§ 3. ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

Понятие и основные начала гражданской ответственности.

Меры юридической ответственности уже потому не могут не иметь для советского гражданского права всеобщего значения, что сопутствуют всем без изъятия отдельным его институтам. Но проявляются они преимущественно в последствиях нарушения существующего обязательства (договорная ответственность) либо в порождающих новое обязательство последствиях самого правонарушения (деликтная ответственность). Поэтому учение об обязательствах всегда оказывалось в прошлом, а в принципе остается и теперь решающим средоточием учения о гражданской ответственности. Последнее же в своем поступательном движении развертывалось таким образом, что главные усилия были сперва устремлены к выяснению характерных для этой категории основополагающих начал, и лишь значительно позднее научное внимание переключается на определение общего ее понятия.

- Уже в процессе разработки ГК РСФСР 1922 г. и еще с большей настойчивостью вслед за его принятием ставится вопрос о том, что лежит в основе ответственности по советскому гражданскому праву — принцип вины или принцип причинения. Отдельные голоса в защиту принципа вины раздавались и в литературе 20-х годов с ориентацией главным образом на обя-

128

Зательства из причинения вреда,191 а иногда также на договорные обязательства.192 Но господствующие позиции несомненно принадлежали тогда сторонникам принципа причинения, во главе которых стоял А. Г. Гойхбарг и которые в обоснование этого принципа ссылались как на текст Гражданского кодекса, так и на принадлежавшие им самим социологические соображения. В тексте ГК, вместо ответственности за вину (позитивная формула), говорилось о ее неприменимости к нарушителю, который не мог предотвратить наступление вреда (негативная формула). Комментирование, же этого текста опиралось на идею обусловленности компенсации любого ущерба интересами общества в целом, а отказа в его компенсации по любым мотивам — исключительно интересами причинителя. Отсюда и общий вывод о том, будто «наш кодекс... строит... ответственность за причинение вреда на социальном начале причинения, а не на индивидуальном начале вины».193 Для ответственности не требуется

. ни умысла, ни неосторожности, и возлагается она в виде санкции «за объективную связь вреда с деятельностью причинившего вред».194 Такое ее построение «наиболее соответствует духу советского права, которое всюду заменяет субъективные моменты объективными», а в области компенсации ущерба, учитывает также, что «по общему правилу, всякий должен нести риск своей хозяйственной деятельности и своего поведения».195

Многие из приведенных аргументов излагались декларативно, не сопровождаемые даже видимыми попытками их обоснования. Так было с утверждением, будто в советском праве

- субъективные моменты сплошь заменяются моментами объективными. В иных случаях теорию причинения стремились усилить при помощи ответов на исходившие от ее критиков полемические замечания. И чтобы под их влиянием не обнаружилась вытекающая из этой теории абсолютная бесплодность правила ст. 404 ГК РСФСР 1922 г. о безвиновной ответственности владельцев источников повышенной опасности, было предложено толковать его как исключающее из числа условий

191 Например: Аскназий С. И. Вина и причинение в обязательствах из причинения вреда.— «Вестник советской юстиции», 1925, № 20, с. 776—780;

Л и б б а И. Ответственность железных дорог за смерть и увечье пассажиров. — «Транспорт и хозяйство», 1927, № 1, с. 260; Варшавский К. М. Обязагельства, возникающие вследствие причинения другому вреда. М., 1929, с. 74-89.

192 Например: Яблочков Т. М. Невозможность исполнения и сила договорного обязательства.— «Право и жизнь», 1926, № 4—5, с. 15—27, № 6—7, с. 14—19; Фа а с И. Я. Вина при заключении договора.—Записки Одесского ин-та народного хозяйства. Одесса, 1928, с. 2, с. 387—445.

193 Гойхбарг А. Г. Хозяйственное право РСФСР, с. 174.

194 Гражданский кодекс советских республик. Текст и практический комментарий. Под ред. А. Л. Малицкого. Харьков, 1927, с. 576.

195 Семенова А. Е. Обязательства, возникающие вследствие неосновательного обогащения, и обязательства, возникающие из причинения вреда. М., 1928, с. 20.

129

ответственности йе вину, а противоправнйсть, Или вообще решающее вопрос не об условиях, а о субъектах ответственности. Не обошлось также без рекомендаций изменить действующий закон, неукоснительно следуя началу причинения, с обязательной отменой таких юридических норм, которые, подобно ст. 403 ГК РСФСР 1922 г, умалчивали о вине причинителя, но без всяких обиняков говорили об умысле или неосторожности потерпевшего. А в то же время обязательной предпосылкой ответственности признавалась «сознательность действий причинившего вред. Причинивший не должен быть механическим орудием причинения вреда. Если кто-нибудь толкнет другого так, что тот упадет на рядом стоящую корзину с хрупким стеклом, то упавший не несет ответственности перед владельцем стекла».196 Но этот пример, как и предваряющее его общее суждение, свидетельствуя о невозможности даже для теории причинения полностью отрешиться от начала вины, «является иллюстрацией того, что принцип причинения нашим правом не воспринят,— иначе упавший должен был бы нести ответственность».197

Небезынтересно, что целиком уклониться от использования отдельных элементов понятия вины не смогли не только авторы теории причинения, но и отвергавшие применимость этого понятия в советском гражданском праве другие наши ученые. П. И. Стучка, например, сообразуясь со своей идей возможно большего сближения Гражданского кодекса с кодексом Уголовным, признавал социально вредный поступок в равной мере основанием и уголовной, и гражданской ответственности. Он решительно отказывал в аналогичной значимости как «голому», так и виновному причинению. Но все это не помешало ему подчеркнуть, что «основная работа заключается в проверке как бы отброшенного понятия вины и замене его (хотя бы частичной,— раз мы должны все же считаться с понятием воли,— в виде сознания и т. д.) не просто причинением, но понятием деяния социально вредного или опасного вместе или в дополнение простой субъективной формулы о доброй вере».198

К сожалению, последователи П. И. Стучки не заметили этой существенной оговорки, а если и заметили, то не сделали ровно никаких предопределяемых ею выводов. Их вполне удовлетворяла гораздо более прямолинейная перспектива, питавшаяся надеждой на то, что, «став даже в уголовном праве на путь изживания принципа вины и замены его принципом социальной опасности, мы и в гражданском праве будем иметь, ^очевидно, постепенное изживание так называемой гражданской вины с

196 Г о и х б а р г А. Г Хозяйственное право РСФСР, с 174.

197 Варшавский К М Обязательства, возникающие вследствие причинения другому вреда, с 75

ют Стучка П И Курс советского гражданского права, т 1, с. 82.

130

заменой ее принципом социальной вредности».199 Но теперь уже дело не ограничивалось одними только теоретическими изысканиями. При разработке опубликованного в 1931 г. проекта Основных начал гражданского законодательства, которые в соответствии с сущностью двухсекторной концепции предполагалось распространить на отношения с участием граждан, были предприняты шаги к обеспечению подобным изысканиям прямого государственного санкционирования.

Как сообщал еще до опубликования проекта участвовавший в его разработке Г Н. Амфитеатров, предполагалось ввести «понятие социально опасных и социально вредных действий в качестве объективного критерия для суждения об ответственности» А это должно было, по его мнению, означать «не только формальный разрыв с теорией вины и причинения, но и открытое объявление войны им»,200 хотя при более спокойном анализе с очевидностью выясняется, что «объявленная война» практически свелась к замене принципа вины лишь несколько " обновленным в духе социологической школы уголовного права принципом причинения Что же касается планово-договорных обязательств между социалистическими организациями, то здесь, согласно прогнозу Г. Н Амфитеатрова, вместо вины, «критерием ответственности должна стать степень использования данным предприятием хозрасчетных возможностей для выполнения плана, степень овладения хозяйственной инициативой, степень умения правильно, по-хозрасчетному организовать руководство своей оперативной работой».20' Сказанное, однако, не может иметь никакого иного смысла, кроме того, что если хозорган использовал все хозрасчетные возможности, но выполнить договор ему не удалось, неисполнение должно считаться обусловленным такими обстоятельствами, предотвратить которые он был не в состоянии, а следовательно, ответственность исключается его невиновностью в полном согласии с буквой и смыслом действовавшего тогда гражданского закона (ст. 118 ГК РСФСР 1922 г.). Стало быть, отличаясь от критерия вины словесно, новый критерий Г. Н. Амфитеатрова обнаруживал сходство с ним по существу, что подтверждали также слова предостережения, обращенные к тем, кто хотел бы превратить гражданскую ответственность в «какое-то „возмездие" за самый факт нарушения обязательства независимо от причин, которыми оно (нарушение) вызвано».202 И отнюдь не исключено, что

199 Свердлов Г. М, Тадевосян В С. Гражданский кодекс РСФСР в судебной практике М, 1929, с 153

200 Амфитеатров Г Н. Основные начала гражданского законода тельства и борьба за марксистскую методологию — «Советское государство и революция права», 1930, № 4, с 74

лл Амфитеатров Г Н Ответственность по договору.—В кн.. Во просы советского хозяйственного права. М, 1973, с 214.'

202 Там же.

131

благодаря такому сходству Г. Н Амфитеатров в конце 30-х годов без особых колебаний воспринял принцип вины,203 а в середине 30-х годов продолжал освещать гражданскую ответственность в духе двухсекторной теории, хотя к тому времени он уже целиком стоял на позициях теории единого хозяйственного права.204

В условиях господства хозяйственно-правовой теории вина, как и прежде, причислялась к разряду буржуазных правовых идей, некритически заимствованных советскими гражданскими кодексами205 А поскольку подлинная научная теория вины никем этому ошибочному тезису тогда не противополагалась, сила кажущейся его неоспоримости производила известное впечатление даже на тех, кто был далек в принципе от выражения хозяйственному праву каких-либо симпатий. Так произошло, например с. А. В. Бенедиктовым, когда исследование проблем договорной дисциплины в промышленности привело его к мысли о том, что требование полного и безусловного выполнения плановых заданий, распространенное на плановые договоры, исключает безответственность даже невиновного договорного контрагента, и, таким образом, сама объективная несовместимость начала вины с планово-хозяйственными связями должна была побудить «советское право... принцип вины заменить принципиальной недопустимостью освобождения от ответственности за неисполнение обязательства в обобществленном секторе».206 Но стоило тому же автору перейти от вины к понятиям случая и непреодолимой силы, как он потребовал замены этих понятий основанной на принципе вины общей законодательной директивой об освобождении должника от ответственности всякий раз, «когда невозможность исполнения создается вне зависимости от каких-либо производственно-технических и организационно-хозяйственных дефектов в работе неисправного контрагента и когда он не в состоянии устранить создавшихся препятствий, несмотря на использование всех имеющихся у него как хозрасчетного предприятия возможностей».207

Итак, следовательно, к какому бы теоретическому обоснованию безвиновной ответственности мы ни обращались, повсюду заявляет о себе бьющая в глаза несогласованность между абстрактно построенным силлогизмом и применением его к отдельным жизненным ситуациям. Но в этом нет ничего удиви-

283 «Советская юстиция», 1937, № 14, с. 6.

204 Курс советского хозяйственного права. Под ред И. Доценко, т. 2 с 94—97

205 Например- Каравайкин А А. Исполнение договоров М, 1934, с. 32, Комаров В Основные вопросы теории советского договорного права в свете исторической роли диктатуры пролетариата — «Советское государство и право», 1934, № 1, с 52.

20в Венедиктов А В. Договорная дисциплина в промышленности, с. 125

207 Там же, с. 175—176.

132

тельного. Сама многократная повторяемость отмеченного противоречия, предупреждая об ущербности принципа причинения, была провозвестницей широкого торжества и едва ли не единодушного признания, уготованного в недалеком будущем принципу вины.

Уже в учебнике по гражданскому праву 1938 г. правило ст. 118 ГК РСФСР относительно договорной ответственности толковалось в том смысле, что ответственность исключается, «если нарушение договорного обязательства вызвано обстоятельством, лежащим вне воли и возможности должника (т. е. если нарушение договорного обязательства произошло не по вине должника)».208 При анализе деликтной ответственности тот же учебник, помимо аналогичного истолкования ст. 403 ГК РСФСР, подверг развернутой критике теорию причинения, со всей определенностью подчеркнув, что «экономические последствия виновных действий должны ложиться на виновного. Но если причинитель действовал без вины, то возлагать на него эти последствия было бы нецелесообразно. Человек был бы задавлен последствиями таких действий, в отношении которых ему нельзя сделать упрека даже в неосторожности. В результате началось бы снижение человеческой активности, упадочность человеческой психики, притупление чувства ответственности за свои действия».209 Таковы далеко не исчерпывающие отрицательные последствия практического использования начала причинения А после того, как они были выявлены, цивилистическая доктрина приступила к выработке обосновывающей начало вины позитивной аргументации.

Проведенное в 1939 г. на материалах деликтных обязательств первое гражданско-правовое исследование вопросов виновности без всяких колебаний провозгласило «основным принципом регулирования гражданской ответственности в советском праве... принцип вины», социальная эффективность которого увязывалась с тем жизненно важным обстоятельством, что, «вменяя кому-либо в вину его деяния, мы выражаем наше отрицательное суждение о его поведении». И если возмещение вреда «имеет своей целью реагировать на правонарушение в виде определенного вторжения в сферу прав правонарушителя и оказания воспитательного влияния на остальных членов общества, стимулируя их к правильному поведению, то отсюда абсолютно ясно, что эта ответственность... может покоиться только на принципе вины, т. е. на оценке правильности поведения причинителя».210

Дальнейший шаг в намеченном направлении был сделан учебником по гражданскому праву 1944 г., авторы которого не

208 Гражданское право Коллектив ВИЮН, т 2, с 57. 2М Там же, с 393.

210 Ш в а р ц Х И. Значение вины в обязательствах из причинения вреда М., 1939, с. 25, 29, 42.

133

ограничились указанием на то, что «ответственность лишь за вину является общим правилом» и что только когда нарушитель «действовал умышленно или неосторожно, имеется достаточное основание для его ответственности», а перешли от декларативных тезисов о значении вины к созданию отражающей ее внутреннюю сущность единой теории, применимой к договорным санкциям в такой же мере, как и к возмещению причиненного вреда. «В вопросе об ответственности по обязательствам,— писали они,— . понятия вины те же, что и в вопросе об ответственности за причиненный вред», а «слово ,,случай" в гражданском праве обозначает отсутствие умысла и неосторожности» вообще и обычно используется как наименование для таких ситуаций, когда не может наступить ни деликтная, ни договорная ответственность211

Воплотив одну из первых разработок общецивилистического учения о вине, учебник 1944 г. был одновременно и едва ли не последней из публикаций, откликавшихся критически на все еще памятную отрицательными для практики последствиями теорию причинения. Позднее эта теория если и упоминалась на страницах советской гражданско-правовой литературы, то не в актуальном, а историко-сопоставительном или даже противопо-ставительном плане Только в виде редчайшего исключения, причем разве лишь на почве современной хозяйственно-правовой концепции, с призывом вернуться к безвиновной ответственности можно встретиться и в наши дни.

Такой характер носила, например, сравнительно частная рекомендация отказаться от принципа ответственности за вину в отношениях по поставкам, не подкрепленная, впрочем, никакими другими аргументами, кроме бездоказательной ссылки на то, что иначе становится неизбежным ослабление договорной дисциплины, снижение роли имущественных санкций в этой области.212 С гораздо большей степенью обобщенности адресованные законодателю аналогичные советы выводились из деления санкций на экономические, вызывающие претерпевание отрицательных последствий своей хозяйственной деятельности самим хозорганом, и юридические, реализуемые посредством переложения таких последствий на указанный в законе другой хозорган. А поскольку «отказ от взыскания убытков с должника по мотивам отсутствия его вины означает, что тем самым экономическая ответственность, убытки возлагаются на так же невиновного кредитора»,213 то для восстановления справедливо-

211 Гражданское право Под ред. М М Агаркова и Д М Генкина, т. 2, с. 323, 324, 375, 376

212 Ш о р Л. М Совершенствование договорно-правовых отношений в сфере материально-технического снабжения. — «Советское государство и право», 1973, № 1, с 43-52

^ См • М а м у т о в В К.ОвсиенкоВ В, Юдин В Я Предприятие и материальная ответственность Киев, 1971, с 29, Экономические санкции и дисциплина поставок. Под ред В. К Мамутова Киев, 1976.

134

сти было предложено вслед за экономической освободить от обусловленности виной и юридическую ответственность. Но, не говоря уже о критике со стороны противников теории хозяйственного права,214 подобные призывы прозвучали одиноко даже в среде ее приверженцев, подавляющее большинство ко торых, выступая в поддержку принципа вины, не видят для перехода к принципу причинения сколько-нибудь серьезных оснований 215

Вместе с тем замена принципа причинения принципом вины проводилась далеко не однозначно обращавшимся к исследованию гражданско-правовой ответственности советскими цивилистами.

Стоявший у самых истоков этого процесса Х И. Шварц исходил из того, что «Гражданский кодекс, не признающий начала причинения как общего принципа, допускает, возложение ответственности на причинителя и в том случае (имелись в виду ст. ст. 404, 406 ГК РСФСР 1922 г.—О. Я.), если вред причинен им невиновно.21® Этот взгляд, позднее названный О А. Красавчиковым концепцией виновного начала с исключениями,217 безраздельно господствовал почти до самого конца 50-х годов В 1957 г. с его критикой выступил К К Яичков, по словам которого советский закон не дает поводов «утверждать, что тот или иной принцип ответственности за противоправное причинение вреда имеет какое-либо преимущественное значение перед другим», а «вина ответственного лица является лишь дополнительным условием ответственности в тех случаях, когда по закону установлена ответственность за виновное причинение вреда»218 Получив из уст О А Красавчикова наименование концепции двух начал,219 изложенные воззрения вызвали известный резонанс главным образом в работах, которые посвящены ответственности за вред, причиненный источником повышенной опасности.220 Нетрудно также заметить, что, поскольку среди «двух начал» вина выделяется лишь в качестве дополнительного условия ответственности, это определенным образом возвышало причинение до уровня обладающего

214 Матвеев Г. К. Защита принципа виновной ответственности в отношениях между хозорганами — «Советская юстиция», 1973, № 15, с. 15—16

2!5 М а л е и н Н С Имущественная ответственность в хозяйственных отношениях М, 1968

"в Ш в а р ц X. И. Значение вины в обязательствах из причинения вреда,

с. 26

217 Красавчиков О А. Возмещение вреда, причиненного источником повышенной опасности М, 1966, с 118

218 Яичков К К Система обязательств из причинения вреда в советском праве —В кн Вопросы гражданского права М, 1957, с 170—171.

219 Красавчиков О А Возмещение вреда, причиненного источником повышенной опасности, с 121

""АнтимоновБ С. Гражданская ответственность за вред, причиненный источником повышенной опасности М., 1952, с. 32.

135

всеобщим действием основного ее условия. Тем самым концепция К. К. Яичкова как бы перекликается с суждениями С. С. Алексеева, который, опираясь на закрепленную в гражданском законе презумпцию виновности нарушителя, склонен полагать, что гражданская ответственность наступает уже при появлении свойственных составу правонарушения объективных моментов — «объективированного вредоносного результата, противоправности, причинной связи», а субъективный момент учитывается лишь при его отсутствии «в рамках особой правовой категории, приобретающей в гражданском праве специальное значение,— в рамках оснований освобождения от ответственности».221 Но если любой из вариантов концепции двух начал, оттесняя с теоретической авансцены принцип вины, соответственно раздвигает границы научного восприятия для принципа причинения, то известные учению о гражданской ответственности иные веяния действовали прямо противоположным образом.

Первое из них было устремлено к утверждению всеобщего господства начала вины путем конституирования ее даже в тех случаях, для которых безвиновная ответственность допускается самим законом. Насколько успешным такой метод оказался фактически и в какой мере благодаря ему удалось, не изменяя логике, свести концы с концами, об этом можно судить по самому изначальному и притом наиболее полному литературному его освещению. Существует деятельность такого вида, которая в самой себе ничего виновного не заключает, но, как писал М. М. Агарков, «требует повышенной бдительности. Такая деятельность и является основанием для возложения на лиц и предприятия, которые ею занимаются, ответственности по ст. 404 ГК (1922 г.— О. Я.), т. е. ответственности не только за вину, но и за случай». Казалось бы, ясно, что единственно возможным основанием ответственности вина не является. Но дальше: «Возлагая такую ответственность, закон стимулирует принятие повышенных мер предосторожности со стороны лиц и предприятий, на которые распространяется ст. 404 ГК». Как будто бы не менее ясно, что ответственность наступает лишь за вину, выраженную хотя бы в несоблюдении повышенных мер предосторожности. Однако оба эти предельно ясных положения превращаются в обоюдную неясность, как только читатель доходит до сообщаемого ему конечного вывода: «Таким образом, ответственность за вред, причиненный источником повышенной опасности, не вводит в наше право какого-либо нового принципа построения гражданской ответственности наряду с принци-

221 А л е к с е е в С. С. Предмет советского социалистического гражданского права.—Учен. труды Свердловского юрид. ин-та, 1959, т. 1, с. 273.

136

пом вины. Ст. 404 создает лишь по практическим соображениям изъятие из принципа вины».222

Второе веяние, пришедшее в общую теорию права к середине 50-х годов,223 переносится на цивилистическую (как и хозяйственно-правовую) почву в 60-х годах.224 Суть его состоит в возвеличении принципа вины до пьедестала единственного морально оправданного основания юридической ответственности, и делается это с такой непререкаемостью, какая сообразуется лишь с почти афористическим изречением О. А. Кра-савчикова, что «если нет вины, то, естественно, нет и ответственности». Там же, где, по указанию закона, обращенному, например, к владельцам источников повышенной опасности, компенсационные обязанности возлагаются независимо от вины, они означают, что, вместо ответственности, «возмещение вреда происходит по системе риска».225 Почему обязательство по возмещению ущерба невиновным причинителем однородно страховому обязательству, несмотря на различия в основаниях, субъектах и объеме, но разнородно с ответственностью, несмотря на сходство оснований при тождестве субъектов и объема,— этот вопрос внимания' сторонников изложенных воззрений к себе не привлек. Осталась незамеченной также логическая несопоставимость ответственности и риска в том плане, в каком они разграничиваются процитированными высказываниями. Действительно, раз речь идет не о дозволенном, а о любом вообще риске, его нельзя определить иначе, как возможное или вероятное зло, принимаемое на себя тем, на кого оно в силу установленного порядка должно быть возложено. Поэтому ответственность так же обнимается понятием риска, как и выводимое за ее пределы всякое иное возмещение вреда. А поскольку риск и ответственность соотносятся друг с другом как род с видом, противопоставление «рисковых» и «ответственных» компенсаций способно прояснить существо вопроса не больше, чем любая иная подмена родовыми понятиями видовых.

Третье веяние, лишь самым отдаленным намеком предвосхищенное литературой 20-х годов,226 стало достаточно ощу-

222 Гражданское право. Под ред. М. М. Агаркова и Д. М. Генкина, т. 1, с. 337.

223 А л е к с а н д р о в И. Г. Законность и правоотношения в советском обществе. М., 1955, с. 166—168.

224 Б р а г и н с к и и М. И. К вопросу об ответственности за чужие действия по советскому гражданскому праву.—Труды ВЮЗИ, 1966, т. 1, с. 51;

Красавчиков О. А. Возмещение вреда, причиненного источником повышенной опасности, с. 154; Малеин Н. С. Имущественная ответственность в хозяйственных отношениях, с. 15 и ел.

225 К р а с а в ч и к о в О. А. Возмещение вреда, причиненного источником повышенной опасности, с. 154.

226 Магазине? Я. М. Советское хозяйственное право. Л., 1928, с. 289-298.

137

тимо только благодаря публикациям начала 70-х годов. Обуреваемые им авторы также считают, что вне субъективных предпосылок юридическая ответственность в подлинном смысле исключена. Но, наряду с виной, такие предпосылки могут, по их мнению, состоять и в риске, под которым подразумевается не эвентуальность претерпевания вероятного зла, а то, что житейски называют «идти на риск», отдавая себе отчет в совершаемых поступках. Это позволило В. А. Ойгензихту определить риск как «психическое отношение» лица к своей или чужой деятельности, «выражающееся в сознательном допущении отрицательных последствий», с тем, что вне сочетания с противоправными действиями (например, при страховании) он может служить основанием распределения убытков, а в соединении с противоправностью (например, при причинении вреда источником повышенной опасности) «риск является основанием ответственности».227 «Когда владелец автомашины,— пишет развивающий те же взгляды С. Н. Братусь,— садится за ее руль, он весьма отчетливо осознает ту опасность, которую она представляет для пешеходов, для других средств транспорта. Он отдает себе отчет в том, что возможны неустранимые по его воле несчастн-ые случаи, вызванные движением его автомашины, и что он будет обязан возместить причиненный этим движением вред. Следовательно, субъективное основание ответственности налицо. Владелец автомашины сознательно избрал тот вариант поведения, за нежелательные последствия которого он несет ответственность, хотя его вины нет».228

Между тем, если бы уже в результате выбора поведения, последствия которого могут быть вменены деятелю независимо от его вины, появлялись субъективные предпосылки ответственности, их не устранила бы и всеобщая замена принципа вины принципом причинения. А в таком случае концепция риска, выдвинутая для субъективизации ответственности, превращается в прямую свою противоположность, теоретически оправдывая какое угодно ее обоснование. Не подлежит также сомнению, что совершающий противоправно-виновные поступки идет еще на больший риск, чем тот, кто избирает деятельность, сопровождаемую мерами безвиновной ответственности. И если сравнительно с виной родовой' значение риска менее заметно, чем при противопоставлении ответственности, то не потому, что его не существует, а вследствие образования наряду с широким узкого понятия риска, соотносимого исключительно со сферой дозволенной деятельности.

Дискуссия, таким образом, продолжается. Но ведут ее уже в условиях, когда вина как обязательный, преимущественный

227 Ойгензихт В. А. Проблема риска -в гражданском праве. Душанбе, 1972, с. 77, 216.

228 Братусь С. Н. Юридическая ответственность и законность. М., 1976. с. 181—182.

138

или возможный элемент состава гражданского правонарушения признается всеми. Это обстоятельство отразилось на решении многих конкретных вопросов.

Пока ответственность сопрягалась с принципом причинения, практическая надобность размежевания вины, случая и непреодолимой силы со всей серьезностью о себе не заявляла. В 20—30-х годах к этому обращались лишь отдельные из немногочисленных глашатаев принципа вины. Но и в их среде оригинальные сравнительно с западноевропейской цивилистикой соображения удалось высказать только И. П. Либбе, когда он определил непреодолимую силу как «непредвиденное событие, возникшее вне круга деятельности предприятия, наступление и последствия которого не могут быть предотвращены мерами, совместимыми с хозяйственным успехом предприятия».229

После теоретического восстановления вины в действительной ее значимости положение меняется коренным образом. Свет увидела целая серия работ по исследованию исключающих вину случайных и форсмажорных обстоятельств с размежеваниемлх. специальнодл я такой ответственности^ которая, простираясь до границ непреодолимой силы, не устраняется простым казусом. Толчок к одному из направлений указанного исследования был дан Д. М. Генкиным, связывавшим непреодолимую силу с с объективно-случайной причинностью,230 а его единомышленники распространяли подобным же образом сформулированное понятие либо на все,231 либо только на природные явления.232 Другое направление, ориентируясь на соединенность непреодолимой силы с чрезвычайными, объективно неустранимыми в конкретной или однородной ситуации факторами, выводило ее либо только из внешних для деятельности нарушителя источников,233 либо также из особенностей деятельности самого нарушителя.234

В условиях почти безраздельного господства принципа причинения отсутствовали требуемые предпосылки и для научного анализа вопроса о влиянии вины на объем ответственности. В 20—30-х годах известное внимание было уделено лишь уменьшению размера взыскиваемых с нарушителя платежей

229 Л и б б а И. Ответственность железных дорог за целостность груза и срочность доставки. М., 1924, с. 260.

230 Обзор заседаний сектора гражданского права ВИЮН. — «Советское государство и право», 1949, № 11, с. 73.

231 Например: Новицкий И. Б., Лун ц Л. А. Общее учение об обязательстве, с. 361.

232 Например: Туманов В. А. Понятие непреодолимой силы в советском гражданском праве. — «Вопросы советского гражданского права». М., 1975, с. 116.

233 Например: Павлодский Е. А. Случай и непреодолимая сила в советском гражданском праве. Автореф. канд. дис. М., 1972, с. 15.

234 Иоффе О. С. Ответственность по советскому гражданскому праву. Л., 1955, с. 198.

139

соответственно виновности потерпевшего в обязательствах из причинения вреда235 или учитывая непринятие кредитором по хозяйственному обязательству всех возможных мер к обеспечению бесперебойности своей работы, несмотря на неисправность, допущенную должником.236

Но как только от принципа причинения советская цивили-стическая теория перешла к принципу вины, почва для прослеживания многогранных связей между виновностью и ответственностью сразу же существенно расширилась. Возникла даже идея при допускаемой нарушителем легкой неосторожности соразмерять объем компенсаций с тяжестью его собственной вины. Согласно одной рекомендации, это было бы возможно при исключительных обстоятельствах, «например, в случаях повреждения ценной вещи»,237 а соответственно другой, следовало бы для тех же оснований ввести общее правило о «снижении суммы подлежащих уплате штрафных санкций или суммы подлежащих возмещению убытков».238 Однако, как указывали противники запроектированных нововведений, вина в гражданском праве должна служить условием ответственности, но не мерой, определяющей ее объем, а «попытки соразмерять пределы гражданской ответственности со степенью вины причи-нителя вводят в гражданско-правовые отношения чуждый им элемент уголовно-правового характера».239

Помимо охарактеризованных также и многие другие циви-листические проблемы предстали перед наукой в новом своем ракурсе под воздействием изменившихся взглядов на важнейшие начала гражданской ответственности. Но, разумеется, центральной среди них была и остается самая общая проблема, продиктованная настоятельной потребностью теоретического отражения этой ответственности в едином научном понятии.

Легче всего требуемое понятие можно было бы образовать, не порывая с .принципом причинения, в свете которого любая принудительно осуществляемая санкция за совершенное правонарушение есть уже мера ответственности. Но из-за самоочевидности подобного вывода его прямое формулирование казалось излишним всем тем, кто исповедовал указанный принцип. Как бы это ни казалось парадоксальным, понятие гражданской ответственности в духе теории причинения впервые разработал такой ревностный защитник принципа вины, каким был

235 Например: Данилова Е. Н. Обеспечение увечных. М., 1927, с. 110. 23в Например: Венедиктов А. В. Договорная дисциплина в промышленности, с. 61—62.

237 Ш в а р ц X. И. Значение вины в обязательствах из причинения вреда, с. 37.

238 М а т в е е в Г. К. Виня в советском гражданском праве. Киев, 1955, с. 242.

239 Новицкий И. В., Лун ц Л. А. Общее учение об обязательстве, с. 376.

140

. М. М. Агарков. В своей появившейся в 1940 г. книге он рассуждал следующим образом.

Гражданский закон различает категории долга и ответственности. Исполняя обязательство добровольно, должник следует своему долгу. Если добровольность нарушается, и должника принуждают к исполнению обязательства в первоначальном виде либо путем компенсации убытков, наступает ответственность. Стало быть, «долг и ответственность являются не различными и независимыми друг от друга элементами обязательства, а лишь двумя аспектами одного и того же отношения», и, «таким образом, то, что мы обычно называем словами долг и ответственность по обязательству, является в целом не чем иным, как обязанностью должника в обязательственном правоотношении».240

Ту же идею в 1976 г. выдвинул С. Н. Братусь, определив ответственность как «опосредствованное государственным принуждением исполнение обязанности». Но, судя по приводимым иллюстрациям, он пошел еще дальше М. М. Агаркова, исключив из сферы ответственности даже действия по ликвидации •'•последствий правонарушения, когда они совершаются самим нарушителем без вмешательства юрисдикционных органов. «Если неустойка уплачена должником добровольно,— пишет он,— не возникает вопрос об ответственности, подобно тому, как этот вопрос не возникает и тогда, когда выполнено основное обязательство. Но если исполнение не последовало, по инициативе кредитора приводится в движение аппарат принуждения — действует механизм ответственности». Точно такую же оценку получает компенсация убытков, требование о возмещении которых — «это требование об исполнении новой обязанности/ заменяющей прежнюю обязанность. При добровольном исполнении ее должником нет оснований говорить об ответственности», ибо «определение юридической ответственности как опосредствованного государственным принуждением исполнения обязанности охватывает все случаи нарушения обязанностей», выражаются ли они в отказе совершить исходное действие или возместить убытки, причиненные таким отказом.241

Как представленное понимание ответственности сообразуется с началом вины,— не сказано ни слова и проясняется лишь благодаря содержанию теории Агаркова — Братуся. Действительно, без вины не возникает обязанность возместить убытки или уплатить неустойку. Но ее возникновение не считается ответственностью. Ответственность — это принудительное взыскание уже возникшего долга, в том числе по убыткам и неустойке. Но чтобы взыскать долг, не нужно вины должника

240 Агарков М. М. Обязательства по советскому гражданскому праву, с. 44.

241 Братусь С. Н. Юридическая ответственность и законность, с. 85, 89-90.

141

и достаточно не последовавшего с его стороны добровольного исполнения по какой угодно причине.

Понятно, что не будь начало причинения давно уже отвергнуто советской цивилистической наукой, освещенная теория явилась бы для него бесценной находкой. Можно также предположить, что обратись М. М. Агарков к им же возвеличенному началу вины как к пробному камню проверки на истинность своих собственных воззрений, дело не обошлось бы без существенных коррективов. Что же касается соотношения между той же позицией и обоснованием юридической ответственности в работах С. Н. Братуся, то оно складывается куда более сложно и требует'к себе особого внимания.

Каждое последовательно защищаемое им положение, на первый взгляд, с неумолимой логикой вытекает из всех предыдущих: гражданская ответственность_есть. принудительное исполнение добровольно неисполненного обязательства; ее основание^ следовательно, служит нарушение юридического дол_га;

этсГ последнее не 'может быть допущено" иначе, как виновно или рискованно. А поскольку психическое отношение к действию и результату заложено и в вине, и в риске, ответственность всегда находит достаточную субъективную мотивацию, какими бы ни были конкретные ее условия.

Все, таким образом, поставлено на нужные места, внушая высокое доверие логической своей неуязвимостью. Так бы это, по-видимому, и было в действительности, если бы, подобно вине, и риск в предложенной трактовке относился к стадии нарушения обязательства, не исполненного добровольно. Вспомним, однако, владельца автомашины, садящегося за ее руль. Когда он рискует (управляя автомашиной) или превращает вероятное зло в реальное (причиняя вред), ответственности нет, ибо пока еще от добровольного .исполнения существующего обязательства никто не уклоняется. Наоборот, в результате причинения вреда обязательство только возникает. Когда же его привлекают к ответственности путем принудительного взыскания причитающегося возмещения, нет риска, ибо отказ от добровольных платежей не составляет сознательного выбора допускаемой законом опасной деятельности. Наоборот, он свидетельствует о противоправном, в большинстве, случаев виновном, но отнюдь не рискованном поведении в разъясненном смысле. И неустранимое для С. Н. Братуся противоречие в том как раз и заключается, что, определяя ответственность как принудительное исполнение добровольно не исполненного долга, нужно отказаться от его же понимания риска, а, обосновывая ссылкой на риск безвиновную ответственность владельцев источников повышенной опасности, нужно пожертвовать его же определением ответственности.

Можно, конечно, предположить, что, определяя ответственность как принудительное исполнение неисполненного добро-

142

вольно, автор имел в виду не всегда единичное, а в подлежащих случаях удвоенное ее основание, соединяющее само правонарушение (например, причинение вреда) с отказом от добровольного устранения его последствий (например, компенсации причиненного ущерба). Но и при таком предположении все равно бы не удалось преодолеть отмеченное противоречие. Если в сфере дозволенного риска, как впрочем и во всякой иной общественной сфере, ответственность воплощается не в деликтном, другом компенсационном или штрафном обязательстве, а лишь в принудительном взыскании неисполненного добровольно, то и деликт должен считаться основанием именно этого обязательства, но отнюдь не ответственности за его неисполнение. И наоборот, если деликт в широком его понимании всегда служит хотя бы одним из оснований ответственности, последняя должна воплощаться не только в принудительном взыскании неисполненного добровольно, но и в самом деликтном, другом компенсационном или штрафном обязательстве.

Между тем, ответственность — результат правонарушения. Это признается всеми, кроме тех, кто, различая ответственность перспективную (чувство долга) и ретроспективную (санкции за пренебрежение долгом), сводит ее к регулируемой правом обязанности дать отчет в своих действиях, будут ли они противоправными или правомерными. В науке гражданского права подобных воззрений придерживается В. А. Тархов.242 Но и он сбрасывает их со счетов, переходя к исследованию элементов состава правонарушения как основания гражданской ответственности или заявляя, что «множество правовых обязанностей выполняется без какого-либо намека на ответственность»; «когда общественные отношения осуществляются нормально, ответственность существует, но не применяется»; «меры ответственности обусловлены... различием имущественных последствий правонарушений» и т. п.243 Ясно, что ни в каком ином смысле, кроме как в значении санкции за неправомерные поступки, ответственность здесь и не могла бы подразумеваться.

А раз поступок неправомерен, он не должен исчерпываться для нарушителя последствиями, наступающими в нормальной обстановке. Нужно, чтобы ответственность проявлялась: в договорной области — не в исполнении нарушенного обязательства, хотя бы и принудительном, а в уплате неустойки, возмещении убытков, как и всяком ином наносимом должнику уровне ввиду его неисправности;244 в сфере деликтов—не в

242 См.: Тарх>ов В. А. Ответственность по      советскому гражданскому

праву. Саратов, 1973, с. 6—10.

243 Там же, с. 4, 5, 13, 18.

244 Наиболее развернутый, хотя и не во всех своих позициях приемлемый их перечень, см.: Садиков О. Н. Имущественные санкции в хозяйственных договорах. — «Советское государство и право», 1957, № 4, с. 51.

143

Принудительности взыскания компенсационных платежей, а в самих платежах по деликтным обязательствам, как вытекающем из закона следствии совершенного правонарушения. Иными словами, отрицательные имущественные последствия для нарушителя в виде лишения субъективных гражданских прав, возложения новых или дополнительных гражданско-правовых обязанностей — вот что такое гражданская ответственность по господствующему в современной цивилистической литературе мнению.245 Но если ответственность всегда есть какой-то новый урон или дополнительное обременение, необходимы оправдывающие это ее действие специальные предпосылки, заложенные в самом поведении привлекаемого к ответственности субъекта.

С максимальной логичностью их выводят сторонники последовательного соблюдения начала вины, научная аргументация которых до прозрачности ясна: тот, кто виновно совершает противоправные поступки, заслуживает общественного осуждения, а если общество кого-либо осуждает за совершенные действия, справедливо подвергнуть его определенным личным или имущественным стеснениям. Но как только дело доходит до безвиновной ответственности, казавшиеся преодоленными теоретические затруднения в усугубленном виде появляются вновь. Помимо безуспешных попыток подмены такой ответственности принципом риска, вносятся предложения так изменить действующий закон, чтобы не осталось от нее и малейшего намека. Особую активность проявил в этом направлении Н. С. Малеин, рекомендующий заменить ответственность за чужую вину системой прямой ответственности, возмещение вреда владельцем источника повышенной опасности компенсацией его на распределительных началах и др.246 Законодатель, однако, далек от принятия этих предположений, которые к тому же всех случаев ответственности без вины не объемлют, а не считать ответственностью то, что безоговорочно признает ею закон, отказывая соответствующим нормам в сколько-нибудь удовлетворительной иной интерпретации,— значит, вместо поисков решения, уходить от возникшей проблемы.

245 Антимонов Б. С. Основания договорной ответственности социалистических организаций. М., 1962, с. 14—18; Басин Ю. Г. Материальная ответственность предприятий и организаций за невыполнение заданий и обязательств. М., 1969; Иоффе О. С. Ответственность по советскому гражданскому праву. Л., 1955, с. 7—8; К о ф м а н В. И. Ответственность за нарушение обязательств. — В кн.: Советское гражданское право. Под ред. О. А. Кра-савчикова, В 2-х т., т. 1, с. 479—484; Красавчиков О. А. Ответственность, меры защиты и санкции в советском гражданском праве.— Учен. труды Свердловск, юрид. ин-та, 1971, вып. 27, с. 16; Малеин Н. С. Имущественная ответственность в хозяйственных отношениях. М., 1968; Матвеев Г. К. Основания гражданско-правовой ответственности. М., 1970, с. 30—57; Р а й-х е р В. К. Правовые вопросы договорной дисциплины в СССР. Л., 1958, с. 71—72.

246 Малеин Н. С. 1) Имущественная ответственность в хозяйственных отношениях, с. 21—fl; 2) Имущественная ответственность в хозяйственных отношениях. Автореф. докт. дис. М., 1969.

144

Сообразуясь с иными установками, эту проблему пытаются разрешить сторонники теории «двух начал» или «начала вины с исключениями». Там, где есть вина, ответственность и согласно их взглядам основывается на осуждении поступков нарушителя. Когда же вина отсутствует, нет почвы для морального осуждения, но если по характеру осуществляемой деятельности "угроза имущественных санкций способна побуждать к изысканию мер, сокращающих или вовсе сводящих на нет возможность несчастных случаев, законодатель должен вводить юридическую ответственность, базирующуюся не на вине, а на таком субъективном факторе, каким является стимулирование. Особую активность в исследовании этого фактора проявил Б. С. Антимонов, который первым, собственно, и ввел его в научно-циви-дистический обиход. Он указывал, что правило о безвиновной ответственности «побуждает владельца источника повышенной опасности не только избегать того, что право называет виновным поведением, но сверх того заставляет его всеми мерами, не жалея труда, времени и затрат, разрабатывать все новые методы и средства для сведения опасности к нулю».247 Но, .помимо пока еще не проверенной способности критерия стиму-';- лирования разъяснить исчерпывающе все предусмотренные дей-"ствующим законом случаи безвиновной ответственности, высказывается сомнение в существовании прямой связи между стимулируемым лицом (например, личным собственником легкового автомобиля) и субъектом, способным к разработке постоянно совершенствуемых мер по технике безопасности (например, заводом по изготовлению автомашин).

Благодаря, однако, тому, что в границах морального осуждения противоправно-виновных поступков учение о гражданской ответственности как определенном отрицательном для нарушителя последствии не вызывает среди своих приверженцев каких-либо разногласий, удалось внести элемент существенной • новизны в проводимый под тем же углом зрения анализ многих соприкасающихся с ответственностью других вопросов гражданского права.

Принцип реального исполнения, закрепленный для хозяй-' ственных договоров еще в начале 30-х годов, не находил тогда в цивилистической литературе никакого иного раскрытия, кроме , того, которое было дано непосредственно законом: уплата i. штрафов и возмещение убытков не освобождают должника от i исполнения самого обязательства.248 Преломленный же через понятие ответственности как наступающих для неисправной стороны особых отрицательных последствий, этот принцип в

247 Антимонов Б. С. Значение вины потерпевшего при гражданском

правонарушении. М., 1950, с. 38.

i     2" Например: Бахчисарайцев X. И. Предприятия тяжелой промыш-1; ленности и борьба с нарушением договоров.—«Советская юстиция», 1934,

№ 25, с. 12—14.

145

литературе 50-х и последующих годов получил гораздо более разностороннее освещение. Он исследуется теперь отдельно на стадии нормального развития и на стадии нарушения граждан-ско-правового обязательства.249 Вместе с тем специально подчеркивается, что «о реальном исполнении обязанностей можно говорить как о совершении должником именно того действия, которое предусмотрено основной обязанностью, в отличие от действия, направленного на погашение дополнительной обязанности (установленной в порядке санкции за возможное нарушение)».250

Пока исполнение не было отдифференцировано от ответственности, неустойка трактовалась в духе оценочной теории,251 согласно которой интерес договорного контрагента состоит либо в совершении самого обещанного ему действия, либо в компенсации причиненных его несовершением убытков, а неустойка — это заранее оцениваемый договорный интерес, определенная сторонами предположительная величина убытков, возможных при неисполнении договора. Но как только науке удалось наметить хотя бы и нечетко выраженную демаркационную линию между исполнением и ответственностью, компенсационная теория тотчас же начала вытесняться теорией штрафной, независимо от того, сводят ли неустойку исключительно к штрафу или допускают приурочение к ней также компенсационной функции.252

Помимо перечисленных также и некоторые другие цивили-стические проблемы раскрылись перед взором исследователя с необычной, иногда даже неожиданной, своей стороны под воздействием сформировавшихся новых взглядов на понятие гражданской ответственности. Но, естественно, центральной среди них была и остается проблема единого основания этой ответственности, воплощенного в составе гражданского правонарушения.

Элементы названного состава в разных работах представлены несовпадающими перечнями. Одни относят сюда вред, противоправность, причинность и вину; другие исключают вред, поскольку он представляет то, за что нужно отвечать^ а не то, что служит основанием ответственности; третьи не считают обязательными элементами состава причинность, так как ответственность может сводиться лишь к уплате неустойки, а подчас и вину, так как возможна .ответственность независимо от вины.

249 Например: Краснов Н. И. Реальное исполнение договорных обязательств между социалистическими организациями. М., 1959, с. 16.

250 Толстой В. С. Исполнение обязательства. М., 1973, с. 32—33.

251 Последнее по времени развернутое ее обоснование см.: Граве К. А. Договорная неустойка в советском ораве. М., 1950.

252 Решающая заслуга в преодолении оценочной теории неустойки принадлежит В. К. Райхеру (Р а и х е р В. К. Правовые вопросы договорной дисциплины в СССР, с., 162 и ел.).

146 -

Стремясь подвести под выявившуюся разноголосицу более или ' менее приемлемый общий знаменатель, Г. К. Матвеев предложил условно различать «полноценный» состав гражданского /правонарушения, включая в него вред, противоправность, при-гчинность, вину, и «ограниченный состав», которым могли бы ^охватываться «безвиновная ответственность (скажем, при случайном причинении вреда источником повышенной опасности»), ;а также «безвредная» ответственность «(например, за непоставку товара — в виде уплаты неустойки за неисполнение договора, хотя оно не повлекло реального убытка)» и ответственность «беспричинная» «(к примеру, за увечье пассажиру , самолета, причиненное в результате воздействия непреодолимой

силы)».253 Но как бы ни конструировался состав гражданского , правонарушения отдельными учеными и- какие бы элементы •состава ни объявлялись обязательными или факультативными, "•два из них — причинность и вина, подвергшиеся наиболее интенсивному исследованию в советской цивилистической науке, 'должны привлечь к себе особенно пристальное внимание. 1   Причинная связь. Будучи одним из условий гражданской В ответственности, причинная связь уже в 20-х годах вовлекается ив орбиту цивилистических исследований. В продолжение длительного времени она освещалась почти исключительно в связи t?c деликтными обязательствами, а первые попытки ее обобщенной для гражданского права разработки относятся лишь к 50-м годам. Но, поскольку даже при несовпадающих в разное ; время масштабах изучения, сущность самой причинности остается единой, таким же единым оказался и процесс доктриналь-йного ее осмысления.

На стадии закладывания основ цивилистической мысли 'СССР в подходе к проблеме причинной связи сказывался водораздел между защитниками принципа вины, с одной стороны, .и начала причинения, с другой.„

Принцип вины проглядывал в тенденции раскрытия содержания юридически значимой причинности путем использования в том или ином виде субъективного критерия. Так, выделяя в институте деликтных обязательств на первый план превентивную цель, К. М. Варшавский полагал, что «возмещение вреда рационально в той мере, в какой субъект... в состоянии не причинять вреда... С этой точки зрения ответчик должен считаться причинившим вред и нести за него ответственность... если только он мог и должен был предвидеть последствия своих действий».254 Но, помимо, философски необоснованного растворения объективной причинности в субъективной виновности, изложенные взгляды страдали и чисто практическими

253 М а т в ее в Г. К. Основания гражданской ответственности, с. 6—7. 2si В а р ш а в с к и и К. М. Обязательства, возникающие вследствие при-Ц чинения другому вреда, с. 58—59.

147

недостатками вследствие абсолютной своей неприменимости к допускаемым гражданским законом случаям безвиновной ответственности, существование которой не отрицал тогда ни один из сторонников принципа вины.

Принцип причинения, вовсе исключающий субъективный момент, наталкивал на восприятие других взглядов, известных под наименованием теории типичной, или адекватной, причинности. Как указывала, например, А. Е. Семенова, ответственность может базироваться лишь на такой причине, которая нормально вызывает действительно возникший результат, или, как уточнял ту же позицию А. Г. Гойхбарг, оценка результата в качестве нормального должна выводиться из сопоставления не только с вызвавшей его причиной, но и с воплотившим его объектом. Одновременно с типичностью указанные авторы в качестве равнозначного ей критерия привлекали непосредственность причинения: «причинная связь должна быть такой, чтобы результат вытекал непосредственно из действия»255; «необходимо, чтобы вредоносное действие было непосредственной и основной причиной результата»256. Но непосредственная и типичная причина — далеко не одно и то же. Выбор непосредственной причины должен был бы освобождать от ответственности за причину типичную, если между нею и результатом вклинились промежуточные звенья. Выделение типичной причины, помимо философской ущербности тождества причиняющей силы в разных фактических обстоятельствах, вело бы к отказу от конкретного анализа отдельных жизненных случаев при решении вопросов гражданской ответственности.

И, быть может, неудовлетворенность каждой из противостоявших друг другу двух рассмотренных теорий уже независимо от следования началу вины или причинения предопределила цивилистическое восприятие уголовно-правовой по своим источникам третьей теории — conditio sine qua hon (или необходимого условия), которая за время непродолжительного пребывания на гражданско-правовой почве обрела двоякое выражение.

По одному из ее вариантов, «доказать, что вред причинен кем-либо — значит, доказать, что лицо является одной из причин нанесения вреда, хотя бы действия его отнюдь не были достаточны сами по себе для его возникновения»257. По другому варианту, «для того, чтобы установить, какое звено из цепи предшествующих событий является причиной ущерба,

255 Г о и х б а р г А. Г. Хозяйственное право РСФСР, т. 1, с. 172.

256 Семенова А. Е. Обязательства, возникающие вследствие неосновательного обогащения, и обязательства, возникающие вследствие причинения вреда, с. 18.

257 Раевич С. И. Комментарий к ст. 403 ГК РСФСР 1922 г. — В кн.:

Гражданский кодекс РСФСР. Комментарий. Вып. 3. М., 1924, п. 8.

148

надо остановиться на каждом событии в отдельности, представить себе нормальное влияние этого события без связи с предшествовавшими ему и последовавшими за ним событиями и фактами, и если действие этого события могло вызвать тот ущерб, который подлежит возмещению, то это событие должно быть признано причиной ущерба».258 Ясно, однако, что вне сочетания с масштабами предвидения причинителя первый вариант позволяет растягивать цепь причинной связи до бесконечности, а построенный на таком сочетании ведет к смешению причинности с виновностью, закрывая пути для отыскания требуемой причинной связи в случаях безвиновной ответственности. Что же касается второго варианта, то, сконструированный словесно по модели необходимого условия, он своим под- • линным смыслом примыкает к теории типичной (адекватной) причинности. Это подтверждают также предпринимаемые его автором поиски решающей причины в отдельных фактических ситуациях. Выявляя причину смерти, наступившей после того, как, утратив ногу в результате трамвайного происшествия, потерпевший был прооперирован нестерильными инструментами, он писал: «Если бы потерпевшему была оказана помощь нормальным путем, то естественным последствием несчастного случая была бы лишь некоторая утрата трудоспособности»; но так как «производство операции без дезинфекции инструментов нормально влечет за собой очень серьезные последствия, не исключая смерти», «причиной смерти потерпевшего и ущерба его семьи должны считаться действия врача» 259.

По своим историческим судьбам в советской гражданско-правовой науке охарактеризованные концепции оказались в несопоставимо разном положении. В то время, как к теории необходимого условия наша цивилистическая доктрина никогда позднее уже не возвращалась260, теория типичного причинения обнаружила в ней гораздо большую жизнеустойчивость, долго оставаясь на самых господствующих ее рубежах. Еще учебник по гражданскому праву 1944 г. продолжал утверждать, что, рассматривая любой спор о возмещении причиненного вреда, «суд должен установить, принадлежит ли связь между противоправным действием и вредом к типичным причинным связям, с которыми приходится считаться на практике», поскольку именно в таком смысле следует понимать указания высших судебных органов относительно причинения ущерба действиями

258 Вольфсон В. М.      Учебник гражданского права РСФСР. М.,         1927,

с. 104.

259 Там же.

280 За редкими лишь исключениями ошибочной подмены объективной причинности субъективными факторами. Например. Иоффе-0. С. Значение вины в советском гражданском праве. — Учен. зап. Ленингр. ун-та, 1951, вып. 3, с. 153—156,

149

ответчика «целиком» как обязательного условия возложения на него имущественной ответственности.281

Но вскоре сложившиеся по поводу проблемы причинности в праве научные воззрения начали переживать период коренного перелома, наметившегося в 40-х годах в уголовно-правовой литературе, а к 50-м годам распространенного также на область гражданского права. Появилась теория необходимой и случайной причинной связи, которую вслед за разработавшими ее криминалистами262 активно поддерживали многие советские цивилисты.263

Бесспорное положительное значение этой теории для нашего правоведения в целом заключалось в осуществленном ею решительном размежевании причинности как объективной и виновности как субъективной предпосылки правовой ответственности. Она сыграла вместе с тем огромную роль в изживании таких концепций юридически значимого причинения, которые несут на себе отпечаток философского механицизма (например, теория необходимого условия), а подчас даже идеализма (например, адекватная теория). В своих же позитивных выводах развивавшие ее авторы сходятся на том, что право учитывает лишь необходимую причинную связь между неправомерным поведением и наступающими последствиями, а если причинность случайна, отсутствуют достаточные для привлечения к юридической ответственности объективные условия. Один только В. П. Грибанов подчеркивает, что «причинность есть та из сторон всеобщей взаимосвязи, которая выражает необходимую связь явлений,264 а следовательно, причинно-случайные зависимости для него вообще не существуют. Близок к этой точке зрения В. А. Тархов, хотя и допускающий причинно-случайные связи, но не усматривающий никакого различия между связями причинно-необходимыми и закономерными265.

161 Гражданское право. Под ред. М. М. Агаркова и Д. М. Генкина, т. 1, с. 327—328.

262 Прежде всего А. А. Пионтковским (Уголовное право. Общая часть. Под ред. А. А. Пионтковского. М., 1948,- с. 304) и М. Д. Шаргородским (Ш а р городски и М. Д. Причинная связь в уголовном праве.—Учен, труды ВИЮН, 1947, вып. 10).

263 А н т и м о н о в Б. С. Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении. М., I960, с. 132—203; Новицкий И. Б., Лун ц Л. А. Общее учение об обязательстве. М., 1950, с. 300—319; Флеишиц Е. А Обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения. М., 1951, с. 52—72; Матвеев Г. К. 1) Вина в советском гражданском праве. Киев, 1955, с. 51—96; 2) Основания гражданской ответственности. М., 1970. с. 88—173; Тархов В. А. Ответственность по советскому гражданскому праву. Саратов, 1973, с. 108—136.

264 Гражданское право. Под ред. П. Е. Орловского и С. М. Кор-неева, т. 1, с. 528.

te5 Тархов В. А. Ответственность по советскому гражданскому праву, с. 117.

150

Между тем, если необходимость равнозначна закономерности, как признают В. TI. Грибанов и В. А. Тархов, то, следуя их теории причинной связи, юридическую ответственность пришлось бы вовсе упразднить, так как нарушитель может случайно реализовать существующую" закономерность, но не создать ее в качестве обязательного условия ответственности своим противоправным поведением. Подойдя к тому же вопросу с иной меркой и признав вслед за Л. А. Лунцем один факт находящимся «в причинно-следственной связи с другим, если практически — на опыте — доказано, что факты первого рода влекут _ за собой результат того же рода, к которому относится второй факт»266, мы под новым наименованием необходимого и случайного вернулись бы к старой теории типичного причинения. В случае же отказа от какого бы то ни было критерия выделения необходимой причинности или характерного для подавляющего большинства сторонников этой теории полного умолчания о нем, практическая эффективность предложенной конструкции существенно снизилась бы, а то и вовсе свелась на нет. Так во всяком случае думают те, кто, отдавая должное проделанной благодаря учению о случайных и необходимых причинах негативно-очистительной работе, не разделяют его позитивных выводов.

В середине 50-х годов как один из противовесов этому учению выдвигается теория причинной связи, которая, вместо случайного и необходимого, воспользовалась философскими категориями возможного и действительного.267 Сообразно с нею, прикосновенное к наступившим нежелательным последствиям противоправное поведение иногда создает их возможность — абстрактную или конкретную, а иногда превращает уже возникшую возможность в действительность. Нарушитель должен отвечать, если он обусловил действительность результата, т. е. воплотил в отличительных особенностях последнего индивидуальные свойства причиняющей силы своего неправомерного поведения, или по крайней мере создал конкретную его возможность, т. е'. совершил такое действие, благодаря которому дальнейшее превращение возможности в действительность ставится в зависимость от обстоятельств, и без того повторяющихся в данной конкретной обстановке. Если нет ни того, ни другого, значит, оцениваемое поведение соотносится с результатом как вызвавшее всего только абстрактную его возможность, а потому недостаточно для возложения ответственности.

286 Н о в и ц к и и И. Б., Л у н ц Л. А. Общее учение об обязательстве, с. 307—308.

'"Иоффе О. С. Ответственность по советскому гражданскому праву, с. 219—235.

151

Эта теория подверглась еще более острой критике, чем научная ее предшественница.268 По мнению одних, она ничем почти не. отличается от теории случайного и необходимого, раскрывая первое через понятие возможного, а второе через понятие действительного. В соответствии с другим мнением, акцентируя внимание на реализующих конкретную возможность объективно повторяющихся обстоятельствах, она по сути дела возвращает нас к теории типичного причинения. Высказывалось и третье мнение, по которому категории возможности и действительно привлекаются здесь в особом, а не в философском понимании, тогда как взятые в общефилософской трактовке они так же не решали бы проблемы юридически значимого причинения, как ее не решают категории случайности и необходимости.

К началу 60-х годов относится разработка еще одной граж-данско-правовой теории причинной связи,269 воспроизведенной затем автором в томе первом учебника по советскому гражданскому праву 1968 г. издания. Отправляясь от бесспорного тезиса о том, что нельзя считать причиной поведение, без которого результат все равно бы наступил, эта теория строится на различении' причин непосредственных и косвенных. Поведение, явившееся непосредственной причиной результата, рассматривается ею как достаточная объективная предпосылка юридической ответственности во всех случаях. Иначе определяется роль такого поведения, которое только косвенно содействует наступлению результата: «Косвенная причинная связь должна признаваться существенной и учитываться юридической практикой в том случае, когда косвенным причинителем... создано отклонение от обычных результатов человеческой деятельности».270

Не следует, однако, забывать о том, что для возложения ответственности за результат, наряду с причинной связью, нужна неправомерность причинившего его поведения. А, являясь противоправным, поведение уже в силу этого его качества не может не отклоняться от «обычных результатов человеческой деятельности». И, оставаясь верным обрисованной позиции до конца, нужно было бы смириться с проистекающим из нее тождеством противоправности и причинности, ибо, раз поведение противоправно, оно как отклоняющееся от нормального

268 Советское гражданское право. Под ред. В. А. Рясенцева. В 2-х т. М., 1965, т. 1, с. 518—519; Советское гражданское право Под ред. О. А. Красавчикова, т. 1, с. 489—490; Гражданское право. Под ред. П. Е. Орловского и С. М. Корнеева, т. 1, с. 534; Матвеев Г. К. Основания гражданской ответственности, с. 88 и ел.

289 См.: К о ф м а н В. И. Границы юридически значимого причинения. — «Правоведение», 1960, № 3, с. 45—58<

270 Советское гражданское право. Под ред. О. А'. Красавчикова, т. 1, с. 487—488.

152

становится одновременно причиной вредного результата. Но тогда допущенное устаревшей теорией «необходимого условия» растворение причинности в вине было бы заменено посредством вновь созданной теории «обычных результатов» точно таким же ее растворением в противоправности.

Можно, таким образом, констатировать, что у каждой из включенных в современный цивилистический обиход теорий причинной связи имеются свои сильные и слабые стороны. Обращает на себя внимание также и то немаловажное обстоятельство, что в зависимости от содержания воспринятых общих взглядов на юридически значимую причинность определяется конкретная методика разрешения относящихся к гражданской ответственности многочисленных частных вопросов.

Взять хотя бы вопрос об объеме возмещения причиненных

•убытков. Многие из возбуждаемых им дискуссий прямого касательства к учению о причинной связи не имеют. • ,  Так, уже с середины 30-х годов ведется спор о том, как

облегчить в хозяйственных связях между социалистическими "организациями исчисление размера фактически причиняемых убытков — идти ли по пути «нормированных убытков» с взысканием их в объеме, заранее определяемом договором,271 применять ли «метод приближенных оценок», позволяющий требовать компенсации всех убытков хотя бы на основе приблизительного подсчета их величины,272 или предоставлять потерпевшей стороне право на имущественную компенсацию в точном соответствии с фактически доказанным масштабом понесенного ею урона.273 Но этот спор затрагивает чисто доказательственные проблемы, и характером взглядов на причинность в праве его исход не определяется ни в малейшей степени.

Затем, начиная с того же времени, обсуждается вопрос — включать ли в возмещение убытков, причиненных социалистической организации, неполученную ею прибыль или ограничи-/ ваться компенсацией одного только положительного ущерба в имуществе. От негативного отношения к покрытию в порядке гражданской ответственности неполученной прибыли, наблюдавшегося в литературе 30-х годов,274 советская гражданско-правовая наука уже в конце 40—начале 50-х годов перешла ? к последовательной защите принципа полного возмещения всех убытков, включая прибыль, которая могла бы быть получена

271 Е л ь е в и ч М. И., Шахназаров А. М. Организация промышленного снабжения, хозрасчет и договорные отношения. — В кн.: Организационные вопросы хозрасчета в промышленности. Л., 1933, с. 29.

272 В е н е д и к т о в А. В. Договорная дисциплина в промышленности, с. 91—96.

273 Матвеев Г. К. Об определении договорного убытка в отношениях . между социалистическими организациями. — Юридический сборник Киевского ун-та. 1948, № 3, с. 123.

"'Венедиктов А. В. Договорная дисциплина в промышленности,

•с. 113—114.

163

при отсутствии правонарушения.275 Но и этот вопрос касается не причинности, а допустимого объема возмещения причиненных убытков.

Наконец, столь же продолжительной оказалась дискуссия о судьбе расходов, нормально произведенных по плановому договору, однако ставших убыточными из-за изменения или отмены акта планирования, которым заключенный договор юридически обоснован. Вслед за законом и практикой также цивилистиче-ская доктрина обнаружила здесь колебания между принципом локализации убытков, предполагающим оставление их на балансе фактически потерпевшей стороны,276- и принципом возмещения, допускающим взыскание убытков за счет договорного контрагента, в хозяйственной сфере которого были произведены изменения плана.277 Но и в этом случае теоретические сомнения обращаются не к причинной связи, а к субъектной приуро-чиваемости образовавшихся материальных потерь.

Иное дело деление убытков на прямые и косвенные, классификационное основание которого и заключено в критерии причинной связи. Тем самым с учетом применяемых ныне теорий юридически значимой причинности убытки должны считаться прямыми при обусловленности поведением, бывшим их необходимой причиной, вызвавшим действительность или конкретную возможность их наступления, знаменовавшим отклонение от обычных результатов человеческой деятельности. И наоборот, убытки относятся к косвенным, когда сопутствовавшее им поведение играло роль случайной причины, создавало абстрактную их возможность, не отклонялось от результатов человеческой деятельности в обычном представлении. Но независимо от содержания фактически привлеченной теории причинности убытки могут быть косвенными лишь относительно поведения, с которым они согласно разделяемым взглядам не со- . стоят в юридически значимой причинной связи. Вот почему, когда отдельные авторы настаивают на возмещении при • определенных обстоятельствах также и косвенных убытков,278 это. звучит на языке цивилистической доктрины как трудно объяснимое требование взыскивать убытки с того, кто вообще их не причинял. «Беспричинная» же ответственность, несмотря на изредка встречающееся употребление подобного термина,

275 Например: Новицкий И. Б. Реальное исполнение обязательств.— Труды научной сессии ВИЮН. М., 1948, с. 166; Новицкий И. Б.,' Лун ц Л. А. Общее учение об обязательстве, с. 371.

276 В е не д и к т о в А. В. Договорная дисциплина в промышленности, с. 141.

277 А с к н а з и и С. И. Некоторые вопросы гражданско-правовой ответственности.—Учен. зап. Ленингр. ун-та, 1951, вып. 3, с. 179—180.

278 Н о в и ц к и и И. Б., Лу н ц Л. А. Общее учение об обязательстве, с. 372—373; М а л е и н Н. С. Имущественная ответственность в хозяйственных отношениях, с. 96—97.

154

советскому 'гражданскому праву неизвестна. Оно знает лишь отдельные, теоретически далеко не бесспорные, случаи ответственности без вины, при всем том, что вина является веду-. щим, а по некоторым воззрениям — единственным началом гражданской ответственности в нашей стране.

Вина. Пока господствующие позиции в доктрине о гражданской ответственности принадлежали принципу причинения (а такое состояние длилось вплоть до второй половины 30-х годов), цивилистическая теория вины не могла быть развита в сколько-нибудь значительных масштабах. Дело тогда ограничивалось фрагментарными высказываниями защищавших начало вины отдельных советских цивилистов. Излишне подчеркивать, что такие высказывания какими-либо общими понятиями вины не соединялись, и судить об исходных для каждого автора принципиальных посылках в этой области можно лишь кос-7 венным образом, на основе выраженных им сравнительно част-.: ных суждений.

Так, определяя невозможность исполнения обязательства, ^исключающую ответственность должника, С.-И. Аскназий говорил, что «для этого необходимо, чтобы в наступлении этой не--возможности он был невиновен, чтобы невозможность исполнения была обусловлена обстоятельствами, которые он не- мог .•Предотвратить».279 Отсюда с несомненностью следует, что вина ^представала в его освещении не в психологическом своем со-«•держании, а как некая оборотная сторона сохраняющейся для ^должника объективной возможности совершить принятые на себя действия. Такое предположение тем более обоснованно, .что даже в самой общей полемике между приверженцами и

противниками начала причинения первые пытались скомпроме-«< тировать вину, ссылаясь на психологическую сторону дела, а вторые —. защитить ее, перенося центр тяжести на объектиро-ванный социальный момент. Вот один из примеров. г Известный приверженец начала причинения А. Г. Гойхбарг писал в 20-х годах: «Несмотря на отказ от понятия вины нашего Кодекса, о вине все еще говорят у нас и в кафедре, и в печати, в судебной практике и даже в решениях ВАК. Последнее тем более странно, что в решениях ВАК говорят о „вине" не физических лиц, а гос. учреждений».280 Не менее известный противник того же начала К. М. Варшавский замечал со своей стороны: «Это удивление объясняется... неправильным пониманием вины как чисто психологического понятия». И дальше: «В области договорной ответственности представляется совершенно бесспорным, что вопрос о вине разрешается не на основании анализа субъективной вины или невиновности, а на базисе некоторого объективного критерия... Но и в сфере, внедоговорной

279 А с к н а з и и С. И. Очерки хозяйственного права. Л., 1926, с. 62.

280 Гойхбарг А. Г. Хозяйственное право РСФСР, с. 171.

155

ответственности дело обстоит точно так же. Если лицо причинило вред, оно признается ответственным не в завис imocth от того, могло ли оно по состоянию своих умственных способностей или физических сил предотвратить этот вред, а в зависимости от того, мог ли этот вред в данных условиях быть предотвращен нормально действующим абстрактным субъектом».281 Небезынтересен лишь тот едва ли объяснимый факт, что в опровержение объективной оценки гражданской виновности, данной защитниками начала вины, был выдвинут субъективный критерий ответственности по гражданскому праву, пропагандировавшийся не кем иным, как защитниками начала причинения. С. И. Раевич, например, писал, что «большего следует требовать от лица с более высоким социальным положением, более значительным умственным развитием, профессиональным опытом...».282 А сторонники принципа вины как будто бы в свое оправдание отвечали по этому поводу: «С нашей точкой зрения не расходится формулировка С. И. Раевича... Ибо при определении- меры объективной заботливости, естественно, следует исходить не из каких-то всеобщих критериев, пригодных для всякого и каждого субъекта хозяйственного оборота, а из критериев, учитывающих средний уровень культурности, сознательности, опытности и т. д., присущий лицам данного круга, данного возраста и т. д.».283

Несмотря на привносимый в вину посредством процитированной оговорки некоторый субъективный момент, она все же была ориентирована преимущественно на объективную мерку и в общей ее характеристике, и в анализе отдельных ее видов, особенно таких наиболее существенных для ответственности по гражданскому праву, какими являются грубая и простая неосторожность. Так, определение К. М. Варшавского исчерпывалось указанием на то, что «грубая неосторожность — непроявление минимальной заботливости, свойственной всякому участнику гражданского оборота; простая—непроявление нормальной осмотрительности, свойственной среднему участнику оборота». И только собственная,неудовлетворенность своим критерием размежевания двух видов неосторожной вины способна объяснить мотивы весьма пессимистического его заявления о том, что «признак грубой неосторожности, по-видимому, отжил свой век», что «гораздо правильнее предоставить здесь суду более широкую свободу усмотрения» и что «это освободит его от необходимости в каждом отдельном случае укладывать ви-

281 Варшавский К. М. Обязательства, возникающие вследствие причинения другому вреда, с. 86, 88.

' m Р а е в и ч С. И. Комментарий к ст. 403 ГК РСФСР 1922 г. М„ 1926, п. 8.

283 Варшавский К.. М. Обязательства, возникающие вследствие причинения другому вреда, с. 87.

156

новность той или другой стороны в прокрустово ложе легальных понятий».284

Но рекомендация К. М. Варшавского не была воспринята ни законодательной практикой, ни цивилистической доктриной, Твердо вступившей в конце 30-х годов на путь всестороннего исследования как общего понятия гражданской вины, так и специфики тех ее отдельных разновидностей, значение которых в области гражданского права особенно велико.

Главная заслуга в обеспечении принципу вины всеобщего цивилистического признания принадлежит М. М. Агаркову, М. С. Липецкеру, 3. И. Шкундину, которые, отведя ему достойное место в учебнике 1938 г., охарактеризовали вину как одно из незыблемых начал ответственности по советскому граж--„    данскому праву. Здесь еще не сформулировано общее опреде-Щ:    ление понятия вины, но дается достаточно емкая характери-fe    стика: «Вина в гражданском праве... понимается значительно ja^   более широко, чем в уголовном праве: В понятие вины в граж-§9   данском праве входят не только преступные действия... но и вообще всякое невыполнение субъектом права своих обязанностей в тех случаях, когда он имел возможность выполнить эти обязанности. В равной мере виной обязанного лица считается создание им таких условий, которые сделали невозможным выполнение им принятых на себя обязанностей. Наконец, к понятию вины гражданское право относит также и принятие на себя таких обязанностей, которые являются для обязанного лица заведомо невыполнимыми». Выделив в составе вины умысел и неосторожность, авторы указывали, что «умысел имеется тогда, когда человек намеренно причинил вред», а «неосторожность заключается в отсутствии требуемой осмотрительности». В оценке неосторожной вины они отдавали предпочтение субъективному критерию: «Судья должен не только установить факты, но и оценить их с точки зрения критерия (требуемой от человека осмотрительности), который не может быть сделан точным никаким определением... Критерий не может быть единым во всех случаях. Суд должен принять во внимание уровень образования, наличие специальных знаний, занимаемое человеком положение». Тот же критерий рекомендовано использовать для разграничения грубой и легкой неосторожности, важного «в вопросе о влиянии вины потерпевшего на возмещаемый ему вред».285

Первая попытка образования общего понятия гражданской вины предпринимается в 1939 г. X. И. Шварцем. И ему действительно удалось выявить существенный для этого понятия признак, состоящий в указании на то, что, «вменяя кому-либо

т В а р ш а в с к и и К. М. Обязательства, возникающие вследствие причинения другому вреда, с. 108, 111.

285 Гражданское право. Коллектив ВИЮН, т. 2, с. 57, 395.

157

б вину его деяние, мы выражаем наше отрицательное суждение о его поведении».-С самим же общим определением так ничего и не получилось. Трактовать вину вообще как «всякое отклонение дееспособного гражданина от нормального поведения гражданина социалистического общества» — значит по суще.ст-ву подменять ее противоправностью. Исходить же из того, что «вина есть несоблюдение заботливости, предписываемой законами социалистического общества, его обычаями и правилами социалистического общежития», можно лишь при определении одной только неосторожной вины, конструируемой к тому же не по субъективному, а по объективному критерию. Последнего обстоятельства не отрицает и сам X. И. Шварц, утверждая, что судебной оценке неосторожной вины должны служить «средний гражданин социалистического общества и заботливость этого гражданина», а для обеспечения требуемого конкретного подхода необходимо, чтобы «масштаб ответственности был построен не только объективно, но и дифференцированно с учетом социального положения... причинителя, его образовательного уровня»286 и т. п.

По-иному подошел к общему определению вины в учебнике 1944 г. М. М. Агарков. Он использовал для образования нужного понятия метод исчерпывающего перечня, приведший к заключению о том, что «виной называется умысел или неосторожность лица, обусловившие совершенное им противоправное действие». Каждая же в отдельности форма вины охарактеризована здесь с почти дословным повторением учебника 1938 г. Лишь в отношении разновидностей вины неосторожной, в противовес сказанному ранее, теперь отмечается, что все зависит от оценки конкретно сложившихся обстоятельств судом, а вовсе не от «ненужных по существу попыток дать общую формулировку различия между грубой и легкой неосторожностью».287

Перечневой метод, введенный М. М. Агарковым, долгое время был в нашей литературе преобладающим. «Виной в гражданском праве...,—писал, например, в 1950 г. Л. А. Лунц,— мы можем назвать умысел или неосторожность лица, поступившего противоправно и причинившего своим поступком вред другому .лицу».288 «Под виной,— говорила вскоре после этого Е. А. Флейшиц,—понимается 1) умысел и 2) неосторожность лица, совершившего противоправное действие». Если в чем-нибудь эти авторы расходились с М. М. Агарковым, то во взглядах не на общее понятие гражданской .вины, а на специфику вины неосторожной, в оценке которой они, вместо

286 Ш в а р ц X. И. Значение вины в обстоятельствах из причинения вреда, с. 29, 35, 36. .

287 Гражданское право. Под ред. М. М. Агаркова и Д. М. Генкина, т. 1, с. 322, 326. 345

288 Н о в и ц к и и И. Б., Лунц Л. А. Общее учение об обязательстве, с. 330-336;

158

субъективного, опираются на объективный критерий, заменив лишь предложенное X. И. Шварцем равнение на «среднего гражданина» мерою требований, непрерывно возрастающих с достигаемым нашим обществом каждым новым этапом своего развития.289 Но тогда как Е. А. Флейшиц различий между простой и грубой неосторожностью вовсе не касается, Л. А. Лунц, освобождая вслед за М. М. Агарковым от их размежевания науку, перекладывает трудность решения целиком на плечи сталкивающейся с конкретными делами судебной практики.290

Из современных цивилистических публикаций наиболее последовательная приверженность к перечневому методу запечатлена в книге В. А. Тархова «Ответственность по советскому гражданскому праву». Он не согласен с М. М. Агарковым в во-лросе о критериях неосторожной вины, как, впрочем, не при-емлет решения того же вопроса, исходящего от противников М. М. Агаркова. По его мнению, «истина лежит где-то посредине», и «если мы имеем дело с лицом, которое разбирается в обстоятельствах лучше других... мы предъявим к нему более высокие требования, чем к другим» (субъективный критерий);

«если же перед нами такой человек, который привык ко всем делам... относиться спустя рукава... то мы... предъявим к нему такие требования, которые вправе предъявить любому члену нашего общества в данных условиях» (объективный критерий). Но зато он так же, как М. М. Агарков, не видит нужды в теоретическом анализе легко выявляемой на практике границы между грубой и простой неосторожностью, а кроме того, с еще большей настойчивостью, чем М. М. Агарков, проводит мысль о тождестве между общим понятием вины и суммой отдельных ее разновидностей. «Так как за пределами умысла и неосторожности,— пишет В. А. Тархов,— вина ни в чем не проявляется, то между понятием умысла и неосторожности, с одной стороны, и вины, с другой — может быть поставлен знак равенства». Отвечая на замечания В. Т. Смирнова, что не было бы самой проблемы вины, если бы в общем определении .можно было ограничиться указанием на ее виды,291 он говорит:. «Дело не в том, как вину назвать, а в том, как ее установить...

2ОТ Новицкий И. Б., Лунц Л. А. Общее учение об обязательстве, с. 330—336; Флейшиц Е. А. Обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения, с. 82—87.— О защите в литературе 40-х годов объективного критерия неосторожной вины см.: Братусь С. Н. Некоторые вопросы гражданского права и судебная практика по гражданским делам в период Отечественной войны.—«Социалистическая законность», 1944, № 11, с. 30; Г е н к и н Д. М. Великая Отечественная война и вопросы гражданского права. — Учен. зап. ВИЮН, 1945, вып. 3, с. 3—6.

290 Новицкий И. Б., Лунц Л. А. Общее учение об обязательстве, с. 338.

281 Смирнов В. Т. Рецензия на книгу В. А. Тархова «Обязательства, возникающие из причинения вреда».—«Правоведение», 1958, № 1, с. 130.

159

Проблема вины заключается не в определении ее, а в отыскании граней между виновностью и невиновностью».292

При этом автор не объясняет, как удалось бы отыскать такие грани, не вооружившись понятием вины и не выведя по противопоставлению с ним понятие невиновного. Его не смущает также очевидное противоречие между призывами, с одной стороны, делать все возможное, чтобы „установить" вину, а с другой, не тратить усилий на то, чтобы надлежаще ее обозначить. Но главное заключается не в погрешностях, свойственных отдельным высказываниям В. А. Тархова, а в заведомой недостаточности любого понятия, подменяющего исчерпывающим перечнем широкие обобщения. Пусть не существует других видов вины, кроме умысла и неосторожности,— подобное наблюдение само по себе — не более, чем простая констатация непосредственно осязаемых фактов. Научное их осознание начинается лишь с момента, когда стремятся установить, почему умысел и неосторожность образуют вину, что сообщает им, несмотря на различие, органическое единство и существенную общность. При таком его формулировании поставленный вопрос категориями умысла и неосторожности не решается ни порознь, ни в совокупности. Он под силу лишь построенному на сущностной, а не перечневой основе действительно общему и действительно научному понятию.

При образовании такого понятия цивилисты вслед за криминалистами признали, что вина — субъективное отношение к неправомерному поведению и возможным его последствиям. Но определенное отношение к противоправным действиям у субъекта имеется и при невиновном их совершении. Чем же отличается то именно субъективное отношение, которое можно считать виновным?

Когда в начале 50-х годов к выяснению этой проблемы обратился Б. С. Антимонов, наука располагала всего только одним относящимся к ней четко выраженным указанием: признание виновным равнозначно осуждению совершенного поступка, или, как говорил, перефразируя ту же мысль, Б; С. Антимонов, «юридическая упречность и этический упрек» — вот в чем особенность -вины сравнительно с невиновным поведением. Но сказанным нельзя было ограничиться, поскольку осуждение, упрек — правовой и этический — исходят извне, тогда как задача состоит в определении вины сообразно с внутренней ее сущностью. Б. С. Антимонов пошел поэтому дальше, присоединив к юридико-этическому психологический упрек—«упречность воли действующего лица», с тем, однако, что «при умысле волевому акту сопутствует и сознание вредоносных последствий, а при неосторожности такого сознания нет». Неосторожная вина опреде-

292 Т а р х о в В. А. Ответственность по советскому гражданскому праву. Саратов, 1973, с. 72, 73, 84, 85, 99—101.

160

уЛяется хотя и не «средней меркой», но с привлечением объективного масштаба («знание дела»), сопровождаемого высоким уровнем субъективно адресуемых требований («заботливость... на которую он, живой, конкретный человек, вообще способен в определенных условиях данного случая»). На таком же сочетании с удалением «средней мерки» строится разграничение простой и грубой неосторожности: «Чем важнее нарушенная норма, чем более физически и духовно развит человек, чем спокойнее он мог действовать, чем яснее и проще сложилась обстановка конкретного случая—тем больше оснований к признанию допущенной неосторожности грубой, т. е. вовсе неизвинительной». Но, независимо от того, идет ли речь о простой или грубой неосторожности, момент сознания вредоносности осуществляемых действий отсутствует лишь во время их совершения. Так, сту-' дент-медик не знает о допускаемых им ошибках во время проводимой операции, однако, без всякого сомнения, знал об их возможности, легкомысленно принимаясь за пока еще непосильную для себя работу. «Предшествующая вина» и служит при неосторожности основанием осуждения нарушителя в такой же степени, в какой при умысле эта роль отводится вине, непосредственно сопутствующей противоправным поступкам.293

Между тем, в качестве субъективной предпосылки ответственности вина способна проявиться лишь в соединении с прочими элементами состава правонарушения. Недаром о ней говорят как о психическом отношении и к неправомерному поведению, .и к возможному результату, а значит, также к причинной связи, объединяющей первое со вторым. Совершенно иной характер приобретала бы «предшествующая вина», если бы она имела юридическое значение. Пока налицо такая вина, нет еще неправомерного поведения,а когда противоправный поступок реально совершается, отошла уже в область прошлого «предшествующая вина». Выведенная же за пределы состава правонарушения, вина была бы неспособна не только обосновать общественное осуждение нарушителя, но и подтвердить существование самого этого состава.

И все же не частные недостатки предложенного Б. С. Анти-моновым решения должны привлечь к себе преимущественное внимание, тем более, что от критических оценок не ушли и появившиеся позднее иные теоретические конструкции. Существенно то, что им было продолжено более чем за 10 лет д'о него начатое прокладывание путей в решающем для образуемого понятия направлении, а благодаря этому стимулировалось создание многих последующих идущих в том же русле научных разработок.

29з Днтимонов Б. С. Значение вины потерпевшего при       гражданском

правонарушении. М., 1950, с. 80, 95, 101, 102, 113.

          161

В 1955 г. издаются почти одновременно две посвященные гражданской ответственности монографии, каждая из которых обосновывает определенную концепцию вины по советскому гражданскому праву.

В одной из них вина определялась как «психическое отношение нарушителя социалистического гражданского правопорядка к своим противоправным действиям и их вредным последствиям в форме умысла или неосторожности». При этом «вина расценивается как порочное состояние воли и интеллекта отсталого человека», а потому «осуждается советским обществом», встречая «не только общественное, но и правовое осуждение». Вина в форме умысла, соединяя моменты воли (желание наступления результата или безразличное к нему отношение) и, сознания (понимание фактических обстоятельств правонарушения, предвидение последствий совершаемых поступков), «не может не включать в себя и сознание противоправности действий». Вина в форме неосторожности «по своему психологическому содержанию отличается от умысла, но это отличие не качественное, а количественное: при неосторожности воля и сознание лица проявляются с меньшей интенсивностью, чем при умысле, но не исключаются Совсем»; они дают о себе знать в «активной форме при умысле и недопустимо пассивной при неосторожности». Из числа абстрактно мыслимых критериев выявления неосторожности «объективный масштаб ответственности за неосторожные гражданские правонарушения может явиться единственно правильным и справедливым критерием», если брать его с соответствующей дифференциацией и равнением на передовых. Что же касается видов неосторожной вины, то простая и грубая неосторожность в гражданском праве корреспондируют соответственно небрежности и самонадеянности в праве уголовном.294

В другой книге вина рассматривалась как обладающее определенным социальным и психологическим содержанием «отношение правонарушителя к совершаемому им противоправному действию, а также к наступающему результату». Ее социальное содержание состоит в том, что она «выражает... отрицательное отношение правонарушителя к интересам социалистического общества или отдельного советского гражданина», а психологическое — в осознании как «естественной связи между совершенным действием (или воздержанием от действия) и наступившим результатом», так и общественной значимости того и другого, «противоречащих интересам социалистического общества и не-

2" Матвеев Г. К. Вина в советском гражданском праве. Киев, 1955, с. 178, 181, 197, 250—251, 255—256, 275, 285, 288, 298. Те же положения с дополнительным их обоснованием, ответом на критику и привлечением новых литературных и практических материалов автор защищает в своей более поздней работе (Матвеев Г. К. Основания гражданской ответственности. М., 1970, с. 75—87, 174—310).

162

допустимых: с точки зрения принципов его организаций», хотя бы даже нарушитель не был осведомлен о "противоправности содеянного. Соединенность обоих моментов в умысле очевидна. Применительно же к неосторожности нужно различать методы ее установления и особенности ее содержания. Для установления неосторожной вины могут быть использованы и субъективный, и объективный оценочные масштабы. Однако, как и умысел, она^обладает психологическим и социальным содержанием с той лишь особенностью, что при неосторожности «отсутствует конкретное предвидение о причинной связи, но имеется абстрактное представление о ней» (в смысле осведомленности о причиняющей силе совершенных действий), а «абстрактно осознавая возможность наступления определенных последствий, правонарушитель осознает также их отрицательное значение». Аналогичным образом проводится различие между простой и грубой неосторожностью. Дело не в обычных или максимальных требованиях, нарушаемых в обоих случаях: они имеют лишь доказательственное значение." Решающая роль принадлежит объему предвидения при неосторожной вине большей и меньшей тяжести:

< «Чем более конкретным является предвидение вредных послед-i ствий, тем более тяжкой должна быть признана и степень ^.аины».295                                           '

Приведенные концепции, наряду с некоторыми точками соприкосновения, во многом расходятся друг с другом, в связи с чем начатая их авторами взаимная дискуссия не исчерпана пол-- ностью до сих пор. В то же время многие положения, относящиеся к каждой из них, подверглись критике со стороны других ученых. Например, В. А. Тархов полагает, что для ответственности «необходима объективная противоправность независимо от осознанности ее ответственным лицом», а «поскольку сознание противоправности не входит в содержание вины, нельзя согласиться также с включением в понятие вины отрицательного отношения к интересам социалистического общества». По его мнению, нет основания отождествлять грубую неосторожность с самонадеянностью, ибо во «многих случаях эти понятия бесспорно совпадают, но, думается, не всегда», и следовательно, куда более надежен иной критерий, выдвинутый Верховным Судом СССР еще в конце 30-х годов и требующий рассматривать «грубую неосторожность как совершение поступка, опасность которого очевидна для .всякого совершающего его».296 Вместе с тем, если от специальной монографической перейти к учебной литературе по гражданскому праву, взятой за последние 20 лет, то в ней можно встретиться с весьма разнообразной трактовкой общего понятия вины — начиная от сведения последней к

2в5 Иоффе О. С. Ответственность по советскому гражданскому праву. Л„ 1955, с. 113, 114, 115—119, 124, 150—151, 152—153.

296 Т а р х о в В. А. Ответственность по советскому гражданскому праву, с. 74, 76, 100—101.

163

умыслу и неосторожности297 и кончая включением в соответствующее понятие указаний на отрицательное отношение к интересам общества, осознание противоправности, этической упречности и т. п.298 Важно, однако, не только выразить гражданскую вину в общенаучном понятии, но и, вкладывая в нее, наряду с социальным, определенное психологическое содержание, установить, как конкретно проявляется вина в условиях, когда субъектом гражданской ответственности становится не отдельный гражданин, а юридическое лицо.

Нередки случаи, когда при анализе виновности юридических лиц о свойственном вине психологическом содержании вообще забывают. В результате вина как своеобразное психическое отношение к противоправному поведению подменяется самим воплощающим ее неправомерным действием или бездействием — непринятием мер, необходимых для исполнения юридическим лицом своих обязательств,299 ненадлежащей организацией осуществляемой им деятельности300 и т. п. Если же строго следовать разработанному- в советской цивилистической науке общему понятию вины, нужно и в составе юридического лица отыскать для нее такую персонификацию, которая бы полностью сообразовывалась с природой всякой виновности как явления социально-психологического порядка. Казалось бы, требуемое сообразование в решающей степени предопределяется той теорией юридического лица, которая привлечена для обоснования его сущности и из которой извлекают выводы относительно конкретных форм проявления его вины. И такая логическая взаимозависимость зачастую действительно наблюдается.

Для теории коллектива вина юридического лица — это до-пуЩенная в связи с осуществляемыми трудовыми функциями вина его работников. Так к ней с самого начала подходил С. Н. Братусь, сыгравший вслед за А. В. Бенедиктовым решающую роль в создании названной теории. Он писал еще в 1950 г.:

«Необходимым условием ответственности юридического лица

297 Например: Вильнянский С. И. Лекции по советскому гражданскому праву. Харьков, 1958, с. 296.

298 Гражданское право. Под ред. П. Е. Орловского, и С. М. Корнее-ва, т. 1, с. 534—537^ Советское гражданское право. Под ред. О. С. Иоффе, Ю. К. Толстого^ Б. Б. Черепахина, т. 1, с. 427—430; Советское гражданское право Казахской ССР. Под ред. Ю. Г. Басина и М. А. Ваксберга. Алма-Ата, 1971, вып. 4, с. 143—145; Советское гражданское право. Под ред. О. А. Красавчикова. В 2-х т. М., 1972, т. 1, с. 428—429; Гражданское право БССР. Под ред. В. Ф. Чигира. В 2-х т. Минск, 1975—1976. Т. 1, с. 345—350; Советское гражданское право. Под ред. В. А. Рясенцева. В 2-х т. М., 1975—1976, т. 1, с. 524—530.

299 Г р и б а н о в В. П. Ответственность сторон за недопоставку по договору поставки. — В кн.: Вопросы советского гражданского права в практике суда и арбитража. М., 1959, с. 373—374.

800 Например высказывания Р. О. Халфиной, приведенные в кн.: Б р а-тусь С. Н. Субъекты гражданского права. М., 1950, с. 211.

164

является вина конкретного исполнителя, состоящего либо членом юридического лица, либо его работником... Работник при выполнении своих обязанностей не противостоит юридическому лицу в качестве отличного от него субъекта права: из суммированных служебных действий рабочих и служащих или действий членов, связанных с осуществлением их членских обязанностей, и возникает деятельность юридического лица как целого... Ответственность юридического лица в этом случае является ответственностью не за чужие, а за свои действия».301 Точно таким же образом рассуждают и едва ли не все другие сторонники теории коллектива, обращаясь к предпосылкам ответственности юридических лиц. Если между ними и существуют разногласия, то обусловленные лишь мнением одних, будто вина юридического лица обязательно должна воплотиться в виновных действиях какого-либо конкретного работника,302 и мнением других, полагающих, что она «качественно отлична, от своих слагаемых, поскольку последние трансформируются в вине коллектива как такового».303

Не всегда, однако, изложенные выводы базируют на разработанной для объяснения сущности юридических лиц теории коллектива. Можно указать по крайней мере на троякое их несовпадение с этой теорией.

Во-первых, некоторые авторы, признавая деятельностью организации действия ее работников, не выражают вовсе своего отношения к какой-либо из приурочиваемых к юридическим ли-' Цам теорий. Так, Б. С. Антимонов вопроса о сущности юридических лиц в опубликованных им работах не затрагивает. Тем не менее он подчеркивает, что «всякое юридическое лицо — это организация людей, а потому вина юридического лица всегда вина людей, и ничем иным она не может быть». Но отсюда, как отмечено далее, «не следует, что можно вину юридического лица представлять себе только как вину отдельного работника» или «отождествлять ее с известной суммой, получаемой от сложения виновных поведений нескольких лиц или даже всех работников юридического лица». Дело обстоит гораздо сложнее:

«создается своеобразное взаимодействие», и «тем самым не снимается вина каждого отдельного работника в отношении своей • организации», а «гражданское право учитывает деятельность организации как отдельного субъекта права».304

Во-вторых, иногда подготовленные теорией коллектива выводы об основаниях ответственности юридических лиц восприни-

"'БратусьС.Н. Субъекты гражданского права, с. 211—212.

302 Например: Смирнов В. Т. Обоснование деликтной ответственности юридических лиц. — В кн.: Проблемы гражданского и административного права. Л., 1962, с. 270.

303 Матвеев Г. К. Основания гражданской ответственности, с. 236.

304 Антимонов Б. С. Основания договорной ответственности социалистических организаций. М., 1962, с. 76, 77.

165

маются авторами, не разделяющими самой этой теории. Заявив, например, что «суждение о равнозначности понятий вины предприятия и вины коллектива не находит подтверждения в объективной действительности», Ф. Л. Рабинович без всяких обиняков отверг теорию коллектива. Но, поскольку «должностные лица и работники предприятия в пределах своих должностных полномочий осуществляют компетенцию предприятия», он нисколько не сомневается в том, что пороки их воли, выразившиеся «в заключении заведомо невыгодного договора, в умышленном или неосторожном неисполнении договорных условий, приобретают новое качество, превращаясь в пороки воли предприятия».305

В-третьих, не так уж часто, но все же встречаются случаи, когда вина работников признается виною юридического лица теми, кто теории коллектива противопоставляет свою собственную или хотя бы разделяемую им другую теорию. Единственно приемлемой теорией государственных организаций как юридических лиц В. А, Тархов признает разработанную С. И. Аскна-зием теорию государства. Между тем, согласно его же воззрениям, не только любой вред причиняется, но и «любой договор исполняется или' не исполняется юридическим лицом вследствие поведения его работников». Отсюда проистекает также, что «вина юридического лица всегда находит свое выражение в вине отдельных людей», хотя~и нельзя полагать, будто исключена ее обусловленность действием всего коллектива, ибо как правомерное, так и «неправомерное, незаконное решение любого коллективного органа может быть принято лишь путем согласования воль участников этого органа».306

Однако в своем подавляющем большинстве противники теории коллектива не приемлют возведения служебных действий работников в средоточие осуществляемой юридическим лицом хозяйственной или какой-либо иной деятельности. Им гораздо больше импонирует теория, известная под наименованием culpa in eligendo et custodiendo,   в которой различаются действия органов юридического лица и действия других его работников. Первые персонифицируют деятельность самого юридического лица, признаваемого виновным в той мере, в какой виновен его орган. Вторые являются для юридического лица «чужими действиями», и только при условии, что орган виновен в неправильном выборе совершившего правонарушение работника или в неосуществлении за ним должного надзора, ответственность может быть возложена на юридическое лицо.

По характеру лежащих в его основе логических посылок изложенный взгляд на вину юридических лиц неотрывен от теории

305 Р а б и н о в и ч Ф. Л. Вина как основание договорной ответственности. М„ 1975, с. 54—55.

»м Тархов В. А. Ответственность по советскому гражданскому праву, с. 51—78.

166

директора или теории администрации в широком смысле слова. Но фактическое положение дел сложилось таким образом, что сторонники этой в сущности единой теории так и не обнародовали своих воззрений относительно нормирования вины, как, впрочем, и втех остальных условий гражданской ответственности юридических лиц. В учебнике 1944 г. culpa in eligendo et custodiendo, привлеченная в границах деликтных обязательств, вообще не соединялась с анализом сущности юридического лица 307. А в середине 50-х годов тем же критерием воспользовался Д. М. Генкин, выступив с концепцией юридического лица как определенной социальной реальности. Он говорил тогда, что возложение на юридическое лицо гражданской ответственности «вытекает из второй части ст. 119 ГК РСФСР (1922 г.—О. И.), в силу которой должник отвечает за действия тех лиц, на которых он возложил выполнение обязательства», причем, ссылаясь в позитивной аргументации на нарушение уже существующего обязательства, Д. М. Генкин указывал также, что «это правило относится как к деликтной, так и к договорной ответственности».308 Трудно, однако, понять, почему юридическое лицо, будучи определенной социальной реальностью в целом, сохраняет в области гражданской ответственности столь важное качество только в пределах, олицетворяемых-его органом. Если к тому же учесть, что подавляющую массу возложенных на юридическое лицо задач выполняют под руководством органа его работники, то в соединении с подобной конструкцией вины и ответственности оно трансформируется в такую своеобразную социальную реальность, которая сама либо вовсе ничем не занимается, либо ограничивает свои занятия распределением разнообразных поручений между многими посторонними лицами с принятием на себя ответственности за совершаемые ими действия. Что подобный . конечный вывод с развитыми Д. М. Генкиным общетеоретическими положениями не может быть согласован,— это достаточно очевидно и в особом доказы-вании не нуждается.

Но наиболее примечателен тот факт, что, хотя и в виде редчайшего исключения, критерий вины в выборе работника и надзоре за ним воспринимают отдельные сторонники теории коллектива. Так, заявив о своей приверженности к этой теории, И. Н. Петров тут же оговаривает, что «выражения воли коллектива в гражданско-правовых отношениях юридических лиц не требуется», хотя юридическое лицо, а значит, и персонифицирующий его коллектив—феномены именно гражданского, а не какой-либо иной отрасли советского права. Гражданско-

107 Гражданское право. Под ред. М. М. Агаркова и Д. М. Генкина, т. 1, с. 339.

108 Г е н к и н Д. М. Значение применения института юридического лица во внутреннем и внешнем товарообороте СССР. — В кн.: Сборник научных работ Моск. ин-та нар. хоз-ва им. Г. В. Плеханова, 1955, вып. 9, с. 14.

167

правовые «действия юридического лица,— пишет он далее,— совершаются его органом. Иная точка зрения приведет к признанию того, что любой работник юридического лица является носителем его воли». «Соответственно,— подчеркивает автор,— должно строиться рассуждение и о вине коллектива. При признании виновности лица, работающего на предприятии, виновностью самого коллектива — ставится знак равенства между виной отдельного лица и виной предприятия» Известно, однако, что предприятие несет ответственность за действия своих работников Каково основание такой ответственности? «Да, несет,—говорит Н. И Петров—Что же касается основания, то можно напомнить высказывание М М. Агаркова», которое тут же цитируется в самых привычных для концепции culpa in eli-gendo et custodiendo выражениях.309

И в этой реально прощупываемой теоретической аритмии успокоительная тональность появляется лишь благодаря уверенному голосу советского закона, провозгласившего в ч. 3 ст. 88 Основ, что «организация обязана возместить вред, причиненный по вине работников при исполнении ими своих трудовых (служебных) обязанностей». Никаких других условий для практического ее применения указанная норма не выдвигает Не нужно вины органа ни в выборе работника, ни в осуществлении за ним должного надзора. Достаточно вины, допущенной им самим в процессе исполнения трудовых (служебных) обязанностей. А при цементирующем гражданскую ответственность в целом единстве ее общих оснований надо полагать, что такова же и прямо не выраженная позиция законодателя в области ответственности договорной. Этим, естественно, не устраняется возможность продолжения научной полемики. Но легальное санкционирование законодательством об ответственности по гражданскому праву предопределяемых теорией коллектива практических выводов теперь уже не может вызывать каких-либо сомнений.

Сложившиеся воззрения на сущность гражданско-правовой вины, включая специфику ее формирования у различных категорий субъектов гражданского права, не прошли бесследно для анализа соприкасающихся с этим сравнительно частных вопросов. Одно из самых вгечапяющих тому подтверждений—исследование понятия вины потерпевшего Все почти обращавшиеся к ней исследователи единодушны в предположении, что она не должна рассматриваться иначе, как через призму единого понятия вины в гражданском праве Но как такое предположение согласуется с противоправностью виновного поступка и в чем могла бы состоять противоправность обращенной против

зоэ п е т р о в Н И Ответственность хозорганов         за нарушение       обяза-

тельств М, 1974, с 109, 111, 113, 114

168

самого потерпевшего его собственной вины? В подходе к поставленному вопросу наметились два направления

Одно из них зиждется на отождествлении общего понятия вины с умыслом и неосторожностью как отдельными ее видами, раскрываемыми без признака противоправности, исключительно с помощью формул «знал и желал», «не желал, но безразлично относился» и т. п. А поскольку в подобном их выражении те же формулы применимы также к вине потерпевшего, это и позволяет утверждать, что «понятия умысла и неосторожности.. причинителя не отличаются . от понятий умысла и неосторожности потерпевшего». Но не отличаются потому, что «при рассмотрении вины кредитора, потерпевшего особенно наглядно выступает неуместность введения в понятие вины элемента противоправности», ибо «умышленное.. или неосторожное уничтожение или повреждение лицом... своего имущества назвать противоправным в собственном смысле этого слова не представляется возможным». Однако, не становясь противоправным, поведение потерпевшего тем не менее может быть умышленным или осторожным в точном соответствии с общим понятием вины, раз даже и оно признака противоправности в себе не заключает.310

Другое направление связано с выражением вины в таком обобщенном понятии, которое учитывает все свойственные ей признаки — психологические (психическое или субъективное отношение), социальные (так или иначе обосновываемая упреч-ность совершенного поступка) и юридические (та или иная сопряженность с неправомерным поведением). Опирающиеся на это понятие его сторонники привлекают внимание к тому, что вина' потерпевшего — юридическая категория, а «последствия такой вины — юридические последствия: виновно действовавший лишается в целом или в части своего права на возмещение вреда». Но применение к нему подобной санкции не могло бы быть оправдано ничем другим, кроме противоправности совершенного им действия или допущенного бездействия. И вина потерпевшего действительно «содержит в себе элемент противоправности», заключающийся в том, что сопровождаемые ею «нарушения вредят интересам социалистического общества в целом».311 При этом одни авторы ставят точку на объективной противоправности, полагая, что «чужой правовой сферы» поведение потерпевшего не задевает, а другие обнаруживают также вторжение в правовую сферу постороннего лица в виде создаваемых таким поведением препятствий к нормальному осуществлению дозволенной деятельности причинителя. Но поскольку

310 Т а р х о в В. А. Ответственность по советскому гражданскому праву, с. 98

"'Антимонов Б С Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении, с. 117, 118.

169

при любой из указанных трактовок противоправности она обязательно сопутствует вине потерпевшего, последняя охватывается соответствующим общим понятием в такой же степени, как и вина прнчинителя.

По мере завоевания принципом вины постоянно упрочивающихся позиций в советской гражданско-правовой теории аналитическая мысль со все возрастающей силой устремляется к размышлению над условиями как можно более последовательного его применения в законодательной и нормоприменительной практике. Особенно в этом смысле показательны разнообразные конструкции, выдвинутые в обоснование ответственности за чужую вину вообще и прежде всего в такой важнейшей для нее области, какую составляют хозяйственные обязательства, исполняемые полностью или частично привлеченными должником' третьими лицами — субпоставщиками, субподрядчиками и т. п. Противостоящие здесь конструкции взаимоисключаемого содержания можно было бы назвать: одну—теорией ответственности за организованную сферу и другую—теорией прямой ответственности.

Первую теорию в начале 50-х годов разработал С. И. Аск-назий. Ссылаясь на то, что должник по обязательству, привлекающий к его исполнению третьих лиц, организует определенную хозяйственную сферу, он считал оправданным возложение на должника и риска всех случайностей, которые в этой сфере возникают, включая срыв обязательства вследствие хотя бы даже невиновных действий привлеченных исполнителей.3!2 На почве действующего гражданского законодательства ту же точку зр&ния развивала Е. А. Флейшиц. Она указывала, что, поскольку ст. 38 Основ, предусматривающая основания переложения исполнения обязательства на другое лицо, об условиях ответственности вообще ничего не говорит, основной должник обязан нести ее перед кредитором независимо от своей собственной вины и вины фактического исполнителя.313 Между тем, логичнее было бы предложить, что при отсутствии требуемых указаний в ст. 38 Основ нужно ориентироваться не на безвиновную ответственность, а на соблюдение принципа вины, закрепленного общим образом в ст. 37 Основ. Нельзя также забывать о том, что в условиях свойственного современной экономике широкого разделения труда едва ли не каждый договорный контрагент кооперируется с массой других хозяйственных организаций, и если бы на него возлагались любые случайности, возникающие в организованной таким образом хозяйственной сфере, безвиновная ответственность, допускаемая названными

312 А с к н а з и и С. И. Некоторые вопросы гражданско-правовой ответственности, с. 171—172.

313 Флейшиц Е. А. Общие начала ответственности по Основам гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик. — «Советское государство и право», 1962, № 3, с. 34—43.

170

авторами в виде исключения, превратилась бы практически в господствующее правило.

Вторую теорию представляют два существенно различных ее варианта: прямая ответственность исполнителя и прямая ответственность должника. Прямую ответственность действительно виновного в срыве обязательства фактического исполнителя, минуя привлечение к ответственности должника по договору, предложил ввести при действии прежнего гражданского законодательства В. К. Райхер,314 а после его обновления — Н. С. Мале-ин,315 причем первый апеллировал к целесообразности разумной процессуальной экономии, а второй — к необходимости последовательно соблюдать принцип вины в области имущественной ответственности. Но в случае принятия такой рекомендации система ответственности резко разошлась бы с системой обеспечиваемых ею правоотношений вследствие придания общего значения договорной ответственности не состоящего в договоре фактического исполнителя с возможностью переложить ее на договорного контрагента лишь после того, как фактический исполнитель докажет свою невиновность. Прямую ответственность действительно виновного в срыве обязательства основного должника, независимо от того, виновен или невиновен фактический исполнитель, отстаивает Р. О. Халфина, опираясь на общий принцип вины, проводимый действующим гражданским законом.31" Но, следуя этому взгляду, нужно было бы при невиновности основного должника освобождать от ответственности и его самого, и виновных фактических исполнителей, а при виновности тех и других с учетом степени вины фактического исполнителя уменьшать объем ответственности основного должника. Не говоря о практической неприемлемости подобной позиции, она не находит подтверждения и в действующем законе, так как если по ст. 227 ГК РСФСР привлекший к принятию исполнения третьих лиц кредитор несет ответственность за допущенную ими вину, то равенство договорных контрагентов требует, чтобы и должник отвечал перед кредитором за вину фактических исполнителей его обязательства.

Правильное или во всяком случае встречающее наиболее широкую поддержку решение обсуждаемой проблемы предложил еще в 40-х годах М. М. Агарков.317 Он указывал, что правило ч. 2 ст. 119 ГК РСФСР 1922 г. нив какой мере принципу ответственности за вину не противоречит. Наоборот, обеспечивая интересы кредитора, имеющего возможность предъявить иск

314 Райхер В. К. Правовые вопросы договорной дисциплины в СССР,, с. 239—265.

311 Малеин Н. С. Имущественная ответственность в хозяйственных отношениях, с. 136—152.

31» X а л ф и н а Р. О. Правовое регулирование поставки продукций в народном хозяйстве. М., 1963, с. 256 и ел.

317 Агарков М. М. К вопросу о договорной ответственности, с. 124.

171

только к своему контрагенту, это правило закрепило также наиболее удачный юридико-технический прием переложения ответственности при помощи регрессного иска на фактического исполнителя как конкретного виновника вызвавших имущественный урон нарушений договорного обязательства Что же касается действующего гражданского' закона, то, как отмечают многочисленные современные единомышленники М. М Агаркова, если он не называет прямо вину фактических исполнителей в числе условий договорной ответственности основного должника перед кредитором по обязательству, то это составляет скорее его пробел, чем преимущество перед первой кодификацией советского гражданского законодательства.

Но идет ли речь об ответственности в целом или только о вине как существенной ее предпосылке, перевод из потенциального в актуальное состояние той и другой вызывается проникающими в гражданские правоотношения различными аномалиями. Основное же назначение гражданского права состоит в юридическом опосредствовании нормальных экономических процессов Отыскать соответствующие этим процессам самые совершенные юридические формы, исследуется ли ответственность или какой-либо иной гражданско-правовой институт,— такова главная задача непрерывно развивающейся цивилистической доктрины в СССР.