных предписаниях благочестивому человеку.

     Правовая санкция дополняется часто угрозой неблагоприятного последствия плохого поступка в потустороннем мире. И не только для самого правонарушителя.

     Лжесвидетель предупреждается, например, что когда он говорит неправду "относительно мелкого скота", то "убивает пять своих родственников", относительно коров - десять, относительно лошадей - сто и тысячу - относительно людей. Законы Ману были написаны в период, когда основная масса арийского населения Индии жила в условиях патриархального быта. Типичной была большая семья, объединявшая под одной кровлей всех нисходящих родственников ее главы: сыновей с их женами, детьми, женами их детей и их детьми. Имущество этой семьи было ее общим достоянием, но управлялось главой. Сельская община выделяла ей участок земли. Отчуждать его было возможно не иначе как по единодушному согласию всей общины.

     Английский исследователь М. Эльфингстон следующим образом характеризует земельные отношения в индийской сельской общине в том виде, как они сохранились еще в XIX веке: "По общепринятым понятиям, сельские землевладельцы все происходят от одного или нескольких лиц, основавших селение, и единственным исключением являются лица, получившие свои права покупкой или каким-нибудь другим способом от членов коренного братства... Все землевладельцы пользуются коллективным правом собственности, и, хотя они всегда получают более или менее определенные участки, между ними никогда не бывает совершено раздела. Землевладелец может, например, продать или заложить свои права, но он должен предварительно получить на это согласие селения. Если семья вымирает, ее доля опять становится общим достоянием".

     Распоряжение же всей прочей собственностью семьи, в особенности собственностью благоприобретенной (не наследственной), было делом самой этой семьи.

     Всякое фактическое обладание спорной вещью следовало при необходимости обосновать указанием на его происхождение: куплю-продажу, переход по наследству, распределение по жребию (когда речь идет о земельном наделе) и т. д. Ссылка на одно только длительное добросовестное владение была недостаточной. Однако, если собственник "молча наблюдает", как другой пользуется его вещью, и это продолжается 10 лет, "он не имеет права получить ее обратно" (гл. УШ, ст. 147).

     Как только право признало существование владения, оно должно было изобрести приобретательную давность. Так и случилось. Нельзя было допустить, чтобы находящиеся во владении вещи были навеки изъятыми из оборота или чтобы владелец, опасаясь изъятия, относился к этим вещам как к второсортным и потому воздерживался от их поддержания (если это было, например, строение и т.п.).

     Регламентируя институт договора, Законы Ману устанавливают важное правило, сохранившееся в принципе до настоящего дня: не может считаться действительной сделка, которая заключена с безумным, малолетним, одряхлевшим, пьяным. Недействительна и такая сделка, которая заключена с применением насилия или обмана.

     Непременным условием всякого договора была его публичность. Только свидетели могли спасти от наказания в случаях, когда требовалось представить продавца, а он не был известен или отсутствовал.

     Считалось, что всякая тайная сделка заключает в себе какую-то противоправность: иначе зачем секретничать? В одном из философско-политических и юридических трактатов Древней Индии Артхашастре говорится: "Сделки, заключенные тайно, келейно на дому, ночью, в лесу, сопряженные с вероломством и заключенные по тайному сговору, запрещаются".

     Много внимания уделяют Законы Ману договору займа. Устанавливается максимальный размер процентов (2% в месяц для брахмана, 3% - для кшатрия, 4% - для вайшьи и 5% - для шудры). Указываются средства обеспечения и среди них поручительство другого лица, а также залог. Если должник оказывается несостоятельным, долг переходит на поручителя. Если долг уплачен, залог подлежит возврату.

     В случае смерти должника обязанность уплаты переходит на сына и даже на других родственников. Невозможность уплаты приводила к долговому рабству.

     В одной старой брахманской книге в числе законных способов побудить к уплате долга называется задержание жены должника, его сына, его животных, а также постоянное ожидание у дверей дома должника ("осада").

     Помимо того, Законы Ману разрешали кредитору действовать силой. Захватив должника и приведя его в свой дом, кредитор имел право морить его голодом и даже избивать, пока тот не уплатит долг.

     В семейном праве вполне утвердилось господство мужчины (мужа, отца), однако пережитков старого группового брака еще много. Браки заключаются по воле родителей, но когда умирает муж, вдова, по обычаю, становится женой деверя; муж, потерявший жену, женится на ее сестре.

     Артхашастра различает несколько форм брака (почти в точности совпадающих с соответствующими римскими обычаями): правильный или торжественный брак (при этом приданое жены переходит в собственность мужа); брак с выкупом (покупкой жены): брак, основанный на свободном соглашении супругов, и, наконец, похищение жены - умыкание, возникшее из обычая брать женщин в бою, как берут трофей.

     В принципе признавалось, что женщина должна всегда находиться под опекой мужчины: отец охраняет женщину в детстве, муж - в молодости, сыновья - в старости: "женщина никогда не пригодна для самостоятельности".

     По Артхашастре, "муж обязан учить жену поведению и может ударить ее 3 раза по спине: расщепленной тростью, веревкой или рукой".

     Развод для жены невозможен: "ни продажей, ни разводной платой жена не освобождается от мужа". Муж может оставить жену, "если она его ненавидит"; "жена, не рожающая детей, может быть переменена на 8-м году, рожающая мертвых - на 10-м, только девочек - на 11-м, но сварливая - немедленно".

     Супружеская верность поддерживается суровыми карами. В то же время допускается самая широкая добрачная половая свобода девушек. Сын, которого девушка родит в доме своего отца, будет считаться "сыном замужней девушки". После он станет сыном того, кто на ней женится. Такие дети не были препятствием к браку.

     Наследство делится между всеми сыновьями поровну, и ни один из них не может быть обойден. Наследники могут и не разделяться. В таком случае они живут все вместе на старом отцовском хозяйстве, управляясь старшим братом как своим главой.

     Известная доля наследства выделялась дочерям, но только в виде приданого.

     Отец, не имевший сына, побуждал дочь выйти замуж, с тем чтобы рожденный в этом браке мальчик вошел в состав семьи деда, стал его собственным усыновленным ребенком. Объяснение этому следует искать в обычаях заупокойного культа древних индусов. Существенным его элементом были разного рода заупокойные дары и обряды, без которых умерший, как верили, был обречен на страдания в загробной жизни. Наследуя имущество усыновителя, соответствующее лицо было обязано совершать обряды заупокойного культа. Не исключено также, что между наследованием по закону и наследованием по завещанию - в качестве промежуточной формы - находится усыновление. Оно было не чем иным, как искусственно созданным кровным родством (особенно когда дело касалось постороннего человека).

     В уголовном праве, как оно представлено в Законах Ману, различаются умысел и неосторожность, первое правонарушение и рецидив, тяжкое преступление и легкое.

     Самым же важным для определения наказания было то, к какой варне принадлежит потерпевший и правонарушитель. Здесь безраздельно господствует несправедливейший из принципов: снисходительность к тому, кто попирает низшего, беспощадная расправа над посягающим на высших.

     Брахман или кшатрий, оклеветавший низшего, отделывался штрафом. Шудре, выбранившему кого-нибудь из членов высшей варны, вырезали язык. А если он пытался "учить брахманов их долгу", в рот и уши ему вливали кипящее масло.

     Суровы наказания за воровство. Вор, застигнутый на месте преступления, мог быть убит немедленно. Ночная кража каралась посажением на кол. В других случаях предписывалось членовредительство, 11-кратный штраф от стоимости украденного и пр. Наказание возрастало при рецидиве.

     Разрешение убивать вора, застигнутого в момент кражи, и всякого ночного вора мы находим и в законах Рима, Русской Правде, германских судебниках. Англосаксонские кодексы разрешают такое убийство, но угрожают тому, кто убьет вора ускользнувшего.

     В особый состав преступления выделяется грабеж, довольно точно определяемый с чисто юридической стороны: открытое похищение имущества, совершенное в присутствии потерпевшего (в отличие от воровства как тайного хищения).

     Наказанием за умышленное убийство была смертная казнь. Искалечение наказывалось искалечением, но не вполне так, как это предписывается талионом.

     "Человеку, который искалечил Другого человека, не только отрезают ту же часть тела, но также отрезают руку. Если его преступление привело к потере работником руки или глаза, то его осуждают на смерть" (Артхашастра).

     Вообще говоря, талион не свойствен старому индийскому праву так же, как он не свойствен старому афинскому, римскому, германскому и славянскому праву.

     Среди других преступлений Законы Ману указывают на изнасилование, караемое телесным наказанием, мошенничество, вымогательство, продажу недоброкачественных товаров и др.

     Всякое посягательство на государственный и общественный строй каралось смертью. Посажение на кол, утопление и отрубание головы - таковы главные виды смертной казни. Членовредительные наказания распространялись на "половые органы, чрево, язык, две руки, две ноги, глаз, нос, два уха, все тело".

     За одно преступление могло быть назначено несколько наказаний. Дополнительным наказанием было клеймение: на лбу пьяницы выжигали знак продавца спиртного, лоб вора украшали изображением собачьей ноги и пр.

     Переходя к суду и судебному процессу, следует раньше всего отметить то несомненное предпочтение, которое .отдается коллегиальному решению дел.

     "Царь, желая рассмотреть судебные дела, пусть является подготовленным в суд с брахманами и опытными советниками... Но если царь не делает разбора дела лично, тогда следует назначить ученого брахмана для их разбора... Тот, придя в высокий суд, окруженный тремя судьями, пусть разбирает дела царя, сидя или стоя" (гл.УШ, ст.ст. 1,9,10).

     Не менее трех свидетелей требуется и для изобличения ответчика, отрицающего свою вину (гл. VIII, ст. 60).

     Главными средствами установления судебной истины по Законам Ману были свидетельские показания и разного рода испытания. Какие-то предварительные действия, особенно в делах о государственных преступлениях, имели место, но, как правило, расследование начиналось и заканчивалось в самом судебном заседании (судебное следствие).

     В оценке показаний свидетеля господствует критерий качества свидетеля. Это неизбежно для общества, разделенного на резко отграниченные касты. Свидетеля себе никто не готовит: им становятся по воле случая. Но чтобы шудра был свидетелем по делу "высшего", считалось недопустимым. Отсюда формальная оценка доказательств. Важно не столько то, что говорится, сколько то, кто говорит.

     Люди низших варн не могут свидетельствовать против людей высших вари. Показания "рабов, родственников и детей" "ненадежны", и потому лучше к ним не прибегать. При разногласии между отличным и хорошим свидетелем предпочтение должно быть отдано показаниям отличного и т. д.

     Существенной чертой Законов Ману является правовой формализм. Его нет или почти нет в семитических кодификациях, но он непременный элемент старого римского процесса. Независимо от имеющихся доказательств и даже без их рассмотрения судьи могли объявить истца проигравшим дело, если, например, оказывалось, что он привел свидетеля, не присутствовавшего при сделке, или если его свидетель запутывался в показаниях. Истец, безусловно, проигрывал дело и тогда, когда его свидетель в течение семи дней после показаний заболевал или с ним случалось несчастье от огня, или умирал его родственник: во всем этом видели кару богов.

     В тесной связи с указанным верованием находился обычай судебных испытаний, или ордалий. Когда отсутствовали достоверные свидетельства и судьи, исследовавшие дело, не знали, как его решить, прибегали к клятве.

     Брахман клялся "правдивостью", кшатрий-воин - "колесницами и оружием" (ср. римские, германские и славянские клятвы на оружии), вайшья - коровами, зерном и золотом, шудра - "всеми преступлениями".

     В некоторых случаях клятва могла быть признана недостаточной, и тогда обвиняемый должен был "взять огонь" или погрузиться в воду. "Тот, кого пылающий огонь не обжигает, кого вода не заставляет подняться вверх и с кем вскоре не случается несчастья, должен считаться чистым в клятве".

     Оправдание этого обычая Законы Ману видят в примере богов. Один из мифических святых мудрецов был обвинен младшим братом в том, что он находился в связи с шудрянкой.

     Обвиненный прошел через огонь, и "наблюдатель мира" не сжег на теле невинного ни единого волоса.

     В другом месте Законы Ману объясняют смысл ордалия - злодеи думают: "никто не видит нас", но их видят боги.

     Испытание огнем могло существовать в разных формах. Самой распространенной было, по-видимому, прохождение через костер. Испытание водой состояло в следующем: испытуемый, связанный определенным образом, погружался в реку; если он шел ко дну, то, как это на первый взгляд ни удивительно, считался оправданным. Вода, обожествляемая в качестве "чистой стихии", его не выталкивала, она его принимала и тем самым очищала (ft обвинения. Но плохо было тому, кто оставался на поверхности.

     Затрудняясь в выборе средств доказывания, судьи требовали вещественных доказательств - поличного. Справедливый царь, говорится в Законах Ману, не казнит вора, если у него не найдено краденого. Пойманного же с краденым или с воровским инструментом следует казнить не колеблясь. Деревня должна была спешить на помощь при каждом зове, особенно когда грабят на дороге: пойманного таким образом вора судить было уже несложно.

     Но поличное имеется не всегда. И тогда остается следить за тем, как показывает свидетель, как отвечает обвиняемый: голос, которым даются показания, цвет лица, движения, взгляд, жест и т.п. должны помочь найти виновного.

     Автор Артхашастры (Каутилья) поучает судью: вот основания, указывающие на недостоверность показания: опрашиваемый уклоняется от обсуждаемого предмета и переходит на другой: сказанное им ранее не вяжется с последующим: подтвержденное свидетелями не признает; беседует со свидетелями в неположенном месте.

     Конечно, впечатление, которое способен произвести обвиняемый или свидетель своим поведением на следствии, имеет значение и в настоящее время (особенно в суде присяжных). Но ни одна современная правовая доктрина не позволяет судье основывать приговор только на этом, часто весьма ошибочном, впечатлении.

     В древнем суде считалось особым достоинством вынудить ответчика (обвиняемого) к такому психологическому действию, которое бы его с очевидностью разоблачило. На этом построены известные легенды о судейской мудрости царя Соломона.

     Среди поучительных примеров, собранных в одном старом китайском судебном сборнике, фигурирует, например, такой "бродячий" сюжет. В одном доме правили два брата. У обоих одновременно родились мальчики. Но у жены старшего брата ребенок родился мертвым. Тогда она захватила сына, рожденного женой младшего брата, и объявила его своим. Судья, к которому поступило дело, взял мальчика в суд и предложил женщинам захватить его силой. Старшая тотчас кинулась за ребенком, но младшая, боясь причинить ребенку повреждения, отступила. Судья сказал старшей; ты заботилась об имуществе (наследстве), а она о самом ребенке. И отдал сына матери.

     Рассматривая древневосточные правовые кодификации, исследователь неоднократно сталкивается с декларациями, провозглашающими начала "справедливости", "правды", "нравственности" и т. д. Возникает воззрение, что законодательство покоится на собственных основах, на правилах "справедливости", "нравственности", "правды" или религии, что его источником является свободная воля законодателя.

     А когда к тому же появится наука права, когда юристы, сравнивая между собой различные кодексы или системы права, обнаружат общее между ними, представление о праве, содержание которого дано в нем самом, о некоем естественном праве, данном самой природой, о некоей вневременной справедливости получит теоретическое обоснование.

     Между тем, как мы видели, и Законник Хаммурапи, и Законы Ману считают рабство справедливым. Точно так же феодальное право будет исходить из справедливости крепостничества. А когда французская буржуазная революция отвергнет и рабство и крепостничество, основной аргумент будет тот же -справедливость!

     Мы ознакомились с государственностью и правом древневосточных народов. Конечно, мы увидели немало общих черт и черт особенных. Иначе и не могло быть. Но главное прослеживается повсюду: государство - восточнодеспотическое, право - при всех своих даже и существенных различиях - стоит на стороне богатства и знатности. Тем не менее именно здесь, на Востоке, возникли и развились земледелие, скотоводство, ремесла, архитектура и т.д., а вместе с тем государственность и право, юридическая литература и культура вообще, оказавшие, как мы теперь знаем, непреходящее влияние на культуры Древней Греции и Древнего Рима, а значит, и на их юридическую культуру - юридическое мировоззрение, кодификации права, суди процесс вообще.

     Вместе с тем нельзя не видеть, что все основное, что происходило в хозяйственной или правовой жизни стран Древнего Востока, не может быть понято вне рабства как главного фактора в жизнедеятельности древневосточных обществ.

     Вне рабства, вне того, что связано с рабством, нет никаких сколько-нибудь существенных правовых отношений вообще. Имеем ли мы дело с семьей, тотчас выступают наружу отношения, связанные с наложницей-рабыней и ее детьми; с правом продажи в рабство членов семьи; с рабыней, которая, обманув хозяина, отдает своего ребенка свободной женщине; с "дворцом", когда обнаруживается незаконно отданный на сторону ребенок дворцовой рабыни: с домашним рабством в его разных формах и т. п. Имеем ли мы дело с воином и его службой, тотчас возникают проблемы, связанные с его возможным выкупом из плена - рабства. Имеем ли мы депо с договорами купли-продажи, мены или найма, мы должны быть готовы к тому, что в качестве "предмета" договора появится раб или рабыня и их дети. Исследуем ли мы судоустройство и судопроизводство, особое отношение к рабу-ответчику станет непременной существенной частью вопроса. Грани между свободным состоянием и рабством и очень резки, и очень условны. На всяком свободном, исключая, может быть, самых привилегированных, лежит неотвратимая печать рабства.