5rik.ru

1. Проблемы Англии

а) Инфляция военного времени в период с 1793 по 1815г.

b) Проблемы денежного стандарта

с) Реформа банковской системы

2. Фундаментальные вопросы

3. Выдержки из дискуссий по вопросам инфляции и возврата к полноценным деньгам

4. Теория кредита

а) Кредит, цены, процент и вынужденные сбережения

b) Польза от полемики вокруг закона Пиля 1844 г.

5. Международный обмен и международное движение золота

6. Единый экономический цикл

1. Проблемы Англии

Существует общее мнение, что основы современной (или вчерашней) монетарной теории были заложены авторами-экономистами, обсуждавшими проблемы английской банковской и денежной политики, начиная с «Закона о приостановке расчетов металлическими деньгами» 1797 г. до инфляции при золотом стандарте 1850-х. Данная точка зрения пренебрегает работами французских и итальянских экономистов XVIII в., но тем не менее она ближе к истине, чем обычно бывают подобные огульные заявления. Многие из этих авторов действительно поднялись на необычно высокий уровень. Они свободно парили в сфере абстрактных обобщений и обладали подлинной волей к анализу. Это тем замечательней, что большинство этих людей были практиками и интересовались главным образом практическими мерами. Мы привыкли к другому положению вещей: немногие современные экономисты обратились бы за помощью в решении своих аналитических задач к людям, занятым практическими делами, особенно к банкирам, или хотя бы сочли их авторитетами в принципиальных вопросах их собственного бизнеса. Но данная ситуация сложилась в следующий период, а в рассматриваемый период именно практики были в авангарде аналитических достижений, и в большинстве случаев исследователи разного рода довольствовались тем, что заимствовали у них основные идеи.

Мы уже познакомились с большинством ведущих теоретиков, прежде всего с Рикардо, Мальтусом, Сениором, Туком, Торренсом и Дж. С. Миллем. ^1-1 Далее мы введем лишь небольшое число новых имен. Однако мы должны уже сейчас произнести имя Генри Торнтона (1760-1815) — банкира, члена парламента, активно занимавшегося благотворительностью. Он был ведущей фигурой во влиятельной группе протестантов, известной под названием секты Клэфэма, и именно это он сам и многие, знавшие его, возможно, поставили бы на первое место. Он является автором замечательного произведения Enquiry into the Nature and Effects of the Paper Credit of Great Britain {Исследование о природе и последствиях бумажного кризиса в Великобритании, (1802)}. ^1-2 По оценке профессора фон Хайека, это был результат приблизительно шестилетней работы; в течение этого периода энергия автора в большой степени растрачивалась на деловые и политические цели. Данное произведение, не лишенное ошибок в деталях и не вполне зрелое, предвосхитило в некоторых вопросах аналитические достижения наступающего века. Никакой другой труд того периода не выдержит сравнения с ним, хотя многие, среди них и произведения Рикардо, имели как в то время, так и позднее значительно больший успех. Отчасти это объяснялось тем, что автор совершенно не подчеркивал новизну своих результатов; читая книгу, можно подумать, что он и сам не подозревал об этом. Быть может, это действительно было так, хотя Торнтон уделял почти академическое внимание известным ему предшественникам. Он принадлежал к числу людей, которые ясно видят суть дела и со Скромной простотой выражают то, что видят.

Мы ограничимся почти исключительно работой, проделанной английскими учеными; это решение для данной эпохи и данной темы может быть оправдано не только ограниченным объемом книги. С учетом оговорок, которые будут изложены ниже, эта работа была успешно подытожена Дж. С. Миллем. Соответствующие темы «Основ» относятся к лучшему, что написал Милль. Конечно, они содержат противоречия, колебания, поспешные компромиссы, как и его теория ценности; но даже их нельзя назвать недостатками в чистом виде, поскольку они, по странному контрасту с верой Милля в законченность своего учения, выявили незавершенность анализа того периода и таким образом указали направления для дальнейшего исследования. В любом случае работа, проделанная в первой половине XIX в., дошла до авторов-экономистов второй половины XIX в. главным образом в версии Дж. С. Милля. Ввиду этого на протяжении всей главы мы будем пользоваться этой версией в качестве основного источника.

Я с похвалой отозвался о вкусе и способности к теоретическому анализу авторов того периода. Тем не менее их анализ был слишком тесно связан с условиями и проблемами их времени и страны, чтобы изложить его без ссылок на эти условия. В соответствии с этим мы бросим поверхностный взгляд на эти условия и проблемы, полностью обойдя по указанным причинам значительно более интересный опыт Соединенных Штатов и некоторых стран европейского континента. Ниже представлены источники, в которых можно найти более полную информацию.

Тому, кто хочет ограничиться одним источником, я рекомендую изучить главы III, IV и V работы профессора Вайнера (Viner. Studies in the Theory of International Trade). Это мастерское исследование, мое восхищение которым не подразумевает согласия во всех деталях, послужит одновременно руководством для чтения дальнейшей исторической литературы, а также источником сведений о важнейших исторических фактах и дискуссиях. За статистическими данными следует обратиться к работам Н. Дж. Силберлинга (Silberling N. J. 1) Financial and Monetary Policy of Great Britain during the Napoleonic Wars// Quarterly Journal of Economics. 1924. May; 2) British Prices and Business Cycles. 1779-1850//Review of Economic Statistics. 1923. Preliminary vol. V) и Э. В. Моргана (Morgan E. V. Some Aspects of the Bank Restriction Period. 1797-1821//Economic History. A Supplement to the Economic Journal. 1939. Febr). Наиболее значительным историческим трудом того периода несомненно является книга Тука и Ньюмарча (Tooke, Newmarch. History of Prices) рассмотренная выше, в главе 4, § 8а). Второй моей рекомендацией является внимательное прочтение введения сэра Т. Э. Грегори к изданию 1928 г. данного произведения. Далее следуют труды Р. Дж. Хоутри (R. G. Hawtrey. Currency and Credit (3-rd ed. 1928. Ch. 18) и Art of Central Banking (1932. Ch. 4); полезным дополнением к ним является работа) У. Т. К. Кинга (W. Т. С. King. History of the London Discount Market (1936). Необходимые сведения можно также почерпнуть из следующих работ: Angell J. W. The Theory of International Prices (1926), Cannon E. The Paper Pound of 1797-1821 (1919) — здесь содержится переиздание Отчета о слитках; FeauearyearA. E. The Pound Sterling (1931. Ch. 9);Acworth A.W. Financial Reconstruction in England. 1815-1822 (1825); Sayers R.S.1) The Question of the Standard in the 1850s//Economic History. A Supplement to the Economic Journal. 1933. Jan.; 2) The Question of the Standard, 1815-1844//Ibid. 1935. Febr.); Palgrave R.H.I. Bank Rate and the Money Market (1903); Wood Elmer. English Theories of Central Banking Control. 1819-1858 (1936) с ценной библиографией, где, в частности, представлен список сообщений комитетов по денежным вопросам и других официальных бумаг, которым, как и во многих других случаях, мы не имеем возможности дать здесь оценку.

а) Инфляция военного времени в период с 1793 по 1815 г. Несмотря на приостановку обязательств Английского банка погашать свои банкноты золотом в 1797г., ^1-3 состояние финансов военного времени не произвело сколько-нибудь значительного воздействия на цены и валютные курсы приблизительно до 1800 г. Современного исследователя, приученного к более драматическим событиям, более всего поражает мягкость последовавшей затем инфляции: нормальное отношение людей к деньгам не было нарушено; ни разу влияние военных расходов правительства не нарушило колебаний, которые можно было бы ожидать при обычном ходе вещей; ни разу правительство не прибегло к чему-либо более необычайному, чем чрезвычайно крупные займы у Банка Англии, и даже эти займы не превысили пределов, выше которых термин «займ» превращается в эвфемизм, обозначающий печатание правительством бумажных денег, не обеспеченных золотом. Наконец, ни разу национальный объем заработной платы, основной проводник инфляционных влияний, не возрос до такой степени, чтобы угрожать национальной денежной единице. В действительности именно мягкость инфляционного процесса сделала таким трудным его диагностирование. В частности, было трудней распознать инфляционный элемент и отличить его от влияния на внешнюю торговлю двух других обстоятельств: во-первых, большая часть военных расходов шла на финансирование армий Англии и союзников на континенте, а во-вторых, в течение многих лет правительство оказывало серьезное влияние на экспорт и импорт Англии.

Правительство было щедрым в расходах, но оно принимало меры (введение подоходного налога и др.) с целью сведения к минимуму инфляционных займов у Банка. Финансовая политика правительства всегда оставалась компетентной и ответственной. Но умолчание правительства о размерах его займов у банка, вполне понятное до Ватерлоо, послужило одним из факторов, побудивших людей винить Банк Англии во всем, что им не нравилось. Нельзя забывать, что эта склонность была ярко выражена во все времена и ее в полной мере поддерживало большинство авторов. От Рикардо до самого наивного обывателя каждый норовил превратить центральный банк в мальчика для битья; эту привычку экономисты сохранили и по сей день. Руководство Банка не могло оправдываться публично, поскольку невозможно было по-настоящему защищаться, не выдав тем самым правительство, а сделай оно это, политики, стоящие у власти, непременно бы выразили свое недовольство. В какой-то мере это служит объяснением многого из того, что поражает историков и что они определяют как «бессмысленность» официальных заявлений. Дело в том, что Банк не был волен отказать правительству в его «просьбе» о предоставлении займа. Если вообще может идти речь о его «ответственности за инфляцию», то ее нужно понимать как предоставление займов (учет векселей) широкой публике, которые неизбежно возросли вследствие правительственных дефицитных расходов, не покрываемых доходами. Но эти займы рацио-нировались и держались на низком уровне в случае очень больших правительственных займов. Учитывая все это, нельзя сказать, что они были явно чрезмерными, хотя всегда можно доказать, что они могли бы быть меньше, если бы Банк пожелал взять на себя ответственность за нарушение процесса производства в военное время. Кроме того, спекулятивные процентные ставки^1-4 выше 5 процентов исключались по законам о ростовщичестве, действовавшим до 1832 г. Большую часть периода до 1815 г. инфляция была, несомненно, достаточно высока, чтобы обострить имеющиеся спекулятивные бумы и спады, бум в сельском хозяйстве и повлиять на условия для общего процветания. Однако Банк не имел возможности полностью предотвратить ни один из этих процессов.

Внешне полемика, внесшая так много в монетарный анализ, была всего лишь полемикой между авторами, которые стремились доказать и осудить инфляцию и возложить ответственность за нее на Банк Англии, и теми, кто пытался отрицать наличие инфляции или оправдать ее и относили ответственность за рост цен и неблагоприятный обменный курс на счет обстоятельств, не связанных с поведением Банка. В связи с этим можно говорить о весьма определенных и оппозиционно настроенных друг к другу группах или партиях. Можно также сказать, что первая группа преобладала в том смысле, что она с большим успехом добилась отражения своих взглядов в знаменитом «Отчете о слитках» (Bullion Report) от 1810г. ^1-5 Отсюда члены данной группы получили бессмысленное прозвище: «буллионисты» {bullion — слиток золота или серебра}, а противники данного отчета получили прозвище антибуллионистов, хотя в действительности сам отчет содержит различные компромиссы. Однако практические проблемы и рекомендации, касающиеся того, «что делать в связи с ними», не представляют для нас интереса. Для нас важны аналитическое качество аргументов и поставленные диагнозы. С этой точки зрения позиции упомянутых партий в значительной степени утрачивают свою определенность и интерес в наших глазах. Значительно интереснее различия между сторонниками «Отчета о слитках», чем то, что их объединяет. Но прежде, чем отложить в сторону этот исторический документ, отметим значительный факт, что отчет комитета Канлиффа, рекомендовавший Англии вернуться в 1918 г. (окончательный отчет 1919 г.) к довоенному золотому паритету, едва ли был основан на знании монетарных проблем, которым не обладали авторы «Отчета о слитках».

b) Проблема денежного стандарта. Почти двадцать лет хождения бумажных денег, не подлежащих размену на золото, и все другие экономические перемены, произошедшие в этот период, значительно усложнили проблему выбора монетарной политики. Когда в 1797г. обращение золота было ограничено, в Англии de facto действовал золотой стандарт, хотя это не было закреплено законом. Вслед за тем в течение нескольких лет сформировалось сильное политическое течение, которое привело Англию к легальному принятию золотого стандарта (1816), а со временем и к возврату расчетов полноценными деньгами при довоенном паритете (Акт Пиля о возврате к довоенному паритету был принят в 1819г., действительный возврат произошел в 1821 г.). ^1-6 Возможности продолжения бумажно-денежного режима военного времени (курс, рекомендованный лордом Кейнсом в 1923г.), принятия биметаллизма или серебряного стандарта нашли своих сторонников, но не рассматривались всерьез. Следует все же указать, что план Рикардо, согласно которому денежный металл должен не находиться в наличном обращении, а храниться в Банке Англии с целью размена банкнот, причем не в виде монет, а в слитках, был воплощен в Акте 1819г., хотя, встреченные полным равнодушием со стороны публики и неодобрением со стороны Банка соответствующие пункты так и не были реализованы.

Возврат к золотому стандарту пришелся на время экономической депрессии. Послевоенная перестройка должна была так или иначе создать трудности, особенно в аграрном секторе. Не только неизбежное падение цен по сравнению с максимальным уровнем военного времени (хотя конкретные цифры, приведенные Силберлингом, подверглись критике, не приходится сомневаться, что к 1819г. уровень цен упал приблизительно на 30% примерно за пять лет), но и адаптация производства к новой послевоенной ситуации создали проблемы такого рода, для преодоления которых всегда требуется депрессия. Кроме того, многие, хотя и не все эксперты понимали, что перспективы производства золота были явно неблагоприятными. И наконец, было еще нечто, не понятое ни этими экспертами, ни экспертами 1918г.: совершенно независимо от предшествующей инфляции военного времени английская экономика входила в один из тех продолжительных периодов падения цен, процентных ставок и прибылей, периодов безработицы и нестабильности, которые всегда следуют за «промышленными революциями». Последние десятилетия XVIII в. ознаменовались подобной революцией: новое оборудование в текстильной промышленности, паровой двигатель и строительство каналов — это лишь наиболее яркие примеры фактов, до основания изменивших промышленное производство и торговлю. Результаты этой революции, проявлявшиеся начиная с 1815 г., нарушали существовавшую ранее промышленную структуру и тем самым оказывали депрессивное воздействие, пока экономический процесс не стабилизировался. До некоторой степени это наблюдалось еще в 1830-е гг. и намного сильнее — в 1840-е в связи с началом капиталовложений в железнодорожное строительство. В такой ситуации в отличие от ситуации долгосрочного роста цен даже слегка рестриктивная денежная политика оказывает существенное влияние на экономику. А возврат к золотому стандарту, несомненно, в какой-то мере оказывал рестриктивное влияние. Поэтому у оставшихся сторонников политики возврата к золотому стандарту, рекомендованной в «Отчете о слитках», было мало причин праздновать окончательную победу. За несколько лет до этого события они либо замолчали, либо сменили тон на примирительный. Они соглашались с ошибочным утверждением своих противников, согласно которому ответственность за дальнейшее падение уровня цен на протяжении 1820-х гг. возлагалась исключительно на возврат к золотому стандарту. Они также с готовностью присоединились к совершенно иррациональным обвинениям своих противников в адрес всеобщего козла отпущения — Банка Англии, который, как предполагалось, плохо справился с задачей возврата к прежнему стандарту и вызвал мировую депрессию, подняв цену на золото. В данном вопросе мы отметим лишь, что Тук был почти единственным крупным экономистом, кто понял нелепость данного обвинения и близко подошел к более разумному диагнозу, признававшему ведущую роль немонетарных факторов. Остальные же авторы продолжали критиковать защитников восстановления золотого стандарта до тех пор, пока подъем 1830— 1835 гг. и другие проблемы не привлекли к себе внимание, а приток русского, австралийского и калифорнийского золота не изменил денежную ситуацию и настроение экономистов: после 1850 г. закон Пиля стал пользоваться у них популярностью; а к концу века на смену иррациональному осуждению данной меры пришло иррациональное восхищение.

с) Реформа банковской системы. Интересующая нас литература по банковскому делу в значительной мере, хотя и не полностью, сосредоточивается на защите или критике другого закона Пиля, Закона о хартии Банка Англии (Bank Charter Act) от 1844 г., в рамках которого была сделана попытка реализовать теорию, постулирующую, что «банковское дело должно быть отделено от контроля над денежным обращением», ^1-7 и фактически было осуществлено «стопроцентное резервное обеспечение» для банкнот. Вновь, как и в случае закона о возврате к золотому стандарту, указанная мера была принята в результате широко распространенного мнения, сложившегося под влиянием превратностей 1836-1839 гг. и впоследствии ставшего невосприимчивым к каким-либо критическим доводам: и общество, и политики видели причины этих превратностей только в неправильном поведении или безответственности со стороны банков, осуществлявших эмиссию банкнот. Действительно, банкноты и связанные с ними неприятности бросались в глаза. В то время как депозиты, пользование которыми было ограничено значительно более узким сектором общества, оставались практически незамеченными, банкноты широко обращались, и их эмиссия воспринималась человеком с улицы как типичная форма «банковского беззакония». ^1-8 Рядовой член парламента, подавая голос за законопроект сэра Роберта Пиля, вероятно, полагал, что он способствует прекращению ужасных злоупотреблений и защищает народные деньги.

К 1800 г. банковская система Англии достигла высокого уровня развития. Наряду с Банком Англии в столице существовало множество частных банковских домов (товарищества, акционерные коммерческие банки, появившиеся после 1826 г. и давшие мощный импульс к развитию депозитных банков, поскольку они не имели права выпускать банкноты) и вексельных брокеров. За пределами столицы, там, где торговцы не были непосредственно связаны с лондонскими банками (или, после 1826г., с одним из отделений Банка Англии), промышленность и торговля обслуживались провинциальными банками, число которых, сильно возросшее во время наполеоновских войн, снизилось в 1820-х гг., а также вексельными брокерами. Следует особо отметить две черты. Во-первых, эти провинциальные банки, хотя и занимались обслуживанием депозитов, финансировали своих клиентов главным образом за счет эмиссии банкнот (простых векселей, оплачиваемых по требованию монетами или банкнотами Банка Англии) в процессе учета торговых векселей. Эти бумаги были обеспечены резервами в разных пропорциях, не установленных законом. Данная практика устарела еще раньше, чем была уничтожена законом Пиля от 1844 г. ^1-9 Но для многих английских экономистов, писавших о банковском деле, и в еще большей степени для их собратьев на континенте банкноты, возникающие при учете торговых векселей, оставались основным стержнем теории банковского дела на протяжении всего рассматриваемого периода и за его пределами. ^1-10 Во-вторых, существовала другая практика, широко распространенная по всей Англии за пределами Лондона, особенно в Ланкашире; она представляет большой интерес для нас, поскольку лучше, чем что-либо другое, показывает, что в действительности представляют собой деньги: торговцы пользовались переводными векселями для осуществления платежей. Иными словами, фирма, продавшая некоторое количество товаров, выставляла вексель покупателю, который его акцептовал, индоссировал и передавал другой фирме в качестве погашения какого-либо долгового обязательства по отношению к последней. Таким образом, переводные вексели, накапливая индоссаменты, фактически переходили из рук в руки, часто без процентов, и в течение какого-то времени являлись не элементами общего спроса на деньги, а элементами их предложения. ^1-11 Лондонские банкиры выступали в качестве агентов или корреспондентов для провинциальных банков и были относительно тесно связаны друг с другом — к концу XVIII в. Лондонская клиринговая палата уже была прочно утвердившейся организацией. Таким образом, перед нами скорее органическая система, чем большое количество отдельных бильярдных шариков. Более того, данная система или уже нашла, или была на пути обретения своего центрального органа в лице Банка Англии, который был, как это выразил сэр Фрэнсис Беринг, «кредитором последней инстанции» (dernier resort). ^1-12 Но если бы даже нам позволил объем книги, нам было бы крайне трудно описать процесс, который привел Банк Англии к пониманию своей ответственности, ее принятию и созданию определенного порядка ее реализации. Но в свете условий того времени еще труднее было бы оценить успех, сопровождавший его действия или бездействие на каждом этапе этого процесса.

Одной из трудностей, с которыми мы сталкиваемся при попытке выяснить план действий Банка или его практические меры в любое заданное время, является политика умолчания, проводимая его официальными представителями, которые даже в тех случаях, когда они были вынуждены что-либо сказать, делали все, чтобы ограничиться безобидными банальностями, предоставляющими как можно меньше пищи для недружественной критики. Практики бизнеса редко бывают способны правильно описать собственное поведение. Но в данном случае имелись особые причины для молчания. Читатель их легко поймет, если мы реалистично рассмотрим позицию, в которой находился Банк Англии. Как я уже говорил, у Банка было мало друзей. В наше время «контроль» является популярным словом. В эпоху стихийного капитализма оно было, напротив, крайне непопулярным. Открытое заявление, что Банк Англии пытается контролировать банковскую систему, не говоря уже об управлении общей ситуацией в бизнесе, вызвало бы смех, а то и возмущение, поэтому надлежало говорить, что банк скромно занимался своим делом, т. е. просто следовал за рынком, и не пытался контролировать что-либо или кого-либо. Более того, в то время, когда политика центрального банка только формировалась, было бы безумием воспринимать ответственность, которую мы возлагаем на него в наши дни, как нечто само собой разумеющееся. Это означало бы, что Банк Англии должен был взять на себя обязательства, в выполнении которых не мог быть уверенным. Кроме того, любое заявление о политике Банка привело бы к тому, что на его директоров обрушились бы толпы незваных советчиков, причем каждый считал бы, что разбирается в этих вопросах лучше, чем руководство Банка. В результате возникла бы опасность публичных требований к парламенту навязать Банку одни действия или заставить его воздержаться от других. Кроме того, холодный отказ Банка взять на себя ответственность в периоды кризисов не обязательно означал то, что под этим понимали окружали. В 1782, 1792,1811, 1825 гг. подобные отказы заставили правительство действовать: оно выпустило казначейские векселя для торговцев, находившихся в затруднительном положении, и таким образом снабдило их ценными бумагами, которые Банк Англии был готов учесть. Поэтому мотивом отказа Банка могло послужить желание использовать этот чудесный и безопасный способ прийти на выручку рынку. Таким образом, у критиков было мало оснований для выражения возмущенного удивления в связи с нежеланием Банка Англии «признать свою ответственность» и рассуждениями Томсона Хэнки (управляющего Банком в 1851-1852 гг.), которыйв 1867 г. (в работе Principles of Banking) почти дошел до отрицания какой-либо ответственности Банка за денежный рынок; в действительности он отрицал лишь то, что «надежные переводные векселя... в любое время должны учитываться в Банке Англии» (2nd ed. 1873. Р. 33). Если добавить к этому, что умелое управление выглядит как отсутствие управления, то нельзя исключить, что понимание ситуации и практические меры руководителей банка находились на более высоком уровне, чем считалось ранее, и явно опережали свое время.

В действительности, учитывая сами размеры Банка Англии, все происходившее в стране или в мире имело отношение к его решениям. Немного поразмыслив, читатель убедится, что директора, даже если они руководствовались исключительно интересами долгосрочных прибылей Банка и не признавали своей ответственности по отношению к кому-либо, кроме владельцев (держателей акций), должны были бы осуществлять большую часть мер, которые в исторических условиях каждого этапа деятельности Банка Англии составляли функции центрального банка. В старой теории, согласно которой центральный банк лучше всего служит интересам развития экономики, когда следит за собственной прибылью, больше правды, чем мы теперь склонны допустить. Точно не известно, когда директора Банка Англии начали явно и сознательно стремиться к решению более широких проблем. В какой-то мере симптоматичными можно считать поведение Банка Англии во время наполеоновских войн, когда развились некоторые методы контроля за кредитом (такие, как рационирование) независимо от положения заемщика, и, возможно, также попытки повлиять посредством лондонского рынка на поведение провинциальных банков. ^1-13 После 1815 г. Банк Англии стал строить свою политику в мирное время с помощью здорового метода проб и ошибок, во многом так же, как развивалась Федеральная резервная система с 1918 по 1923 г. Из заявлений, сделанных управляющим Банка Дж. Хорсли Палмером в его выступлении перед парламентским комитетом 1832 г. о Хартии Банка Англии, мы можем почерпнуть некоторые интересные сведения о вехах этого пути. В одном из заявлений речь идет об эмпирическом правиле («правиле Палмера»), принятом в 1827г. Это правило состояло в удерживании банковских активов (учетных операций, займов, инвестиций) на приблизительно постоянном уровне, чтобы изменения в денежном обращении происходили, только когда имел место приток золота в страну или его отток из страны. Таким образом, денежное обращение происходило так, как будто все деньги были металлическими. Это правило, не рассчитанное на строгое соблюдение, до некоторой степени предвосхищало закон Пиля и могло рассматриваться как временная мера до введения подобного регулирования. Более важным является другое заявление, содержащее элементы анализа. Немного переформулировав ответ Палмера на вопрос 678, мы можем выразить его следующим образом. Считая неблагоприятные изменения во внешней торговле признаком недопустимо большой кредитной экспансии, Палмер утверждал, что Банк мог бы предотвратить или остановить отток золота, подняв свою процентную ставку, поскольку ее увеличение приведет к сокращению займов, а сокращение займов будет означать меньший объем сделок, меньшее количество рабочих мест и снижение цен; в свою очередь низкие цены приведут к увеличению экспорта и сокращению импорта, что изменит платежный баланс, а следовательно, валютные курсы. Приятно отметить, что это предложение сделано не каким-либо профессором экономики. Но оно звучало слишком научно, чтобы профессора могли его пропустить, и стало основой «классической» теории политики центрального банка, излагаемой в учебниках XIX в. Был также открыт другой, значительно более важный, краткосрочный эффект роста учетной ставки банка — привлечение краткосрочных капиталовложений из-за рубежа (см. работы Торнтона (1802) и Тука (1838)).

Мы не можем рассматривать дальше эволюцию политики центрального банка в течение данного периода: растущую роль счетов коммерческих банков в депозитах Банка Англии, эволюцию учетной политики, перемены в его отношении к денежному рынку и т. д. Однако один вопрос обойти нельзя. Некоторые критики утверждали, что Банк, осознав наконец свою ответственность, стал руководствоваться исключительно состоянием внешних обменов, т. е. в конечном счете действительными или ожидаемыми движениями золота. Имеющаяся информация не подтверждает данную точку зрения. По-видимому, директора руководствовались своими диагнозами и прогнозами экономической конъюнктуры и политических условий внутри страны и за рубежом. Строгая корреляция между учетной ставкой банка и курсами иностранных валют действительно существовала. Но эта корреляция может быть легко объяснена тем фактом, что в условиях неограниченного международного золотого стандарта приток и отток золота был существенным показателем уровня деловой активности.

в начало

2. Фундаментальные вопросы^2-1

Мы не можем ожидать, чтобы авторы, создавшие литературу, к рассмотрению которой мы приступаем, были очень заинтересованы логическими основами теории денег и кредита, т. е. тем, что обозначается немецким термином Grundlagenforschung (фундаментальные исследования). Концептуализация этих экономистов действительно представляется несколько примитивной, чтобы не сказать грубой, что привело в тот период и позднее к различным недоразумениям и бесполезным спорам. Это не просто вопрос терминологии. В рассматриваемом нами случае туманная терминология была результатом неясности мысли о сути и роли денег. Сначала (Thornton. Evidence before the Committees of Secrecy. 1797) была создана обширная категория, объединяющая все средства платежа (называемые также средствами обращения (circulating medium), а иногда «деньгами» (currency), которая включала полноценную и разменную монету, банкноты, чековые депозиты или сами чеки, и при некоторых условиях — переводные векселя. Здесь нет никакой ошибки: очевидно, что все, чем мы платим, — важное понятие; его главное аналитическое значение заключается в признании того факта, что между банкнотами и депозитами нет существенной разницы. Доказательством того, что этот факт не был самоочевидным и его требовалось «открыть», служит отказ некоторых авторов признать его. Лорд Оверстон и сторонники закона Пиля 1844 г. обычно проводили четкую разделительную линию между банкнотами и депозитами, которая была не просто терминологической. Точное значение этого различия нелегко выяснить, поскольку ни один из авторов не высказался достаточно ясно о логических основах своей аргументации. ^2-2 Тук вначале был одним из тех, кто выступал против концептуального объединения банкнот и депозитов; он придерживался этой точки зрения до 1840г., когда вышел третий том его работы History. К 1844г., когда был опубликован его труд Inquiry, он изменил мнение и стал одинаково трактовать банкноты и депозиты, возможно, потому (вряд ли слишком жестоко подозревать это), что это давало подходящий аргумент против Оверстона и закона Пиля.

Но даже те, кто пользовался расширенной концепцией «средств платежа», ^2-3 не отождествляли ее в отличие от большинства из нас с концепцией денег. ^2-4 Подавляющее большинство ведущих авторов, в том числе Торнтон, Рикардо, Сениор, Фуллартон, Дж. С. Милль и Маркс, пользовались определением денег, данным в свое время Галиани, Беккариа и Смитом, согласно которому деньги являлись товаром, выбранным в качестве средства обращения, меры ценности и т. д. Рошер выразил преобладающее мнение, когда заявил, что ложные теории денег можно разделить на две группы: те, согласно которым деньги считались чем-то большим, и те, которые трактовали их как нечто меньшее, чем наиболее обменноспособный товар. На первый взгляд это означает, что вышеупомянутые авторы являлись теоретическими металлистами (см. выше, часть II, глава 6, § 2). Однако, чтобы обосновать данный тезис, мы должны учесть несколько фактов, которые внешне ему противоречат. Во-первых, не все авторы, и прежде всего Маркс, принимали металлистскую доктрину так явно, как Фуллартон, включивший в деньги только полноценную монету. Другие, особенно Торнтон (см. первую страницу его работы Paper Credit), скорее подразумевали, чем утверждали это. Во-вторых, все, или почти все, включали в деньги или включили бы в их число, если бы пришлось, неконвертируемые бумажные деньги, выпускаемые государством. Но это не противоречит нашему тезису, поскольку бумажные деньги можно толковать таким образом, чтобы они вписались в металлистское определение денег. Так, Рикардо, не без изящества, истолковал бумажные деньги как деньги, все расходы на обращение которых «могут быть рассматриваемы как пошлина за чеканку» («Начала». Глава 27. С. 289). Нельзя также утверждать, что Рикардо не мог быть металлистом, поскольку он выступал за такую денежную систему (Proposal for an Economical and Secure Currency. 1816), где золото было бы полностью изъято из обращения, и утверждал, что «денежное обращение находится в самом совершенном состоянии, когда оно состоит целиком из бумажных денег» («Начала». Глава 27), так как заканчивается данная фраза следующим образом: «...но бумажных денег, стоимость которых равняется стоимости представляемого ими золота» («Начала». С. 295-296). Подобное денежное обращение, основанное на золотых сертификатах, функционировало бы точно так же, как и обращение золотых монет, и отличается от последнего не каким-либо основополагающим принципом, а лишь большей экономичностью. Его идея заключалась в том, чтобы обеспечить колебание ценности денежной единицы в соответствии с ценностью золота, а такая система все еще остается металлистской.

В-третьих, мы должны учитывать тенденцию к приравниванию банкнот к бумажным деньгам. Сэр Роберт Пиль, представляя свой законопроект, определял деньги как понятие, охватывавшее государственную монету и банкноты, назвав последние «бумажными денежными знаками». Подобная терминология была весьма распространенной. Однако она не означает, что кредитные платежные средства должны были рассматриваться как деньги. Просто, по мнению Рикардо и Оверстона, банкноты не являлись кредитными платежными средствами, но были de facto деньгами, хотя и не должны были быть таковыми. Иными словами, если воспользоваться выражением Рошера, они являлись денежными бумагами, которые незаконно узурпировали роль бумажных денег и теперь должны были вести себя так, как если бы они были законными золотыми деньгами. В этом вся философия закона Пиля. Следовательно, включение в состав денег банковских билетов, рассматриваемых в таком свете, не противоречит выдвинутому нами тезису. Дж. С. Милль исключил банкноты из понятия денег именно потому, что, исходя из учения Рикардо—Оверстона, он не рассматривал их в таком свете. ^2-5

Но если мы объявим большинство авторов приверженцами теоретического металлизма, — поскольку большая их часть также утверждала, что основывать денежное обращение на золоте (или серебре) значит проявлять практическую мудрость, они были и практическими металлистами, — мы должны тщательно оговорить, что именно это означает. Как мы сейчас увидим, это означает, что они (и это бесспорно относится к Рикардо, Сениору, Миллю и Марксу) толковали денежные феномены, исходя из случая полноценной металлической монеты. Это также означает, что такой взгляд снизил уровень их анализа денег и кредита, как будет объяснено в § 4. Но это не значит, что металлистская основа их анализа мешала им на каждом шагу. Иногда она благополучно забывалась, а в других случаях удачно выбранные аналитические инструменты предотвращали вред, который могли бы нанести металлистские взгляды. Один из таких инструментов мы уже наблюдали. Некоторые более поздние немецкие авторы утверждали, что исходя из металлистской точки зрения невозможно правильно проанализировать феномен неконвертируемых бумажных денег. И все же Рикардо и Дж. С. Милль без труда вписали его в металлистскую теорию.

Как и в последующий период, центральной проблемой монетарной теории была ценность денег. При чем эта. ценность более определенно, чем в предыдущий период, отождествлялась с меновыми отношениями между деньгами и товарами или покупательной способностью денег. ^2-6 Однако факт, что все цены в денежном выражении обычно не меняются в одном и том же направлении, не говоря уже об одной и той же пропорции, из которого вытекает проблема общей покупательной способности или обратной ей величины — общего уровня цен, вызвал заметные трудности при обсуждении инфляции в военное время, которые так и не были преодолены. Большинство из нас, возможно не вникая в проблему, верят, что их можно решить методом индексов, который, как нам известно, в то время уже существовал. Однако немногие теоретики прибегали к нему охотно. Насколько мне известно, первым среди них был Уитли. Большинство остальных, до Дж. С. Милля включительно, несмотря на усилия Лоу (Lowe) и Скроупа (Scrope), не доверяли этому методу или даже не осознавали его возможностей. Не создали они и какой-либо отчетливой теории общего уровня цен. Они достаточно расплывчато говорили о ценах вообще или об «общих ценах» {general prices}, или, точнее, о шкале цен (Кэрнс), но это был не более чем намек на идею уровня цен, а некоторые авторы, в том числе и Рикардо, решительно отвергали ее. ^2-7 По этой причине его доказательство обесценивания банковских билетов во время наполеоновских войн было основано главным образом на ажио, которым обладают слитки драгоценных металлов, а рассматривая денежные аспекты внешней торговли, он сравнивал цены на отдельные товары внутри страны и за рубежом, хотя и он, и другие авторы могли полагать, что это сравнение могло свидетельствовать о более общих явлениях.

Ведущие «классики» решали проблему ценности денег в этой сомнительной трактовке, просто распространив на нее свою общую теорию ценности. Соответственно, они различали естественную, или долгосрочную, нормальную ценность денег и краткосрочную равновесную ценность. Первая, или, как они ее ошибочно называли, «перманентная», ценность определялась издержками производства (или добычи) драгоценных металлов, ^2-8 вторая — предложением и спросом.

Отметим три момента. Во-первых, данная аналитическая процедура подтверждает наше право называть этих авторов теоретическими металлистами. Во-вторых, оба утверждения несомненно относятся к ситуациям равновесия, хотя и разного типа равновесия. В-третьих, слова «определялась издержками» приводят к недоразумению и их следовало бы заменить словами «определялась на уровне издержек», поскольку здесь нет какого-либо каузального значения. Читатель может легко в этом убедиться, рассмотрев следующий случай: допустим, что общество навсегда изменяет свой способ расплачиваться так, что впредь у каждого на руках будет меньше наличности (в золотых монетах), чем раньше; меньше золота «потребуется» при данном уровне цен; в рамках допущений данного анализа производство золота адаптируется к новой ситуации так, что (предельные) издержки будут равны новой, более низкой ценности денежной единицы. Но очевидно, что в этом случае издержки приспосабливаются к ценности по крайней мере в той же степени, в какой новая ценность приспосабливается к новым издержкам. Иными словами, наш тезис о долгосрочном равновесии является одним из многих условий долгосрочного равновесия и может приобрести дополнительное каузальное значение только по воле теоретика, если он решит «заморозить» все другие факторы. Но, как признавали Сениор и Дж. С. Милль, ^2-9 даже тогда изменение предельных издержек производства золота повлияет на ценность денег только через их предложение. Разумеется, нужно помнить, что благодаря чрезвычайной долговечности золота общий его запас очень медленно изменяется в зависимости от ежегодных темпов производства и, следовательно, в отличие от других товаров для золота краткосрочное равновесие будет относительно важнее долгосрочного. Даже Рикардо, несмотря на его склонность к долгосрочному анализу, рассуждал о проблемах денег главным образом в понятиях краткосрочного периода, т. е. в терминах предложения и спроса.

Теперь мы готовы рассмотреть волнующие и без конца обсуждаемые вопросы: в какой мере «классики» принимали количественную теорему и приобрела ли она излишнюю власть над ними? В отношении троих ведущих авторов — Торнтона, Сениора и Маркса — отрицательный ответ столь ясен, что не требует доказательств. ^2-10

Рассмотрим позиции Рикардо и Дж. С. Милля. Во-первых, напомним, что простое признание влияния предложения или количества золота на ценность денег не подразумевает принятия того, что мы назвали «строгой» количественной теоремой (часть II, глава 6, § 4). Иначе говоря, простое утверждение, что покупательная способность денежной единицы «зависит от» предложения и спроса, не относится к какой-либо особой теории денег. Первое затруднение, с которым придется столкнуться читателю в данном вопросе, состоит в том, что Рикардо и Джеймс Милль (и еще длинный перечень более поздних авторов работ о деньгах, включая Пигу и Кэннана) не поняли этого, но совершенно аналогично случаю фонда заработной платы попытались вывести количественную теорему из «закона» предложения и спроса. В результате в каждом отдельном примере читателю приходится задавать себе вопрос, имеется ли в виду что-либо вытекающее из «закона» предложения и спроса, например тезис о том, что при прочих равных условиях при росте денежной массы имеется тенденция к снижению покупательной способности денежной единицы, или имеется в виду нечто большее, например что при прочих равных условиях (при их строжайшем соблюдении) рост количества денег пропорционально снизит покупательную способность денежной единицы. Второе затруднение, с которым предстоит справиться читателю, вытекает из факта, что термин «количественная теория» охватывает несколько значений; таким образом, если он обнаруживает, что два автора расходятся во мнении относительно того, является ли третий автор сторонником количественной теории, он должен помнить, что, возможно, оба автора просто придают этому термину различные значения. Для нашей цели под данным термином мы будем подразумевать следующее: количественная теория предполагает, во-первых, что количество денег является независимой переменной и, в частности, изменяется независимо от цен и физического объема сделок; ^2-11 во-вторых, что скорость обращения денег является институциональной данностью, которая меняется медленно или совсем не меняется, но в любом случае не зависит от цен и объема сделок; ^2-12 в-третьих, что объем сделок или, скажем, выпуск продукции не соотносятся с количеством денег, и только по случайности то и другое может изменяться в одном направлении; в-четвертых, что изменения количества денег, если только они не были поглощены однонаправленными изменениями выпуска продукции, механически воздействуют на все цены независимо от того, как использовался прирост количества денег и в какой сектор экономики он прежде всего направляется (кто его получает); аналогичный процесс происходит и при сокращении количества денег.

Я придерживаюсь мнения, что Рикардо, до него Уитли, а после него Джеймс Милль и МакКуллох понимали количественную теорию в данном строгом смысле, но никто из других крупных авторов ее так не рассматривал. Правда, Рикардо (то же самое относится к МакКуллоху, но не к Джеймсу Миллю) время от времени делал оговорки и заявления, логически несовместимые с его строго количественной теорией; точно так же он поступал и в случае с трудовой теорией ценности. Однако в обоих случаях он делал эти оговорки только с целью приуменьшения их важности. Мы можем с равным правом утверждать, что и трудовую теорию ценности, и строго количественную теорию денег^2-13 он рассматривал только как аппроксимации.

Случай Дж. С. Милля совершенно другой. ^2-14 Вначале он связал себя строгой количественной теорией денег в определенном выше смысле и даже пространно утверждал, что изменение в количестве денег влияет на ценность денег «в совершенно одинаковой пропорции» и что «это специфическое свойство денег» (Book III. Ch. 8, § 2 {Милль. Основы... Т. 2. С. 241}). Но в заключение главы он пишет, что эта строгая количественная теория в современных условиях является «крайне неточным отражением реального положения дел». Кажущееся противоречие легко разрешить. Во-первых, Милль ограничил диапазон применения количественной теоремы теми обществами, которые не знают других средств платежа, кроме металлических денег и не обмениваемых на них бумажных денег. Возникновение «кредита», по его мнению, радикально меняет положение: при развитой «кредитной» системе цены в указанном смысле больше не зависят каким-либо простым путем от количества денег. ^2-15 Во-вторых, даже для этого случая он еще больше обеднил количественную теорему, сведя ее действие к количеству денег, действительно находящихся в обращении. Но количество денег в обращении, разумеется, не является независимым от ситуации в экономике (объем производства, занятость и т. д.), как указал Дж. С. Милль, говоря о количестве денег, «которые люди хотят израсходовать, т. е. всех имеющихся в их распоряжении денег, за исключением той суммы, которую они откладывают про запас или держат при себе как резерв на случай непредвиденных обстоятельств в будущем». (Book III. Ch. 8, § 2 {Милль. Основы... Т. 2. С. 237}). Кроме того, как мы уже видели, обсуждая его интерпретацию закона Сэя, он прекрасно сознавал, что отсюда следует. И если мы сопоставим это с его признанием того факта, что покупки в «кредит», т.е. посредством кредитных инструментов того или иного рода, влияют на цены так же, как и покупки за деньги (ibid. Ch. 12), то обнаружим, что в его аналитической схеме на «общие цены» влияет не количество денег как таковое, а просто расходы, и эти расходы не имеют непосредственной, не говоря уже об однозначной, связи с количеством металлических или бумажных денег. Таким образом, едва ли остается какая-либо разница между версией количественной теории Милля и взглядами современных ему или более поздних оппонентов. Концептуальное построение Дж. С. Милля достигало той же цели, какой другие достигли, сделав экономической переменной скорость обращения денег. Действительно, в конечном счете все равно, используем ли мы для решения задачи о покупательной способности денег количество денег в качестве переменной величины, определив его как действительно расходуемое количество, или исходим из данного количества денег (так или иначе определенного) и делаем экономической и, в частности, циклической переменной среднюю скорость ее обращения. Первый метод снимает проклятие с постоянной скорости обращения и, кроме того, имеет то преимущество, что дает нам возможность разделить то, что обычно называется скоростью обращения, на две составляющие. Это скорость расходования денег, которая, конечно, является переменной величиной, и скорость обращения в более узком смысле, которая, будучи определена платежными обычаями, степенью концентрации промышленности и т. п., может, по крайней мере как правило, рассматриваться как институциональная константа. Нет нужды показывать, как близко это подходит к самым современным взглядам.

Прежде, чем идти дальше, я кратко упомяну два пункта, касающиеся скорости обращения денег, которые не имели большого значения в то время, хотя отчасти приобрели его в течение следующего периода. Во-первых, как тогда, так и позднее некоторые авторы выражали мысль, что использование кредита «экономит» деньги или «делает деньги более эффективными». Здесь явно прослеживается мысль, что кредит увеличивает скорость обращения резервных денег, которые, даже оставаясь в сейфах банков, «обращаются», фигурально выражаясь, со значительно большей скоростью, чем если бы они действительно были в обращении. Эта идея была развита Родбертусом (Rodbertus. Die preussiche Geldkrisis. 1845; см.: Holtrop M. W. Theories of the Velocity of Circulation of Money in Earlier Economic Literature//Economic History. A Supplement to the Economic Journal. 1929. Jan. P. 520). Во-вторых, попытки дать алгебраическую формулу обмена, не обязательно означающие принятие количественной теории, восходят к прежним временам (Джон Брискоу, Г. Ллойд; см. выше, часть II, глава 6, § 2с), но наиболее искусная из них относится к рассматриваемому периоду — речь идет о книге Дж. У. Лаббокка (Lubbock J. W. On Currency. 1840). Это интересная книга, написанная еще более интересным человеком. Его уравнение было воспроизведено в работах Вайнера (Viner. Studies in the Theory of International Trade. P. 249, note) и Марджета (Marget. Theory of prices. Vol. 1. P. 11, 12, note).

в начало

3. Выдержки из дискуссий по вопросам инфляции и возврата к полноценным деньгам

Несомненно, ни в одном из элементов своей монетарной теории Милль не был первооткрывателем. И все же она имеет историческое значение. Оба эти факта станут очевидными, если мы сделаем обзор основных вех на пути, ведущем к ней. ^3-1 Английские экономисты, начавшие писать о денежной политике около 1800г., очень мало знали об английских работах XVII в. и даже XVIII в. и еще меньше, фактически почти ничего, о трудах неанглийских авторов тех столетий. Это интересный пример того, как подобные неоднократные потери ранее накопленных знаний препятствовали (и до сих пор препятствуют) прогрессу экономической науки. В частности, они ничего не знали о Кантильоне и Галиани и не слишком много о Стюарте. Даже относительно эрудированный Торнтон знал работы Локка, Юма, Монтескье и, конечно, А. Смита, ^3-2 но не более того. По существу, они начали с нуля, что вполне объясняет примитивную аргументацию, часто встречающуюся даже у лучших из них. Поскольку мы интересуемся главным образом не практическими проблемами, стоявшими перед экономистами, а методами анализа, которыми они пользовались в своих дискуссиях, и только теми методами, которые имеют отношение к фундаментальным вопросам монетарной теории, то здесь мы не наберем много материала.

Как мы видели, закон, изданный от имени короля (Order in Council) и приостановивший погашение банкнот Банка Англии (1797), являлся мерой предосторожности, принятой в ответ на кризис и массовое изъятие вкладов. Правительственные займы в Банке Англии не произвели видимого действия в течение нескольких лет. Однако, когда начался рост цен и падение обменного курса, на банки обрушилась лавина статей и памфлетов, thema probandum (предмет дискуссий) которых были рассуждения, что «чрезмерный» выпуск банкнот, необмениваемых на золото, был в ответе за все «беды». Вклад Торнтона, начиная с выступления перед двумя тайными комитетами (1797) и заканчивая двумя его речами по поводу Отчета о слитках (1811) ^3-3, превзошел все остальные по широте охвата и аналитической мощи. Три его достижения имеют первостепенное значение для истории монетарного анализа. Первое — это трактовка «скорости обращения» как переменной величины, которая колеблется в зависимости от состояния «доверия», т.е., по существу, в зависимости от общих условий экономической деятельности. ^3-4 Она представляет собой заново открытую истину, связанную с именем Кантильона, которая с тех пор уже не терялась. Но к ней так мало обращались, что ее пришлось еще раз заново открывать Кейнсу. ^3-5 Второе достижение — это введение процента в теорию монетарного процесса или, точнее, придание научной формы идеям относительно связи между деньгами, ценами и процентом (см. ниже, § 4а), интуитивно понятной каждому банкиру. ^3-6 Третье достижение, касающееся монетарных аспектов международной торговли, будет рассмотрено ниже, в § 5.

Однако существует кое-что еще. Применив свой аналитический аппарат к фактам и практическим проблемам своего времени и своей страны, Торнтон доказал, что является непревзойденным мастером в искусстве экономической диагностики. Он был единственным из всех ведущих авторов, кто обнаружил влияние эмиссии банкнот Банка Англии и сумел отвести ей надлежащее место в общей системе факторов, формировавших денежную ситуацию в Англии в течение первого десятилетия XIX в. Достоинства, каковыми, несомненно, обладает Отчет о слитках 1810г., — особенно честное, хотя и без полета, перечисление всех относящихся к делу фактов, будь то причины, последствия или симптомы, — должны быть приписаны прежде всего ему. ^3-7

Другие «буллионисты» или сторонники политики, изложенной в «Отчете о слитках», т. е. возврата Банка Англии к расчетам полноценной монетой в кратчайшие сроки, не могут быть поставлены в один ряд с Торнтоном ни по качеству работы, ни по сходству взглядов. Кроме Уитли и Рикардо, представлявших совершенно другую школу мысли, мы отметим только Бойда и лорда Кинга, чья аргументация в большей степени принадлежит к направлению Уитли—Рикардо, чем к линии Торнтона, а также Мальтуса, о котором можно было бы, скорее, сказать обратное. ^3-8 В своей основе их аргументация была очень проста. То, что ажио слитков было доказательством «обесценения» банкнот, было скорее дефиницией, чем аналитическим выводом. Только неразумный упрямец мог бы отрицать, что это ажио было больше, обменные курсы более неблагоприятны, а цены выше, чем они при прочих равных условиях были бы при обращении конвертируемых в золото банкнот, т. е., проще говоря, при меньшей их эмиссии. С не менее неразумным упрямством «буллионисты» приуменьшали значение всех других факторов в рассматриваемой ситуации, что давало возможность с успехом возражать им по нескольким пунктам. ^3-9 Неодобрение эмиссии банкнот в количестве, превышающем возможности их размена на полноценную монету по первому требованию, конечно, предполагает, что именно этот размен характеризует нормальное или идеальное состояние денежного обращения. Таким образом, все эти «буллионисты» являются теоретическими и практическими металлистами. Но это не обязательно означает, что они придерживались какой-либо строгой количественной теории. Например, Торнтон, безусловно, не был сторонником такой теории. Имеются значительно более интересные вопросы, всплывающие вслед за основными, как только мы подходим к подробному анализу механизма инфляции, в частности соотношение между эмиссией Банка Англии и провинциальных банков. Но мы не имеем возможности останавливаться на рассмотрении этого вопроса.

Значительный успех линии Уитли—Рикардо объяснялся не только силой и блеском аргументации Рикардо, но и отсутствием этих качеств у его оппонентов. Ограничимся упоминанием выдающегося авторитета среди них, Томаса Тука, ^3-10 чьи произведения, хотя первое из них вышло в свет только в 1826 г., лучше других представляют как сильные, так и слабые стороны полемики против анализа Рикардо.

Самым сильным моментом (мы по-прежнему не принимаем во внимание политические проблемы) было, конечно, то, что при такой мягкой инфляции, какая была в период английского ограничения размена банкнот на золото, влияние немонетарных факторов и даже факторов, непосредственно воздействовавших только на отдельные товары или группы товаров (такие, как зерновые), должно непременно объяснять значительно большую часть наблюдаемых явлений, чем это было бы в случаях более высокой, не говоря уже о неуправляемой, инфляции. Предполагается, что хороший или плохой урожай, бум или кризис иногда оказывают доминирующее влияние на ценовую ситуацию и могут на время свести инфляцию к незначительному уровню. В таких случаях задача аналитика состоит в том, чтобы год за годом или даже месяц за месяцем собирать и тщательно анализировать данные, чтобы они могли говорить сами за себя. Тук очень хорошо справился с этой задачей и добился значительного успеха. Этого хватило бы, чтобы опровергнуть теорию Рикардо применительно к преобладающей в то время ситуации. Но Тук метил дальше и атаковал теорию Рикардо как таковую. Эту задачу также можно было успешно решить, исходя из направлений, которые могли быть выведены из работы Торнтона, но Туку она оказалась не по плечу. Он не имел понятия о логической связи между наблюдением и анализом и никогда не понимал, какие факты можно, а какие нельзя приводить в качестве подтверждения или опровержения какой-либо теории. ^3-11 Как только он утратил контакт с конкретными ситуациями, которые умел анализировать, он, казалось, утратил способность думать. Он был наиболее выдающейся фигурой из большого класса экономистов, испытывавших такое же затруднение. Он даже утратил здоровое чувство абсурдного, которое так помогало ему в эмпирическом анализе, и без колебаний поддержал явно несостоятельные утверждения, такие как некоторые из выводов в Inquiry (1844), с помощью которых он попытался суммировать свои взгляды на фундаментальные вопросы монетарной теории. Двенадцатый из этих выводов, довольно пространный, гласит, что цены на товары не зависят (он забыл добавить «единственно», что могло бы спасти положение) «от количества средств обращения», но, напротив, количество средств обращения «является следствием» цен. Однако, прежде чем отбросить это положение как явную глупость, неплохо вспомнить, что он выступал против экономистов, полностью отрицавших существование зависимости, наличие которой утверждалось в его двенадцатом выводе. На этом основании можно было бы частично оправдать Тука. Дополнительным смягчающим обстоятельством является непревзойденная неуклюжесть его формулировок. Тринадцатый вывод в не менее неуклюжей форме дает теорию «общих цен» Тука, которая в свое время служила предметом восхищения, особенно в Германии, ^3-12 где она, частично улучшенная, была возрождена в первые два десятилетия XX в. В основном она сводится к следующему. Поскольку, с одной стороны, товары можно купить, не пользуясь «деньгами», и поскольку, с другой стороны, не обязательно, чтобы все деньги стали активными (в этом случае, поскольку речь идет о воздействии на цены, остальные деньги как бы не существуют), то количество денег, о котором рассуждал Рикардо, не является полезной переменной. На цены действуют расходы независимо от характера их финансирования. В рамках общих расходов всех видов и целей особенно важное место занимают расходы на потребление или инвестиции домохозяйств. «И здесь мы приходим к окончательному регулирующему принципу денежных цен» (Tooke. History. Vol. III. P. 276): основополагающий фактор состоит из «доходов различных сословий общества в виде рент, прибылей, заработных плат и жалований...» Иными словами, мы имеем дело с подходом к решению проблемы ценности денег, ^3-13 в основу которого положена концепция доходов. Следует тотчас же сказать, что Тук сам предлагает несколько способов более корректной формулировки теории денег, основанной на концепции доходов, и несколько вариантов ее развития, один из которых ведет в конечном счете к «Общей теории» Кейнса. Но в том виде, в каком теория была оставлена Туком, она дает простор для критики, значительно подрывающей ее значение: ^3-14 дело в том, что эти доходы явно не являются первичными данными; цены определяют их в такой же степени, в какой они определяют цены; и в комплексе порождающих их факторов свое место занимает и количество денег. Нетрудно представить, с каким удовольствием Рикардо взялся бы за свой секатор и подстриг бы беспорядочно произрастающую аргументацию Тука, чтобы с торжеством показать, что эти доходы являлись не чем иным, как количеством денег, умноженным на скорость их обращения. Однако, хотя мы далее отметим более важные вклады Тука, данный вклад, учитывая его потенциальные применения, не должен получить нулевую оценку.

Теперь вернемся на минуту к Дж. С. Миллю и его достижениям. В свете того, что мы узнали после рассмотрения его трудов, мы могли бы охарактеризовать его учение как нечто среднее между теориями Рикардо и Тука. Он видел недостатки анализа Уитли—Рикардо и сгладил его острые края или некоторые из них; он видел недостатки анализа Тука и быстро исправил его наиболее бросающиеся в глаза ошибки, однако он много сделал для того, чтобы спасти верные положения, содержащиеся в обоих учениях. До некоторой степени, особенно в своей трактовке монетарного механизма международной торговли, он заново открыл направление Торнтона и местами усовершенствовал его. Следует добавить всего две оговорки к этой оценке достижений Милля, которые, будь они лучше поняты, могли бы привести к новой эпохе монетарного анализа. ^3-15 Во-первых, хотя то, что Милль сохранил теорему, согласно которой увеличение денежной массы приведет при прочих равных условиях к росту цен в той же пропорции (свойство, присущее только деньгам), с учетом сделанных им оговорок было вполне корректно, он сохранил также и ошибочную рикардианскую доктрину о том, что изменения количества денег и изменения физического объема производства не имеют ничего общего друг с другом и никогда не совпадут, кроме как по чистой случайности. Во-вторых, это отрицание возможности «денежной стимуляции» является наиболее значительным примером узких взглядов на идеи, касающиеся управления денежной системой, которые возникли в 20-е и 30-е гг. XIX в. Нам следует их кратко рассмотреть. ^3-16

Даже до принятия закона Пиля о возобновлении расчетов металлическими деньгами (1819) или до действительного возобновления платежей в металлических деньгах Банком Англии (1821) многие выражали недоверие по поводу возможных последствий этого шага, который должен был вызвать экономический шок, если не нечто большее. Когда публика начала понимать, что экономика вошла в период серьезной депрессии, которая преобладала с 1815 по 1830г., за исключением оживлений в 1817 и в 1824гг., и (после подъема, наступившего около 1830г.) возобновилась с 1836г., она, как мы видели, возложила всю вину на фактор, который был более всего на виду, т. е. на возобновление размена бумажных денег на драгоценные металлы и на методы его проведения Банком Англии. Политики придерживались относительно разумной позиции; единственной группой, превысившей разумную меру в этой критике, была группа, выражавшая интересы аграриев. ^3-17 Но банкиры, финансисты и экономисты, вдохновившиеся взглядами банкиров и финансистов, особенно те из них, кто занимал оборонительную позицию, так как ранее поддержал «Отчет о слитках», в большинстве своем совершенно не сомневались, что корнем всех зол были деньги и ничего больше, причем в большинстве случаев они даже не давали себе труда обосновать казавшийся столь неоспоримым диагноз. Соответственно, они критиковали возобновление размена бумажных денег на драгоценные металлы или по крайней мере восстановление предвоенного паритета как несвоевременную или вовсе ненужную меру и предложили иные меры и схемы реформы, колебавшиеся в пределах от исключения золота из фактического обращения и включения серебра в денежные резервы через предвосхищение commodity dollar — денежной единицы, обладающей постоянной покупательной силой, до регулируемого обращения бумажных денег, которое должно было стабилизировать цены и занятость. Мы, конечно, знаем, что история непрерывно повторяется. Но удивительно и, возможно, немного грустно наблюдать, что экономисты, увлекаемые преобладающими настроениями своего времени, также повторяются и в счастливом неведении относительно своих предшественников в каждом случае верят, что делают открытия, о которых раньше никто не слышал, и создают новую «с иголочки» монетарную науку. Однако история анализа все же дает нам разрозненные примеры продвижения вперед. ^3-18 Во-первых, диагностикой пренебрегали, но не полностью. Как и следовало ожидать, в данной дискуссии блистал Тук. Его величайшая заслуга состояла в том, что он не был фанатиком одной идеи, а его здравый смысл и владение фактическим материалом позволили ему тщательно проанализировать снижение цен в период с 1814 по 1837г. Его «шесть причин», ^3-19 к числу которых он отнес высокие урожаи, благоприятный внешнеторговый баланс, снятие ограничений с внешних поставок и возникновение новых источников сырья, падение ставок фрахта и страховой премии, технический прогресс, рост предложения капитала, а следовательно, снижение процентных ставок, не являют собой идеального анализа, и с точки зрения теории здесь можно найти много ошибок. Но они, по крайней мере, отражают наиболее важный фактор — огромный рост производительности, явившийся следствием промышленной революции, и большинство характерных черт той эпохи, хотя Тук и не справился с аналитической задачей объяснения их подлинных связей.

Во-вторых, колебания покупательной силы денег вызвали вопрос о «справедливости» в отношениях между кредиторами и должниками (или, когда речь шла о государственном долге, между государством и налогоплательщиками). Как всегда, «справедливым» объявлялось то, что соответствовало интересам, которым симпатизирует данный автор. Однако более существенные аргументы, иногда примитивные, иногда более тщательно разработанные, усиливали или даже заменяли соображения справедливости. «Сквайр» Вестерн указал, что существуют ситуации, когда повышение цен является единственной альтернативой банкротству; в таких случаях падающая ценность денег служит интересам кредиторов. Другие подчеркивали, что в целом должники представляют собой активный элемент в экономике, поэтому то, что благоприятно для них, принесет в итоге пользу всем. Иные научились сдерживать свои ламентации о том, что падение цен лишает промышленность стимулов к развитию, посредством оговорки: «Если это падение цен не вызвано снижением издержек» . ^3-20 Были и такие, кто стоял за поддержание цен даже перед лицом падающих издержек. Большинство авторов, пишущих по вопросам денежного обращения, подобно Юму (и Викселю), предпочитали медленный подъем цен их стабильности. Нет нужды говорить, что обычное смешение между ценами, которые интересовали автора, и общим уровнем цен ослабляло всю аргументацию; большинству авторов, как мы видели выше, было весьма трудно сформулировать, что именно они подразумевали под «общими ценами».

В-третьих, сформировались определенные идеи относительно управления денежным обращением, причем некоторые из них выходили за пределы повторения аргументации XVII в. Существовала идея о необходимости поддержания стабильного уровня цен, идея денежного стимулирования производства (то, что мы называем накачиванием денег), идея стабилизации процентных ставок и, наконец, идея стабилизации занятости. В качестве иллюстрации приведем несколько примеров, взятых у экономистов с «научной» репутацией. Торнтон выдвинул ряд предложений об управлении денежной системой во времена кризисов. План Рикардо мы уже отметили. Табличный стандарт Джозефа Лоу, ^3-21 предназначенный для сознательного использования с целью стабилизации долгосрочных контрактов, знаменовал заметный прогресс в монетарном анализе. Т. П. Томпсон^3-22 поддерживал неконвертируемые бумажные деньги. Поулетт Скроуп не пошел так далеко и был сторонником металлического стандарта (золотого или серебряного). ^3-23 Однако, поддержав и разработав идею табличного стандарта Лоу, он взялся за целый комплекс проблем, связанных с изменениями покупательной силы денег, включая их влияние на труд. Он ошибочно полагал, что относительная или абсолютная доля труда в «валовом продукте» должна уменьшаться с ростом доли кредиторов (при фиксированных процентах), но его заслуга состоит в том, что он подчеркнул влияние снижения цен на уровень занятости. Это было также сделано Больманом. ^3-24 Я собираюсь упомянуть еще только одного из двух деятелей Бирмингемской денежной школы — Эттвуда. ^3-25 Бирмингемская денежная школа правильно охарактеризовала сама себя ею же придуманным самоназванием: «лига Закона против золотого стандарта». Как можно было бы ожидать, многие члены школы были просто инфляционистами. Но Томас Эттвуд представлял собой нечто большее. Если я правильно уловил смысл его идеи, он был антидефляционистом в современном смысле. Он испытывал почти панический ужас перед тем, что мы называем дефляцией, и приписывал ей все экономические проблемы своего времени. И в самой дефляции он не видел ничего, кроме причуд по существу иррациональной кредитно-денежной системы. Но что бы мы ни думали о его оценке (многие из нас наверняка отнесутся к ней с симпатией), она обладает тем достоинством, что служит увеличительным стеклом, позволяющим автору видеть то, что отказывались видеть ведущие экономисты того периода: при идеальном контроле за обращением бумажных денег можно избежать некоторых последствий автоматического золотого стандарта, которые, по существу, не функциональны. Насколько мне известно, Томас Эттвуд не осуществил полной и систематической разработки своего принципа. Но если отвлечься от преувеличений, его защита самого принципа не содержит в себе ничего странного. Его репутацию серьезного специалиста по денежным вопросам подкрепляет и рекомендация возобновить платежи в золоте, если их действительно надо возобновлять, с понижением ценности фунта, что предвосхищало идею, воплощенную в 1919г.

Ни одна из этих идей не вошла в авторитетный текст Милля, разве что в качестве ошибок, которые требуется рассмотреть. В его главе «О неразменных бумажных деньгах» (Основы, кн. III, гл. 13), высказав утверждение, что способность «безгранично обесценивать деньги» является «нестерпимым злом», он решительно отверг аргументы не только Эттвуда, но также Юма и Торнтона относительно возможности денежного стимулирования экономики. С нашей точки зрения, мы не имеем права возражать против явного неприятия Миллем этой идеи. Никто не обязан одобрять контроль денежного обращения, и существуют вполне веские основания для недоверия к способности, независимости и другим качествам агентств, призванных выполнить эту задачу. Имеются также более или менее убедительные причины, побуждающие предпочесть причуды автоматического денежного обращения причудам политического курса. Но мы имеем право возразить против отказа Милля рассмотреть теорию контролируемого денежного обращения и взглянуть в лицо фактам и проблемам, вызвавшим возникновение этой идеи. Поступив так, он обеднил монетарный анализ и в данном отношении оставил его в состоянии, которое объясняет, хотя и не оправдывает преобладающее в наши дни впечатление, что между современными авторами и Миллем существует огромная научная пропасть.

Не многим лучше и его глава «О биметаллизме» (Там же, гл. 10). Все, что он имел сказать о биметаллизме, основано на подозрении (впрочем, как правило, вполне обоснованном), что сторонники биметаллистских схем просто хотят снизить покупательную способность денег. Поскольку Милль этого не одобрял, он вообще отказался от рассмотрения этой темы, не вникнув серьезно в связанные с ней аналитические проблемы, хотя в обозреваемый период было написано множество работ о серебре и биметаллизме; работа Анри Сернуши о механизме обмена (Cernuschi Henri. Mecanique de 1'echange) вышла в 1865г., и автор такого трактата, как «Основы политической экономии», был обязан адекватно изучить ее независимо от своих симпатий. ^3-26 То немногое, что можно сказать в этой книге относительно данной проблемы, мы отнесем в главу 8 части IV. Производство золота было на низком уровне до 1840-х гг. Когда российское, а затем австралийское и калифорнийское золото изменили положение, то эти факты и их влияние с жаром дебатировались в течение 1850-х и 1860-х гг. Несомненно, новое золото оказывало какое-то влияние на цены, однако высказывалось сомнение, что это влияние, которому противодействовал отток золота в Индию, Китай и другие страны и сопутствующий рост выпуска товаров, было достаточно сильным, чтобы привести к росту английских цен на какую-либо существенную величину. ^3-27 Это подразумевало исследование modus operandi {механизма воздействия — лат.} нового золота на денежные системы, кредит, процент, выпуск продукции и т. д. во всем мире. Никто не сомневался, что в первую очередь оно воздействовало на процент; что благоприятная ситуация с резервами предотвратила финансовый кризис 1853 г., но что высокие прибыли и спекуляция, порожденные денежным стимулированием, приведут к напряженности и обострят циклические подъемы и спады. ^3-28 Отдавая должное разумным исследованиям, которые стоило бы упомянуть в более полном описании, я могу лишь сделать заключение, что успехи экономического анализа были невелики и экономисты того времени упустили возможность включить уроки, извлеченные из этого опыта, в свою общую теорию денег. Это же проявилось в том, как избыток золота повлиял на общее мнение о биметаллизме.

В целом люди пользовались плодами процветания, которое, казалось, принесли открытия золотых месторождений. Провидение, казалось, благоприятствовало фондовой бирже. Правда, раздавались и предостерегающие голоса, и некоторые из пессимистов начали подумывать о принятии серебряного стандарта в качестве средства против золотой инфляции, т. е. по прямо противоположным причинам по сравнению с теми, что выдвигали сторонники серебряного стандарта около 1820 г. ^3-29 и начиная с 1870-х. Кроме того, прямо на глазах у экономистов история поставила интересный эксперимент с биметаллизмом. Во Франции в то время биметаллическая система существовала de facto при соотношении стоимости серебра и золота 1 к 15 1/2 После падения золота в цене оно начало притекать в денежное обращение Франции и в резервы, вытесняя серебро. Это был знаменитый эффект парашюта, как его назвал Шевалье, т. е. эффект биметаллизма, заключавшийся в том, что обращение поглощало дешевеющий и высвобождало дорожающий денежный металл и, таким образом, происходила стабилизация ценности денежной единицы по крайней мере до полного вытеснения дорожающего металла. Тот факт, что данный эффект не был отмечен экономистами раньше, говорит не в их пользу. ^3-30 Но еще меньше чести делает им то, что они не вполне это поняли, даже когда все происходило на их глазах. Первым экономистом, разработавшим полную теорию биметаллического стандарта при фиксированном соотношении ценности золота и серебра, был Вальрас.

в начало

4. Теория кредита

Даже в наши дни учебные пособия по проблемам денег, денежного обращения и банковского дела чаще всего начинаются с анализа ситуации, где законные платежные средства («деньги») являются единственным средством платежа и предоставления займа. Далее авторы учебников шаг за шагом описывают громоздкую систему кредита и дебета, денежных требований и долгов, с помощью которой капиталистическое общество осуществляет свою повседневную деятельность — производство и потребление. При этом в рассмотрение вводятся денежные требования или кредитные инструменты, действующие как субституты легальных платежных средств. Эти субституты могут влиять на функционирование денег в узком смысле многими способами, но последние сохраняют основную роль в теоретической картине финансовой структуры. Даже когда от этой основной роли мало остается на практике, все, что происходит в сфере обращения, кредита и банковского дела, выводится из нее точно так же, как сам феномен денег выводится из бартера.

С исторической точки зрения этот метод построения анализа денег, денежного обращения и банковского дела можно легко понять: начиная с XIV и XV вв. (и даже в Древней Греции и Древнем Риме) золотые, серебряные или медные монеты были привычной вещью. Кредитная же сфера, которая к тому же непрестанно развивалась, была тем, что нужно исследовать и анализировать. Также и юридические нормы и установления — вспомните, что большинство из тех экономистов, кто не были бизнесменами, были юристами, — отражали резкое различие между деньгами как единственными подлинными и окончательными средствами платежа и кредитными инструментами, воплощающими денежные требования. Но с логической точки зрения вовсе не бесспорно, что наилучший способ подойти к кредитным сделкам, происходящим в действительности, — это начать с монет, даже если, уступив реальности, мы добавим к ним неконвертируемые правительственные бумажные деньги. Было бы значительно полезнее начать именно с этих кредитных сделок, рассмотреть капиталистическую финансовую систему как систему клиринговых расчетов, которая взаимно погашает денежные требования и долги и переносит их сальдо на следующий период. «Денежные» расчеты входят в эту систему только как особый случай, не представляющий существенного значения. Другими словами, с практической и аналитической точки зрения кредитная теория денег, возможно, предпочтительнее монетарной теории кредита. ^4-1 Состояние теории кредита и банковского дела того периода мы можем охарактеризовать следующим образом. Ведущие английские авторы-экономисты — от Торнтона до Милля — исследовали сферу кредита и при этом делали открытия, которые составили их главный вклад в монетарный анализ, но не могли быть адекватно выражены в терминах монетарной теории кредита. Им не удалось сделать теоретических выводов из этих открытий, т. е. построить систематическую кредитную теорию денег, ^4-2 так что в целом они продолжали придерживаться монетарной теории кредита. В итоге они создали теорию, отличную как от той, так и от другой. Знаменитый критик наших дней, убежденный сторонник монетарной теории кредита профессор Рист был, следовательно, формально прав, когда обвинял некоторых авторов того периода в «смешении» денег с кредитом. Конечно, их колебания при использовании терминов позволяли сделать такой вывод. ^4-3

Помня об этом, мы бегло обсудим в этом разделе а) наиболее интересные завоевания рассматриваемого периода в области теории кредита и b) еще несколько вопросов, касающихся банковского дела и функций центрального банка, которые удобнее всего изложить в связи со спорами между денежной и банковской школами по поводу принципов, воплощенных или якобы воплощенных в законе Пиля 1844г., хотя коэффициент полезного действия у этих споров в отличие от споров об инфляции военного времени и возобновлении размена бумажных денег на золото был очень низок. ^4-4

а) Кредит, ^4-5 цены, процент и вынужденные сбережения. Как только мы поймем, что между формами «бумажного» кредита, используемыми для платежа и предоставления ссуды, ^4-6 нет существенной разницы и спрос, поддерживаемый «кредитом», воздействует на цены в принципе так же, как и спрос, поддерживаемый законным платежным средством, мы станем на путь создания полезной теории кредита и, в частности, продвинемся к открытию связей между ценами и процентом. Прежде чем обратиться к теории этих связей, разработанной в рассматриваемый период, мы должны рассмотреть препятствия, которые помешали многим авторам принять два упомянутых утверждения. Мы уже видели, что таким препятствием служит сама по себе монетарная теория кредита, поскольку, объясняя теорию сети кредитных «платежей» исходя из случая оплаты полноценными металлическими деньгами, эта теория ставит законные платежные средства в привилегированное положение. Но нам следует также рассмотреть некоторые практические причины возражений против анализа, который ставит «деньги» и «депозиты» по сути в равное положение.

Во-первых, закон по-разному трактует разные типы средств платежа.

В случае законных платежных средств он настаивает на их безусловном принятии; в случае акцептированного и индоссированного переводного векселя он на этом не настаивает. Для юриста эти типы средств платежа никак не могут быть «одним и тем же», поскольку кредитный инструмент несомненно является только денежным требованием.

Во-вторых, в связи с вышесказанным «деньги» и «кредитные бумаги», а также различные формы «кредитных бумаг» на практике по-разному подходят для разных целей. Они не являются совершенными субститутами друг друга: законные платежные средства являются универсальными средствами платежа, банкноты и депозиты используются не так широко; акцептированные и индоссированные переводные векселя могут обращаться только в относительно узком кругу коммерческих и торгово-промышленных фирм. И только из законных платежных средств в большинстве исторических случаев состоят подлинные резервы банковской системы. Конечно, эти различия весьма важны, и без их учета никто не стал бы пытаться объяснить функционирование данной денежной системы. Вот почему понимание Торнтоном того факта, что разные средства платежа могут на некотором уровне абстракции рассматриваться как по сути одинаковые, было важным аналитическим достижением, поскольку простой практик обычно находится под впечатлением скорее технических различий, чем глубинного сходства. ^4-7 Но именно по этой причине вполне понятно, что, хотя взгляды Торнтона благодаря помощи Дж. С. Милля со временем одержали верх, противоположные взгляды всегда находили сторонников. И это было одной из причин (хотя и не единственной), заставлявших некоторых авторов решительно отказываться признать, что «кредит» воздействует на цены. ^4-8

В схоластической системе, где процент рассматривался просто как цена за пользование деньгами, «реальный» или «номинальный» процент — это всего лишь наклейка на пустой коробке. В этой системе не существовало проблемы прямой связи подобного рода, так же как и в кейнсианской системе. ^4-9 Но когда под влиянием А. Смита начал преобладать подход Барбона, согласно которому процент есть часть доходов бизнеса, причитающаяся поставщику физического капитала, неизбежно должен был возникнуть вопрос, как этот процент соотносится с процентом на рынке денежных займов, представляющим собой отдельное явление. А. Смит ответил, ^4-10 что процентная ставка по займам на денежном рынке была всего лишь тенью «нормы прибыли» на реальный капитал (последний «ссужается в форме денег», как стали говорить впоследствии) и что количество денег, как бы его ни определяли, не имело с ним ничего общего. Крайне важно понять, что это мнение оставалось доминирующим в течение всего XIX в., по меньшей мере до Викселя; его, как вскоре будет объяснено, разделял и Рикардо, и даже вклад Торнтона в проблему зависимости между «деньгами», ценами и «реальной» процентной ставкой, дающий основание для других выводов, был в большой степени забыт, несмотря на свою важность.

Торнтон соотносил количество и скорость обращения денег и других средств обращения с процентом следующими четырьмя способами: 1) он был первым, кто указал, что высокая учетная ставка привлечет золото из-за границы; 2) он также указал на связь между преобладающей номинальной ставкой процента и желанием населения держать на руках наличность; ^4-11 3) он указал на влияние, оказываемое ожиданиями будущего уровня цен на процентную ставку по ссудам; ^4-12 4) и, наконец, поднимаясь выше обычной полемики на тему, имеют ли банки возможность «накачивать деньги в обращении», он представил полный анализ (все его основные моменты) рынка заемных средств, который опирается на основную теорему равновесия; согласно последней, процентная ставка по займам (денежный процент) стремится сравняться с ожидаемой предельной прибылью от капиталовложений (предельной эффективностью капитала). ^4-13 Это требует более детального рассмотрения.

Во-первых, теорема Торнтона возникает в ходе доказательства, что в логике самого кредитного механизма, за исключением конвертируемости, не существует какого-либо иного ограничения, способного помешать банку превысить лимит кредитования, за которым начнется инфляционный рост цен. ^4-14 В частности, таким ограничением не является «разумная банковская практика» , т. е. практика давать ссуду только под хорошее обеспечение или учитывать только надежные коммерческие векселя. Причина, разумеется, в том, что кредитная экспансия, если она не сопровождается компенсирующим сокращением расходов людей, не входящих в число заемщиков, увеличит денежные доходы, а следовательно, сдвинет вверх кривые спроса на товары и услуги (но не обязательно цены на них); таким образом, каждая волна дополнительных займов ex post оказывается оправданной. Подобная экспансия ссуд может, по крайней мере в благоприятных обстоятельствах, быть вызвана предложением займов под процентную ставку ниже ожидаемых предельных прибылей. Другими словами, равновесие теоремы Торнтона неустойчиво: рост займов сверх равновесной суммы со временем (не обязательно сразу) выльется в рост цен. Если процентная ставка будет удерживаться на прежнем уровне (приведшем к первой экспансии), дальнейшие займы будут по-прежнему выгодны при новом уровне цен; за этим последует дальнейшая кредитная экспансия и т. д. без какого-либо установимого предела, и мы получим викселевский «кумулятивный процесс» (изложение и критика даны ниже, часть IV, глава 8, § 2). Следовательно, для устойчивости нужны другие условия, такие как конвертируемость (прямая или косвенная) банкнот и депозитов в золото. Этот практический вывод, если не анализ Торнтона в целом, был широко признан, в том числе Кингом, Рикардо, Джоплином и Сениором. Дж. С. Милль также принял его, хотя и смягчил — предположительно под влиянием Тука.

Лорд Кинг был, насколько мне известно, первым, кто последовал за Торнтоном (см.: King. Thoughts on the Effects of the Bank Restriction. 1803). Рикардо решительно принял его доктрину, по крайней мере в ошибочной форме, согласно которой если банки «взимают процентную ставку ниже рыночной, то нет такой суммы денег, которую они не могли бы ссудить» (Начала, гл. 27; см., однако. High Price of Bullion. 1810). Сениор высказался аналогичным образом (см.: Industrial Efficiency and Social Economy/Ed. S. L. Levy. 1928. Vol. II; эссе представляет собой отклик на памфлет лорда Кинга), пользуясь термином «обычная» ставка. Поскольку сама рыночная или обычная ставка может быть ниже того равновесного уровня, который способен предотвратить кредитную инфляцию, Рикардо и Сениор, очевидно, имели в виду нечто вроде «реальной процентной ставки» Викселя. На это, по-видимому, указывает другая ошибочная фраза Рикардо из цитируемого мной абзаца; он допускает «регулирование» процента «нормой прибыли, которую можно получить от использования капитала и которая совершенно не зависит от количества или ценности денег». Совершенно ясно, что в данном абзаце сталкиваются противоположные наборы аргументов. С одной стороны, Рикардо хотел поддержать то, что выше было названо смитианским взглядом на связь между «реальной» и денежной процентной ставкой. С другой стороны, ни один практикующий финансист не мог бы отрицать, что любое увеличение массы средств обращения, будь то золото, или банкноты, или что-либо еще, имеет тенденцию понижать процентную ставку, по крайней мере временно. Он согласовал теорию Торнтона со своей количественной теорией, хотя она совсем в нее не вписывалась, во-первых подчеркнув «временный» характер этой тенденции, а во-вторых, как мы вскоре увидим, особо подчеркивая (вплоть до исключения всего остального) инфляционный эффект такого роста денежной массы. Тук мог бы указать и в какой-то степени указал на существование множества оговорок относительно утверждения, что низкие процентные ставки ведут к росту цен. Но, увлекшись полемикой, он в итоге стал отрицать наличие подобных связей так же необоснованно, как отрицал наличие каких бы то ни было связей между количеством денег и ценами. В данном пункте, как и в других, Дж. С. Милль «рационализировал» Тука. Он сделал это с помощью формулы, согласно которой сами по себе займы, предоставляемые банками, воздействуют на процентную ставку, а не на цены, но поскольку «деньги, находящиеся в обращении, поставляются банкирами и выпускаются в виде займов» (Principles. Book III. Ch. 23, § 4), то банковские займы создавая средства обращения воздействуют на цены, а не на процентную ставку. Признание за банками способности создавать средства обращения (что Тук отрицал в своей работе Inquiry) столь же интересно, как признание связи между ссудой и возвратом ссуды, с одной стороны, и экспансией и сокращением средств обращения — с другой, которой придавалось такое большое значение в США. В этой зависимости некоторые из наиболее наивных американских специалистов по «излечению» денежного обращения усмотрели (возможно, и до сих пор усматривают) источник всякого зла. Как будет вскоре показано, Дж. С. Милль никак не использовал эти положения, хотя ни одно из них не ускользнуло от его внимания и, видимо, от внимания его читателей.

Во-вторых, Торнтон, конечно, прекрасно знал, что описываемый им инфляционный процесс предполагает некомпенсированную кредитную экспансию. Если рост займов скомпенсирован, например, путем сбережений, то он не приведет к запуску данного процесса. Но поглощенный изучением функционирования «бумажного кредита» в военное время, он не обратил внимания на данное обстоятельство и не сформулировал условие устойчивого равновесия на рынке ссужаемых фондов; это условие в формулировке Викселя 1898 г. гласит, что сумма займов должна равняться добровольным сбережениям населения. До некоторой степени эта лакуна была заполнена Джоплином^4-15, хотя ему за это воздали еще меньше чести, чем за то, что он предвосхитил принцип банковской политики относительно банкнот Банка Англии, введенной в действие законом Пиля. Подобно Рикардо, он решительно не одобрял способность банков путем кредитования создавать дополнительные средства платежа, но не отрицал, подобно другим, ее существование и указывал, что если бы удалось лишить банки этой способности, и тем самым помешать им довести сумму предоставляемых займов до величины, превышающей сбережения общества, то могло бы существовать устойчивое равновесие на денежном рынке. Следует отметить, что в таком случае теорема равновесия представляет не что иное, как особый способ изложения теории сбережений и инвестиций Тюрго—Смита.

В-третьих, Торнтон понял не только то, что банковские кредиты, увеличивающие количество средств платежа, могут скорее стимулировать рост объема производства, чем рост цен, если они вливаются в экономику с неполным использованием ресурсов, ^4-16 но также и то, что даже после достижения полного использования ресурсов кредитная экспансия все еще может оказывать какое-то влияние, хотя он тут же попытался показать, что это влияние будет слабее инфляционного (Paper Credit. P. 236, 239 ff). Если какие-либо денежные доходы не возрастают соответственно ценам, то их получатели могут быть вынуждены сократить свои покупки товаров и услуг, т. е. делать вынужденные сбережения, могущие привести к росту реального капитала так же, как и сбережения в обычном смысле. Таким образом, Торнтон предвосхитил идею Викселя о вынужденных сбережениях. Но Вентам, предложивший сам термин «вынужденная бережливость», гораздо глубже разработал данный вопрос, то же самое можно сказать и о Мальтусе. ^4-17 Рикардо был глух к предложению Торнтона и, даже не рассмотрев внимательно саму проблему, упрямо повторял вновь и вновь, ^4-18 что «фиктивный» капитал не может стимулировать промышленность, что капитал может быть создан только путем сбережений, а не с помощью банковских операций и т. д. Конечно, на то была причина. В данном вопросе, как и в других, Рикардо был пленником раз и навсегда сложившихся идей. В данном случае он прикрепил свой флаг к древку жесткой количественной теории. Количественная теория подразумевает, что между количеством «денег» и объемом производства нет никакой связи. И Рикардо даже не хотел допускать возможности таковой.

Дж. С. Милль разрывался между двумя противоположными взглядами. Почти с уверенностью можно сказать, что именно под влиянием Бентама он развил идею, что экспансия банковского кредита может привести к «превращению дохода в капитал» (это была стандартная формула того периода применительно к сбережениям), и даже использовал выражение «вынужденное накопление», ^4-19 которое можно рассматривать как попытку усовершенствовать выражение Бентама «вынужденная бережливость». Как мы видели, в работе Милля «Основы» вполне признан факт создания банками средств платежа путем предоставления ссуд, а это подразумевает признание вынужденных сбережений. И все же мы здесь читаем о «свободном капитале», «помещенном в банки или представляемом банкнотами», который вместе с капиталами тех, кто «живет на проценты от своей собственности, образуют общий ссудный фонд страны» (Книга III. Глава 23, § 2 {Милль. Основы. Т. II. С. 415}). Во всем этом и в общем содержании данной главы преобладает влияние Рикардо. Но в шестом издании^4-20 появилась сноска, подтверждавшая его раннюю точку зрения. После этого ведущие экономисты практически забыли обо всем, что касается «создания дополнительных депозитов» и «вынужденных сбережений», забыли настолько, что смотрели с подозрением на эти понятия, заново открытые Викселем. Позаимствуем выражение, использованное лордом Кейнсом по другому поводу: эти столь очевидно важные и реалистичные понятия приблизительно с 1850 по 1898 г. вели странную жизнь в экономическом подполье. Еще один урок, касающийся путей человеческой мысли!

b) Польза от полемики вокруг закона Пиля 1844 г. Для нашей цели нет необходимости идти значительно дальше. Большая часть (не слишком обширная) важных аспектов, затронутых в данной полемике, уже была обсуждена ранее. Две противостоящие друг другу группы при обсуждении этого закона стали известны как банковская и денежная школы. Нас интересуют главным образом Тук, Фуллартон и Гилбарт как представители банковской и Торренс и Оверстон как представители денежной школы.

Мы уже знакомы с Туком и Торренсом, но труды последнего по банковскому делу еще не упоминались. Из длинного списка я выбираю самую раннюю его работу, относящуюся к данной области: An Essay on Money and Paper Currency (1812), а также The Principles and Practical Operation of Sir Robert Peel's Act of 1844... (1st ed. — 1848) и Tracts on Finance and Trade (1852). Даже сейчас все эти работы стоит прочитать. Конечно, мы мимоходом упомянем несколько других имен, но тем не менее мы должны предупредить читателя, что наш выбор не адекватен ни для какой другой, кроме нашей ограниченной цели, и исключает нескольких важных авторов. Мы даже не делаем попытки охватить континентальную и американскую литературу. Что касается последней, то упомянем еще раз работу Миллера (Miller Н. Е. Banking Theories in the United States Before 1860. Ed. 1927).

Джон Фуллартон (ум. 1849) составил состояние, будучи хирургом и банкиром в Индии, и начал писать о теории и политике в области банковского дела, лишь выйдя в отставку и поселившись в Англии. Его основной труд (On the Regulation of Currencies... 1st ed. — 1844) пользовался в Англии и на континенте продолжительным успехом, каким редко пользовались работы, написанные в рамках дискуссий; этот успех превышал несомненно значительные достоинства книги, но это была заметная работа, которая одновременно отвечала высоким стандартам и была доступна для не вполне профессиональных читателей. Она была также высоко оценена Марксом и пользовалась популярностью в марксистских кругах до XX в. Р. Гильфердинг (Hilferding R. Finanzkapital. 1910) много и без надлежащей критичности почерпнул из этой работы. Дж. У. Гилбарт (1794-1863) всю свою жизнь был банкиром; он был одним из основателей и первым управляющим Лондонского и Вестминстерского банков, талантливым и весьма уважаемым представителем своего профессионального сообщества, которое смотрело на него как на лидера; выразителем и частично создателем того, что до конца столетия оставалось ортодоксальной банковской доктриной. Ни один человек, изучающий банковское дело, не может даже в наши дни позволить себе пропустить его имевший большой успех трактат Practical Treatise on Banking (1st ed. 1827), его History and Principles of Banking (1834) и, по крайней мере. The London Bankers (1845). History of Banking in America (1837) Гилбарта может быть отнесена, как мне кажется, к отдельной американской школе в теории банковского дела, главным авторитетом которой он был. Сэмюэл Джонс Лойд, известный как Лорд Оверстон (1796-1883), также был банкиром, но унаследовал богатство и положение; он был значительно более блестящей личностью и пользовался значительно большим влиянием на политических деятелей. Его проницательность, с одной стороны, и отрывочный характер работ — с другой, привели к тому, что многие поколения экономистов приуменьшали диапазон и глубину мысли этого влиятельного представителя денежной школы. Он не оставил ни одной систематической работы, и лучшее, что я в состоянии сделать для читателя, это сослаться на его Tracts and other Publications on Metallic and Paper Currency (издано МакКуллохом в 1857 г.); рекомендую также его выступление перед выборным комитетом Палаты общин в 1857г. (издано также МакКуллохом в 1858г.).

Ни одна из этих групп не являлась школой в нашем понимании. Внутри каждой из них существовали значительные различия во мнениях и особенно в уровне аргументации. В действительности в обоих случаях необходимо отличать популярную аргументацию от такой, которую можно было бы считать серьезным анализом; это различие не всегда легко уловить, поскольку лишь немногие участники полемики представили свои взгляды в виде определенной системы^4-21 или получили безоговорочное одобрение своих собственных партий. Большинство участников атаковали не реальные взгляды, а популяризированную или даже искаженную точку зрения своих оппонентов. Большинство ученых-экономистов и самый выдающийся из них — Милль присоединились к банковской школе, причем на континенте еще решительней, чем в Англии. ^4-22 Но среди практиков и особенно директоров Банка Англии насчитывалось много сторонников закона Пиля. ^4-23

Первое, что поражает современного наблюдателя, когда он возвращается к временам той полемики, это степень согласия по основным принципам между обеими «школами». ^4-24 Ни в одной из них не было сторонников радикальной реформы денежной системы. Обе школы одинаково выступали против регулирования денежного обращения или какого-либо радикального контроля банковских операций и кредита. Это безусловно относится к банковской школе, которая боролась против закона Пиля, не предлагая какого-либо иного метода контроля, но это же справедливо и для денежной школы, которая хотела регулировать эмиссию банкнот именно с целью сделать денежное обращение «автоматическим» и предоставить полную свободу банкам, включая центральный. Иначе говоря, обе группы состояли из сторонников laissez-faire. Более того, обе группы решительно поддерживали золотой стандарт и, в частности, регулирование обменных курсов путем свободного притока и оттока золота. Если мы пренебрежем теми возражениями банковской школы против закона Пиля и теми аргументами денежной школы в его пользу, которые носили чисто технический характер, ^4-25 то, по-видимому, останется очень мало причин для разногласий. Кратко и не вполне адекватно мы можем сказать, что «банковский принцип» утверждал следующее: 1) при имеющихся условиях и банковской практике в Англии и, в частности, при должной политике Банка Англии^4-26 конвертируемость банкнот является достаточной мерой для обеспечения стабильности денежного обращения, на какую вообще способна капиталистическая система; 2) в любом случае, даже если тезис (1) неверен, нет смысла регулировать только эмиссию банкнот, поскольку те же проблемы вызовут и банковские вклады. Так же кратко и неадекватно мы можем изложить «денежный принцип»: 1) конвертируемость банкнот нельзя обеспечить, не прибегая к особым ограничениям на их эмиссию; 2) банкноты Банка Англии в действительности рассматриваются или должны рассматриваться просто как золотые сертификаты. Это не кредитные инструменты, подобно депозитам или коммерческим векселям, а основные (резервные) деньги, подобно монетам или слиткам, которые они представляют.^4-27 Один Торренс в ответ на возражение, что ограничение одной лишь эмиссии банкнот бесполезно, явно пошел дальше этого узкого кредо: ^4-28 считая, как нам известно, что количество депозитов, которое может создать банк путем предоставления ссуд, тесно связано с существующим совокупным количеством металлических денег и банкнот, он утверждал, что регулирование эмиссии банкнот будет в какой-то мере способствовать регулированию создания депозитов. ^4-29 Но если мы пренебрежем этим, то сразу станет видно, что основным фактом является согласие между банковской и денежной школами в вопросе основополагающей роли конвертируемости банкнот; по сравнению с этим их разногласия в том, нужны ли специальные гарантии этой конвертируемости, являются делом второстепенной важности. Ввиду того что банковская школа не утверждала возможности саморегулирования средств обращения в процессе конкуренции банков (зачем она стала бы настаивать на конвертируемости, если бы верила в саморегулирование?) и поскольку те, кто относился к этой школе, признавали постоянную опасность «слишком активной банковской деятельности», то, говоря о «невозможности» чрезмерной эмиссии банкнот, они имели в виду лишь то, что в условиях конвертируемости она была бы жестоко наказана. А это несомненно верно. ^4-30 Все, что денежная школа могла иметь в виду, настаивая на возможности чрезмерной эмиссии банкнот Банком Англии, это не отрицание этой очевидной истины и не утверждение не менее очевидной неправды, что в условиях конвертируемости чрезмерная эмиссия будет продолжаться, а только то, что без специального ограничения эмиссии Банка Англии чрезмерная эмиссия может зайти достаточно далеко, и тогда уже не помогут никакие средства и наступит катастрофа. При такой интерпретации разница между обеими позициями безусловно не теряет практического значения. Но с точки зрения анализа она заключается лишь в незначительных^4-31 разногласиях.

Закон Пиля не вмешивался существенным образом в деятельность Банка Англии. Изменение его отношения к своим клиентам и к ссудному рынку, растущая роль остатков на счетах банкиров в Банке Англии и другие черты финансовой истории Англии после принятия закона Пиля были важнее воздействия закона Пиля на политику Банка. Большая часть этих изменений медленно проникала в теорию деятельности центрального банка, которая к 1850 г. превратилась в стереотипный культ учетной ставки банка, механизм действия которой анализировался почти без учета наблюдаемых фактов. Тем важнее указать, что в начале рассматриваемого периода Торнтон вчерне набросал проект политики центрального банка значительно более широкого охвата и на значительно более высоком уровне. Этому способствовало его глубокое проникновение в природу банковского кредита и его острое, но уравновешенное ощущение внутренней логики вещей. Он предвосхитил практически все, что было открыто в области политики центрального банка в течение следующего столетия. На с. 259 его работы Paper Credit, он суммировал свой анализ и вывел ряд правил — «Великую хартию» кредита в свободной экономике частного предпринимательства. Чтобы доказать свой тезис, мне пришлось бы привести эту страницу полностью. Ради экономии места я просто отсылаю к ней читателя.

В заключение данного подпараграфа, мы должны коснуться еще одной темы. До сих пор мы имели дело главным образом с самым верхним слоем результатов аналитической работы того периода. Мы упомянули несколько важных достижений и отметим еще несколько в следующих двух параграфах данной главы. Но мы также подчеркнули, что эти достижения не достигли полного расцвета и в особенности что они не были скоординированы таким образом, чтобы обеспечить хороший плацдарм для работы в следующем периоде. Действительно, вместо эффективного представления лучших результатов мы наблюдаем возникновение общего мнения о природе и практике банков, которое сохранило больше слабых, чем сильных сторон анализа того периода, но получило широкое распространение как среди банкиров, так и среди экономистов и стало таким образом препятствием дальнейшему продвижению вперед. Ради краткости мы не станем упоминать имена, кроме нескольких авторитетов из тех, кто с большим или меньшим основанием мог быть упомянут в связи с некоторыми тезисами, которые мы обсудим. ^4-32 Эти тезисы имеют отношение к тому, что было названо «коммерческой теорией банковского дела», а также к части аргументации банковской школы, но, пользуясь этими ярлыками, мы должны помнить, что ни та ни другая не имеет неразрывной связи с ними. Возможно, было бы лучше назвать данную доктрину вексельной теорией банковского дела.

1. Согласно вексельной теории банковского дела, основным — конституирующим — делом банков является финансирование текущей торговли товарами, как внутренней, так и внешней. Не обязательно, что это должно происходить только в форме учета надежных торговых векселей, каждый из которых выписывается в связи с отдельной продажей, но мы оставляем наше название, поскольку этот случай рассматривался как типичный. Однако данная концепция банковского дела, хотя все еще слишком узкая, пока не обозначает какую-либо специальную теорию. Мы получим вексельную теорию, если добавим к приведенному выше определению банковского дела один или оба следующих тезиса: а) банки привлекают или должны привлекать фонды для учетных операций с помощью вкладов, доверенных им гражданами; б) они удовлетворяют нужды торговли, не влияя на цены и не имея возможности (справедливости ради, мы должны всегда добавлять слово «обычно») повлиять на общую сумму кредита.

2. Должно быть ясно без дополнительных объяснений, что эти тезисы связаны с определенными ошибками, которые, как мы видели, были полностью опровергнуты трудами лучших авторов того периода, особенно Торнтона. Должно быть также очевидно, что этот взгляд на банки как на помощников в торговле товарами, предлагающих свои деньги для удовлетворения нужд бизнеса, но не оказывающих на него давления, которые не имеют никакого отношения к колебаниям цен и к чрезмерному (мягко говоря) раздуванию деловой активности, очень хорошо выражает профессиональную идеологию банкиров, которым нравится видеть себя в таком свете. Но в итоге следует заметить, что в рассматриваемой доктрине есть практическая правда и мудрость. Если изменить формулировку данной доктрины, указав, что банкирам следовало бы внимательней относиться к своей кассовой позиции и к срокам долговых обязательств и что им следовало бы с равным вниманием рассматривать лежащие перед ними заявки на кредит с точки зрения их слабых мест, то она не вызывала бы возражений. Другими словами, в данном случае, как и в других, неверная теория содержит мудрый совет. Положение о том, что здравые деловые принципы учетной деятельности банков — это все, что нужно, чтобы удерживать в равновесии экономический корабль, должно было быть признано ошибочным еще со времен Торнтона, но действия в соответствии с этим положением помогли бы тем не менее избежать всех тяжелых кризисов в истории финансов.

3. Следовало бы отметить несколько аргументов, связанных со взглядом на роль банков как помощников в развитии торговли, которые преследовали более значительную цель, чем внедрение ответственного подхода к предоставлению займов. Во-первых, упомянем один аргумент, который является совершенно справедливым до тех пор, пока мы ограничиваемся рассмотрением отдельного банковского предприятия в конкурентной системе многих банков. Кредитная экспансия для отдельного банка строго ограничена утечкой резервов, которую она со временем повлечет за собой. Конечно, это не относится ко всем банкам, вместе взятым, ^4-33 но даже для них всех при действительно конкурентной системе это наказание за выход из общего строя является более действенным тормозом кредитной экспансии, чем обычно готовы признать критики банковской практики. Во-вторых, некоторое значение имеет и незаслуженно знаменитый закон обратного притока Фуллартона, который просто напоминает реформаторам банальный факт, что займы обычно возвращаются и что их возврат уничтожает возникшую покупательную способность. Таким образом, хотя само по себе это не предотвращает инфляционную кредитную экспансию, существует весьма ощутимая разница между случаем банковского кредита, который автоматически возвращается назад, и случаем выпуска государством бумажных денег, которые «не возвращаются» автоматически. И наконец, в-третьих, упомянем центральный аргумент относительно удовлетворения нужд торговли, который так некритично превозносился одними и столь же некритично отвергался другими. Это аргумент о том, что учет надежных векселей сам по себе содержит «должное» ограничение и, кроме того, способствует «эластичной» экспансии и сокращению средств обращения в зависимости от расширения и сокращения производства. Эту точку зрения поддерживали такие авторитеты, как А. Смит и Тук. Едва ли при этом необходимо указывать на ее неадекватность. Но тем важнее указать на содержащееся в ней рациональное зерно. Рассмотрим самый обычный из всех обычных случаев: определенный товар был произведен и продан; производитель А выписывает вексель на торговца В на соответствующую сумму; А учитывает акцептованный вексель в своем банке и тратит деньги на свое текущее производство, в то время как В, продавая товар конечным потребителям, собирает с них деньги на погашение векселя в срок; дата погашения выбирается так, чтобы он успел это сделать. Отметим, что это пример наблюдаемой практики, а не теоретического построения, что банк, ограничивающийся такого рода операциями, не может сам увеличивать кредитование, поскольку товары должны быть сначала произведены и проданы. ^4-34 Можно также в определенном смысле утверждать, хотя это только один из нескольких возможных смыслов, что банковские деньги такого рода изменялись бы в приблизительном соответствии с потоком товаров, не приводили бы к росту цен и обладали бы «эластичностью». Мы можем сомневаться, настолько ли важен данный случай, как считают сторонники данной доктрины. Нам может не нравиться такой тип эластичности, но у нас нет бесспорных доказательств, которые позволили бы отрицать ее существование. Я повторяю, что ни одна из упомянутых ошибок не является однозначно связанной с позицией банковской школы или с коммерческой теорией банковского дела.

в начало

5. Международный обмен и международное движение золота

Анализ денежных аспектов международных экономических связей в рассматриваемый период в той форме, какую ему придал Дж. С. Милль, оказался очень долговечным, и, хотя сейчас он находится под огнем критики, он все еще лежит в основе многих лучших трудов нашего времени. ^5-1 Чтобы оценить этот анализ, мы должны иметь в виду следующие два факта.

Во-первых, «авторы-классики», не пренебрегая другими случаями, рассуждали главным образом в рамках неограниченного функционирования международного золотого стандарта. Тому было несколько причин, но одна из них заслуживает нашего особого внимания. Неограниченный международный золотой стандарт (обычно) поддерживает обменные курсы в пределах золотых точек и устанавливает «автоматическую» связь между уровнями цен внутри стран и процентными ставками. Современному общественному мнению не нравится этот автоматизм как по политическим, так и по экономическим соображениям: ему не нравятся оковы, в которые этот автоматизм заключает государственное руководство экономическим процессом, ему не нравится золото, этот гадкий мальчишка, который выпаливает неприятную правду. Но именно по этим причинам автоматизм нравился большинству экономистов рассматриваемого периода. Хотя и в теории, и на практике они шли на компромисс и допускали контроль со стороны центрального банка, автоматизм — излюбленный термин лорда Оверстона — был для них, не принадлежавших ни к националистам, ни к этатистам, нравственным и экономическим идеалом. Разумеется, уже одно это создает большие различия между их проблемами и нашими, и эта разница в точках зрения на практические вопросы непременно должна сказаться (хотя, возможно, в этом нет ничего хорошего) в чисто аналитической работе.

Во-вторых, «авторов-классиков» интересовала в основном торговля товарами. Хотя они и рассматривали международные ссуды, субсидии и контрибуции, центральными проблемами для них были денежные, связанные с торговлей товарами (плата за импорт и выручка от экспорта, приток и отток золота и связанные с ними изменения уровней цен, влияние притока и оттока золота на кредит и процентные ставки внутри страны), которым они придавали такое значение, что и все остальное трактовали с точки зрения проблем внешней торговли. Вследствие этого международные финансы не получили должного места в их анализе; ему подвергались лишь кредитные сделки, воплотившиеся в торговых векселях (включая, правда, финансовые векселя), которые непосредственно или опосредованно соответствовали товарным сделкам. Южноамериканские займы и акции горнодобывающих компаний, выпущенные в 1824 г. и преобладавшие в то время на лондонском денежном рынке, не оставили следов в господствовавшей теории. Нам представляется более естественным противоположный подход. Мы рассматриваем международные капитальные операции как главное явление, а торговлю товарами — как второстепенное, которое контролируется главным и объясняется им. Этого пункта достаточно, чтобы отделить современный анализ от того, что можно назвать внешнеторговой теорией международных финансов (или платежей по международным сделкам, или международных потоков золота).

Внешнеторговая теория международных финансов так же уязвима для критики, как и теория международных ценностей, — она слишком узка. ^5-2 Следует также указать, что особые допущения делают ее непригодной для прямого практического применения. Но есть другого рода критика, которая пытается побить данную теорию на ее собственной территории и должна быть тотчас же упомянута, поскольку в последние двадцать лет она приобрела незаслуженную популярность. Внешнеторговая теория международных финансов подчеркивает уравновешивающую роль колебаний относительных цен. Виксель первый указал, что нарушения торговых связей могут быть и часто бывают урегулированы без изменений цен и без движения золота. Это, конечно, верно, и ни один «автор-классик», и менее всех Рикардо, не в силах это отрицать. Но если «классическая» теория все же подвергается критике на том основании, что она придавала совершенно не оправданный вес ценовому механизму и при этом упустила из виду другие уравновешивающие факторы, то в этом случае критика ошибочна, поскольку изменения цен такого типа, какой рассматривала «классическая» теория, подразумевают сдвиги кривых спроса, что в свою очередь влечет за собой, как мы вскоре увидим, изменения доходов. Кроме того, в системе, выбранной «классиками» для анализа, колебания цен действительно занимают ключевую позицию. Критики имеют право утверждать только то, что теория классиков несправедлива в отношении систем, где преобладают жесткие цены и перелив капиталов. И наконец, несколько авторов рассматриваемого периода открыто ввели в анализ факторы, которые отсутствовали в классической картине. ^5-3

В-третьих, «классическая» теория международных финансов не была по своей сути нова. Торнтон, набросавший ее в общих чертах, ссылался (и одобрительно, и критично) на Локка, Юма и А. Смита, и анализ Юма, несомненно, послужил исходной точкой для работ того периода. Но Юм всего лишь четко сформулировал результат длительного развития, в ходе которого происходил медленный переход от трудов «меркантилистов» к доктрине «классиков». Учение Торнтона в той или иной степени преобладало среди большинства ведущих авторов рассматриваемого и последующего периодов — от Мальтуса, ^5-4 через Тука до Дж. С. Милля и Кэрнса и, наконец, до Тауссига. В то же время от этого учения отошел Уитли и за ним последовал Рикардо. ^5-5 Перейдем к рассмотрению предмета спора.

Мы начнем с состояния денежного равновесия между двумя странами. ^5-6 Зная теорию международных ценностей и условие равновесия, выраженное уравнением взаимного спроса (которое, как известно, включает в себя принцип сравнительных издержек), мы легко поймем, что условие денежного равновесия, которое мы теперь должны добавить, состоит в том, что денежные требования, возникающие при совершении товарных сделок, взаимно погашаются; при наших допущениях это означает, что не должно быть никакого движения золота из одной страны в другую. Мы приступаем к исследованию свойств данного равновесия, допустив, что оно нарушено, и проанализировав меры адаптации, которые последуют. Во-первых, мы допустим нарушения в сфере денег: подобно Юму, мы предположим, что в одной из двух стран количество денежного золота у каждого владельца внезапно удвоилось. Не связывая себя с какой-либо строгой количественной теорией, мы можем утверждать, что в этой стране выраженные в золоте доходы и фонды, находящиеся в распоряжении фирм, а следовательно, и расходы, возрастут, что кривые спроса на все товары сдвинутся вверх, а следовательно, возрастут цены, выраженные в золоте; что экспорт снизится, а золото будет утекать за рубеж до тех пор, пока не будет восстановлено равновесие. Никто никогда этого не оспаривал, хотя высокая степень искусственности предполагаемого процесса могла бы дать простор для придирок. ^5-7 Во-вторых, вместо того чтобы допускать рост количества золота в одной из двух стран, допустим, что в ней уменьшилось количество товаров, например вследствие плохого урожая. Читатель вначале подумает, что поскольку возрастет необходимость импорта продуктов питания, установится неблагоприятный торговый баланс, а следовательно, начнется экспорт золота, в результате чего произойдет временная адаптация. ^5-8 Но, поразмыслив, он поймет, что это не совсем верно и является не обобщением аргументации Юма, а наоборот, отклонением от нее. Сам по себе плохой урожай не вызывает неблагоприятного торгового баланса. Потребности людей могут быть сокращены. Поскольку необходимость в импорте продуктов питания является неотложной, импорт других товаров может быть урезан. Иными словами, жители страны, пострадавшей от плохого урожая, стали на время беднее, чем раньше, и должны привести свое потребление и инвестиции в соответствие с более низким уровнем реального дохода. Но на этом более низком уровне торговый баланс может быть, а при отсутствии денег и кредита должен быть в равновесии, как и раньше. На самом деле при условии корректных рассуждений по аналогии с аргументом Юма мы все же получим пассивный торговый баланс, только это будет скорее следствие, чем причина экспорта золота. Поскольку плохой урожай не привел к снижению количества золота и поскольку мы можем допустить, что доходы и расходы в денежном выражении тоже не снизились, но при этом продается меньше товаров, цены вырастут, т. е. золото, выраженное в товарах, станет дешевле или, как мы можем сказать, относительно предыдущего уровня цен золото станет избыточным. Это приводит к урезанию экспорта и благоприятствует импорту товаров, за исключением золота, точно так же, как если бы возросли доходы, расходы и количество золота, а объем производства остался неизменным. ^5-9 Таким образом, мы свели нарушение в сфере товаров к нарушению в денежной сфере.

Торнтон, начавший свое исследование природы денежного равновесия в международной торговле со случая плохого урожая (Thornton. Paper Credit. P. 143), по-видимому, рассуждал в том направлении, спорность которого мы только что показали. Правда, в других местах (см., например: Ibid. P. 244, 247) его аргументация показывает, что он понял то, о чем я сейчас говорю. Но он сделал это так нечетко и так неуверенно, что Уитли, а позднее Рикардо были правы, утверждая, что факторы, воздействующие на ценность или покупательную силу золота, — это одно, а воздействие самой ценности и покупательной силы золота — это совсем другое. Но они так неловко отстаивали свои взгляды, что их современникам, а также авторам более позднего времени осталось только гадать, была ли у них вообще какая-либо точка зрения. ^5-10 Была она или нет? Проявляем ли мы нечто большее, чем мелочный педантизм, усматривая причину оттока золота в том, что оно является «самым дешевым экспортным товаром», а не в плохом урожае, который превратил золото в «самый дешевый экспортный товар»? Вместо ответа я просто укажу на факт значительной важности как для истории экономического анализа, так и для истории развития экономической мысли. Для банкиров или авторов, ставящих себя в положение отдельного банкира, естественно говорить, что независимо от их собственного поведения банки не могут расширять кредит сверх установленных для них пределов. Не менее естественно для банкиров и для тех, кто изучает проблемы отдельного банка, начать с очевидного факта, что отток и приток золота являются результатом неблагоприятного или благоприятного внешнеторгового обмена, который, в свою очередь, является результатом спроса и предложения заявок на иностранные бумаги. За исключением качества отдельной бумаги, кажется, что факторы, стоящие за спросом и предложением, — это все, что необходимо проанализировать банкиру с целью постановки диагноза и прогнозирования; к ним относятся политические факторы, экономическая конъюнктура, урожаи и т. д.; именно на эту точку зрения встал Гошен, когда писал свою знаменитую работу Theory of Foreign Exchanges (1861). ^5-11 Поскольку спрос на иностранные ценные бумаги и их предложение отражают текущий (и перспективный) платежный баланс страны, мы можем назвать это «теорией международного обмена, основанной на концепции платежных балансов». Могут пройти несколько спокойных десятилетий, прежде чем кто-либо заметит, что в данной теории чего-то не хватает. Но если люди продолжают применять ее в условиях резких нарушений, то становится очевидным наличие еще одного фактора, не сводимого к тем, которые мы можем выявить при анализе отдельных статей платежных балансов. Речь идет о ценности (покупательной силе) денежных единиц, в которых выражены платежные балансы. Мы можем назвать изменения ценности денежной единицы какой-либо страны по отношению к ценности денежных единиц других стран «относительной инфляцией» и говорить, в соответствии с этим, об «инфляционной теории международного обмена». Мы вернемся к данной теме в главе 8 части IV, сейчас я хочу лишь указать, что первые орудийные залпы продолжительной битвы между этими двумя теориями (хотя ясно, что они не могут считаться альтернативными объяснениями) были слышны уже в полемике между Торнтоном и Уитли—Рикардо; последние утверждали, что, когда в какой-либо стране золото становится «избыточным» или «самым дешевым экспортным товаром», данная страна испытывает «относительную золотую инфляцию». Таким образом, Уитли и Рикардо действительно имели точку зрения, причем такую, которая есть нечто больше, чем простое резонерство, хотя в том, что касается их нападок на Торнтона, они, пожалуй, были не правы, поскольку нельзя сказать, что острый ум Торнтона допускал серьезные ошибки в аргументации, касающейся платежного баланса.

Если страны находятся в монетарном равновесии по отношению друг к другу, то, как было указано выше, золото распределяется между ними таким образом, что становится невыгодным перемещать какую-либо его часть из одной страны в другую. Мы можем выразить эту мысль, сказав, что покупательная сила золота находится на уровне международного паритета или, если смотреть на это с точки зрения инфляционной теории иностранной валюты, этот паритет и его колебания являются (непосредственно) определяющими факторами на рынке иностранной валюты. Эта теория паритета покупательной способности или какая-либо ее рудиментарная форма уходит своими корнями глубоко в прошлое и, как мы уже видели, может быть приписана Малину. Во время Первой мировой войны особую формулировку этой теории стали связывать с именем Касселя. Но основной принцип теории следует приписать Уитли и Рикардо, ^5-12 в чьих работах он встречается (как потом и в работе Касселя) в характерном сочетании со строгой (и достаточно примитивной) версией количественной теории. ^5-13

Рассуждения «классиков» о притоке и оттоке золота и валютных курсах могут быть без труда распространены на рассуждения о неразменных бумажных деньгах. ^5-14 Труднее применить их к случаям займов, субсидий и абсентеизма^5-15 — стандартной теме экономической теории того периода. Конечно, только что описанное расхождение во взглядах переносится и на дискуссию, касающуюся этих случаев. Но это не единственная проблема. Все эти случаи, и особенно внешние займы, вызывают вопросы, которые не могут быть удовлетворительно истолкованы с помощью схемы, выведенной применительно к случаю чудесного прироста количества золота в одной стране или неурожая; кроме всего прочего, эффект дохода начинает играть качественно иную, а процент — решающую роль. Естественно, результаты таких исследований были неудовлетворительными. Тем не менее современные критики-ради-критики часто ошибаются, не уделяя достаточно внимания особым условиям сделок, рассматриваемых отдельными авторами, и последовательности событий, определяемой этими условиями. Возьмем принадлежащую Дж. С. Миллю знаменитую трактовку односторонних политических выплат (скажем, ежегодной контрибуции), послужившую отправной точкой дискуссии и вызвавшую обильную критику при обсуждении германских репараций после 1920г. (Principles. Book III. Ch. 21, §4). Трактовка Милля коротка и сверхупрощена, но по сути верна в отношении одного из рассматриваемых случаев, а именно того, где получатель настаивает на получении годовых денежных сумм, первую из которых страна-должник не может выплатить иначе, как собрав ее из карманов своих граждан. В данном случае перемещение золота не является результатом действия автоматических механизмов, а задается начальными условиями проблемы. В таких условиях падения цен в стране-плательщике вряд ли удастся избежать. Это приведет к росту экспорта и снижению импорта и должно вызвать возврат золота в страну, но в том виде, как Милль построил этот пример, притязания страны-плательщика на это золото будут поглощены требованиями страны-получателя выплатить следующий взнос годовой контрибуции, таким образом запасы золота, доходы, расходы и цены в стране-плательщике падают, а ее избыточный экспорт сохраняется. Несомненно, можно дать пример другой ситуации, где совсем не будет ни переливов золота, ни колебаний цен, а будут только изменения доходов и товарных потоков. Оба примера служат иллюстрацией важного, с точки зрения классиков, положения, заключающегося в том, что истинным уравновешивающим фактором является движение товаров. И ни один из этих случаев нельзя считать достаточно реалистичным.

в начало

6. Единый экономический цикл

Одним из наиболее важных и одним из немногих по-настоящему самобытных достижений рассматриваемого периода, было открытие и первичный анализ экономических циклов. Кризисы 1815, 1825, 1836-1839, 1848-1849, 1857 и 1866гг. поставили этот феномен в центр внимания даже наиболее академичных экономистов. Однако аналогичные кризисы происходили с аналогичной регулярностью в XVIII в., но тем не менее в то время данная тема никого всерьез не заинтересовала: никто не делал четкого различия между периодическими кризисами и влиянием войн и другими внешними нарушениями экономического процесса. В этих кризисах не видели ничего, кроме случайных неприятностей или результата маний, ошибок или неправильного поведения. Первые намеки на возможность существования более глубоких причин экономических крахов, причин, внутренне присущих экономическому процессу, встречаются еще в «меркантилистской» литературе, главным образом в связи с идеями, которые позднее были разработаны в виде различных теорий недопотребления. Но до начала полемики по поводу перепроизводства во время и после наполеоновских войн эти идеи не были высказаны ясно. Эта полемика, о которой мы уже знаем, закончилась временным поражением теорий цикла. После некоторых дополнительных комментариев по поводу этой полемики мы рассмотрим анализ экономических циклов, которым мы обязаны главным образом Туку и лорду Оверстону, и закончим вкладом Маркса в данную проблему. Более широкую трактовку данной темы читатель может найти в труде фон Бергманна. ^6-1

Факты, касающиеся кризисов, в первую очередь привлекающие внимание прессы прессы и публики, которые, естественно, приписывают им такие результаты, как банкротства и безработица, — это резкое сокращение кредитов и затоваривание; пресса и публика являются заядлыми сторонниками монетарных и перепроизводственных «теорий» цикла. ^6-2 Именно против популярных идей такого типа выступал Ж. Б. Сэй в главе о «законе рынков». Как уже отмечалось, в том, что касается кризисов, главная заслуга этого закона была негативной. Сэй успешно показал, что, каким бы значительным ни представлялось явление перепроизводства в истории отдельных кризисов, отсюда нельзя вывести никаких причинно-следственных объяснений: нет никакого смысла в утверждении о том, что кризис произошел вследствие всеобщего производства «слишком большого» количества продуктов. Будучи негативным, этот вклад все же оставался очень важным. Можно сказать, что он положил начало научному анализу экономических циклов, отличающемуся от идей доаналитического периода. Но позитивное применение, которое Сэй пытался найти своему закону, значительно менее ценно. Он сделал из него ошибочный, хотя внешне логичный, вывод, что если общее перепроизводство не являлось объяснением явления кризиса, то в основе проблемы должно лежать частичное перепроизводство, т. е. некоторые товары не продаются, поскольку отсутствуют дополняющие их товары, а кажущееся перепроизводство одних товаров в действительности является недопроизводством других.

Теория кризисов, основанная на диспропорциональности производства, ^6-3 которая получила такое название позднее, в XIX в. захирела, хотя на протяжении всего этого столетия у нее были приверженцы. Одним из них был Рикардо. Слегка усовершенствовав идею главы 19 своих «Начал», он создал довольно разумный, но, конечно, неадекватный аргумент, состоящий в том, что «внезапные перемены» в «торговых каналах» являются наиболее важной причиной нарушения процесса.

Как нам известно, Сисмонди и Мальтус (за которым последовал Чалмерс) были лидерами в кампании против закона Сэя, причем некоторые из их аргументов были предвосхищены более ранними авторами, в первую очередь Лодердейлом. Очень трудно дать общее название их теориям, которые никто из них полностью не систематизировал и которые у обоих, особенно у Мальтуса, были скорее теориями стагнации и продолжительной безработицы, чем теориями «кризисов». Мальтус, по крайней мере, выражался более определенно, и ему можно записать в кредит (или в дебет) теорию недопотребления, принадлежащую к подвиду теорий избыточного сбережения: ^6-4 стагнация наступает, когда люди сберегают и инвестируют до такой степени, что «не оставляют мотивов для дальнейшего роста производства», ибо происходит характерное для таких случаев снижение цен и прибылей. ^6-5 Никогда не лишне подчеркнуть, что данный аргумент, несмотря на некоторые присущие ему достоинства, одним из которых является то, что он видит источник стагнации в процессе сбережений — инвестиций, в том виде, как он есть, является совершенно ошибочным, если его использовать для объяснения «кризисов», но не является таковым, если его использовать просто с целью указать на возможность достижения стационарного уровня производства. Однако Сисмонди приводит так много факторов, оказывающих влияние на данный процесс, что его позицию нельзя отнести к той или иной группе. В его теории несомненно присутствует аргумент избыточного сбережения, который образует стержень его анализа нарушений равновесия производства и потребления. ^6-6 Но еще большее значение он придает недопотреблению вследствие низкой заработной платы как по причине «порочного» распределения доходов как такового, так и по причине безработицы, созданной в результате использования трудосберегающего машинного оборудования. В его динамическом анализе содержится идея, что растущий объем производства соответствует общей сумме покупательной способности, приобретенной в результате участия в производстве предыдущего, меньшего, объема продукции. Сисмонди в своей теории широко и справедливо использовал факты случайных нарушений, через которые теоретики приходят к своему долгосрочному нормальному состоянию. Таким образом, он стал как бы «святым покровителем» всех «объяснений», которые довольствуются разговорами об анархии капиталистического производства, о том, что одни не знают, что производят другие, и никто не знает о нуждах покупателей и т. д., хотя нельзя приписывать ему все примитивные мысли, которые можно найти в литературе такого рода. Постнаполеоновские депрессии предоставили ему богатый набор источников всяческих бед, который было легче выразить в форме обвинительного акта, чем в виде аналитической схемы.

Таким образом, Сисмонди тоже относится к течению, идеи которого привели к созданию «теории», получившей большую поддержку со стороны очень талантливых экономистов в период приблизительно с 1850г. до конца XIX в.; ниже мы упомянем ее снова. Коротко эту теорию можно выразить так: кризис наступит, когда что-нибудь достаточно существенное выйдет из строя. Одним из главных выразителей данного мнения был Рошер. ^6-7 Но кроме этой теории, банальной, но не лишенной здравого смысла, Рошер представил то, что можно охарактеризовать только как фрикасе из большинства идей, распространенных в его время. Выхолостив все эти идеи, он принял закон Сэя, но свел его к тождеству; ^6-8 он принял и дополнил высказывания Рикардо о внезапных переменах в торговых каналах; он осторожно принял фактор избыточных сбережений, предложенный Мальтусом, но при этом указал, что Мальтус придал этому фактору слишком большое значение. Он признал, что сбережения вредят экономическому процессу, если сберегаемые суммы не инвестируются (Principles. § 220); он принял несколько пунктов из теории Сисмонди и, наконец, возможно под влиянием Дж. С. Милля, признал роль поглощения фондов инвестициями в основной капитал; ^6-9 при этом он не сделал ни малейшего усилия дать строгие формулировки или упорядочить их. Ситуация, в которой создавались подобные произведения, способствовала эмпирическим исследованиям; было создано несколько хороших монографий по отдельным кризисам, но я упомяну только всестороннюю и имевшую большой успех историю кризисов Вирта. ^6-10

Значительно больший интерес, чем рассматриваемые до сих пор работы, представляет анализ циклов, принадлежащий Туку и лорду Оверстону. Хотя «кризисы» привлекали к себе внимание на протяжении всего столетия, многие наблюдатели начиная с 1820-х гг. и далее — среди которых было не слишком много ведущих ученых-экономистов, что не делает им чести, — считали, что кризисы представляют собой не более чем фазы в более фундаментальном волнообразном движении, и они могут быть поняты только в этом более широком контексте. Сначала авторы для обозначения единиц этого движения пользовались термином «цикл» и «коммерческий цикл» ^6-11 и говорили о «периодичности» этих циклов, под которой большинство из них подразумевало не более чем определенную последовательность фаз независимо от их продолжительности. ^6-12 Некоторые имели в виду приблизительно, если не строго, равную продолжительность циклов; среди них на какое-то время некоторую популярность приобрел «десятилетний цикл», даже Маркс экспериментировал с этим циклом, правда не принимая его открыто. Эта первопроходческая работа породила в рассматриваемый период исторические достижения Джевонса и Жюгляра, которые удобнее рассмотреть в части IV. В нижеприведенной сноске я упоминаю нескольких других почти забытых авторов. Отметим, что между этими трудами и более ранними дискуссиями по теме перепроизводства нет никакой связи.

Это направление выросло независимо от общей экономической теории того периода и обязано ей немногим, если вообще чем-то обязано. Его сторонники занимали по отношению к тем, кто считал себя экономистами, позицию холодного безразличия, и это было взаимно. И все же следует думать, что каждая группа могла бы получить помощь от другой. ^6-13

Что касается Тука и Оверстона, то они влияли на взгляды этих исследователей цикла и в свою очередь испытывали их влияние. Они смогли разработать то, что может быть названо новым анализом единого экономического цикла. ^6-14 Они влияли друг на друга больше, чем сами о том подозревали или, во всяком случае, были готовы признать, и сходство между их методами и результатами важнее, чем расхождения. Преобладающее обратное впечатление является, во-первых, следствием их антагонизма в вопросах политики центрального банка и особенно по поводу закона Пиля. Во-вторых, они были очень разными людьми и могли столь различно выразить один и тот же факт или результат, что это могло бы выглядеть как два разных факта или результата. В-третьих, их мнения действительно отличались в нескольких вопросах теории и эмпирического диагноза, и оба они это чрезмерно подчеркивали, но в том, что касается анализа экономического цикла, различий меньше, чем кажется. В той ситуации, которая существовала в экономических исследованиях в 1830-е гг., сам факт, что они увидели и поняли, по крайней мере на интуитивном уровне, феномен циклических изменений конъюнктуры, составляет существенное сходство между ними. Но манера, в которой они выражали свое видение, очень хорошо показывает разницу в складе их ума, в результате чего так много историков проглядели то общее, что у них было. Тук пользовался методом, при котором выводы делались на основании обсуждения отдельных ситуаций, и его восприятие данного феномена тонуло в океане приводимых подробностей и никогда не выступало отчетливо. Поэтому сам факт, что он различал феномен цикла, потребовалось устанавливать с помощью авторитетного лица. ^6-15 Лорд Оверстон также, несомненно, опирался на факты, особенно на факты, связанные с его опытом банкира, но он смело теоретизировал и решительно выдвинул идею, что «состояние торговли» (его кавычки) «развивается, очевидно, в рамках установившегося цикла», который он разбивает на состояния покоя, улучшения, роста доверия, процветания, возбуждения, перегрева, конвульсий, давления, стагнации и спада, «после чего все опять заканчивается состоянием покоя». ^6-16 Мы придаем этим десяти фазам не больше значения, чем двум или трем фазам, предложенным Туком. Но сама по себе последовательность, бесспорно, имеет смысл. Ни один из этих авторов не сделал сознательной попытки связать со своими фазами общие характеристики, которые создали бы стандартную картину цикла. Но можно показать, что они знали все, что могли видеть на практике предприниматели и чему нас научили обильные статистические данные. Естественно, основными категориями их анализа были цены, процент, кредит, приток и отток золота, спекуляция и капиталовложения в их связи с деловой активностью и чрезмерным развитием торговли. Но здесь имеется разница: будучи занят изучением исторических фактов, Тук представил богатый ассортимент элементов, имеющих отношение к данному вопросу, которые полностью отсутствовали в публикациях Оверстона и, возможно, в его сознании. Из данного ассортимента мы выбираем две вещи, заслуживающие особого внимания. Во-первых, Тук настойчиво подчеркивал важность «торговли зерном» и, соответственно, урожаев. Мы не можем приписать ему теорию циклов, объясняющую их колебаниями урожаев, поскольку его образу мышления была совершенно чужда любая подобная однофакторная теория. Но я думаю, что ему следовало бы отдать должное за то, что он привлек к этому фактору внимание исследователей и тем самым дал толчок к развитию данной теории, которая получала некоторую поддержку даже до Джевонса. ^6-17 Во-вторых, он подчеркнул, что периоды процветания связаны с вложениями в основной капитал (в частности, с бумом строительства железных дорог в 1840-х гг.) и с технологическими изменениями.

Разумеется, подчеркивание этих двух элементов составляет важный шаг в причинном анализе. Теория циклов обоих авторов (как Тука, так и Оверстона) является главным образом «эндогенной» теорией, т. е. оба автора старались показать, как каждая фаза выводится из условий, преобладающих в предшествующей фазе. Но никто из них этим не удовлетворился. Метод Тука предполагал использование большего числа объяснительных, вспомогательных и случайных факторов, но лорд Оверстон также признавал наиболее важные из них, особенно технологические усовершенствования, и был близок к тому, чтобы считать этот фактор наиболее важной причиной подъемов деловой активности. Следовательно, совершенно неверно приписывать ему чисто монетарную теорию циклов, которая не видела в цикле ничего, кроме капризов плохо регулируемого денежного обращения и кредитной системы. Эта теория, несомненно, насчитывала немало сторонников среди английских собратьев и особенно американских коллег Оверстона. ^6-18 Сам же он недвусмысленно заявил, что подъемы деловой активности создаются не политикой банков. ^6-19 Однако, с точки зрения современных приверженцев монетарной теории цикла Хоутри и особенно фон Мизеса, в определенном смысле такое объяснение возможно. Этот смысл можно выразить в виде двух тезисов. Во-первых, что бы ни думал лорд Оверстон относительно самой глубокой причины цикла, он, конечно, считал, что экспансия банковских ссуд посредством выпуска банкнот и «создания» депозитов — сверх пределов «реального» капитала^6-20 — толкает экономику на путь, который качественно отличается от того, что могло бы случиться, если бы предоставление ссуд всегда оставалось в данных пределах. Он утверждал, что неудачи имели бы место и в последнем случае. Но какова бы ни была частота этих сбоев, все они представляли бы собой особые случаи, не обязательно связанные друг с другом, а следовательно, могли быть самортизированы. Но в случае существенного превышения этого предела кредитования разрушается вся структура экономического процесса. Обычно инвестиции фирм возрастают до величины, уже не гарантированной условиями экономики, и этот рост оправдан только при продолжении инфляции. Это больше, чем подразумевается в утверждении (которое никогда не отрицал Тук), что избыточные легкодоступные деньги облегчат возникновение «перегрева конъюнктуры» и обострят его последствия.

Во-вторых, лорд Оверстон объяснял переход от «перегрева» к «потрясениям, сжатию, стагнации» чисто или по преимуществу денежным механизмом: спад был реакцией на предшествующий бум, но главным образом реакцией на кредитную экспансию во время бума. Эта кредитная экспансия поднимала цены, вызывая таким образом утечку наличности (в обращение, а также за рубеж) и угрожая конвертируемости банкнот. Это неизбежно вызывало подъем процентных ставок, что в свою очередь подрывало доверие и сокращало вклады в банки и количество выпущенных коммерческих векселей (Tracts. 1857. Р. 264 et seq.). Ни одно из этих положений не было так тщательно разработано, как в позднейшем анализе под влиянием недружественной критики. Но общий смысл достаточно ясен: деньги и кредит, будучи сами нестабильными, дестабилизируют экономический прогресс, и для его стабилизации (по словам Оверстона, не полной, а реально достижимой) понадобилась бы банковская реформа. Тук критиковал эту точку зрения: он не верил в существование или, во всяком случае, в важность «фиктивного» капитала; он приуменьшал роль процента в развитии цикла; он не считал, что сокращение кредита было наиболее важным фактором в числе причин экономического спада. Это позволило ему прийти к другим выводам в отношении политики. Но если мы учтем, с одной стороны, оговорки, примененные самим Оверстоном к своей аргументации, а с другой — все оговорки Тука в отношении своих возражений, то мы увидим, что диапазон их разногласий значительно сузится.

Таким образом, рассматривая данный период, можно собрать богатый урожай идей и аналитических достижений, которые следует поставить в заслугу ученым того времени. Мы отметили теории перепроизводства и одновременно отмирание наиболее наивных из них; мы отметили несколько теорий недопотребления и критическую работу, которая выявила их ошибки; мы отметили теории случайных нарушений в самых разных версиях; мы отметили открытие экономического цикла и возникновение монетарной и инвестиционной теорий этого феномена, возникло даже по одной теории, объясняющей циклы чрезмерным потреблением и колебаниями урожайности; наконец, мы отметили начало статистических исследований проблемы. Но странное дело, в течение всего периода казалось, не было никого, кто бы обратил внимание на все эти кирпичи или понял, что это были кирпичи, ожидающие, когда чья-нибудь рука сложит их в общую конструкцию, хотя бы и временную. Это не удалось сделать Дж. С. Миллю, хотя он синтезировал общие достижения в большей степени, чем кажется на первый взгляд. ^6-21 Он описал циклический механизм в понятиях ожидаемых прибылей в благоприятных или неблагоприятных обстоятельствах, которые воздействуют на запасы дилеров и, следовательно, на цены, которые в конце концов продолжают расти лишь по той причине, что росли раньше, а когда становится понятным, что их рост превысил уровень, вызванный инициировавшим его явлением, они начинают снижаться и продолжают падать потому, что падали раньше. Осторожно указав на то, что это может случиться и в «обществах, которым неизвестен кредит», он подчеркивает, что с легкостью предоставляемый кредит значительно усилит размах таких колебаний. Но коммерческие кризисы, определенные как ситуации, в которых «одновременно значительное число торговцев и спекулянтов испытывают или предвидят затруднения в выполнении своих обязательств» {Миллъ. Основы. Т. II. С. 280}, могут возникнуть и без «особой кредитной экспансии», когда большая часть капитала, которая обычно питает кредитный рынок, поглощается необычным спросом на внешние выплаты, на инвестиции в основной капитал и т. п. Он выступал против наивных теорий перепроизводства и недопотребления, особенно против теории излишнего сбережения, и все же нашел место в фазе депрессии как для излишнего предложения, так и для недостаточных расходов. Процент также получает свое скромное место, равно как и чисто денежный механизм внутренних и внешних утечек. Не обойдена вниманием и периодичность (в широком смысле слова). Я думаю, этих примеров достаточно, чтобы передать читателю ощущение банальности, которое я испытал, пытаясь воссоздать анализ экономического цикла, данный Миллем. Но, будучи банальным, все это построение проникнуто здравым смыслом и представляет неплохое основание для дальнейшей работы. Изучая, что сказал А. Маршалл по данному вопросу, ^6-22 мы действительно находим значительно больше материала, и у нас не возникает такого же ощущения банальности; но по существу его трактовка не более чем разработка положений Дж. С. Милля. Многие ученые испытали на себе влияние Милля или даже были посвящены в науку благодаря его учению. Даже Маркс, возможно, кое-что у него почерпнул.

Анализ экономических циклов, данный Марксом, можно назвать «ненаписанной главой» — до сих пор не было представлено никакой связной его картины, которая смогла бы получить одобрение всех марксологов или даже их ортодоксальной части. ^6-23 Наше внимание прежде всего привлекают несколько методологических черт. Как всегда, Маркс сознательно рассуждал на совершенно разных уровнях абстракции, иногда на одной и той же странице. В вопросе о циклах особенно важно указать на это обстоятельство по следующей причине: поскольку каждый цикл исторически индивидуален и частично обусловлен обстоятельствами, для которых нет точных аналогий в других циклах, мы всякий раз имеем дело с фактами (и даже строим для них специальные теории), значение которых изменяется в соответствии с уровнем абстракции, на котором мы хотим двигаться. Теория цикла может претендовать на то, чтобы быть общей или довольно общей, и все же содержать элементы, которые не важны с точки зрения чистой модели. Это очень затрудняет интерпретацию. Кроме того, Маркс внимательно подходил к жизненно важному различию между общими институциональными условиями, которые делают возможными циклические движения, и «причинами» или факторами, которые действительно их порождают. Например, знаменитая «анархия» капиталистического общества, посредничество денег в «реальных» сделках и причуды банковского кредита были для него фактами, которые следовало учитывать, однако только как условия цикла, пусть и необходимые, но не его «причины». Он прекрасно понимал пустоту любой «теории», довольствующейся указаниями на эти и аналогичные факты.

И наконец, он отличал от этих условий и причин другой ряд фактов — симптомы цикла. ^6-24 Очевидно, что пренебрежение этими различиями может стать богатым источником ошибок анализа и бесполезной полемики, а этот методологический вклад сам по себе дает право Марксу на высокое место среди тех, кто работал в данной области. Далее мы должны попытаться оценить видимую связь между циклами и окончательным крахом капиталистического общества, наличие которой заставляет предположить отрывок из «Коммунистического манифеста». Маркс использовал понятие цикла (возможно, десятилетнего) как само собой разумеющееся. Кризисы никогда не были для него чем-то большим, чем фаза в циклическом процессе. Если он действительно верил, а это представляется правдоподобным, что кризисы имеют тенденцию становиться все разрушительней на закате капиталистической эпохи, то естественно предположить, что он связывал этот гипотетический факт^6-25 с окончательным крахом. Тогда естественно предположить, что он ожидал, что капитализм потерпит крах в последнем кризисе, который будет настолько разрушительным, что в нем сгорит вся структура капиталистического общества. Однако было бы справедливее по отношению к основной концепции Маркса пренебречь фактами, свидетельствующими о принятии им этого взгляда, и подчеркнуть, что в его анализе сам по себе циклический процесс и тенденция к кризису, особенно если кризис означает не более чем застой, являются действительно разными феноменами, каждый из которых мог бы существовать без другого. Конечно, это не помешало ему рассматривать периодически повторяющиеся кризисы как причины, способствующие созданию в итоге нетерпимого положения в обществе. И наконец, мы должны постараться собрать воедино вклады Маркса в фундаментальное или «каузальное» объяснение цикла и попытаться установить, как делали очень многие до нас, можно ли считать Маркса автором какой-либо определенной теории циклов при том, что в явном виде в его трудах она не содержится. Первый шаг легок. Маркс явно считал, что «десятилетний цикл» («прерываемый более слабыми колебаниями»), который протекает в виде последовательности фаз (или, по его выражению, «периодов») средней активности, процветания, перепроизводства, кризиса и депрессии, ^6-26 «характерен для современной промышленности», а не просто является результатом ряда случайностей или катастроф. Он определенно отнес его источник к процессу накопления. Но кроме этого можно быть уверенным только в одном — в том, что Маркс рассматривал этот процесс, включая рост производительной мощи, который он с собой несет, и «промышленную резервную армию, которую он создает», как движение в сторону от равновесия; а кризисы рассматривал как катастрофы, которые периодически восстанавливают равновесие и, радикально разрушая капитальные ценности, вновь создают условия для прибыльности бизнеса. Это многообещающий подход, позволяющий избежать целого ряда возможных ошибок и неуместных выводов и целенаправленно ведущий к вопросу, который остается без ответа: почему процесс накопления должен быть дестабилизирующим по самой своей сути? ^6-27

Поскольку Маркс рассматривал цикл как необходимую форму капиталистической жизни, мы не можем принять в качестве ответа теорию кризисов, объясняющихся действием случайных дестабилизирующих факторов. Коль скоро он высказал пренебрежительное суждение о теории циклов, основанных на концепции кредитной экспансии, то мы должны исключить и их, как бы много внимания он ни уделял спекуляции и другим эксцессам, появление которых облегчает система расширяющегося кредита. Он, разумеется, не был сторонником ни одной из наивных теорий кризисов на основе перепроизводства в том смысле, как его понимал Фурье (crises plethoriques {кризисы затоваривания}).^6-28 Нельзя его относить, как это часто делали друзья и недруги, к числу сторонников теории недопотребления, связывающей кризисы с неадекватностью покупательной способности рабочих и, с точки зрения непрофессионалов, представляющейся тесно связанной с эксплуатацией. ^6-29 Эта теория принадлежит Родбертусу, а не Марксу, который, будучи хорошим экономистом, отчетливо видел ее слабость и отвергал ее в довольно пространных высказываниях. ^6-30 Таким образом, в итоге нам, кажется, осталась только падающая норма прибыли, которая, по Марксу, была следствием не накопления как такового, а относительного роста постоянного капитала по сравнению с переменным. Существуют некоторые возможности использования этого «закона» в наших целях. Прежде всего, он может существовать на самом высоком уровне абстракции. Кроме того, вопрос лишь в том, что периоды процветания являются периодами сверхнормальных инвестиций и что вытекающий отсюда рост производственных возможностей влияет на цены и прибыли; это не является причиной цикла, но все же имеет значительную важность. ^6-31 И наконец, накопление в марксистском понимании ведет к безработице и стремится подорвать промышленную структуру, существующую в какой-либо рассматриваемый период (крах более мелких и менее производительных фирм и т. д.). Маркс, по-видимому понял, что ни один из этих элементов не сможет служить объяснением циклической формы процесса накопления и в еще меньшей степени — возникновения кризисов. В любом случае — возможно, это было разумно — он не связал себя с какой-либо объяснительной гипотезой, четко основанной на той или иной либо на всех этих теориях. ^6-32

в начало

Примечания

1-1. Несколько относящихся к данной теме публикаций этих и других авторов уже были упомянуты. Другие будут упомянуты в надлежащих местах. Однако основные труды Рикардо на данную тему будут перечислены уже сейчас. Как известно читателю, Рикардо приобрел свою репутацию именно как автор работ о денежной политике в ходе дискуссии об инфляции военного времени. За его тремя письмами в Morning Chronicle (1809; переизд. Холландером в 1903 г. под заглавием Three Letters on the Price of Gold) последовало более полное изложение его взглядов в форме памфлета: The High Price of Bullion, a Proof of the Depreciation of Bank Notes (1810 {«Высокая цена золота — доказательство обесценения банкнот»}.). Работа The Reply to Mr. Bosanquet's Practical Observations on the Report of the Bullion Committee, являющаяся единственной «эмпирической» работой Рикардо и представляющая как таковая большой интерес, вышла в 1811 г.; Proposals for an Economical and Secure Currency опубликована в 1816г. Глава 27 его Начал (1817) — «О денежном обращении и банках» — имеет самостоятельное значение, несмотря на обильное цитирование из Proposals. Работа Рикардо Plan for the Establishment of a National Bank (1823) была переиздана профессором Холландером в сборнике Minor Papers on the Currency Question. 1809-1823. By David Ricardo (1932; см. обсуждение этого плана в работе профессора Риста: Rist. History of Monetary and Credit Theory. P. 177-179), содержащем также другие статьи, совершенно необходимые для полного понимания взглядов Рикардо. Можно было бы назвать и другие работы. Теория денег, кредита и банковского дела Рикардо выигрывает от более близкого знакомства с нею. При внимательном изучении его писем, а также выступлений перед Комитетами по законам о ростовщичестве и по возврату к золотому стандарту мы обнаруживаем все больше и больше фрагментов, которые можно объединить в обширную теоретическую схему. Однако мы не будем пытаться сделать это. Мы удовольствуемся рассмотрением нескольких черт анализа Рикардо, имеющих наибольшее значение для истории экономической теории. Предупреждаем читателя, что при этом мы можем допустить некоторую несправедливость по отношению к его творчеству в целом. Однако у читателя неизбежно создастся впечатление, что Рикардо не внес большого числа идей, которые были бы одновременно и истинными и оригинальными, что согласуется с оценкой Вайнера (Viner. Studies in the Theory of International Trade. P. 122); я также считаю, что как исследователь денег и кредита Рикардо уступал Торнтону.↑

1-2. Переиздание данного произведения в Library of Economics (1939) содержит в качестве предисловия эссе профессора фон Хайека, высокий научный уровень которого может быть превзойден только его очарованием. Читатель, упустивший случай прочесть его, лишит себя не только большого количества ценной информации, но и исключительного удовольствия.↑

1-3. Этот акт был принят не в качестве меры военного времени, а с целью остановить массовое изъятие вкладов.↑

1-4. Я воспользуюсь случаем, чтобы прояснить вопрос, сыгравший определенную роль в обсуждении ответственности Банка; этот вопрос встает каждый раз при возникновении инфляции во время войны. Правительственные расходы, финансируемые любым путем, не сокращающим расходы общества на то же количество, приводят к росту цен, если они вторгаются в хорошо налаженный промышленный организм, что в рассматриваемом нами случае не всегда имело место. При росте цен издержки производства в денежном выражении также возрастают, и займы частного сектора также растут; в этом случае инфляция, вызванная правительственными займами, создает вторичную волну кредитной инфляции и усиливается сама. Очевидно, можно сказать, что поскольку инфляция, создаваемая государственными расходами, по определению подразумевает увеличение платежных средств и поскольку вторичная инфляция подразумевает то же самое, то вся проблема заключается в «увеличении денежной массы». Но поскольку этот рост денежной массы происходит в процессе, включающем множество более фундаментальных «каузальных» элементов (в том числе политику, ведущую к войне) и поскольку вторичная инфляция в действительности вызвана предшествующим ростом цен, можно с тем же успехом сказать, что банк или банки, финансирующие рост как государственных, так и частных расходов, играют «пассивную» роль. В частности, относительно займов частному сектору экономики можно сказать, что банки всего лишь «отвечают нуждам», возникшим вследствие высоких цен и высокого уровня номинальной заработной платы или, иначе говоря, «денежная масса» (банкноты и депозиты) растут вследствие роста цен. Ни одно из этих двух утверждений не является непременно ошибочным. Но каждое из них становится таковым, как только мы интерпретируем его как утверждение, отрицающее феномен, подчеркиваемый в другом утверждении. Именно это и случилось в ходе полемики английских экономистов 1800-1810 гг., как и при любом обсуждении инфляции. Но принципиальная бесполезность любой подобной дискуссии не исключает возможности получения в ее ходе ценных и поучительных результатов.↑

1-5. См. упомянутое выше издание Кэннана (The Paper Pound of 1797-1821).↑

1-6. Самым заметным симптомом усиления этого течения было появление трактата лорда Ливерпуля (Lord Liverpool. Treatise on the Coins of the Realm... 1805), который, несмотря на свою полную никчемность, занял свое место в истории разработки данной темы благодаря политической позиции его автора. Агитация Уильяма Коббетта против бумажных денег была выражением чувств низших слоев среднего класса и способствовала превращению его в политическую силу (см.: Cobbett W. Paper against Gold. 1810-1811, переизд. — 1817). Говорили, что сэр Роберт Пиль был напуган «громами» Коббетта.↑

1-7. См.: Barren Whale P. A Retrospective View of The Bank Charter Act of 1844//Economica. 1944. Aug. Поскольку нас в основном интересует не сам закон, а его социологическая и экономическая интерпретация и поскольку, даже если бы он нас интересовал, было бы совершенно невозможно отдать должное данной теме, мы настоятельно рекомендуем внимательно прочесть эту замечательную статью, занимающую три страницы. В том, что касается истории английской банковской системы, мы находимся в аналогичном положении, поэтому за фактами и цифрами мы отсылаем читателя главным образом к упомянутой в начале данной главы работе Э. Вуда; в нашей книге мы не можем поставить перед собой иной цели, как только сосредоточить внимание читателя на нескольких пунктах, необходимых для понимания ситуации, в которой анализ и полемика развивались независимо друг от друга.↑

1-8. «Банковское беззаконие» (Iniquity of Banking) — заглавие анонимного памфлета, опубликованного в 1797г.↑

1-9. Законы Пиля 1844 и 1845 гг. только установили определенный предел, но не прекратили эмиссию банкнот другими банками, кроме Банка Англии. Однако авторы законов намеревались добиться добровольного отказа провинциальных банков от эмиссии своих банкнот.↑

1-10. Важно запомнить этот факт не только потому, что на нем основывалась интерпретация банковского процесса, которую мы обсудим под названием «коммерческая теория банковского дела», но также и потому, что это важно для полного понимания предмета спора вокруг закона Пиля. Защитники этой меры (так называемая «денежная школа») рассматривали банкноты Банка Англии не как кредитный инструмент, платежное средство, возникшее в процессе торговли, но скорее как резервные деньги (чем они в действительности были в то время), тогда как противники этой меры (так называемая «банковская школа») и в особенности большинство ее континентальных сторонников, бывшие под влиянием несколько другой банковской практики, все еще придерживались схемы «торговый вексель— банкнота». Следовательно, отчасти полемика в целом велась вокруг эмпирического факта, а поскольку стороны не отдавали себе в этом отчета, можно сказать, что она была основана на недоразумении. Теория банковской системы, связывавшая банкноты с торговыми векселями, оказалась весьма стойким растением: ее влияние преобладало в банковском законодательстве континентальной Европы и по окончании XIX в.; она прочно утвердилась в законе о Федеральной резервной системе 1913 г. Прекрасное изложение данной теории можно найти в книге Веры Смит (Smith Vera. The Rationale of Central Banking. 1936).↑

1-11. Эта практика привлекла к себе много внимания. Были бизнесмены, которые зашли так далеко, что поставили торговые векселя в ряд «первоклассных денег» (см.: Bosanquet J. W. Metallic, Paper and Credit Currency. 1842).↑

1-12. Baring Francis. Observations on the Establishment of the Bank of England. 1797. В том же году Г. Торнтон, выступая перед комитетами обеих палат, т. е. Палаты лордов и Палаты общин, дал предварительное изложение своих идей о политике центрального банка, которые он полнее представил в своей знаменитой книге, вышедшей в 1802 г. Следует различать два смысла, которые имеет выражение «кредитор последней инстанции». С одной стороны. Банк Англии был последним источником наличности — и в этом смысле был хранителем денежного обращения. С другой стороны, он был последним источником кредита для банковской системы (денежного рынка) — ив этом смысле в силу своего положения, если не по выбору, хранителем кредитной структуры, из чего вытекала — что видел или предвидел Торнтон — необходимость проведения политики, существенно отличающейся от политики любого другого банка.↑

1-13. По вопросам операций на зарождающихся открытых рынках, проводимых посредством управления правительственными депозитами, специальными депозитами и специальными ссудами, см. упомянутую выше работу Э. Вуда (Wood E. English Theories of Central Banking Control. 1819-1858).↑

2-1. Основным авторитетом по чисто теоретической части работ того периода является Артур У. Марджет (Marget Arthur W. Theory of Prices. 1938-1942).↑

2-2. Характер вытекающей отсюда трудности интерпретации станет понятен, если мы рассмотрим отдельно три случая: банкнот английских банков, банкнот Банка Англии и банкнот Банка Англии в военное время. Что касается первого случая, то, как уже указывалось, существуют практические и технические причины, по которым человек, по сути логически приравнивающий банкноты к депозитам, мог бы отказаться от этого в политических целях. Что касается второго, то, как мы тоже видели, поскольку банкноты Банка Англии служили в качестве «резервных денег» для других банков и занимали особое место в денежной системе Англии, признание этого было в принципе совместимо с их трактовкой в качестве депозитов. Что касается третьего случая, то можно утверждать, — и это важно запомнить, чтобы понять позицию Рикардо, — что характер банкнот Банка Англии в военное время изменился и они превратились в нечто, не отличающееся по существу от бумажных денег, не обеспеченных золотом. Фундаментальное построение автора, пишущего на данную тему, во многом зависит от того, какую из этих возможных точек зрения он примет. К тому же, если автор не говорит об этом прямо, трудно сказать, какую из этих точек зрения он в действительности принял и придерживается ли он ее последовательно.↑

2-3. Это не всегда было прямо выражено. Данная концепция, как мы увидим, должна быть приписана Дж. С. Миллю, в теоретическом построении которого она явно не используется.↑

2-4. Пример подобного отождествления был указан Вайнером (Viner. Studies in the Theory of International Trade. P. 247}: Hill E. Principles of Currency. 1856. Однако слово currency не всегда означало то же самое, что money, но служило также синонимом для обозначения средств платежа в самом широком смысле.↑

2-5. Следовательно, он ошибался, когда полагал, что включение или исключение банковских билетов из понятия денег было терминологической проблемой, просто «спором о словах» («Основы». Книга III. Глава 12, § 7. С. 293).↑

2-6. Из-за привычки бизнесменов отождествлять ценность денег с денежной процентной ставкой иногда возникала путаница. Стремление экономистов избежать ее в какой-то мере объясняет нежелание некоторых из них признать зависимость между покупательной способностью денег и процентом. Термин «покупательная способность» использовался также в другом смысле, например Дж. С. Милль использовал его в смысле максимума покупок, которые может сделать индивид.↑

2-7. См., например, его категорическое заявление в Proposals. Профессор Вайнер (Viner. Studies in the Theory of International Trade. P. 313, где читатель также найдет данное утверждение) указывает, однако, что Рикардо использовал термин «уровень цен» в своей переписке. Его отказ принять уровень цен как значимое или измеримое понятие — это очко против Рикардо только с точки зрения современных экономистов, которые трактуют его как само собой разумеющееся понятие. С точки зрения небольшой, но выдающейся группы, не верящей ни в индексы цен, ни в саму концепцию уровня цен (в их числе профессор фон Мизес, фон Хайек и, с некоторыми оговорками, фон Хаберлер), это, конечно, очко в пользу Рикардо и доказательство его глубокого понимания проблемы.↑

2-8. Такова была формулировка Дж. С. Милля (см.: «Основы». Книга III. Гл. 12, § 1; но основное изложение проблемы дано в главе 9), Милль подчеркивал тот факт, что золото — импортируемый товар. Но Рикардо, развивший эту тему не очень тщательно, а также Сениор и Маркс, разработавшие ее более детально, придерживались того же мнения. Сениор был единственным, кто превратил эту теорему в широко применимую теорию: он соотносил издержки производства денег не только со спросом на золото в ремеслах, но также со спросом общества на наличные деньги для их хранения (Three Lectures on the Value of Money; написана в 1829 г., напечатана в 1840 г., переиздана в 1931 г. издательством London School Reprint).↑

2-9. Рикардо не допускал этого, поскольку в его общей теории ценности цена товара может падать и без роста его предложения.↑

2-10. Однако кое-что о позиции Торнтона будет сказано. Из троих упомянутых авторов только Маркс полностью отрицал количественную теорему. Он называл ее «пресной гипотезой» (abgeschmackte Hypothese). Представляется, что он занял эту позицию, полагая, что количественная теория ценности денег и теория денег, основанная на концепции издержек производства, являются альтернативами, между которыми должен выбирать аналитик. Но это не так. Как изящно показал Милль, ценность денег, «определяемая» их количеством, и ценность денег, определяемая издержками производства, должны непременно совпасть в долгосрочном периоде.↑

2-11. Как мы вскоре увидим, этот термин также имеет разные значения в соответствии с тем, какое определение «количества денег» принимает тот или иной автор.↑

2-12. Это утверждение можно сделать менее категоричным, вставив слово «обычно».↑

2-13. Некоторые историки настаивают, что если собрать и развить все отступления Рикардо, то, равно как и в области теории ценности, практически все, обнаруживаемое нами в любой более поздней работе, восходит к нему. Это приводит лишь к размыванию линий исторического развития. Но Рикардо вполне имеет право на защиту в другом отношении. Создавая свою работу во времена, когда «директора банков и министры серьезно заявляли... что эмиссия билетов Английским банком, не контролируемая какими-либо полномочиями со стороны держателей этих билетов требовать взамен или золотые и серебряные деньги или слитки, не имела и не могла иметь влияния» на цены товаров, слитков или иностранной валюты» («Начала». Глава 27), он был совершенно прав, выступив против подобной глупости резче, чем это сделал Торнтон с помощью более утонченной теории. Знаменитая аналогия, проведенная Рикардо между властью Банка в условиях Закона о приостановке расчетов металлическими деньгами и открытием залежей золота во дворе Банка, была не просто выразительной, но и правильной. Однако это не изменяет факта, что в вопросах монетарной и общей теории учение Рикардо является окольным путем, замедлившим прогресс в области анализа, который мог бы развиваться быстрее и более гладко, если бы энергия Рикардо не возобладала над проницательностью Торнтона и экономисты пошли путем, указанным последним.↑

2-14. Изложенние Миллем теории денег или, по крайней мере, основной ее части можно найти в его работе Основы (кн. III, гл. 7-14, 19-24).↑

2-15. Возникает вопрос: применима ли количественная теорема к количеству «денег», которые включают банкноты и депозиты? В своих наиболее современных версиях количественная теорема обычно понимается в этом смысле. Но Дж. С. Милль не пошел в этом направлении. В еще меньшей степени принял он тезис, что количественная теорема остается справедливой для металлических денег в совокупности с не обмениваемыми на них бумажными деньгами даже в развитой кредитной системе, поскольку депозиты составляют постоянную пропорцию по отношению к резервам, состоящим из законных платежных средств. Данное положение, которое в конце последующего периода было поддержано Ирвингом Фишером, в рассматриваемый период поддерживалась явно Торренсом и неявно лордом Оверстоном.↑

3-1. Ссылаемся вновь на обширную литературу по данной теме (см. выше, § 1) и особенно на труды Вайнера и Марджета. Добавим еще работу Дж. Г. Холландера (Hollander J. H. The Development of the Theory of Money from Adam Smith to David Ricardo//Quarterly Journal of Economics. 1911. May.↑

3-2. Конечно, знакомство с «Богатством народов» подразумевает наличие некоторых знаний литературы, оказавшей влияние на А. Смита. Но я не думаю, что помимо этого труда были известны даже такие английские работы, как труд Джозефа Харриса {Harris Joseph. Essay. 1757-1758).↑

3-3. См. Приложения I и III к: Thornton. Paper Credit/Ed. Library of Economics reprint.↑

3-4. Thornton. Paper Credit. Ch. 3 (особого внимания заслуживает р. 97).↑

3-5. Keynes. Tract on Monetary Reform. 1923. P. 87 ff. Изменчивость введенных Кейнсом величин k и k1 фактически является основным теоретическим вкладом «Трактата».↑

3-6. Можно было бы сказать, что французские, итальянские и английские «инфляционисты» XVII и XVIII вв. уже исследовали эту тему. Но они проделали это бессистемно и не рассматривали связанные с этим теоретические проблемы. Единственный экономист, имеющий право претендовать на звание предшественника Торнтона в более значимом смысле, — Юм, но даже у него отсутствовали те положения, которые были характерны для учения Торнтона, за исключением одного, которое упомянуто ниже. То же самое относится и к Верри.↑

3-7. Согласно письму Френсиса Хорнера, цитируемому Хайеком в его введении к работе Торнтона (Thornton. Paper Credit. P. 54), «Отчет» представлял собой «пеструю смесь, составленную Хаскиссоном, Торнтоном» и им. Мне кажется, что Хорнера можно до некоторой степени рассматривать как ученика Торнтона. Хаскиссон не может считаться таковым, но он был опытным и умным человеком, не привыкшим отделываться однофакторным объяснением. Я думаю, правильно было бы сказать, что большая часть недружественной критики в адрес «Отчета» была направлена скорее против его политических рекомендаций, чем против анализа. Но, как это обычно происходит в таких случаях, критики, возражавшие против рекомендаций (и это было весьма понятно), считали себя обязанными подвергнуть нападкам также и анализ, поскольку предполагалось, что из него вытекали данные рекомендации. Однако Мальтус (Principles. P. 7) отозвался об анализе, содержащемся в «Отчете», с взвешенной похвалой.↑

3-8. Boyd Walter. A Letter to... William Pitt. 1801; King Peter. Thoughts on the Effects of the Bank Restriction. 1803. Кинг оказал значительное влияние на Рикардо. Две статьи Мальтуса (Depreciation of Paper Currency; Review of the Controversy respecting the High Price of Bullion) были опубликованы в Edinburgh Review, (1811. Vols 17, 18).↑

3-9. Относительно уступок, которые сделали «буллионисты», и тех, что они должны были бы сделать, см.: Viner. Studies in the Theory of International Trade. P. 127-128. В своем объяснении устойчиво неблагоприятных внешнеторговых тенденций «антибуллионисты» опирались главным образом на аргумент платежного баланса (см. ниже, § 5). В ретроспективе кажется, что им было бы лучше признать правоту в основном споре своих оппонентов, а затем задать вопрос: «Ну, и что?» — и атаковать рекомендацию поспешного возврата к золоту по довоенному паритету.↑

3-10. Все, что нужно читателю, и даже более того, содержится в монументальной работе History of Prices (In 6 vols. 1838-1857), которую мы уже охарактеризовали. Однако и другие его работы имеют самостоятельное значение: первой работой, где его взгляды представлены в форме, приближающейся к систематической, были Considerations on the State of the Currency (1826), второй была работа On the Currency in Connection with the Corn Trade... (1829), а третьей является работа, где возобладал полемический пыл Тука, заставивший его отказаться от некоторых своих лучших результатов: An Inquiry into the Currency Principle (1844).↑

3-11. Наиболее интересным примером неудач Тука, которые он разделял со многими экономистами своего и даже нашего времени, служит его последняя попытка (в работе Inquiry. 1844) опровергнуть теорию, согласно которой денежная ставка процента, будучи ниже преобладающей (предельной) нормы прибыли, имеет тенденцию вызывать повышение цен. В 1826 г. он поддержал и даже развил данное утверждение Торнтона, что стало одним из его главных вкладов в монетарный анализ. Однако в 1844 г. он попытался отказаться от этого и даже выдвинул противоположный тезис на основе «эмпирического доказательства». Читатель поймет, что это сделать очень легко и почти так же разумно, как утверждать, что прием аспирина не облегчает, а причиняет головную боль, на том основании, что потребление аспирина несомненно связано с головной болью.↑

3-12. Я думаю, что восхищение Туком как теоретиком в Германии частично объяснялось влиянием Адольфа Вагнера.↑

3-13. Для ознакомления с историей и обсуждением подхода, основанного на концепции дохода, рекомендую в первую очередь книгу Марджета (Marget. Theory of Prices. Vol 1. Ch. 12).↑

3-14. В предисловии к своей работе Виксель (Wicksell. Geldzins und Guterpreise. 1898) мог сказать, что работы Тука и его последователей убедили его в том, «что действительно не существовало другой теории денег, кроме количественной теории, а если последняя неверна, то тогда у нас совсем нет теории денег». Это означает, что один из экономистов, способных высказать компетентное суждение, отказывался рассматривать подход Тука как приемлемую альтернативу теории Рикардо. Признаюсь, что не могу понять подобного преувеличения в устах автора, обладавшего такой компетенцией и честностью, какими обладал Виксель. Но он всего лишь чрезмерно подчеркнул истину.↑

3-15. В той мере, в какой речь идет об общей теории денег и монетарной политики, неанглийские труды того периода представляли собой немногим более чем отражение английских, хотя при более полном изложении следовало бы отметить несколько менее значительных вкладов. Теория денег Ж. Б. Сэя не является одним из его высших достижений. Но он был одним из первых авторов, кто отождествил, или, если угодно, смешал, скорость обращения денег и товаров. То, что он, как и подобает французу (крах ассигнаций произошел всего за десять лет до этого), отметил явление, характерное для дикой инфляции, а именно что каждый стремится отделаться от денег, которые вследствие этого приобретают ненормально высокую «скорость» обращения, не было бы большой заслугой, не будь это явление вновь с большой помпой «открыто» в периоды инфляции во время и после первой мировой войны. Тем не менее анализ феномена денег, проведенный Сэем, представляет для нас интерес, поскольку показывает, что Сэй прекрасно видел разное отношение людей к хранению наличности, а это поддерживает нашу интерпретацию закона Сэя. Позвольте также отметить мимоходом, что Сэй был весьма строгим критиком возврата Англии к золотому стандарту при довоенном паритете; это свидетельствует о том, что он придавал значение изменению уровня цен. Отсылаем читателя, желающего подробнее ознакомиться с французской монетарной теорией, к труду М. Шевалье (Chevalier M. La Monnaie. 1850) и к соответствующим статьям Словаря политической экономии (Dictionaire d'economie politique. 1853-1854/Ed. Coquelin и Gamier). Из итальянской литературы о деньгах мы отметим только труд Феррары (1868) о Corso forzato (законные бумажные платежные средства, не размениваемые на полноценную монету), хотя его Prefazioni и Lezioni также вносят вклад в данную область исследовааний. Немецкая литература была сильнее в области теории кредита и банковского дела, чем в области теории денег. Но в трактате Бюкуа (Buquoy) имеются некоторые оригинальные моменты. Что касается Соединенных Штатов, достаточно упомянуть следующие работы: Lord E. Principles of Currency and Banking. 1829; Tucker George. The Theory of Money and Banks Investigated. 1839, а также хорошо известную работу: Gouge W. M. Short History of Paper Money and Banking. 1833. Ни один из этих трудов нельзя назвать достаточно сильным, но все они типичны с точки зрения теоретического построения.↑

3-16. Можно упомянуть только очень небольшое количество проблем и имен. Более полное изложение кроме работы Вайнера (Studies in the Theory of International Trade) можно найти в работах Р. С. Сейерса (Sayers R. S. 1) The Question of the Standard. 1815-1844//Economic History. A Supplement to the Economic Journal. 1935. Febr.; 2) The Question of the Standard in the Eighteen-Fifties/yibid. 1933. Jan.); см. также источники, на которые имеются ссылки в указанных работах.↑

3-17. У нас нет места, да и необходимости в нашей истории анализа рассказывать историю «сквайра» Вестерна о том, как он негодовал, был высмеян и стал трагикомической фигурой. Я не могу отделаться от ощущения, что по отношению к этому достойному человеку была допущена несправедливость. Его аргументация неплохо выглядела бы в дискуссии на тему денег, проводимой в США в 1930-1934 гг. См., например, его Letter to the Earl of Liverpool (1826).↑

3-18. Рикардо был одним из тех, кто страдал от чувства ответственности, реальной или мнимой, за рекомендации «Отчета о слитках» и за возобновление размена бумажных денег. Впрочем, от ответственности за последнее в той форме, в какой оно было проведено, его освобождал «План относительно слитков», который он рекомендовал уже в 1811 г. (High Price of Bullion... 4th ed.). В основном предлагаемый план совпадал с системой, которую Англия приняла при возврате к золотому стандарту в 1925 г.: Банк Англии был «обязан покупать любое количество предлагаемого ему золота, не менее 20 унций, по цене 3 фунта 17 шиллингов за унцию и продавать любое количество золота, какое будет востребовано, по 3 фунта 17 шиллингов 10 1/2 пенсов за унцию»; экспорт и импорт золотых слитков должен быть полностью свободным (Proposals for an Economical and Secure Currency. 1816). Как уже указывалось, это означает полную и свободную систему золотого стандарта, за исключением того, что во внутреннем наличном обращении отсутствуют золотые монеты. С точки зрения проблемы смягчения влияния восстановления неограниченного золотого стандарта на цены план Рикардо имел значение только в том смысле, что если Банк не должен обеспечивать наличие золота для внутреннего обращения, ему понадобится меньший золотой запас, чем в том случае, когда часть его банкнот необходимо заменить монетами. Поскольку авторы, объяснявшие депрессию возобновлением размена банкнот на монеты, вскоре вернулись к утверждению, что причина всех бед заключалась в том, что Английский банк своими закупками золота вызвал мировую дефляцию («повысил ценность золота»), политика, рекомендованная в плане Рикардо, учитывала бы основное возражение против возврата к полноценной монете. Мы не можем обсуждать здесь сам аргумент о том, что Банк Англии «повысил ценность золота». Желающих узнать подробности плана Рикардо и его историю мы отсылаем к статье Джеймса Бонара: Bonar James. Ricardo's Ingot Plan, a Centenary Tribute// Economic Journal. 1923. Sept.↑

3-19. Took. History of Prices. Vol. 2. P. 348-349.↑

3-20. Некоторые авторы, хотя и не лучшие, говорили о снижении издержек наряду с ростом предложения.↑

3-21. Lowe Joseph. The Present State of England. 1822. Уитли в своем «Эссе» (Wheatley. Essay. 1807) уже выступил с аналогичным предложением. Сама идея восходит к Флитвуду.↑

3-22. Свои идеи о монетарной политике он впервые представил в статье On the Instrument of Exchange (1824; переизд. —1830), помещенной в Westminster Review. Эти идеи естественно возникли в ситуации, когда неразменные бумажные банкноты обращались, не закрывая солнце и луну, тогда как возврат к полновесной монете оказался болезненной операцией. Как и «сквайр» Вестерн, многие полагали, что было бы лучше перенести военную систему в практику мирного времени, т. е. закрепить ее навсегда. Томас Перронет Томпсон, подобно Кейнсу в 1923 г. (основная рекомендация в его работе Tract on Monetary Reform была именно такова, хотя Кейнс предлагал сохранить золотые резервы), должно быть, выразил чувства значительно большего числа людей, чем те, кто был готов высказаться на данную тему. Как идеи, так и ситуации 1824 и 1923 гг. обладают поразительным сходством, так что Томас Перронет Томпсон, равно как и Поулетт Скроуп, но более всего Томас Эттвуд (см. ниже) заслуживают большего признания, чем они имеют. То же самое можно сказать и о Глостере Уилсоне, который в своем примечательном произведении (Wilson Glocester. Defence of Abstract Currencies in Reply to the Bullion Report. 1811) сформулировал тезис, ставший предметом частых насмешек во второй половине XIX в. И все же он содержит глубокую истину (которая, что вполне естественно, была общим местом у австрийских авторов), что золото имеет для гинеи не больше значения, чем для линейки — латунь, из которой она сделана.↑

3-23. Scrope Polett. 1) On Credit Currency... 1830; 2) Examination of Bank Charter Question... 1833. Рассматриваемая дискуссия касается по многим пунктам вопросов банковского кредита, который мы поднимем в следующем параграфе. В некоторых точках обе дискуссии сливаются друг с другом, и наша попытка разделить их, которая в любом случае не имеет другого оправдания, кроме удобства изложения материала, временами терпит неудачу.↑

3-24. Юстус Э. Больман, врач, поселившийся в США после нескольких рискованных предприятий в Европе, занимает значительное положение в истории теории банковского дела в Америке. К данному вопросу имеют отношение следующие его труды: A Letter to Thomas Brand Esq... on... a Resumption of Specie Payments. 1819; A Second Letter... on the Practicability of the New System of Bullion Payments. 1819. См. также его ранние работы: Paragraphs on Banks. 1810; Plan for an Improved System of the Money Concerns of the Union. 1816. Эти письма демонстрируют далеко превосходящее средний уровень понимание рассматриваемых проблем.↑

3-25. Братья Томас и Матиас Эттвуды были банкирами; Матиас был также чрезвычайно успешным учредителем компаний; обоих можно назвать кем угодно, только не чудаками и не праздными мечтателями. Матиас был просто биметаллистом, талантливо и рассудительно излагающим свою позицию. Но Томас любил выступать с памфлетами, агитировать, участвовать в массовых митингах и прибегал к фразеологическим преувеличениям, за что ему приходилось расплачиваться тем, что профессионалы принимали его не вполне всерьез. Такое отношение с их стороны нельзя назвать справедливым. Из произведений и выступлений Томаса Эттвуда можно было бы извлечь значительные аналитические достижения. См.: Attwood Thomas. Letter to Nicolas Vansittart, on the Creation of Money, and on its Action upon National Prosperity. 1817; Observations on Currency, Population and Pauperism. 1818; A Letter to the Earl of Liverpool. 1819; см. также его статьи в Globe, переизданные под заглавием The Scotch Banker в 1828 г. Именно с этих работ следует начинать любое изучение современных идей, касающихся контроля и регулирования денежного обращения.↑

3-26. Одно время Рикардо был сторонником принятия серебра в качестве денежного металла.↑

3-27. Выдержки из этой литературы и представление об уровне данной дискуссии можно почерпнуть из работы Сейерса (Sayers R. S. The Question of the Standard. 1815-1844. Sees II, V). Следует особо отметить работу М. Шевалье (Chevalier М. On the Probable Fall in the Value of Gold. 1857; перевод на английский язык Ричарда Кобдена с предисловием вышел в 1859 г.). Особого внимания заслуживает также вклад Кэрнса — см. три статьи: Cairnes. Essays on the Gold Question. 1859-1860; переизданы в 1873 г. в Essays in Political Economy. Данная дискуссия послужила мощным толчком к разработке индексов цен. Результатом явились работы Джевонса (Jeuons. I) A Serious Fall in the Value of Gold... 1863; 2) Depreciation of Gold. 1869). Обе статьи были переизданы в Investigations in Currency and Finance (изд. профессора Фоксуэлла, 1884).↑

3-28. Взгляды Милля на modus operandi нового золота были кратко сформулированы в одном из его писем Кэрнсу (см. переписку Милля—Кэрнса, опубликованную Дж. 0'Брайеном: O'Brien G. Economica. 1943. Nov. P. 279).↑

3-29. Сведения о наиболее значительном стороннике серебряного стандарта среди английских экономистов Джеймсе Макларене см. в работе Сейерса (Sayers R. S. The Question of the Standard in the Eighteen-Fifties).↑

3-30. Например, Рикардо описал механизм (Начала Гл. 27), при котором денежным металлом может служить то серебро, то золото. Но он не усмотрел здесь ничего, кроме «неудобства, которое весьма желательно было бы устранить».↑

4-1. Надеюсь, что эта фраза понятна сама по себе. Однако данная мысль будет проиллюстрирована в главе о деньгах часть IV, глава 8. Там мы обсудим одно из последствий неумения экономистов додумать до конца идею, изложенную в общих чертах выше.↑

4-2. Мы можем видеть основные черты этой теории в работах Маклеода. Но они оставались совершенно вне общепризнанной экономической науки, поэтому рассказ об этих работах и их авторе мы переносим в часть IV. Ср. также с приведенным выше изречением Викселя.↑

4-3. Тем не менее, как мы знаем, факты и идеи, известные составителям проектов XVII в., а также (в очищенной форме) ученым-экономистам первой половины XVIII в., таким как Буагильбер, Кантильон и Верри, могли навести авторов 1800-1850 гг. на след того, что я считаю более адекватным анализом. Но эти факты и идеи практически были забыты к 1800 г. — осталось только вызывающее содрогание воспоминание о практике Джона Ло; их пришлось заново открывать людям, работавшим в оковах монетарной теории кредита.↑

4-4. Мы снова отсылаем читателя к трудам Вайнера, Марджета и Риста, а также к работам В. Ф. Вагнера (Wagner V. F. Geschichte der Kredittheorien. 1937) и Гарри Э. Миллера (Miller Harry E. Banking Theories in the United States before 1860./Ed. 1927). Читатель найдет эту книгу особенно полезной, ибо в данном наброске невозможно воздать должное серьезной американской литературе по банковскому делу; рекомендуем также: (Mints L. W. A History of Banking Theory. 1945; эта книга дает сведения по более чем 600 пунктам, но вследствие столь широкого охвата и некритического осуждения вексельной теории банковского дела она выплескивает ребенка вместе с водой.↑

4-5. Авторы-экономисты затруднялись в определении «кредита». Соответственно, термин употреблялся очень неточно. Торнтон определял его как «доверие», что было очевидной неудачей с точки зрения логики. Мы лучше поймем, что именно хотели выразить эти авторы и в чем заключалась их трудность, если вспомним, что Милль (Книга III. Глава 12, § 1) утверждал, что на цены воздействует кредит, а не «банкноты, векселя и чеки». Он имел в виду, что покупательная способность индивида, являющаяся объективной основой спроса, выраженного в numeraire {счетных деньгах;», не полностью выражается суммой кредитных инструментов, используемых при «платеже», или даже чековыми депозитами, овердрафтами и т. д. Она выражается общей суммой, которой при желании мог бы располагать индивид, т. е. суммой, имеющейся в его распоряжении в некоторой измеримой форме, в совокупности с тем, что может быть названо потенциальным кредитом, не поддающимся измерению, но имеющим значение в любой ситуации. Я думаю, мы можем допустить, что именно эта сумма имеется в виду, когда говорят о том, что кто-либо «пользуется кредитом».↑

4-6. Для юристов повторю, что слово «платеж» используется не в юридическом смысле — кроме окончательного платежа в юридическом смысле (solutio) оно включает также и то, что юридически является простой заменой окончательного платежа (datio in solutionem).↑

4-7. Мы могли бы говорить об истинном открытии Торнтона, если бы не тот факт, что это открытие было сделано задолго до него. См., например, работу Discourse (1697), приписываемую Поллексфену, о которой мы упоминали выше, в части II, главах 3 и 7.↑

4-8. К их числу нужно отнести Тука даже после того, как он признал существенное сходство между банкнотами и депозитами, если принять буквально некоторые из его высказываний. Но этот отказ, в свою очередь, можно интерпретировать по-разному. Ниже мы к этому еще вернемся.↑

4-9. Конечно, если копнуть поглубже, проблема вновь возникнет в обеих системах.↑

4-10. Ключевой работой было эссе Д. Юма «О проценте» (HumeD.Of Inte-rest//Polltical Discourses. 1752). А. Смит с полным одобрением приводил его довод против мнения Локка, Ло и Монтескье, что американские золото и серебро явились причиной падения процентной ставки в Европе (Wealth. P. 337), но полностью не использовал остальную часть теории Юма, которая, предвосхищая более поздние идеи, несколько продвинулась и воздала должное денежному фактору. Торнтон усовершенствовал позицию Юма, но ни он, ни Дж. С. Милль не были вполне справедливы в своей критике его теории. Некоторые основные моменты теории Юма, как известно, предвосхитил Кантильон.↑

4-11. Хотя потери, связанные с хранением праздных денежных средств, изменяются в зависимости от процентной ставки и этот факт имеет значение, он не может быть причиной эмпирической корреляции между большими суммами хранимых наличных денег и низкой процентной ставкой: и большие остатки наличных денег, и низкие процентные ставки являются следствиями решения ограничить операции в депрессивных ситуациях, и между ними была бы корреляция даже при полном отсутствии функциональной зависимости.↑

4-12. Этим доказательством, изложенным в первых двух «Речах», приложенных к работе Paper Credit (p. 335-336), изданной в серии Library of Economics reprint, вполне можно восхищаться. Легко можно увидеть, что в период снижения (роста) цен кредитор получает больше (меньше) благ, чем было предусмотрено договоренностью. Труднее, но все же еще достаточно легко понять, что если предусмотреть этот факт, то он повлияет на условия контракта о предоставлении займа — будет предусмотрена более низкая или более высокая денежная процентная ставка. Но Торнтон понял, что это неубедительно, по крайней мере в случае, если ожидаются умеренные изменения цен, до тех пор, пока не открыт механизм, приводящий к такому результату даже при отсутствии того, что можно назвать сознательными ожиданиями. Поэтому он указал, что если цены растут (падают), то должник получит прибыль выше (ниже) ожидаемой, и это побудит его делать более (менее) крупные займы — в этом смысле данный случай относится к вышеуказанному пункту (4) — и это вызовет тенденцию адаптации процентной ставки к растущему (падающему) уровню цен. Следует отметить, что в качестве оговорки для краткосрочного периода это идеально вписывается в то, что было названо в тексте «признанным мнением» относительно связи между нормой прибыли на реальный капитал и процентной ставкой по денежной ссуде. Независимо друг от друга вновь вернулись к идее Торнтона Ирвинг Фишер в 1896 г. (см. ниже, часть IV, глава 5, § 7b) и ранее Маршалл.↑

4-13. Читатель сам должен решить, точно ли передает данная формулировка, облаченная в современную терминологию, идею Торнтона: хотя она основывается на многих отрывках, она выражает в основном мысль, изложенную в работе Paper Credit (p. 253-254). В рассуждениях Торнтона о процентной ставке Банка Англии не наблюдается существенных расхождений с банковской практикой того времени. Не должно возникать также сомнений относительно того, что Торнтон говорит просто о «текущей норме торговой прибыли». Но независимо от того, досконально ли передан мною смысл этой фразы, элемент ожидания входил во многие другие аргументы Торнтона (см. р. 158) и был совершенно обычным для литературы того периода (Дж. С. Милль пользовался им в Основах (кн. III, гл. 12, § 3)). Но добавление прилагательного «предельные» к существительному «прибыли», по крайней мере применительно к прибыли фирмы, находящейся в наименее благоприятных условиях, является заслугой Рикардо. Если моя интерпретация не вызывает возражений, то не должен вызывать возражений тезис, что Торнтон выдвинул теорему, которая явилась основополагающей для анализа Маршалла—Викселя—Хоутри. Таково же и мнение профессора Хайека.↑

4-14. Торнтон интересовался главным образом ссудами Банка Англии и эмиссией его банкнот. Однако он вполне понимал сложности, возникающие в результате влияния этой эмиссии на эмиссию провинциальных банков и на поведение лондонских банкиров и «других дисконтеров». Это, по-видимому, служит подтверждением обобщающего вывода, сделанного в нашем тексте.↑

4-15. Joplin Thomas. 1) Outlines of a System of Political Economy... together with the Fourth Edition of an Essay of the Principles of Banking. 1823; 2) Analysis and History of the Currency Question. 1832. Джоплин был первым, кто предложил банковскую систему со стопроцентными резервами. Идея заключалась в том, чтобы денежный процент вел себя так же, как при чисто металлических деньгах, а создание банковских средств обращения (создание средств платежа путем ссуд) стало невозможным. В его тщательно разработанном проекте трудность, с которой сталкиваются все подобные схемы, выступает очень ясно: предотвращение создания банком суррогатных денег не помешает сделать это торговле. (Думаю, что термин «суррогатные деньги» (near-money) создан американцами по аналогии с «суррогатным пивом» (near-beer).) Однако в его схеме все же допускается нарушение равновесия денежного рынка путем притока золота.↑

4-16. Практическое значение данной истины невелико, поскольку неполное использование ресурсов обычно имеет место в периоды депрессии, когда нет спроса на дополнительный кредит. Но ее теоретическое значение тем не менее весомо, поскольку вынуждает нас признать существование связи между массой средств обращения и объемом производства, которую решительно отрицала рикардианская или строгая количественная теория.↑

4-17. Эта часть истории экономической мысли блестяще освещена профессором фон Хайеком в статье A Note on the Development of the Doctrine of «Forced Saving» (Quarterly Journal of Economics. 1932. Nov.); мы отсылаем читателя к этой работе, чтобы он мог ознакомиться с подробностями. Анализ вынужденных сбережений Бентама содержался в более позднем дополнении к его работе (Manual), часть которого была опубликована в 1798 г. Дюмоном, а почти вся работа включена в собрание сочинений (Works), опубликованное в 1838-1843 гг. Хайек утверждает, что обсуждаемый отрывок «получил окончательную форму в 1804 г.» и, вероятно, был написан в общих чертах раньше. Однако, согласно правилам, которым я следую при определении приоритета, у меня нет иного выбора, как только датировать эту теорию 1843 г., хотя, возможно, профессор фон Хайек прав, полагая, что Вентам ознакомил своих друзей-экономистов с ее содержанием. Взгляды Мальтуса изложены в его обзоре работы Рикардо High Price of Bullion (Edinburgh Review. 1811. Febr.). В ответе Рикардо, приложенном к 4-му изданию High Price of Bullion, высказана мысль, что получатели фиксированных доходов могли бы сократить свои сбережения вместо сокращения расходов на предметы потребления. Что касается Мальтуса, то следует признать его субъективную оригинальность, поскольку ему нечем было руководствоваться, кроме непоследовательных и неубедительных, хотя и далеко ведущих замечаний Торнтона, и поскольку нет оснований думать, что он был знаком с анализом Бентама. Джоплин в работе Views on the Currency (1828) использовал термины «вынужденная» и «добровольная экономия».↑

4-18. Некоторые примеры можно найти в работе Вайнера (Viner. Studies in the Theory of International Trade. P. 196). Аналогичные мнения выражены в «Началах». Термин «фиктивный» (по отношению к финансовым инструментам) встречается у Торнтона.↑

4-19. Эссе «Прибыли и проценты» опубликовано в Some Unsettled Questions (1844). Дата написания точно не известна, но, согласно общему предположению, это 1830 г.↑

4-20. Это издание 1865 г., в предисловии к которому Милль выразил, особенно в отношении данной главы, признательность за предложения и критические замечания «своего друга профессора Кэрнса, одного из самых глубоких из современных политэкономов».↑

4-21. Ближе всего подошли к этому Торренс и Фуллартон. Мы можем добавить Дж. У. Нормава (Norman G. W. Remarcs upon Some Prevalent Errors with respect to Currency and Banking. 1833) и МакКуллоха. Оба они — представители денежной школы (см.: McCulloch. Treatise on Metallic and Paper Money and Banks. 1858 — работа написана для Encyclopaedia Britannica; см. также его комментарии о деньгах и законе Пиля в его издании Wealth of Nations 1850 г.). МакКуллох поддерживал денежный принцип, но при этом преувеличил связи, существующие между этим принципом и теорией Рикардо, «Отчетом о слитках» и количественной теорией как таковой. Вполне возможно одобрять закон Пиля, не поддерживая эту теорию в строгом смысле. Я пользуюсь случаем, чтобы упомянуть Джеймса Уилсона, строгого и талантливого критика из «второго эшелона» денежной школы, основателя лондонского Economist и министра финансов Индии, одного из тех замечательных людей, кому не повезло в истории анализа (см. его статьи, входящие в сборник Capital, Currency and Banking... 1847).↑

4-22. См., например, работы Адольфа Вагнера: Wagner Adolf. 1) Beitrage zur Lehre von den Banken. 1857; 2) Die Geld-und Credittheorie der Peel'schen Bankacte. 1862. Мы уже отметили его безграничный энтузиазм по отношению к взглядам Тука. Ни в интерпретации, ни в критике он не отдал должного Оверстону. Во Франции настоящий интерес вызывал только один вопрос: должен ли Банк Франции иметь монополию на эмиссию или нет? Те, кто стоял за это, иногда призывали на помощь авторитет Оверстона; те, кто был против (Шевалье, Курсель-Сенёй и др.), иногда ссылались на авторитет Тука.↑

4-23. Нельзя забывать, что директора имели все основания приветствовать акт Пиля вздохом облегчения, поскольку он полностью освобождал их от регулирующего вмешательства, за исключением того, что касалось эмиссии банкнот.↑

4-24. Близость в научном плане между Оверстоном и Туком, несколько скрытая из-за сильной личной неприязни, проявится яснее в последнем параграфе данной главы. В настоящий момент я говорю о пунктах, по которым они были согласны в вопросах денежной и банковской политики, и о типе экономики, служить которой они стремились.↑

4-25. Одним из примеров является возражение, что строгое разделение Банка на два отдела могло бы сделать золото в эмиссионном отделе недоступным для отдела банковского обслуживания. Таким образом, отдел банковского обслуживания мог бы отказать рынку в помощи, когда сундуки эмиссионного отдела ломились бы от золота, что и произошло в 1847 г. Отметим мимоходом, что денежная школа была права, приуменьшая, а банковская школа ошибалась, преувеличивая значение периодических приостановок закона Пиля: их необходимость предвидел Оверстон и в действительности, хотя и неофициально, они являлись неотъемлемой частью его схемы.↑

4-26. Эта оговорка, даже если она не сделана открыто, вполне естественна в случае столь суровой критики Банка Англии, какую высказал Тук. Но это общая оговорка. В частности, банковская школа никогда не подвергала сомнению регулирующую функцию центрального банка.↑

4-27. Важно отметить, что слова «сертификат» и «представляют» принадлежат лорду Оверстону. Думаю, что лорд Оверстон с помощью этих слов дал ключ к пониманию своей позиции. Он отрицал, что банкноты Банка Англии вообще были банкнотами в том смысле, как обычно их понимали, особенно на континенте (см. прим. 28). Только на основании данной гипотезы приобретает смысл идея, что золото в совокупности с банкнотами должно вести себя так, как вело бы себя золото без банкнот (так обычно выражается «денежный принцип»). Эта идея заключается в том, что 1) количество банкнот должно в точности соответствовать имеющемуся золоту «представленному» ими, за исключением того, что 2) следует добавить постоянное количество банкнот, унаследованное из прошлого, которое было бы весьма неудобно изъять.↑

4-28. Torrens. Reply to the Objections of the Westminster Review. 1844.↑

4-29. Ясно, что эту идею можно защитить при условии, что на нее не возложат более тяжелое бремя, чем она сможет вынести. Интересно отметить, что Торренс предвосхитил аргумент, выдвинутый в наше время Эдвином Кэннаном (Саппап Е. Limitation of Currency or Limitation of Credit?//Economic Journal. 1924). Профессор фон Хайек (Hayek. Prices and Production. P. 2) указал, что Дагалд Стюарт уже сформулировал связанную с этим проблему в 1811 г. в работе Memorandum on the Bullion Report (Stewart Dugald. Works/Ed, by sir W. Hamilton. 1855. Vol. VIII): «Одно мнение допускает уместность ограничения кредита посредством ограниченного денежного обращения; другое считает правильным ограничение денежного обращения посредством эффективно регулируемого и дифференциального кредита».↑

4-30. Фуллартон (Ор. cit., ch. 5) зашел, однако, слишком далеко, ожидая, что конвертируемость будет работать «с точностью часового механизма».↑

4-31. Некоторые из этих незначительных разногласий, такие как разногласие по поводу механизма воздействия оттока и притока золота на кредит и цены, по поводу внутренних и внешних «утечек», расхождение во мнениях о том, в какой мере закон Пиля вмешивался (косвенно или прямо) в эффективное управление отделом банковского обслуживания Банка Англии, представляют значительный научный интерес. К сожалению, мы не имеем возможности подробно остановиться на этих вопросах.↑

4-32. Читатель найдет большое количество имен в работе Л. У. Минтса, на которую была сделана ссылка в начале данного параграфа.↑

4-33. Профессор Вайнер (Viner. Studies in the Theory of International Trade. P. 239 et seq) указал, что данное отличие, которое мы привыкли относить к нашему времени, когда оно проникло в теорию, было хорошо понятно уже с 1820-х гг.↑

4-34. Данная версия не включает ошибку, обычно содержащуюся в утверждении, что банки не могут предоставлять кредит, превышающий «потребности» их клиентов, и, вероятно, Тук имел в виду только это. Типичная позиция респектабельного английского банкира могла утвердить его в этом мнении, как и в том, что такой способ кредитования не влиял на цены. С другой стороны, не следует забывать (это было очень наглядно показано Кеппером — см. ниже, § 6), что Тук не придерживался строго теории вексельных банковских денег. Иногда он связывал себя со значительно более широким определением потребностей клиента банка, утверждая, что никакой вид краткосрочного кредита не может никогда быть инфляционным, если служит серьезным деловым целям (он, кажется, сделал исключение для чисто спекулятивных сделок во времена «перегрева конъюнктуры»). Разумеется, такую позицию трудно не только защитить, но даже понять, если только не интерпретировать ее как естественное следствие его мнения, что банки не могут ссужать больше денег, чем сберегает общество. Но в Inquiry он допускает для них такую возможность. ↑

5-1. Я думаю, что это относится к трудам не только Тауссига, но также Вайнера и Хаберлера, которые, несомненно, развили «классический» анализ, а также приняли различные новые инструменты и предложения других авторов, но не бросили вызов «классическим» основам. Эти основы оспаривал Улин и другие экономисты первого ряда, но их вклад тоже можно воспринять скорее как усовершенствования, чем как перестройку. В поддержку этого мнения можно сослаться на обзор, сделанный профессором Вайнером (Viner. Studies in the Theory of International Trade. Ch. 6). Противоположное впечатление складывается главным образом потому, что современный анализ рассматривает другие практические проблемы и условия.↑

5-2. По данному вопросу см. работу Дж. X. Уильямса (Williams J. H. The Theory of International Trade Reconsidered//Economic Journal. 1929; переизд. в сборнике Postwar Monetary Plans and Other Essays (1944. Part IV).↑

5-3. Это показал Вачнер (Viner. Studies in the Theory of International Trade. P. 293 et seq.), упомянув, в частности, Лонгфилда, Торренса и Джоплина.↑

5-4. См. уже упоминавшиеся в связи с другими вопросами обзорные статьи в Edinburgh Review (1811) — см. выше, раздел 3.↑

5-5. Как указывал МакКуллох, их взгляды до некоторой степени предвосхитил Барбон (см. выше, часть II, главы 6, 7).↑

5-6. Мы делаем следующее допущение отчасти с целью воспроизведения «классической» модели, отчасти с целью упрощения изложения; никаких международных экономических связей, за исключением торговли товарами с идеально гибкими (и конкурентными) ценами, а следовательно, и доходами; никакого кредита; абсолютно неограниченный международный золотой стандарт; только две страны, не слишком отличающиеся друг от друга по своим размерам, ни для одной из которых внешняя торговля не является маловажной; никакой золотодобывающей промышленности; золото, хотя и рассматриваемое как товар, выполняет лишь денежную функцию; никаких издержек, риска или потери времени, сопряженных с транспортировкой золота или товаров. Очевидно, что по-настоящему полная теория может быть выведена, если отказываться от всех этих допущений одного за другим.↑

5-7. Я сократил область возможных придирок, рассуждая в терминах доходов и расходов, а не количества денег. Однако их по-прежнему достаточно много.↑

5-8. Следующим шагом был бы рост доходов и цен в другой стране, противодействующий этому процессу еще до того, как нормальный урожай, восстанавливая прежние условия, повернет течение процесса в обратную сторону.↑

5-9. Было бы излишне указывать, что описанная последовательность событий служит лишь для выражения логики процесса и в действительности не всегда должна соблюдаться. Но данное замечание не является возражением против теории. Точно так же ссылка на реальность не может служить возражением против общепринятой теории экономического воздействия специального налога на товар, согласно которой его цена сначала возрастает на всю сумму налога, а потом вновь падает вследствие сокращения спроса на этот товар и т. д., пока не установится на новом равновесном уровне. На практике эта последовательность не обязательна, и некоторые этапы можно опустить. Аналогичным образом отток золота может начаться одновременно с оплатой дополнительного ввоза зерна, а влияние неурожая на уровень цен в пострадавшей стране не всегда сказываться в полной мере, но это не должно влиять на роль колебания цен в объяснительной схеме.↑

5-10. Относительно данной полемики см.: Viner. Canada's Balance of International Indebtedness. 1900-1913. 1924. Ch. 9. Уитли и Рикардо пользовались не только неуместными или малозначимыми, но и просто ошибочными аргументами. Например, они оба отрицали, что неурожай вызовет «избыток» денег в обращении, хотя Рикардо признал это в одном из писем Мальтусу (Letters. Р. 13). Но Уитли — возможно, потому, что он имел более ясное представление об общем уровне цен, — подошел значительно ближе, чем Рикардо, к пониманию принципа, лежащего в основе данной точки зрения. Так, он смело заявил, что, несмотря на все субсидии и другие суммы, посылаемые за рубеж во время наполеоновских войн, было бы возможно осуществить «приток денег любых размеров» (Essay on the Theory of Money... Vol. 1. P. 194). He считая очевидного преувеличения, это высказывание ясно подразумевает, хотя и не утверждает принцип, согласно которому непосредственно за международными обменами и оттоками золота стоит денежный механизм, и эти потоки никогда не определялись только такими непосредственно действующими факторами, как политические выплаты или условия, которые определяют спрос на отдельные товары.↑

5-11. Георг Иоахим (позднее лорд) Гошен (1831-1907), банкир немецкого происхождения, министр финансов во второй администрации Солсбери (1886-1892), историческая роль которого заключалась в том, что он был последним министром финансов, действовавшим в чистой традиции классического либерализма (весьма значительным является факт, что этот либерализм нашел прибежище в консервативном кабинете). Его книга дает прекрасное описание того, что должен знать высокообразованный и умный торговец иностранной валютой об иностранной валюте. С точки зрения анализа данную работу, нигде не проникающую глубже поверхностного уровня, нельзя оценить высоко. Но в ней изложены сведения, как правило недостаточно хорошо известные политикам и ученым-экономистам, а следовательно, она была подарком для тех и других. Книга пользовалась широким успехом; ее и сейчас стоит прочесть.↑

5-12. Профессор Вайнер придерживается другого мнения (Viner. Op. cit., э. 126 и 382 et seq.). Но причина состоит лишь в том, что он приберегает этот термин для версии данного принципа, выдвинутой Касселем. Эту версию, конечно, нельзя приписать Рикардо, всегда избегавшему концепции уровня цен, являющейся основной для версии Касселя, но не для самого принципа. Сражения экономистов с возникающей концепцией уровня цен были описаны выше.↑

5-13. На некотором уровне монетарной теории количественная теория и теория паритета покупательной способности являются просто дополнениями или даже двумя разными аспектами одной и той же концепции. Можно показать, что на других уровнях их можно сформулировать так, чтобы они стали логически независимыми, но все же связанными положениями.↑

5-14. Уитли (Wheatley. Essay on the Theory of Money. 1807) видел яснее других, что даже в этом случае именно «избыточность», т. е. давление на уровень цен, а не какое-либо происшествие в мире товаров как таковом, может вызвать неблагоприятное изменение обменных курсов. Отголосок этой мысли присутствует в неадекватной трактовке данной темы Дж. С. Миллем (Основы, кн. III, гл. 22, § 3).↑

5-15. Ирландские землевладельцы, жившие в Англии на ренту со своих ирландских поместий, служили объектом широкого обсуждения, при этом основной экономический вопрос заключался в том, имело ли для ирландского народа какое-либо значение, что они жили и тратили свои средства в Англии, а не в Ирландии. МакКуллох дал отрицательный ответ на том основании, что не имеет значения, где человек потребляет то, что он потребляет (McCulloch. Essay Showing the Erroneousness of the Prevailing Opinions in regard to Absenteeisni//Edinburgh Review. 1825; переизд.: Treatises and Essays on Money, Exchange, Interest. 1859); Сениор дал слабо-утвердительный ответ (Edinburgh Review. 1825; см. также: Senior. Outline. P. 156). Некоторый аналитический интерес представляет работа М. Лонгфилда (Long field M. Three Lectures on Сommerce and One on Absenteeism. 1835. Ed. London-School Reprint, 1937).↑

6-1. Bergmann Eugen. yon. Die Wirtschaftskrisen: Geschichte der national-Okonomischen Krisentheorieen. 1895. Большинство авторов систематических трудов по экономическим кризисам дают некоторую информацию, касающуюся истории анализа экономических циклов; имеется несколько других работ по истории теорий цикла. С точки зрения аналитических достоинств работа профессора Фридриха Лутца (Lutz Fridrich. Das Konjunkturproblem in der Nationalokonomie. 1932) находится на значительно более высоком уровне, чем работа фон Бергманна. Тем не менее последний, насколько я знаю, является единственным, кто изложил результаты широких исследований в литературе того периода; это удивительный факт, ведь речь идет о теме, которая занимает такое большое место в современных трудах. Усилия ученых были направлены скорее на изучение работ отдельных авторов или групп авторов или на решение отдельных проблем или теорий, чем на всесторонний обзор. Например, Георг Кеппер написал прекрасную работу, посвященную Туку и Оверстону (Kepper Georg. Die Konjukturlehren der Banking-und der Currency-schule. 1933). Американские работы см.: Miller H. E. Banking Theories in the United States before 1860. 1927. Ch. 16.↑

6-2. «Теория» экономических циклов в наши дни представляет собой нечто значительно большее, чем объяснительная гипотеза: это целый аппарат теоретических и статистических инструментов анализа. Было бы правильно сказать, что в XIX в. гипотезы, касающиеся «причин» кризисов или циклов, были главным, если не единственным, содержанием того, что подразумевалось под теориями кризисов.↑

6-3. Рассматриваемая Сэем диспропорция была главным образом нарушением равновесия в пределах одного и того же этапа производственного процесса: перепроизводство обуви по отношению к производству пальто. Нам лучше придерживаться этого значения — хотя, конечно, у нас нет никаких возражений против того, чтобы пользоваться более широкими категориями, чем обувь и пальто, — и отделить данные объяснения от теорий, приписывающих циклы или кризисы диспропорции между этапами производства, взятыми в целом, например между производством инвестиционных и потребительских благ, поскольку непропорциональности последнего рода всегда связаны с другими факторами, например с денежными факторами или с излишним сбережением, и являются, следовательно, скорее симптомами или последствиями, чем «причинами» цикла.↑

6-4. Конечно, в каком-то смысле недопотребление всегда может быть охарактеризовано как перепроизводство. Поэтому фон Бергманн назвал теорию Мальтуса «теорией мотивированного перепроизводства». Однако в целях ясности лучше избегать последней фразы в тех случаях, когда автор видит основную причину проблемы цикла в поведении потребителей, даже если результатом такого поведения также является того или иного рода перепроизводство; по той же причине мы приняли строгое определение «непропорциональности». Рассмотрим три типа теорий недопотребления; все они появились в течение рассматриваемого периода. Первый тип — только что упомянутая теория избыточного сбережения, главным выразителем которой был Мальтус. Второй тип — это теория «нерасходования», подчеркивающая нарушения в экономике, возникающие вследствие решений сберегать, которые не компенсируются решениями инвестировать. Мальтус уделил некоторое внимание этой идее, которая была выдвинута давно (ее можно приписать, например, Кенэ и нескольким его французским предшественникам), но не играла большой роли в современной экономической теории вплоть до наших дней. Третий тип теории недопотребления — это теория массовой бедности, приписывающая перепроизводство неспособности рабочих из-за низкой зарплаты «покупать свою собственную продукцию». Наиболее важными сторонниками этой теории были Сисмонди и, еще более определенно, Родбертус. Эта теория, как хорошо понимал Маркс, не заслуживает обсуждения, поскольку не учитывает элементарного факта, что недостаточная покупательная способность или даже растущая неспособность заработной платы покупать всю продукцию по ценам, покрывающим издержки, не способна помешать бесперебойному производству, удовлетворяющему спрос лиц, получающих доход не в виде заработной платы, на предметы роскоши или инвестиционные блага.↑

6-5. См. письмо Мальтуса в: Keynes J. M. Essays in Biography. P. 143; см. также относящееся к тому времени обсуждение полемики между Мальтусом и Сэем в работе Pay (Rau К. Н. Malthus und Say uber die Ursachen der jetzigen Handelsstockung. 1821).↑

6-6. Особенно рекомендуем наряду со статьей Сисмонди в энциклопедии Брустера (Brewster. Edinburgh Encyclopaedia) и Nouveaux Principes его статью Balance des consommations avec les productions в Revue encyclopedique (1824. May). В том же журнале (1827. May—June) он скрестил шпаги по данному вопросу с Дюнуайе.↑

6-7. Roscher. Grundlagen. 1st ed. 1854 г; перевод на английский язык — Principles — вышел в 1878 г. См.: Principles. Book IV, § 216-217 (о коммерческих кризисах); § 220 (When Saving is Injurious {«когда сбережения приносят вред»}). Теория о том, что каждое обстоятельство, приводящее к внезапному и значительному росту производства или снижению потребления, или «нарушению обычного хода промышленного производства, влечет за собой торговый кризис», еще полнее разъясняется в Ansichten der Volkswirtschaft (1861). Этот взгляд на суть вопроса, иногда увенчанный проницательным и поучительным анализом отдельных ситуаций, был очень распространен во Франции. В связи с этим можно привести такие имена, как Курсель-Сенёй, Шевалье и много других; все эти авторы отличались только удельным весом, который они придавали разным обстоятельствам, например кредитной экспансии. Достаточно привести типичный пример — работу Жозефа Гарнье: Gamier Joseph. Elements. 1845 (позднее издан под заглавием Traite). Особенно стоит упомянуть его статью Crises commerciales в толковом словаре Dictionnaire universe! theorique et pratique du commerce et de la navigation (1859).↑

6-8. Однако при этом он нашел формулировку, не лишенную элегантности, и она звучит привычно для современного уха, хотя смысл идеи Сэя в ней полностью утрачен: Рошер сказал, что закон Сэя верен для всех товаров, включая деньги.↑

6-9. Эта теория разрабатывалась в то время несколькими авторами, в том числе В. Бонне (Bonnet V. Questions economiques et financieres a propos des crises. 1859).↑

6-10. Wirth Max. Geschichte der Handelskrisen. 1858. Вклад Макса Вирта в анализ незначителен. Но он был одним из первых, кто попытался дать описательную классификацию кризисов (кредитные кризисы, капитальные кризисы, спекулятивные кризисы и т. д.); данный подход к проблеме привлекал многих исследователей в Германии. Он подчеркивал также международный аспект кризисов.↑

6-11. Идея была нова, но не само слово. Сэр Уильям Петти использовал его по отношению к чередованию хороших и плохих урожаев («нехватка и изобилие») в своем «Трактате о налогах и сборах» (1662) при попытке рассчитать нормальную земельную ренту. Нет никаких свидетельств тому, что он имел какое-либо понятие об общем экономическом цикле или стремился объяснить его колебаниями урожаев.↑

6-12. По этому вопросу возникла некоторая путаница в связи с тем, что некоторые современные авторы, пользующиеся выражением «периодичность» в строгом смысле (повторение через постоянные промежутки времени), считают, что тот же смысл придавали этому слову все авторы, которые его использовали, и говорят об утверждении или отрицании периодичности там где следует говорить об утверждении или отрицании периодов постоянной продолжительности. Об этом не следует забывать. Лорд Оверстон говорил об «условиях, которые периодически возвращаются», но не утверждал, что они «повторяются через равные периоды». Жюгляр (см. ниже, часть IV, глава 8, § 9а) говорил о retour periodique {периодическом возвращении — фр-} кризисов, но в его датировке этих кризисов заметны весьма неравные временные интервалы между ними. Более того, он отрицал, что имеющиеся данные предполагают наличие какого-либо определенного периода.↑

6-13. Прежде всего упомяну Джона Уэйда, стоявшего совершенно в стороне от общего направления; его вежливое отношение к «политической экономии» просто маскирует чувства, близкие к презрению. В своей работе (Wade John. History of the Middle and Working Classes... 1833) он изложил весьма развернутую теорию о «торговом цикле депрессии и процветания», которому он приписывал среднюю продолжительность от пяти до семи лет; цикл был выражен в основном в показателях цен и занятости. При всей ошибочности и неубедительности его рассуждений работа представляет некоторый интерес как примитивный пример эндогенной динамической модели, которая воспроизводит чередование депрессии и процветания в силу лаговой зависимости между ценами и потреблением. Заслуживает упоминания и работа Хайда Кларка (Clarke Hyde. Physical Economy ...//Railway Register. 1847), известная мне только из сообщения Джевонса (Jevons. Investigations in Currency and Finance. P. 222-223). Он установил десятилетний цикл (1796, 1806, 1817, 1827, 1837 и 1847гг. — даты кризисов, что наводит на мысль о несколько неточном обращении с данными); кроме того, он добавил более длительный цикл, около 54 лет, что является поразительным предвидением многих циклов или интервалов, обнаруженных позднее, прежде всего длинных волн Кондратьева (см. ниже, часть IV, глава 8). Но его попытки дать объяснение цикла с помощью метеорологических явлений ни к чему не привели. Я хочу привлечь внимание к интересным работам, опубликованным в Transactions of the Manchester Statistical Society, особенно к статьям У. Лэнгтона (1857-1858) и Джона Миллса (1867-1868). И тот и другой представили некоторые доказательства десятилетнего цикла, который оба довольно смутно связывали с психологическими («моральными») факторами. Первый из них к тому же предвосхитил сделанный Джевонсом анализ «осеннего истощения» и отметил факт, что третий квартал года особенно благоприятен для возникновения кризисов; второй обозначил свои циклы как кредитные. В Соединенных Штатах периодичность циклов в смысле их повторяемости была признана очень рано. В остальном усердно обсуждался вопрос, являлся ли банковский кредит причиной циклов (см., например: Raguet С. Treatise on Currency and Banking. 1839; данный автор представил также интересную, но неадекватно мотивированную теорию циклов, основанную на концепции чрезмерного потребления). Р. Хэар (Hare R. Do Banks Increase Loanable Capital?//Hunt's Merchants' Magazine. 1852) был одним из первых авторов, приписывавших циклам функцию ускорения экономического прогресса.↑

6-14. Некоторые современные им авторы, особенно Хайд Кларк и Лэнгтон, признавали множество циклов, происходящих одновременно. Тук и Оверстон допускали только один тип циклических колебаний.↑

6-15. Таким авторитетом был сэр Т. Э. Грегори. Но описание событий с 1828 по 1837 г., данное Туком (как указал Кеппер) в главах 9 и 10 его «Истории» (том 2, особенно последний абзац § 2, главы 9), убедительно показывает, что он сознавал существование определенного циклического механизма, который в данных главах описан как отставание предложения от потребления в период «роста рынка» и обратная ситуация в последующей фазе «стагнации». «Фазы между периодами доверия и недоверия, духа предпринимательства и упадка» отмечены на с. 175 тома 1. Имеется даже предположение о существовании десятилетнего цикла.↑

6-16. Этот знаменитый и часто цитируемый отрывок встречается в его работе Reflections suggested by Perusal of Mr. J. Horsley Palmer's Pamphlet on the Causes and Consequences of the Pressure on the Money Market (1837; переизд.: Tracts. P. 31). Но краткое представление о его взглядах по данному вопросу можно получить, только собрав комментарии, бессистемно разбросанные по всему сборнику трактатов, писем и выступлений. Остается много неясностей и противоречий, которые нельзя разрешить. Справедливо допустить, что он никогда не продумывал свои идеи до конца.↑

6-17. Фон Бергманн (Bergmann, Eugen, von. Die Wirtschaftskrisen. P. 239) упомянул одного французского автора, Бриона (Briaune. 1) Des Crises commerciales... 1840; 2) Du Prix des grains, du libre echange et des reserves. 1857), который представил ясно очерченную теорию циклов, основанную на колебаниях урожаев, смысл которой состоял в том, что по существу цикл — это не что иное, как влияние хороших и плохих урожаев на общий доход общества.↑

6-18. Даже Дж. У. Норман (Norman G. W. Remarks upon some Prevalent Errors with respect to Currency and Banking), ближе других известных авторов подошедший к тому, чтобы поддержать чисто монетарную теорию циклов в вышеуказанном смысле, резко ограничивает ее значение, допуская много других каузальных факторов. Ряд американских работ упомянут Миллером (Miller Н.Е. Banking Theories in the United States before I860. P. 193 et seq.).↑

6-19. Особенно рекомендуем его работу A Letter to J. В. Smith (1840). Несомненно, Оверстон иногда выражал свои мысли по данной теме довольно небрежно, но я не думаю, что можно рассматривать высказывания, на которые мы ссылаемся, как противоречащие другим его положениям или как нелогичные уступки, на которые часто идут люди, вовлеченные в политическую дискуссию.↑

6-20. Эту фразу он использовал в своем выступлении Evidence before the House of Commons Committee on Bank Acts (1857) и в приложении к нему (переизд. — 1858). Я думаю, можно с уверенностью отождествить этот реальный капитал с запасом покупательной силы, который банки поглощают из сбережений публики или получают путем ввоза золота; таким образом, его аргумент метил в «фиктивный» капитал Рикардо. Возможно, это отличие связывалось в его сознании банкира с другим, но родственным различием между фондами, предназначенными для инвестиций на длительный период, и фондами, которые, хотя и были доступны только на короткие периоды, использовались тем не менее для финансирования долгосрочных капиталовложений.↑

6-21. Это отчасти объясняется тем, что Милль не сосредоточил в одном месте все, что он мог сказать о кризисах или циклах. Он поверхностно рассмотрел данную тему в «Основах» (Книга III. Глава 12, § 3). Материал по данной теме можно найти и на многих других страницах этого труда, особенно в главах 14 и 23 книги III и в главе 4 книги IV.↑

6-22. Основной материал — это книга IV («Колебания промышленности, торговли и кредита») в работе «Money, credit and commerce», опубликованной в 1923 г., но состоящей главным образом из результатов значительно более ранних работ (некоторые из них датированы 1880-ми гг.). Кроме того, имеется несколько относящихся к теме отрывков в работе Маршалла Принципы. Использованная выше фраза: «Цены растут или снижаются потому, что они уже поднялись или снизились» — принадлежит Маршаллу.↑

6-23. О марксистской литературе на данную тему см.: Sweezy P. M. Theory of Capitalist Development. Part. III. Мне кажется, что более правильной, чем интерпретация Суизи, является интерпретация Г. Смита (Smith H. Marx and the Trade Cycle//Review of Economic Studies. 1937. June), которую мы особенно рекомендуем читателю. Ссылка на данную работу частично искупит краткость нижеследующих комментариев. Другим оправданием послужит невозможность представить приемлемый обзор огромной массы относящегося к теме материала в пределах имеющегося в книге места. Большая часть этого материала может быть найдена (знаменитые, но неадекватные отрывки из «Коммунистического манифеста» и I тома «Капитала» имеют наименьшее значение) в томах II и III «Капитала» и особенно в «Теориях прибавочной стоимости». Важны также несколько писем, например переписка с Энгельсом о периоде обновления основного капитала в текстильной промышленности Англии.↑

6-24. В «Капитале» (Das Kapital. Vol. 1. P. 695; перевод на английский язык издан Керром в 1906 г.) есть фраза: «Поверхностность политической экономии проявляется в том факте, что она рассматривает расширение и сокращение кредита, которые являются просто симптомами периодических перемен в промышленном цикле, как их причину». Разумеется, к политической экономии в целом это не относится, но в том, что хотел выразить Маркс, все же есть много правды.↑

6-25. Можно многое сказать как о самом «факте», так и о вере в него Маркса. Его веру в этот факт можно «доказать» тем же способом, каким мы можем «доказать», что Маркс верил в сокрушительный крах капиталистического порядка вещей. Возможно, он верил в это, но в конце жизни отошел от этих взглядов. Для нас важнее отметить следующее: а) тезис о возрастании интенсивности кризисов не является логически неотъемлемой частью его общей теории; b) некоторые марксисты более позднего времени, особенно Гильфердинг, отвергали этот тезис до тех пор, пока события 1929-1932 гг. не представили факты, казалось бы, его подтверждающие.↑

6-26. Капитал, т. 1. гл. 25, § 3.↑

6-27. Нетрудно понять, почему в реальной жизни накопление подвержено влиянию дестабилизирующих факторов, таких как спекулятивные мании, ошибки, неудачи всякого рода. Но эти факторы — что было хорошо известно Марксу — не решают главную теоретическую проблему: почему циклические колебания должны быть имманентно присущи логике капитализма.↑

6-28. Читатель не должен позволять сбить себя с толку частым повторением в работах Маркса слова «перепроизводство»; как мы видели, оно употребляется даже при перечислении последовательности фаз. У Маркса это слово имеет лишь описательное значение. Конечно, в его феноменологии циклов играет роль общее затоваривание. Но он был далек от того, чтобы придавать ему какое-либо каузальное значение, в отличие от некоторых его последователей (см. например: Kautsky К. Das Erfurter Programm. 1891).↑

6-29. См. выше, прим, 4 в данном параграфе. Поскольку никто никогда не приписывал Марксу теорию недопотребления того типа, который мы назвали теорией недостаточного расходования (кейнсианская теория), было бы излишне настаивать на том, будто, согласно Марксу, капиталисты всегда спешат вложить свои средства, а следовательно, этот элемент в его системе отсутствует. Так как эти капиталисты вынуждены делать инвестиции под давлением конкурентов, то же самое рассуждение применимо и к мальтузианскому недопотреблению.↑

6-30. Подробнее см.: Smith H. Marx and the Trade Cycle. P. 193-195. Недопотребление рабочих входит в теорию, но только как косвенный и второстепенный фактор, а не основная причина. Если бы заработная плата рабочих была выше, т. е. эксплуатация была бы слабее, то темпы накопления также снизились бы; а поскольку причина циклов — накопление, мы могли бы ожидать, что циклы в этом случае будут выражены не так резко.↑

6-31. Указанный факт можно, конечно, выразить словосочетанием «перепроизводство капитала». Но это не делает Маркса сторонником теории перепроизводства или непропорциональности производства.↑

6-32. Нам пришлось опустить многие черты рассуждений Маркса относительно циклов, например его краткие и поверхностные ссылки на существование самозарождающегося механизма, работающего за счет своей накопленной энергии. Однако мы отметили его интерес к циклу замены основного капитала. Этот поиск дополнительных фактов подтверждает догадку, что главная проблема осталась для него нерешенной.↑