Глава Х. Ведет ли благосостояние к материализму?

В последнее время все чаще можно слышать утверждение, что политика так называемого социального рыночного хозяйства определенно и во все большей степени приводит людей к пагубному материализму.

Подвергнем это утверждение критическому разбору.

Прилежание человека, созидательная деятельность всех людей, занятых в хозяйственном процессе, а равно и стремление к постоянному улучшению аппарата производства, - все это, встречающееся при самых различных конъюнктурных условиях, получает свой экономический смысл и свое социальное содержание только на пути создания лучшего или более свободного образа жизни. Мы не строим египетских пирамид ради самих пирамид, это не самоцель: у нас каждая новая машина, каждая вступающая в строй электростанция, каждое новое рабочее место и все иные возможности повышения интенсивности труда, в конечном итоге, служат обогащению человека, всех людей, живущих и работающих в условиях социального рыночного хозяйства. [65] Я всегда буду прилагать все старания к тому, чтобы результат хозяйственного прогресса шел на пользу все более широким слоям людей, в конечном идеале - всем слоям населения.

В том народном хозяйстве, где ничего не производится, не может быть никаких доходов. Однако нельзя также производить что-либо, не имея в виду предстоящего потребления; последнее возможно только при рабских или тоталитарных системах. Эта концепция побуждает меня, между прочим, не признавать никаких привилегий в образе жизни людей, независимо от того, имеют ли эти привилегии политические или чисто хозяйственные первопричины. Всякий, пытающийся использовать позиции силы, должен сознавать, что он наносит явный вред другим слоям населения и их социальному положению. [65]

Исходя из этой точки зрения, я считаю, что одной из важнейших задач современной экономической политики является преодоление представления о неизбежно повторяющемся повышении и понижении конъюнктуры, т. е. представления о якобы закономерно, механически действующей смене хозяйственных конъюнктурных циклов; преодоление это должно пойти путем плодотворного применения новых понятий. Если окажется возможным достичь этой цели, то тем самым уже сделан решительный шаг на пути повышения благосостояния, - по меньшей мере тогда каждому трудолюбивому и усердному члену общества будет предоставлена возможность лучше и легче проявить свои способности и скорее добиться успеха.

Воля к потреблению

Потребительский динамизм, активный и оптимистический, является предпосылкой того, что в народном хозяйстве постоянно и оптимальным образом используются все возможности хозяйственной деятельности; в таком хозяйстве проявляется стремление укрепить силы роста и стремление к прогрессу. Только эта, мной упомянутая «воля к потреблению», позволит производству бесперебойно развиваться и будет способствовать сохранению стремления к рационализации и подъему Производительности. Только при постоянном давлении с потребительской стороны на хозяйство сохраняются и в области производства силы, способные гибко применяться к повышенному спросу и нести соответствующий риск.

Конечной целью всякого хозяйствования есть и будет освобождение людей от материальной нужды. Поэтому я думаю также, что чем лучше нам удастся распространить и умножить благосостояние, тем реже люди будут предаваться образу жизни и умонастроению, основанным только на интересе к материальным благам. Лишь подъем уровня благосостояния создает те условия, которые могут оторвать человека от его примитивного, по существу только материалистического, мышления; во всяком случае, он должен был бы этому способствовать. И я верю в это, так как мне представляется, что люди будут связаны материалистическими понятиями лишь до тех пор, пока они находятся во власти каждодневных забот и не способны в таком бедственном положении подняться выше низменных жизненных интересов. Наоборот, когда люди, идя путем благосостояния и социальной обеспеченности, приходят к сознанию самого себя, своей личности и своего человеческого достоинства, они приобретают возможность, я сказал бы даже - радостную надежду, вырваться из материалистического образа мышления.

Тот, кто исходит из этого представления вещей и полон к тому же твердой воли не допускать приостановки хозяйственной экспансии до тех пор, пока среди нашего народа имеются люди, социальный стандарт которых неудовлетворителен, - тот несет в себе не только экономически-материалистическое, но социально-этическое начало. Другой вопрос - является ли целесообразным признать стремление к экспансии постоянным фактором определенной величины во всех фазах развития и его всегда одинаково громко провозглашать?

Эти отклонения, носящие скорее тактический характер, не могут умалить значения обрисованных здесь основ всякого хозяйствования. До тех пор, пока экспансия является результатом стремления не только к лучшей жизни, но и к достижению более высокой производительности, имеет место полная гармония. Однако, когда воля к экспансии несет в себе опасность, что люди станут требовать большего, вне связи с производительностью народного хозяйства, т. е. больше, чем оно может дать, - тогда эта понятная с социальной точки зрения тенденция теряет всякое реальное и, как я думаю, моральное обоснование. Если, - например, в результате желания сократить рабочее время, - уменьшается выработка, вопреки возможности провести повышение производительности, то нельзя одновременно требовать повышения заработной платы, в конце концов являющейся результатом приложения производительного труда. Такие требования не имеют ровно ничего общего с упомянутым мною стремлением к экспансии.

Отказ от «политики суровой жизни»

Экспансия в правильном понимании этого слова означает повышение общего объема доходности народного хозяйства, чем и достигается возможность того, что все могут соучаствовать в этом доходе. Сегодня же мы находимся на верном (т. е. на совсем неверном, на плохом) пути к тому, чтобы торговаться о долях соучастия отдельных групп в национальной продукции.

Не имеет никакого смысла предаваться здесь каким-либо иллюзиям. Народное хозяйство не может отдавать больше, чем ему позволяет наличная национальная продукция, являющаяся не чем иным, как результатом усилий людей и производительности их труда. Как раз во времена высокой конъюнктуры и полной занятости нужно особенно четко указать на границы, поставленные потреблению каждого в отдельности. Надеюсь, что никто не станет делать из моих высказываний вывод, будто я стою за особый немецкий вариант так называемой «политики суровой жизни». Никто не может меня упрекнуть также и в том, что я когда-либо пользовался выражениями, как «туже затянуть пояс», «отказываться и терпеть лишения» и т. д. Такие лекарства невозможно согласовать с моим пониманием экономической политики.

После всего проведенного мною за последние годы, едва ли можно меня заподозрить в том, что ограничительная политика представляет для меня самоцель, или что моей целью могло бы стать стремление добиться понижения конъюнктуры. Нет, положение остается прежним: успех нашей экономической политики всегда заключался в том, что мы не останавливались перед препятствиями, но стремились найти решение в динамическом прорыве вперед, т. е. всегда искали решения в экспансии и находили его.

Эта основная установка не подлежит изменению и в будущем. [63] Надо раз и навсегда отдать себе отчет в том. сколько сил, энергии и доброй воли оказались бы выброшенными за борт, если бы экономическая политика стала руководствоваться намерением вернуть народ к уже преодоленному скромному уровню существования. Факты и данные народного хозяйства должны оставаться в правильном соответствии или быть к нему приведены. Склонность к накоплению сбережений, но также и готовность принимать и использовать эти сбережения, зависит не в последнюю очередь от уверенно спокойного состояния умов и положительной оценки будущего.

Есть ли действительно основание утверждать, будто успехи социального рыночного хозяйства оказались в том смысле только кажущимися успехами, что они грозят вывести немецкий народ на опасный путь бездушного материализма, в результате чего он духовно зачах бы в этом благосостоянии?

Тут, в первую очередь, необходимо спросить, верно ли, что это предполагаемое опошление жизни соответствует действительности, и если это так, то можно ли пытаться вывести причинную связь между повышением благосостояния и растущим материализмом? Подтверждение этого предположения было бы равносильно смертному приговору принципам и целям свободного западного мира.

Я нисколько не думаю, что начавшееся в 1948 году и быстро прогрессирующее повышение жизненного уровня в Германии могло бы привести нас к столь трагическим выводам в отношении нашего народа и его судьбы. Мы должны трезво продумать то, что случилось за последние годы.

Бедствующий и голодающий народ, который под пятой бездушного государственного дирижизма был лишен всех индивидуальных свобод, за сравнительно короткий срок снова обрел жизнь и свободу. Что может быть здесь естественнее для человека, чем пребывать в сознании вновь окрепших жизненных сил, как желать пользоваться всеми благами и даже наслаждаться?

К этому надо прибавить, что в ходе демократизации масс происходит перемещение удельного веса отдельных слоев общества, которое особенно сильно отражается на повышении материального положения получателей заработной платы. Само собой разумеется, вернее, просто неизбежно, что в ходе этой эволюции все больше и больше людей приобщается к более высокому жизненному уровню, иначе говоря, получает возможность приобретать все большее количество товаров потребления, которые до этого им были недоступны.

Я сознательно стремился вызвать такую эволюцию, и я рад, что мне это удалось. Не является ли просто фарисейством, когда состоятельные или даже богатые слои нашего народа возмущаются по поводу жажды наслаждения и жадности у тех, кто в сущности не имеет иного желания, как подражать им. Против этого фарисейства я поэтому и веду страстную борьбу.

Я считаю материальное восхождение рабочих и других слоев нашего народа абсолютным политическим, социальным и экономическим выигрышем.

Поэтому я задаю со всей настойчивостью вопрос: означает ли наличие радиоприемника, пылесоса, холодильника и т. д. в доме зажиточного человека нечто другое, чем в квартире рабочего? Или это в одном случае выражение цивилизации и культуры, а в другом - признак материалистического умонастроения? Я также не могу понять, - отбросим тут в сторону разницу в шуме, - в чем при таком подходе отличие автомобиля от мотороллера?

Люди с настоящим и оправданным стремлением оградить наш народ от опошления жизни материализмом не могут так подходить к вопросу. Размер дохода не является ни масштабом, ни критерием для нравственной оценки расходов на потребление. Я не знаю также поэтому, почему и в какой степени душе человека, как таковой, могла бы угрожать опасность в результате достижения благосостояния и богатства. Тогда надо было бы поставить встречный вопрос: начиная с какого размера дохода человеческая душа уже не находится в опасности? Однако разве не является постановка этого вопроса насмешкой?

Те слои населения, которые все больше и больше получают возможность в усиленной степени пользоваться потребительскими благами, не могут подлежать осуждению только за то, что ныне доступные им блага прежде всего означают для них исполнение их желаний. Нельзя людей осуждать и за то, что они, при удовлетворении своих потребностей, в этой фазе еще вообще не в состоянии приводить духовные, душевные, культурные и материальные ценности в правильное соотношение. По мере консолидации социального положения этих людей, они наверное придут к лучшему осознанию того, что является добром или злом, что ценно и что лишено ценности.

Против неоправданной нетерпимости

С первого взгляда как будто не подлежит сомнению, что некоторые виды и способы потребления говорят о примитивных наклонностях людей, применяющих их. Но мы не имеем права морщиться при этом. Это и не имеет смысла. К неприкосновенным правам человека принадлежит свободный выбор предметов потребления; как же можно здесь проявлять нетерпимость? Не забудем то долгое время нужды, которое пришлось перенести немецкому народу; оно делает еще более понятным, что теперь ему хочется потребительски использовать доход от своего честного труда.

Никакое возражение не может изменить мое убеждение, что бедность является важнейшим средством, чтобы заставить человека духовно зачахнуть в мелких материальных каждодневных заботах. Может быть гении могут подняться над этой нуждой; в общем же материальные заботы делают людей все несвободнее; они остаются пленниками своих материальных помыслов и стремлений.

Таким образом, мы спокойно и уверенно можем допустить развертывание процесса приумножения и распространения благосостояния, так как то, что сегодня носит печать злоупотребления, одновременно несет в себе и зародыш оздоровления. Не будем так жестоки, чтобы считать, что добродетель вырастает только из нужды. В жизни скорее дело сводится к тому, чтобы мы могли оказаться достойными счастья и благополучия, которые нам дает мирная и успешная работа. Для политико-экономического деятеля, каким я являюсь, было бы дьявольскому наваждению подобно, если из неверно понимаемого нравственного принципа я стремился бы препятствовать преодолению нужды. [75]

Притом я далек от того, чтобы переоценивать все «экономическое». Я думаю, что как для отдельного индивидуума, так и для всего народа в целом необходимо, чтобы было обеспечено существование жизнеспособного хозяйства, чтобы этим самым создать основу для каждого стремления к высшим, духовным ценностям. Только тогда, когда упорядочена материальная база человеческого бытия, люди становятся свободными и зрелыми для более возвышенных дел.

Если мы сегодня боремся за новые формы цивилизации и культуры, то в этой широко развернутой дискуссии, и особенно в споре с Востоком, шансы на успех будут на нашей стороне только в том случае, если люди найдут дорогу к той внутренней независимости и отрешенности, которые несут в себе предпосылки настоящей свободы. Экономическая политика, которая задалась целью преумножить благосостояние, должна представлять собой действительно, как говорится, угодное Богу начинание.

Все эти высказывания ни в коей мере не посягают на тысячелетнюю проблематику, отраженную и в Библии, о богаче, верблюде и игольном ушке. Стремление, о котором мы говорим, имеет целью привести широкие слои народа к большему благосостоянию, но не к тому в Библии подразумеваемому богатству и изобилию, которые открывают путь беспутству и порокам.

В конце концов следует при этом также учесть, что материальное и идеальное не могут быть так четко отделены одно от другого в практической жизни, как это представляется возможным в отвлеченном рассуждении. Например, когда люди живут в хороших квартирах, когда они и у себя дома начинают пользоваться кое-какими благами того прогресса, плоды которого окружают их на предприятии, когда переутомленные матери и жены не должны больше по вечерам работать на кухне, но могут, благодаря техническим усовершенствованиям, посвящать себя своей семье, - тогда уже многое сделано для раскрытия душевных сил.

Конечно, верно также, принимая во внимание повышение семейного бюджета, что в каждом отдельном случае хотелось бы увидеть, что люди стремятся к чему-то лучшему, чем только к дальнейшему повышению числа потребленных бифштексов и котлет. Хотелось бы, чтобы с ростом дохода люди приходили бы также к иной оценке своего собственного образа жизни. Все это, без сомнения, и правильно и важно, но не следовало бы забывать, что воспитывать людей в этом направлении не является задачей, к разрешению которой призваны, в первую очередь, министр хозяйства и политики-хозяйственники.

Духу приказать нельзя

Я не боюсь высказать свое мнение: я хотел бы видеть иной характер потребления, а именно, чтобы ясно видимые изменения в этом повышенном потреблении больше отвечали бы требованиям духовного порядка. Я, однако, отказываюсь давать приказания на этот счет. Совершенно очевидно также, что то, что сегодня кажется роскошью, превратится завтра в предмет повседневного потребления. Вместе с этими переменами, имеющими чисто материальный характер, изменяются и понятия относительно того, что является признаком высокого уровня жизни, что придает человеку вес в обществе и что является источником социального уважения.

В моем положении министра народного хозяйства от меня едва ли можно требовать, чтобы я принял на себя ответственность за душевное благополучие всего народа. В моей должности я вынужден выполнять совершенно специфическое задание. Это задание сводится к тому, что необходимо заставить народное хозяйство выявить столько энергии и показать столько достижений в производительности, чтобы люди могли жить без нужды и забот, чтобы они получили возможность приобретать имущество и становиться благодаря этому независимыми, чтобы они имели возможность в большей степени раскрыть свое человеческое достоинство. Именно тогда они не будут зависеть от милости других, а также и от милости государства. Мне кажется, что с достижением подобной цели министр народного хозяйства внес бы полностью свою долю в дело преодоления мнимого или действительного материализма. [54]

При этом я отдаю себе отчет в том, что и в оценке всего материального несомненно есть какие-то границы. С растущей производительностью и с более высокой эффективностью труда человека мы когда-нибудь придем к фазе развития, когда перед нами встанет вопрос, что в сущности важнее или ценнее: работать еще больше или вести более удобный, красивый и свободный образ жизни, отказываясь при этом, быть может, сознательно, от потребления и использования ряда имущественно-хозяйственных благ. Но я полагаю все же, что «так далеко» мы еще не ушли вперед. Пройдет, вероятно, еще некоторое время, пока мы не достигнем такой степени развития, когда нам придется подойти вплотную к разрешению этого вопроса.

Конечно следует надеяться, что к тому времени народ достигнет того состояния «просветленности», при котором он сможет найти пути и способы для разумного использования своего удлиненного свободного от работы времени. Но некоторый опыт, также и в других странах, настраивает скептически и показывает, что удлиненное свободное время, предоставленное в результате требований, основывающихся на желании повысить материальное потребление (что само по себе противоречиво), не послужило ни душевному благу отдельного человека, ни его внешнему благополучию.

Специфические особенности положения в Германии

Специфический путь немецкой экономики должен поэтому носить на себе свой особый отпечаток. Перед нами стоит задача: лучше учесть и принять к сведению пожелания населения, будь то желания отдельных людей или целых групп, чтобы не действовать механически, а доставить удовлетворение наилучшим образом. Несомненно, что это - нелегкая задача.

Нельзя также отрицать, что указанная проблематика входит в область непосредственной моей работы. Я, как несущий ответственность за экономическую политику, имею дело с феноменом так называемой «социальной атмосферы», и при этом я ясно чувствую, как сильна угроза того, что из-за повсеместного отсутствия чувства меры, - намеренно вызываемого, - чувства разумности и правдивости окажутся окончательно подавленными.

У немецкого народа вообще имеется склонность терять чувство реальности, причем даже сравнительно легко. Это - несомненно слабость характера, которая как раз и в недавнем прошлом была причиной нашей трагической судьбы. Психологически вполне понятно, что с преодолением нужды и, пожалуй, даже высокой конъюнктуры в ряде случаев можно наблюдать признаки преступного задора и легкомыслия. Тем более следует подавить эти проявления, чтобы наш народ, который в беде проявляет достойные высшего удивления добродетели, действительно сумел перенести периоды благополучия. Неужели же он должен срывать незрелые плоды с дерева, когда уже недалеко до урожая?

Было бы, однако, совсем нелепо, если хозяйственная политика, учтя эту склонность и опасность, стала бы стремиться к торможению высокой конъюнктуры только потому, что люди. - нет, вернее, группировки людей, - из-за нее теряют чувство меры. Ведь нельзя же вместе с водой выплескивать и ребенка.

Аппетит приходит во время еды, и таким образом случилось, что вместе с успехами народного хозяйства появлялись все новые и новые желания. Те же самые люди, которые в 1956 году выражают недовольство своим экономическим положением, в 1947-1948 годах не смели и надеяться, что через восемь лет они будут иметь то, что у них есть сегодня. Это не препятствует им быть все же сегодня недовольными. Зависть - вот тот комплекс, который их мучает! Таков уж, очевидно, немец, что ему трудно перенести, что кому-либо другому, например, соседу или даже другу, живется лучше. Тогда он полон зависти и недоволен, вне зависимости от того, каково его собственное материальное положение. Этот особый вид отсутствия чувства меры представляет серьезную опасность для нашей страны. Эту опасность надо осознать. Долг всех дальновидных людей - бороться с ней.

Последние цели

Мне часто задают вопрос, какова конечная цель проводимой мною экономической политики. Кто так ставит вопрос, тот всегда в скрытой форме высказывает опасение, что бесконечное следование по раз намеченному пути развития может привести к самоупразднению. Эта постановка вопроса несомненно оправдана, и поэтому я и не хочу уклоняться от ответа.

Мой ответ ясен и недвусмыслен: я не считаю, что при установлении хозяйственно-политических целей настоящего времени речь идет как бы о вечных законах. Мы даже наверняка придем к тому, что с полным правом придется поставить вопрос - правильно ли и полезно ли все еще производить все больше благ, все упорнее добиваться материального благополучия, и не было ли бы более разумным отказаться от всего этого «прогресса» и больше времени посвятить осознанию себя, досугу и отдыху? Однако тут дело касается уже не только министра народного хозяйства, но в такой же степени и богослова, социолога и политика.

Эта проблематика весьма сложна, и разобраться в ней поэтому можно только, исходя из соображений, лежащих уже в плане духовном и душевном. Занимаясь ею, нельзя избежать постановки другого трудного вопроса: в достаточной ли мере люди освободились от всего, что их внутренне сковывает, и достаточно ли они «раскрылись», чтобы быть в состоянии «использовать» (в лучшем смысле этого слова) свой досуг? Что нам надлежит еще сделать, и в каком плане это должно произойти, чтобы достичь той степени внутренней зрелости, когда отказ человека от материальных благ станет для него благословением и приобретением?

При этом надо еще иметь в виду, что больший объем свободного времени повлечет за собой также и измененные отношения к жизни и к хозяйствованию. Все это нельзя просто сконструировать или организовать, - все это должно вырасти органически.

До тех пор, пока в плоскости политики действуют по лозунгу: давайте работать меньше, чтобы можно было больше потреблять! - мы будем стоять на неверном пути. Если же затронутый процесс развития будет иметь место в том смысле, что наш народ рядом с ценностью материальной стороны жизни будет во все возрастающей мере считать также и духовное и душевное обогащение полезным и полноценным, - тогда в будущем мы должны придти и к известной корректуре хозяйственной политики. Едва ли кто-либо тогда будет до такой степени догматиком, чтобы и дальше усматривать благополучие лишь в продолжающейся экспансии экономики, то есть только в материальной плоскости. [52]

Сегодня, однако, нам еще не следовало бы чрезмерно затруднять себя такого рода размышлениями. Приведем лишь сравнение между США и Германией. Тогда станет ясным, насколько еще возможно и полезно дальше проводить хозяйственную экспансию, увеличивать благосостояние, освобождать человека от материальных забот. Пока же я придерживаюсь мнения, что нам по-прежнему надлежит заботиться о том, чтобы миллионы людей, все еще обремененные каждодневными заботами, были окончательно освобождены от этой напасти. Еще слишком много людей стоит в тени взлета и подъема, и поэтому у нас нет никакого основания уменьшать наши усилия.

Людвиг Эрхард. "Благосостояние для всех" –