Глава I. ОБЩИЕ ВОПРОСЫ СУДЕБНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ

Задачи судебно-психологической экспертизы. Основная задача судебно-психологической экспертизы состоит в оказании помощи органам правосудия при решении вопросов психологического содержания. Деятельность   судебно-психологической экспертизы осуществляется в пределах ее научной компетенции и в соответствии с требованиями действующего уголовно-процессуального законодательства.   Главная функция судебно-психологической экспертизы заключается в получении на основе практического применения специальных психологических знаний и методов исследования новых фактов, позволяющих точно и объективно оценивать индивидуальные особенности психической деятельности обвиняемых, свидетелей и потерпевших. Такими данными могут быть сведения о познавательной деятельности (от простейших ощущений до высших форм мышления), ситуативно обусловленных эмоциональных реакциях, стойких психических состояниях и качествах личности. Необходимо особо подчеркнуть, что судебно-психологическая экспертиза исследует главным образом проявления психики человека, не выходящие за пределы   нормы. Иными словами, судебно-психологическая экспертиза проводится преимущественно в отношении   психически здоровых людей.

Общим принципом судебно-психологической экспертизы является направленность исследования на анализ содержания и структуры индивидуального сознания людей в момент совершения конкретных поступков или отражения явлений действительности.

Всестороннее и полное расследование и судебное разбирательство уголовных дел включает в себя изучение и анализ психологических механизмов поведения людей, в частности степени его осознанности. В тех случаях, когда психологические вопросы не могут быть решены на основе профессионального и житейского опыта юристов, особенно остро ощущается потребность в проведения судебно-психологической экспертизы.

Понимание задач и функций судебно-психологической экспертизы на любом этапе ее развития определялось содержанием законодательства, в условиях которого она осуществлялась, методологическими принципами правовой науки и различных психологических школ и направлений.

Трудно сказать, когда потребность юристов в глубоком познании внутренних, скрытых от стороннего наблюдателя человеческих переживаний достигла такой остроты, что стала побуждать их при рассмотрении конкретных уголовных дел искать помощи у сведущих в этих вопросах лиц.

В России первая известная нам попытка судебно-психологической экспертизы относится к 1883 году. Она была предпринята при расследовании уголовного дела по обвинению московского нотариуса Назарова в изнасиловании актрисы-любительницы Черемновой.

Как сообщила следствию Черемнова, в день преступления она дебютировала на сцене. Томительное ожидание спектакля, волнение, пережитое на сцене, вызвало у Черемновой, по ее словам, такой глубокий упадок физических и душевных сил, что, оставшись наедине с Назаровым, она была не в состоянии оказать ему сопротивление. Желая получить объективные сведения о влиянии на психику связанных с первым выступлением на сцене переживаний, следователь решил допросить двух известных русских актрис М. Н. Ермолову и А. Я. Гламу-Мещерскую.

Проведенное актрисами исследование, или, правильнее говоря, воспроизведение воспоминаний о собственных переживаниях в день дебюта, конечно, еще очень далеко от подлинно научной судебно-психологической экспертизы, однако сам приведенный случай говорит о многом. Он показывает, что уже в те далекие времена делались попытки отойти от традиции решения психологических вопросов только на основе юридических знаний, отражает стремление объективизировать анализ сложных психических явлений.

В более зрелом виде мысль о принципиальной возможности использования специальных психологических знаний в уголовном процессе была высказана в конце прошлого века. К этому же времени относятся и первые попытки проведения научной судебно-психологической экспертизы по сложным уголовным делам. Стремление привлечь психологов к участию в уголовном процессе в качестве экспертов можно объяснить по крайней мере двумя обстоятельствами: во-первых, наметившимся переломом в развитии психологии, все более заметным превращением ее из интроспективной области знаний в экспериментальную науку; во-вторых, желанием многих прогрессивно мысливших юристов поставить уголовный процесс на уровень новейших научных достижений.

В начале нынешнего столетия к созданию основ судебно-психологической экспертизы обратились такие известные психологи, как 3. Клапаред, К. Марбе, В. Штерн и некоторые другие. Ученые смело вторгались в область юридической практики и оставили интересные, хотя и спорные, образцы экспертных психологических исследований. Они отражают настойчивые попытки приблизиться к научному анализу сложных проявлений психики свидетелей, потерпевших, обвиняемых, основанному на объективных экспериментальных данных. На этом пути поборникам развития судебно-психологической экспертизы не удалось избежать некоторых серьезных ошибок. Едва ли не самой глубокой и опасной среди них было преувеличение реальных возможностей нового вида экспертного исследования, попытки поставить его в совершенно исключительное положение, вывести за рамки общеправовых и процессуальных принципов использования специальных знаний в уголовном процессе.

При первых шагах судебно-психологической экспертизы некоторые юристы и психологи видели ее будущее главным образом в исследовании свидетельских показаний. Увлеченные этой идеей, они полагали, что эксперт-психолог не должен ограничиваться установлением только принципиальной возможности конкретного человека испытывать определенные ощущения или выяснением вопроса о допустимости формирования у него зрительных, слуховых и прочих чувственных образов, представлений памяти, составляющих психологическую основу свидетельских показаний. Самые горячие энтузиасты судебно-психологической экспертизы желали слышать от психолога окончательное суждение о достоверности свидетельских показаний, забывая, что это составляет неотъемлемую функцию органов- правосудия. Не имея четкого представления о границах компетенции судебно-психологической экспертизы, юристы иногда выносили на ее разрешение вопросы правового содержания, такие, например, как вопрос о мотивах преступления, характере вины и др.

Отдельные отрицательные тенденции, наметившиеся еще в первый период становления судебно-психологической экспертизы, в условиях буржуазного уголовного процесса постепенно углублялись, в результате чего в капиталистических странах она во многом утратила свой прогрессивный характер, превратившись в некоторых своих проявлениях в попирающее правовые гарантии орудие психического воздействия на личность.

В дореволюционной России наиболее последовательным пропагандистом применения психологических знаний в судебной практике был Л. В. Владимиров. Он предлагал, в частности, подвергать медико-психологическому обследованию каждого обвиняемого, которому может быть назначено наказание, связанное с лишением свободы. К сожалению, Л. В. Владимиров не видел существенной разницы между психологией и психиатрией, поэтому его взгляды не всегда были достаточно четкими и определенными.

Спустя десятилетия идеи Л. В. Владимирова получили развитие в работах советских авторов, считавших полезным обязательное медико-психологическое обследование не только обвиняемых, но также потерпевших и свидетелей, в особенности несовершеннолетних и малолетних.

В 20-х — начале 30-х годов особенно интенсивно разрабатывались теоретические вопросы судебно-психологической экспертизы; в этот период экспертное психологическое исследование стало постепенно внедряться в практику судопроизводства, так как «в кабинетах научно-судебной экспертизы до 1931 г. существовали секции криминалистической психологии и психопатологии». Разумеется, как и всякое новое дело, судебно-психологическая экспертиза испытывала трудности в своем развитии, объяснявшиеся в первую очередь ошибками в определении ее предмета и в отграничении от других видов судебных экспертиз, а также по-прежнему дававшим себя чувствовать стремлением экспертов-психологов выходить за пределы своей научной компетенции.

Совершенно очевидные в наши дни заблуждения сторонников судебно-психологической экспертизы были подвергнуты советскими процессуалистами справедливой критике, которая, однако, со временем трансформировалась в полное и безоговорочное отрицание судебно-психологической экспертизы вообще как института, якобы чуждого советскому уголовному процессу. Эту точку зрения невозможно оценить иначе, как ничем не оправданную крайность. Правильно выступая против реакционных взглядов буржуазных ученых на цели и задачи использования психологии в юридической практике, наши отечественные процессуалисты допускали просчет в том, что видели корни частных дефектов судебно-психологической экспертизы в самой ее природе, забывая, что характер применения специальных знаний в уголовном процессе зависит не только от содержания и методов той или «ной области науки, но определяется также правовыми нормами, регулирующими практику судебной экспертизы. Поэтому критики судебно-психологической экспертизы не видели возможностей ее развития в рамках советского уголовного процесса в совершенно ином, чем в капиталистических странах, направлении. Одно из главных возражений против судебно-психологической экспертизы основано, например, на произвольном ее отождествлении с проверкой психологическими методами достоверности и надежности свидетельских показаний. На самом же деле экспертное психологическое исследование может и должно преследовать иные цели.

Еще один довод против судебно-психологической экспертизы основывался на утверждении о слабости психологии как науки. Из этого следовал вывод о бесплодности психологического исследования, ничего не прибавляющего к представлению о сущности психических явлений по сравнению с тем, что дает элементарное наблюдение с позиций так называемого «здравого смысла». Иными словами, любое заключение судебно-психологической экспертизы заранее объявлялось антинаучным.

Многочисленные выступления представителей правовой, науки против судебно-психологической экспертизы, обвинения, ее в антинаучности, утверждения о «недопустимости» и «непредусмотренности законом» этого вида экспертного исследования способствовали распространению среди научных и практических работников юстиции резко отрицательного отношения к возможности привлечения психологов к участию в уголовном процессе в качестве экспертов. В сфере юридической практики это предубеждение выразилось в полном прекращении еще .в середине 30-х годов производства судебно-психологических экспертиз, а в области теории привело к отказу от попыток исследования самых острых проблем применения данных .психологии для релей правосудия.

Отрицание .научности результатов психологического исследования имеет «историческое» происхождение. Более 60 лет назад А. Ф. Кони писал: «Экспертиза чувств и впечатлений вводит исследователя в область проявлений индивидуальных настроений под влиянием состояния здоровья, темперамента :и целого ряда почти неуловимых для постороннего условий и обстановки каждого данного случая. Вывод сведущих людей должен быть (безусловно объективным, тогда как такая экспертиза, имея чисто субъективный характер, неизбежно должна приводить к произвольным выводам».

Под влиянием высокого авторитета А. Ф. Кони приведенное высказывание еще до недавнего времени принималось некоторыми учеными за аксиому. Чем еще можно, например, объяснить звучащее анахронизмом замечание А. К. Давлетова: «Психолог может судить о чувственных свойствах того .или иного индивидуума лишь исходя из субъективного умозаключения». Продолжая свою мысль, А. К. Давлетов приходит в конце концов к заключению, что судебно-психологическая экспертиза не в состоянии дать больше, чем умозаключение следователя.

Однако за несколько десятилетий, отделяющих нас от А. Ф. Кони, психология проделала огромный путь и давно утвердилась в системе наук о человеке -как самостоятельная научная дисциплина, располагающая объективными методами исследования, и уже хотя бы поэтому заслуживает иного, чем в 1912 году, отношения к себе.

Только сохранявшимся до середины 60-х годов искусственным разрывом между юридической наукой и практикой, с одной стороны, и психологией — с другой, можно объяснить недооценку последней как специальной области знаний. На это указывает, в частности, сформулированная Р.Д.Рахуновым мысль, что «изучение личности обвиняемого и свидетелей, поскольку это относится к области психологии, составляет прямую и неотъемлемую функцию суда». Пожалуй, только в одном Р. Д. Рахунов прав: изучение личности обвиняемых и свидетелей, бесспорно, составляет функцию суда, но совсем не потому, что «это относится к области психологии». Строго говоря, изучение личности относится также к области философии, социологии, антропологии, психиатрии, педагогики и ряда других дисциплин. Каждая из «их имеет свой подход к исследованию специфических проблем человеческой личности. Вопрос, следовательно, состоит не в признании за кем-то монопольного права на изучение личности участников уголовного процесса; он заключается в другом: как изучать личность, какие средства для этого использовать? Есть все основания считать, что судебно-психологическая экспертиза является тем процессуальным действием, которое помогает суду решать сложные психологические вопросы на уровне современных научных достижений.

Правда, Р. Д. Рахунов видит опасность судебно-психологической экспертизы в том, что она «умаляет роль внутреннего убеждения судей». Нечто подобное высказывалось ранее и другими авторами. Приведенные соображения заставляют задуматься о том, существует ли с процессуальной точки зрения разница между судебно-психологической экспертизой и другими видами судебных экспертиз, действительно ли она таит в себе неотвратимую угрозу обычному процессу формирования внутреннего убеждения следователей и судей? Удовлетворительного ответа на поставленный вопрос в упомянутых работах мы не находим, да и вряд ли он вообще существует. Попытки поставить судебно-психологическую экспертизу в исключительное положение, приписав ей несуществующие пороки, по нашему мнению, беспочвенны и имеют субъективный характер. Нельзя при этом забывать, что, как пишет А. С. Экмекчи, «замена квалифицированного судебного эксперта-психолога рассуждениями суда по вопросам психологии является неквалифицированной, что может повести и зачастую ведет к полностью или частично неправильным выводам».

Если же посмотреть на дело с объективных позиций, то нетрудно заметить, что никаких правовых препятствий для развития судебно-психологической экспертизы в нашей стране не существует.

В ст. 78 УПК РСФСР и соответствующих статьях УПК союзных республик говорится, что экспертиза назначается в тех случаях, когда необходимы специальные познания в науке, технике, искусстве или ремесле. Уголовно-процессуальное законодательство не определяет конкретных видов судебных экспертиз, возможных, допустимых или даже обязательных. Поэтому не имеет почвы под собой заявление, -что среди них «судебно-психологическая экспертиза не предусмотрена».

Как видно из законодательной формулы, один из основных признаков судебной экспертизы — использование в уголовном процессе специальных познаний. Этот признак служит одновременно критерием при определении конкретного вида судебной экспертизы, так как специальные познания могут относиться только к какой-то сфере деятельности людей. Определяя общие признаки специальных познаний, А. А. Эйсман отмечает, что «это знания не общеизвестные, не общедоступные, не имеющие массового распространения, короче, это знания, которыми располагает ограниченный крут специалистов». Следовательно, отказаться от судебно-психологической экспертизы можно было бы только в случае признания всех сведений о закономерностях психической деятельности людей общеизвестными и общедоступными, что фактически означало бы отрицание психологии как науки.

Специальные познания в области психологии составляют научный фундамент судебно-психологической экспертизы, которая, по выражению А. Р. Ратинова, не что иное, как «форма применения психологических знаний в судопроизводстве».

Субъективное отношение к судебно-психологической экспертизе, каким бы оно ни было, не может устранить объективно существующую потребность в исследовании в рамках уголовного процесса психологических вопросов.

Г. М. Миньковский первым среди советских юристов нарушил существовавшую два с лишним десятилетия традицию отрицания допустимости судебно-психологической экспертизы в нашем уголовном процессе. Еще в 1959 году Г. М. Миньковский прямо указал не только на необходимость при расследовании некоторых уголовных дел использования в форме экспертизы специальных психологических познаний, но и иа общие задачи и перспективы развития судебно-психологической экспертизы.

Вслед за Г. М. Миньковским многие советские ученые — процессуалисты, криминалисты, психиатры, практические работники органов юстиции — обратились к разработке теоретических и практических проблем судебно-психологической экспертизы. Последними в дискуссию о целях, задачах и возможностях судебно-психологической экспертизы включились психологи. Такое парадоксальное, «а первый взгляд, положение объясняется не тем, что психология как наука была совершенно не готова к использованию ее данных в юридической практике, но почти полной оторванностью психологов от этой области жизни и неразработанностью пограничных между психологией и правовыми науками вопросов.

В последнее десятилетие произошли большие перемены в оценке роли и значения судебно-психологической экспертизы. В связи с этим накал споров о ее принципиальной допустимости заметно ослабел. Наиболее актуальными стали проблемы собственно теории судебно-психологической экспертизы, определение ее методологических принципов и компетенции, разработка методов экспертного исследования, формирование необходимых для его широкого внедрения в следственную и судебную практику навыков у экспертов-психологов и практических работников органов юстиции.

Компетенция судебно-психологической экспертизы. Для успешного развития судебно-психологической экспертизы необходимо правильное определение ее компетенции. Не менее важно представить типичные ситуации, возникающие при расследовании и судебном разбирательстве уголовных дел, которые требуют назначения судебно-психологической экспертизы.

Когда в середине 60-х годов были сделаны первые попытки возрождения судебно-психологической экспертизы, обнаружилось, что серьезным препятствием на этом пути служит полная неясность вопроса о том, в каких случаях она должна проводиться, что составляет ее компетенцию. Следует, видимо, согласиться с мнением П. Дагеля и И. Резниченко о том, что невозможно раз и навсегда дать перечень вопросов, относящихся к компетенции судебно-психологической экспертизы, хотя бы потому, что «число их будет расти по мере развития общей психологии и ее отрасли — судебной психологии». Более плодотворным нам представляется определение компетенции судебно-психологической экспертизы через указание основных проблем, возникающих в практике уголовного процесса, при решении которых судебно-психологическая экспертиза в состоянии оказать действенную помощь. Вопросы же, обращенные непосредственно к экспертам, могут варьироваться в зависимости от специфики фабулы и обстоятельств конкретного уголовного дела.

В работах многих авторов—юристов, психологов, психиатров — большое место занимает обсуждение компетенции судебно-психологической экспертизы (А. Б. Барский, Ю. М, Грошевой, А. Р. Ратинов, Л. И. Рогачевский, С. П. Щерба, О. Д. Ситковская, Н. И. Фелинская, Н. Н. Станишевская, Я. М. Яковлев и др.). В какой-то период именно этот вопрос занимал центральное место в литературе по судебно-психологической экспертизе. Все названные авторы исходят в своих рассуждениях в первую очередь из содержания закрепленных в законе норм и насущных потребностей судебной и следственной практики.

Повышенное внимание к определению компетенции судебно-психологической экспертизы делается особенно понятным, если вспомнить, что за время почти 30-летней «паузы» в развитии этого вида экспертного исследования наметилось два основных способа решения психологических вопросов без участия психологов: первый — силами юристов (в пределах их житейского и профессионального опыта), второй — за счет привлечения экспертов-психиатров.

Житейские, обыденные представления о сущности психических явлений далеко не всегда соответствуют научным данным. Если же исходить из предположения о знакомстве работников следственных и судебных органов с основами научной психологии, то и тогда сохраняется необходимость в проведении судебно-психологической экспертизы. Известно, что имеющиеся у юристов знания в области судебной медицины, психиатрии, криминалистики, бухгалтерского учета не исключают соответствующих видов судебных экспертиз. Нельзя забывать также, что решение вопросов, требующих специальных знаний, минуя экспертизу, противоречит указаниям ст. ст. 59 и 67 УПК РСФСР о недопустимости совмещения в одном лице функций следователя и эксперта, судьи и эксперта.

Обращение к психиатрам за разъяснением психологических вопросов провоцирует выход экспертов за пределы их научной компетенции. Психология и психиатрия — самостоятельные, хотя и соприкасающиеся области знаний, каждая из них имеет свой особый предмет.

Психиатрия — одна из отраслей медицины, она «изучает нарушения в нервно-психической сфере и разрабатывает методы их лечения и предупреждения». Психиатрия изучает патологические состояния, «возникновение и развитие которых связано с врожденными или приобретенными нарушениями психики (психозы, неврозы и невротические состояния, олигофрении и психопатии, наркомании)».

Исследование закономерностей психической деятельности в норме не относится к предмету психиатрии, эти проблемы разрабатывает психология — «наука, изучающая процессы активного отражения человеком и животными объективной реальности в форме ощущений, восприятий, понятий, чувств и др. явлений психики». Поэтому психолог не является специалистом в психиатрии, но и психиатр не специалист в психологии.

Разграничение компетенций судебно-психологической и судебно-психиатрической экспертиз важно в первую очередь, для повышения качества экспертных исследований.

Несколько лет назад по делу о сектантах-пятидесятниках: эксперты-психиатры, отвечая на вопрос, как отразилось на детях участие в деятельности секты и соблюдение ими религиозных обрядов, отмечали в акте следующее:

«Обследовано 30 детей сектантов. Они резко отстают or своих сверстников в физическом и психическом развитии. Обнаруживают эмоциональную неустойчивость (замкнутость, плаксивость, пугливость), узкий кругозор, примитивность суждений. Не посещают кино, театров, культурных и спортивных мероприятий. На молениях испытывают страх. Исполнение обрядов, сопровождаемых плачем, криками и трясками верующих, глубоко расстраивает легко ранимую нервную систему ребенка, длительное пребывание в этой обстановке приводит к психическому истощению детей. Сектанты воспитывают своих детей в духе религиозного фанатизма, в постоянном страхе, о чем свидетельствует и содержание таких гимнов, как «День великий, страшный близко», «Расстанутся дети и родители». Участие несовершеннолетних в сборищах и молениях, соблюдение ими обрядов этой секты пагубно влияет на физическое и психическое развитие детей, приводит к ограничению их кругозора, задержке в развитии интеллекта и уродливому формированию личности».

Если дети были психически здоровы, совершенно понятно, что решались вопросы, не имеющие отношения к психиатрии, и решались, надо заметить, поверхностно.

Практика изобилует и другими примерами расширения пределов психиатрической экспертизы за счет психологической. Достаточно вспомнить дела, по которым посмертной психиатрической экспертизе предлагалось решать вопрос не о наличии душевного заболевания у потерпевшего, а о возможности такого воздействия неблагоприятной обстановки или постороннего внушения, .которое могло бы привести психически здорового человека к самоубийству.

Неоправданное расширение компетенции судебно-психиатрической экспертизы в известной мере традиционно, но оно противоречит смыслу положений закона, определяющих случаи обязательного проведения экспертизы.

Уголовно-процессуальное законодательство устанавливает обязательное проведение экспертизы в случаях, когда возникают сомнения в способности свидетелей или потерпевших правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и давать о них правильные показания (ч. 3 ст. 79 УПК РСФСР). Конкретный вид экспертного исследования в тексте статьи не назван, он определяется в зависимости от того, в какой области необходимы специальные познания для решения возникающих вопросов. Существует мнение, что в подобных случаях должна проводиться только судебно-психиатрическая экспертиза. Полностью согласиться с этим, как мы считаем, нельзя.

Способность правильно воспринимать явления действительности и давать о них показания зависит от объективных условий процесса восприятия и от совокупности индивидуальных особенностей человека, начиная от типологических свойств высшей нервной деятельности и кончая высшими психическими функциями.

Некоторые особенности познавательной деятельности людей могут иметь психопатологическую природу. Они наблюдаются у лиц, страдающих психическими заболеваниями или находящихся в состоянии временного болезненного расстройства психической деятельности. Иногда подобные явления обусловлены соматогенными факторами, как это бывает при воспалительных процессах и инфекциях. К числу патологических особенностей познавательной деятельности можно, например, отнести галлюцинации всех видов (зрительные, слуховые и пр.) и псевдогаллюцинации, нарушения восприятия, многочисленные формы патологии памяти и мышления.

Однако очень существенное, а иногда и решающее влияние на способность правильно воспринимать явления действительности и давать о них показания оказывают индивидуально-психологические особенности, не выходящие за пределы нормы (обусловленные возрастом, умственным развитием, наличием тех или иных навыков и многими другими причинами).

Выполнение требования ч. 3 ст. 79 УПК РСФСР в отношении психически больных людей и лиц, находящихся в момент дачи показаний или находившихся в момент восприятия интересующих следствие или суд фактов в состоянии временного болезненного расстройства психики, бесспорно, относится к компетенции судебно-психиатрической экспертизы. Столь же бесспорным нам представляется отнесение требования упомянутой статьи в отношении психически здоровых свидетелей и потерпевших к компетенции судебно-психологической экспертизы.

Было бы заблуждением считать, что в компетенцию судебно-психологической экспертизы входит оценка надежности или проверка достоверности свидетельских показаний. Цели и задачи экспертного психологического исследования должны быть ограничены установлением только принципиальной возможности (или невозможности) восприятия и последующего воспроизведения информации конкретным лицом.

В ст. 392 УПК РСФСР говорится о необходимости выяснить, способен ли несовершеннолетний полностью сознавать значение своих действий и руководить ими, если имеются данные о наличии у него умственной отсталости, не связанной с душевным заболеванием.

В порядке толкования этой статьи Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 21 марта 1968 г. «О внесении дополнений в постановление Пленума Верховного Суда СССР № б от 3 июля 1963 г. «О судебной практике по делам о преступлениях несовершеннолетних» разъяснил, что к числу необходимых следственных действий в этих случаях может быть отнесена судебно-психологическая экспертиза.

Наиболее глубокое понимание задач судебно-психологической экспертизы несовершеннолетних обвиняемых мы видим у Г. М. Миньковского, который считает, что судебно-психологическая экспертиза «должна ответить на вопрос, имеются ли у данного субъекта отклонения от нормального для его возраста уровня интеллектуального развития, и если такие отклонения существуют, сделать вывод о их влиянии на вменяемость подростка». Определяя таким образом направленность судебно-психологической экспертизы, Г. М. Миньковский поставил принципиально важный вопрос об устанавливаемой с помощью экспертного психологического исследования вменяемости психически здоровых подростков.

В специальной литературе и при анализе конкретных уголовных дел (можно встретить отражение различных представлений о компетенции судебно-психологической экспертизы несовершеннолетних с признаками умственной отсталости.

Некоторые процессуалисты считают, что «перед экспертами-психологами должен ставиться вопрос и о соответствии интеллекта, уровня развития подростка данным о его возрасте». Я. М. Яковлев идет еще дальше в этом направлении и рекомендует спрашивать у эксперта-психолога, «нормальному уровню развития какого возраста соответствует фактический уровень развития данного лица».

Подобные вопросы ориентируют эксперта-психолога на вычисление так называемого «интеллектуального возраста», что неверно с точки зрения получивших признание в отечественной психологии теоретических положений.

Еще в 30-е годы в работах Л. С. Выготского и его учеников, посвященных проблеме развития высших психических функций в детском возрасте, было показано, что точное определение «интеллектуального возраста» теоретически невозможно.

Отставание в умственном развитии выражается в качественно своеобразных изменениях психики, обусловленных неравномерностью, парциальностью недоразвития высших психических функций, что исключает полное совпадение особенностей интеллектуального развития умственно отсталого подростка с психическими особенностями младших по возрасту детей.

Тенденция к ограничению компетенции судебно-психологической экспертизы установлением соответствия или несоответствия уровня умственного развития возрасту уголовной ответственности вызывает возражения и с процессуальной точки зрения. Ни в законе, ни в упомянутом постановлении Пленума Верховного Суда СССР не говорится о том, что констатация факта умственной отсталости автоматически исключает возможность уголовной ответственности. Наличие признаков умственной отсталости создает только предпосылку для решения на основе качественного анализа психических особенностей несовершеннолетнего вопроса о его способности полностью сознавать значение своих действий и руководить ими.

Именно суждение по этому основному вопросу входит, по нашему мнению, в компетенцию судебно-психологической экспертизы, проводимой во исполнение требований ст. 392 УПК РСФСР.

По психологическому содержанию близко .к задаче установления способности сознавать значение своих действий и руководить ими находится исследование способности субъекта сознавать значение действий других людей, в частности действий, направленных против него.

В постановлении Пленума Верховного суда РСФСР № 37 от 5 августа 1967 г. «О выполнении судами РСФСР постановления Пленума Верховного Суда СССР от 25 марта 1964 г. «О судебной практике .по делам об изнасиловании» сказано, что «суды в каждом конкретном случае должны устанавливать, могла ли потерпевшая в силу своего возраста и развития понимать характер и значение совершаемых с нею действий». Реальную помощь в установлении этого важного обстоятельства, если потерпевшая психически   здорова, может оказать судебно-психологическая экспертиза.

Экспертное психологическое исследование способности субъекта понимать значение совершаемых другими людьми действий может найти, как мы полагаем, применение при расследовании и судебном разбирательстве уголовных дел иных категорий (например, в связи с изучением вопросов о вовлечении несовершеннолетних в преступную деятельность и вступлении «в преступную группу и т. п.).

В ряде работ обоснованно показано, что диагностика физиологического аффекта (это психологическое понятие близко к юридическому понятию внезапно возникшего сильного душевного волнения) должна быть отнесена к компетенции судебно-психологической экспертизы.

Действительно, физиологический аффект не является патологическим состоянием, его содержание, структура и динамика не дают оснований для отнесения к числу временных болезненных расстройств психики. Это необходимо подчеркнуть потому, что «основным критерием для назначения психиатрической экспертизы является предположение о психическом заболевании или болезненном психическом расстройстве обвиняемого в период совершения преступления».

В результате быстрого развития техники заметно повышаются требования к субъективным качествам людей, управляющих современными техническими устройствами. Возрастание скоростей в авиации, автомобильном и железнодорожном транспорте, увеличение количества информации, которую приходится перерабатывать человеку в условиях дефицита времени, повышают удельный вес индивидуально-психологических особенностей и временных психических состояний среди причин аварий, катастроф и происшествий. Все это заставляет говорить о реально существующей при расследовании причин аварий потребности тщательно исследовать психологические механизмы действий людей, управляющих техникой, что в современных условиях вряд ли возможно без применения специальных психологических знаний, в частности данных психологии труда, инженерной и авиационной психологии.

Трудно переоценить значение установления авторства документов, занимающих иногда исключительно важное место среди доказательств по уголовным делам. Почерковедческая экспертиза на основе изучения графики письменной речи с успехом решает вопросы о том, чьей рукой написан документ. Случается, однако, что человек, не отрицая собственного исполнения рукописи, утверждает, что автором содержания текста он не является и текст написан им под диктовку или с иной помощью другого человека. В подобных  ситуациях почерковедческая экспертиза практически бессильна.

Все, что написано, является продуктом речевой деятельности людей (в ее письменной форме) и отражает общие и индивидуальные особенности этой психической деятельности, относящейся к числу высших психических функций. Это позволяет считать, что экспертное исследование психологического содержания продуктов письменной речи также относится к .компетенции судебно-психологической экспертизы. Мы согласны с В. И. Батовым, считающим, что «правильно рассматривать судебную психолого-лингвистическую экспертизу как ветвь судебно-психологической экспертизы».

Современная психолингвистика, неразрывно связанная с общей психологией, располагает арсеналом экспериментальных методов, в том числе и таких, которые позволяют судить о том, принадлежит ли авторство исследуемого документа данному лицу.

Первый опыт применения психолингвистических методов в экспертном судебно-психологическом исследовании был сделан в 1974 году.

Из материалов уголовного дела было известно, что в Москве совершено убийство женщины и двух ее малолетних детей. По подозрению в совершении этого преступления был арестован К. Вскоре после ареста К. написал заявление о своем желании дать правдивые показания. Многие факты, относящиеся к убийству, были изложены в его собственноручных показаниях. К делу было приобщено около 20 текстов, написанных его рукой. В дальнейшем К. от своего признания отказался, объяснив, что собственноручные заявления выполнены им частично или полностью под диктовку.

Перед экспертами были поставлены вопросы о том, мог ли К. самостоятельно составить приобщенные к материалам дела тексты и могли ли эти тексты быть написаны К. под диктовку или с иной помощью со стороны.

Экспертами было проведено экспериментально-психологическое исследование особенностей познавательной деятельности К., психолингвистическое (с применением методов математической обработки данных) исследование текстов, лингвистический анализ его показаний.

В психолингвистическом исследовании применялся метод, позволяющий устанавливать авторство анонимных текстов относительно небольшого объема (до 1000 слов).

В результате проведенной работы эксперты пришли к заключению, что два основных текста К. самостоятельно составить не мог, так как отчетливо видны признаки участия в их составлении других людей.

В связи с тем, что наибольшее значение для следствия имели именно эти два текста, заключение психолингвистической экспертизы послужило одним из оснований для принятия решения по делу.

Результаты первого опыта кажутся нам обнадеживающими, но нельзя забывать, что методами психолингвистического исследования пока владеет весьма ограниченный круг специалистов. Поэтому в ближайшие годы экспертизы, подобные той, о которой было рассказано выше, будут проводиться, ладо полагать, в исключительных случаях.

Более широкое распространение в ближайшее время может получить посмертная судебно-психологическая экспертиза. В следственной и судебной практике встречаются случая инсценировок убийств под самоубийства и сознательного доведения до самоубийства. Именно с этими двумя категориями уголовных дел мы связываем главные перспективы развития посмертной судебно-психологической экспертизы. Современная психиатрия считает несостоятельным высказывавшееся в прошлом некоторыми психиатрами и социологами мнение о том, что всякое самоубийство совершается под влиянием психической болезни. Известно, что и психически здоровые люди под влиянием тяжелых конфликтных переживаний, глубокого разочарования, сильного потрясения или в силу каких-то иных обстоятельств могут покушаться на свою жизнь.

Самоубийство психически здорового человека следует считать актом произвольного сознательного волевого поведения. Оно может осуществляться как заранее запланированное действие или в состоянии внезапно возникшего физиологического аффекта. Основная задача посмертной судебно-психологической экспертизы сводится к тому, чтобы ответить на вопрос, было ли психическое состояние человека (не болезненное) в период, предшествовавший смерти, предрасполагающим к самоубийству и, если оно таковым было, чем это состояние вызывалось.

Посмертная судебно-психологическая экспертиза назначается в отношении лиц, психическое здоровье которых не вызывает сомнения или подтверждено заключением судебно-психиатрической экспертизы.

В Ленинграде проводилось расследование в связи с самоубийством 12-летнего мальчика С. Мать мальчика, вернувшись вечером с работы, обнаружила труп сына, висящий на дверной ручке кухонной двери на брючном ремне. Хотя мальчик, как было установлено, рос и развивался в нормальных условиях, была назначена судебно-психологическая экспертиза, перед которой был поставлен вопрос: «Можно ли предположить наличие какой-либо конфликтной ситуации, которая могла бы послужить причиной появления у потерпевшего идеи самоубийства»? Формулировка вопроса не безупречна. Правильнее было бы ориентировать эксперта на исследование психического состояния мальчика в период, предшествовавший смерти, что, очевидно, и представляло наибольший интерес для следователя.

Эксперт тщательно изучил все материалы, характеризующие личность мальчика, его интересы, увлечения, условия жизни, отношения с родителями, учителями, товарищами. Он обратил внимание на рассказы одноклассников С., что мальчик был охвачен желанием воспитать сильную волю, но, понимая пути самовоспитания очень по-детски, совершал время от времени опасные для жизни действия. Зная, какой силы иногда достигает у детей мотив «самоусовершенствования», эксперт отметил в заключении: «В материалах дела нет данных о какой-либо конфликтной ситуации, которая могла бы явиться причиной появления у С. идеи о самоубийстве. Допустимо предположить, что самоубийство произошло случайно, во время одного из «опытов» мальчика по «воспитанию» сильной воли».

Заключение судебно-психологической экспертизы послужило одним из оснований для прекращения дела.

Определенный практический   интерес   представляет посмертная судебно-психологическая экспертиза, проводившаяся в связи с расследованием обстоятельств смерти М.

По данным судебно-медицинской экспертизы, смерть наступила в результате отравления сильнодействующим ядом, который принес со своей работы муж покойной. Было установлено, что в последние месяцы жизни у М. сложились плохие отношения с мужем, так как она узнала, что муж в течение пяти лет находится в близких отношениях с одной из своих подчиненных и собирается оставить семью. По словам мужа покойной, М. неоднократно заявляла ему, что покончит жизнь самоубийством, и даже делала попытки повеситься и отравиться уксусной эссенцией. Родственники и знакомые М. утверждали, что к моменту смерти она уже примирилась с создавшимся положением и строила планы будущей жизни, заботилась о судьбе своих детей и ни разу не упоминала о намерении покончить с собой. В то же время многие свидетели показывали, что муж М. оскорблениями и издевательствами над нею провоцировал самоубийство. Следственными органами было выдвинуто две версии: М. покончила жизнь самоубийством или отравлена мужем.

На разрешение судебно-психологической экспертизы был поставлен вопрос о том, было ли психическое состояние М. (не страдавшей никакими психическими заболеваниями) предрасполагающим к самоубийству.

Исследованию подвергались два типа психических состояний, предрасполагающих к самоубийству: первое из них, выражающееся в формировании стойкого мотивированное намерения добровольно уйти из жизни, и второе — физиологический аффект, характеризующийся «сужением» сознания и поэтому повышающий вероятность принятия решения о самоубийстве.

Реализация такого подхода к анализу психического состояния М. потребовала всестороннего психологического изучения ее личности, в первую очередь устойчивых мотивов поведения, приведения в систему многочисленных сведений о поступках, высказываниях М. в последний период ее жизни. В методологическом плане эксперт придерживался известного в психологии положения, что на любом этапе жизни человека мотивы, побуждающие его к деятельности, образуют иерархизированную систему, т. е. среди многообразных побуждений можно выделить наиболее сильные, глубокие и важные для личности. Именно они определяют основную направленность поведения. Цели, отвечающие важнейшим мотивам, имеют для человека наибольший смысл. В предшествующей волевому акту борьбе мотивов побеждают, как правило, те из них, которые находятся на вершине мотивационной иерархии, и принимаются наиболее соответствующие им цели.

Таким образом, предрасполагающим к самоубийству как волевому акту следует признать психическое состояние, характеризующееся принятием добровольного ухода из жизни в качестве имеющей наибольший смысл цели при одновременном осознании жизненной ситуации как безвыходной.

Мотивационная сфера М. не отличалась широтой. Среди устойчивых, годами сформированных побуждений заметно преобладали такие, как забота о детях, муже, сохранении хороших отношений в семье, поддержании высокого мнения о семье в глазах окружающих. Структура мотивационной сферы М. была четко иерархизирована. Ведущую роль играли мотивы заботы о детях, их благополучии не только в настоящем, но и в будущем.

Если включить самоубийство в данную систему мотивов, обнаружится, что ему как цели действия не может придать смысл ни один из актуальных для М. мотивов. Самоубийство не отвечает ни заботе о судьбе детей, ни сохранению семьи, ни поддержанию престижа семьи в глазах окружающих.

Самоубийство могло бы обрести личностный смысл для М. при условии развития качественно новых мотивов (таких, как месть) или перестройки иерархии прежних мотивов, с выдвижением на первое место защиты собственного престижа, боязни позора и т.п.

Качественно новым мотивом, побуждающим к самоубийству как реализации сознательно принятой цели, теоретически могло быть избавление от детерминированного ситуацией психического напряжения, превышающего субъективную устойчивость М. к стрессу.

Жизненная ситуация, в которой оказалась М., объективно не могла вызвать сверхсильного эмоционального напряжения, так как существовали очевидные пути ее преодоления, соответствующие ведущим мотивам поведения подэкспертной. Многие факты свидетельствовали, что, пережив внутренний кризис, М. нашла эти пути.

Поскольку самоубийство не отвечало ни одному из основных мотивов поведения М. и не имело поэтому для нее личностного смысла, следует считать, что ее психическое состояние не было предрасполагающим к самоубийству как заранее подготовленному, волевому акту.

Не нашло психологического обоснования и предположение о совершении М. самоубийства в состоянии физиологического аффекта.

В итоге эксперт пришел к выводу, что, учитывая индивидуально-психологические особенности М. и ее отношение к сложившейся ситуации, психическое состояние М. не было предрасполагающим к самоубийству.

Заключение судебно-психологической экспертизы было использовано как одно из доказательств при направлении в суд дела по обвинению М. в убийстве своей жены.

Нам приходилось встречаться с попытками в крайне категоричной форме ставить на разрешение посмертной судебно-психологической экспертизы вопросы о причинах самоубийства, о том, действительно ли умерший совершил самоубийство, и т.п. Исключительная сложность детерминации человеческих поступков не позволяет эксперту-психологу с достаточной научной достоверностью отвечать на подобные вопросы. По той же причине не рекомендуется ставить такие расплывчатые вопросы, как, например, мог ли человек в интересующей следователя ситуации испытывать страх, волнение, отчаяние или какие-то другие чувства. Психолог при такой постановке вопросов вынужден делать очень широкие допущения, но вывод его будет указывать только на вероятность события.

Вызывает споры предложение о включении в компетенцию судебно-психологической экспертизы установления мотива преступления. А. Б. Барский, например, считает, что это допустимо, если совершенное психически здоровым человеком преступление «находится в резком несоответствии с характеризующими личность преступника данными, с его морально-этическими установками и т. д.».

Нам кажется, что причина спора и его разрешение кроются в несовпадении содержания понятия «мотив» в юридических науках и в психологии. Как отмечает Б. С. Волков, «наряду с психологическим понятием мотива можно различать мотив в уголовном праве». Может показаться, что призыв к включению в компетенцию судебно-психологической экспертизы вопроса о мотиве преступления угрожает вторжением эксперта в область, составляющую прерогативу следствия и суда, так как УПК РСФСР относит мотив преступления к обстоятельствам, подлежащим доказыванию по уголовному делу (ст. 68). Это опасение было бы основательным по отношению к попыткам эксперта-психолога устанавливать юридические мотивы преступления, такие, например, как хулиганские побуждения, низменные побуждения и т. п. Если же эксперт-психолог, не выходя за пределы своей научной компетенции, устанавливает психологические мотивы конкретного поступка, анализирует особенности мотивационной сферы исследованного им человека, такого рода действия не противоречат общим принципам судебной экспертизы. Поэтому нельзя отрицать принципиальной возможности проведения судебно-психологической экспертизы для определения психологических мотивов преступления. Однако уровень теоретической и методической готовности общей и судебной психологии к проведению подобного рода экспертиз таков, что вряд ли в настоящий момент это направление в судебно-психологической экспертизе может иметь широкое распространение.

В связи с обсуждением компетенции судебно-психологической экспертизы высказываются суждения, с .которыми, по нашему мнению, согласиться невозможно.

Например, А. Б. Барский наряду с интересными и справедливыми соображениями выдвинул мысль о том, что эксперт-психолог в случае необходимости должен устанавливать, сказалась ли тактика допроса на достоверности показаний допрашиваемого лица. Тем самым А. Б. Барский включает в компетенцию эксперта-психолога совершенно не свойственную экспертизе вообще функцию контроля за действиями допрашивающих.

Ошибочной представляется нам мысль А. С. Экмекчи о том, что в компетенцию судебно-психологической экспертизы входит определение самооговора. По существу эта идея мало чем отличается от высказывавшегося некоторыми учеными на заре развития судебно-психологической экспертизы мнения о возможности экспертного психологического исследования с целью проверки достоверности показаний. Близкое к точке зрения А. С. Экмекчи положение сформулировал В. М. Фокин, считающий правильным, что «экспертам нередко приходится, например, отвечать на «опрос о достоверности показаний, данных несовершеннолетними, или причине изменения ими своих показаний в суде». Это утверждение не выдерживает критики ни с юридических, ни с психологических позиций. Во-первых, оценка достоверности показаний относится к компетенции следственных и судебных органов, во-вторых, объективные результаты психологического исследования позволяют говорить только о принципиальной возможности или невозможности правильно воспринимать имеющие значение для дела обстоятельства ,и давать о них правильные показания. Причины изменения показаний участниками уголовного процесса не могут быть определены с достаточной степенью достоверности путем психологического исследования. Заключение эксперта-психолога в подобных случаях неизбежно будет иметь ощутимый привкус субъективизма.

Всякое экспертное судебно-психологическое исследование, опирающееся на данные различных отраслей психологии и использующее методы этой науки, должно иметь строго научный характер. Поэтому совершенно лишены смысла попытки ставить перед экспертами-психологами вопросы житейского содержания, которые могут только дезориентировать как эксперта, так в дальнейшем и лицо, оценивающее его заключение. Особенно часто расплывчатые, исключающие возможность применения специальных познаний вопросы выносятся на разрешение экспертов-психологов, когда возникает потребность в выяснении особенностей эмоционально-волевой сферы обвиняемых, черт характера и т. п. Вопросы, касающиеся личности обвиняемых, иногда формулируются так, что их трудно понять. Например, в ходе судебного разбирательства по делу несовершеннолетнего О., обвинявшегося по ч. 2 ст. 206 и ч. 1 ст. 108 УК РСФСР, представитель защиты задал эксперту-психологу вопрос: «С учетом возраста и отмеченных в акте судебно-психиатрической экспертизы психопатических черт характера, при умственном недоразвитии направленность действий (подраться) не свидетельствует ли о «мальчишестве» О. и без цели нарушения общественного порядка и причинения телесных повреждений?» Адвокат, к сожалению, не учел, что понятие «мальчишество» не является научным и требовать от эксперта констатации наличия или отсутствия «мальчишества» у обвиняемого попросту невозможно.

Исходя из оценки реальных   возможностей   экспертного психологического исследования и представления о наиболее острых потребностях следственной и судебной   практики, к компетенции судебно-психологической экспертизы в первую  очередь можно отнести установление:

а) способности обвиняемых,  свидетелей и потерпевших, с учетом их индивидуально-психологических   и   возрастных особенностей, состояния умственного   развития,   правильно воспринимать имеющие значение для дела обстоятельства и давать о них правильные показания;

б) способности потерпевших по половым   преступлениям  правильно воспринимать характер и значение совершаемых с ними действий;

в) способности несовершеннолетних обвиняемых, страдающих умственной отсталостью, не связанной с психическими заболеваниями, полностью сознавать значение своих действий и руководить ими;

г) наличия или отсутствия у субъекта в момент совершения противоправных действий состояния физиологического аффекта (состояния внезапно возникшего сильного душевного волнения);

д) возможности возникновения   различных   психических явлений, препятствующих нормальному осуществлению профессиональных функций (в авиации, автомобильном и железнодорожном транспорте, в работе оператора автоматизированных систем на производстве и т. п.);

е) наличия или отсутствия у лица в период, предшествовавший смерти, психического состояния, предрасполагающего к самоубийству.

Приведенный перечень не очерчивает жестких границ компетенции судебно-психологической экспертизы. Дальнейшее развитие ее теории и практики, безусловно, приведет к существенному расширению представлений о возможностях этого относительно нового для нашего уголовного процесса вида экспертного исследования.

Комплексные экспертизы. В следственной и судебной практике иногда возникает необходимость в установлении обстоятельств, содержание которых не может быть полностью раскрыто на основе применения только специальных психологических познаний. Существуют проблемы, составляющие пограничную область между психологией и другими науками, в частности между психологией и отдельными отраслями медицины. Общая тенденция современной науки к развитию междисциплинарных исследований открывает перспективы комплексного решения экспертных вопросов представителями психологии, психиатрии, дефектологии и других научных дисциплин.

По конкретным уголовным делам могут проводиться комплексные психолого-психиатрическая, медико-психологическая и другие экспертизы с участием психологов.

В постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 21 марта 1968 г., указавшем на целесообразность проведения судебно-психологической экспертизы несовершеннолетних правонарушителей, говорится .вообще об умственной отсталости без указания на ее конкретные формы и виды. Тем самым оно направляет экспертную практику «а путь углубленного анализа различных видов умственной отсталости с привлечением психиатрических и психологических специальных познаний и методов исследования.

Комплексная психолого-психиатрическая экспертиза применима в первую очередь в отношении несовершеннолетних обвиняемых, страдающих олигофренией в степени дебильности. Изучение олигофрении входит в предмет не только психиатрии, но и других областей знаний, таких, как олигофренопедагогика, дефектология и психология. Дебилы по их потенциальным возможностям и состоянию умственного развития могут рассматриваться как пограничный между психической нормой и патологией контингент. Относительная сглаженность психопатологической картины у дебилов, отсутствие нарастания дефекта делают комплексный подход к изучению дебильности вообще и оценке конкретных действий дебилов особенно оправданным.

Диагностика олигофрении и отграничение ее от некоторых сходных состояний, безусловно, входят в компетенцию врача-психиатра, детского психоневролога. Исследование глубины интеллектуального дефекта олигофренов, их характерологических особенностей и индивидуальных возможностей требует комплексного изучения. В практике детской психиатрии для уточнения степени интеллектуального снижения детей-олигофренов, структуры и особенностей их познавательной деятельности и эмоционально-волевой сферы широко применяется психологическое исследование. Высокие требования индивидуализации в оценке психического состояния умственно отсталых несовершеннолетних, подвергающихся судебной экспертизе, диктуют максимальное использование психиатрических и психологических данных.

Комплексная психолого-психиатрическая экспертиза может проводиться также ,в отношении несовершеннолетних с признаками психофизического инфантилизма, остаточных явлений органического поражения центральной нервной системы и в других случаях, когда болезненная симптоматика выражена относительно слабо.

Умственная отсталость иногда бывает обусловлена слабым развитием ведущих органов чувств (зрения или слуха), хроническими соматическими заболеваниями и некоторыми, другими причинами. Во всех этих случаях интеллектуальное недоразвитие выступает как вторичное явление по отношению к главному дефекту. Лида, обнаруживающие подобного рода отставание в развитии, психически здоровы; поэтому исследование особенностей их познавательной деятельности не относится к компетенции психиатрии. Для решения вопроса о способности слабовидящих, слабослышащих, ослабленных хроническими заболеваниями несовершеннолетних полностью сознавать значение своих действий и руководить ими рекомендуется проведение комплексной медико-психологической экспертизы.

Разработка принципов и методов комплексных экспертиз составляет самостоятельную проблему, которая не может быть достаточно полно освещена в настоящей работе. Некоторые вопросы, касающиеся психолого-психиатрической и медико-психологической экспертиз, рассматриваются в главе об экспертизе умственной отсталости.

В будущем можно ожидать распространения в следственной и судебной практике новых видов комплексных экспертиз с участием психологов, например, психолого-педагогической, психолого-дефектологической и др.

Основания и поводы для назначения судебно-психологической экспертизы. Общим основанием для назначения судебно-психологической экспертизы служит содержание ст. 78 УПК РСФСР и соответствующих статей УПК союзных республик.

В соответствии с законом (ч. 3 ст. 79 УПК РСФСР) следует считать обязательным проведение судебно-психологической экспертизы, если в отношении психически здоровых свидетелей или потерпевших возникает сомнение в их способности в силу индивидуально-психологических или возрастных особенностей правильно воспринимать имеющие значение для .дела обстоятельства и давать о них правильные показания.

При расследовании и судебном разбирательстве уголовных дел о преступлениях несовершеннолетних основанием для назначения судебно-психологической экспертизы может служить сомнение в способности психически здорового обвиняемого полностью осознавать значение своих действий и руководить ими (ст. 392 УПК РСФСР), если факты указывают на возможное отставание в психическом развитии подростка. Об этом могут свидетельствовать данные о педагогической запущенности подростка, низкой успеваемости в школе, длительном отрыве от коллектива сверстников, ненормальных условиях воспитания в семье, жестоком обращении родителей с подростком, излишней «детскости» поведения, легкомысленном отношении обвиняемого к своим противоправным действиям и некоторые другие факты. Поводами к сомнению в способности несовершеннолетнего обвиняемого осознавать значение своих действий и руководить ими могут также служить несоразмерность объективного содержания поведения подростка с целями его действий, необычность, причудливость мотивации поведения, содержащиеся в материалах дела документы и свидетельские показания, говорящие о заметных отличиях обвиняемого от основной массы его сверстников. Особого внимания в этом смысле заслуживают подростки, едва переступившие порог возраста уголовной ответственности.

Наиболее распространенными поводами для назначения судебно-психологической экспертизы несовершеннолетних и малолетних потерпевших по делам об изнасиловании являются данные об их пассивном поведении в интересующей следственные или судебные органы ситуации, отсутствии глубоких эмоциональных реакций на случившееся, подозрения в том, что у потерпевших имеются признаки не связанного с душевными заболеваниями отставания в психическом развитии. Почвой для сомнений относительно того, понимала ли потерпевшая характер и значение совершаемых с нею действий и была ли она в состоянии оказывать сопротивление, могут служить сведения о некоторых характерологических особенностях потерпевшей (вялость, пониженная активность, неуверенность в своих силах, робость, застенчивость, замкнутость и пр.) или о неблагоприятных условиях общего воспитания (систематическое подавление родителями самостоятельности ребенка, излишнее ограждение от трудностей) и недостатках полового воспитания в семье и школе.

Судебно-психологическая экспертиза, направленная на установление наличия или отсутствия у обвиняемого в момент совершения преступления физиологического аффекта (состояния внезапно возникшего сильного душевного волнения), может быть рекомендована в случаях, когда следственные или судебные органы располагают сведениями о существовавших условиях для накопления у обвиняемого эмоциональных переживаний, предрасполагающих к агрессивному поведению. Не менее вескими основаниями для назначения судебно-психологической экспертизы следует считать данные о необычном поведении обвиняемого в момент совершения преступления, в частности о частичном нарушении целенаправленности действий, об элементах забывания отдельных фактов, показания свидетелей об изменении внешнего вида обвиняемого, его собственные показания о пережитом в момент преступления ощущении невозможности овладеть своим поведением и резком упадке физических сил после преступления.

К числу поводов для назначения судебно-психологической экспертизы в связи с расследованием причин происшествий на транспорте и производстве в первую очередь необходимо отнести возникающие предположения о том, что требования ситуации превышали индивидуально-психологические и профессиональные возможности конкретных людей, управлявших техникой, чему могли способствовать утомление, внезапное действие посторонних раздражителей, сильное эмоциональное напряжение, состояние растерянности и другие отрицательные факторы.

Посмертная судебно-психологическая экспертиза может оказаться полезной, если следствие или суд имеют сведения о совершении определенными лицами действий, способных вызвать состояние, предрасполагающее к самоубийству, а также при возникновении подозрений об инсценировании самоубийства, когда отсутствуют убедительные данные о существовании у покойного намерения покончить с собой и условиях, способных толкнуть его на этот шаг.

Судебно-психологическая экспертиза проводится на основании постановления следователя или определения суда. В этих документах должно содержаться изложение фабулы дела, мотивов для назначения экспертизы, указание, кому поручается проведение экспертизы, какие вопросы выкосятся на ее разрешение. Перед экспертами нельзя ставить вопросы, выходящие за пределы их специальных познаний (например, о причинах преступления), а также вопросы, ответы на которые заведомо могут иметь только гипотетический характер.

О проведении судебно-психологической экспертизы имеют право ходатайствовать обвиняемые, потерпевшие и их законные представители. В случаях отказа в проведении экспертизы в соответствии со ст. ст. 131 и 276 УПК РСФСР должно быть вынесено постановление следователя или определение суда с изложением причин и мотивов отклонения ходатайства.

Организация судебно-психологической экспертизы. Специальных учреждений судебно-психологической экспертизы в нашей стране не существует. Наиболее систематически судебно-психологические и комплексные психолого-психиатрические экспертизы проводятся в секторе психологических проблем борьбы с преступностью Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности и в психологической лаборатории Научно-исследовательского института судебной психиатрии им. Сербского. Полностью удовлетворить потребность практических органов в экспертных психологических исследованиях эти научные подразделения не в состоянии. Поэтому к проведению судебно-психологической экспертизы следует привлекать психологов, работающих в различных научных и практических учреждениях и в учебных заведениях. Наиболее подготовленными среди них являются выпускники психологических факультетов университетов. Можно рекомендовать поручать проведение судебно-психологических экспертиз сотрудникам кафедр психологии и педагогики педагогических институтов.

Учитывая, что на современном этапе развития судебно-психологической экспертизы к ее проведению часто привлекаются специалисты, мало знакомые со спецификой следственной, судебной и собственно экспертной деятельности, желательно, чтобы представители органов прокуратуры и суда оказывали экспертам-психологам необходимую помощь: разъясняли цели и задачи экспертизы, права и обязанности экспертов, знакомили с требованиями, предъявляемыми к заключению экспертизы.

Судебно-психологическая экспертиза проводится преимущественно как амбулаторная, что не исключает принципиальной возможности проведения ее и как стационарной. Проведение судебно-психологической экспертизы может быть поручено комиссии экспертов или одному специалисту.

В распоряжение экспертов должны быть предоставлены материалы уголовного дела. В процессе подготовки материалов к судебно-психологической экспертизе необходимо обращать особое внимание на выяснение особенностей личности направляемого на экспертизу человека. В первую очередь, важно иметь сведения об условиях его развития и воспитания, характере, привычках, устойчивых навыках поведения, типичных формах эмоциональных реакций, интересах, жизненных планах, отношениях с другими людьми.

Судебно-психологическую экспертизу не следует назначать параллельно с судебно-психиатрической, так как у следователя или судьи должна быть уверенность в том, что на судебно-психологическую экспертизу направляется человек, не страдающий психическими заболеваниями. Таким образом, проведение судебно-психологической экспертизы правомерно, если имеется заключение о психическом здоровье подэкспертного или в случаях, когда его психическое здоровье не вызывает сомнений.

Нецелесообразно назначение судебно-психологической экспертизы на ранних этапах предварительного следствия, когда материалы уголовного дела относительно бедны. Пробелы в информации повышают вероятность ошибочных выводов в заключении экспертов.

Следователь или судья обязаны ознакомить лицо, направляемое на экспертизу, с определением или постановлением о ее проведении и с заключением экспертов (ст. ст. 184, 185 упк рсфср).

Права и обязанности эксперта-психолога. Экспертом-психологом может быть назначен специалист, работающий в области психологии и имеющий высшее психологическое, педагогическое, медицинское или техническое образование. Следует считать обоснованным отказ психолога от проведения экспертизы или его отвод, если вынесенные на разрешение экспертизы вопросы не соответствуют профессиональной специализации психолога (например, когда обследование малолетних свидетелей или потерпевших поручается специалисту в области инженерной психологии, не знакомому с основами психологии детей дошкольного возраста). Поводом для отвода эксперта-психолога могут быть и другие обстоятельства, предусмотренные Уголовно-процессуальным кодексом.

Обязанности и права эксперта определены законом и изложены в ст. 82 УПК РСФСР и соответствующих статьях УПК союзных республик.

Эксперт обязан .явиться по вызову следствия или суда, дать объективное заключение по вопросам, вынесенным на его разрешение и сформулированным в определении или постановлении о проведении экспертизы. За неявку по вызову следственных или судебных органов, дачу заведомо ложного заключения, отказ или уклонение от дачи заключения, разглашение данных предварительного следствия и данных экспертизы без разрешения прокурора или следователя эксперт несет ответственность (ст. ст. 181, 182, 184 УК РСФСР).

Если эксперт приходит к выводу о недостаточности для дачи заключения предоставленных в его распоряжение материалов, он должен в письменной форме сообщить органам, назначившим экспертизу, о невозможности дать заключение и указать, какие материалы или документы необходимы для проведения экспертизы.

Эксперт имеет право с разрешения следственных или судебных органов до составления заключения экспертизы знакомиться с обстоятельствами дела, присутствовать при производстве допросов и других следственных действий, задавать допрашиваемым вопросы, относящиеся к предмету экспертизы, просить о вызове свидетелей и других лиц, которые могут сообщить интересующие эксперта сведения.

При производстве комиссионной судебно-психологической экспертизы эксперты, если они пришли к единому мнению, составляют общее заключение, которое подписывают все члены комиссии. В случае несовпадения выводов экспертов каждый из них имеет право составить отдельное заключение от собственного лица (ст. 80 УПК РСФСР).

Оформление результатов судебно-психологической экспертизы. Результаты экспертного судебно-психологического исследования должны быть изложены в письменном заключении (или акте) экспертизы. По установившемуся в экспертной практике правилу заключение любой экспертизы включает в себя три основные части: вводную, исследовательскую и выводы.

В вводной части указывается, когда, кем и на основании чего (определения суда или постановления следователя) произведена экспертиза, фамилия, имя, отчество, год рождения подэкопертного, его отношение к уголовному делу (обвиняемый, потерпевший или свидетель). Здесь же приводятся вопросы, поставленные на разрешение экспертизы.

Специфика судебно-психологической экспертизы вызывает необходимость выделения в исследовательской части нескольких разделов. В этой наиболее обширной части заключения излагаются: а) фабула дела; б) данные о динамике психического развития подэкспертного с указанием на условия воспитания и обучения, индивидуально-психологические особенности, обнаружившиеся в различные периоды жизни; в) ход и результаты экспериментально-психологического обследования подэкспертного; г) данные беседы с подэкспертным; д) ретроспективный психологический анализ в плане поставленных на разрешение экспертизы вопросов.

Данные об условиях и ходе психического развития подэкспертного должны учитываться во всех случаях проведения судебно-психологической экспертизы, но особенно большое значение они имеют при исследовании детей и подростков. Эта часть заключения отражает результаты анализа и обобщения показаний родителей, воспитателей, родственников, товарищей подэкспертного, изучения педагогической и медицинской документации. Эксперт должен изложить основные сведения о раннем детстве подэкспертного, начале школьного обучения, подростковом возрасте, ранней юности. При описании различных периодов жизни человека следует выделить факты, рисующие своеобразие условий, содержания и темпа психического развития. О дошкольном периоде, например, должно быть известно, когда ребенок начал ходить и говорить, какие он перенес заболевания, посещал детские учреждения или воспитывался дома, уделялось ли ему достаточное внимание родителями, как складывались отношения с другими детьми и пр. Описывая ход психического развития подэкспертного, важно передать динамику этого процесса; поэтому повышенного внимания заслуживают «переломные» моменты в биографии подэкспертного, пережитые им возрастные кризисы, смены различных видов деятельности. Говоря, например, о начальном этапе школьного обучения, полезно отметить, каков был уровень готовности ребенка к обучению, легко ли он привыкал к новым для него требованиям школьной жизни, были ли трудности во взаимоотношениях с одноклассниками и учителями, успевал ли подэкспертный усваивать учебную программу. Анализ психического развития подэкспертного помогает эксперту прийти к пониманию наиболее устойчивых мотивов поведения исследуемого лица, его склонностей, интересов, индивидуально-психологических свойств. Желательно, чтобы эксперт в конце этого раздела заключения сделал некоторые обобщающие выводы о психическом облике подэкспартного.

Излагая ход и результаты экспериментально-психологического обследования, эксперту прежде всего следует указать, какими методами он пользовался, каковы их возможности, в чем состояла основная цель этой части экспертизы. Далее необходимо сообщить основные результаты экспериментов со ссылками в необходимых случаях на примеры и сделать выводы о том, какие особенности психической деятельности подэкспертного были выявлены.

Результаты беседы могут передаваться .не дословно, но в некоторых случаях полезно воспроизвести точные выдержки, передающие индивидуальные особенности речи подэкспертного. В заключении следует указать на основное содержание беседы, ее продолжительность, отношение подэкспертного к беседе, его реакцию на различные вопросы. Если подэкспертный во время беседы дал принципиально новое толкование важных для дела обстоятельств или сообщил о фактах, не известных следствию или суду, — все это должно быть отражено в тексте заключения.

Ретроспективный психологический анализ по существу является переходом от .исследовательской части к выводам. В этом разделе заключения эксперт, используя полученные им в процессе Экспертного наследования данные и свои специальные познания о закономерностях психической деятельности человека, должен определить свою позицию, дать психологически обоснованную оценку обстоятельств, для исследования которых была назначена экспертиза. Чтобы сделать понятной свою позицию, эксперту рекомендуется мотивировать, чем он руководствуется в оценке особенностей психической деятельности подэкспертного, почему приводимое положение может служить объяснением интересующих следственные и судебные органы фактов. Композиционно ретроспективный психологический анализ в большинстве случаев удобно строить соответственно поставленным на разрешение экспертизы вопросам.

Выводы экспертизы следует формулировать кратко, четко, в плане поставленных вопросов, не отвлекаясь от их содержания. Всегда, когда это возможно, выводы должны иметь категорический характер — утвердительный или отрицательный. Недопустимо делать двусмысленные или неопределенные выводы. Даже в тех случаях, когда вопрос ставится о возможности или вероятности какого-либо события, эксперт должен в категорической форме указать на его принципиальную возможность или невозможность. Если проведенное экспертом исследование не позволяет ему сделать категорических выводов, эксперту следует специально оговорить это обстоятельство в заключении.

Вполне понятно, что рекомендованная нами форма заключения судебно-психологической экспертизы в отдельных случаях не может быть выдержана. В заключении посмертной экспертизы, разумеется, будут отсутствовать разделы, посвященные экспериментально-психологическому обследованию и беседе с подэкспертным. Вынужденное исключение некоторых разделов не меняет принципиально структуры заключения, повышает значение других разделов.

При составлении заключения эксперт может излагать ход и результаты исследования, выделяя его части и разделы или не делая этого, вынося в особую часть только выводы.

Оценка заключения судебно-психологической экспертизы. Повторная экспертиза. Заключение судебно-психологической экспертизы, как и любой другой, не имеет заранее установленной силы и не является обязательным для следственных и судебных органов (ст. 17 Основ судопроизводства Союза ССР и союзных республик). Оно подлежит проверке и оценке наравне с другими доказательствами по делу. Оценивая заключение судебно-психологической экспертизы, следствие или суд решают, можно ли считать выводы экспертов полными и обоснованными, вытекают ли они логически из материалов дела и результатов психологического исследования.

В случае несогласия с заключением судебно-психологической экспертизы следственные органы или суд в определении или приговоре должны обосновать свое несогласие (ст. 80 упк рсфср).

Если следствие или суд сочтут заключение судебно-психологической экспертизы необоснованным или неправильным, по делу может быть назначена повторная судебно-психологическая экспертиза, поручаемая новому эксперту или экспертной комиссии. Поводом для назначения повторной экспертизы могут служить противоречия и принципиальные разногласия между членами экспертной комиссии, пришедшими к взаимоисключающим выводам. При повторной экспертизе в распоряжение новых экспертов предоставляются те же материалы дела, что и при первой экспертизе, но психологическое обследование подэкспертного должно проводиться заново. Повторная экспертиза может выполнять контрольные функции, если она проводится с целью проверки правильности и обоснованности ранее данного заключения. В подобных случаях повторная экспертиза поручается более квалифицированным специалистам.

Случается, что уже после проведения судебно-психологической экспертизы у следствия или суда появляются новые материалы, ставящие .под сомнение выводы экспертов. Для оценки новых данных и пересмотра с их учетом заключения экспертизы назначается дополнительная экспертиза (ст. 81 УПК РСФСР), поручаемая, как правило, лицам, ранее проводившим судебно-психологическую экспертизу по делу.