5rik.ru

На следующий день прежде всего я под разными благовидными предлогами отменил все свои встречи. Свой второй день в Нью-Йорке мне нужно было посвятить расследованию того, что я услышал накануне.

Меня интересовали два вопроса. Во-первых, что случилось с Шофманом, и, во-вторых, как удалось Вайгелю сфабриковать сделку с «Тремонт-капиталом».

Сначала я попытался найти ответ на первый вопрос. Из отеля я позвонил в справочную и узнал номер телефона ближайшего к «Блумфилд Вайс» полицейского участка. Вероятно, рассуждал я, именно туда из банка сообщили об исчезновении их сотрудника.

После двух неудачных попыток какая-то доброжелательно настроенная женщина наконец сказала мне, что об исчезновении людей действительно сообщают в этот участок, но расследованием таких случаев занимается другой участок, который находится в Уэст-сайде, на 110-й улице. Это было недалеко от того места, где жил Шофман. Я поблагодарил, вышел из отеля и на такси доехал до Уэст-сайда.

Мне дважды повезло. Во-первых, в полицейском участке царило относительное спокойствие, и, во-вторых, дежурный сержант оказался одним из немногочисленных представителей племени англофилов, которые изредка еще встречаются по всей Америке.

— Э, так вы — англичанин? — спросил он, отвечая на мое приветствие.

— Да, — ответил я.

— Добро пожаловать в Нью-Йорк. Как вам здесь нравится?

— Великолепный город. Я всегда с радостью приезжаю сюда.

— Так, значит, вы из Англии? Моя мать была англичанкой. Вышла замуж за американского солдата. А где именно вы живете?

— В Лондоне.

— Неужели? Моя мать тоже из Лондона. Может быть, вы знаете ее родственников. Ее фамилия — Робинсон.

— К сожалению, в Лондоне очень много Робинсонов, — сказал я.

— Да, конечно, вы правы. Пару лет назад я ездил туда в гости. Отлично провел время. Так чем я могу вам помочь?

Рядом с дежурным сержантом стоял высокий толстый полицейский, на бляхе которого я прочел ирландскую фамилию — Мэрфи. Прислушиваясь к нашему разговору, он все больше хмурился.

— Видите ли, я пытаюсь что-нибудь разузнать о судьбе моего университетского приятеля Грета Шофмана. Четыре месяца назад сюда сообщили о его исчезновении. Я бы хотел узнать, что именно с ним случилось.

— Конечно. Подождите минутку, я поищу папку.

Ждать мне пришлось минут пять. Сержант вернулся с очень тонкой папкой.

— Данных у нас немного. Сообщение поступило двадцатого апреля. Не найдено никаких следов пропавшего. Ни тела, ни пустого бумажника, ни водительского удостоверения. Его кредитной карточкой никто не воспользовался. Расследование закрыто.

— Но разве может человек исчезнуть, не оставив никаких следов? — удивился я.

— Это Нью-Йорк. Здесь совершается шесть убийств в день. Конечно, большинство тел мы находим. Но не все.

— Когда его видели в последний раз?

Сержант заглянул в папку.

— Девятнадцатого апреля в семь часов, когда он уходил с работы. Ни привратник, ни соседи не видели, чтобы он вернулся домой. Он жил один. Ни жены, ни девушки, о которой нам было бы известно.

— По какому адресу он жил?

Глаза сержанта немного сузились, он бросил на меня подозрительный взгляд.

— Мне казалось, вы говорили, что он был вашим старым другом, — сказал он.

— Да, прошу прощения. Я оставил его адрес в Англии. У меня есть его служебный телефон, и, оказавшись в Нью-Йорке, я сразу позвонил ему на работу, хотел пригласить на обед. Мне ответили, что он пропал. Это был такой удар. Я действительно очень хотел бы узнать, что с ним случилось.

Взгляд сержанта смягчился. Он дал мне адрес. Оказалось, Шофман жил всего в двух кварталах от полицейского участка. Потом сержант сказал:

— Послушайте, мистер. Как ни смотрите, все равно вы ничего не найдете. Я знаю десятки таких случаев. Расследование не сдвинется с места, пока не найдут тело или личные вещи потерпевшего и не сообщат нам об этом. Конечно, если бы у нас было больше полицейских и меньше убийств, мы могли бы уделить больше времени расследованию, но я сомневаюсь, чтобы даже в этом случае мы продвинулись далеко.

Я задумался. Вероятно, сержант был прав. Я вздохнул, поблагодарил его и извинился за доставленное беспокойство.

— Никакого беспокойства. Был бы рад помочь вам. Когда вернетесь, выпейте за меня пинту горького.

Я заверил сержанта, что непременно выпью, и ушел. Мне еще раз повезло, думал я, что дежурным оказался полицейский, готовый оказать любую посильную помощь. На всем пути от участка до дома Шофмана я не мог забыть мрачное лицо его ирландского коллеги.

Я пешком прошел два квартала до многоквартирного дома, в котором когда-то жил Грег Шофман. Дом стоял в одном из тех приграничных районов, поселяясь в которых, более смелые городские служащие отваживаются внедряться в полуразрушенный Гарлем. Здесь опрятные каменные здания, построенные в конце девятнадцатого века и обновленные к концу двадцатого, перемежались с заброшенными складами и торговыми лавками. На перекрестке расположился чистенький корейский магазин, готовый предложить фрукты и овощи возвращающимся с работы служащим. В этот утренний час улицы были почти пусты. Я заметил лишь пожилого негра, который брел по тротуару, что-то бормоча себе под нос.

Англичанину невозможно представить себе, что такое жизнь в этих районах. Для человека, вскормленного на диете из телевизионных детективов и мрачных репортажей в сводках новостей, нетрудно вообразить, что Нью-Йорк — это поле постоянной войны между белыми интеллигентами и негритянской беднотой. Шофман жил на линии фронта, которая разделяет воюющие стороны. Разумеется, реальность бесконечно более сложна, чем эта примитивная схема, но мне, англичанину, одетому в хороший костюм и гуляющему по окраинам пресловутого Гарлема, было нетрудно поверить, что Шофман стал просто очередной жертвой этой войны.

В хорошо обставленном холле дома Шофмана за столом сидел привратник, охранявший подступы к лифтам. Рассказав ту же басню о старом приятеле из Англии, я спросил его о Шофмане.

Да, привратник хорошо помнит мистера Шофмана. Да, он как раз дежурил вечером девятнадцатого апреля. Нет, он не видел, чтобы мистер Шофман вернулся домой. Не видел его и второй привратник, который пришел на смену в полночь. Да, он совершенно уверен, он бы наверняка запомнил, потому что должен был передать мистеру Шофману пакет. Нет, в пакете не было ничего необычного, просто книги из книжного клуба. Нет, он не может показать мне квартиру, там живет другой человек.

Я ушел, не узнав ничего нового, взял такси и вернулся в отель.

Поднявшись в номер, я упал на кровать, уставился в потолок и погрузился в размышления.

Очевидно, в попытке получить ответ на первый вопрос я потерпел сокрушительное поражение. В Нью-Йорке я должен был пробыть еще день. Я не сомневался, что сержант полиции был прав. Мои шансы узнать, что на самом деле произошло с Шофманом, были ничтожно малы. Но все же я оставался при прежнем убеждении, что исчезновение Шофмана вскоре после его звонка в банк «Хонсю» не было случайностью. Шофман узнал, что облигации «Тремонт-капитала» — это самое настоящее мошенничество, кому-то стало об этом известно, и этот кто-то убрал Шофмана.

Но у меня оставался второй вопрос. Каким образом Вайгель организовал выпуск и продажу облигаций «Тремонт-капитала»? С кем он был связан? Куда делись деньги, полученные от продажи облигаций?

После любой сделки должны оставаться какие-то документы. Вскоре Хамилтон попытается найти следы аферы в Кюрасао. Но что-то должно было остаться и в «Блумфилд Вайс». Лондонская архивистка утверждала, что в центральных архивах нет никаких сведений. Конечно, кто-то мог выбросить все, что так или иначе связано с «Тремонт-капиталом». С другой стороны, офшорная компания еще существует, еще платит проценты. Не исключено, что какие-то документы сохранились у Вайгеля. Но как мне добраться до его бумаг?

Я позвонил Ллойду Харбину.

— Добрый день. Это Пол Марри. Я хотел поблагодарить вас за вчерашнее гостеприимство, — сказал я, надеясь, что он не почувствует неискренности в моем голосе.

— О, не стоит благодарности, — ответил Ллойд таким тоном, в котором я без труда услышал: «Скорей клади трубку, у меня есть дела поважней».

— Не могли бы вы мне дать домашний номер телефона Томми Мастерсона? — попросил я.

— К сожалению, Томми больше нет. Он у нас уже не работает.

— Тем не менее, я был бы вам очень признателен, если бы вы помогли мне. Видите ли, я дал ему на время авторучку, а у него просто не было возможности вернуть ее. Я пользуюсь ею несколько лет, и она мне по-своему очень дорога.

— Прошу прощения, Пол, но я не имею права давать сведения о бывших сотрудниках.

Мне следовало бы учесть, что рассказывать Ллойду Харбину о дорогих воспоминаниях бесполезно. С ним нужно было разговаривать на его языке.

— Послушайте, Ллойд, «Де Джонг энд компани» собирается приступить к покупке бросовых облигаций. На общую сумму двести миллионов долларов. — Я присочинил, но теперь это не имело значения. — Мы можем купить их у «Блумфилд Вайс», а можем — у «Харрисон бразерс». Выбор за вами.

Ллойд понял.

— Подождите, не торопитесь. Я посмотрю. — Не прошло и полминуты, как Ллойд снова отозвался: — 342—6607.

— Благодарю. Мне будет приятно с вами работать, — еще раз солгал я и положил трубку.

Я застал Томми дома и спросил, не хочет ли он поболтать со мной за ленчем. Мы договорились встретиться в итальянском ресторане «Кафе Альфредо», недалеко от дома Томми в Гринвич-вилидж.

На первый взгляд, безработный Томми ничем не отличался от Томми работающего. То же дружелюбие, та же непринужденность.

— Мне было очень жаль, когда вы вчера ушли, — сказал я, воспользовавшись стандартным «вы ушли» вместо более точного «вас выгнали».

— Благодарю, — отозвался Томми. — Это было несколько неожиданно.

— Меня поразило, как это было проделано. Они всегда так поступают? Я имею в виду, тебя вызывают в какой-то кабинет и даже не дают возможности вернуться к своему столу?

— Обычно да, — сказал Томми, — хотя, как правило, сначала тебя хотя бы предупреждают.

— Почему он так поступил? — спросил я.

— Он меня терпеть не может, — ответил Томми. — Моя позиция противоречит всей стратегии «Блумфилд Вайс». Кроме того, я «подрывал его авторитет». В «Блумфилд Вайс» вообще не любят самостоятельно мыслящих служащих. Им не нравятся люди, которые называют грабеж грабежом, а не «уникальной возможностью для инвестиций». Тем не менее, без меня они продадут меньше облигаций и заработают меньше денег. Уже за это я должен быть им благодарен.

— Мне кажется, вы должны быть очень сердиты на «Блумфилд Вайс», — возразил я.

— О, я не пропаду. Возможно, все складывается даже к лучшему. Теперь мне придется искать другое место, такое, где работают люди. Я могу даже вернуться в Калифорнию, и пусть они катятся ко всем чертям.

Несмотря на бодрый вид, Томми на мог подавить горечь в голосе. Это хорошо, подумал я.

— Могу я попросить у вас совета? — спросил я.

— Конечно.

— Моя компания является гордым владельцем плода одной из таких «уникальных возможностей для инвестиций», о которых вы говорили. Операция, которую я имею в виду, не только уникальна, но и — я в этом убежден — противозаконна. Однако пока у меня нет твердых доказательств, я ничего не могу предпринять.

— Что за операция? — спросил Томми.

— Это было частное размещение облигаций «Тремонт-капитала», совершенное восемнадцать месяцев назад. Все детали операции разрабатывал Дик Вайгель.

— Никогда не слышал. Боюсь, ничем не смогу вам помочь.

— Мне не нужна ваша помощь относительно самой операции, — пояснил я. — Мне нужен совет, как получить доступ к личным бумагам Вайгеля.

Я не сводил с Томми взгляда, надеясь, что не зашел слишком далеко.

Томми ответил взглядом на взгляд.

— Этого я сделать не могу, — сказал он. — А если кто-то узнает, что я помогал вам?

— Едва ли вас еще раз выгонят, — заметил я.

— Едва ли, — улыбнулся Томми. — Но если меня схватят за руку, юристы банка съедят меня с потрохами.

— Прошу прощения, Томми, — сказал я. — Я не имел права просить вас. Пожалуйста, забудьте об этом разговоре.

Мы с минуту помолчали. Потом Томми снова улыбнулся и сказал:

— Черт побери, а почему бы и нет? Я им ничего не должен, а банк, похоже, стал моим вечным должником. Я помогу.

— Отлично!

— Вайгель руководит отделом из пяти-шести человек. Все работают в одной комнате, но свое рабочее место Вайгель отгородил. Его кабинет занимает половину площади и для большей приватности закрыт шторами.

Так похоже на Вайгеля, подумал я. Его эго требовало столько же места, сколько все шесть его сотрудников.

— Я очень хорошо знаю Джин, секретаршу Вайгеля. Она — отличная женщина и терпеть не может своего босса. Она уже практически собралась уходить. Думаю, Джин поможет нам, особенно когда услышит, как они обошлись со мной. Она может дать нам знать, когда Вайгеля не будет на месте. Мы поднимемся, и она проведет нас в его кабинет, как будто у нас назначена встреча. Очень просто.

— Хорошо, — сказал я. — Но как мы попадем в здание «Блумфилд Вайс»? У вас разве не отобрали пропуск?

— Отобрали, конечно, но я уверен, об этом побеспокоится Джин.

— Вам не обязательно идти со мной, — сказал я. — Я могу все сделать сам.

— Обязательно. Если Джин и пустит вас в кабинет Вайгеля, то только вместе со мной.

— Между вами и Джин что-то есть? — спросил я с улыбкой.

Томми расхохотался.

— О нет, ничего, уверяю вас.

Мы разделались с ленчем, я расплатился, и мы направились в квартиру Томми. Оттуда он хотел позвонить Джин. Мне обязательно нужно было попасть в кабинет Вайгеля в тот же день.

Квартира Томми находилась на втором этаже комфортабельного старого дома на Барроу-стрит. Мы поднялись по лестнице, Томми полез в карман за ключами и на минуту замешкался.

— Забыл предупредить, со мной живет мой друг Гэри. Он работает по вечерам и сейчас может быть дома.

Томми открыл дверь и через небольшую прихожую провел меня в со вкусом обставленную гостиную. На полу гостиной лежал дорогой восточный ковер, похожий висел на одной из стен. Остальные стены украшали привлекательные абстрактные полотна. Гэри сидел в удобном кожаном кресле. Он приветствовал нас громкими возгласами.

Коротко постриженный, усатый Гэри был в тесных светло-голубых джинсах — форме нью-йоркских гомосексуалистов, выполняющих роль мужчины. Теперь мне стало понятно, почему Томми так рассмешило мое предположение о связи между ним и секретаршей Вайгеля. Я еще раз окинул взглядом Томми. Внешних признаков его сексуальных наклонностей я не заметил.

Томми перехватил мой взгляд.

— Ну да, я — гей. Это вас удивляет? — сказал он.

— Признаться, отчасти да, — ответил я. — Но это я переживу.

Я не смог подавить невольной усмешки.

— Что вас развеселило? — с подозрением глядя на меня, спросил Томми.

— О, я просто представил себе, какую рожу скорчил бы Ллойд Харбин, узнав об этом.

Томми тоже улыбнулся.

— Да, я понимаю, что вы имеете в виду. Знаете, несколько месяцев назад я случайно встретил его в баре на Кристофер-стрит в чрезвычайно гнусной компании. Хотите кофе?

Томми приготовил кофе и потом позвонил секретарше Вайгеля. Пока он разговаривал по телефону, я пил кофе и болтал с Гэри. Через три-четыре минуты Томми положил трубку.

— Вайгеля сейчас нет. Его не будет еще примерно час. Если мы станем действовать быстро, то до его возвращения успеем найти то, что нам нужно. Подождите минутку, я переоденусь.

Через минуту Томми вышел из спальни в костюме. Я поставил кофейную чашку, попрощался с Гэри и последовал за Томми. Мы быстро поймали такси и поехали на Уолл-стрит.

Машина остановилась рядом с черной, зловещей громадой «Блумфилд Вайс». На лифте мы поднялись на сорок шестой этаж и оказались в приемной «Корпорейт файненс».

Томми подошел к дежурной и сказал:

— Томми Мастерсон и Джеймс Смит. У нас назначена встреча с мистером Вайгелем.

Дежурная посмотрела на Томми и удивилась:

— Разве вы здесь не работаете, мистер Мастерсон? Я была уверена, что вы из операционного зала.

Томми дружески улыбнулся.

— Вы правы, я работал здесь до недавнего времени.

Дежурная заглянула в бумаги.

— Что ж, если вы договорились о встрече, значит, все в порядке. — Она нажала несколько кнопок на телефоне. — Джин? К мистеру Вайгелю посетители. — Она положила трубку. — Подождите здесь, джентльмены.

Джин появилась через мгновение. Она оказалась высокой женщиной в круглых ленноновских очках, с длинными каштановыми волосами, падавшими на спину. На ней были свободная блузка и длинная юбка. Словом, она очень походила на хиппи, случайно забредшую на Уолл-стрит. Джин не подала виду, что знает Томми. По длинным коридорам она провела нас в сравнительно небольшую комнату, в которой почти бок о бок стояли шесть столов. За пятью из них трудились сотрудники Вайгеля, шестой мужчина охранял отделенный стеклянной перегородкой кабинет босса. Изнутри стеклянные стены были плотно зашторены.

— К сожалению, мистер Вайгель вернется только примерно через полчаса, — сказала Джин. — Прошу прощения за недоразумение. Не могу понять, как могла произойти такая путаница. Вы предпочитаете подождать или подойти позже?

— Если можно, мы хотели бы подождать, — ответил Томми.

— Хорошо, тогда, может быть, вы посидите в кабинете мистера Вайгеля? — предложила Джин.

Она проводила нас в кабинет, и Томми тайком ей подмигнул. Джин улыбнулась в ответ и прикрыла за нами дверь.

В просторном кабинете стояли большой письменный стол, два кресла, диван и кофейный столик. Повсюду были разбросаны «памятники» — рекламные проспекты завершенных сделок в прозрачной пластиковой упаковке. Вайгель совершал много сделок и хотел, чтобы об этом знали все. На стене висели две фотографии: на одной Вайгель пожимал руку Ли Якокке, на другой — мэру Эду Кочу*[Ли Якокка — президент компании «Форд» (1970—1978), главный управляющий компании «Крайслер» (1978—1989) воплощает в себе «американскую мечту», так как начал карьеру мелким служащим. Эдуард Коч — американский политический и общественный деятель, с 1978 по 1990 гг. — мэр Нью-Йорка.]. Любому китайскому ресторану Нью-Йорка вполне хватило бы одного Коча, чтобы лопнуть от гордости.

Вдоль одной из стен стояли деревянные картотечные ящики. На двух из них было написано: «Завершенные операции». Я подергал ручки. Выдвижные ящики были заперты на ключ.

Томми вышел якобы затем, чтобы попросить Джин приготовить кофе, и вернулся с ключами. Он открыл ящики.

В них в алфавитном порядке стояли папки. Я быстро нашел букву «Т». Дела «Тремонт-капитала» не было. Проклятье! Я еще раз просмотрел папки. Названия многих из них были, очевидно, зашифрованы.

— Что будем делать? — спросил Томми.

— Остается только смотреть все папки подряд, — предложил я.

— Но их здесь не меньше сотни! Мы не управимся и за час! А у нас только двадцать минут.

— Другого варианта нет. Я начинаю с «А», вы — с «Z» и движетесь в обратном направлении.

— Подождите минутку. Может быть, я разберусь с кодовыми названиями.

Я листал только вторую папку, которая оказалась делом о поглощении косметической компании под кодовым названием «Адонис», когда Томми прошептал:

— Нашел! Вот оно!

Он протянул мне папку, озаглавленную «Мюзик-холл».

— Как вы догадались, что это то, что нам нужно? — поразился я.

— «Тремонт-капитал» напомнил мне о Тремонт-авеню в Бронксе. Там был мюзик-холл, одно время очень популярный.

— Отлично! — воскликнул я, хватая папку.

Я никогда не уловил бы связи между «Тремонтом» и Бронксом. Интересно. Я выложил на стол все содержимое папки. Прежде всего я увидел предварительные проекты, а потом и окончательный вариант того проспекта, который я уже видел в Лондоне. Потом шла переписка с юридической конторой «Ван Креф, Херлен», в которой обсуждались различные детали оформления документов. Одно из писем было посвящено проблеме обеспечения анонимности владельцев «Тремонт-капитала». Разумеется, имя владельца там не упоминалось.

Потом я обнаружил письмо на бланке банка «Харцвайгер», подписанное Гансом Дитвайлером. В нем подтверждались номера счетов для денег, которые получил «Тремонт-капитал», продав облигации.

Проклятье. Если те деньги, которые наша компания выложила за облигации, ушли в Швейцарию, то проследить за их движением будет практически невозможно.

Я продолжил поиски и наконец нашел то, что искал. Это был вырванный из блокнота листок желтоватой бумаги. Наверху было нацарапано «СТРУКТУРА», ниже были вычерчены несколько прямоугольников. Передо мной лежал полный план аферы.

Со стола Вайгеля я взял лист бумаги и стал снимать копию схемы. Меня прервал стук в дверь. Это была Джин.

— Ребята, советую поторопиться. Дик может вернуться с минуты на минуту.

Я поспешно дочертил схему, собрал документы в прежнем порядке, уложил их в папку «Мюзик-холл» и опустил ее в ящик. Потом мы с Томми осмотрели кабинет и убедились, что все осталось на тех же местах, что и до нашего прихода. Мне на глаза попался настольный ежедневник. Я быстро просмотрел записи той недели, на которой была убита Дебби. У Вайгеля были назначены десятки встреч, но на первый взгляд только в Нью-Йорке. Я не нашел никаких намеков на отложенную встречу или на поездку в Лондон.

— Идем, — поторопил меня Томми, и я последовал за ним к двери. Томми остановился у стола Джин и нарочито раздраженным тоном сказал: — Передайте Дику, что мы его ждали. У мистера Смита назначена другая встреча, и мы уже опаздываем. Пусть Дик мне позвонит.

— Представить себе не могу, что такое случилось, — извиняющимся тоном сказала Джин. — Я очень сожалею, что вам и мистеру Смиту пришлось так долго ждать. Я уверена, мистер Вайгель вернется через минуту.

— Мы не можем больше ждать. Всего хорошего.

Мы с Томми вышли в коридор. Два-три сотрудника Вайгеля скучающими взглядами следили за разыгранным нами небольшим спектаклем, достаточно правдоподобным, но не настолько необычным, чтобы он врезался в память. Кабину лифта нам пришлось ждать, казалось, целую вечность. Наконец, двери лифта распахнулись. Кабина была битком набита японскими бизнесменами, клиентами банка «Блумфилд Вайс». Мы стали свидетелями сложного церемониального танца, который должен был решить, кому выходить первым. За спинами японцев маячила лысая голова Дика Вайгеля, который подталкивал своих гостей к выходу. Я увидел Вайгеля прежде, чем он успел заметить меня.

— Томми, быстро к пожарному выходу! — шепнул я.

Томми рванулся к лестнице. Я оказался посреди толпы японцев и не мог проследить за Томми. Вайгель заметил меня.

— Пол, как вы здесь оказались? — с подозрением оглядывая меня, спросил он.

— О, я был в здании и решил заскочить к вам. Я хотел кое-что уточнить относительно тех советов, которые вы дали за ленчем, — сказал я. — Они показались мне очень интересными.

— Ах так, — протянул Вайгель. Он внимательно рассматривал меня, очевидно, пытаясь решить, правду ли я говорю.

Японцы выжидающе смотрели на Вайгеля. Я нервно прокашлялся и добавил:

— Кажется, я выбрал не самое удобное для вас время. Если вы собираетесь на конференцию в Финикс, возможно, мы сможем поболтать там.

Я понимал, что мои слова звучат неубедительно. Взгляд Вайгеля стал более жестким. Я не отвел глаз. Что-то было не так. Вайгель не знал, что именно, но определенно забеспокоился. Он колебался, не зная, что предпринять, но его ждали японские гости.

— Увидимся в Финиксе, — пробормотал он.

Я вошел в кабину лифта, двери захлопнулись, и я с шумом выдохнул. Мое сердце бешено колотилось, кровь стучала в ушах. Мне оставалось только надеяться, что Джин сумеет вывернуться, отвечая на неприятные вопросы, которые ей обязательно задаст Вайгель. Но по крайней мере теперь у меня была схема аферы.

Томми ждал меня в вестибюле. Ему, без сомнения, понравилось это приключение.

— Уф, мы чуть не влипли! — восторженно сверкая глазами, сказал он. — Я только заметил сияние его лысины и тут же бросился со всех ног. Вы говорили с ним? Он что-нибудь заподозрил?

— Не знаю, — ответил я и пожал плечами. — Ну и мерзкий коротышка.

Томми засмеялся.

— Один из лучших служащих банка.

— Надеюсь, что с Джин будет все в порядке, — сказал я.

— Не беспокойтесь. В худшем случае Вайгель ее выгонит, а она все равно собралась уходить. Итак, что мы нашли? Наша операция удалась?

— Удалась, — ответил я, похлопывая себя по карману. — Думаю, эта схема объяснит многое.

— Отлично. Тогда давайте где-нибудь устроимся и посмотрим ее.

— Я очень сожалею, но, думаю, мне не стоит показывать ее вам.

— Почему, черт возьми? — разочарованно воскликнул Томми. — Я только что так рисковал! Меня могли выгнать второй раз на неделе. Я имею право знать. Давайте зайдем куда-нибудь, выпьем кофе, и вы все расскажете.

— Я бы с удовольствием, но...

— Так в чем же дело?

— Я понимаю, мои слова могут показаться несколько напыщенными, но мне бы не хотелось навлекать на вас беду.

Томми взял меня за руку и заглянул мне в глаза.

— Вы правы, это действительно звучит напыщенно. Послушайте, если вам грозит опасность, возможно, я помогу вам выпутаться. Но так не годится. Вы меня заинтриговали. Я могу смириться с риском. Пойдемте, выпьем кофе.

— Ладно, сдаюсь.

Мы отыскали греческую кофейню, заказали две чашки кофе, и я приступил к рассказу.

— Примерно год назад «Блумфилд Вайс» продал нам на двадцать миллионов облигаций частного размещения, выпущенных для компании «Тремонт-капитал». Гарантом должен был выступить банк «Хонсю». Оказалось, что такой гарантии никто никогда не давал. Ни в банке «Хонсю», ни в «Блумфилд Вайс» не сохранилось ни единого документа. Наши инвестиции обеспечиваются только офшорной компанией, не имеющей собственных активов.

— Это плохо, — заметил Томми.

— Еще хуже то, что двое из трех человек, знавших об этом, уже мертвы.

— Ого! — Томми присвистнул. — Одним из них был Грег Шофман?

— Да, — подтвердил я. — Другим — наша лондонская сотрудница Дебби Чейтер.

— Вы знаете, кто ее убил? — спросил Томми.

— Нет. Дебби упала в Темзу и утонула. Думаю, ей помогли утонуть. Кто именно — не знаю. Но хотел бы узнать.

— Так кто же стоит за «Тремонт-капиталом»? — спросил Томми.

— Это я могу предположить, — ответил я.

— Кто вам продал облигации? — спросил Томми.

— Кэш Каллахан.

— А Дик Вайгель все организовал?

— Совершенно верно, — подтвердил я.

— Боже мой! — воскликнул Томми и откинулся на спинку кресла. — Меня вовсе не удивляет, что в афере замешан этот мерзавец Вайгель. Но Кэш? Могу себе представить, что он нарушил правила, поступил непорядочно, но чтобы он зашел так далеко... Ну и подонок!

Пытаясь скорее переварить новость, Томми залпом осушил чашку.

— Значит, Шофман и ваша Дебби Чейтер убиты? А кто третий? — Томми помедлил и снова присвистнул. — Это вы. Послушайте, вам нужно быть поосторожней.

— Знаю, — сказал я. — Теперь вы понимаете, почему я не хотел, чтобы вы стали четвертым.

Томми рассмеялся.

— Об этом не беспокойтесь. Никто не знает, что я в курсе дела. Со мной все будет в порядке. Так куда делись деньги? — спросил он.

— Понятия не имею, — признался я. — Поэтому я и хотел заглянуть в папки Вайгеля. Давайте посмотрим схему.

Я извлек из кармана скопированную мной схему и положил ее на столик. Схема представляла собой несколько прямоугольников, расположенных один над другим. Прямоугольники были соединены сверху вниз стрелками. Очевидно, стрелки указывали направление денежного потока в процессе операции.

В первом прямоугольнике было написано «Два инвестора». Вероятно, под инвесторами подразумевались «Де Джонг» и «Харцвайгер банк».

Стрелка с надписью «$40 млн» шла от первого прямоугольника ко второму, обозначенному СП. Должно быть, это означало «специальный посредник», то есть «Тремонт-капитал». Итак, специальный посредник выпустил облигации и, минуя рынок, продал их за сорок миллионов долларов.

Следующий прямоугольник был обозначен «Счет в швейц. банке». Вероятно, именно этот счет и имел в виду Дитвайлер в своем письме.

Следующий прямоугольник назывался загадочно: «Денежный станок дядюшки Сэма». Я понятия не имел, что бы это могло быть. Ниже располагалось еще несколько прямоугольников с надписями «высокоприбыльные инвестиции», а рядом со стрелками стояли цифры: «$150—200 млн.». Очевидно, «денежный станок дядюшки Сэма» был очень производительным: в него входило всего сорок миллионов долларов, а выходило из станка сто пятьдесят—двести миллионов. Действительно, настоящий станок для печатания ассигнаций.

Под схемой были пояснения, которые немного проясняли суть операции:

«Инвестировать на 8—10 лет. Продать или сломать денежный станок. Забрать прибыль из СП в виде дивидендов. Они составят около $50 млн. Если возможно, погасить облигации.»

— Вам это о чем-нибудь говорит? — спросил Томми.

Я на минуту задумался.

— Что ж, я не знаю, что такое «денежный станок дядюшки Сэма», но все остальное более или менее понятно.

Сорок миллионов долларов, полученные «Тремонт-капиталом», помещаются на счет в швейцарском банке. Затем эти деньги используются для покупки или, быть может, для монтажа таинственного денежного станка. В нем деньги каким-то образом превращаются в двести миллионов долларов. Их вкладывают в высокоприбыльные инвестиции. Приблизительно через восемь лет станок продают. Поступления, к тому времени довольно значительные, снова оказываются в «Тремонт-капитале». Потом погашаются облигации на сорок миллионов долларов. Вся прибыль от инвестиций сверх процентов по облигациям частного размещения выплачивается «Тремонт-капиталом» в виде дивидендов. По оценкам Вайгеля эта прибыль составит около пятидесяти миллионов долларов. Итак, Вайгель и его сообщники занимают сорок миллионов долларов, с помощью этих денег зарабатывают пятьдесят миллионов долларов лично для себя, а потом возвращают сорок миллионов — и никто ничего не замечает.

— Но зачем такие сложности? — не понял Томми. — Почему бы просто не оставить себе эти сорок миллионов?

— Это очень умный ход. Если преступники возвратят деньги, никто ничего не заметит. Преступники будут жить той же жизнью, лишь разбогатев на пятьдесят миллионов долларов, и, возможно, попытаются провернуть ту же аферу еще раз. Если же они из жадности не вернут занятые сорок миллионов, то начнется расследование, и их могут схватить за руку.

— Двадцать миллионов долларов они получили от вашей компании. Где они нашли еще двадцать миллионов? — спросил Томми.

— В цюрихском банке «Харцвайгер», — ответил я. — Я разговаривал с неким герром Дитвайлером из этого банка, так он сделал вид, что никогда не слышал о «Тремонт-капитале». Должно быть, получил неплохую взятку. Поэтому они и пользуются счетами в «Харцвайгер банке», где герр Дитвайлер может лично следить за судьбой денег.

— Понятно. Итак, заняв сорок миллионов долларов, они делают кучу денег. Что такое «денежный станок дядюшки Сэма»?

Я покачал головой.

— Не знаю. Похоже, в этом проклятом «станке» ключ ко всей операции. Понятия не имею, что это за чертовщина.

— Может быть, это какое-то правительственное агентство? — предположил Томми.

— Возможно, — сказал я. — Но я не понимаю, как можно разбогатеть, отдав деньги государственному учреждению.

— Может, под «дядюшкой Сэмом» подразумевается армия? — гадал Томми. — Многие зарабатывают на армии. Оборонные контракты и все такое прочее.

— Возможно, — согласился я.

Мы еще несколько минут обсуждали различные варианты, но разумного объяснения так и не нашли.

— Итак, чем я могу помочь? — спросил Томми.

— Вы уверены, что хотите помогать? — возразил я. — Теперь вы знаете, что случилось с Дебби Чейтер и Грегом Шофманом.

— Послушайте, я — безработный, и мне чем-то нужно занять себя. К тому же это интереснее, чем продавать облигации. И чем больше я разворошу это осиное гнездо под названием «Блумфилд Вайс», тем лучше.

— В таком случае вы можете попытаться что-то узнать о судьбе Грега Шофмана, — предложил я и рассказал о своих безуспешных попытках. — Я хотел бы знать, кто убил его. Не менее важно узнать, что ему стало известно перед смертью. Не исключено, что он раскопал какие-то убедительные факты, уличающие Кэша и Вайгеля. Я бы сделал это сам, но меня долгое время не будет в Нью-Йорке. Если вы обнаружите что-нибудь интересное, позвоните мне на конференцию.

Томми заверил меня, что сделает все от него зависящее, мы расплатились, вышли из кофейни и расстались.

Томми мне нравился. Какое-то время я укорял себя, что без особой нужды подвергаю его опасности. Нет, решил я, это просто глупо. Я знал больше Томми, и тем не менее мне, похоже, ничто не угрожало.

Я вернулся в отель потный, уставший, измученный жарой. На телефонном аппарате горела красная лампочка. Я не обратил на нее внимания и прежде всего направился под душ. Остыв под струями холодной воды и почувствовав себя гораздо лучше, я подошел, наконец, к телефону и включил запись на автоответчике. Оказалось, что на следующий день в Нью-Йорк прилетает Хамилтон. Он предлагал встретиться в фешенебельном итальянском ресторане в Ист-сайде. Это хорошо. В моей голове все перепуталось. Если я обстоятельно поговорю с Хамилтоном, все станет на свои места.

Следующий день был последним перед отлетом в Финикс. На утро у меня были запланированы визиты в два инвестиционных банка. В одном из них очень настойчивый карлик по фамилии Кеттеринг долго читал мне лекцию о тех неограниченных возможностях, которые будто бы представляются в погрязшей в долгах Южной Америке. Меня совершенно не интересовала Южная Америка, Кеттеринг это чувствовал и едва не ругал меня последними словами. Все же ему удалось внушить мне мысль, что только идиот не может понять великие финансовые возможности, которые открывает этот континент. К концу разговора я готов был послать Кеттеринга к черту.

Утро было потрачено зря. Усталый и раздосадованный, я решил пройти из офиса инвестиционного банка до ресторана пешком. Мне позарез нужен был глоток свежего воздуха, хотя бы нью-йоркского — горячего, пыльного и в то же время влажного. Я медленно брел по городу, пересекая узкие улицы и широкие авеню, осматриваясь по сторонам.

Я шел по пустынной узкой улице. Высокие здания, стоявшие по обеим ее сторонам вплотную друг к другу, превращали улицу в глубокое ущелье. Здесь вокруг аккуратно расстеленных ковриков, акустического оборудования и набора примитивных ударных инструментов собралась группа коренастых, крепких мужчин, укутанных в большие пончо. Их широкие и скуластые, смуглые и обветренные лица венчали своеобразные шляпы, походившие на старомодные котелки. На всей улице, кроме этих людей и меня, не было ни души. Я остановился послушать необычный оркестр. Экзотическая музыка обладала таинственной притягательной силой. Она напоминала о крутых склонах гор, о медленно парящих хищных птицах, о древних пустынных альпийских лугах Анд. Не знаю, сколько я так простоял, околдованный музыкой. Потом музыканты прервали игру и лишь тогда, застенчиво улыбнувшись, обратили внимание на меня. Я купил одну из их записей, пленки с которыми они разложили на тротуаре. На коробке кассеты была приклеена фотография серьезных музыкантов и название группы: «Лас инкас». Я пошел дальше, а таинственная музыка все звучала у меня в ушах. Через минуту я снова окунулся в оглушающую суету Третьей авеню.

Ресторан был светлым и просторным. Естественное освещение и металлические столики, очевидно, должны были имитировать итальянскую сельскую тратторию в саду. Впрочем, дорогие неброские костюмы посетителей и шикарные платья дам сразу выдавали атмосферу роскошного нью-йоркского ресторана.

Хамилтон уже сидел за столиком, на котором разложил кипы бумаг. В этом дорогом ресторане он с его документами выглядел совершенно неуместно. Я подвинул кресло, а Хамилтон бросил взгляд на часы и слегка нахмурился. Я тоже проверил время — было 12:33. Я опоздал на три минуты. Кто кроме Хамилтона стал бы хмуриться из-за трех минут?

Потом Хамилтон сменил гнев на милость, улыбнулся и жестом пригласил меня сесть. Заталкивая бумаги в портфель, он спросил:

— Как вам понравился Нью-Йорк?

— О, мне Нью-Йорк нравится, — ответил я. — Он всегда такой... — я помедлил, подбирая нужное слово, — неожиданный.

Я рассказал Хамилтону о случайно встретившемся мне перуанском оркестре.

Хамилтон одарил меня удивленным взглядом.

— Да, кажется, я понимаю, — произнес он, потом чуть более громко добавил: — Вы были в нескольких инвестиционных банках, не так ли?

В присутствии Хамилтона я, как всегда, почувствовал себя почти дураком. Разумеется, Хамилтона совершенно не интересовали мои впечатления от Нью-Йорка как города, ему было важно знать, что происходит на Уолл-стрите.

Я вкратце рассказал ему обо всем, что мне удалось услышать. Он подробнее расспросил меня о кое-каких переговорах, которые мне казались совершенно пустяковыми. Хамилтон проверял меня вопросами, которые я должен был задать — но не задал — во время моих визитов в инвестиционные банки, чтобы понять, кто покупает и что. По мере того как я все больше убеждался, что по стандартам Хамилтона я в лучшем случае получил лишь самые поверхностные сведения о событиях на Уолл-стрите, моя самоуверенность все больше таяла.

Во время этого допроса возле нас постоянно кружил, не решаясь прервать Хамилтона, официант. Наконец, уловив удобный момент, он заставил нас заглянуть в меню и сделать заказ. Хамилтон остановил свой выбор на салате «цезарь», что -при экзотически привлекательном разнообразии меню показалось мне ненужным спартанством. Я с неохотой отказался от первого и после недолгих размышлений заказал мясное блюдо с непонятным сложным названием. Хамилтон попросил бутылку минеральной воды. Я с завистью посматривал на соседний столик, за которым мужчина и женщина неспешно наслаждались разнообразными блюдами и уже принялись за вторую бутылку монтраше. Стоило ли приходить в такой ресторан, чтобы в спешке проглотить салат, запив его стаканом воды? Ну да ладно.

— Как продвигается ваше расследование? — перешел Хамилтон к другой теме.

Я рассказал все, что мне удалось выяснить: как Вайгель не хотел говорить о своем участии в операции, как исчез Шофман и как в кабинете Вайгеля я отыскал схему операции.

Хамилтон внимательно слушал, не упуская ни слова. Закончив рассказ, я с трепетом ждал реакции босса. Поглаживая бородку, он молчал, казалось, целую вечность, потом улыбнулся и сказал:

— Отлично, Пол. Вы хорошо поработали. Очень интересно. Действительно очень интересно.

Оценка Хамилтона немного сгладила неприятный осадок от того впечатления, которое произвела на меня первая часть нашего разговора.

— Как вы думаете, что такое «денежный станок дядюшки Сэма»? — спросил я.

— А как думаете вы?

Я разгадывал этот ребус уже двадцать четыре часа, но так ни к чему и не пришел.

— Государственное оборонное учреждение? Какой-нибудь компьютер? Какие-то фальшивые государственные облигации? — высказывал я свои догадки, следя за реакцией Хамилтона.

Мои гадания не произвели на него большого впечатления. Я пожал плечами и сдался:

— Не знаю. А вы что думаете?

Хамилтон помедлил с ответом, потом сказал:

— Этого мы пока не знаем. У нас еще недостаточно данных, но мы ведь только начинаем. Вы хорошо поработали. — Он ковырнул вилкой салат. — Впрочем, полагаю, в одном вы правы. Если мы узнаем, что представляет собой этот таинственный денежный станок, мы получим ключ и к возвращению наших денег.

— Что вы узнали на нидерландских Антиллах? — спросил я.

— Я оказался в сложном положении, потому что мне не хотелось, чтобы юристы из «Ван Креф, Хэрлен» догадались о наших подозрениях. Мне очень помог Руди Гер. Я приехал под тем предлогом, что последние изменения в законах о налогообложении будто бы заставили нас проанализировать целесообразность изменения юридического адреса «Тремонт-капитала». Проверка документации якобы и была частью такого анализа.

— Гер нашел что-нибудь?

— Это интересно. Юристы из «Ван Креф, Хэрлен» утверждают, что они видели письменное поручительство банка «Хонсю». Когда Гер попросил их показать это поручительство, они ответили, что не могут разыскать его. Для любого юриста признаться в потере документа — это нечто ужасное, поэтому Гер думает, что они говорят правду.

— И что из этого следует? — спросил я.

— Не знаю. Мне представляется наиболее вероятным, что поручительство было фальшивкой, которую позднее кто-то изъял из архивов юридической фирмы. Возможно, это был один из сотрудников фирмы, продавшийся махинаторам. Нам будет очень трудно продвинуться в расследовании, не признав, что нас интересует личность владельца «Тремонт-капитала».

— Очень интересно, — сказал я. — Что-нибудь еще?

— Судя по всему, мы получим постановление суда, согласно которому аудиторы «Тремонт-капитала» будут обязаны показать нам копии их счетов. Будем надеяться, что счета помогут понять, куда ушли деньги. Постановление суда появится в лучшем случае в начале следующей недели, после чего аудиторам будет предоставлено еще две недели на его выполнение. Теперь нам остается только ждать, когда Гер скажет, что мы можем приступить к проверке счетов. До этого времени мы ничего не в силах предпринять.

— Ну а что же сейчас? — спросил я. — Вы не думаете, что нам следует заявить в полицию?

Не сводя с меня жесткого взгляда голубых глаз, Хамилтон подался вперед.

— Мы должны вернуть эти Деньги, — не повышая голоса, очень спокойно, но в то же время не допускающим возражений тоном сказал он. — Вы помните, я вам рассказывал, какие возможности я открыл в Токио? Так вот, я считаю эти перспективы вполне реальными. А ведь речь идет о пятистах миллионах долларов. Эта сумма могла бы преобразить компанию «Де Джонг». — По-прежнему не сводя с меня взгляда, Хамилтон отпил глоток воды. — Если японцы узнают, что мы отдали двадцать миллионов долларов в руки мошенников, пострадает наша репутация. Тогда никто не доверит нам управления своими фондами. Даже если в том нет нашей вины.

В том была наша вина, подумал я. Или по крайней мере вина Хамилтона. Он допустил небрежность при проверке документации. На Хамилтона это было совсем не похоже. Но я не собирался вынуждать его признать свой просчет.

— Если мы обратимся к властям, разве они не помогут нам найти деньги?

Хамилтон покачал головой.

— Полиция всегда стремится прежде всего схватить преступника, а не найти награбленное. Именно поэтому в Сити большинство скандалов никогда не становятся достоянием гласности, о них не сообщают в полицию. Если потерпевший сумеет разобраться сам, то его шансы на выживание резко возрастут.

На губах Хамилтона появилась легкая усмешка. Он удивлялся моей наивности.

— Хорошо, — сказал я, хотя, признаться, пока не видел ничего хорошего. — Так каким будет наш следующий шаг?

— Вы уже проделали большую работу. Продолжайте слушать, смотреть, задавать вопросы. На конференции в Аризоне будет много сотрудников «Блумфилд Вайс». Не исключено, что вам удастся что-то узнать там. Было бы очень хорошо, если бы вы расшифровали, что такое «денежный станок». Я сделаю, что смогу, в Лондоне и буду ждать новостей из Кюрасао.

Хамилтон заметил мой озабоченный взгляд.

— Не беспокойтесь, мы найдем деньги.

Поборов соблазн, Хамилтон отмахнулся от передвижного столика с десертом и расплатился. У выхода мы распрощались. Я взял такси и поехал в центр, в компанию «Харрисон бразерс».

День казался мне бесконечно долгим. Я устал, мне было трудно сосредоточиться, я был раздражен. Меня беспокоил Хамилтон. Я чувствовал, что взялся за решение задачи, которая выше моего понимания, и у меня невольно возникали смутные подозрения, что Хамилтону, которому обычно я безраздельно доверял, эта задача тоже не по силам.

В пять часов я решил, что могу покинуть «Харрисон бразерс», не боясь обидеть хозяев. На восемь у меня был назначен обед с одним из сейлсменов этого банка, который занимался государственными облигациями. У меня оставалось три часа, и я решил вернуться в «Уэстбери». Пешком я дошел до станции подземки «Фултон» и сел на поезд лексингтонской линии, направлявшийся на север. На «Гранд сентрал» я пересел на другую линию.

В метро я попал в час пик. Народу в поезде было битком. В начале сентября в Нью-Йорке еще очень жарко и очень влажно. Я сел в один из немногих в нью-йоркской подземке поездов, лишенный кондиционирования. Я чувствовал, как пот ручьями стекает по спине, пропитывая рубашку и даже брюки. Казалось, галстук вот-вот воспламенится от нестерпимой жары.

На платформе поезд стоял целую вечность. Прижатые вплотную друг к другу, до предела раздраженные пассажиры вполголоса проклинали это чертово метро. Даже в этом подземном аду они соблюдали золотое правило нью-йоркского метро — никогда, ни при каких обстоятельствах не заглядывать в глаза соседу. Сосед может оказаться насильником, кокаинистом, убийцей, сектантом из свидетелей Иеговы.

Чтобы не встречаться глазами с другими пассажирами, я принялся изучать наклеенные в вагоне рекламные плакаты. Я нашел изображение архитектора Уолтера Хенсона, известного всему Нью-Йорку постоянными жалобами на геморрой, и огромных черных тараканов, ползущих к мотелю «Роуч», на фасаде которого по-испански было начертано: «Тараканы появляются сами, но от них не избавишься».

Наконец поезд тронулся. Мой взгляд лениво скользил по вагону и вдруг замер.

В конце вагона стоял Джо.

Он без всякого выражения уставился на меня. Хотя я тоже смотрел на него, он ничем не выдал, что узнал меня. Я пытался вернуть самообладание, но был уверен, что Джо заметил промелькнувший в моих глазах испуг.

Я отвернулся и стал смотреть в другую сторону. Последний раз я видел Джо в столовой «Блумфилд Вайс» и уже стал забывать о нем. Но вот он снова появился и не где-нибудь, а в одном вагоне подземки со мной. Должно быть, он оказался здесь случайно. Конечно, убеждал я себя, это простое совпадение.

Я попытался протиснуться в другой конец вагона, подальше от Джо, и, занятый мыслями о своем недруге, не заметил, как всей своей массой наступил на ногу безобидному на вид мужчине в деловом костюме, который читал «Уолл-стрит джорнал».

— Ты что делаешь, мать твою! — завопил безобидный мужчина. — Слезь с моей ноги, скотина, не то я разобью всю твою поганую рожу!

Я бросил мимолетный взгляд на рассерженного пассажира и протиснулся дальше.

— Подонок, — пробормотал тот, обращаясь не столько ко мне, сколько к другим пассажирам.

Всеобщее внимание даже обрадовало меня. В переполненном вагоне Джо ничего не сможет сделать, а на 66-й улице вокруг нас тоже будут толпы.

Я оказался прав. Из подземки хлынул плотный поток торопившихся домой служащих. Я пристроился к шумной группке молодых банковских клерков, которые шли по направлению к моему отелю. Бросив взгляд через плечо, в квартале от себя я заметил Джо. Теперь я не сомневался — Джо шел за мной.

На Парк-авеню клерки свернули. Оставшийся до «Уэстбери» квартал я скорее пробежал, чем прошел, и остановился лишь у входа в отель. Я оглянулся. На углу, по-прежнему на расстоянии квартала, стоял Джо.

Я сказал портье, что не хочу, чтобы меня беспокоили. Он как-то странно посмотрел в мою сторону, но обещал выполнить просьбу. Я вошел в номер, закрыл дверь на все замки и бросился на кровать.

Если Джо шел за мной по пятам, значит, он хочет свести счеты. Почему? Возможно, к нему снова заходила полиция. А может быть, я своими вопросами о Греге Шофмане и «Тремонт-капитале» нечаянно разворошил осиное гнездо? Но при чем здесь Джо? В конце концов, не исключалась и такая возможность, что ему просто не давал покоя мой пока уцелевший палец.

Тревожные мысли о Джо не шли из головы, и минут десять я, как зверь в клетке, метался по небольшой спальне. Потом я стал понемногу успокаиваться. Джо мог оказаться в одном со мной вагоне подземки только случайно, убеждал я себя, а потом он пошел за мной или просто из любопытства, или чтобы доставить себе удовольствие, попугав меня. Что ж, это ему удалось.

Потом я задумался, не лучше ли отказаться от обеда, и после долгих размышлений решил, что если я поеду в ресторан и вернусь в отель на такси, то это позволит избежать опасности. Едва ли Джо решится напасть на меня у входа в отель. Приняв душ и надев свежую сорочку, в половине восьмого я спустился в вестибюль.

Возле входа собралась небольшая толпа постояльцев, жаждущих сесть в такси. Швейцар стоял на проезжей части и во всю силу легких дул в свисток. Свободных машин нигде не было видно. Красный диск солнца спусгился к Центральному парку, но еще было светло. Я посмотрел направо, потом налево. Джо нигде не было. Определенно не было его и в вестибюле отеля.

Через десять минут швейцару удалось остановить только одну машину, а передо мной такси ждали еще два человека. Джо не появлялся. Я решил дойти до Пятой авеню и попытать счастья там.

До авеню оставалось несколько ярдов, когда за спиной я услышал кошачьи шаги и почувствовал резкий укол через ткань костюма. Я резко остановился, выгнул спину дугой и медленно повернул голову.

Это был Джо. Одетый в темный спортивный костюм, он словно собрался на привычную пробежку, что не мешало ему поигрывать своим излюбленным оружием. Ножом.