5rik.ru

За последние три десятилетия мы были свидетелями сначала радикальной революции против прежде принятой экономической мысли о роли денежных факторов в экономических изменениях, а затем контрреволюции, которая по-прежнему не завершена, но обещает быть не менее радикальной. До великой депрессии начала 1930-х гг. принятая экономическая доктрина придавала большое значение запасу денег как детерминанту уровня денежного дохода и уровня цен. Великая депрессия породила революцию в идеях. Хотя при ретроспективном рассмотрении депрессия — это трагическая рекомендация, выданная силе денежных факторов, — запас денег упал на треть с 1929 по 1933 г. — неудача денежных властей в попытке оказать сопротивление депрессии была воспринята как свидетельство их неспособности что-либо сделать. Стала широко распространенной точка зрения, что «деньги не имеют значения», что запас денег — это чисто пассивный спутник экономических изменений, который не играет никакой независимой роли за исключением того, что он может влиять на ограниченный ряд рыночных процентных ставок, самих по себе незначительных. Отсюда единственная роль, которая отводилась денежной политике, была в том, чтобы поддерживать все процентные ставки, на которые она оказывала влияние, низкими с тем чтобы избежать помех инвестированию, рассматриваемому как необходимое условие для компенсации долговременной стагнации, которая уверенно ожидалась как главная проблема будущего¹.

Две силы объединились для того, чтобы произвести контрреволюцию в идеях. Одна была строго академической — ученый критицизм и анализ идей Джона Мейнарда Кейнса, главного архитектора интеллектуальной революции. Другой, более очевидной, хотя, возможно, не более важной, была жестокая сила случая. Многие страны в послевоенный период, включая Соединенные Штаты, следовали политике «дешевых денег». Каждая такая страна испытала или открытую инфляцию, или систему частично эффективных, частично неэффективных мер контроля, предназначенных для подавления инфляционного давления. В каждом случае запас денег повышался в результате политики «дешевых денег», а также повышались цены, или открыто, или под какой-либо маской, которая была наиболее эффективна в обходе мер контроля. Ни одна страна не преуспела в оказании сопротивления инфляции без принятия мер, направленных на сдерживание роста запаса денег. А каждая страна, которая сдерживала рост запаса денег, преуспела в контроле повышения цен. Западногерманское «экономическое чудо» после денежной реформы 1948 г. было самым эффектным эпизодом, но опыт Италии, Великобритании и Соединенных Штатов отличался только деталями. И французский опыт, предшествующий денежным реформам в конце 1958 г., это равно поразительное по своей противоположности свидетельство, как в политике, так и в исходе.

Эти события в научном и общественном мире вызвали возрождение интереса к денежным изменениям. К настоящему времени ясно и широко признано, что деньги имеют значение, и очень большое значение. В течение последних лет увеличивается количество исследований только того, как действуют денежные силы. Также растет интерес общественных и квазиобщественных групп к проблемам денежной политики. В пределах последнего десятилетия было два обширных исследования Конгресса, касавшихся исключительно денежной политики, — исследования Дугласа и Пэтмена²; а исследования Конгресса, касавшиеся стабильности цен, экономического роста, и подобные им — особенно исследования Фландерса, Бирда, а позднее Дугласа и Пэтмена³— обращали широкое внимание общества на денежные проблемы. Американская ассамблея недавно посвятила одну из своих сессий денежной политике Соединенных Штатов⁴. Комитет экономического развития при финансовом содействии Фонда Форда организовал Комиссию по деньгам и кредиту, которая занята широкими исследованиями и анализом наших денежных соглашений [Под денежными и банковскими соглашениями здесь и далее понимается система общественных договоров, которая имеет воплощение как в конкретных общественных институтах (законах, нормах, организациях и т.д.), так и в их конкретных мерах политики этих институтов. (Примеч. пер.)]. Нужно вернуться на полвека, к годам после паники 1907 г., чтобы обнаружить сравнимую степень общественного интереса к структуре наших денежных институтов.

В этой книге я представлю ряд предложений для реформирования денежных соглашений этой страны. Рискуя делать предложения в таком широком масштабе, отдельный человек, вероятно, не может быть так рассудителен, так осведомлен о многих детальных аспектах политики, так чувствителен к конфликтным интересам, как Комиссия, составленная из представителей многих важных групп в сообществе, находящихся под влиянием денежных соглашений. Для того чтобы уравновесить эти серьезные недостатки, он имеет то преимущество, что не нуждается в компромиссе и, следовательно, может быть более радикальным, в этимологическом смысле дохождения до корней вопроса, более последовательным и более смелым.

При предложении мер реформы можно принять общую структуру существующих денежных и банковских соглашений и анализировать возможности их улучшения в деталях. В противном случае можно пересмотреть саму общую структуру и предложить, если это покажется желательным, ее реформирование. Выясняется, что порядок, в котором казалось на других основаниях желательным рассматривать различные вопросы, грубо согласуется с движением от детальной к более широкой реформе. В следующей главе я рассмотрю инструменты политики Федерального резерва — средства, которыми Федеральная резервная система проводит в жизнь любые преследуемые политические цели; в третьей главе — управление долгом и банковскую реформу. Предложения под каждым из этих заголовков независимы в том смысле, что они отдельно желательны, что бы еще ни было сделано или если ничего не сделано, однако предложения по банковской реформе включают радикальное изменение банковской структуры. В заключительной главе я обращусь к критериям денежной политики, которые, надо сказать, являются тем толком, что должен быть извлечен из инструментов и банковской структуры, которые были предварительно обсуждены. Эта тема неотделима от международных денежных соглашений, которые, поэтому, также рассмотрены в последней главе. Мои предложения о критериях являются в свою очередь независимыми от предложений об инструментах. Они желательны, даже если существующий устаревший набор инструментов сохраняется, хотя, конечно, при улучшенных средствах проведения их в жизнь можно было бы ожидать лучших результатов.

Центральная проблема в отношении денежных и банковских соглашений это та роль, которую должно играть государство, — ограничения, которые оно должно устанавливать для частных лиц; полномочия, которые должны быть переданы государственным властям, и критерии, которые должны ориентировать использование этих полномочий. Предложения о реформировании этих соглашений должны покоиться, явно или неявно, на двух столпах: первый — концепция причин, по которым государство должно касаться этой области экономической деятельности, и цели, которые должны быть достигнуты через государственное вмешательство; второй — некоторое понимание предшествующего опыта государственного вмешательства. Конец этой главы посвящен этим темам. На имеющемся в распоряжении ограниченном пространстве я в лучшем случае могу надеяться дать пищу для размышлений, нежели исчерпывающие ответы.

Почему государство должно вмешиваться в денежные и банковские вопросы?

Точка зрения, с позиций которой я буду рассматривать роль государства в денежных вопросах, — из либеральных в своем первоначальном смысле, т.е. точка зрения, которую я называл либерализмом девятнадцатого века, но которую, в свете изменяющихся течений мысли, я сейчас начинаю, возможно, со слишком большой надеждой, называть «новым либерализмом». Такой либерал рассматривает рынок как единственное до сих пор открытое средство, дающее индивидам возможность координировать свою экономическую деятельность без принуждения. Он признает, что государство должно играть важную роль, но подозрителен по отношению к передаче государству любых функций, которые могут выполнятся через рынок, и потому, что это заменяет принуждением добровольную кооперацию в данной области, и потому, что передача государству возросшей роли угрожает свободе в других областях. Контроль над денежными и банковскими соглашениями — это особенно опасная власть, чтобы вверять ее государству, из-за ее далеко идущих эффектов, воздействующих на экономическую деятельность в целом, как уже трагически продемонстрировали многочисленные эпизоды с древних времен до настоящего времени и на всем земном шаре. Вследствие этого единственный вопрос, на который должен ответить либерал, это не могут ли денежные и банковские соглашения быть оставлены рынку, подчиняясь только общим правилам, применяемым ко всем остальным видам экономической деятельности.

Я отнюдь не уверен, что ответ несомненно отрицательный. Ясно то, что денежные соглашения редко полностью оставлялись рынку, даже в обществах, придерживающихся вполне либеральной политики в других отношениях, и что есть все причины, почему это должно было быть так.

Эти причины, возможно, могут быть лучше всего разъяснены рассмотрением действия чистого товарного стандарта, который, на первый взгляд, кажется, не требует государственного вмешательства. Давайте представим себе современное общество, в котором все деньги состоят исключительно из физических единиц товара или складских расписок на товар. Данным товаром могло бы быть золото или серебро, или медь, или кирпичи, или некоторая комбинация этих или других товаров в фиксированных пропорциях, как при любом из ряда симеталлических или товарных резервных стандартов, которые были предложены. Количество товара в использовании в качестве денег зависело бы от издержек его производства относительно других товаров, и от части богатства людей, которую они хотят держать в форме денег; прибавление к запасу денег могло бы происходить от производства частным предприятием; изменения в темпе производства отражали бы изменения в относительной ценности помещенной в денежном и других товарах или в относительных издержках производства одного и другого⁵. Маловероятно, что большие изменения в запасе денег происходили бы в течение коротких периодов времени; следовательно, такой стандарт обеспечивал бы разумно стабильные денежные рамки и сам по себе не был бы источником краткосрочной нестабильности. На практике, когда стандарты, отдаленно приближающиеся к этому идеалу, превалировали, государству часто передавалась или оно принимало на себя функцию ставить клеймо веса или пробы металла и, конечно, часто использовало свою позицию, чтобы приобретать ресурсы через припайку и подобные способы. Однако для государства нет необходимости принимать на себя даже эту функцию более, чем сейчас ему нужно принимать на себя ответственность по сертификации веса и пробы металлов, используемых в коммерческой торговле, — клеймо «Good housekeeping» строго частное.

Поддержание товарного стандарта требует использования реальных ресурсов для производства дополнительных количеств денежного товара — людей и других ресурсов, чтобы выкапывать из земли золото или серебро, или медь, или чтобы производить какие бы то ни было другие товары, составляющие стандарт. В стационарной экономике такое производство нужно только для того, чтобы восполнить потери от изнашивания; в растущей экономике также, чтобы обеспечить прирост запаса денег. Довольно интересно, что количество ресурсов, требующихся, чтобы обеспечить рост, не зависит от товара или товаров, используемых в качестве стандарта, но только от предпочтений кассовых остатков публики и от темпа роста экономики. Требуемое количество отнюдь не незначительно: например, при чистом товарном стандарте, Соединенные Штаты в настоящее время выделяли бы около 2,5% своего национального продукта или приблизительно 8 млрд. долл. в год для производства, прямо или косвенно через внешнюю торговлю, дополнительных количеств денежного товара, чтобы добавить к тем количествам, которые уже имеются в обращении или на товарных складах⁶.

Использование такого большого объема ресурсов для этой цели создает в растущей экономике сильный социальный стимул искать более дешевые способы, чтобы обеспечить средство обмена. Этот стимул усиливается частным стимулом, который был бы представлен даже в стационарной экономике, использующей перманентный и неразрушимый товар, такой, что поддержание стандарта не требовало бы продолжающегося производства. Каждый индивид отдельно должен отказаться от реальных ресурсов, чтобы приобрести деньги, и наоборот, он может получить реальные ресурсы, расставаясь с деньгами. Отсюда, он может извлечь выгоду, если он сможет найти более дешевый способ обеспечить средство обмена. Очевидный путь — тот, что развивался исторически, — введение фидуциарных элементов в денежную систему. Частные обязательства заплатить денежным товаром так же хороши, как сам денежный товар, — до тех пор, пока они располагают широким доверием к тому, что будут выполнены, — и их гораздо дешевле произвести, так как эмитенты могут удовлетворить возможные требования о выплате, держа на руках количество денежного товара, равное только части своих непогашенных обязательств. Чистый товарный стандарт, поэтому, имеет тенденцию к разрушению.

Введение фидуциарных элементов не требовало бы государственного вмешательства, если бы эти обязательства всегда выполнялись, или, в противном случае, если бы общество было готово довести до крайности доктрину caveat emptor [Качество на риск покупателя. (Примеч. пер.)]. Но первое вряд ли происходит, а второе и вряд ли происходит, и неясно, было бы оно желательно или нет, если бы происходило. По существу это влечет за собой принуждение к соблюдению контрактов, если неспособность эмитента выполнить обязательство добросовестна, или предотвращение мошенничества, по существу фальшивомонетчества, если это не так. Обе эти позиции являются функциями, которые большинство либералов желало бы, чтобы взяло на себя государство. Оказывается, что особенно трудно принуждать к соблюдению данных контрактов и особенно трудно предотвращать мошенничество. Самое выполнение деньгами своей центральной функции требует, чтобы они были общепризнанными и переходили из рук в руки. В результате индивиды могут быть вынуждены вступить в контрактные отношения с лицами, сильно удаленными в пространстве и по степени знакомства, а между выпуском обязательства и требованием о его погашении может пролегать длительный период. Маловероятно, что в мошенничестве, как и в других видах деятельности, возможности получения прибыли останутся неиспользованными. Для фидуциарной наличности, якобы конвертируемой в денежный товар, поэтому, вероятно, время от времени будет происходить избыточная эмиссия, и конвертируемость, скорее всего, станет невозможной. Исторически это то, что случилось при так называемой «свободной банковской деятельности» в Соединенных Штатах и при подобных обстоятельствах в других странах. Кроме того, пронизывающий характер денежной связи значит, что неспособность эмитента выполнить свои обязательства заплатить имеет свои важные воздействия на лица иные, нежели эмитент или те, кто вступил с ним в контрактные отношения в первую очередь, или те, кто держит его обязательства. Одна несостоятельность дает начало другим и может вызвать далеко идущие эффекты. Такие эффекты третьей стороны придают особенную необходимость предотвращению мошенничества в отношении обязательств заплатить денежным товаром и принуждению соблюдения таких контрактов.

Эти трудности с деньгами, состоящими из смеси товарных и фидуциарных элементов, могут оказаться разрешимыми дальнейшим переходом к чисто фидуциарной наличности, эмитируемой частными сторонами. Такая наличность влекла бы незначительное использование реальных ресурсов для производства средства обмена и, поэтому, казалось бы, избегала любого давления в направлении ее разрушения, возникающего из-за возможности сбережения реальных ресурсов. Это верно для всего общества в целом, но не для каждого отдельного эмитента наличности. До тех пор, пока фидуциарная наличность имеет рыночную ценность большую, чем издержки ее производства, которые при благоприятных условиях могут быть сжаты почти до стоимости бумаги, на которой она напечатана, каждый частный эмитент имеет стимул эмитировать дополнительные количества. Фидуциарная наличность, таким образом, вероятно, имела бы тенденцию через возросшую эмиссию вырождаться в товарную — в буквальном смысле, в бумажный стандарт, — где нет другого стабильного равновесного уровня цен кроме такого, при котором денежная ценность наличности не больше, чем стоимость бумаги, на которой она напечатана. А ввиду незначительных издержек добавления нулей неясно, есть ли какой-нибудь конечный уровень цен, для которого это тот самый случай.

Этот анализ, тогда, приводит к заключению, что должен быть установлен некоторый внешний предел на объем фидуциарной наличности для того, чтобы поддерживать ее ценность. Конкуренция не обеспечивает эффективного предела, так как ценность обязательства заплатить, если наличность остается фидуциарной, должна удерживаться выше, чем издержки производства дополнительных единиц. Производство фидуциарной наличности — это, так сказать, техническая монополия, и, отсюда, нет такого предположения в пользу частного рынка, какое есть, когда конкуренция осуществима.

Кстати, это монополия, которая, насколько я знаю, обладает уникальным свойством, — общая ценность для общества запаса монопольного продукта совершенно независима от количества единиц в запасе. Для любого другого предмета, вступающего в экономический обмен, который я только могу себе представить, будь то туфли или шляпы, или столы, или дома, или даже почетные титулы, совокупная ценность запаса в терминах других благ зависит от количества в нем, по меньшей мере, вне некоторых пределов. Для денег это не так. Если есть пять миллионов кусочков бумаги или пять тысяч, или пятьсот миллионов, пока количество относительно стабильно, совокупная ценность одна и та же; единственный эффект это то, что каждая единица отдельно имеет меньшую или большую ценность при различных обстоятельствах, т.е. цены, выраженные в терминах денег, выше или ниже.

Тогда черты денег, которые оправдывают государственное вмешательство, следующие: ресурсные издержки чистой товарной наличности и, отсюда, ее склонность становиться частично фидуциарной; особенная трудность принуждения к соблюдению контрактов, включающих обязательства заплатить, которые служат в качестве средства обмена, и в предотвращении мошенничества в отношении них; технически монопольный характер чистой фидуциарной наличности, который делает существенным установление некоторого внешнего лимита на ее количество; и, наконец, пронизывающий характер денег, который означает, что эмиссия денег имеет важные эффекты на стороны, иные, нежели те, которые прямо вовлечены, и придает особенную важность предыдущим чертам. Нечто вроде умеренно стабильных денежных рамок кажется существенной предпосылкой для эффективного действия частной рыночной экономики. Сомнительно, что рынок может самим собой обеспечить такие рамки. Следовательно, функция обеспечения таковой — существенная государственная функция, наравне с обеспечением стабильных законодательных рамок.

Центральные задачи для государства также ясны: устанавливать внешний предел на количество денег и предотвращать фальшивомонетчество в широком понимании. Чтобы выполнить первое, государства определили использование особого товара в качестве наличности, учредили или признали центральные банки и установили ограничения на тех, кто может эмитировать обязательства уплатить основные деньги и на каких условиях; чтобы выполнить второе, государства не только использовали обычные полицейские меры, но также приняли на себя монополию эмиссии определенных видов денег стали регулировать банки и другие эмитенты денег и надзирать за их действием.

Уместность государственной ответственности за денежную систему, конечно, давно и широко признана. Для Соединенных Штатов это ясно предусмотрено в пункте конституционного положения, который дает Конгрессу полномочие «чеканить деньги, регулировать ценность их и иностранной монеты». Вероятно, нет другой области экономической деятельности, в отношении которой государственное вмешательство было так единогласно принято. Такое привычное и к настоящему времени почти бездумное принятие государственной обязанности делает полное понимание основ такой ответственности еще более необходимым, так как это увеличивает опасность того, что масштаб государственного вмешательства распространится с тех видов деятельности, которые подходят для этого, на те, которые не подходят для этого при свободном обществе, от обеспечения денежных рамок к определению распределения ресурсов между индивидами.

Учитывая то, что некоторая ответственность за денежные вопросы была передана правительству Соединенных Штатов с момента его создания, возникает вопрос — как исполнялась эта обязанность? Какова на самом деле подоплека опыта государственного вмешательства в денежные вопросы?

Предыстория

Великая депрессия сделала многое, чтобы исподволь внушить и укрепить сейчас широко распространенную точку зрения о том, что присущая частной рыночной экономике нестабильность несла ответственность за основные периоды экономических бедствий, которые испытали Соединенные Штаты. С этой точки зрения, только бдительное государство, постоянно компенсирующее превратности частной рыночной экономики, предотвратило или может предотвращать такие периоды нестабильности. По моему прочтению исторических данных, я пришел к почти противоположному заключению. Почти в каждом отдельном случае основная нестабильность в Соединенных Штатах была вызвана или, по меньшей мере, значительно усилена денежной нестабильностью. Денежная нестабильность, в свою очередь, в общем возникала или из-за государственного вмешательства, или из-за полемики о том, какой должна быть государственная денежная политика. Неспособность государства обеспечить стабильные денежные рамки, таким образом, была основным, если не единственным фактором, отвечающим за наши действительно тяжелые инфляции и депрессии. Возможно, самая примечательная черта событий это адапта-ционность и гибкость, которые так часто показывала частная экономика при столь экстремальных провокациях.

Краткий очерк некоторых основных моментов нашего денежного опыта может проиллюстрировать этот тезис; он не может, конечно, доказать его⁷.

Он почти что самоочевиден для основных инфляции нашей истории. Все они были связаны с войной и, что совершенно ясно, были вызваны использованием печатного станка или его эквивалента для финансирования государственных расходов. Это верно для инфляции революционной войны, которая сделала «континентальный» синонимом «не имеющий стоимости», и для значительных приростов цен во время войны 1812 г., гражданской войны, первой мировой войны и второй мировой войны. Ни в одной из этих войн, включая революцию, использование печатного станка не было необходимо неразумным, учитывая альтернативы, доступные людям, делающим политику в то время. Однако для моего тезиса релевантна не мудрость политики, которой придерживались, но тот факт, что повышения цен и связанные экономические нарушения были в большой мере ясно относимы на счет государственных действий в финансировании своих расходов и контроле предложения денег.

Основные спады или депрессии требуют большего внимания. Наиболее примечательные из них до учреждения Федеральной резервной системы были: 1) депрессивный период конца 1830-х и начала 1840-х гг.; 2) спад 1873—1879 гг.; 3) середина 1890-х гг.; 4) спад 1907—1908 гг. В каждом из этих случаев денежные факторы играли критическую роль.

Период с 1837 по 1843 г.

Банковская паника 1837 г. сменилась чрезвычайно беспокойными экономических условиями и длительным спадом вплоть до 1843 г., который был прерван только коротким восстановлением с 1838 до 1839 г. Эта Великая депрессия особенно интересна для наших целей. Это единственная известная депрессия, сравнимая по тяжести и масштабу с Великой депрессией 1930-х гг., ее сопутствующие денежные обстоятельства в значительной степени дублируют те же обстоятельства ее более позднего двойника. В обеих депрессиях существенная часть банков в Соединенных Штатах прекратила свое существование через банкротство или слияние — около одной четверти в более раннем и более одной трети в более позднем спаде, — а запас денег упал приблизительно на одну треть. Не существует другого спада, который даже близко подходит к этому мрачному рекорду. В обоих случаях беспорядочная или неблагоразумная государственная политика в отношении денег играла важную роль.

В более ранний период дарование привилегии Второму банку Соединенных Штатов в 1816 г. и затем неудача в возобновлении привилегии, когда она истекла в 1836 г. после Банковской войны, в которой Эндрю Джексон и Николае Биддл были главными героями, подготовила почву для последующих денежных трудностей. Банк резко сокращал деятельность перед окончанием своей федеральной привилегии. После истечения федеральной привилегии Биддл продолжил деятельность банка при привилегии Пенсильвании, также в этот период была реакция, которая предшествовала панике 1837 г. Через недолгое время после этого он начал свой проект поддержки мировой цены на хлопок, чтобы поддержать американскую экономику⁸. Это предприятие поощряло значительный рост запаса денег, сопровождавшийся кратким подъемом с 1838 до 1839 г., во время, когда общемировая дефляция требовала его падения в стране с металлическим стандартом. Это общемировое изменение почти несомненно означало бы значительный спад в Соединенных Штатах в любом случае. Но внутренние денежные трудности сделали спад, когда он произошел после произведшей сенсацию несостоятельности Банка в 1839 г., гораздо более тяжелым, чем он должен был быть⁹. Эффекты операций Банка в создании денежной неопределенности были усилены последующими финансовыми действиями, предпринятыми правительством после истечения банковской привилегии — Депозитным законом, требующим распределения избытка, Циркуляром о металлических деньгах, учреждением Независимого казначейства в 1840 г. и его отменой в следующем году.

Спад 1873-1879 гг.

Инфляция гринбеков [Вид купюр. (Примеч. пер.)] во время гражданской войны повлекла приостановку конвертируемости гринбеков в золото в начале 1862 г. С этого времени и до возобновления выплат золота в 1879 г. в США был неконвертируемый бумажный стандарт. Обменный курс между гринбек-долларом и другими валютами определялся на частных рынках и ежедневно колебался, как и сегодня в случае с канадским долларом.

Основной целью политики в то время было возобновление выплат золота по довоенному обменному курсу. Так как мировые цены были приблизительно стабильными или падающими, то достижение этой цели требовало падения цен в Соединенных Штатах до менее чем половины от их уровня на пике цен в1865 г. Это точно то же, что случилось к 1879 г. Несмотря на официальную политику снижение цен не было вызвано сокращением количества денег. Самого большего, чего могли достичь государственные меры, — это удержать резкое увеличение предложения денег. Но этого было достаточно. Экономика росла так быстро, что некоторый прирост предложения денег был связан с сокращением цен наполовину за четырнадцать лет.

Падение цен не происходило равномерно в течение этого периода. Большая часть падения пришлась на период с 1873 по 1879 г., период экономического спада и падения притока капитала из-за рубежа. Точно так же это был период, когда предложение денег немного упало. Хотя концентрация скорее на денежных, чем реальных величинах была причиной признания этого спада даже более тяжелым, чем он фактически был, он стал, тем не менее, одним из самых длительных и тяжелых в истории. Еще одна примечательная черта этого периода — такое резкое падение цен не вызвало и более резкого падения выпуска в экономике. То, что этого не произошло,— дань лежащей в основе крепости сил, содействующих росту экономики, и гибкости цен и заработной платы¹⁰.

1890-е гг.

Быстрый бум деловой активности, который последовал за возобновлением роста и который усиливался беспрецедентными урожаями и благоприятными платежными балансами, сменился реакцией, а затем относительной стабильностью. Это был период падения мировых цен в результате падающего темпа роста выпуска золота и принятия золотого стандарта увеличивающимся числом стран, среди которых Соединенные Штаты были одной из самых важных. Понижающее давление на номинальные цены сопровождалось быстрым экономическим ростом. Тем не менее это стимулировало политический спрос на денежную экспансию, который соединился с интересами западных горнодобывающих штатов, вызвав агитацию за свободную чеканку серебряной монеты. С первой победы серебряных сил в Законе Блэнда—Эллисона от 1878 г. и до времени после поражения Брайана в 1896 г. вопрос «денег» был главным политическим вопросом, достигнувшим своего эмоционального зенита со знаменитой речью Брайана «Крест из золота», принимающего демократическую номинацию на пост президента.

Ускорившийся темп падения цен за границей в любом случае потребовал внутреннего приспособления после 1890 г. Таким образом, агитация за серебро и то, что силы «свободного серебра» близко подошли к победе, значительно усилило трудности. Они создали недостаток уверенности и дома, и за границей в поддержании золотого стандарта, что вело к своего рода «бегству» от доллара, или скорее серии бегств и возвратов, когда колебалась мощь сил «свободного серебра». Опыт Соединенных Штатов этого периода очень похож на британские кризисы обменного курса после второй мировой войны. В обоих случаях государство стремилось поддержать фиксированный обменный курс. В обоих случаях способность государства делать это была неопределенна. В обоих случаях было ясно, что если бы произошло какое-либо изменение, то им стало бы обесценение соответствующей валюты. Отсюда, в обоих случаях для держателей денег был стимул к сокращению остатков, которые держались в данной валюте, стимул, сила которого изменялась вместе с вероятностью того, что государство преуспеет. В обоих случаях изменения в стимулах вызывали учащенные колебания краткосрочных остатков и серьезные экономические нарушения.

Конечно, были также важные различия: в Британии неопределенность не зависела прямо от исхода политического спора; обязательство Британии о полной занятости давало ей гораздо меньше относительной свободы действий во внутренней денежной политике; развитие прямых валютных и торговых мер контроля дало ей средство влияния на свой платежный баланс иное, нежели через изменения в ценах и доходах; внешняя торговля имела большую относительную важность для Британии; и Британия, в конце концов, провела девальвацию.

Для США в 1890-х гг. экономические нарушения проявились в сильной банковской панике и приостановке конвертируемости депозитов в наличность в 1893 г. и в высокой степени депрессивном периоде с начала 1893 г. до середины 1897 г., прерванном только коротким циклическим оживлением с июня 1894 г. до декабря 1895 г., — одним из немногих оживлений в нашей истории, в котором выпуск на душу населения не достиг своего уровня во время предыдущего циклического пика.

В ретроспективе кажется ясным, что раннее и твердое принятие любого из двух видов политики, о которых бушевали споры, — или твердое и несомненное обязательство относительно золота, или равно твердое и несомненное обязательство относительно серебра — позволило бы избежать большей части экономических трудностей того периода. Что было вредным, — это неопределенность в том, какой именно политике будут следовать.

Окончательное поражение Брайана и «серебряных» сил было достигнуто не внутренней политической агитацией или победой республиканцев в 1896 г., а открытием коммерчески осуществимого способа применения цианидного процесса для извлечения золота из низкосортной руды Южной Африки и приблизительно одновременным открытием золота на Аляске и в других местах. Последовавший в результате прилив золота вызвал инфляцию цен, которой Брайан и его последователи хотели достичь с серебром. С 1896 по 1913 г. оптовые цены в Соединенных Штатах выросли на 50%.

Спад 1907-1908 гг.

Единственным крупным спадом во время этого периода был спад 1907—1908 гг., который сопровождался и усиливался банковской паникой 1907 г. и связанной с ним приостановкой конвертируемости банковских депозитов в наличность. Хотя и относительно короткий, спад был тяжелым. Среди всех тех спадов, которые мы уже рассмотрели и еще рассмотрим, это единственный тяжелый спад, в котором ни государственные денежные действия, ни полемика о том, какой должна быть государственная политика, не играли ясной и непосредственной роли. Достаточно верно, что Казначейство, особенно при Секретаре Шоу, принимало на себя больший круг видов деятельности центрального банка и часто вмешивалось через операции на открытом рынке или их эквивалент, чтобы сгладить финансовые трудности, и эти виды деятельности поощряли банки сокращать резервы относительно обязательств. Но не было прямой связи между этими видами деятельности Казначейства и спадом, какая была между Банковской войной и спадами 1837—1838 и 1839—1843 гг., или между политикой возобновления роста и спадом 1873—1879 гг., или между «серебряной» агитацией и депрессивными условиями 1893— 1897 гг.

Банковская паника 1907 г. способствовала возобновившейся общественной заинтересованности в банковской реформе и учреждению Национальной денежной комиссии, которая издала в 1910 г. свои монументальные специальные исследования. Результатом было введение в силу в 1913 г. Федерального резервного закона.

При Федеральной резервной системе

Учреждение Федеральной резервной системы было самым примечательным изменением в наших денежных институтах, по крайней мере, со времени Национального банковского закона гражданской войны. Первый раз со времени Второго банка Соединенных Штатов был учрежден отдельный официальный орган, на который была возложена исключительная ответственность за денежные условия, и, предположительно, облеченный адекватной властью для достижения денежной стабильности или, по крайней мере, для предотвращения явной нестабильности. Поэтому поучительно сравнить опыт в целом до и после ее учреждения. На логарифмическую шкалу были нанесены годовые средние запаса денег с 1867 по 1958 г., как они оценивались Анной Я. Шварц и мной, в связи с нашим исследованием для Национального бюро экономических исследований. Оказалось точно так, что 1914 г., когда федеральная резервная система начала действовать, делит этот период приблизительно на два равных периода. Сорок четыре года после 1914 г. характеризовались значительно большей нестабильностью запаса денег, чем сорок семь лет до этой даты: в числовых терминах — стандартное отклонение ежегодных процентных изменений в запасе денег приблизительно в полтора раза больше для второго периода, чем для первого¹¹. Конечно, это различие частично обусловлено двумя мировыми войнами во время второго периода, что поднимает специфические проблемы. Но даже если пропустить войну и первые послевоенные годы и сконцентрировать внимание только на годах мирного времени, скажем, с 1920 по 1939 г. включительно и с 1947 по 1959 г. включительно, результат будет тем же самым: запас денег был более нестабилен в течение тридцати трех лет мирного времени контроля Федерального резерва, чем в течение предшествовавших сорока семи лет. В числовых терминах, стандартное отклонение ежегодных изменений в одну целую и одну пятую раза больше для второго периода, чем для первого¹².

Что верно о запасе денег, то так же верно об экономических условиях в общем. Тридцать три года мирного времени после первой мировой войны были в числе самых экономически нестабильных в нашей истории. Участок нестабильности сосредоточен в период между войнами. На эти два десятилетия пришлось три тяжелых спада: 1920-1921, 1929-1933 и 1937-1938 гг. В американской истории нет другого двадцатилетнего периода, в котором присутствовали три сравнимых по тяжести спада.

Это грубое сравнение, конечно, не доказывает, что Федеральная резервная система не смогла способствовать денежной стабильности. Возможно, проблемы, которые Федеральная резервная система должна была решать, были более серьезными, чем те, что посягали на прежнюю денежную структуру. Возможно, большая нестабильность экономической системы благодаря другим силам вызывала более высокую степень денежной нестабильности, чем связь идущая сколько-нибудь значимым образом в другом направлении. Возможно, эти силы вызвали бы даже большую степень денежной нестабильности при прежних соглашениях. Чтобы пролить некоторый свет на эти вопросы, давайте рассмотрим некоторые отдельные эпизоды.

Увеличение предложения денег во время активной фазы второй мировой войны не требует большого внимания: до нашего вступления в войну оно было вызвано притоком золота от воюющих сторон для оплаты военных поставок, а позднее использованием эквивалента печатного станка для финансирования некоторых военных расходов. До конца 1918 или начала 1919 г. полученный опыт был таким же, как в прежних войнах, и существование Системы имело небольшое значение для общего хода событий. Но затем появляется различие. В прежних войнах цены достигали своего пика в конце войны, когда правительственные дефицита резко сокращались или элиминировались. Это произошло бы опять, если бы Система не существовала. Итак, появившийся механизм создания денег для государственного использования продолжал действовать даже после того, как возникновение правительственных дефицитов подошло к концу. Под давлением Казначейства Резервная система поддерживала ставки редисконтирования [Этот термин, а также термин «дисконтирование», представляющий собой транскрипцию английского эквивалента, был использован в связи с тем, что он объединят (по смыслу) два русских термина: (пере)учет и рефинансирование. (Примеч. пер.)] на уровне военного времени. С начала 1919 до середины 1920 г. предложение денег возросло на 20%, а цены приблизительно на 25%. Этого послевоенного роста в деньгах и ценах почти несомненно не произошло бы при прежней системе.

К концу 1919 г. Резервная система изменила свою политику, подняв дисконтные ставки в Нью-Йорке с 4 до 4,75% в ноябре 1919 г., затем до единого уровня в 6% во всех банках в конце января или начале февраля 1920 г. (самое резкое одиночное повышение во всей истории Системы до или после этого) и опять до 7% в Нью-Йорке в июне 1920 г., через какие-нибудь пять месяцев после того, как пик в бизнесе был достигнут, и через один месяц после пика в ценах. Начало действия эффекта изменения в политике заняло некоторое время, что объясняет, почему Резервная система была вынуждена поднять дисконтные ставки в третий раз, хотя даже второе повышение фактически, вероятно, было больше необходимого. Система не меняла свою политику до мая 1921 г., шестнадцать месяцев после циклического пика и только два месяца до циклического дна, а затем изменила лишь незначительно. Результатом был обвал в ценах приблизительно на 50%, один из самых быстрых, если не самый быстрый зарегистрированный, и спад в запасе денег, самый резкий в нашей истории до этой даты

Денежная политика США ясно выступает главным фактором в этих резких повышениях и понижениях цен и экономической активности, не только в Соединенных Штатах, но также в мире. Сказать это, — не критиковать денежные власти, представляя их, проблемы. Федеральная резервная система была учреждена при ожидании, что золотой стандарт будет оставаться главным детерминантом запаса денег. Как только она была учреждена, войной был вызван широкомасштабный отказ от золотого стандарта. Не было в строгом смысле сравнимого американского опыта, на котором можно было бы основывать политику или оценивать эффекты действий, предназначенных для стимулирования или задержки денежной экспансии. В частности, не было данных о продолжительности лага между действием и эффектом. Была естественная, хотя и достойная сожаления, тенденция ждать слишком долго перед тем, как, так сказать, нажать на тормоз; затем тормозить слишком резко; затем, когда это не повлекло за собой остановки денежной экспансии через очень короткое время, тормозить опять.

После этого до конца 1920-х гг. и запас денег, и экономическая активность были относительно стабильными. Эти годы вызвали широко распространенную уверенность, и внутри, и вне Системы, что новые денежные соглашения создавали и могут продолжать создавать высокую степень стабильности. В терминах тех лет это суждение было в значительной степени оправдано. Хотя в ретроспективе ясно, что проблемы возникали даже тогда. Политика стерилизации золота 1920-х гг. и политика «дорогих» денег, которой придерживались в конце 1920-х гг. для противодействия буму на фондовом рынке, сохраняла цены в стране относительно стабильными или падающими и, таким образом, увеличивала трудность, испытываемую Британией в частности, а также другими странами, в поддержании золотого стандарта, к которому они вернулись. Все бремя приспособления к любым потенциальным дефицитам платежного баланса было возложено на них, и, таким образом, была заложена основа международных финансовых затруднений в начале 1930-х гг. и отхода Британии от золота 1931 г., который так же имел важные последствия для Соединенных Штатов.

Эти действия США были, конечно, не единственными факторами, делающими поддержание золотого стандарта Британией трудным, и, может быть, даже не самыми важными. Из факторов, внешних для Британии, существенным было, вероятно, возвращение Франции к золоту с паритетом, который вызвал недооценку франка и, таким образом, привлек золото в большом масштабе.

Следующим важным эпизодом нестабильности был, конечно, спад 1929—1933 гг. Его ранняя фаза, с августа 1929 г. приблизительно до октября 1930 i., казалась проходящей в форме обычного циклического спада, хотя, возможно, несколько более тяжелого, но была более эффектной в связи с крахом на фондовом рынке. Во время этого периода Федеральный резерв описывал свою политику как «политику дешевых денег». На самом деле, даже во время этих первых четырнадцати месяцев спада запас денег упал приблизительно на 3% — большее падение, чем за периоды всех спадов, кроме трех предыдущих, 1873—1879, 1907—1908, 1920— 1921 гг., и одного последующего, 1937—1938 гг. Но все исключения были необычайно тяжелыми спадами также по другим индикаторам. Федеральный резерв был сбит, как часто бывало до и после этого, своей склонностью следить скорее за абсолютным уровнем дисконтной ставки, чем за ее отношением к рыночным ставкам или за поведением предложения денег, — один из вариантов заблуждения, которое интерпретировало бы политику поддержки облигаций как «нейтральную» политику. Но в этой начальной фазе трудно проследить какой-либо прямой эффект политики Федерального резерва на экономическую активность; связь легко могла быть и обратной.

Серьезная ошибка Федерального резерва относится к концу 1930 г., когда серия банковских несостоятельностей, включая примечательную несостоятельность Банка Соединенных Штатов в Нью-Йорке, изменила денежный характер спада. До этого срока не было признаков кризиса ликвидности — отношение наличности к депозитам было сравнительно стабильным или падающим. С того времени экономика была заражена повторяющимися кризисами ликвидности. Волна банковских несостоятельностей спала на время, а затем появилась опять, когда несколько эффектных несостоятельностей или другие события вызвали новую потерю доверия к банковской системе и новую серию набегов на банки. В то время как публика конвертировала свои депозиты в наличность, отношение наличности к депозитам поднималось, достигая в начале 1933 г. в два с половиной раза большего уровня, чем в конце 1930 г.

Это был точно такой же вид ситуации, который приводил при прежней банковской системе к банковской панике и к согласованной приостановке конвертируемости депозитов в наличность. Одной из главных целей Федеральной резервной системы было предотвратить подобное развитие событий. В данном случае этого не случилось. Паника и приостановка платежей в любом случае произошли. Но было важное различие. При прежней системе приостановка платежей была терапевтическим средством, — она происходила рано и служила для предотвращения вызова кризисом ликвидности сколько-нибудь распространенных несостоятельностей в других отношениях финансово устойчивых банков. В этот раз приостановка произошла после того, как большая часть банков перестала действовать и экономика испытала три года дефляции. Кроме того, приостановка была несравнимо более широкой и тяжелой, чем любая прежняя.

Мне кажется, несомненно то, что Система могла бы предотвратить этот денежный коллапс, — и в самом деле она очень возможно сделала бы это, если бы не проблемы персонала и произошедшее в результате перемещение центра власти из Нью-Йорка в Вашингтон. С конца октября 1930 по июль 1931 г. включительно приблизительно 1400 банков, которые держали 1 млрд. долл. в депозитах, или около 2% всех депозитов, в коммерческих банках, перестали действовать, денежный запас упал на 6% в дополнение к 3%-ному падению до октября, а депозиты в коммерческих банках упали на 8%. Вопреки этой радикальной ликвидации коммерческой банковской системы, отчеты «кредитора последней инстанции» показывали легкий спад в дисконтированных векселях и отсутствие изменения в суммарном непогашенном кредите Федерального резерва, который оставался на половине уровня конца 1928 г.

Летом 1931 г. появилось много признаков восстановления. Но это начинающееся экономическое оживление, если и происходило, было убито в зародыше, когда в августе 1931 г. возобновилось резкое увеличение количества банковских несостоятельностей, и когда, в сентябре, Британия отошла от золотого стандарта. федеральный резерв реагировал на результирующую внешнюю утечку энергично и быстро, чего не делал по отношению к внутренней утечке. После более чем двух лет тяжелого экономического спада Система резко подняла дисконтные ставки. Для Нью-йоркского Банка ставка поднялась за такой короткий период более резко, чем за всю ее историю до или после, — с 1,5% 8 октября до 2,5% на следующий день и 3,5% неделей позже. Эта мера задержала утечку, хотя ирония заключалась в том, что французские остатки, изъятия которых Система боялась больше всего, были изъяты так или иначе следующей весной. Эта мера так же сопровождалась эффектным ростом количества банковских несостоятельностей и набегов на банки. Всего же за шесть месяцев с августа 1931 до января 1932 г. включительно 1860 банков с депозитами 1449 млн. долл. приостановили операции, и суммарные депозиты в коммерческих банках упали на 15%.

Временное изменение политики в 1932 г., проявившееся в покупке на 1 млрд. долл. государственных облигаций, замедлило темп спада. Если бы эта мера была принята в 1931 г., она бы почти несомненно стала достаточной для предотвращения только что описанного разгрома. К 1932 г. это было слишком поздно и стало просто паллиативом, и когда Система прекратила покупку облигаций и снова впала в пассивность, временное улучшение сменилось возобновившимся коллапсом, закончившимся Банковскими каникулами 1933 г. В целом, с июля 1929 до марта 1933 г., запас денег упал более чем на треть, при более чем двух третях падения, следовавших за отходом Англии от золотого стандарта и сопровождающих дефляционные действия Системы.

Я описал этот эпизод в некоторых деталях, потому что он сыграл такую важную роль в формировании — или, я бы сказал, деформировании — мнений о денежной политике. Он интерпретировался, имея в виду, что денежная политика — это неэффективный инструмент для оказания сопротивления дефляции. На самом деле, он — трагическое завещание тому вреду, который ненадлежащая политика может принести. Вполне возможно, что Другая политика не могла бы предотвратить тяжелый спад; но она, несомненно, могла бы сделать его гораздо менее тяжелым и могла бы предотвратить коллапс банковской системы. Примечательно, что каждая страна, которая последовала за Британией в отходе от золота, испытала оживление в 1931 году или вскоре после того; каждая страна, которая последовала за США в допущении денежной дефляции, наблюдала затягивание спада до 1933 г. или позже. Чрезвычайно сомнительно, чтобы любой сопоставимый денежный коллапс произошел бы при банковской системе до 1914 г.

После 1933 г. Федеральная резервная система придерживалась политики почти полного бездействия, и как защитной реакции на свою неспособность оказать сопротивление спаду, и из-за изменения интеллектуального климата мнений, которые отвели приоритет фискальной политике. Портфель Резервной системы поддерживался почти постоянным, а дисконтная ставка едва изменялась. В любом случае, так как дисконтная ставка была выше, чем краткосрочные рыночные ставки, дисконтный механизм был по существу бездействующим. Казначейство проводило активную денежную политику через свои платежи по закупкам серебра и золота, через стерилизацию золота в конце 1936 и начале 1937 г., дестерилизацию в конце 1937 и начале 1938 г. — по существу операции на открытом рынке — и через Валютный стабилизационный фонд. Единственной акцией, которую предприняла Система, было использование недавно предоставленных полномочий для удвоения резервных требований в три шага в 1936 и 1937 гг. Система не хотела, чтобы эти изменения произвели какой-либо немедленный эффект, и не верила, что они его произведут; они предназначались как мера предосторожности, чтобы абсорбировать избыточные резервы. В действительности, они имели тяжелые дефляционные последствия. Первое повышение совпадает с замедлением темпа увеличения предложения денег, второе и третье с началом абсолютного спада. Чрезвычайно тяжелый спад 1937—1938 гг. мог бы произойти в любом случае, и вполне возможно, что он произошел больше из-за независимого коллапса в инвестировании как реакции на другие виды государственной политики, чем из-за денежной акции, но он едва ли был бы таким тяжелым в отсутствие дефляционного давления, возникшего из-за удвоения резервных требований.

Самым важным событием денежной истории после 1933 г. было учреждение федерального страхования банковских депозитов. По причинам, которые у нас будет повод рассмотреть более детально в следующей главе, эта мера делает банковские паники почти невозможными — цель, которую Резервная система не смогла достичь. Оно делает это, не обеспечивая источник ликвидности банкам как только «набеги» начались, но элиминируя всякую причину для начала таких набегов. С моей точки зрения, это было самым важным структурным изменением в нашей денежной системе в направлении большей стабильности с установления налога на государственные банковские билеты после гражданской войны.

Вторая мировая война была подобна прежним эпизодам военного времени в своих денежных аспектах — опять был использован эквивалент печатного станка как средство финансирования некоторых расходов военного времени. Как и в первой мировой войне, послевоенный опыт более интересен для наших целей, чем период активной войны. В этот раз повышение цен и увеличение запаса денег продолжалось около тридцати шести месяцев, а не восемнадцать месяцев, после конца активной борьбы и более двух лет, а не один год, после конца возникновения правительственных дефицитов. Проводником была не относительно фиксированная дисконтная ставка, но относительно фиксированная структура доходов по государственным ценным бумагам. Поддержание фиксированной структуры, как прежде поддержание фиксированной дисконтной ставки, означало отказ Резервной системы от всякой власти контролировать запас денег — запас денег должен был быть любым, какой требовался, чтобы поддерживать фиксированную структуру, и был, таким образом, полностью определяем фактическими и потенциальными держателями государственных ценных бумаг.

К счастью, с 1946 г. до развязывания войны в Корее, фиксированная структура не влекла сколько-нибудь существенного инфляционного давления. Резкое повышение индекса цен в 1946 г. после приостановки ценового контроля должно рассматриваться скорее как публичное раскрытие до сих пор подавленного повышения цен, чем правильно измеренное повышение в ценах. Предложение денег только мягко увеличилось с 1946 по 1949 г., и так же мягко повысились цены, если делается допущение для прыжка в индексе, на который мы только что ссылались. И предложение денег, и цены слегка упали с 1948 по 1949 г. в ходе экономической рецессии. Отнюдь не ясно, почему относительно низкий абсолютный уровень доходов, поддерживаемый Федеральным резервом, был сначала едва ниже, а затем несколько выше рыночных доходностей, согласующихся со стабильностью цен. Самое правдоподобное объяснение это широко распространенное ожидание крупного послевоенного падения цен, основанное на опыте после первой мировой войны и весьма усиленное 1930-ми гг., которые сделали широкую публику готовой держать необычно большой объем денег и низкодоходных государственных ценных бумаг относительно своего дохода.

Отсутствие развития рецессии 1948—1949 гг. в период крупного спада в сочетании с развязыванием войны в Корее и вызвало крупное изменение в ожиданиях. Уровень доходов по ценным бумагам, который согласовался с малым изменением в запасе денег и в ценах, был связан с быстрым повышением и того, и другого после середины 1950 г. Это резкое повышение цен было вызвано не печатанием денег для финансирования военных расходов, как в прежние периоды военного времени, но обязательством Федерального резерва создавать любое количество денег, которое требовалось, чтобы удержать цены государственных ценных бумаг от падания ниже определенных уровней. Очевидное бессилие Федерального резерва сделать что-либо с этой инфляционной волной, которую поощряла его собственная политика, было чистым случаем государственных денежных действий, служащих в высокой степени дестабилизирующим фактором в экономике. Это стимулировало конфликт между Федеральным резервом и Казначейством, в первую очередь не о политике поддержки государственных ценных бумаг, но об уровне поддержки. Этот конфликт в конечном счете привел к Соглашению от 1951 г. и, приблизительно на два года позже, к явному отходу от поддержки.

За исключением резкого повышения цен в 1950—1951 гг., наш денежный опыт с 1948 г. или около того был достоин восхищения по предшествующим стандартам. Ежегодные изменения в предложении денег были относительно постоянными, и экономическая активность была стабильна. Мы испытали три незначительные рецессии в 1948—1949, 1953—1954 и 1957—1958 гг., но ни одного крупного спада и ни одного существенного повышения цен, кроме повышения 1950—1951 гг. Этот период грубо сравним с прежними периодами относительной стабильности — 1880-ми г., десятилетием или около того перед первой мировой войной, 1920-ми гг. Я склоняюсь к убеждению, что стабильность или по меньшей мере избежание резких спадов в запасе денег частично отражает возросшее осознание со стороны Федеральной резервной системы важности равномерного роста в запасе денег, а частично олицетворяет основное институциональное изменение — эффект федерального депозитного страхования, делающий в высокой степени маловероятным банковский коллапс, — но еще слишком рано быть уверенным, что дело в этом.

Заключение

Этот беглый очерк денежного опыта нашей страны был сосредоточен на основных экономических колебаниях — тех существенных инфляциях и тяжелых спадах, которые время от времени вызывали широкое распространение нищеты и угрожали нашей социальной сплоченности. В этом отношении факты кажутся ясными. Каждый такой эпизод сопровождался значительным денежным нарушением. Не было ни одного денежного нарушения, не сопровождавшегося сильными экономическими колебаниями. Денежные нарушения имели в значительной степени независимый источник в достаточном количестве случаев, чтобы установить веское предположение, что они — скорее способствующие причины, чем просто случайные эффекты экономических колебаний, что, хотя влияния шли в обоих направлениях, в характере экономических колебаний не было ничего, что делало денежные нарушения неизбежными. Это очевидно случай Банковской войны в 1830-х гг. давление в пользу возобновления выплат золота в 1870-х гг.; «серебряная» агитация в 1890-х гг.; инфляция и резкий спад после первой мировой войны; банковский коллапс с 1931 по 1933 г. и программа поддержки облигаций после второй мировой войны. В конечном счете, почти все денежные нарушения возникали или из-за неадекватностей государственной денежной политики, или из-за полемики о них. Государственное вмешательство в денежные вопросы, далекое от обеспечения стабильных денежных рамок для свободного рынка, что является его конечным оправданием, оказалось сильным источником нестабильности.

В дополнение к этим основным экономическим колебаниям наша экономика испытала повторяющиеся колебания более мягкого характера, такие как три послевоенных деловых колебания, которые были с нами по меньшей мере два века и несомненно будут еще долгое время. Вполне возможно, что они неизбежный спутник частной рыночной экономики или даже, в той или иной форме, любого динамичного общества. Также может быть, что они только менее опасные представители того же вида, что и основные колебания. Так это или нет, они высвечивают совсем другую проблему для денежной политики. Мы гораздо больше знаем о том, как предотвратить основные колебания, чем как сделать второстепенные колебания еще мягче, хотя последнее намного актуальнее.

Если мое прочтение исторических фактов сколько-нибудь веско, оно имеет важный подтекст для формулирования надлежащих денежных соглашений. Это значит, что центральная проблема не в том, чтобы сконструировать в высокой степени чувствительный инструмент, который может постоянно компенсировать нестабильность, вносимую другими факторами, но, скорее, предохранить денежные соглашения становящиеся первичным источником нестабильности от самих себя. В чем мы нуждаемся, — это не в искусном денежном водителе экономического транспортного средства, поворачивающем рулевое колесо, чтобы приспособиться к неровностям дороги, но в некоторых средствах удержания денежного пассажира, который находится на заднем сиденье в качестве балласта, от того, чтобы он не наклонялся и не толкал рулевое колесо, что угрожает выбросить машину с дороги. В следующих главах будет очерчена такая денежная политика.

в начало

Примечания

1. Первые три параграфа адаптированы из моего вступительного заявления в свидетельских показаниях перед Объединенным экономическим комитетом 25 мая 1959 г. См.: Hearings on Employment, Growth, and Price Levels. Part 4. The Influence on Prices of Changes in the Effective Supply of Money (United States Government Printing Office, Washington, 1959). P. 606-607.↑

2. Конгресс США, Объединенный экономический комитет:

Hearings before the Subcommittee on Monetary, Credit and Fiscal Policies, 1949, Senator Paul H. Douglas, Chairman.

Statements to the Subcommittee on Monetary, Credit and Fiscal Policies, 1949.

Report of the Subcommittee on Monetary, Credit and Fiscal Policies, 1950.

Hearings before the Subcommittee on General Credit Control and Debt Management, 1952, Rep. Wright Patman, Chairman.

Monetary Policy and the Management of the Public Debt, Parts 1 and 2, 1952.

Report of the Subcommittee on General Credit Control and Debt Management 1952. ↑

3. Конгресс США, Объединенный экономический комитет:

Hearings before the Subcommittee on Economic Stabilisation:

United States Monetary Policy, Recent Thinking and Experience, 1954, Senator Ralph E. Flanders, Chairman.

Конгресс США, Комитет Сената по Финансам, Сенатор Гарри Ф. Бирд, председатель:

Investigation of the Financial Condition of the United States. Parts 1—6. Hearings, 1957-1958.

Investigation of the Financial Condition of the United States, Compendium, 1958.

Конгресс США, Объединенный экономический комитет, конгрессмен Райт Пэтман, председатель:

The Relationship of Prices to Economic Stability and Growth: Compendium, 1958.

The Relationship of Prices to Economic Stability and Growth: Hearings, 1958.

Конгресс США, Объединенный Экономический Комитет, Сенатор Пол X. Дуглас, председатель:

Hearings on Employment, Growth and Price Levels

Part 1. The American Economy: Problems and Prospects, 1959; Part 2. Historical and Comparative Rates of Production, Productivity, and Prices, 1959; Part 3. Historical and Comparative Rates of Labor Force, Employment and Unemployment, 1959; Part 4. The Influence on Prices of Changes in the Effective Supply of Money, 1959; Part 5. International Influences on the American Economy, 1959; Part 6 А, В, С. The Government's Management of its Monetary, Fiscal, and Debt Operations, 1959; Part 7. The Effect of Monopolistic and Quasi-Monopolistic Practices upon Prices, Profits, Production, and Employment, 1959; Part 8. The Effect of Increases in Wages, Salaries and the Prices of Personal Services together with Union and Professional Practices upon Prices, Profits, Production, and Employment, 1959; Part 9 A, B. Constructive Suggestions for Reconciling and Simultaneously Obtaining the Three Objectives of Maximum Employment, an Adequate Rate of Growth and Substantial Stability of the Price Level, 1959. ↑

4. United Slates Monetary Policy, Neil H. Jacoby, ed. (The American Assembly: Columbia University, December 1958).↑

5. Кстати, при таком стандарте, возросший спрос на деньги был бы спросом на товар и, отсюда, косвенным спросом на факторы производства, использованные в его производстве; отсюда, безработица, возникающая из-за ликвидной ловушки кейнсианского типа была бы невозможна. Тенденция прежних авторов неявно рассуждать в терминах товарного стандарта это, я уверен, единственная причина, по которой ликвидная ловушка не появилась ранее как потенциальный источник неравновесия и безработицы.↑

6. Если мы предполагаем, что технологические изменения не влияют на относительные издержки производства денежного товара и других благ и услуг, и что денежный товар производится при условиях почти постоянных относительных издержек в долгосрочном периоде для данного ассортимента выпуска, тогда равновесный выпуск будет таким, который сохранял бы цены продукции постоянными в терминах денежного товара. Если бы выпуск был меньше, чем этот, издержки производства денежного товара упали бы относительно его (постоянной) номинальной продажной цены, и это бы оправдало расширение выпуска, и наоборот. Для Соединенных Штатов прошлый опыт подсказывает, что запас денег должен расти приблизительно на 4% в год, чтобы сохранить цены продукции почти постоянными — 3% для того, чтобы учесть рост совокупного выпуска, и 1%, чтобы учесть рост реального запаса денег на единицу выпуска, который сопровождался ростом подушевого дохода в прошлом. 4% денежного запаса конца 1958 г., определенного как включающего наличность, которой владеет публика, скорректированные бессрочные депозиты и срочные депозиты в коммерческих банках составляют около 8 млрд. долл., что около 2,5% оценочного чистого национального продукта календарного 1958 г.

Конечно, различные технологические изменения повлияли бы на фактический результат, но нельзя сказать в каком направлении.↑

7. Полный анализ нашего денежного опыта за 90-летний период с Гражданской войны будет представлен в монографии Национального бюро Анной Шварц и мной. Последующее резюме в значительной мере покоится на этом анализе.↑

8. См.: Bray Hammond, Banks and Politics in America, from the Revolution to the Civil War (Princeton, 1957). P. 459—477, 503—513.

Если бы проект Биддла увенчался успехом, он рассматривался бы как великий благодетель общества, а не как объект широкого поношения. Его провал ни в коем случае не был неизбежным. Он был результатом продолжающейся общемировой депрессии и связанного с этим падения мировой цены на хлопок.↑

9. См.: George Macesich, Monetary Disturbances in the United States, 1834— 1845, неопубликованная диссертация на степень Ph.D. в Университете Чикаго (Июнь, 1958).

Банк сделал несколько попыток к возобновлению деятельности и окончательно не закрывался до 1841 г.↑

10. См.: James К. Kindahl. The Economics of Resumption: The United States, 1865—1879, неопубликованная диссертация на степень Ph.D. в Университете Чикаго (Август, 1958).↑

11. Числовые значения следующие: 0,0587 для периода с 1867 по 1914 г. включительно; 0,0848 для периода с 1914 по 1958 г. включительно. Эти стандартные отклонения вычислены из первых разностей натуральных логарифмов запаса денег для следующих один за другим июней. Для более ранних лет величина в июне была получена линейной интраполяцией абсолютных значений запаса денег в ближайшие месяцы, для которых числа были доступны.↑

12. Числовое значение для этих тридцати трех лет равно 0,0710.↑