5rik.ru

Теперь все мы одеты. Куда мы должны идти? Для какой цели и каким образом мы должны использовать упрощенный денежный механизм, намеченный в общих чертах в предыдущих главах, или, если на то пошло, нашу нынешнюю устаревшую, скрипучую модель?

По крайней мере с момента появления брошюры Денежная реформа Джона Мейкарда Кейнса¹, стало общепринятым мнение, что эта проблема имеет две стороны, международную и внутреннюю, и что решение, принятое для одной из них, может сильно ограничить доступные альтернативы для другой. Оказывается, что для Соединенных Штатов при существующих условиях эти две стороны более независимы, чем для большинства других стран и периодов времени. Кроме того, международные денежные соглашения, которые кажутся мне лучшими, оставляют максимальную свободу действий относительно внутренней политики. По этим причинам, так же как из-за возросшего интереса к этой проблеме, вызванного недавними сокращениями запаса золота США, я сначала рассмотрю международные отношения, а затем обращусь к внутренней политике.

Международные денежные отношения

Маленькая страна [Имеется ввиду «малая экономика». (Примеч. пер.)] с товарным стандартом, который принят большей частью остального мира — или, что экономически то же самое, страна, которая стремится поддерживать фиксированные курсы обмена между своей собственной валютой и валютами большинства других стран без использования мер валютного контроля или эквивалентных им, — обладает относительно малой свободой действий во внутренней денежной политике. Ее денежный запас должен быть таким, каким бы этого ни потребовало поддержание внешнего равновесия.

Соединенные Штаты были в этой ситуации большую часть периода перед первой мировой войной. Наш внутренний уровень цен и наш внутренний запас денег определялись общемировыми изменениями в ценах и международными потоками капитала, которые вместе определяли уровень цен в Соединенных Штатах, согласующийся с внешним равновесием. Единственным важным исключением был период с 1862 до 1879 г., когда в Соединенных Штатах был неконвертируемый бумажный стандарт с гибкими обменными курсами и, таким образом, мы могли следовать независимой внутренней денежной политике. Хотя даже в последней части этого периода доминировало желание возобновить платежи золотом по предвоенным обменным курсам. Во время двух других периодов сильной нестабильности, на которые мы ссылались в первой главе, — 1837—1844 гг. и середина 1890-х гг. — денежная неопределенность создавала трудности главным образом через свое воздействие на нашу международную позицию. В обоих случаях сомнения в поддержании товарного стандарта вели к повторяющимся время от времени бегствам от доллара, которые приводили к спекулятивному движению капитала, а также воздействовали на другие виды движения капитала. Утечка капитала или сокращение притока капитала делали внутренний уровень цен, согласующийся с поддержанием стандарта, ниже, чем он был бы в противном случае. Стандарт мог поддерживаться, как это и было в обоих случаях, хотя и с некоторыми упущениями, только принятием более сильной внутренней дефляции, чем была бы необходима в противном случае. Не будет большим преувеличением сказать, что для остальной части периода до первой мировой войны внутренние денежные соглашения имели малое или не имели влияния на размер происходивших изменений в предложении денег. Они воздействовали скорее на каналы, через которые происходили имевшие место изменения, и на состав предложения денег.

После первой мировой войны ситуация была совсем другой. За исключением периода с марта 1933 до января 1934 г., когда, как в период гринбеков, у нас был неконвертируемый бумажный стандарт с гибкими обменными курсами, номинально мы имели золотой стандарт, хотя другого характера и при другом паритете после 1934 г., нежели до него. Кроме того, внутренняя денежная политика определялась внешними силами самое большее в трех случаях: в 1920—1921 гг., когда быстрое приближение золотого резервного отношения Федерального резерва к его законодательному минимуму вызвало резкий рост дисконтной ставки в январе 1920 г., что компенсировало или интенсифицировало последующую внутреннюю дефляцию, и когда смягчение политики было отложено до того момента, пока отношение не обратило свое изменение и не оказалось выше своего законодательного минимума на безопасную величину; во второй раз в 1931 г., когда отход Британии от золотого стандарта и страх перед оттоком золота вызвали в октябре 1931 г. резкие повышения дисконтной ставки, которые интенсифицировали внутреннюю дефляцию; и, в третий раз, в период с 1934 до 1939 г., когда рост официальной цены США на золото в январе 1934 г. вместе с бегством капитала из Европы в кильватере прихода Гитлера к власти стали причиной больших потоков золота, направленных в Соединенные Штаты, которые были главным источником одновременного роста запаса денег. И даже последний эпизод — что-то сомнительное. Если бы потоки золота не вызвали увеличения запаса денег, кажется весьма вероятным, что подобное увеличение было бы произведено другими мерами, так как внутренняя политика была ясно нацелена на увеличение. Для остальной части периода с 1914 г. трудно усмотреть сколько-нибудь близкую связь между внутренним поведением предложения денег и потребностями внешнего равновесия. Внешние силы проявили себя в первую очередь в изменениях долларовых остатков, которыми владели иностранцы, или в изменениях золотого запаса, которые компенсировались — «стерилизовались» — денежными властями, если использовать этот антисептический термин, который кажется подходящим ввиду инфекционности заболевания, в результате которого произошли два или три случая, когда потокам золота противодействовали, а не компенсировали их.

Есть несколько причин, по которым Соединенные Штаты сумели достичь такой большой видимой степени независимости в своем внутреннем денежном поведении во время этого периода. Одна из них заключается в том, что для большей части этого периода в большинстве других стран мира не было золотого стандарта. Что касается обменных курсов, не имеет значения, свободна ли цена золота, а цена иностранной валюты зафиксирована, как это было в случае, например, периода гринбеков, или долларовая цена зафиксирована, а иностранная цена свободна, как было в случае многих стран в течение нескольких лет после первой мировой войны и второй мировой войны, во время большей части 1930-х гг. и сейчас, например, для Канады. В любом случае изменяющиеся обменные курсы обеспечивают средство согласования внешнего равновесия с независимой внутренней денежной политикой. Другая причина — это асимметрия, которую мы, как и большинство других стран, демонстрировали в отношении избытков и дефицитов наших внешних счетов. В течение большей части периода с первой мировой войны оказывалось, что экономические обстоятельства, наша политика, политика других стран вызывали фактический или потенциальный дефицит в нашем платежном балансе. До 1914 г. результирующий приток золота имел тенденцию вызывать увеличение предложения денег, и этой тенденции позволялось действовать. После 1918 г. денежные власти могли с большей готовностью предотвращать действие подобных тенденций и были более расположены делать это. Мы были готовы пассивно принять приток золота и позволить расти нашему золотому запасу. На отток золота мы реагировали совсем по-другому. Оба случая, в которых внешние силы воздействовали на внутреннее денежное поведение, включали реакцию на фактический или потенциальный отток, даже хотя золотой запас в этих случаях был на историческом пике в результате большого предшествующего притока золота. В последние несколько лет вновь выражается гораздо большая обеспокоенность об оттоке золота, нежели когда-либо выражалась о предшествующем притоке, который увеличивал золотой запас до беспрецедентных уровней.

Обе причины сводятся к одному основному объяснению нашей большой меры независимости в денежной политике, несмотря на номинальную приверженность золотому стандарту: скорее остальной мир в значительной степени приспосабливался к нам, чем мы к нему. Мы стали такой большой частью мира, что наша политика имеет важное воздействие на общемировые тенденции. Кроме того, иностранные платежи занимают больший объем в счетах большинства других стран, чем в наших собственных. Другие страны тоже демонстрируют асимметричную реакцию на избытки и дефициты; наше пассивное приятие притоков золота просто отбросило необходимость приспособлений к ним. Они тоже часто были готовы принимать притоки золота — свидетельство Франции в конце двадцатых или Германии в последние годы, — но реагировали на оттоки. Проявилась несовместимость фиксированных обменных курсов с независимой денежной политикой, которую столь блестяще проанализировал Кейнс, но мы обычно бездействовали [В оригинале — silent partner — компаньон, не участвующий в деле активно, но известный. (Примеч. пер.)]. Меры, принятые другими странами в результате этой несовместимости, широко разнились в зависимости от внутреннего отношения, политики и других проблем, перед лицом которых они оказывались: плавающие обменные курсы, широко принятые после первой мировой войны и опять в конце 1930-х гг.; изменение внутренней политики, в известной мере испробованное Британией после 1925 г. и многими странами во время Великой депрессии; прямой контроль валютных трансакций, широко принятый после второй мировой войны, и т.д.

Наша внутренняя политика, конечно, не была совершенно независимой от нашей иностранной платежной позиции. Например, так называемый «недостаток долларов» в послевоенные годы, несомненно, сделал наши траты на иностранную помощь большими, чем они были бы в противном случае, точно так же, как сейчас отток золота вызывает некоторое давление к сокращению расходов на иностранную помощь. Но эта связь была слабой и, что более важно для наших целей, не приняла форму автоматической адаптации запаса денег к потребностям внешнего равновесия, сохраняемую классическим механизмом приспособления золотого стандарта.

Развитый золотой стандарт, при котором все деньги состоят из золота или складских расписок на золото, за исключением, возможно, фиксированной фидуциарной эмиссии, будет иметь огромные достоинства совершенного автоматизма и свободы от государственного контроля. Он будет сопряжен с издержками и в терминах ресурсов, используемых для добычи золота, и в терминах изменений цен в результате изменений относительных издержек производства золота и других товаров. Тем не менее, если бы он был осуществим, преимущества могли бы быть намного выше издержек. Однако по причинам, указанным в первой главе, кажется сомнительным, что такая денежная система была бы стабильной. Это не та система, которая поддерживается большинством теперешних сторонников золотого стандарта, и не система, которая преобладала даже во время безмятежных дней золотого стандарта в девятнадцатом веке, когда имели место большие примеси фидуциарных элементов и гораздо более сознательное управление. Она даже дальше от номинального золотого стандарта, который преобладал в Соединенных Штатах с первой мировой войны до 1933 г., кроме периода с 1934 г. В течение этого периода у нас не было ни одного из преимуществ развитого золотого стандарта, но были его многие значительно преувеличенные недостатки.

Только культурное отставание приводит нас к тому, чтобы по-прежнему думать о золоте, как о центральном элементе в нашей денежной системе. Более точное описание роли золота в политике США заключается в том, что оно в первую очередь является товаром, цена которого поддерживается, как пшеница или другие сельскохозяйственные продукты, нежели ключом к нашей денежной системе. Наша программа поддержки цены на золото отличается от программы поддержки цены на пшеницу в трех важных отношениях: первое, мы платим поддерживаемую цену иностранным, так же как внутренним производителям; второе, мы продаем по поддерживаемой цене свободно только иностранным покупателям, но не внутренним; третье, и это один из важных пережитков в оценке денежной роли золота, Казначейство уполномочено создавать деньги, чтобы платить за золото, которое оно покупает, так, что расходы на покупку золота не проявляются в бюджете, и требуемые суммы не нуждаются в явном ассигновании Конгрессом. Эта последняя характеристика в равной степени и по той же причине относится к нашим покупкам серебра при различных программах поддержки цены, которые действовали с 1934 г. Мы накапливали золото в прошлом до настоящего момента — сейчас мы владеем половиной золота мира — по той же причине, по которой мы накапливали пшеницу, — потому что поддерживаемая цена 35 долл. за тройскую унцию была выше рыночной цены. Оперируя в этих терминах, не должны ли мы приветствовать ситуацию, которая дает нам возможность разместить некоторую часть этого избытка?

У золота есть одна дополнительная роль. От Резервной системы законом требуется сохранять резерв в золоте, равный 25% ее обязательств по банкнотам и депозитам Федерального резерва. Существующие резервы намного выше этого уровня и, вероятно, будут оставаться выше при обстоятельствах, которые сейчас поддаются предвидению. Но если они подойдут к 25%-ному лимиту, кажется вероятным, что, скорее лимит будет изменен, как произошло в 1945 г., когда приблизились прошлые лимиты, чем резервной позиции будет позволено форсировать денежную дефляцию, которая иначе не приветствовалась бы, — и это определенно желаемый ход событий. Следовательно, даже как денежный резерв золото в первую очередь является символом.

С начала 1958 г. наш золотой запас упал примерно на 3 млрд. долл. Способа идентификации этого спада с какой-либо частной статьей нашего платежного баланса не существует. Это просто форма, в которой иностранцы решили взять часть превышения своего долларового прихода от покупок благ и услуг США, заграничных инвестиций, частных даров и иностранной правительственной помощи над своими долларовыми расходами по соответствующим статьям. До тех пор, пока сохраняется наша теперешняя политика относительно золота, оно является эквивалентом долларов для иностранных держателей. Оно может предпочитаться или потому, что ожидается рост его цены, или потому, что его желают использовать другие страны в качестве денежных резервов или индивиды в качестве денежных накоплений.

Из-за того, что иностранная помощь — это независимый источник долларов, определяемый нерыночными силами, существовала некоторая тенденция связывать потерю золота с иностранной помощью. Оперируя в этих терминах, кто-то может описывать потерю золота, говоря, что остальной мир решил взять большую часть иностранной помощи, которую мы им оказываем, в форме золота, а не других товаров. С нашей точки зрения золото в Форт Нокс не выполняет никакой производительной функции; мы не используем его ни для еды, ни для того, чтобы одеваться, ни для обеспечения жильем. Товары, которые зарубежные страны могут взять взамен, способствуют нашему благосостоянию. Вследствие этого, в наших интересах, чтобы иностранная помощь приняла форму экспорта золота, нежели других товаров. Мы накопили большую часть золота во время и после войны, потому что зарубежные страны имели настоятельную необходимость в американских товарах в превышение того количества, которое они могли купить на доллары, которые они зарабатывали, занимали или получали в качестве помощи. Тогда мы не позволили притоку золота влиять на нашу внутреннюю денежную политику. Сейчас было бы ошибкой позволить оттоку золота делать это.

Я не вижу больших оправданий для продолжения нашей настоящей денежной политики. Мы не готовы, и, на мой взгляд, правильно, позволить потокам золота определять внутреннюю денежную политику. Также трудно видеть, почему золото — это товар, цену которого мы должны поддерживать. Главные страны, производящие золото, — это Южная Африка, Канада и СССР; ни одна из них не является страной, которой мы считаем важным содействовать экономической помощью; если бы мы хотели им содействовать, было бы дешевле и более эффективно делать это прямым предоставлением помощи; и определенно это довод в пользу интересов золотодобытчиков в нашей собственной стране.

Существующая утечка золота предоставляет возможность сократить наш золотой запас. Она также имеет некоторую ценность в содействии устранению или сокращению дискриминирующих торговых барьеров или валютных ограничений, которые были установлены некоторыми зарубежными странами против товаров из США. Вместе с тем это вызывает ту серьезную опасность, что, если утечка продолжится, давление в пользу того, чтобы делать что-нибудь на этот счет, заставит нас принять нежелательные меры — или поднять цену золота, таким образом, еще больше увеличив издержки программы поддержки золота, или установить дополнительные препятствия импорту и стимулировать экспорт, таким образом, отходя еще дальше от политики свободной торговли, по направлению к которой мы должны двигаться, или ужесточить денежную политику более, чем требуется по внутренним причинам. Единственный способ избежать принуждения к любой из этих мер — прекратить предлагать покупку и продажу золота по фиксированной цене, чтобы элиминировать существующие анахронические золотые резервные требования и позволить цене золота определяться на свободных рынках мира. В то же время, мы также должны отказаться от даже менее оправданных обязательств относительно покупки серебра.

Есть соблазн поверить, что существующий отток золота означает, что если наша программа поддержки цены будет аннулирована, свободная рыночная цена золота поднимется выше 35 долл. за тройскую унцию. Это вполне может быть так, но никоим образом не ясно, что будет. Основная причина, по которой многие желают держать золото, — его конвертируемость в доллары по фиксированной цене. Реальный спрос предъявляется на доллары. Если бы мы отказались от поддержки цены золота, но, скажем, поддерживали наш настоящий запас, спрос на золото изменялся бы, так как золото больше не было бы наделено свойством власти над фиксированным количеством долларов. Результатом мог бы стать скорее спад, чем рост мировой цены золота.

Сейчас дела обстоят так, что фиксированная цена золота в 35 долл. за тройскую унцию служит для определения обменных курсов между долларом и валютами других стран, которые так же поддерживают фиксированную цену золота. Несмотря на то что отказ от фиксированной цены на золото мог бы быть объединен с жесткими обменными курсами посредством других способов, с моей точки зрения, было бы гораздо лучше позволить курсам обмена определяться рынком. Это потребовало бы от США воздержания и от установления каких-либо официальных курсов обмена между долларом и другими валютами, и от правительственной спекуляции на валютных рынках. Это, по существу, система, которую Канада приняла несколько лет назад, и которая с тех пор работала хорошо. В другом месте я очертил с некоторыми подробностями доводы в пользу системы гибких обменных курсов². Здесь достаточно, поэтому, сказать, что такая система допускает максимальную степень международной кооперации между странами, каждая из которых следует независимой денежной политике, без требования валютного контроля, импортных или экспортных квот или других препятствий торговле.

Внутренняя денежная политика

Имея данными те условия, что мы не готовы и не должны быть готовы позволить внутренней денежной политике определяться или потоками золота, или другими проявлениями иностранных платежных мероприятий, без ответа остается центральный вопрос: какой должна быть наша внутренняя денежная политика.

В знаменитой статье «Правила versus [Против. (Примеч. пер.)] власти в денежной политике» ³ Генри Саймонс резко противопоставил два способа отвечать на этот вопрос: первый, определяя общую цель и затем давая денежным властям широкие полномочия для использования при свободе действий в их продвижении; второй, приписывая денежным властям определенные обязанности, которые должны проводиться в жизнь в соответствии с определенными заранее и известными всем правилами. Саймонс прояснил, что противопоставление не полное. Одна общая цель несколько ограничивает дискрецию властей, а их полномочия — даже в большей мере; разумные правила едва ли возможно написать так, что это не оставит некоторой меры дискреции. Несмотря на это, противопоставление все же и заметно, и важно.

На практике мы почти целиком полагались на власти. Как было указано ранее во второй главе, мы делали это не намеренно, но по причине изменения роли золотого стандарта, которое повлекла за собой первая мировая война и которое так сильно ослабило то, что, как ожидали авторы Федерального резервного закона, будет эффективным «правилом», ограничивающим дискрецию денежных властей. В отсутствие смирительной рубашки жесткого золотого стандарта «поддержание коммерции и бизнеса», цитируя оригинал Федерального резервного закона, едва ли налагало какие-либо ограничения на дискрецию властей⁴.

Доверие дискреции властей в такой большой мере и такой важной области политики в свободном обществе высоко предосудительно по политическим основаниям. Опыт наглядно продемонстрировал, что это также имело неудачные денежные последствия. Это означало постоянные и непредсказуемые сдвиги в ближайших ориентирах политики и в содержании политики, когда менялись люди и отношения, определяющие власти, — от придания особого значения «реальным векселям» начала 20-х к компенсированию товарных спекуляций середины 20-х, сдерживанию спекуляций на фондовом рынке конца 20-х, чувствительности к внешним давлениям и робости перед лицом внутренних утечек начала 30-х, программе поддержки облигаций 40-х, чувствительности циклическим колебаниям и ситуации, когда полагались на «эффекты объявления» 50-х гг. Это означало постоянную подверженность властей политическим и экономическим давлениям и обманчивым эффектам непродолжительных приливов и отливов событий и мнений. Роль денежных властей состоит в том, чтобы обеспечивать стабильную денежную основу, идти против или, по меньшей мере, не усиливать всегда изменяющиеся направления текущих мнений и событий. Это и есть оправдание их заявленной «независимости». Кроме того, неопределенность их сфер ответственности и широкие пределы дискреции не оставили им других средств, кроме «мудрости» и персональной дальновидности, для противостояния одновременным давлениям и отказало им в защите, каковой являются ясно определенные критерии и правила, которыми они могут быть обеспечены.

Доверие дискреции в преследовании общих целей также означало отсутствие удовлетворительного критерия оценки действий денежных властей. Это сделало почти невозможным определение ответственности за успех или провал и сильно увеличило трудность обучения на опыте. Резервная система или даже денежные власти, определенные более широко, не были единственными организациями, ответственными за общие цели, которые они стремились продвигать и которые стали переводом «здоровых кредитных условий и обеспечения коммерции, промышленности и сельского хозяйства» на современный язык — такие общие цели как экономическая стабильность, полная занятость, стабильность цен, рост. Достижение этих целей должно приближаться объединенными действиями многих общественных и частных организаций, только одной из которых являются денежные власти. Успех или провал в их достижении не может быть отнесен единственно к денежной политике и, следовательно, не может быть критерием (оценки) действий. Забавное впечатление, складывающееся от чтения Ежегодных докладов Федеральной резервной системы пункт за пунктом, — резко циклический характер, который появляется в оценке действенности, приписываемой денежным силам и политике. В годы просперити [Процветание. (Примеч. пер.)] денежная политика — это сильный инструмент, искусное применение которого заслуживает признательности за благоприятный ход событий; в годы напастей источниками экономических изменений являются другие силы, а денежная политика обладает относительно малой свободой действий, и только искусное применение крайне ограниченных доступных полномочий предотвратило еще большее ухудшение условий⁵.

Официальное назначение денежным властям широких и важных обязанностей, которые ясно не ограничены определенными правилами для ориентации политики и не являются предметом проверки действий внешними критериями, — это серьезный дефект наших настоящих денежных соглашений. Это делает денежную политику потенциальным источником неопределенности и нестабильности. Это также дает людям большие полномочия в выборе хорошего или плохого, большую «гибкость» в решении проблем по мере их возникновения, если использовать фразу, которую Федеральный резерв любит акцентировать. Если анализ, представленный в первой главе, обладает достаточно большой мерой вескости, то жизненный опыт говорит о том, что элиминирование опасности нестабильности и неопределенности политики гораздо более необходимо, чем сохранение «гибкости». Следовательно, главная потребность при реформировании существующего в настоящее время контроля денежной политики — обеспечить более определенные ориентиры политики и более удовлетворительный критерий оценки действий.

Один из способов сделать это, на котором часто настаивали, — принять стабильность уровня цен одновременно как специфическую цель денежной политики, ближайший ориентир политики и критерий оценки действий. Есть много причин для того, чтобы рекомендовать стабильность уровня цен как специфическую цель денежной политики, как способ отделить специальную роль денежной политики от специальной роли других сегментов экономической политики в содействии достижению наших конечных целей. Запас денег имеет критическое влияние на уровень цен. Никакие существенные изменения уровня цен в пределах довольно коротких периодов не происходили без изменений запаса денег в том же направлении, и кажется очень сомнительным, что могли бы происходить. В течение длительных периодов изменения в запасе денег в принципе могут компенсировать или усиливать другие факторы в достаточной мере, чтобы определять тенденции уровня цен.

Я разделяю, однако, сомнения, которые Резервная система неоднократно выражала о желательности использования стабильности уровня цен как ближайшего ориентира политики. Полностью отстраняясь от технической проблемы определенного индекса цен, который должен использоваться, ключевая трудность состоит в том, что связь между ценовыми изменениями и денежными изменениями в течение коротких периодов слишком свободна и плохо известна, чтобы делать стабильность уровня цен объективным и достаточно недвусмысленным ориентиром политики.

Федеральная резервная система не контролирует уровень цен. Она контролирует объем своих собственных доходных активов и, на расстоянии одного шага при существующих условиях или прямо при измененных соглашениях, предложенных в предыдущих главах, запас денег. Если бы связь между запасом денег и уровнем цен была прямой и жесткой, или непрямой и изменяющейся, но полностью понятой, это различие не имело бы значения; контроль одного будет предполагать контроль другого; точно так же не будет иметь разницы, устанавливается ли ориентир политики в терминах результата, который должен быть достигнут, — стабильности уровня цен — или средства, которое должно использоваться, — изменения запаса денег. Но связь не является ни прямой и жесткой, ни полностью понятой. Пока запас денег систематически связан с уровнем цен в среднем, в этой связи присутствует большая вариация в течение коротких периодов времени, особенно для умеренных изменений и в деньгах, и в ценах, которые характеризуют большую часть нашего опыта, и в отношении которых мы хотели бы, чтобы они характеризовали весь опыт. Непостоянство в связи между деньгами и ценами не было бы решающим, если бы связь, хотя и непостоянная, была синхронной, чтобы текущие изменения в запасе денег обладали бы мгновенным (или только с коротким лагом) полным воздействием на экономические условия и уровень цен. В этом случае можно было бы довольно легко заменить пробы и ошибки на полное понимание связи между деньгами и ценами. Ошибки не были бы кумулятивными и могли бы быть быстро исправлены. Фактически, однако, есть много доказательств того, что денежные изменения оказывают свое воздействие только после значительного лага и в течение длительного периода, и что лаг довольно непостоянен. В исследовании Национального Бюро, при работе над которым я сотрудничал с г-жой Шварц, мы обнаружили, что в среднем из 18 циклов пики в темпе изменения запаса денег имеют тенденцию идти перед пиками в общем бизнесе приблизительно на 16 месяцев, а точки дна в темпе изменения запаса денег идти перед точками дна в общем бизнесе приблизительно на 12 месяцев. Результаты были бы грубо сравнимыми, если бы сравнения делались с пиками и точками дна индекса цен, а не общего бизнеса. Для отдельных циклов зарегистрированный разрыв изменялся между 6 и 29 месяцами на пиках и между 4 и 22 месяцами на точках дна. Это весьма согласующееся поведение для периода, на протяжении которого проходили эти наблюдения, и достаточное для того, чтобы связать среднюю разницу довольно узкими пределами. Но это весьма непостоянное поведение для отдельного эпизода, которым должна заниматься политика.

При этих условиях уровень цен — или, в этом отношении, любой другой набор экономических индикаторов — мог бы быть эффективным ориентиром только если бы было возможно предсказать, во-первых, воздействие неденежных факторов на уровень цен для значительного периода времени в будущем, во-вторых, продолжительность в каждом отдельном случае времени вступления денежных акций в действие, и, в-третьих, значение эффектов альтернативных денежных акций. При существующем состоянии наших знаний, достаточно тяжело представить себе эффективную процедуру, использующую метод проб и ошибок, для приспособления изменений уровня цен двух, трех или четырехлетней длины, если денежная акция, предпринятая сегодня, неизменно вступает в действие через период, с серединой, скажем, в 14 месяцах от настоящего момента. Я нахожу фактически невозможным представить себе эффективную процедуру, когда существует малая база знаний того, будет ли лаг между акцией и эффектом 4 месяца или 29 месяцев, или где-то между ними. Мы, вероятно, только сегодня переживаем эффекты быстрого увеличения предложения денег в первой половине 1958 г. в ответ на рецессию 1957—1958 гг. Эта рецессия сама по себе, вполне возможно, отражала в частности относительно медленный темп роста в 1956 и 1957 гг., в свою очередь являющийся реакцией на одновременный рост цен. Рост цен 1956—1957 гг. был сам по себе связан с денежной экспансией в 1954 и 1955 гг., которая была реакцией на рецессию 1953—1954 гг.; и т.д. Хотя и сверхупрощенное, это описание имеет достаточную вескость, чтобы проиллюстрировать проблему.

Удовлетворительный ориентир или правило политики должны быть связаны со средствами, имеющимися в распоряжении денежных властей, более прямо, чем уровень цен. Мы, я уверен, больше продвинемся к конечной цели достижения достаточно стабильного уровня цен, определяя роль денежных властей в терминах величин, которые они эффективно контролируют и за поведение которых они, собственно говоря, могут считаться ответственными, нежели только инструктируя их делать правильные вещи в правильное время, когда нет ясного принятого критерия присутствия их действий, даже после того, как событие произошло. В этой, так же, как и в столь многих сферах человеческой деятельности, то, что кажется длинным кружным путем, может быть короткой дорогой домой.

Самая главная величина, которую денежные власти могут эффективно контролировать и за которую они несут первоочередную ответственность, это запас денег. При существующих обстоятельствах даже запас денег не контролируется Системой прямо. Система напрямую контролирует свои собственные доходные активы. Как мы видели, сумма активных денег также находится под воздействием таких факторов, как потоки золота, изменения в остатках Казначейства и подобных; общий запас денег для любой данной суммы активных денег находится под воздействием отношения активных денег к депозитам, которое предпочитают поддерживать банки, и отношения наличности к депозитам, которое предпочитает поддерживать публика. Эти переходы между контролем доходных активов и запаса денег были бы в большой мере элиминированы реформами, предложенными в предыдущих главах. Эти реформы сделают изменение доходных активов Резервной системы по существу идентичным изменению предложения денег и, таким образом, дадут Системе прямой контроль над предложением денег. Но даже при теперешних обстоятельствах звенья между действием Системы и изменением предложения денег достаточно коротки, воздействия происходят достаточно быстро, а связи достаточно хорошо поняты, так что разумно плотный контроль над предложением денег осуществим при наличии желания. Я не хочу сказать, что процесс не будет включать большое количество проб и некоторое количество ошибок, но только ошибки необязательно будут кумулятивными и могут быть исправлены довольно быстро. Процесс включает технические проблемы значительной сложности, но они относятся к тому виду, в которых Система имеет большой опыт и для решения которых она обучала персонал.

Поэтому денежный запас кажется мне уместной величиной для того, чтобы формулировать денежные правила в ее терминах и использовать ее поведение в качестве критерия исполнения политики. Остается вопрос — к достижению какого поведения денежного запаса мы должны стремиться: или предписывая это денежным властям, или создавая систему, при которой желаемый характер поведения мог бы вызываться автоматически?

Несколько лет назад я предложил в качестве одного из ответов на этот вопрос в большой мере автоматическую структуру, которая связала бы изменения предложения денег с состоянием бюджета⁶. Излишки бюджета сократили бы запас денег в пропорции доллар к доллару, а дефицита увеличили бы запас денег доллар к доллару. Излишки и дефицита сами по себе были бы результатом воздействия изменяющихся экономических условий при стабильной структуре налогов и стабильной политике расходов. Структура налогов и политика расходов должны были быть приспособлены к видам деятельности, в отношении которых общество пожелало бы выполнения государством, и не изменяться в связи с реакцией на циклические колебания — это «стабилизирующая бюджетная политика», предложенная приблизительно в то же время Комитетом экономического развития⁷. Это предложение использовало бы, таким образом, встроенную гибкость федерального бюджета как средство создания противоциклических колебаний запаса денег.

Исследования, которые я провел со времени внесения этого предложения, не дают мне никаких причин сомневаться в том; что оно работало бы хорошо; что оно обеспечивало бы стабильную денежную основу, которая сделала бы основные колебания почти невозможными, не усиливала бы второстепенные колебания и могла бы даже смягчить их. Но я стал все больше и больше убеждаться в том, что это предложение более тонкое и сложное, чем необходимо, что гораздо более простое правило также будет вызывать весьма удовлетворительные результаты и будет иметь два больших преимущества: первое, его простота облегчит понимание и получение поддержки публики, которые необходимы, если правило состоит в обеспечении эффективного барьера оппортунистическому «мышлению»; второе, оно в большой мере отделит денежные проблемы от фискальных и, следовательно, потребует менее далеко идущей реформы в более узкой области.

Более простое правило заключается в том, что запас денег должен увеличиваться на фиксированную норму из года в год без какой-либо вариации в норме прироста для удовлетворения циклических нужд. Это правило могло бы быть принято самой Резервной системой. В противном случае, Конгресс мог бы предписать Резервной системе следовать ему. Если бы оно было принято без каких-либо других изменений в денежных соглашениях, Резервная система имела бы относительно большую свободу действий в точных техниках, используемых для увеличения запаса денег, и могла бы достичь этой цели с заметной, хотя и не большой, долей ошибки — возможно в половину одного процентного пункта. Если бы другие изменения, которые я рекомендовал, были сделаны, область дискреции радикально сузилась бы, как и доля ошибки.

Чтобы сделать правило специфическим, нам нужно: 1) определить запас денег, к которому оно относится; 2) установить, какой должна быть фиксированная норма прироста или как она должна определяться; 3) установить, нужно ли, и, если нужно, какое, допущение необходимо сделать для внутригодовых или сезонных изменений.

1) До этого я использовал термин «запас денег» так, как если бы он был самоочевиден. Конечно, это не так. Существует последовательность активов, в разной степени обладающих качествами, которые мы приписываем идеальной конструкции «денег» и, поэтому, нет единственного пути, чтобы провести линию, отделяющую «деньги» от «почти денег»; для разных целей или в разные моменты времени может быть правильным провести эту черту в разных местах последовательности. В нашем собственном исследовании мы нашли наиболее полезной концепцию, включающую наличность, которой владеет публика, плюс скорректированные бессрочные депозиты плюс срочные депозиты в коммерческих банках, но исключает срочные депозиты во взаимно-сберегательных банках, доли в сберегательных и ссудных ассоциациях и подобное. Резервная система обычно использовала термин «деньги» более узко, включая в него только наличность и бессрочные депозиты, а многие экономисты использовали его более широко, включая также срочные депозиты во взаимно-сберегательных банках. Я склонен поддерживать концепцию, которую мы использовали, потому что она кажется несколько более тесно эмпирически связанной с доходом и другими экономическими величинами, чем другие концепции, и потому, что она не требует классификации обязательств по депозитам отдельных институтов в терминах бухгалтерских категорий, которые допускают большую вариацию. Однако доказательства в пользу этой концепции, несомненно, далеки от окончательных. Что более существенно, я не верю в жизненную важность того, какая конкретная концепция выбрана пока, первое, она по крайней мере так же широка, как наличность плюс скорректированные срочные депозиты; второе, делается определенный и ясно очерченный выбор; и, третье, выбранная норма увеличения адаптирована к концепции. Возможные кандидаты для включения имели и, вероятно, будут иметь разные вековые темпы прироста. Они, однако, не разнятся радикально один по отношению к другому в течение коротких периодов, и разнились бы даже меньше, если бы некоторые из моих более ранних предложений были приняты, в частности, выплата процента на резервные остатки в Федеральном резерве, отмена существующего запрета на выплату процента по срочным депозитам и потолок процента по срочным депозитам.

2) Норма прироста должна быть выбрана так, чтобы в среднем можно было ожидать, что она приблизительно будет соответствовать стабильному долгосрочному уровню цен конечной продукции. Для только что рекомендованной концепции денег, а именно, наличности плюс все депозиты в коммерческих банках, это потребовало бы темпа прироста величиной немного больше 4% в год в среднем за последние 90 лет: немного больше 3%, чтобы учесть рост выпуска, и 1%, чтобы учесть вековое уменьшение в скорости, которое показывает увеличение запаса денег на единицу выпуска, который публика пожелала держать, в то время как ее реальный доход на душу рос. Судя по этим данным, при норме прироста от 3 до 5% в год можно было бы ожидать, что она будет соответствовать приблизительно стабильному уровню цен для этой, в частности, концепции денег. Так как срочные депозиты в последнее десятилетие выросли относительно бессрочных депозитов, а срочные депозиты в некоммерческих банках относительно коммерческих, подходящей могла бы стать несколько более низкая норма прироста, если бы было принято более узкое определение денег.

Как и в случае с определением, конкретно принятая норма прироста кажется мне менее важной, чем принятие фиксированной нормы, только при условиях, что эта норма находится где-то в предложенных пределах и что она адаптирована к определению денег. Норма, которая окажется в некоторой степени слишком высокой, будет означать умеренный вековой рост цен, ставка, которая окажется в некоторой степени слишком низкой, — умеренное вековое падение цен. Ни одно из них, как мне кажется, не будет серьезным. Что серьезно нарушает экономическую стабильность, — это быстрые колебания в ценах большого размера, а не умеренные и равномерные вековые изменения в любом направлении. Фиксированная норма прироста запаса денег почти несомненно исключит такие быстрые и размерные колебания и даст твердую основу для долгосрочного планирования части публики, хотя и не исключит умеренные циклические или вековые колебания.

3) Я нахожу более затруднительным вопрос обращения с внутригодовыми изменениями. Сейчас мы допускаем сезонные изменения запаса денег и имеем тенденцию уподоблять их другим сезонным колебаниям. Хотя есть критическое отличие. Сезонное изменение запаса денег — это квазиумышленный акт политики, а не продукт климатических или подобных обстоятельств. Одной из первоначальных целей Резервной системы было сократить сезонные колебания процентных ставок. Она достигала этой цели увеличением сезонных изменений запаса денег. Я не вижу возражений против сезонных изменений запаса денег, при условии, что они регулярны, так, что публика может приспособиться к ним. При этом я не вижу каких-либо возражений против сезонных колебаний краткосрочных процентных ставок. Несмотря на то что этот вид прикрепления имеет некоторые особые оправдания, он отнюдь не свободен от дефектов других видов прикрепления. Кроме того, не существует способа совершенно точно определить необходимое сезонное изменение запаса денег, чтобы элиминировать сезонное колебание процентных ставок. Фактические сезонные колебания, которые вносились в запас денег, были размерными и год от года значительно изменялись. Следовательно, предложение, которое на первый взгляд кажется привлекательным (применить регулярную норму прироста к сезонно приспосабливаемому запасу денег), повлекло бы внесение существенного элемента произвольности в поведение запаса денег — нет сезонного колебания, к которому надо приспосабливаться, до того, как принято решение, какое сезонное изменение вносить. Мое собственное опытное заключение — то, что было бы предпочтительно освободиться от сезонных приспособлений и принять правило, что фактический запас денег должен расти от месяца к месяцу на определенную норму. Чтобы избежать неправильного понимания, позвольте мне отметить, что это будет согласоваться с сезонными изменениями отдельно в наличности и депозитах до тех пор, пока они компенсируют друг друга.

Предложение увеличивать денежный запас на фиксированную норму из месяца в месяц, конечно, простое. Оно, вероятно, произведет на многих из вас впечатление глупого. Наверняка вы скажете, что действовать лучше — просто. Наверняка было бы лучше, как в выразительной фразе председателя Федерального резерва, «положиться на ветер», чем стоять прямо, в каком бы направлении ветер не дул. Некоторые из моих предыдущих комментариев наводят на мысль о том, что вопрос не так прост. Мы, на самом деле, редко знаем, в какую сторону дует экономический ветер, до тех пор, пока не пройдет несколько месяцев после события, хотя, чтобы действовать эффективно, нам необходимо знать в какую сторону он будет дуть в момент, когда меры, которые мы принимаем сейчас, вступят в силу, что само по себе представляет изменчивую дату, которая может отстоять от настоящего момента на полугодие или на год, или на два года. Полагаться на ветер следующего года сегодня — вряд ли простая задача при сегодняшнем состоянии метеорологии.

В стороне от аналогий, исторические факты не дают больших оснований для поддержки положения, что действовать лучше, чем по правилу, которое я предложил, — простая задача. По крайней мере с начала 1920-х гг. наши денежные власти пытались действовать точно так; они пытались использовать денежную политику как инструмент поддержания стабильности. В целом, лица, отвечающие за денежную политику, были настолько способной, настроенной в интересах общества и дальновидной группой, насколько кто-либо мог с разумными основаниями надеяться иметь на таких позициях, хотя, конечно, были некоторые исключения в обоих направлениях, и они обслуживались исследовательским штатом, к которому причислялись некоторые наши ведущие ученые в денежной области и который поддерживал высокий стандарт технического мастерства. Хотя я сомневаюсь, что за этот период в целом, многие, если вообще какие-то, информированные исследователи денежных вопросов не согласятся с суждением, что фактическое поведение денежного запаса было решительно хуже, чем поведение, которое было бы вызвано простым правилом, — и это верно, даже если мы оставляем вне рассмотрения периоды военного времени, когда от простого правила почти наверняка отступили бы и, возможно, правильно.

Простое правило позволило бы избежать чрезмерной экспансии запаса денег с 1919 до 1920 г. и резкого спада после этого, довольно умеренного, но устойчивого дефляционного давления конца 1920-х, обвала запаса денег с 1929 до 1933 г., довольно быстрого роста после этого и резкого спада в ходе рецессии 1937— 1938 гг. В период со второй мировой войны до конца 1946 г. простое правило вызвало бы более низкий темп роста запаса денег, чем был осуществлен фактически, почти такой же темп роста во время 1947 г., более быстрый темп роста с некоторого момента 1947 до конца 1949 г., который, надо сказать, есть повсюду в конечных фазах экспансии 1946—1948 гг. и на протяжении всего спада 1948—1949 гг. Простое правило вызвало бы такой же темп роста запаса денег, какой был осуществлен в среднем с 1950 до начала или середины 1954 г., или на всем протяжении рецессии 1953—1954 гг.; приблизительно одинаковый темп, какой мы испытывали с середины 1954 г. до середины 1955 г.; несколько более высокий темп с того момента до конца 1957 г.; особенно в последней половине 1957 г., после начала спада 1957—1958 гг.; более низкий темп, чем мы испытывали в первой половине 1958 г. и примерно тот же темп, какой был фактически с того момента до середины 1959 г.

Поразительные улучшения поведения запаса денег, которые могли бы быть произведены простым правилом, относятся к межвоенному периоду и к основным колебаниям этого периода. Это то, что делает меня настолько уверенным в том, что информированные исследователи вынесут почти единогласный вердикт в пользу простого правила для периода в целом. Но, с правилом или без правила, изменения в денежной структуре, особенно федеральное страхование банковских депозитов, изменившаяся структура активов банков и изменившаяся роль золота, и изменения в отношениях денежных властей, особенно их повысившаяся чувствительность к спадам, сделали повторение крупных ошибок, подобных тем, которые были сделаны во время межвоенного периода, весьма маловероятным. Сегодня почти немыслимо, что денежные власти позволят денежному запасу упасть на одну треть, как было в 1929—1933 гг., или даже приблизительно на 4% за 10 месяцев, как в 1937 г. Несомненное достоинство правила — то, что оно обеспечивает страхование против таких крупных ошибок, однако чтобы опровергнуть это, может быть приведен вполне правдоподобный аргумент о том, что другие факторы уже обеспечили адекватное страхование, — хотя у меня есть соблазн добавить, что новых ошибок легион, а страхование против крупных ошибок, отличающихся по роду от тех же в прошлом, в частности, против чрезмерно больших увеличений предложения денег, несмотря на этот аргумент, стоит затраченного.

Для периода со второй мировой войны контраст совсем не так отчетлив или резок. Денежные власти следовали политике, которая вызвала поведение предложения денег, очень близкое к своему гипотетическому поведению при действии правила, гораздо более близкое, чем между войнами. Вследствие этого, требуется более тонкий критерий оценки действий, чтобы судить о желательности или нежелательности тех различий, которые присутствуют, а также более умеренных различий в более раннем периоде. Мое собственное суждение заключается в том, что даже по отношению к ним правило бы произвело лучшие результаты, но я не могу быть уверен, что это суждение будет широко разделяться настоль, насколько я уверен в этом для периода в целом.

Чтобы дополнить мое личное суждение, я попытался придумать некоторый объективный способ оценки фактических действий относительно гипотетических действий при правиле. Попытка провалилась. Причина, по которой она провалилась, я думаю, весьма поучительна. Это произошло потому, что попытка придать оперативное значение «лучшим и худшим действиям» показала, что такие формулы, как «положившись на ветер» или «противоциклические изменения денежного предложения», которые могут получить общее согласие, не имеют недвусмысленного определенного содержания. Я подозреваю, что это единственная причина, по которой существует общее согласие. Каждый можят вложить свое собственное содержание в эти смутные утверждения. Если кто-то попытается перевести их в определенный критерий, который может быть использован для оценки фактических действий ex post, оставляя в стороне направленные действия в будущем, он обнаружит, что есть ряд альтернативных вариантов перевода, ни один из которых не является полностью удовлетворительным для любого человека, и ни по одному из которых не будет чего-то похожего на общее согласие. На вопрос, возможно ли действовать лучше, чем по простому правилу, большинство информированных исследователей могут ответить «да». Дальнейшие вопросы обнаружат, однако, ряд определенных альтернативных политик, рассматриваемых как «лучшие». Я сомневаюсь, что даже если бы каждая была сделана столь ясной, как простое правило, по какой-либо из них возникло что-то похожее на общее согласие.

Я лучше всего смогу конкретизировать эти заметки, коротко описывая мои попытки. Месяц за месяцем я записывал, выше или ниже рост сезонно приспособленного фактического предложения денег, чем рост, который был бы вызван равномерным 4%-ным темпом прироста. Затем я попытался классифицировать это различие, как возникающее в «правильном» или «неправильном» направлении, согласно объективному критерию политики.

Первым критерием, который я испробовал, был простой перевод фразы «положиться на ветер», а именно, что запас денег должен расти с более медленным, чем средний, темпом во время периодов роста бизнеса и с более высоким, чем средний темп, во время спадов бизнеса. По этому критерию для восьми упомянутых завершенных циклов мирного времени с марта 1919 до апреля 1958 г. (исключая цикл второй мировой войны с июня 1938 до октября 1945 г.), фактическая политика проводилась в «правильном» направлении 155 месяцев, в «неправильном» 226 месяцев; таким образом, фактическая политика была лучше, чем правило для 41% времени. Согласно этому критерию результаты фактической политики для периода после второй мировой войны отдельно были лишь немного более благоприятны: политика проводилась в «правильном» направлении 71 месяц, в «неправильном» направлении 79 месяцев; таким образом, фактическая политика была лучше, чем правило, для 47% времени.

Даже если бы этот критерий политики мог быть принят, такие числа, как эти, не были бы адекватной мерой оценки действий по трем разным причинам. Первая и наименее серьезная — при данном достаточно длинном промежутке времени, они не учитывают величину разницы, — только направление. Вторая и более серьезная — они имеют дело с каждым месяцем отдельно, не беря в расчет временную последовательность отклонений, и, следовательно, полностью пренебрегают кумулятивными эффектами — данное число отклонений в «неправильном» направлении может иметь очень разные последствия, согласно тому, как они были сосредоточены или рассеяны во времени. Третья и самая основная — предположим, что результаты были бы менее экстремальны, и что фактическая политика проводилась в «правильном» направлении 50% времени. Будет ли это означать одновременный финиш двух альтернативных политик? Вовсе нет. Альтернатива правилу влечет непостоянство темпа изменения предложения денег; если счет 50—50, то это непостоянство, — просто нарушение, которое вносит нестабильность. Следовательно, счет 50—50 будет означать, что правило будет решительно предпочтительнее, — любая альтернатива должна быть «лучше» гораздо больше, чем половину времени, для того чтобы компенсировать вред, который она наносит через внесение случайно рассредоточенной нестабильности⁸.

Этот критерий оценки политики не может, однако, быть принят. Это становится ясным, как только кто-то начинает выходить за пределы общих результатов и смотрит на счет отдельных месяцев. Согласно этому критерию темп роста выше, чем 4% засчитывается, как проведение политики в «неправильном» направлении с марта 1933 до мая 1937 г. Но это абсурдно. Экономическая активность могла изменить направление своего движения в марте 1933 г., но продолжала быть ненормально низкой. Несомненно, правило, которое требует смены политики на противоположную, по направлению к «жесткости», в момент, когда достигнуто циклическое дно, — неудовлетворительно, — «мягкая» политика должна быть продолжена пока условия остаются депрессивными. Установление противной стороны для пиков обнаруживает как реакцию инфляционную асимметрию. Очевидно, гораздо меньшее согласие возникнет относительно того, что «жесткая» политика должна быть продолжена после пика, до тех пор, пока условия остаются благоприятными. Если, однако, мы следуем логике обоих путей, мы получаем альтернативный перевод фразы «полагаться на ветер», вследствие которого предложение денег должно расти с более медленным, чем средний, темпом, когда экономические условия «выше» нормальных, и с более быстрым, чем средний, темпом, когда экономические условия «ниже» нормальных. Для простоты я относился к периоду с середины роста до середины спада как к периоду с условиями «выше» нормальных, а с середины спада до середины роста как к периоду с условиями «ниже» нормальных. По этому критерию фактическая политика набирала гораздо больший счет, будучи в «правильном» направлении в 56% из 377 месяцев мирного времени для периода в целом, и в 58% из 149 месяцев после второй мировой войны⁹.

И опять рассмотрение помесячного счета вызывает серьезные сомнения. Во время Великой депрессии, например, меньший, чем нормальный, темп роста засчитывался как проведение политики в «правильном» направлении с августа 1929 г. до середины 1931 г.; и опять, недавно, с циклического пика в ноябре 1948 до января 1954 г. Некоторое улучшение может быть сделано принятием менее механического определения условий «выше» и «ниже» нормальных, такого, как отношение дохода или промышленной продукции, или какого-то индекса условий бизнеса к его тренду, или безработицы, или цен к некоторому «нормальному» уровню. Но каким из этих определений оно должно быть?

Два критерия, описанных выше, сходятся в классификации как «правильного» меньшего темпа роста, чем нормальный, во время второй половины периода роста, и большего, чем нормальный, темпа роста во время второй половины спада. Этот наибольший общий делитель двух критериев, конечно, бесполезен для будущей политики; он может, однако, быть использован как, по меньшей мере, частичная основа для оценки прошлых действий. По этому третьему критерию фактическая политика проводилась в «правильном» направлении 45% из 183 месяцев периода мирного времени в целом, и 55% из 75 месяцев с конца второй мировой воины¹⁰.

Но даже этот общий делитель не является совершенным. Стоит принять в расчет лаг между денежной акцией и ее эффектами, и становится вовсе не очевидной желательность продолжения более низкого, чем средний, темпа роста до циклического пика и более высокого, чем средний, темпа роста до циклического дна. Если бы мы могли, может быть, было более желательным смягчить денежные условия перед пиком и начать ужесточение перед дном? Еще раз скажу, что реакции, вероятно, показывают инфляционную асимметрию — мы с готовностью соглашаемся на пике, но многие, вероятно, задают вопрос о желательности ужесточения перед тем, как дно достигнуто.

Тем не менее, открыт другой ряд возможностей принятием во внимание не только аргумента опережений, но также модифицированного аргумента «нужд торговли». Приводился аргумент, что встреча спада, возникающего из-за неденежных сил, с большим, чем нормальный, темпом прироста предложения денег, переполняет рынок ликвидностью, поощряет инвестиции в жилищное строительство и другие области, которые не жизнеспособны в более долгом периоде, и стимулирует «спекуляцию». Таким образом, это создает проблемы в будущем. Приводится аргумент, что феномен изменения в обратном направлении происходит в период роста. С этой точки зрения, подходящее поведение предложения денег — «двигаться с ветром», но только тихо; расти с более низким темпом, чем нормальный, по крайней мере, во время ранних стадий спада, и с более быстрым темпом, чем нормальный, по крайней мере, во время части роста.

Многообразие и двусмысленность, скрытые фразой «противоциклическая денежная политика», сами по себе вызывают некоторое недоумение. Как это так, что может, тем не менее, быть широкий консенсус в ретроспективной оценке основных колебаний. Ответ, как я предполагаю, в том, что они касались больших изменений, и что каким бы ни был их специфицированный точный характер, возникнет общее согласие относительно того, что норма прироста запаса денег не должна далеко отклоняться от некоторой долгосрочной средней нормы прироста. Если это так, то простое правило, которое я преложил, само по себе воплощает элемент, общий для большинства взглядов о надлежащем поведении запаса денег, является чем-то вроде наибольшего общего делителя.

Но, является это объяснением или нет, одна вещь кажется ясной. В настоящее время нет какой-либо четко определенной альтернативы предложенному мной правилу, которая располагала бы широким одобрением, если этой альтернативой не будет «позвольте Федеральной резервной системе делать это»; и даже для этой альтернативы нет четко определенного критерия, относительно которого будет присутствовать широкое согласие для оценки ex post, сделали «они» «это» хорошо или плохо.

Суммируя эту дискуссию о правильном поведении денежного запаса, я имею соблазн перефразировать то, что однажды написал Колин Кларк о доводах в пользу свободной торговли. Как и другие ученые, я привык встречаться с рефреном: «С теорией все в порядке, но на практике она не будет работать». В стороне от сомнительной, в общем, логики этого замечания, в этом случае верно почти обратное тому, что имеется в виду. Теория может мало что сказать относительно того правила, что предложение денег должно расти на постоянную норму. Доказательства в пользу него это исключительно то, что оно будет работать на практике. Существуют убедительные теоретические основания для желания изменять норму прироста, чтобы компенсировать другие факторы. Трудность заключается в том, что на практике мы не знаем, когда делать это и насколько. Следовательно, на практике отклонения от простого правила были скорее дестабилизирующими.

Я хотел бы подчеркнуть, что не рассматриваю равномерный рост денежного запаса как самое важное в денежной политике на все времена. Это правило, которое обладает многими достоинствами, чтобы рекомендовать его применение при существующем состоянии наших знаний. Оно поможет избежать крупных ошибок, которые отметили наше прошлое. Оно обеспечит долгосрочную стабильность покупательной способности доллара. Но я должен надеяться, что, пока мы придерживаемся его, мы накопим больше данных и выучимся понимать работу нашего денежного механизма более полно. Когда мы сделаем это, мы могли бы, возможно, придумать правила, которые еще лучше подходят для контроля запаса денег и которые смогли бы получить широкую профессиональную поддержку и понимание публики.

Заключение

В ходе этой книги я сделал ряд радикальных предложений для реформирования наших денежных и банковских соглашений (резюме прилагается). Предположим, что реформы по этим направлениям были приняты. Что было бы разумно ожидать от них?

Главными приобретениями были бы: первое — эффективное страхование от основных денежных нарушений; второе — заметное сокращение краткосрочной денежной неопределенности и нестабильности; третье — более широкие возможности для частной инициативы и предпринимательства в сфере распределения капитала. Первое бы способствовало, если не эффективно гарантировало, избежание основных экономических нарушений, которые время от времени угрожали разрушить наше общественное здание до основания. Второе бы поддерживало более высокую степень стабильности в краткосрочных изменениях экономической активности и, таким образом, способствовало достижению того, что стало одной из главных целей национальной экономической политики. Третье бы расширило область экономической свободы и содействовало более эффективному использованию ресурсов для текущего потребления или увеличению темпа роста.

Это были бы значительные достижения. Но они бы не стали панацеей от экономических проблем. Деньги важны, но только, словами Джона Стюарта Милля, «как приспособление для экономии времени и труда» ¹¹. Есть другие источники неопределенности и нестабильности. Несомненно, они будут продолжать создавать периодические колебания экономической активности и время от времени вызывать более серьезные проблемы экономического приспособления. Денежная политика это только один сегмент общей государственной политики, оставляющей в стороне гораздо более широкий круг частных и публичных экономических соглашений, которые влияют на ход событий. И даже если бы мы могли улучшить государственную политику в других областях настолько, насколько позволило бы наше ограниченное знание и понимание, некоторая неопределенность и нестабильность осталась бы. В конце концов, неопределенность и нестабильность — это неизбежные спутники прогресса и изменений. Они только одна сторона монеты, другая сторона которой — свобода.

РЕЗЮМЕ РЕКОМЕНДАЦИЙ

А. В ОТНОШЕНИИ ФЕДЕРАЛЬНОЙ РЕЗЕРВНОЙ СИСТЕМЫ:

1. Предписать Системе использовать ее полномочия на открытом рынке так, чтобы обеспечить 4%-ный годовой темп прироста в сумме наличности, которой владеет публика, и скорректированных депозитов в коммерческих банках. Системе должно быть предписано сохранять темп прироста как можно более равномерным понедельно и помесячно и не вносить сезонных изменений в денежный запас.

2. Отменить существующее требование о том, что Резервная система должна поддерживать золотой резерв равный 25% ее обязательств.

3. Потребовать от Резервной системы выплачивать процент банкам-членам на ее депозитные обязательства по ставке приравненной к рыночной доходности по краткосрочным государственным ценным бумагам. Потребовать от Системы назначать плату по издержкам за клиринг чеков и другие услуги банкам-членам.

4. Отменить существующий контроль Системы над процентными ставками, которые банки-члены могут выплачивать по срочным депозитам, и существующий запрет процентных платежей банками-членами по бессрочным депозитам.

5. Отменить существующий контроль над маржинальными требованиями по ценным бумагам.

6. Отменить существующее право Системы делать займы банкам-членам, дисконтировать для них ценные бумаги и делать займы физическим лицам, корпорациям или не федеральным публичным организациям. Это элиминировало бы всякую необходимость для Системы устанавливать дисконтные ставки или критерии приемлемости.

7. Установить набор штрафов для банков-членов за различия между обязательными и фактическими резервами.

8. Отменить существующее полномочие Системы изменять резервные требования к банкам-членам (смотреть также С1 и С1а ниже).

9. Дать Резервной системе право эмитировать ее собственные ценные бумаги, особенно если функции по управлению долгом отводятся Системе.

В. В ОТНОШЕНИИ КАЗНАЧЕЙСТВА:

1. Ликвидировать существующее управление долгом Казначейством. Потребовать от Казначейства приобретать фонды, в которых оно нуждается, у Резервной системы и депонировать избытки в Резервной системе. Это сосредоточило бы управление долгом в одной организации.

1а. В случае, если этот шаг не делается, модифицировать управление долгом Казначейством следующим образом:

— свести предлагаемые виды выпусков к двум — краткосрочному векселю и долгосрочной ценной бумаге, скажем, 8-летней облигации;

— эмитировать оба вида ценных бумаг с регулярными и частыми интервалами, предпочтительно еженедельно, если не каждые две недели или ежемесячно;

— объявлять величину, которая будет эмитирована, периодически, как можно раньше произведения, и изменять величину плавно от даты к дате;

— продавать оба выпуска только на публичном аукционе и использовать аукционный метод, по условиям которого все покупатели платят одинаковую цену;

— насколько возможно, использовать депозиты или в коммерческих банках, или в Резервных банках для трансакций Казначейства, избегая изменения соотношения между ними.

2. Аннулировать существующее обязательство покупать и продавать золото по фиксированной цене 35 долл. за тройскую унцию. Позволить обменным валютным курсам определяться на свободном рынке без интервенции Казначейства.

3. Элиминировать существующие резервы для покупки серебра, изъять из обращения серебряные казначейские сертификаты, и разместить серебряные акции по регулярной ставке в течение декады или около того.

4. Изъять из обращения казначейские билеты США и санкционировать эмиссию банкнот Федерального резерва малых номиналов, так что наличные деньги будут состоять исключительно из банкнот и монет Федерального резерва.

С. В ОТНОШЕНИИ КОММЕРЧЕСКИХ БАНКОВ:

1. Потребовать от банков при приеме депозитов, допуская отзыв по требованию или передачу чеком, сохранять резервы эквивалентные 100% их обязательств по депозитам, бессрочным или срочным, в форме или наличных денег в банках, или процентных депозитов в Резервной системе. Разрешить полностью свободное вхождение в депозитный банковский бизнес.

1а. В случае, если этот шаг не делается, пересмотреть существующие резервные требования, с тем чтобы сделать их единообразными для всех банков и всех классов депозитов; при резервах, определяемых так, чтобы включать банковскую наличность и процентные депозиты в Резервной системе. Это означало бы элиминирование существующих различий между центральными резервными, резервными городскими и провинциальными банками, и между бессрочными и срочными депозитами.

2. Отменить существующий запрет на выплату процента по бессрочным депозитам и существующие ограничения на процентные ставки, которые могут быть выплачены по срочным депозитам (смотреть А4 выше для банков-членов).

в начало

Примечания

1. (New York, 1924), особенно Ch. IV.↑

2. См.: «The Case for Flexible Exchange Rates» в Essays in Positive Economics (Chicago, 1953). P. 157-203.↑

3. Journal of Political Economy, XLIV (1936). P. 1—30; перепечатано в Henry С. Simons, Economic Policy for a Free Society (Chicago, 1948). P. 160— 183.↑

4. Федеральный резервный закон, Секция 14, параграф 5. Банковский закон от 1933 г. изменил язык Секции 14, параграфа 5, определяя «поддержание здоровых кредитных условий и обеспечение коммерции, промышленности и сельского хозяйства» ориентиром действий Федерального резерва.↑

5. Даже Annual Report за 1933 г. комментирует Банковские каникулы в таком духе: «Способность Федеральных резервных банков удовлетворить огромные потребности в наличности во время кризиса наглядно продемонстрировала эффективность денежной системы страны при Федеральном резервном законе... Кризис февраля и марта 1933 г., поэтому, был не кризисом наличности, но банковским кризисом, и был вызван не недостатком наличности, но потерей уверенности в платежеспособности банков и обесценением банковских активов, следующим за падением цен на все виды собственности вызванным депрессией». И вновь, далее в том же докладе: «Сложно сказать, как проходила бы депрессия, если бы Федеральная резервная система не проводила политику либеральных покупок на открытом рынке». (Twentieth Annual Report. P. 1, 20—21.)↑

6. См.: «A Monetary and Fiscal Framework for Economic Stability», American Economic Review, XXXVIII (June 1948), P. 254-264; перепечатано в моих Essays in Positive Economics. P. 133—156; также в Friedrich A. Lutz и Lloyd W. Mints, комитет отбора Американской экономической ассоциации, Readings in Monetary Theory (November 1947).↑

7. Комитет по экономическому развитию, Taxes and the Budget: A Program for Prosperity in a Free Economy (November 1947).↑

8. Для более полного анализа этой проблемы, смотреть мои «The Effects of a Full-Employment Policy on Economic Stability: A Formal Analysis», Essays in Positive Economics. P. 117—132.↑

9. Охвачены периоды с ноября-декабря 1918 г. до ноября-декабря 1957 г., исключая период с ноября-декабря 1937 до июня 1945 г. Численные результаты следующие: 210 месяцев в «правильном» направлении к 167 месяцам в «неправильном» за весь период; 82 к 62 за период после июня 1945 г.↑

10. Фактический счет был 83 из 183 месяцев в «правильном» направлении за период в целом; 41 из 75 месяцев за послевоенный период.↑

11. Principles of Political Economy, Ashley Edition (New York, 1929). P. 488.↑