Юлия Латынина "Инсайдер"

Глава десятая,

в которой Теренс Бемиш знакомится с жизнью имперских окраин, а господин Шаваш предлагает оригинальный план реструктуризации государственного долга


Джайлс прилетел с Земли через три дня, привезя довольно пухлый пакет с бумагами, запечатанный вакуумной лентой и не предназначенный для посторонних глаз. Джайлс подал Бемишу пакет и запер дверь, а Бемиш задрал ноги на стол и погрузился в изучение пакета.

Через час, проглядев документы, Бемиш сказал:

— Все это очень хорошо, а вы говорили с вашим начальством о моей просьбе?

— Какой?

— О Киссуре и военной академии.

— Да. Они против.

— Почему?

Джайлс помолчал.

— Скажите, Теренс, вы рассказали Киссуру, что тут строят?

— Какое это имеет значение?

— Это имеет то значение, что пять лет назад, после того как Киссур сбежал с Земли, он оказался в одном из учебных лагерей Геры. Именно там он научился обращаться с гранатометом и всей остальной современной снастью для убийства, которой он неплохо владеет.

— Это все?

— Нет, не все. Вы не забыли о парне, который пришел на стройку с рекомендацией Киссура и залез в ваш компьютер?

— Это не была рекомендация Киссура. Это была рекомендация одного из его управляющих. Такие рекомендации стоят на черном рынке десять «розовых» штучка. Хотите я вам завтра достану хоть дюжину?

— Месяц назад Киссур летал на Кассандру. Там он встречался с одним из своих старых приятелей. Вот с этим.

И Джайлс, порывшись в кармашке, вынул и положил перед Бемишем фотокарточку.

— Этот человек, между прочим, когда-то возглавлял анархистскую террористическую группу «АБЦ». На его счету...

— Мне не интересен его счет, — оборвал Бемиш разведчика.

— Да? А Шаваш был весьма заинтересован.

— Не советую вам разговаривать по этому поводу с Шавашем, — у вас и у Шаваша разные цели.

— В смысле?

— Вы хотите выяснить, связан ли Киссур с террористами, а Шаваш хочет доказать, что он с ними связан. Разумеется, он это докажет.

— Безо всяких оснований?

— Киссур — это тысяча и одно приключение. Если напротив него горит дом, он бежит в дом и спасает ребенка. Если дом не горит, он вполне может дом поджечь. Разумеется, террорист навестил Киссура. Киссур слишком колоритная фигура, чтобы его не навестить. Ну и что? Я не видел Шаваша в тот момент, когда вы задавали ему свой вопрос, но я готов поклясться, что Шаваш чуть не лопнул со смеха. Если бы отвечал вам искренне, он бы тут же ответил, что человек, который осмелится сравнить государя Иршахчана с каким-нибудь дохлым землянином Марксом, — этот человек рискует тут же искупаться в бассейне. Но Шаваш этого не сказал, потому что Шаваш ненавидит Киссура. Вы подкинули Шавашу идею: он приищет доказательства. Он приищет связных между Киссуром и террористами и научит их, как говорить. Киссур — непредсказуемый человек, но Шаваш умеет предсказать и его. Если человек подойдет к Киссуру и скажет: «Давай взорвем банк из стремления к светлому будущему», то Киссур выкинет его в окошко. А человек, наученный Шавашем, подойдет и скажет: «Почему бы нам не взорвать банк и угостить этих взяточников так, как они заслуживают?» — «Прекрасная идея!» — воскликнет Киссур. После этого Шаваш получит возможность стереть Киссура в порошок, хотя на самом деле за организацию ограбления банка следовало бы посадить не Киссура, а Шаваша.

Джайлс помолчал.

— Я думал то же самое, Теренс, — сказал он. — Я раскричался, что все это чушь... В общем, они меня познакомили с одним следователем. Киссур торгует наркотиками.

— Что?!

— Киссур торгует наркотиками. На его землях в Верхнем Варнарайне выращивается огромное количество вейской «волчьей метелки». Это происходит с прямого благословения хозяина земель. Я очень сожалею, Теренс, но мы не можем принять в военную академию одного из боссов вейской наркомафии.

И разведчик вышел из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь.

Минут через пять в кабинет зашел Ашиник с ворохом распечаток.

— Что с вами, хозяин? Вы плачете?

Бемиш не отвечал.

— Вам плохо? Вызвать врача?

* * *

Дня через три Киссур с Ханадаром Сушеным Фиником, да Алдоном Рысенком, да двумя собаками заехал к Бемишу, и они впятером отправились на конную прогулку.

Поле, на которое они выехали, уже было покрыго бетонными плитами. Далеко на взгорке торчали срубленные пни, словно остатки зубов во рту старика, и веселый красный трактор с грохотом и визгом вытаскивал их из земли.

Как-то незаметно новая дорога кончилась, — всадники скакали по старому императорскому тракту, с желтоватыми каменными колеями, с широкими пальмами и узкими пирамидальными тополями, высаженными вдоль дороги согласно древним законам... Вдали замелькали зеленые взгорки и покрытые водой рисовые чеки. Бемиш восторженно вертел головой: красота была, словно на фотографии.

На ветке тополя сидела белка и ела орех. Ханадар Сушеный Финик, развлекаясь, выстрелом выбил орех из беличьих лапок, и та в ужасе брызнула вверх по дереву.

— Раньше здесь была xорошая охота, — сказал Ханадар Бемишу, — а теперь из крупных зверей тут остались только твои бульдозеры.

— Слушайте, — сказал Киссур, — а почему бы нам не поехать в Черное Гнездо? Там отличная охота.

— Когда?

— А почему бы нам не отправиться прямо сейчас?

— На конях?

— Отличная мысль, — сказал Киссур,— так поскакали!

Ханадар оглушительно захохотал.

И они поскакали. Бемишу было так хорошо, как никогда в жизни. Ему захотелось отменить все на свете совещания, ему было плевать на космодром и на инвестиционные фонды, — ему хотелось только скакать по этой дороге, на которой застрял бы его автомобиль и которую разроет его бульдозер.

К вечеру Киссур показал на кумирню, заросшую лопухами, и осведомился:

— Переночуем здесь или в поле?

Бемиш опомнился.

— Киссур, — сказал он, — у меня завтра в восемь утра рабочая встреча. Мы успеем вернуться до рассвета?

Ханадар заплясал в седле от смеха.

— Теренс, — сказал он, — Черное Гнездо, — это родовой замок Киссура, в Горном Варнарайне. Там живет старая Эльда, и неделю назад туда приехал Ашидан.

— Постойте, — сказал Бемиш, — но это полторы тысячи километров!

— Тысяча и шестьсот тридцать, если я не забыл вашего проклятого счета, — хохотнул Ханадар.

Бемиш поворотил коня.

— Сожалею, господа, — проговорил он, — но у меня нет времени на десятидневную скачку вдоль хороших хайвеев.

— Эй, — сказал Киссур, — вы не можете изменить слову! Вы обещали мне охоту в Черном Гнезде!

— Я не обещал скакать туда на коне, — возмутился Бемиш.

— До настоящего замка,— сказал Ханадар,— нельзя доехать в автомобиле. До настоящего замка надо скакать пять дней и пять ночей. А землянин уже отбил себе всю задницу.

Это было несправедливое замечание. Тем более несправедливое, что последние два месяца Бемиш по утрам объезжал территорию стройки на лошади, признав ее преимущество над тяжелозадым вездеходом и верхоглядом-флайером. Так что Бемиш ездил очень прилично, хотя и проигрывал этой компании варваров, которых отцы посадили на лощадь раньше, чем матери начали учить их ходить.

— Ладно, — сказал Киссур, — можете возвращаться, — но двадцать третьего я жду вас в Черном Гнезде.

— Двадцать третьего? Вы что, собираетесь доскакать до своего замка за пять дней?

— Семь лет назад, — сказал Ханадар, — я проделал этот путь за пять дней, и со мной было двести всадников со щитами и копьями, и каждый день у нас было по стычке.

— Ладно, — сказал Бемиш, — я возьму машину и приеду в ваше Гнездо, черное или белое, и я уверен, что обгоню вас по дороге.

* * *

На следующее утро пожаловали гости: посол Федерации, господин Лиддел, Шаваш и его непосредственный начальник, министр финансов Сарджик. Министр финансов был уже совсем плох, — лысая его головка дергалась, глазки слезились. Этого человека Шаваш извлек откуда-то из провинции Чахар, где тот сидел со времен государя Неевика. По непроверенным слухам, министр финансов не имел пластиковых карточек, а видя их у других, качал головой: «Ничего хорошего из этого не выйдет, уверяю вас! Вот банк Шакуника тоже выпускал частные деньги, а потом банк конфисковали, и деньги пропали! А если правительству Федерации не хватит денег и оно конфискует ваш банк?» Старый министр крепко усвоил в юности правило, согласно которому чем богаче предприниматель, тем больше у государства чешутся руки на его богатство, и переделать себя уже не мог.

Министра запихали в комнатку, а Шаваш поехал осматривать стройку.

— А где Киссур, — спросил он, — и что вы такой взъерошенный?

— Киссур, — сказал Бемиш, — поехал со своими товарищами до Черного Гнезда. На конях.

Шаваш усмехнулся.

— А вы?

— А я всю ночь ехал обратно. В деревнях вокруг не было ни одного телефона, а спутниковый я с собой по дурости не взял.

Бемиш ужасно устал, так как ехал шагом, боясь утомить лошадь, а спать в седле он не умел да и учиться этому не собирался.

— Понятно, — сказал Шаваш, — Ханадар Сушеный Финик намерен проехаться по местам боевой славы. Эти люди живут в позапрошлом веке.

Напоследок Бемиш спросил, откуда взялась история о том, что Киссур торгует наркотиками, но Шаваш, улыбаясь, отговорился полным незнанием.

* * *

По зрелом размышлении Бемиш решил ехать машиной, и очень был горд, что посмотрит Страну Великого Света не из иллюминатора, а из ветрового стекла.

Он выбрал старый джип на высоких колесах, с двумя ведущими осями, сунул в багажник вторую запаску, охотничьи сапоги, целую батарею бутылок с питьевой водой и несколько банок консервов. Он приварил к багажнику стальные стойки и приторочил к ним легкий мотоцикл. Бемиш помнил, как улыбнулся Ханадар, сказав, что до Черного Гнезда нельзя ехать на автомобиле, а надо скакать на лошади. Зная Ханадара, он подозревал, что над ним затеяли гнусную шутку и автомобильная дорога к замку существует только на карте.

Бемиш ехал из центра империи к ее варварской окраине, и каждый километр, отделявший его от столицы, казалось, погружал его в глубь веков. Первыми пропали хорошенькие усадьбы с антеннами космической связи, затем — иноземные товары на придорожных лотках, затем — фабричные рубашки на прохожих. Вокруг потянулись залитые водой рисовые поля, глиняные деревни, где лаяли собаки и били барабаны в управах и где фасон домов не менялся три тысячи лет, где крестьяне в конопляных штанах пели тысячелетние песни, собирая урожай, и только безупречное шоссе, как мостик, проложенный над временем для любопытного наблюдателя, соединяло резво катящийся джип с далеким миром стекла и стали.

Через тысячу километров кончилось и шоссе: джип запрыгал по каменной горной дороге, — последнему слову строительной техники времен государя Иршахчана. Животные осмелели, стали выходить на дорогу. Редкие люди, наоборот, бросались от непонятной повозки в лес. Рисовые поля пропали, некоторые деревни в этих горах до сих пор жили охотой и ягодой да еще грабежом случайных путников.

Вечером, на второй день, Бемиш увидел у придорожной харчевни пяток знакомых коней и остановился.

Киссур со спутниками сидели за дощатым столом и жрали кабана. Бемиш присоединился к ним.

— Я вас обгоню, — сказал Бемиш.

— Гм, — сказал Киссур, — между прочим, я могу приказать проколоть тебе шины.

Бемиш ответил ему в тон:

— А я могу подать за это на тебя в суд.

Киссур жадно жевал кабана.

— Это моя земля. Я здесь хозяин над налогами и судом. Так что, если ты подашь на меня в суд, я. пожалуй, присужу тебя к веревке за лжесвидетельство.

— И часто ты так судишь?

— Никогда, — сказал Киссур. — Если присудить человека к смерти, его родственники станут охотиться за тобой. Родовая месть. А за тебя кто будет мстить?

— За землянина никто не будет мстить, — согласился Ханадар Сушеный Финик. — Земляне считают, что за них должно мстить правительство. Скоро правительство будет спать за них с женщинами.

Бемишу отвели лучшую конуру в харчевне, и вечером Киссур прислал ему девицу. Девица была довольно хорошенькая и мытая. Она стояла, застенчиво теребя босой ножкой циновку. Бемиш посадил девицу к себе на колени и стал перебирать ожерелье у нее на шее. На ожерелье висели несколько тяжелых, неправильной формы серебряных монет, с дырочкой посередине и полустертым клеймом Золотого Государя, десяток десятицентовиков и квотеров, щвейцарский франк и даже, сколь мог разобрать Бемиш по-немецки, один никелевый талончик для проезда на метро в городе Кельне.

Бемиш спихнул девицу с колен, покопался в бумажнике и высыпал на ладонь тамошнюю мелочь. Он выбрал из мелочи давно там валявшийся, как он правильно помнил, десятицентовик, показал его девице и постучал пальцем по серебряному «единорогу», размером с куриное яйцо, квадратному и с круглой дырочкой посередине, с надписью во славу государя Меенуна.

— Поменяемся? — сказал он.

Глаза девицы распустились от радости. Она быстро потащила ожерелье с шеи. Бемиш схватил ее за руку.

— Слушай, дура! — сказал он. — Если взять один десятицентовик. и еще один, и еще сто, и еще тысячу и набить этими десятицентовиками вон тот ларь в углу, — то весь этот ларь будет стоить меньше, чем одна эта серебряная монета. Ясно?

Девица кивнула.

— А теперь проваливай отсюда, — сказал Бемиш.

Глаза девицы погрустнели.

— Так мы не поменяемся? — спросила она, глядя на десятицентовик с нескрываемым вожделением.

Бемиш отдал ей десятицентовик и вытолкал вон.

Когда на следующее утро Бемиш встал, Киссура и его свиты уже не было, они ускакали ни свет ни заря.

— Скоро я их нагоню?— спросил Бемиш у хозяйки.

— Нет, — сказала хозяйка харчевни, — вам, господин, надо ехать в объезд, через Белый Перевал, а они поскакали напрямик. К вечеру будете в замке.

— А они?

— Гм, — засомневалась женщина, — если днем подтает и будет лавина, то, конечно, первым приедете вы, а если лавины не будет, то они, конечно, поспеют раньше.

— А тяжелая там дорога, напрямик?

— Не знаю. С тех пор, как старый Шан сломал там шею, по ней уже лет десять не ездили.

Горная дорога петляла, как плеть тыквы. Вдруг пошел крупный, с клочьями снега дождь. Дворники не успевали очищать стекло. Бемиш жутко боялся за Киссура: тот, конечно, не старый Шан, но шею сломать может.

Горные эти места были дики до крайности. В прибрежных районах некогда процветала торговля, и десятка три лет назад местные города, наподобие Ламассы или Кудума, могли похвастаться сильными коммунами и обилием торговцев. Гражданская война в империи перевернула все: люди из замков подняли головы, сыновья торговцев ушли в их дружинники, дочери — в наложницы. Спрос на воинственную аломскую знать был такой, что средний рыцарь в империи мог награбить за два месяца больше, чем средний торговец— наторговать за два года. Когда же война окончилась, оказалось, что торговцы в Ламассе повымерли за нерентабельностью, и людей со звезд встретила земля разбойников и бандитов.

Руки империи едва дотягивались в этот странный край; официально ответственность за порядок в окрестностях нес владелец замка, но он-то обычно и был первым бандитом. Ни о какой разработке залежей нельзя было и думать, потому что к горным инженерам тут же подъезжали люди на лошадях, но с гранатометом под мышкой и требовали ясак.

Ни один проезжий не был тут в безопасности. Самый гнусный случай произошел года три назад, когда вице-президент Мирового Банка, любитель-альпинист, черт его дери, вздумал с двумя своими друзьями покорить здешний пик Айч-Ахал.

Еще на подъезде к пику он попался в плен к одному из местных родовитых бандитов и был препровожден в замок. На следующий день в банк пришел факс с фотографией вице-президента, сидящего на цепи в самой настоящей земляной яме, и требованием выкупа в один триллион денаров. Уставной фонд Мирового Банка составлял пять триллионов денаров.

Пресса взвыла.

Галактика потребовала от империи принятия решительных мер. Галактика потребовала узнать, в каком из замков находится пленник. «Да в любом — пожал плечами посол империи, — кому попался, там и сидит». Галактика потребовала принятия решительных мер по отношению к этакому краю.

Хозяин замка известил, что в случае решительных мер пленнику перережут глотку. Выручил Мировой Банк Киссур. Он срочно прилетел в свой замок и позвал окрестных сеньоров на пир и совещание. Те явились. Киссур бестрепетно арестовал три десятка съехавшихся к нему гостей и объявил, что расстреляет вечером всю эту публику, если вице-президента не выпустят.

Сеньора, захватившего вице-президента, среди гостей Киссура не было. Были, однако, его деверь и тесть. В ту же ночь вице-президент был выпущен безо всякого выкупа. Киссур впоследствии даже не соизволил встретиться со спасенным им человеком.

Уже к вечеру Бемиш выехал на главную и единственную улицу Черной деревни, вдалеке, над горой, на мгновенье мелькнул в разрыве облаков замок, со стеной, зубчатой, как кардиограмма.

В эту минуту на мокрой дороге показался гусь. Бемиш ожидал, что гусь посторонится и даст место автомобилю, потому что, с точки зрения землянина, дороги были предназначены для машин, а не для гусей. Но с точки зрения гуся, дороги были предназначены именно для гусей, и вследствие этого несовпадения во взглядах гусь уставился на машину с любопытством, а потом повернулся к ней спиной и нагнул голову.

Впоследствии Бемишу объяснили, что надо было снизить скорость и проехать поверх гуся, и гусь был бы здоров, и машина была бы цела. Но Бемиш не знал обычаев здешних гусей.

Он вывернул руль вправо и нажал на тормоз. Машину развернуло, как перышко. Бемиш влетел в кусты ежевики, бывшие в деревне вместо изгородей, едва не расшибив голову о руль. Машина вздрогнула и замерла. Бемиш хлопнул дверцей и пошел смотреть.

Передние колеса сидели глубоко в придорожной канаве, и одно из них попросту отвалилось. Бемиш оглянулся. Гусенок, отчаянно кося глазом, торопливо побежал с дороги прочь. «Сукин сын!» — громко сказал Бемиш.

Быстро темнело, накрапывал дождь. Нечего было и думать починить машину. Собака за ежевичной изгородью старалась, как противопожарная сигнализация. К ней постепенно присоединялись все новые и новые псы. Что же до людей — деревня как вымерла.

— Эй, — заорал Бемиш, — хозяева!

Кричать пришлось довольно долго. Наконец дверь домика растворилась и с порога спросили:

— Ну? Чего кричишь в темноте?

В проеме двери что-то поблескивало, человека же видно не было.

— Телефон у вас есть? — спросил Бемиш.

— Телефона нет. Веерник есть, — ответили за порогом.

Бемиш осклабился:

— Веерник у меня есть у самого.

Дверь захлопнулась. Бемиш задумчиво пнул ногой машину, закинул за левое плечо веерный излучатель, за правое рюкзачок и снял с распорок маленький мотоцикл. «Веерник, — подумал он, вспоминая блеск в отверстии двери, — какой там к черту веерник, — плазменный гранатомет по меньшей мере».

* * *

Сторожа впустили Бемиша в замок безо всякого удивления; на мотоцикле так на мотоцикле — кто их знает, этих землян? Правду, значит, говорят, что они на конях не умеют ездить. «Да, — подумал Бемиш, — тут совсем не тот народ, что в равнинах, тут тысячу лет молчали в обнимку с мечом, а теперь молчат в обнимку с гранатометом, тут каждый судебный приговор порождает родовую месть...»

Во дворе замка было скользко и сыро, как в размороженном холодильнике. Киссура еще не было. В верхнем зале, в креслах, дремала старая Эльда. Она посмотрела на беспокойного землянина, как на лягушку, и сказала, что скорее его, землянина, железная повозка разлетится на их, землян, дорогах, гладких, как щека евнуха, чем ее сын упадет с кручи в здешних горах.

Бемиш, со своим беспокойством, убрался.

Молодой хозяин замка, Ашидан, студент Кембриджа, дрых в главном зале, склонив златокудрую голову в тарелку с объедками. Над ним щерилась маска быка с факелами вместо рогов, а в камине под маской тлело, распространяя мерзкий запах, нечто, что при ближайшем рассмотрении оказалось останками наручного телефона.

— Это что? — спросил Бемиш дворецкого.

— Это госпожа Эльда, — ответил тот, — сказала, чтобы этих колдовских штучек не было в моем доме. Она его только утром нашла, перерыла комнаты и нашла.

Бемиш оглядел Ашидана повнимательней. Тот спал, беспокойно вздрагивая, и Бемишу не показалось, что он пьян.

— Что же, в замке нет никаких средств связи?

— Ох, — сказал слуга, — что связь! Видите, — сукно — и то домотканое. Иное — сожжет! — и показал на свое платье. Бемиш пощупал рукав, — действительно, дерюжка. Он и не понял поначалу, удивился, какая это шикарная куртка у слуги: в этом году была модна такая,узловатая, ткань.

Ночью Бемиш ворочался, не спал: старые сосны скрипели за узким окошком, сделанным не чтобы глядеть, а чтобы стрелять, и скрип их ветвей походил на скрип веревки повешенного. Бемиш вытянул из маленького приемничка антенну и стал слушать. Вдруг, пока он ловил станцию, услышал свое имя, и дальше — длинный плевок слов на аломском — за треском Бемиш их не разобрал, Бемиш покрутил ручку опять, но разговор уже кончился. «Гм, — подумал Бемиш, — а все-таки кто-то в замке упрятал от старой Эльды рацию».

* * *

Утром Бемиш отправился вниз, в деревню. Ему не очень-то хотелось жаловаться старой Эльде, что его железная тачка развалилась на той дороге, по которой пройдет даже баран в метель, и к тому же он был уверен, что в замке в автомобилях разбираются не больше, чем он — в гадании на масле. Бемиш шагал по свежей дороге мимо ежевичных изгородей и любопытных кур, размышляя о странном крае, где телефон в доме — роскошь, а штурмовая винтовка принадлежит к числу необходимых удобств.

Он дошел до машины через полчаса и остановился в недоумении.

Машина стояла на месте: покореженное колесо так и горбилось в канаве. Остальные три колеса исчезли в неизвестном направлении: машина сиротливо сидела на осях. Щетки пропали с ветрового стекла, и ветровое стекло пропало тоже. Бемиш запустил глаза внутрь: радиоприемник и подголовники, коврики сидений и ручки от замков, а также все пять стекол, помимо ветрового, аккуратно отсутствовали. На заднем сиденье «сидела» нетронутая аптечка.

Бемиш обогнул машину и отпер багажник. Внутри не было ничего, не считая пары стоптанных лубяных лаптей. Бемиш удивился, потому что у него не было в обычае носить лубяные лапти, но потом сообразил, что, вероятно, вор надел кожаные ботинки Бемиша: а лапти бросил на месте. Бемиш с мрачным предчувствием поднял капот и воззрился на двигатель. Бемиш неплохо знал устройство машины. Он сразу заметил, что ночные воры знали это устройство гораздо лучше.

Бемиш огляделся по сторонам: вокруг него гуляли гуси и индейки с красной соплей, и давешний гранатометный старик копал в своем огороде капусту. Гранатомета при нем не было, вероятно, по случаю дневного света.

— Эй, — сказал Бемиш.

Старик обернулся. На нем была рубаха, в девичестве бывшая белой, и штаны, о которых вообще ничего нельзя было сказать.

— Подойдите-ка сюда, — сказал Бемиш. Старик подошел. Сын его, в глубине огорода, не вертясь, заведеннр мотыжил землю. Бемиш помахал в воздухе берестяными лапотками и протянул их через забор.

— Вы не знаете, — сказал Бемиш, — чьи это?

Старик взял лапотки, вытащил из носка десятиденаровую бумажку, предварительно сунутую в лапоток Бемишем. Бумажку он скатал и сунул за ухо, а лапотки протянул Бемишу.

— Не знаю, — сказал он.

Бемиш потерял дар речи.

Вдруг он взглянул на себя со стороны: на хорошо одетого чужака, из мира, в который все люди, если будут хорошо работать и повиноваться начальству, попадут после смерти, — и на эту полуголую, нищую деревню, где нет телефона, но где вести о машине, которую можно раздеть, распространяются без телефона; где нет уборных, но есть минометы и где каждый знает о соседе все и не говориу ничего, — и с очевидной ясностью понял, что даже если бы ночные умельцы раздевали машину на глазах всей деревни, а так оно, вероятно, и было, — то ни одна полиция в мире все равно не смогла бы выведать, кто это сделал. По дороге прошуршали колеса.

— В чем дело?

Бемиш обернулся. Позади, в вишневой и узкой, как лепесток орхидеи, спортивной машине сидел брат Киссура. — Ашидан. Безукоризненная рубашка, пробор в волосах, запах одеколона, начинающий менеджер, выпускник Кембриджа, — на Бемиша вдруг приятно пахнуло его миром.

Теренс Бемиш насмешливо поднял лыковые лапоточки.

— Вот, — сказал он, — кто-то решил со мной поменяться... транспортными средствами.

Но Ашидан уже и сам все видел. Он вышел из машины, отворил дверцу с другой стороны и поклонился Бемишу, приглашая садиться. Бемиш сел. Крестьянин следил за ними испуганными глазами.

— Эй, — крикнул Ашидан парню в глубине огорода, — иди сюда!

Парень подошел.

— В машину, — сказал Ашидан парню.

Бемиш потянулся, чтобы открыть дверцу.

— В багажник, — добавил Ашидан, брезгливо глядя на грязные и босые ноги юноши. — Или ладно, можешь переодеться.

Парень побежал к дому. Бемиш вновь обрел дар речи.

— Но почему вы думаете, — спросил Бемиш, — что это он разул машину? Это мог быть любой...

— Если, — сказал ровным голосом Ашидан, — в деревне совершено преступление и преступник не пойман, то господин должен арестовать некоторое количество жителей деревни и держать их в залоге до тех пор, пока они не умрут или пока остальные не предоставят виновного.

Бемиш во все глаза глядел на Ашидана. Прелестный мальчик, — а тот был очень красив, больше напоминал преуспевающего менеджера. «Вот таким тоном говорили его предки, поколение за поколением, — подумал Бемиш. — Видно, прогресс в здешних местах заключается в том, что лорд кладет мужика в багажник автомобиля, а не привязывает к хвосту коня...»

— Этот человек, — сказал Ашидан, показывая на Бемиша, — побратим моего брата и гость моих предков. Брат мой приезжает сегодня, — слуги принесли вести, что он застрял на Бродячем Перевале и поскакал в обход, через Лох.

Крестьянин повалился на колени.

— Господин! — было непонятно, к кому он обращается: к Ашидану или к чужеземцу.

Сын крестьянина вышел из дома в чистой белой одежде, с узелком в руках. С ним был десятилетний мальчик.

— Господин, — продолжал старик, — возьмите меньшего, сейчас столько работы!

Ашидан задумчиво постучал по кожаному рулю.

— Гостю наших предков, — сказал он, — приснился нехороший сон о том, что кто-то разграбил его машину. Мне тоже приснился этот сон, и я поспешил сюда. Но теперь мне кажется, что это был ложный сон и что машина, целая, вернется в замок к вечеру.

С этими словами Ашидан нажал на газ, — машина обдала белую чистую одежду крестьянина целым веером грязи и умчалась.

* * *

Киссур прискакал в замок только в полдень. Слухи оказались верны: с Бродячего Перевала сошла лавина, задела людей и коней. Все остались живы, но коня Киссура, Звездочета, с белой стрелкой на лбу и широкими копытами, уволокло, только снег мелькнул красным. Они приехали по той же дороге, что и Бемиш, из-за коня глаза Киссура налились как вишни. Киссур взглянул на Бемиша, бросил:

— Ты выиграл пари. Завтра — охота, — и убежал наверх.

Бемиш за ним не полез. Чго-то страшное вдруг повисло в воздухе, каменные маски богов на стенах скривили землянину рты, заклацали зубами. Бемиш оглянулся: Ашидан, рядом, тоже стоял бледный и тер себе виски.

Киссур заперся в угловой башне и никого к себе не пускал Ханадар объяснил, что он плачет о коне и что так полагается.

Когда вечером машина Бемиша въехала во двор замка, Бемиш сидел на сторожевой башенке, глядя на драконовые облака. Бемиш побежал вниз.

Складный белобрысый парень вышел из машины и протянул ему, кланяясь, ключи. Все было на месте, в том Числе и сломанное колесо. Бемиш оглядел паренька, сказал:

— Спасибо. А сколько в селе автомобильных мастерских?

— Одна, — не краснея ответил парень.

Бемиш поглядел на ноги парня: тот стоял в луже и шевелил босыми пальцами. Землянин обошел машину кругом и отпер багажник: там важно топорщился чемодан. Бемиш раскрыл чемодан: белье и одежда были на месте, только две рубашки были влажные: видно, их стирали и гладили. Бемиш вытащил из чемодана кожаные ботинки.

— Держи, — сказал Бемиш, — это тебе подарок.

Парень ахнул и взял ботинки. Бемиш полез в карман, вынул триста местных «единорогов» и протянул парню.

— За работу.

— Сударь, — сказал парень, — мы ведь только починили колесо. Это стоит двадцать единорогов.

— Куда ты сейчас едешь? — спросил Бемиш.

— В Синий Лог, это на левом конце деревни.

— Садись, — сказал Бемиш. — я подвезу.

Деревня вытянулась вдоль дороги, как бы между горой и ущельем. В ширину она редко тянула на сотню метров, а длиной была километров восемь. Парень забился в угол, чуть не под сиденье, и молчал. Можно было подумать, что он первый раз в жизни сидит в машине. «Гм, — подумал Бемиш, — впрочем, господин и чужестранец подвозит его первый раз... Надеюсь, что я не очень роняю честь рода Белого Кречета».

— Давно Ашидан живет в замке?— спросил Бемиш.

— Второй месяц, господин.

— Он пьет?

— Нет, господин, — испуганно сказал парень.

Бемиш высадил парня у поля, где уже начинали танцевать девушки в синих и красных юбках, и подошел посмотреть, что росло на поле. Он хотел спросить, давно ли крестьяне выращивают на своих полях эту штуку, но тут к нему заспешил староста. Бемиш развернулся и уехал.

Он ехал по предзакатному лесу, пока не нашел хорошей лужайки слева от дороги. Он въехал на лужайку, заглушил мотор, приподнял капот и воззрился на двигатель.

Карбюратор был собран, как птичье гнездо, из самых разнообразных деталей, воздушный фильтр тоже был чужой. Остальное ночные воры из единственной в селе мастерской поставили, откуда взяли.

Бемиш развернулся и поехал обратно.

Киссур уже спустился во двор, и они вместе облазили замок. Тот был огромен: стены, как капустные листы, вставали одна за другой.

Замок сидел на самой верхушке скалы, и к нему вела только одна дорога, с запада. Со всех остальных сторон наружная стена на востоке стояла над пропастью, и эта пропасть для полноты защиты была гладко стесана, — этакая ровная, как стекло, стена.

Киссур показал гостю дворик, где убили Канута Кречета, и маленький замковый сад, под одной из яблонь которого прабабка Киссура согрешила с крылатым и двухголовым быком. Бемиш сказал Киссуру, что замок могли бы посещать туристы со всей Галактики.

— Этот замок не годится для туристов, — осклабился Киссур, — он не предоставляет всех удобств инвалидам, — и ловко протиснулся сквозь узкую и немыслимо крутую лестницу, змеящуюся вдоль одной из наружных стен.

* * *

Вечером в замке царило веселье: конюхи заплетали коням хвосты, из кладовых тащили старые луки, тисовые, огромные, обмотанные истлевшим волокном с серебряными надписями. Бемиш заглянул в полутемную конюшню и замер: Киссур, с холодной усмешкой, прятал в седельную суму тупорылый черный автомат.

Бемиш ступил внутрь. Киссур опустил плетеную крышку сумки.

— А на кого, — спросил Бемиш, — мы будем завтра охотиться?

— В здешних краях, — сказал Киссур, — издавна охотятся на крупного зверя: на вепря, на медведя.

На языке у Бемиша завертелось: «Хотел бы я знать, на какого такого вепря тут издавна охотятся с автоматами», — но Бемиш облизнул губы и проглотил вопрос.

* * *

Они выехали, когда месяц еще не убрался с черного неба, снаряженные так же, как и восемь, и сто лет назад: на Киссуре были серые замшевые сапожки, с узором в виде лилий и с высокими красными каблуками, но без шпор; зеленые штаны и красная куртка, перехваченная тяжелым поясом из золотых блях: каждая бляха изображала зверя или рыбу. Плащ на Киссуре был тоже зеленый, с двумя широкими полосами, шитыми золотой сеткой. На плече висел лук, за спиной— кожаный колчан, из которого торчали перья стрел, белые, как пенопласт. За поясом — швырковый топорик, у седла — два ясеневых дротика и меч. Другие господа были одеты так же. Для Киссура это нельзя было назвать театральным костюмом: он, как и большинство вейцев, и в столице одевался по-старому, а уж широкое ожерелье из нефритовых пластинок, оправленных в золотое плетенье с изображениями кречетов, носил почти всегда. А Бемиш, — Бемиш точно понял, что в своем охотничьем прорезиненном комбинезоне разгневает здешних диких богов и они оставят его без подопечной им дичи, и теперь, в кожаных штанах, расшитых серебром, чувствовал себя самозванцем.

Выезжая, Киссур бросил на алтарь у ворот кусок свежего мяса и постучал по камню обнаженным мечом, чтобы привлечь внимание бога.

Бемиш с интересом поглядел на меч: очень тяжелый и длинный, с трехгранным лезвием и каким-то узором, кажется, бегущими лошадями, по ребру. Рукоять была из сплетенных змей. Бемиш спросил, зачем им меч, и Киссур ответил, что без меча боги не посылают удачу: ведь по лезвию меча идет дорога на тот свет, и по ней уводят и приводят зверей.

Они наблюдали восход с верхушки горы: горный ветер плясал в хвостах их коней, — говорили, что в древности этот ветер покрывал кобылиц, — черные с белым пятном кони рождались от этого ветра, и под копытами изредка похрустывали ракушки, напоминание о море, бывшем здесь миллионы лет назад. Потом Киссур углядел оленя, тоже вздумавшего полюбовать> ся рассветом; спустили собак, поскакали следом.

Господ было пятеро— Киссур, Ашидан, Ханадар Сушеный Финик, Алдон и Бемиш, еще было восемь собак и трое слуг — они выгнали оленя прямо на Киссура, и тот, расширив глаза и дико закричав, метнул копье, поданное одним из слуг. Крашенное желтым, с зеленой шишкой на конце, копье пробило оленя почти насквозь легче, чем оно пробивало старый клен в столичной усадьбе Киссура. Вдруг зашумел лес, полетели листья. Бемишу пришло в голову или здешние боги подсказали: «Сегодня с Киссуром будет несчастье. Вчера гора взяла коня, сегодня...»

К полудню Бемиш был пьян от крови: слуги куда-то отстали, он с Киссуром и Ашаданом выехал на поросшую рыжими цветами полянку. Киссур, отъехав в другой конец полянки, разглядывал мох на дереве, видимо, гадал.

В этот миг на полянку выскочил медвежонок и, ошалев, полетел вверх по дереву.

— Не надо, — сказал Киссур брату, — это дурной знак.

Но Ашидан уже натянул лук и выстрелил: медвежонок отцепился от дерева и упал. Ашидан спрыгнул с седла и побежал к медвежонку. В этот миг кусты раздвинулись, раздался рев, и на полянку вывалилась огромная, черная с бурым медведица.

— Ашидан! — заорал Бемиш.

Ашидан обернулся. Медведица поднялась на задние лапы, а юноша стоял перед ней, растерянный, с обломком стрелы, вытащенным из ее сына.

Бемиш выхватил пистолет. Но раньше, чем он успел поднять руку, Киссур скатился с мечом с седла и поднырнул медведице под брюхо. Ашидан, взвизгнув, отскочил в сторону. Бемиш выстрелил. Медведица грузно взмахнула лапами в воздухе и обрушилась на Киссура. Дернулась и застыла, словно куча сваленного с самосвала торфа.

Бемиш и Ашидан бросились к медведице.

— Киссур, ты жив?

Никакого ответа.

Бемиш подбежал и стал дергать медведицу за ухо. В эту секунду груда мертвого, казалось бы, мяса, зашевелилась, и из-под нее выпростался Киссур.

— Черт, — оскалился он, — меч...

Но и меч, когда медведицу перевернули, оказался цел, — он вошел ей в брюхо чуть не по самую крестовину. Осмотрели морду: пуля пришлась медведице прямо в глаз.

Да, охота была славная; даже Сушеный Финик, который не умел улыбаться, визжал и ухал, а потом сел к костру у колен Киссура и запел те свои песни, которые Бемиш столько раз слышал с магнитофончиков в рабочих бараках, что уже научился любить.

Обратно ехали, когда уже вечерело. Кони шли по тропинке двое в ряд, черная жирная земля осыпалась под их копытами, справа темной стеной вставал лесной склон, слева лохматое солнце садилось за далекие горы, покрытые сверкающим снегом, словно торт белой глазурью. Птицы вспархивали из-под копыт, жизнь была дивно хороша. «Господи, какой отель можно здесь построить», — мелькнуло у Бемиша в голове, — он был человек практичный, всегда искал, как приспособить природу к деньгам.

Ашидан, после случая с медвежонком, погрустнел, и теперь как-то так получилось, что Киссур со свитой поскакали вперед, а Бемиш отстал и ехал рядом с Ашиданом. Тот был бледен, — то ли от травки, которую возделывали крестьяне на здешнем поле, то ли от Кембриджа. Бемиш наклонился к Ашидану и негромко спросил:

— Киссур знает, что вы — наркоман?

— Я не наркоман, мне просто интересно! Я в любую минуту могу прекратить.

Бемиш, помимо воли, хмыкнул. Юноша вздрогнул. Потом вдруг оборотил серые глаза к землянину. Зрачки их были неестественно сужены.

— Это не моя. Это ваша вина, — сказал он, — семь лет назад из этого замка правили Варнарайном, а теперь это дыра, потому что рядом нет восьмиполосного шоссе! Вы прогнали наших богов, а что вы нам дали взамен? Банку с пепси-колой?

Ашидан схватил землянина за руку.

— Эта трава здесь росла всегда! Ее ели, чтобы говорить с богами! Вы даже разговоры с богами объявили уголовным преступлением!

— Бросьте, Ашидан! Вы не говорите ни с богом, ни с чертом, вы жрете эту траву для собственного удовольствия и боитесь Киссура, потому что он вас за эту траву запихнет в клинику для наркоманов или просто посадит на цепь.

— Я боюсь меча, который он с собой взял, — сказал Ашидан. — Я видел этот меч в руках Ханалая, а души убитых после смерти уходят в их мечи.

Ханалай был тот самый мятежник, который семь лет назад воевал против Киссура.

— Ханалая, — изумился Бемиш, — вы встречались с Ханалаем?

— Он меня взял в плен, — ответил Ашидан.

Бемиш уставился на юношу: тот был молод, тонок, как змейка, и невероятно красив, со своими золотистыми волосами и серыми, густо накрашенными для охоты глазами.

— Господи! Сколько же вам лет было?

— Пятнадцать. Почти пятнадцать. Киссур поручил мне пять тысяч всадников, и со мной были Сушеный Финик и дядя Алдона, Алдон Полосатый. Мы должны были ждать Киссура в Черных Горах. Но тут мы услышали, что вниз, в городок Лухун, съехались на ярмарку купцы и сгрудились в городке из-за войны, и мы решили взять этот городок, потому что так добычи достанется больше, если не ждать Киссура.

Вот мы ночью подошли к этому городку с проводником, и, когда рассвело, выяснилось, что это была ловушка, — войско Ханалая окружило нас. Ханалай думал поймать самого Киссура.

Ашидан покачался в седле.

— Я выехал вперед и предложил Ханалаю поединок. На моем щите был Белый Кречет, Ханалай подумал, что в ловушку попался сам Киссур. Он очень не хотел драться, но ему пришлось принять вызов. Он испугался, что командиры его засмеют.

Это был поединок, о котором нечего долго рассказывать: Ханалай рассек мне плечо и бросил на землю, как кутенка, а потом снял шлем, чтобы отсечь голову. Очень удивился и спросил: «Ты кто такой, мальчишка, чтобы носить щит с Белым Кречетом?» Я сказал, что меня зовут Ашидан, и что брат мой Киссур отомстит за меня, и чтобы он рубил мне голову, а не разевал свою поганую пасть. Я был очень хорошенький мальчик, и Ханалай вдруг меня пожалел. Разм